жимми оказалсЯ пророческим: унижение €ны  знаменовало
непоправимый  <i>сдвиг</i> в  нашей семейной  истории. ‘  того  самого  днЯ  и весь
последующий год она пребывала в состоЯнии помешательства, фактически впала в
детство. Ђурора поместила ее в расписанную ‚аско детскую, откуда она - как и
все  мы  - некогда  вышла;  когда  безумие  усилилось, на нее стали надевать
смирительную рубашку и  стены обили мЯгким материалом,  но Ђурора ни в какую
не  хотела отправлЯть ее в психиатрическую больницу. ’еперь, когда было  уже
поздно,  когда €на сошла с катушек, Ђурора сделалась самой нежной матерью на
свете  - кормила дочь  с  ложечки,  обмывала ее, как малое дитЯ,  обнимала и
целовала, как не обнимала и не целовала ее здоровую, дарила ей такую любовь,
котораЯ,  будь она предложена вовремЯ, могла бы дать €не силы  противостоЯть
катастрофе, помутившей ее рассудок.
     ‚скоре  после  отмены  чрезвычайного  положениЯ  €на  умерла  от  рака.
‚незапно развившаЯсЯ лимфома сожрала ее тело, как нищий - дармовое угощение.
’олько Њинни, окончившаЯ свой период послушничества и родившаЯсЯ заново  как
сестра  ”лореас - "–веточно-фонтанное имЯ", фыркнула  Ђурора  с презрением и
тоской,  - отважилась сказать вслух, что €на накликала себе болезнь, что она
сама избрала свою судьбу. Ђурора и Ђвраам никогда не  говорили о смерти €ны,
почтив эту смерть молчанием,  которое  в свое времЯ помогло их  дочери стать
знаменитой красавицей, а теперь стало безмолвием могилы.
     €так, €на  была  мертва, Њинни  жила в монастыре,  а Њайну на  короткое
времЯ  посадили в тюрьму; ее арестовали в  самом конце периода чрезвычайного
положениЯ,  но  вскоре,  когда госпожа ѓанди  проиграла выборы,  выпустили с
изрЯдно  упрочившейсЯ репутацией. Ђурора хотела сказать  младшей дочери, как
она ею  горда, но каким-то образом не представилось случаЯ, каким-то образом
холод и  резкость  в обращении ”иломины ‡огойби  с  родными  помешали матери
сказать ей о своей любви.  Њайна была в "ќлефанте" редкой гостьей; оставалсЯ
Я.

        x x x
     ’ектонический  сдвиг  нашего мира лишил нас  еще одного человека. „илли
Ћрмуз была уволена.  Њисс „жайЯ •е,  которую  из нЯнь произвели  в экономки,
воспользовалась новым положением, чтобы совершить последнюю свою  кражу.  €з
мастерской  Ђуроры  она  стащила   три  наброска  углем,  изображавшие  менЯ
маленького,  на которых моЯ увечнаЯ  рука  претерпела  чудесные превращениЯ,
став попеременно  цветком,  кистью художника  и  мечом.  Њисс  „жайЯ отнесла
наброски  к „илли домой и  сказала, что это  подарок  от  "молодого сахиба".
Џотом нашептала Ђуроре, что видела, как учительница  их  своровала, "и прошу
прощениЯ,  бегум-сахиб,  но  отношение этой  женщины к  нашему  мальчику  не
сказать, чтобы нравственное".  ‚  тот же день Ђурора отправилась к „илли,  и
рисунки, которые, заслонЯЯ  семейные  портреты,  стоЯли  у  милой женщины на
пианино в серебрЯных рамках, мать сочла достаточным доказательством ее вины.
џ  пыталсЯ защитить  „илли, но если уж  Ђурора на кого-то имела зуб, никакаЯ
сила не могла ее смЯгчить.
     - ’ак или иначе, - сказала она, - ты уже длЯ нее слишком взрослый. ‚се,
что мог, ты от нее взЯл.
     “воленнаЯ „илли  отвергла  все мои поползновениЯ -  телефонные  звонки,
письма, цветы. Ќаконец Я пришел к ее дому у магазина ‚иджаЯ, но она менЯ  не
впустила,  -  лишь приотворила дверь и отказалась дать  мне дорогу.  „линнаЯ
полоса ее платьЯ, непреклонный  подбородок и близорукое морганье - вот и всЯ
награда, какую Я получил за мое потное путешествие.
     -  €ди  своей дорогой,  бедный  ты мальчик, -  сказала она. -†елаю тебе
счастьЯ на твоем трудном пути.
     ’акова была месть мисс „жайи •е.

     *ђаджпутана - историческаЯ область в €ндии.
     ** ‚  памЯть о  древних ‚исЯчих садах  ‘емирамиды, считавшихсЯ одним из
чудес света, так называетсЯ парк на холме Њалабар-хилл в Ѓомбее.
     *** Ѓолтовни
     **** ‘ пЯти до семи вечера
     ***** —аат - острое сухое лакомство.
     ******  —резвычайное положение в €ндии было объЯвлено €ндирой  ѓанди 26
июнЯ 1975 г. и длилось до начала 1977 г.
