вездолобого конЯ, из рЯдов выехал
вперед  сотник  ќрдене.  €, удерживаЯ  Ђкжулдуза  на  месте,  снова повторил
громко, оборачиваЯсь на стременах к толпе:
     - „а, это Я! ќто мой сын! €мЯ моего сына - Љунан! Њать моего сына зовут
„огуланг! Ђ Я сотник ќрдене!
     ‘  этими  словами на виду у всех он соскочил с конЯ,  хлопнул Ђкжулдуза
наотмашь по шее, -  тот отпрЯнул, а  сам  сотник, сбрасываЯ  на ходу  с себЯ
оружие  и доспехи,  отшвыриваЯ  их  в  стороны, направилсЯ  к  вышивальщице,
которую уже держали за руки палачи. Ћн шел при полном молчании вокруг, и все
видели  человека,  свободно  шедшего на смерть. „ойдЯ до своей возлюбленной,
приготовленной к казни, сотник ќрдене упал перед ней на колени и обнЯл ее, а
она положила руки на его  голову,  и  они замерли, вновь  соединившись перед
лицом смерти.
     ‚ ту же минуту ударили добулбасы, ударили разом и загрохотали, надсадно
ревЯ,  как  стадо  всполошившихсЯ быков.  Ѓарабаны взревели,  требуЯ  общего
повиновениЯ и общего экстаза страстей. € все разом опомнились, все вернулось
на  круги своЯ, раздались команды - всем быть готовыми к движению, к походу.
€  возглашали барабаны:  всем быть,  как  все, всем исполнЯть  свой долг!  Ђ
палачи  немедленно приступили к делу.  Ќа помощь  палачам бросились еще трое
жасаулов. Ћни повалили сотника на землю, быстро  свЯзали ему руки за спиной,
то  же самое проделали и с вышивальщицей и подтащили их к лежащему верблюду;
быстро накинули  общую  веревку  - одну  удавку  на сотника,  другую,  через
межгорбие  верблюда,  -  на  шею  вышивальщицы  и  в  страшной  спешке,  под
несмолкаемый грохот барабанов, стали поднимать  верблюда  на ноги. †ивотное,
не желаЯ подниматьсЯ, сопротивлЯлось. ‚ерблюд орал, огрызалсЯ, злобно лЯзгаЯ
зубами.  Ћднако под ударами палок ему пришлось встать  во весь свой огромный
рост.  € с  боков двугорбого верблюда повисли в одной  свЯзке, в смертельных
конвульсиЯх, те двое, которые любили друг друга поистине до гроба.
     ‚  барабанной  суматохе не все заметили, как  паланкин хагана понесли с
холма. •аган покидал место казни, с него  было довольно;  наказание достигло
цели,  более  того,   превзошло  ожиданиЯ   -  ведь   обнаружилсЯ-таки   тот
неизвестный,  обладавший вышивальщицей, что постельные утехи  ставил превыше
всего, им оказалсЯ сотник, один  из  сотников, обнаружилсЯ-таки на глазах  у
всех  и  понес заслуженную кару, быть  может,  в  отместку  за того, давнего
неизвестного, так и оставшегосЯ неизвестным, в объЯтиЯх которого  побывала в
свое  времЯ  его  Ѓортэ,  родившаЯ первенца, всю  жизнь в  глубине  души  не
любимого хаганом...
     Ђ барабаны гудели, рокотали Яростно и надсадно, сопровождаЯ гулом своим
проход верблюда с  повешенными телами любовников, разделивших на двоих  одну
веревку,  перекинутую  через  верблюжье  межгорбье.  ‘отник  и  вышивальщица
бездыханно болтались по бокам вьючного животного, - то было жертвоприношение
к кровавому пьедесталу будущего владыки мира.
     „обулбасы  не  смолкали,  леденЯ  душу,   держа  всех  в   оглушении  и
оцепенении, и  каждый в тот день  мог видеть собственными  глазами  то,  что
могло случитьсЯ  и  с ним, поступи он вопреки воде хана, неуклонно идущего к
своей цели...
     Џалачи-жасаулы прошествовали со своим верблюдом - передвижной виселицей
- мимо  войска  и обозов и, пока они  погребали тела  умерщвленных в заранее
вырытой Яме, добулбасы не умолкали, барабанщики работали в поте лица.
     ‚ойско тем временем выступило в путь, и снова степнаЯ армада —ингисхана
двинулась на  запад.  Џолчища конницы,  обозы, стада, гонимые  длЯ прикорма,
оружейные и прочие  подсобные мастерские на колесах, все,  кто шел в походе,
все  до  едина, поспешно снимались, поспешно  покидали то  проклЯтое место в
сарозекской степи, все уходили не мешкаЯ, и осталась на покинутом месте лишь
одна неприкаЯннаЯ душа, не знавшаЯ куда себЯ деть и не посмевшаЯ напомнить о
себе, -  прислужница  Ђлтун с ребенком на руках. Ћ ней вдруг все забыли,  от
нее уходили, словно бы стыдЯсь того, что она еще существует, все делали вид,
что ее не видЯт, все бежали, как с пожара, всем было не до нее.
     ‚скоре все смолкло  вокруг, никаких  добулбасов,  никаких  возглашений,
никаких знамен...  ‹ишь  вмЯтины  от копыт,  унавоженный  путь,  указывающий
направление похода, - исчезающий след в сарозекской степи...
     ЏокинутаЯ  всеми,  в  оглушительном   одиночестве,  прислужница   Ђлтун
бродила,  подбираЯ  у вчерашних очагов остатки подгорелой  и брошенной пищи,
складываЯ  про  запас  полуобглоданные  кости   в  сумку,  и  среди  прочего
наткнулась на  оставленную кем-то овчину,  взвалила ту шкуру себе  на плечи,
чтобы  постелить ее  на  ночь  под  себЯ  и ребенка,  матерью  которого  она
оказалась поневоле...
     Џоистине Ђлтун  не знала,  что ей делать,  куда путь держать,  как быть
дальше, где искать приюта, как прокормить младенца. Џока светило солнце, она
еще могла надеЯтьсЯ на какое-то чудо: а вдруг да улыбнетсЯ счастье, вдруг да
встретитсЯ жилище - затерЯвшаЯсЯ в степи пастушьЯ юрта. ’ак думалось ей, так
пыталась она  обнадежить  себЯ, рабынЯ, получившаЯ нечаЯнно и  свободу, и ту
ношу судьбы,  о  которой  она  страшилась думать. ‚едь  новорожденный вскоре
проголодаетсЯ,  потребует молока и  помрет у нее  на глазах от голода. ќтого
она страшилась. € была бессильна что-либо предпринЯть.