     *******Ѓас - здесь: всего-то (хиндустани).
     ******** ‡десь: нашего дома (франц.).
     ********* ‘аранги - индийский струнный инструмент.


        13
     ЃольшаЯ  сериЯ  картин  Ђуроры  ‡огойби,  объединенных  темой  "мавра",
отчетливо делитсЯ на три периода: "ранний", от 1957 до 1977 года, то есть от
года моего  рождениЯ до года смерти  €ны и выборов,  лишивших власти госпожу
ѓанди; "величественный", или "высокий",  от 1977 до 1981  года,  когда  были
созданы Ярчайшие, глубочайшие работы, с которыми имЯ моей  матери  свЯзывают
теперь в первую очередь; и, наконец, "темный", полотна  которого, написанные
после  моего ухода  из дома, отмечены  печатью изгнанничества  и отчаЯниЯ  и
включают  в себЯ  ее  последний не  оконченный  и  не подписанный  шедевр  -
"Џрощальный вздох мавра" (170x247 см, холст, масло, 1987 г.), в котором она,
изобразив  трагический  миг изгнаниЯ Ѓоабдила  из ѓранады, впервые  с полной
прЯмотой выразила  свой  взглЯд  на  менЯ, ее  единственного  сына.  ‚  этой
картине,  при ее  гигантских  размерах  предельно  лаконичной  и  обнажающей
суровые сущности,  все  сделано  длЯ того, чтобы выделить  центральное лицо,
лицо султана, из которого ужас, слабость, утрата  и боль изливаютсЯ как сама
кромешнаЯ   тьма,  лицо   человека   в  состоЯнии   экзистенциальной   муки,
заставлЯющее вспомнить работы ќдварда Њунка. ќта вещь  чрезвычайно далека от
сентиментальной трактовки той  же темы ‚аско Њирандой; но она тоже  несет  в
себе  тайну,  эта "пропавшаЯ картина", -  и  поразительно,  что оба полотна,
написанные ‚аско и Ђуророй на одну  тему, исчезли спустЯ несколько лет после
смерти матери: одна была украдена из частной коллекции ‘. Џ. Ѓхаба, другаЯ -
прЯмо  из  галереи "Ќаследие ‡огойби"! €  еще,  джентльмены  и джентльменши:
позвольте  мне  длЯ вЯщей занимательности  поведать  вам, что в этой картине
Ђурора  ‡огойби  в  свои  неспокойные  последние дни  скрыла  пророчество  о
собственной  смерти. (‘удьба ‚аско,  кстати, тоже  переплетаетсЯ с  историей
этих холстов.)
     ‡аписываЯ  воспоминаниЯ  о   моей  роли   в  материнских  работах,   Я,
естественно,  понимаю, что  человек, становЯщийсЯ  моделью  длЯ произведениЯ
искусства, может дать  в лучшем случае  субъективную, а зачастую болезненную
или даже злобную трактовку произведениЯ, на которое он слишком долго смотрел
с  изнаночной стороны. —то способен  сказать кусок презренной глины о руках,
придавших ему  форму? ђазве  что: "џ там  был".  ‡а годы  позированиЯ Я тоже
создал некий портрет моей матери. Ћна смотрела на менЯ, Я - на нее.
     џ  видел перед собой  высокую  женщину  в залЯпанной краской домотканой
курте*,  доходЯщей до  середины икр, поверх темно-синих  широких парусиновых
брюк,  босиком, с кистЯми,  торчащими  во  все стороны из  собранных в пучок
седых  волос  и превращающими  ее  в  некую  пародию  на  мадам  ЃаттерфлЯй,
исполнЯемую Љэтрин •епберн или - да, да! - Ќаргис в какой-нибудь  комической
индийской версии, "’итли-бегум"** или вроде того: уже далеко не юную, уже не
разрЯженную и не накрашенную и, само собой, вовсе не озабоченную отсутствием
какого-то там Џинкертона. Ћна стоЯла передо мной в самой непритЯзательной из
мастерских, где не было даже удобного стула, не  говорЯ уже  о кондиционере,
так  что в  комнате было жарко  и влажно, как  в дешевом  такси, и лишь  под
потолком  вЯло  вращалсЯ  вентилЯтор.  Ђурора  всегда  выказывала  полнейшее
пренебрежение к внешним условиЯм; так же, естественно, должен был вести себЯ
Я. џ сидел в указанном  месте, в указанной позе и взЯл за правило никогда не
жаловатьсЯ  на боли в моих тем  или иным  образом расположенных членах, пока
мать не догадывалась спросить,  нужно ли  сделать перерыв. ‚ыходит, частичка
ее  легендарного  упорства, ее сосредоточенности, просочившись сквозь холст,
перешла ко мне.
     ЊенЯ единственного из детей она кормила  сама. €  это было существенно:
хоть  Я и получил  свою долю ее злоЯзычиЯ, все  же ее влиЯние  на  менЯ было
менее разрушительным, чем на моих сестер. Њожет  быть, сердце  ее смЯгчилось
из-за   моего  "недомоганиЯ",  которое  она  никому  не  позволЯла  называть
болезнью. ‚рачи  давали моему несчастью то  одно, то другое ученое  имЯ,  но
когда  мы, художница и модель, сидели у нее  в  мастерской, Ђурора постоЯнно
твердила  мне,   что   Я  должен   считать   себЯ  не  жертвой  неизлечимого
преждевременного старениЯ, а чудо-ребенком, путешественником во времени.
     - ’олько  четыре с половиной месЯца в утробе, -  напоминала она  мне. -
„итЯ мое, у тебЯ просто получилсЯ очень быстрый разгон. Њожет, ты  сорвешьсЯ
с орбиты и махнешь из  этой жизни  в  другое пространство-времЯ. Њожет - кто
знает? - в лучшее, чем наше.
     ‚  этих  словах  она ближе всего  подошла к  вере в  жизнь после жизни.
‚озможно, принимаЯ подобные гипотезы, она  пыталась боротьсЯ со страхом, как
ее, так  и моим: представлЯла мой жребий как  привилегию, подавала  менЯ мне
самому   и   окружающему  миру   как  существо   необычное,  значимое,   как
сверхъестественную  ‹ичность,  принадлежащую  не  этому  месту  и  не  этому
времени,  ‹ичность,  чье  присутствие  здесь накладывает отпечаток  на жизнь
окружающих и нынешнюю эпоху.
     —то ж,  Я  ей верил. џ нуждалсЯ в утешениЯх и рад был  довольствоватьсЯ
тем, что мне предлагали. џ ей верил, и это помогало. (Љогда Я узнал о лишней
ночи в  „ели после  отказа от  "‹отоса", Я  подумал,  не пытаетсЯ  ли Ђурора
прикрыть супружескую неверность; но нет, врЯд ли это было так.  Њне кажетсЯ,
она хотела силой материнской любви сделать мою полужизнь целой жизнью.)
     Ћна кормила менЯ,  и первые "мавры"  были сделаны, пока  Я нежилсЯ у ее
груди, - наброски  углем, акварели, пастели и наконец большаЯ работа маслом.
Ђурора и  Я  достаточно  кощунственно  представлЯли там безбожную  мадонну с
младенцем.  ЊоЯ  увечнаЯ  рука,  ослепительно  засиЯв,  стала   единственным
источником  света  на  картине.  ’кань  свободного  платьЯ Ђуроры,  ниспадаЯ
складками, давала контрастную светотень. Ќебо над нами  было цвета электрик.
Њожет, на что-то в подобном роде рассчитывал Ђвраам ‡огойби почти десЯть лет
назад,  подрЯжаЯ ‚аско писать ее  портрет;  но  нет,  конечно,  это  полотно
превосходило  все,  что  Ђвраам когда-либо мог  вообразить.  Ћно  раскрывало
истину  об Ђуроре, говорЯ о  ее способности к сильной и беззаветной страсти,
равно  как  и  о  ее  привычке  к   самовозвеличению;  оно   показывало  всю
серьезность,  всю  глубину  ее  распри  с  миром,  показывало  ее  решимость
возвыситьсЯ  над  его несовершенствами,  искупить  их средствами  искусства.
’рагедиЯ  облеклась  в  одежды  фантазии  и была  Явлена  глазу  в  Ярчайшем
освещении и роскошнейшей  колористической гамме; это  был настоЯщий самоцвет
мифотворчества. Ћна назвала картину "‘вет, освещающий тьму"***.
     - Ђ  почему  бы и нет? - пожала она плечами, когда в числе прочих к ней
обратилсЯ  за  разъЯснениЯми  ‚аско  Њиранда. -Њне, может, интересно  делать
религиозные вещи длЯ безбожников.
     -  ’огда пусть  у тебЯ  всегда  будет  наготове  билет  до  ‹ондона,  -
посоветовал он ей. - Џотому что в этой свихнувшейсЯ на богах дыре никогда не
знаешь, когда нужно будет рвать когти.
     (Ќо  Ђурора над этим  советом только посмеЯлась; под конец уехал из них
двоих именно ‚аско.)
     Џока  Я  рос,  она  постоЯнно  использовала  менЯ  как  модель,  и  это
постоЯнство тоже было знаком любви. ЌеспособнаЯ замедлить мои "обороты", она
взамен  переносила  менЯ   на  холст,  делЯсь  со   мной  своим  собственным
бессмертием. Џоэтому позвольте мне радостно воспеть ее на манер псалмопевца,
ибо  она была добра. <i>€бо вовек  милость ее</i>... € если мне предложат возложить
перст - верней, всю уродливую от рождениЯ кисть руки - на источник моей веры
в  подтверждение того, что несмотрЯ  на скорый  рост,  увечье  и  отсутствие
друзей Я провел счастливое  детство  в раю, Я в конечном итоге сделаю это, Я
скажу, что  радость моей жизни  родилась в нашем сотрудничестве,  в близости
этих сеансов, когда она говорила со мной обо всем на свете, говорила  ровным
тоном, как на исповеди, о том, что было у нее на уме и на сердце.
     џ  узнал среди  прочего,  как она  влюбилась  в  отца; узнал о  великой
чувственности, обуЯвшей  моих  родителей в один давний день  в эрнакуламском
товарном складе, когда их бросило друг к другу и невозможное стало возможно.
Ѓольше всего Я любил  в родителЯх эту  их страсть друг к другу,  вернее, то,
что она была у них когда-то (хотЯ с течением лет все трудней и трудней  было
разглЯдеть  молодых пылких любовников в этих все более далеких друг от друга
супругах).  €, знаЯ об  их былой любви,  Я желал такой же любви длЯ себЯ,  Я
жаждал ее и, даже терЯЯ  себЯ в нежданной атлетической нежности „илли Ћрмуз,
Я  чувствовал, что она не то, чего Я хочу; о, Я желал, желал этого <i>асли мирч
масала</i>****, того, что заставлЯет тебЯ потеть сладкими бусинами кориандрового
сока  и  дышать  сквозь жалЯщие  губы жгучим пламенем красного перца чили. џ
желал их перечной любви.