     …динственное и  маловероЯтное, на  что могла рассчитывать Ђлтун, -  это
обнаружить в степи людей,  если таковые существовали в этих пустынных краЯх,
и,  если окажетсЯ  среди них  кормЯщаЯ мать,  поднести  ей  ребенка, а  себЯ
предложить в добровольное рабство. †енщина бродила неприкаЯнно по стопи, шла
наугад то на восток то на запад, то снова на восток... Ћна шла с ребенком па
руках без  отдыха. „ень приближалсЯ  к  полудню, когда дитЯ стало все больше
ерзать, хныкать,  плакать, просить грудь... †енщина  перепеленала младенца и
пошла дальше,  убаюкиваЯ его на ходу. Ќо вскоре  ребенок  заплакал сильнее и
уже не  утихал, плакал до синевы, и  тогда  Ђлтун остановилась и закричала в
отчаЯнии:
     - Џомогите! Џомогите! —то же мне делать?
     Ќа всем необозримом степном пространстве не было ни дымка,  ни огонька.
Ѓезлюдно  простиралась  вокруг   степь,  глазу  не  на  чем  остановитьсЯ...
ЃескрайнЯЯ  степь  да бескрайние  небеса, лишь маленькое  белое облачко тихо
кружило над головой...
     ђебенок корчилсЯ в плаче. Ђлтун взмолилась и запричитала:
     - Ќу, что же  ты хочешь от менЯ, несчастный?! ‚едь тебе от роду седьмой
день! Ќа свое  несчастье поЯвилсЯ ты на этот  свет...  —ем же  мне накормить
тебЯ, сиротиночка? Ќе видишь - вокруг ни  души! ’олько  мы с  тобой  в целом
мире, только мы с тобой, горемычные, и только белаЯ тучка в небе, даже птица
не летит, только белаЯ тучка кружит... Људа  же мы с  тобой пойдем?  —ем мне
кормить тебЯ?  Џокинуты мы, брошены, а отец и мать твои повешены и закопаны,
и  куда  идут  люди  войной, и  зачем сила  на  силу  прет  со знаменами  да
барабанами, и чего ищут люди, обездолив тебЯ, новорожденного?!
     Ђлтун снова побежала  по степи, крепко  прижимаЯ  к себе плачущее дитЯ,
побежала, чтобы  только не стоЯть, не  бездействовать, не разрыватьсЯ живьем
от  горЯ... Ђ  младенец  не понимал,  захлебывалсЯ в плаче,  требуЯ  своего,
требуЯ теплого материнского молока. ‚ отчаЯнии Ђлтун присела на  камень,  со
слезами и гневом рванула ворот  своего платьЯ и сунула ему грудку  свою, уже
немолодую, никогда не знавшую ребенка:
     - Ќу, на,  на! “бедись! Ѓыло бы чем  кормить, неужто  Я не дала бы тебе
молока  пососать,  сиротиночке  несчастной!  Ќа, убедись! Њожет,  поверишь и
перестанешь терзать менЯ! •отЯ что Я говорю! Љому Я говорю! —то моЯ пустышка
тебе, что мои слова! Ћ, Ќебо, какое же наказание ты уготовило мне!
     ђебенок  сразу  примолк,   завладев  грудью,  и,  приноравливаЯсь  всем
существом своим  к  ожидаемой  благодати, зачмокал,  заработал  деснами,  то
открываЯ, то закрываЯ при этом заблестевшие радостно глазки.
     - Ќу и что? - беззлобно  и устало  укорЯла женщина сосунка. - “бедилсЯ?
“бедилсЯ,  что  попусту сосешь?  „а  ты ведь  сейчас  зайдешьсЯ плачем  пуще
прежнего, и что мне тогда  с  тобой делать в этой проклЯтой степи? ‘кажешь -
обман,  да разве бы стала Я  тебЯ обманывать? ‚сю жизнь  в  рабынЯх хожу, но
никогда  никого не  обманывала,  мать еще в детстве говорила,  у нас, в роду
моем, в Љитае никто никого не обманывал. Ќу, ну, потешьсЯ малость, сейчас ты
узнаешь горькую истину...
     ’ак приговаривала прислужница Ђлтун,  готовЯ себЯ  к неизбежной участи,
но - странно  ей  было, что сосунок, кажетсЯ,  не  собиралсЯ отказыватьсЯ от
пустой груди, а наоборот, блаженство светилось на его крохотном личике...
     Ђлтун осторожно  вынула из уст младенца сосок и  тихо вскрикнула, когда
вдруг брызнула  из  него  струйка белого молока. ЏораженнаЯ, она  снова дала
грудь  ребенку,  потом снова  отнЯла  сосок  и опЯть увидела  молоко.  “ нее
поЯвилось молоко! ’еперь она  Явственно почувствовала прилив  некой  силы во
всем своем теле.
     - Ћ, Ѓоже! - невольно  воскликнула  прислужница Ђлтун. - “ менЯ молоко!
ЌастоЯщее молоко! ’ы  слышишь, маленький  мой, Я буду твоей  матерью! ’ы  не
погибнешь теперь!  Ќебо услышало  нас,  ты мое выстраданное  дитЯ!  €мЯ твое
Љунан,  так назвали  тебЯ родители, твои  отец с  матерью,  полюбившие  друг
друга, чтобы Явить тебЯ на свет и погибнуть из-за  этого! Џоблагодари, дитЯ,
того, кто Явил нам это чудо - молоко мое длЯ тебЯ...
     ЏотрЯсеннаЯ происшедшим,  Ђлтун  умолкла, жарко  стало, пот выступил на
челе. ЋзираЯсь вокруг в том бескрайнем пространстве, не заметила, не увидела
она  ничего,  ни  единой  души,  ни единой  твари, только солнце светило,  и
кружила над головой одинокаЯ белаЯ тучка.
     ЌасыщаЯсь   и   наслаждаЯсь  молоком,  младенец  засыпал,  тельце   его
расслаблЯлось,   доверительно  покоЯсь   на   полусогнутой   руке,   дыхание
становилось  ровным,  а  женщина,  позабыв  обо  всем,  что  было  пережито,
преодолеваЯ все  еще гудЯщий  в  ушах беспощадный бой  добулбасов,  отдалась
неведомым ранее  сладостным ощущениЯм кормЯщей матери,  открываЯ  в  том длЯ
себЯ некое благодатное единство земли, неба, молока...
     Ђ  тем временем  поход  продолжалсЯ...  ‚се дальше  на  запад  катилась
заданным  ходом  великаЯ степнаЯ  армада завоевателЯ  мира.  ‚ойска,  обозы,
гурты...
     ‚  сопровождении  стражи  и  свиты,  за знаменосцами  с  развевающимисЯ
знаменами, на которых Яростные драконы,  расшитые  шелками, изрыгали  пламЯ,
двигалсЯ —ингисхан на своем неизменном и неутомимом иноходце  поразительной,
как сама судьба, масти - с белой гривой и черным хвостом.
     ‡емлЯ уплывала  назад, гудЯ под литыми копытами иноходца, землЯ убегала
назад, но  не убавлЯлась, а все прирастала, постоЯнно  простираЯсь до  вечно
недостижимого горизонта все новыми  и новыми пространствами. € не  было тому
конца  и  краЯ. € будучи песчинкой  по сравнению с бескрайностью  и величием
земли,   хаган  жаждал  обладать  всем,  что  было  обозримо  и  необозримо,
достигнуть  признаниЯ  его Џовелителем —етырех ‘торон  ‘вета.  Џотому  и шел
завоевывать, и вел войско в поход...
     •аган  был  суров  и молчалив, как, впрочем, и положено  быть  тому. Ќо
никто не предполагал, что творилось у него на  душе. Ќикто ничего не понЯл и
тогда, когда  вдруг случилось  совершенно неожиданное, -  когда  хаган вдруг
круто повернул конЯ, повернул вспЯть, так круто, что поспешавшие следом чуть
было не столкнулись с ним и едва успели принЯть в стороны. ’ревожно и тщетно
обозревал  хаган  небеса,  прислонив  дрожащую  ладонь  к  глазам,  нет,  не
задержалось,  не отстало в  пути белое облачко, не было его  ни  впереди, ни
позади.  ’ак  неожиданно  исчезло  оно, неизменно  сопровождавшее его  белое
облачко. Ѓольше оно не поЯвилось ни в тот день, ни на второй, ни на десЯтый.
Ћблачко покинуло хагана.
     „ойдЯ до €тилЯ, —ингисхан понЯл, что Ќебо отвернулось  от  него. „альше
он не пошел.  Ћтправил завоевывать  …вропу сыновей и внуков, сам же вернулсЯ
назад в Ћрдос, чтобы здесь умереть и быть похороненным неизвестно где."


     * * *
     Џоезда в этих краЯх шли с запада на восток и с востока на запад...
     ‚  середине февралЯ 1953 года  среди пассажирских поездов, шедших через
сарозекские  степи  с  востока  на запад,  следовал  поезд с  дополнительным
спецвагоном в голове состава.  Ѓезномерной вагон этот, прицепленный сразу за
багажным, внешне ничем особо не отличалсЯ  от остальных, но только внешне, -
одна часть  спецвагона  была почтовым  отделением, другаЯ  же его  половина,
наглухо  отделеннаЯ  от  почтового   блока,  служила  путевым   следственным
изолЯтором   длЯ   лиц,   представлЯвших   особый    интерес   длЯ   органов
госбезопасности.  ’аким  лицом  благодарЯ  задуманному старшим  следователем
одного из оперативных отделов  госбезопасности Љазахстана  ’ансыкбаевым делу
оказалсЯ в этот раз Ђбуталип  Љуттыбаев. ќто  его везли  в том  арестантском
отсеке  в  сопровождении самого ’ансыкбаева и усиленной  охраны.  ‚езли  длЯ
очных ставок в другие города.
     ’ансыкбаев  оказалсЯ неутомим в  достижении поставленной цели - допросы
продолжались и в пути. ‡адача ’ансыкбаева  заключалась  в том, чтобы  шаг за
шагом выЯвить  подрывную  сеть, созданную вражескими  спецслужбами  из  лиц,
бежавших  при загадочных обстоЯтельствах  из немецкого плена,  оказавшихсЯ в
ћгославии и вошедших там в прЯмые контакты не только с будущими югославскими
ревизионистами,  но и с  английской разведкой.  Ќеобходимо было  разоблачить
завербованных  и   затаившихсЯ  до  срока  врагов  ‘оветской  власти   путем
неустанных допросов, сличениЯ показаний, прЯмых и косвенных улик и, главное,
через торжество королевы следствиЯ - полное признание  обвинЯемыми их вины и
раскаЯние в содеЯнном.
     Ќачало  тому было уже положено - в процессе допросов Ђбуталип Љуттыбаев
припомнил около десЯтка имен бывших  военнопленных,  воевавших  в ћгославии;
большинство из них при проверке оказались живыми и здоровыми, проживающими в
разных концах  страны. ќти люди уже были арестованы  и,  в свою  очередь, на
допросах  назвали  еще  много  имен, значительно  пополнив тем самым  список
югославских  предателей.  Ћдним словом, дело обрастало  живой  плотью  и,  с
благословениЯ   высшестоЯщего  начальства,  придерживавшегосЯ   мнениЯ,  что
профилактика в выЯвлении вражеских элементов никогда  не вредна, вступало во
вполне серьезную фазу. ‚ случае успеха на фоне разгоравшегосЯ международного
конфликта  с  югославской  компартией, преданиЯ  ’ито идеологической анафеме
самим  ‘талиным  оно могло оказатьсЯ  весьма  выигрышным  и обещало "большой
урожай" не только зачинателю процесса ’ансыкбаеву, но и многим его  коллегам
из других  городов, проЯвлЯвшим  чрезвычайную заинтересованность  по  той же
причине -  всем  им хотелось,  пользуЯсь ситуацией, выдвинутьсЯ.  Ћтсюда шла
согласованность  действий. ‚о всЯком случае,  в таких областных городах, как
—калов (бывший Ћренбург), Љуйбышев, ‘аратов, куда везли Ђбуталипа Љуттыбаева
на очные ставки  и  перекрестные  допросы,  приезда  ’ансыкбаева  ожидали  с
нетерпением.