     € когда Я обрел ее, Я думал, что мать менЯ поймет. Љогда мне нужно было
ради любви сдвинуть гору, Я думал, что мать мне поможет.
     “вы всем нам; Я ошибалсЯ.

        x x x
     Ћна знала, конечно, о храмовых девушках Ђвраама, знала с самого начала.
     - …сли мужчина хочет иметь секреты,  пусть не треплет  Языком во сне, -
неопределенно бросила она  однажды. - џ так устала от ночной болтовни твоего
папаши, что сбежала из его спальни. ‹аме, что ни говори, нужен отдых.
     ѓлЯдЯ вспЯть на эту гордую, энергичную женщину, Я  слышу то, что скрыто
за этими внешне малозначительными словами, - слышу признание в том, что она,
отвергавшаЯ  все компромиссы, не спускавшаЯ никому ничего, терпела  Ђвраама,
несмотрЯ  на  слабости  его плоти,  из-за  которых  он  не  мог  противитьсЯ
искушению лично отведать переправлЯемый им с юга товар.
     -  ‘тарики,  - фыркнула она  в другой раз, - всегда  глЯдЯт на <i>6ачи</i>, на
молоденьких девочек. Ћсобенно те, у кого много дочерей.
     Џервое времЯ Я по юным годам и невинности считал эти рассуждениЯ частью
ее  вживаниЯ  в  сюжеты своих картин; но когда „илли Ћрмуз разбудила  во мне
чувственность, Я начал понимать, что к чему.
     ЊенЯ всегда удивлЯл восьмилетний разрыв между рождением Њайны и моим, и
вот, когда понимание взметнулось пламенем в моей юно-старой детской душе, Я,
который был  лишен  общества сверстников и  поэтому с  ранних лет  приучилсЯ
использовать взрослый словарь без взрослого такта  и самоконтролЯ, не мог не
поделитьсЯ своим открытием:
     - ‚ы перестали делать  детей,  -  крикнул Я, - потому что он путалсЯ  с
девками!
     -  џ тебе такую сейчас  влеплю <i>чапат</i>,  - взъЯрилась она, -что всЯ  твоЯ
наглаЯ рожа будет синЯЯ!
     ЏоследовавшаЯ оплеуха не  вызвала,  однако,  существенных  изменений  в
цвете моего лица. …е мЯгкость дала мне необходимое подтверждение.
     Џочему она  никогда не  ссорилась  с Ђвраамом  из-за  его неверности? џ
прошу  вас принЯть во внимание,  что при  всем своем богемном  свободомыслии
Ђурора  ‡огойби  в глубине  души  была  женщиной  своего поколениЯ,  которое
находило  подобное   поведение  допустимым,  даже  нормальным  длЯ  мужчины;
поколениЯ, чьи женщины подавлЯли в  себе боль, скрывали ее под банальностЯми
о  <i>звериной природе</i>, в силу которой  мужчине  иногда требуетсЯ <i>почесать, где
чешетсЯ</i>.  ђади  семьи,  этого  великого  абсолюта,  во  имЯ  которого  можно
перетерпеть  все что угодно,  женщины  отворачивали  глаза и завЯзывали свою
беду в узелок на конце дупатты***** или защелкивали ее в шелковом кошелечке,
как мелкие  деньги или дверные ключи. Љ  тому же Ђурора знала, что Ђвраам ей
нужен, нужен длЯ того, чтобы она могла заниматьсЯ живописью и не думать ни о
чем  другом.  ‘корей всего,  так  оно  и  объЯснЯлось - элементарно, скучно,
обыденно.
     (‡амечание  в скобках о  супружеской покладистости: размышлЯЯ о решении
Ђвраама отправитьсЯ  на  юг, когда Ђурора поехала  на  север ради  последней
своей встречи с Ќеру и скандального отказа от "‹отоса", Я подумал,  что тут,
возможно, именно отец играл роль покладистого  мужа.  Ќе  лежала  ли за  его
решением некаЯ отдача долга,  не таилась ли за ним зиЯющаЯ пустота их брака,
этого гроба  повапленного, этой подделки? “‘ЏЋЉЋ‰‘џ,  о мавр, успокойсЯ. Ћба
они уже недоступны длЯ твоих обвинений; злость твоЯ бессильна, хоть бы и всЯ
землЯ от нее содрогнулась.)
     Љак,   должно   быть,   она   ненавидела   себЯ   за   эту   трусливую,
денежно-расчетливую  дьЯвольскую сделку  в  мЯгком варианте! €бо - поколение
там или не поколение - мать, которую  Я знал, которую  мне довелось узнать в
ее спартанской мастерской, была  не из тех, кто миритсЯ с чем-либо из боЯзни
нарушить статус-кво. Ћна любила говорить, что на уме, выкладывать начистоту,
резать  правду-матку.  €  все  же,  когда  рухнула  ее великаЯ любовь и  она
оказалась перед выбором между честной войной и  жалким, эгоистическим миром,
она заперла рот на  замок и ни  словом  не  выразила мужу свое недовольство.
’олько молчание росло между  ними подобно тЯжкому  обвинению; он бормотал во
сне,  она  разговаривала со мной в мастерской, и спали они раздельно. ’олько
на один миг, после того, как на подъеме к пещерам ‹онавлы его сердце едва не
отказало, они смогли вспомнить, что у них было когда-то. Ќо реальность очень
скоро взЯла свое. €ногда  Я  думаю, что они оба  считали мое старение и  мою
увечную  руку наложенным на них наказанием -уродливым плодом зачахшей любви,
полужизнью, рожденной от  половинчатого брака.  …сли  и  был  у них какой-то
призрачный шанс на новую близость, мое рождение прогнало этот призрак прочь.
     ‘перва Я  боготворил  мать,  потом  ненавидел. ’еперь,  когда все  наши
истории  окончены,  Я  оглЯдываюсь  назад  и  испытываю  -  по  крайней мере
вспышками - сочувствие к ней. —то, пожалуй, целительно - как длЯ менЯ, так и
длЯ ее мЯтущейсЯ тени.
     ЊощнаЯ  страсть бросила  Ђвраама и Ђурору друг  к другу;  хилаЯ  похоть
развела  их. ‚се  эти последние дни, пока Я пишу о заносчивости Ђуроры, о ее
остроумии и  Язвительности, Я  слышу  за  громкими,  сиплыми  звуками  этого
спектаклЯ  печальную мелодию утраты. Ћна простила Ђвраама  однажды - там,  в
Љочине,  когда  ”лори ‡огойби хотела  забрать  у  нее  нерожденного  сына. ‚
Њатеране  она  попыталась -  и, пытаЯсь, сотворила менЯ  - простить  его  во
второй раз. Ќо он не исправилсЯ, и третьего прощениЯ уже не было... и все же
она осталась. Ћна, котораЯ потрЯсла до  основаниЯ весь  свой мир ради любви,
теперь подавила  в себе  мЯтеж и приковала себЯ цепью к  остывающему год  от
года браку. Ќеудивительно, что она стала так зла на Язык.
     Ђ отец: если бы он вновь обратилсЯ к ней, забыв обо всех  прочих, может
быть, тогда она спасла бы его от пещеры Њогамбо, от  Љеке, и ђезаного, и еще
худших мерзавцев? Њожет быть, он, спрыснутый живой водой любви, выкарабкалсЯ
бы  из этой  Ямы?.. Ќет  смысла  переписывать  жизнь собственных  родителей.
’рудно даже  записать ее, как  она  была; не говорЯ  уже  о моей собственной
жизни.

        x x x
     ‚  "ранних маврах" моЯ  рука  чудесным  образом  преображалась; нередко
чудеса   происходили  и  с  туловищем.  ‚  одной   из  картин,  называвшейсЯ
"“хаживанье", Я  был  мавр-мор-павлин,  распустивший свой многоглазый хвост;
своею  же  головой  моЯ мать увенчала тело  нерЯшливой, растрепанной павы. ‚
другом  полотне  (мне  тогда  было двенадцать,  а  на  вид,  соответственно,
двадцать  четыре)  Ђурора перевернула наше родство,  изобразив  себЯ в  виде
молодой ќлеоноры Њаркс, менЯ  - в виде ее отца  Љарла. "Њавр******  и ’усси"
иных зрителей изрЯдно шокировали:  мать там смотрела на менЯ с юным дочерним
обожанием, Я же стоЯл в патриархальной  позе, взЯвшись  за отвороты сюртука,
бородатый, настоЯщее пророчество о моем не столь уж далеком будущем.
     - …сли б ты был вдвое старше,  чем выглЯдишь,  а Я вдвое моложе, чем на
самом  деле,  Я сгодилась бы тебе в дочери, - объЯснила мать,  которой  было
сорок  с лишним, и Я  тогда был слишком юн, чтобы  почувствовать в ее голосе
что-либо помимо  нарочитой  легкости  тона, котораЯ  могла  прикрывать нечто
более  диковинное. ќто  был не  единственный  наш  двойной -  и  к  тому  же
двусмысленный  -  портрет;  она  написала   еще  "Љ  хладеющим  устам",  где
изобразила  себЯ  мертвой  „ездемоной,   лежащей  поперек  кровати,  менЯ  -
горестным  Ћтелло, вонзившим в  себЯ  кинжал и клонЯщимсЯ к телу  любимой  в
последнем издыхании. Ќесколько пренебрежительно моЯ мать называла эти холсты
маскарадными картинами ,  написанными из прихоти, длЯ семейной забавы; неким
подобием костюмированного бала.  Ќо - как в  случае со  скандально известным
изображением игрока  в крикет, о котором Я вскоре расскажу,  - Ђурора  часто
проЯвлЯла себЯ с самой иконоборческой, самой  эпатирующей стороны в работах,
сделанных как  бы  мимоходом; эротизм этих  сильно  электризованных  картин,
которых она не выставлЯла при жизни, вызвал после ее  смерти  ударную волну,
только потому не переросшую  в полномасштабное  цунами, что ее, бесстыдницы,
уже не было в наличии, чтобы еще больше провоцировать добропорЯдочных  людей
отсутствием не то что раскаЯниЯ, но даже малейшей тени сожалениЯ.
     Џосле   "Ћтелло",   однако,  характер   цикла  изменилсЯ:  мать  начала
разрабатывать  идею  о  перенесении  старинной  истории  Ѓоабдила  -  "не  в
авторизованной, а в  ауроризованной версии", как она сказала мне,  -  в наши
краЯ,   причем  роль   последнего  из   Ќасридов  в   бомбейском  воплощении
предназначалась мне. ‚ Январе  1970  года  Ђурора ‡огойби  впервые поместила
Ђльгамбру на Њалабар-хилле.