     ’ансыкбаев не терЯл времени, он любил темпы, напор в работе. Ћт него не
ускользнуло, как подействовал на подследственного выезд из места заключениЯ,
с  какой болью и тоской  вглЯдывалсЯ тот сквозь  решетку  в  проносЯщиесЯ за
окном  пристанционные  поселки.  ’ансыкбаев  понимал,   что   происходило  у
Љуттыбаева на душе, и пыталсЯ внушить ему, насколько возможно, доверительным
тоном, что он,  следователь-де,  нисколько  не желает  ему  зла, потому  как
предполагает,  что не так уж  велика  вина  самого Љуттыбаева,  что-де Ясно,
конечно, что не он,  Ђбуталип  Љуттыбаев, резидент,  руководитель агентурной
сети,  зарезервированной  спецслужбами на  случай  чрезвычайной  ситуации  в
стране, и если Љуттыбаев поможет  следствию обнаружить главарЯ-резидента  и,
главное, раскрыть, железно  доказать это на очной ставке, то свою участь  он
этим может облегчить. Ћчень даже. ‘мотришь, лет через пЯть - семь вернетсЯ к
семье,  к  детЯм.  ‚ любом  случае,  если  он поможет  объективному  ведению
следствиЯ, высшей  меры наказаниЯ - расстрела - он избежит,  и наоборот, чем
больше  он  будет  упорствовать, запутывать  дело,  скрывать  от карательных
органов истину,  тем хуже длЯ него,  тем больше несчастьЯ  причинит он своей
семье. Њожет случитьсЯ, на закрытом суде выйдет и вышка...
     …ще один  козырной ход ’ансыкбаева  заключалсЯ  в  том, что  он  внушал
подследственному:   если  тот  пойдет  на  сотрудничество,  то  его   записи
сарозекских преданий, особенно "‹егенда  о манкурте"  и "‘арозекскаЯ казнь",
не будут приобщены  к делу,  и  наоборот,  если  Ђбуталип этого  не сделает,
’ансыкбаев   предложит   суду   рассмотреть   записанные   им   тексты   как
завуалированную  под  старину  националистическую   пропаганду.  "‹егенда  о
манкурте" - вредный призыв к возрождению ненужного и забытого Языка предков,
к сопротивлению ассимилЯции наций, а "‘арозекскаЯ казнь" - осуждение сильной
верховной  власти,  подрыв   идеи  главенства  интересов   государства   над
интересами   личности,  сочувствие   гнилому   буржуазному   индивидуализму,
осуждение общей линии коллективизации,  т. е.  подчинениЯ  коллектива единой
цели,  отсюда  недалеко  и  до  негативного восприЯтиЯ  социализма.  Ђ,  как
известно,  любое  нарушение социалистических  принципов  и интересов  сурово
караетсЯ...  Ќедаром  тем,  кто  без  санкции подобрал  с  полЯ общественный
колосок,  дают  десЯть   лет   лагерей.  —то  уж   говорить   о   собирателе
идеологических   "колосков"!   ‘   такой   подачи   суд  может   рассмотреть
дополнительные   обвинениЯ   по    дополнительной   статье.   „лЯ    большей
убедительности   ’ансыкбаев   несколько  раз  зачитывал  вслух  свои  четкие
умозаключениЯ  по поводу  сарозекских  текстов, не  случайно ЯвившихсЯ,  как
всЯкий раз он подчеркивал,  первым сигналом к аресту  Љуттыбаева и заведению
дела...
     Џоезд  шел  уже  вторые  сутки.  €  чем ближе к  сарозекам, тем  больше
волновалсЯ  Ђбуталип,  вглЯдываЯсь через  зарешеченное  окно  в  наплывающие
просторы.  ‚  свободные  от  допросов  часы,  после  тЯгостных  увещеваний и
Яростных  угроз,  он  мог  остатьсЯ  наедине   с  собой,  закрытый  в  своем
арестантском купе,  обитом  листовым железом. ќто  тоже  была тюрьма,  как и
алма-атинский полуподвал, здесь  тоже окно было зарешечено, не менее крепко,
чем  там, здесь тоже в глазок  присматривало жесткое око надзирателЯ, но все
же  это  было  движением  в пути, переменой мест,  и, наконец,  здесь он был
избавлен от дикого, круглосуточно слепЯщего света с потолка, и самое главное
- теплилась, то возгораЯсь,  то угасаЯ, неутихающаЯ, саднЯщаЯ душу надежда -
увидеть хотЯ  бы мельком детей, жену на полустанке Ѓоранлы-Ѓуранный. ‚едь за
все это времЯ ни одного письма, ни одной весточки им не смог он отправить, и
от них не получил ни единой строчки.
     ќтими  надеждами  и тревогами полна была душа Ђбуталипа с тех пор,  как
привезли его в крытой тюремной машине на станцию отправлениЯ под Ђлма-Ђтой и
водворили  в  спецвагон, в  купе  под стражу. € как только понЯл он по  ходу
движениЯ, что  поезд  идет  в  сарозекском  направлении, так  с  новой силой
застонала, запричитала душа его - увидеть хотЯ бы краешком глаза, хотЯ бы на
мгновение детишек, ‡арипу, и тогда будь что будет, только бы глЯнуть, узреть
мимолетно...
     €стосковалсЯ он  до такой степени, что ни о чем другом теперь и  думать
не мог, только молил Ѓога, чтобы проезд  через Ѓоранлы-Ѓуранный пришелсЯ  на
дневное  времЯ, чтобы только не  ночью, только  бы не во тьме, и чтобы поезд
через полустанок прошел непременно тогда,  когда ‡арипа и дети  оказались бы
на виду, а не в стенах барака.
     ‚от и все,  что он просил у судьбы. € мало, и много. Ќо  если подумать,
то, в  самом  деле, что  стоило случаю  волей своей распорЯдитьсЯ так, а  не
иначе, - почему бы детЯм и ‡арипе не оказатьсЯ в тот  час во дворе, пусть бы
детишки играли в свои игры, а ‡арипа как раз развешивала бы белье на веревке
и оглЯнулась бы  между делом на проходЯщий поезд, и дети тоже вдруг  замерли
бы на месте, заглЯделись бы на мелькающие окна вагонов. Ђ вдруг случилось бы
такое,  что редко, но случалось, - поезд бы  взЯл да остановилсЯ на разъезде
на  несколько  минут!  €  тут душа Ђбуталипа  разрывалась: и  хотела,  чтобы
счастье такое вдруг приключилось, но лучше бы не надо, - нет, не выдержал бы
он такого страшного испытаниЯ, умер бы, да и детишек жалко - каково-то бы им
пришлось, если  б  увидели  отца  в зарешеченном окне, как  зашлись бы они в
реве... Ќет, нет, лучше не видетьсЯ...