     Њне  тогда было тринадцать,  и Я переживал первую  волну упоениЯ  „илли
Ћрмуз. ђаботаЯ над  первым из "истинных" мавров, Ђурора рассказала мне  свой
сон.  Ћна  стоЯла  на  "задней веранде"  дребезжащего допотопного  поезда  в
испанской ночи, и Я  спал у нее на руках. ‚друг она понЯла  -как понимают во
сне, не  услышав от кого-либо, а внутренне, с абсолютной уверенностью, - что
если она бросит менЯ в темноту,  если принесет  менЯ  в жертву мраку, то всю
оставшуюсЯ  жизнь  она будет  неуЯзвима. "€ знаешь, малыш, Я довольно крепко
задумалась". Џотом она поборола искушение и уложила менЯ обратно в кроватку.
Ќе нужно  быть  библеистом, чтобы  понЯть,  что  она примерила  на себЯ роль
Ђвраама,  и  Я  в мои  тринадцать,  живЯ  в семье  художницы, был  знаком по
репродукциЯм с микеланджеловской "Џьетой" и поэтому схватил суть, по крайней
мере, в главном.
     "‘пасибо  тебе, мама",  - сказал Я. "Ќе стоит благодарности,  -ответила
она. - Џусть они там себе злобствуют".
     ќтот  сон, подобно многим другим  снам,  стал  Явью;  но  Ђурора, когда
действительно  настал ее  авраамический час,  сделала  не тот  выбор, что ей
приснилсЯ.
     ‘тоило гранадскому красному форту поЯвитьсЯ в Ѓомбее, как на  мольберте
Ђуроры  все  моментально  переменилось.  Ђльгамбра вскоре  стала  не  совсем
Ђльгамброй;   к  мавританской  изысканности  добавились  элементы  индийской
архитектуры, могольские красоты дворцов-крепостей в  ‹ели и Ђгре.  Ќаш  холм
стал не совсем Њалабар-хиллом, берег под ним был лишь отчасти похож на  плЯж
—аупатти, и Ђурора  населила эти краЯ воображаемыми существами  -чудовищами,
слоноподобными богами, духами. Љромка воды, линиЯ раздела между двумЯ мирами
стала во  многих картинах предметом ее главного вниманиЯ. Њоре она наполнила
рыбами, затонувшими кораблЯми, русалками, сокровищами, водЯными; а по берегу
всЯкие местные людишки - карманники, сутенеры, жирные шлюхи,  поддергивающие
сари,  чтобы  не  замочило  волной,  и  прочие  персонажи  из   истории,  ее
воображениЯ, окружающей  жизни  и  просто ниоткуда - толпами шли к воде, как
реальные бомбейцы, гулЯющие вечером у  морЯ. € какие-то  странные  составные
существа сновали туда-сюда через границу стихий. —асто она изображала кромку
воды таким образом, что зрителю казалось,  будто он  смотрит на неоконченную
картину, частично покрывающую другую картину. Ќо что находитсЯ вверху, а что
внизу - суша или вода? ’рудно было сказать навернЯка.
     -  Џусть  это зоветсЯ Њавристаном, - сказала мне  Ђурора. -ќтот  берег,
этот холм, этот форт наверху. Џодводные сады и висЯчие сады, смотровые башни
и башни молчаниЯ. Њесто, где миры  сталкиваютсЯ, вливаютсЯ и выливаютсЯ один
из  другого, притекают и утекают. Њесто,  где воздуходышащий человек  должен
отрастить  жабры,  иначе  он  может  потонуть;  где  водЯное существо  может
напитьсЯ  воздухом  допьЯна  или  задохнутьсЯ  в  нем.  „ве  вселенные,  два
измерениЯ, две страны, два сна врезаютсЯ друг в друга или накладываютсЯ друг
на друга. Џусть это зоветсЯ Џалимпстиной. Ђ надо всем, там, во дворце - ты.
     (‚аско Њиранда до  конца своих дней  был уверен, что она позаимствовала
идею  у него; что  его картина  поверх  другой  картины была  источником  ее
палимпсестов  и что его плачущий мавр вдохновил ее на бесслезные изображениЯ
сына.  Ћна  этого  не подтверждала  и  не  отрицала. "Ќет ничего нового  под
солнцем",  -  говорила   она.  €  было  в  этих  образах  противостоЯниЯ   и
взаимопроникновениЯ земли  и  воды нечто  от Љочина  ее  юности,  где  землЯ
притворЯлась частью Ђнглии, но омывалась €ндийским океаном.)
     Ћна была неукротима.  ‚округ  фигуры мавра  в его крепости-гибриде  она
плела  свои видениЯ, в  которых  главенствовал  именно  образ  переплетениЯ,
взаимопроникновениЯ.  ‚ определенном  смысле это  были полемические картины,
попытка  создать  романтический  миф о плюралистической,  составной нации, о
нации-гибриде; арабскаЯ €спаниЯ понадобилась ей, чтобы пересоздать €ндию,  и
этот земноводный пейзаж, в котором суша могла  быть  текучей, а вода сухой и
каменистой,  был  ее  метафорой  -  идеалистической?  сентименталистской?  -
настоЯщего, а также  будущего, на которое она надеЯлась. Џоэтому - да, здесь
была   некаЯ   дидактика,   но   сюрреалистическое   жизнеподобие   образов,
неподражаемое  цветовое богатство, быстрота и мощь мазка заставлЯли забыть о
наставлениЯх,  погрузитьсЯ  в карнавал, не слушаЯ криков зазывалы, танцевать
под музыку, не вникаЯ в слова песни.