     € чтобы укрепить себЯ, чтобы убедить, заговорить судьбу смилостивитьсЯ,
чтобы исполнились загаданные желаниЯ, он то и дело принималсЯ просчитывать и
прикидывать,  ориентируЯсь  по железнодорожным  приметам,  станциЯм в  пути,
различные варианты продвижениЯ поезда - важно было установить, в какое времЯ
суток должны были они миновать  сарозекский разъезд Ѓоранлы-Ѓуранный. Ћднако
сомнениЯ  и  тревоги  не покидали  его  и  тогда,  когда  расчеты получались
благоприЯтными, ведь поезд мог задержатьсЯ, выйти из  графика, опоздать, что
нередко случалось  зимой при больших снегопадах. ‘амым обидным было бы, если
бы поезд  проскочил полустанок ночью, когда ‡арипа с  детишками будут спать,
не подозреваЯ,  что  отец едет  мимо в каких-нибудь десЯтках метров от дома.
‚ероЯтность этого  нельзЯ было  исключить,  и тем  больше страдал  Ђбуталип,
сознаваЯ свою полную беспомощность и полную зависимость от случаЯ.
     € еще очень опасалсЯ Ђбуталип и молил Ѓога избавить его от этой напасти
- как бы кречетоглазый следователь ’ансыкбаев не учинил ему очередной допрос
именно в тот час, когда они будут проезжать боранлинский разъезд.
     ‘колько препЯтствий и опасностей злейшим образом  противостоЯли чистому
желанию человека всего лишь мельком  увидеть своих родных - такова была цена
лишениЯ свободы, и  лишь одно радовало и вселЯло надежду, что ему повезет, -
окно в  камере  оказалось  справа  по  движению, именно  на той  стороне, на
которой располагалсЯ пристанционный барак на разъезде Ѓоранлы-Ѓуранный.
     ‚се эти мысли, страхи, сомнениЯ, втЯгиваЯ Ђбуталипа в омут переживаний,
отвлекли его  от собственной участи, он,  всецело погрузившись в напрЯженное
ожидание,  уже  не  думал о себе, не желал вникать в  суть происходЯщего, не
отдавал себе отчета в том, чем грозили ему чудовищные обвинениЯ, выдвигаемые
против   него,   навЯзываемые   ему   систематически   требующим   признаниЯ
следователем  ’ансыкбаевым,  фанатично и цинично  добивавшимсЯ  поставленной
цели - раскрыть сфабрикованную им же самим, Якобы существующую в резерве еще
с  военных лет вражескую  агентурную  сеть,  раскрыть,  чтобы, ликвидировав,
защитить государственную безопасность.
     Ќе подконтрольный  ни  Ѓогу,  ни  сатане, ’ансыкбаев  все  рассчитал  и
предопределил,  как  Ѓог и сатана, оставалось только действовать. ‘ тем он и
ехал,  с  тем  он  и вез  в арестантском купе  Ђбуталипа Љуттыбаева на очные
ставки, чтобы поставить последние точки над "i".
     Ђбуталип же молил  Ѓога лишь  об одном - чтобы  ничто  не помешало  ему
увидеть в окно вагона хотЯ бы на миг мальчишек своих ќрмеке и „аула, увидеть
‡арипу,  напоследок, навсегда. Ѓольшего он от жизни  уже не  просил, понимал
подспудно и горько,  что так  написано ему на  роду! —то это будет последним
мгновением  счастьЯ, что отныне он никогда не  вернетсЯ к семье, ибо то, что
инкриминировалось   ему   ’ансыкбаевым,  перед  которым  он  был   абсолютно
беззащитен и бесправен и, стало быть,  столь же беззащитен и бесправен перед
лицом всемогущей власти, не могло предвещать ничего  иного, кроме  погибели,
чуть раньше  или  чуть  позже,  но погибели  в лагерЯх. Ђбуталип  приходил к
неизбежному  выводу:  он  обреченнаЯ  жертва  в  руках ’ансыкбаева.  ‚  свою
очередь,   ’ансыкбаев   был    винтиком    в    абсурдной,    но   постоЯнно
самозатачивающейсЯ карательной системе, направленной  на неустанную борьбу с
врагами,    помышлЯющими    остановить    мировое    движение    социализма,
препЯтствующими торжеству коммунизма на земле.
     ќта  магическаЯ  формулировка, однажды обращеннаЯ к кому бы то  ни было
как обвинение, не  могла иметь  обратного  хода.  Ћна  могла быть  исчерпана
только тем  или иным  наказанием:  расстрелом,  лишением свободы на двадцать
пЯть лет, на пЯтнадцать или десЯть лет. „ругого исхода не предусматривалось.
Ќикто  и  не ждал  в  подобных  случаЯх  иного исхода. € жертва, и  каратель
одинаково понимали,  что  эта магическаЯ формулировка, вступив  в  силу,  не
только оправдывала карателЯ, но  и  более того  - обЯзывала его  прибегать к
любым  средствам длЯ  искоренениЯ врагов, а  репрессируемого, приносимого  в
жертву кровавому  молоху  истреблениЯ инакомыслиЯ,  обЯзывала  осознать свою
обреченность как целесообразную необходимость.
     ’ак  оно и  получалось.  Џоезд  катилсЯ по  сарозекской  степи,  колеса
вращались,  ’ансыкбаев и  его подследственный  ехали в одном  вагоне,  чтобы
сообща, при этом каждый по-своему, сделать необходимое  длЯ блага трудЯщихсЯ
дело - осуществить очередное разоблачение затаившихсЯ идеологических врагов,
без  чего социализм был бы  немыслим,  самораспустилсЯ бы, иссЯк  в сознании
масс. Џотому требовалось все времЯ  с  кем-то боротьсЯ, кого-то разоблачать,
что-то ликвидировать...
     Ђ поезд  катилсЯ. € поскольку  Ђбуталип  ничем и никак не  мог изменить
судьбы, то вынужденно смирЯлсЯ  со  своей горькой участью как с неотвратимым
злом. ’еперь  он воспринимал  суть  происходЯщего  настолько  же  покорно  и
безнадежно,  насколько  болезненно и  отчаЯнно  сопротивлЯлсЯ тому поначалу.
’еперь он все больше убеждалсЯ, что если бы ему было дано заново родитьсЯ на
свет,  то  и   тогда  не   удалось  бы  избежать  столкновениЯ  с  безликой,
бесчеловечной  силой, стоЯщей за ’ансыкбаевым. ќта сила оказалась пострашнее
войны и пострашнее плена, ибо она была бессрочным злом, длившимсЯ, возможно,
со времени  сотворениЯ мира. ‚озможно, Ђбуталип Љуттыбаев, скромный школьный
учитель,  оказалсЯ в роду человеческом одним из  тех, кто  расплачивалсЯ  за
долгое томление  дьЯвола от безделиЯ в просторах ‚селенной, пока не поЯвилсЯ
на земле человек,  который, один-единственный  из всех земных  тварей, сразу
сошелсЯ с дьЯволом,  культивируЯ торжество  зла изо день  в день,  из века в
век.  „а,  только человек оказалсЯ таким ревностным  носителем зла.  ‚  этом
смысле  ’ансыкбаев  был длЯ  Ђбуталипа  изначальным  носителем  дьЯвольщины.
Џотому-то  они  и  следовали в одном поезде, в одном  спецвагоне,  по одному
чрезвычайно важному делу.
     Љогда  ’ансыкбаева отвлекали на разных  станциЯх встречающие сослуживцы
местного уровнЯ,  приносившие,  кто  по  дружбе,  кто по  службе,  всЯческую
дорожную снедь  и  выпивку,  Ђбуталипа это даже  радовало -  все  же  меньше
времени оставалось у того  на терзание  допросами. Џусть  себе услаждаетсЯ в
пути. ‚ Љзыл-Ћрде на вокзале  была особенно радушнаЯ встреча коллег - друзьЯ
принесли в вагон  ’ансыкбаева дымЯщеесЯ блюдо, покрытое белым полотенцем.  ‚
коридоре  за   дверью  засновали  охранники,  принимавшие  угощение:  "Љазы,
кабырга! - полушепотом, с удовольствием проговорил один  из них.  - Ђ  запах
какой! ‚ городе такого не бывает. ‘тепное мЯсо!"
     —ерез  краешек  зарешеченного окна Ђбуталип увидел,  как  ’ансыкбаев  в
шинели внакидку вышел попрощатьсЯ на перрон. ‘тоЯли все кружком, коренастые,
упитанные, как на  подбор,  в  каракулевых  шапках, с  краснощекими сиЯющими
лицами, улыбчивые, оживленно жестикулирующие и дружно хохочущие, - возможно,
по поводу нового анекдота, - пар горЯчий валил на морозном воздухе изо ртов,
каблуки, наверное, поскрипывали на тонком снегу. Ђ бдительнаЯ милициЯ никого
сюда  не  подпускала  -  в  изголовье  состава,  у  спецвагона  стоЯли  они,
тансыкбаевцы, одни, довольные, уверенные, счастливые, и никому совершенно не
было дела до  того, что рЯдом,  в  арестантском  купе, томилсЯ посаженный их
стараниЯми  не  вор,  не   насильник,  не   убийца,  а,  напротив,  честный,
добропорЯдочный человек, прошедший  войну и плен и не исповедовавший никакой
иной веры, кроме любви к своим детЯм и жене, и видевший в этой любви главный
смысл  жизни. Ќо именно такой человек,  не состоЯвший  ни в  какой партии на
свете и потому не клЯвшийсЯ и не каЯвшийсЯ, был нужен им в  застенках, чтобы
счастливо жилось трудовому народу...
     Џосле Љзыл-Ћрды пошли знакомые, родные места. ЃлизилсЯ вечер.  Њедленно
изгибаЯсь в заснеженных низинах, блеснула ‘ыр-„арьЯ, и вскоре, уже на заходе
солнца,  завиднелось посреди  степи Ђральское  море.  ‚начале  то  камышовой
излучиной,  то отдаленным краем чистой воды, то островком напоминало море  о
себе, а вскоре Ђбуталип увидел прибойные волны на мокром песке почти у самой
железной дороги. “дивительно было все это узреть в одно мгновение: и снег, и
песок, и прибрежные камни, и синее море на ветру, и стадо бурых верблюдов на
каменистом полуострове,  и  все это под высоким  небом  в белых разрозненных
пЯтнах облаков.
     Џрипомнил Ђбуталип,  что  Ѓуранный …дигей родом  с Ђральского морЯ, что
Љазангап получает от знакомых рыбаков посылки с любимой им вЯленой аральской
рыбой через проводников на товарнЯках, и заныло, защемило тревожно сердце  -
до  разъезда Ѓоранлы-Ѓуранный оставалось не так много - ночь езды,  а утром,
часам к  десЯти или чуть позднее, прогудит пассажирский поезд со спецвагоном
в голове состава, мчась мимо боранлинских обшарпанных ветрами  домиков, мимо
сараюшек  и верблюжьих загонов, огороженных колючими  снопами,  и,  оставлЯЯ
позади  сбегающиесЯ  пути, скроетсЯ  из  виду,  придЯ  и  уйдЯ.  ‘колько  их
проходит, поездов, - с востока на запад и  с запада  на восток, но подскажет
ли  сердце  ‡арипе,  что  Ђбуталип  проедет  мимо  в  то  утро  на  запад  в
арестантском   купе  спецвагона,  а   может,   детские  души  почуют   нечто
необъЯснимое  и  тревожное,  и  потЯнет их именно  в тот  час  поглазеть  на
проходЯщий  поезд?  Ћ  создатель, длЯ чего же надо  жить людЯм  так  тЯжко и
горько?
     ”евральское  солнце  уже  закатывалось, угасало  вдали холодно  рдеющей
багровой полосой между небом  и землей, и уже смеркалось, и уже накатывалась
исподволь зимнЯЯ ночь. ђазмывались в сумерках мелькающие видениЯ, зажигались
станционные огни. Ђ  поезд,  извиваЯсь,  прокладывал путь в глубину  степной
ночи...
     Ќе  спалось,  маЯлсЯ Ђбуталип  Љуттыбаев.  ‡акрытый в окованном  жестью
купе, не находил он себе места, металсЯ из угла в угол,  вздыхал,  то и дело
попусту  просилсЯ  в  туалет,  вызываЯ  раздражение  надзирателЯ.  ’от   уже
несколько раз делал замечание, приоткрыв дверцу купе:
     - ‡аключенный, ты что все шебуршишьсЯ? Ќе положено так! ‘иди смирно!
     Ќо Ђбуталип не в  силах был успокоить себЯ, и он взмолилсЯ, обращаЯсь к
охраннику:
     - ‘лушай, дежурный, умолЯю, дай что-нибудь, чтобы уснуть, иначе Я умру.
—естное слово! Ђ зачем Я вам  мертвый? ‘кажи начальнику своему - зачем Я вам
мертвый? €стинно - не могу заснуть!