     Џерсонажи,  столь многочисленные за стенами дворца, начали поЯвлЯтьсЯ и
в его покоЯх.  “ матери Ѓоабдила, старой воительницы Ђйши, естественно, было
лицо Ђуроры; но на  этих ранних  полотнах  грЯдущие  ужасы -  завоевательные
армии  ”ердинанда  и  €забеллы - были  почти неразличимы. Ќа  одной или двух
картинах, если приглЯдетьсЯ, на  горизонте виднелось копье  с флажком;  но в
целом,  пока  длилось мое  детство,  Ђурора  ‡огойби  стремилась  изобразить
золотой  век. …вреи, христиане, мусульмане, парсы,  сикхи, буддисты,  джайны
толпились на балах-маскарадах у ее Ѓоабдила, и самого султана она писала все
менее и менее натуралистично, все чаще и  чаще представлЯЯ  его многоцветным
арлекином  в  маске, этаким лоскутным одеЯлом;  или, сбрасываЯ, как куколка,
старый  кокон,  он оборачивалсЯ  роскошной  бабочкой,  чьи  крыльЯ  чудесным
образом соединЯли в себе все мыслимые краски.
     Џо  мере того, как "мавры" все дальше уходили  в область мифа и притчи,
мне  становилось  Ясно, что  позировать, в  сущности,  уже  незачем; но мать
настаивала на моем  присутствии,  говорила,  что Я  ей нужен,  называла менЯ
своим   <i>талис-мальчиком</i>.  €   Я   был  рад   этому,   потому  что   повесть,
разворачивавшаЯсЯ на ее холстах, казалась мне в гораздо большей степени моей
биографией, чем реальнаЯ историЯ моей жизни.

        x x x
     ‚ годы чрезвычайного положениЯ, пока  ее дочь ”иломина сражалась против
тирании, Ђурора оставалась в своем шатре и  работала; возможно, политическаЯ
ситуациЯ была одним из стимулов к созданию "мавров", возможно, Ђурора видела
в  них свой ответ  на жестокости эпохи.  ‡абавно, однако, что стараЯ картина
моей матери,  которую Љеку Њоди невинно включил в  ничем, помимо ее участиЯ,
не примечательную выставку  на  темы спорта, произвела больший шум, чем все,
на  что была способна Њайна.  Љартина, датированнаЯ 1960  годом,  называлась
"Џоцелуй Ђббаса Ђли Ѓека"  и основывалась на реальном происшествии во  времЯ
третьего  матча по крикету между €ндией и Ђвстралией  на бомбейском стадионе
"Ѓрейберн". ‘чет  игр  был 1:1, и  третьЯ встреча  складывалась  не в пользу
€ндии.  ЏЯтидесЯтка Ђббаса (втораЯ у  него  за матч), заработаннаЯ на второй
серии подач,  принесла  нашим  ничью.  Љогда  он набрал  пЯтьдесЯт  очков, с
северной  трибуны,  где  обычно  сидела солиднаЯ,  респектабельнаЯ  публика,
сбежала  хорошенькаЯ  девушка и  поцеловала  игрока  с  битой в щеку. ‘пустЯ
восемь  подач Ђббаса, видимо,  несколько рассредоточившегосЯ, вывели из игры
(принимающий -  Њаккей, подающий -  ‹индвалл), но  матч к тому  времени  был
спасен.
     Ђурора любила крикет  - в те годы эта игра привлекала все большее число
женщин, и  молодые звезды вроде Ђ. Ђ. Ѓека становились столь  же  популЯрны,
как  полубоги  бомбейского  кинематографа, -  и  была  на трибуне  в  момент
захватывающего дух, скандального поцелуЯ, поцелуЯ двух этнически чуждых друг
другу  красивых  людей,  случившегосЯ  средь  бела  днЯ  на  битком  набитом
стадионе,  причем в то времЯ, когда ни один кинотеатр города не осмелилсЯ бы
предложить публике столь возмутительное и провокационное зрелище. Ќу так что
ж!  ЊоЯ мать была воодушевлена. Ћна ринулась домой и в одном продолжительном
творческом   порыве  написала  картину,  преобразив  в  ней  робкий  "чмок",
сделанный шалопайства  ради,  в полноценные объЯтиЯ в стиле западного  кино.
€менно  версиЯ Ђуроры, которую Љеку  Њоди незамедлительно показал публике, а
пресса растиражировала, осталась у всех в памЯти;  даже  те, кто  был в  тот
день  на  стадионе,  начали говорить,  неодобрительно покачиваЯ  головами, о
преступной  вольности,  о  бесстыдно-влажной  бесконечности  этого  поцелуЯ,
который, уверЯли они,  длилсЯ больше  часа, пока наконец судьи  не растащили
забывшуюсЯ парочку и не напомнили игроку о его долге перед командой.
     - ’акого нигде  не увидишь, кроме как  в Ѓомбее, - говорили люди  с той
смесью возбуждениЯ и неодобрениЯ, какую только скандал способен  составить и
взболтать как нужно. -—то за город распущенный, Яар*******, ну и ну.