     Љак ни странно (причину той отзывчивости Ђбуталип  понЯл на другой день
утром), надзиратель  принес  из купе ’ансыкбаева две таблетки снотворного, и
только тогда, принЯв снотворное, задремал Ђбуталип уже в середине  ночи,  но
уснуть по-настоЯщему так и не  удалось. Њерещилось ему в полусне под дробный
стук  колес  и  завывание  гудЯщего  ветра  снаружи,  что бежит  он  впереди
паровоза, бежит,  надрываЯсь и  хрипЯ, в страхе,  что попадет  под колеса, а
поезд мчитсЯ за ним на всех парах. ’ак бежал он той безумной ночью по шпалам
впереди  паровоза,  и  казалось,  что  происходит это  наЯву, настолько было
страшно и  правдоподобно.  Џить  хотелось,  в  горле  пересыхало. Џаровоз же
гналсЯ за ним с пылающими фарами, освещаЯ ему путь впереди. Ђ он бежал между
рельсами, вглЯдываЯсь напрЯженно в метельную округу, и звал, кликал жалобно,
оглЯдываЯсь по сторонам: "‡арипа, „аул, ќрмек, где вы? Ѓегите ко мне! ќто Я,
ваш отец! ѓде вы? Ћтзовитесь!". Ќикто не  отзывалсЯ. ‚переди бушевала темнаЯ
мгла, а позади настигал, готовый смЯть, раздавить его, грохочущий паровоз, и
не было  сил убежать, скрытьсЯ куда-нибудь от набегающего сзади все  ближе и
ближе, по  пЯтам паровоза... € оттого становилось еще хуже - страх, отчаЯние
сковывали движениЯ, ноги становились непослушными, дыхание прерывалось...
     ђано утром, накинув  фуфайку  на плечи, бледный,  отекший  Ђбуталип уже
сидел у  зарешеченного окна и  вглЯдывалсЯ в степь. •олодно, темно еще  было
снаружи, но постепенно землЯ проЯснЯлась, утро входило в силу.
     „ень обещал быть пасмурным, возможно,  со снегом, хотЯ в небе виднелись
и размытые просветы...
     „а,  пошли  уже  собственно сарозекские  земли,  заснеженные  по  зиме,
заметенные сугробами, но длЯ внимательного взора узнаваемые по очертаниЯм, -
пригорки, овраги, поселениЯ, первые  дымки над знакомыми по прежним проездам
крышами. € эти чужие  крыши с зимними дымами из труб казались родными. ‘коро
предстоЯла   станциЯ   Љумбель,   а   там,  часа   через   три,  и   разъезд
Ѓоранлы-Ѓуранный. Њожно сказать, совсем уже близко - ведь сюда, в эти места,
…дигей  и Љазангап наезжали  при  случае  и  на верблюдах  -  на поминки, на
свадьбы... ‚от  и в этот ранний час кто-то ехал верхом на  буром верблюде, в
большой  меховой шапке - лисьем малахае, и Ђбуталип приник к самой решетке -
а вдруг это кто  из своих...  Ђ что если вдруг то  …дигей на своем  Љаранаре
очутилсЯ  здесь почему-либо?  —то стоит  ему  отмахать сотню верст  на своем
могучем атане,  который бежит, как, должно быть,  бегает жираф где-нибудь  в
Ђфрике...
     € как-то, сам  того  не замечаЯ,  поддалсЯ  Ђбуталип настроению -  стал
собиратьсЯ,  как  бы  к  выходу  из  поезда.  ђаза  два  переобувалсЯ  даже,
перематывал портЯнки, сложил вещмешок. € стал ждать. Ќо не усидел -  добилсЯ
у охраны,  чтобы умытьсЯ пораньше в туалете и, возвращенный в купе, снова не
знал, чем занЯть себЯ.
     Ђ поезд шел по сарозекским степЯм... ‘мирЯЯ себЯ, Ђбуталип сидел, зажав
сомкнутые руки между коленЯми, и лишь изредка позволЯл себе смотреть в окно.
     Ќа станции Љумбель поезд простоЯл семь минут. ‡десь все уже было своим.
„аже поезда - товарные и  пассажирские, встретившиесЯ с его поездом на путЯх
этой большой станции перед тем, как разминутьсЯ в разные стороны, - казались
Ђбуталипу желанными и  родными, ведь  они  совсем  недавно  проходили  через
Ѓоранлы-Ѓуранный,  где  жили  его  дети  и  жена.  Ћдного   этого  оказалось
достаточно, чтобы полюбить даже неодушевленные предметы.
     Ќо вот его  поезд снова двинулсЯ в путь, и, пока он шел  вдоль перрона,
пока выходил из пределов станции, Ђбуталип успел разглЯдеть показавшиесЯ ему
знакомыми  лица  местных  жителей.  „а, да,  он,  безусловно, знал  их, этих
увиденных им кумбельцев, да и они навернЯка знали старожилов боранлинских  -
Љазангапа,  …дигеЯ,  их  домочадцев,  ведь  сынок Љазангапа ‘абитжан окончил
здешнюю школу, а теперь училсЯ уже в институте...
     ЋставлЯЯ  позади  станционные  пути,  поезд набирал  скорость, шел  все
быстрей и быстрей. Џрипомнилось Ђбуталипу, как приезжали они сюда с детворой
за арбузами, как приезжал он за новогодней елкой и по разным другим делам...
     Љ еде, выданной ему на утро, Ђбуталип даже не прикоснулсЯ. ‚се думалось
о том, что до разъезда Ѓоранлы-Ѓуранный осталось совсем немного - часа два с
небольшим,  и  теперь  Ђбуталип опасалсЯ,  как бы  не пошел снег,  как бы не
заметелило,  - ведь  тогда ‡арипа  и  детишки будут  сидеть  дома, и  тогда,
конечно, он их не увидит даже издали...
     "Ћ,  Ѓоже,  -  думалось Ђбуталипу,  - воздержись в  этот раз от  снега.
Џовремени  немного. ‚едь  и потом у тебЯ хватит времени на это. ’ы  слышишь?
Џрошу тебЯ!" ‘жавшись в комок, стиснув сомкнутые  руки между колен, Ђбуталип
пыталсЯ сосредоточитьсЯ, набратьсЯ терпениЯ, уйти  в себЯ, чтобы не помешать
загаданному, дождатьсЯ того, чего он  просил у судьбы,  - увидеть через окно
вагона  жену  и детей.  Ђ вот если бы  они его увидели...  “тром,  когда он,
охранЯемый за дверью надзирателем, умывалсЯ в туалете и посмотрел  на себЯ в
позеленевшее зеркало над ржавой раковиной,  бросилось ему  в глаза,  что  он
бледен,  желт, как мертвец, даже в плену не был так желт, и уже сед, и глаза
не  те, поугасшие  от горЯ,  морщины  резко прорезались  на лбу... Ђ  ведь о
старости  еще не думалось... …сли бы сыночки „аул  и  ќрмек,  если бы ‡арипа
увидели  его, то врЯд ли признали бы - испугались  бы, пожалуй. Ќо потом они
навернЯка обрадовались бы, и стоило бы  ему  вернутьсЯ  в семью,  стоило  бы
обрести покой рЯдом с детьми и женой, он снова бы стал таким, как прежде...
     ђазмышлЯЯ об этом, Ђбуталип поглЯдывал в окно. ‚от опЯть знакомое место
-  пригорки,  а между  ними  седловинка.  Њечтал когда-то  приехать  сюда  с
детворой боранлинской, чтоб набегались с пригорка  на пригорок, как с  волны
на волну, радостно визжа.
     ‚ этот момент ключи в  дверЯх арестантского купе  решительно загремели,
дверь распахнулась, на пороге стоЯли двое надзирателей.
     - ‚ыходи на допрос! - приказал старший из них.
     - Љак на допрос? ‡ачем? - невольно вырвалось у Ђбуталипа.
     Ќадзиратель даже придвинулсЯ к нему недоуменно, не больной ли случаем:
     - —то значит, зачем? Ќе понимаешь, что ли, выходи на допрос!
     Ђбуталип  в отчаЯнье опустил голову. ЉинулсЯ бы, не раздумываЯ, в окно,
чтобы  камнем  проломитьсЯ  прочь,  но  на  окне  была  решетка...  Џришлось
подчинитьсЯ. ‡начит,  не судьба. ‡начит, не увидеть  ему, приникнув к  окну,
того, чего он  так ждал. Ђбуталип медленно поднЯлсЯ  с места, как  человек с
тЯжким грузом, и пошел, сопровождаемый надзирателЯми, в купе к  ’ансыкбаеву,
как на виселицу. €, однако, мелькнула последнЯЯ  надежда  - впереди еще часа
полтора  пути,  может  быть, допрос  закончитсЯ  к  тому времени. Ћставалось
надеЯтьсЯ  только на это. „о купе ’ансыкбаева было  всего четыре шага. „олго
шел Ђбуталип эти четыре шага. Ђ тот уже ждал его.
     - ‡аходи, Љуттыбаев, поговорим, поработаем, - соблюдаЯ строгость в лице
и голосе и тем не  менее довольно оглаживаЯ  свежевыбритое  лицо,  протертое
резким   одеколоном,  проговорил   ’ансыкбаев,   вглЯдываЯсь   в   Ђбуталипа
пронзительными глазами. -  ‘адись. ђазрешаю  садитьсЯ. ’ак  будет удобней  и
тебе, и мне.
     Ћхранники остались за закрытыми дверЯми, готовые  немедленно ЯвитьсЯ по
первому  зову. “бить кречетоглазого  было невозможно. Ќечем.  Ќе видно  было
нигде  ни  бутылки, ни стакана,  хотЯ, конечно,  кречетоглазый не  прочь был
пропустить при случае. Ћб этом говорил запах водки и закусок в купе.
     Џоезд же шел, как и прежде, разрезаЯ движением сарозекскую степь, и все
меньше  оставалось  пути до разъезда Ѓоранлы-Ѓуранный. ’ансыкбаев не спешил,
перечитывал какие-то записи, копалсЯ в бумагах. €  Ђбуталип не  утерпел,  он
истомилсЯ, извелсЯ за  несколько минут,  так  тЯжел  был  ему этот вызов  на
допрос. € он сказал ’ансыкбаеву:
     - џ жду, гражданин начальник.
     ’ансыкбаев удивленно поднЯл глаза:
     - ’ы ждешь? - недоуменно проговорил он. - —его ты ждешь?
     - „опроса жду. ‚опросов жду...
     -Ђх вон  оно что! -  протЯнул ’ансыкбаев,  подавлЯЯ в себе  вспыхнувшее
торжество. - —то  ж, это неплохо, Љуттыбаев,  Я тебе  скажу, совсем неплохо,
когда  обвинЯемый  сам,  как говоритсЯ,  по  доброй воле,  раскаЯвшись, ждет
допроса, чтобы ответить на  дознание... ‡начит, ему есть  что сказать,  есть
что открыть следственным органам.  Ќе так ли? - ’ансыкбаев понЯл, что именно
так следует  вести  сегоднЯ  допрос,  сменив  угрожающий  тон  на  обманчиво
дружелюбный. -  ‘тало быть, ты осознал, - продолжал он, - в чем твоЯ вина, и
желаешь помочь  следственным  органам в борьбе с врагами  ‘оветской  власти,
даже  если ты сам был  врагом. ‚ажно, что длЯ нас с тобой  ‘оветскаЯ  власть
прежде всего, дороже  отца-матери, разумеетсЯ, длЯ  каждого по-своему,  - он
замолчал  удовлетворенно  и  добавил: - џ  всегда  думал,  что  ты  разумный
человек, Љуттыбаев, € всегда надеЯлсЯ, что мы с тобой найдем общий Язык. —то
молчишь?
     - Ќе знаю,  -  неопределенно  ответил  Ђбуталип, -  не понимаю, в чем Я
виноват,  -  добавил  он,  украдкой  поглЯдываЯ  за окно  вагона. Џоезд  шел
напрЯженно,  и сарозекскаЯ степь под хмуро нависающим  небом убегала назад с
головокружительной скоростью, как в немом кино.
     -  ‚от что Я  тебе скажу. Ѓудем откровенны,  - продолжал ’ансыкбаев.  -
‚едь  тебЯ везут, как  королЯ,  в  спецвагоне не случайно. ’акое  не  бывает
зазрЯ.  ‡а так-сЯк в купе отдельном не повезут.  ‡начит, ты важнаЯ персона в
следственном деле. Ћт тебЯ многое зависит.  € с тебЯ  особый спрос. Џодумай.
Ћчень даже подумай.  Ђ теперь послушай, что Я скажу. ‘егоднЯ  поздно вечером
мы  прибываем в  Ћренбург, в —калов  то есть. ’ам  нас  ждут. ќто наш первый
пункт. ’ы  знаешь, там проживают двое из твоих подельников:  Џопов Ђлександр
€ванович и татарин ‘ейфулин •амид. Ћба они уже под арестом. Љстати,  с твоих
показаний.  € оба признаютсЯ,  что вместе с тобой были в плену в Ѓаварии,  а
потом  вместе  бежали, -  кстати,  при  странных  обстоЯтельствах, почему-то
только  вашей  бригаде  удалось  бежать  из  каменоломен,  в  этом  мы   еще
разберемсЯ. Ђ  пот