     Ќа  картине Ђуроры  стадион  "Ѓрейберн" взволнованно  сомкнулсЯ  вокруг
двоих милующихсЯ, вожделеющие трибуны взметнулись ввысь и нависли над  ними,
закрыв почти все небо, а среди зрителей виднелись кинозвезды с вытаращенными
от изумлениЯ  глазами (кое-кто  из них  и вправду был  на матче),  пускающие
слюнки политиканы, бесстрастно-внимательные ученые, хлопающие себЯ по лЯжкам
и  отпускающие сальные шуточки бизнесмены.  „аже  знаменитый  "обыватель"  -
персонаж  карикатуриста  ђ.  Љ. ‹акшмана  - маЯчил на одном из  дешевых мест
восточной  трибуны  и  выглЯдел шокированным на  свой наивный, придурковатый
манер.  ’ак  что картина  приобрела всеиндийский размах, стала  моментальным
снимком,   фиксирующим   вторжение   крикета  в   сердцевину   национального
самосознаниЯ и в то же времЯ выражающим сексуальный бунт молодого поколениЯ,
что дало пищу  Яростным  спорам.  џвственный символический смысл  поцелуЯ  -
переплетенные руки и  ноги  женщины  и крикетиста в  белой  форме  и  щитках
вызывали в памЯти эротизм тантрических скульптур в храмах периода  —анделы в
Љхаджурахо - был определен либеральными художественными критиками как "порыв
ћности к ‘вободе,  дерзкий вызов под  самым  носом у истеблишмента", а одним
консервативным  журналистом  -   как  "непристойность,  за  которую  картину
следовало бы публично сжечь". Ђббас Ђли Ѓек был вынужден заЯвить, что сам не
целовал   девушку;   популЯрный   спортивный   обозреватель,   писавший  под
псевдонимом  Ђ.”.‘.’.,  опубликовал остроумную  заметку  в  его  защиту, где
советовал всЯким там художникам впредь не  совать свои длинные кисти в такие
важные вещи, как  крикет; и спустЯ некоторое времЯ скандал как будто поутих.
Ќо  в следующей серии матчей - на этот раз с Џакистаном -несчастный  Ђли Ѓек
набрал только 1, 13, 19 и 1, после  чего был выведен  из команды и больше за
сборную не  играл. Ћн стал мишенью длЯ атак Ядовитого молодого политического
карикатуриста  по имени ђаман  ”илдинг, который в  подражание былым Ящерицам
Ђуроры помечал  свои рисунки маленьким изображением лЯгушки, обычно делающей
какое-нибудь  ехидное замечание. ”илдинг, уже получивший прозвище Њандук, то
есть ‹Ягушка, злобно и  облыжно  обвинил порЯдочного  и щедро одаренного Ђли
река  в том, что он,  будучи мусульманином, нарочно поддалсЯ пакистанцам. "€
ему  еще хватает  наглости слюнЯвить наших  индусских  девушек-патриоток", -
квакала сидЯщаЯ в углу пЯтнистаЯ лЯгушка.
     Ђурора, огорченнаЯ обвинениЯми в адрес Ђли Ѓека, забрала  картину домой
и  долго  потом  не  выставлЯла.  Ћна  оттого  позволила  вновь  показать ее
пЯтнадцать  лет спустЯ, что длЯ нее  картина эта стала всего лишь безобидным
напоминанием о прошлом с его курьезами. ‘портсмен  давно уже не выступал,  и
поцелуй  больше  не считалсЯ таким возмутительным  актом, как в те  недобрые
старые  дни.  Ћна  не предвидела лишь  одного:  что  Њандук, ставший  теперь
полноценным  политиком  коммуналистского толка,  одним  из  основателей "Ћси
Њумбаи",  партии  индусских  националистов,  названной  в  честь  бомбейской
матери-богини  и быстро  приобретающей популЯрность среди бедного населениЯ,
вновь пойдет в атаку.
     Ћн  больше  не   рисовал  карикатур,  но  в  странном  танце  взаимного
притЯжениЯ и отталкиваниЯ, в котором они кружились с тех пор с моей матерью,
- длЯ  нее, надо помнить,  слово "карикатурист" всегда было ругательным - он
неизменно  держал за пазухой увесистый камень. Ћн, казалось,  не мог решить,
чего  ему  хочетсЯ:  то ли  пасть  на колени перед  выдающейсЯ художницей  и
светской дамой с Њалабар-хилла, то ли столкнуть ее в грЯзь, в которой жил он
сам; и, без сомнениЯ, именно эта двойственность влекла великолепную Ђурору к
нему - к этому <i>моту-калу</i>, к  этому толстому черномазому, олицетворЯвшему то,
что внушало  ей глубочайшее  отвращение.  ’Яга  к трущобам -  наверно,  наша
семейнаЯ черта.
     ”амилией  своей  ђаман ”илдинг, по слухам,  был обЯзан  прозвищу  отца,
который, будучи в  детстве бомбейским беспризорником,  страстно любил крикет
и,  околачиваЯсь поблизости от спортклуба "„жимкхана", умолЯл всех и каждого
дать  ему  шанс: "Ќу пожалуйста,  бабуджис, господа  хорошие,  дайте бедному
пареньку  ударить!  Ќу хоть мЯч  подать!  ‹адно,  ладно  -  хоть  на  приеме
постоЯть!  <i>’олько один филдинг!</i>"  Љрикетистом он  был никудышным, но в  1937
году,  когда открылсЯ стадион "Ѓрейберн", он устроилсЯ туда охранником, и по
прошествии лет сноровка, с какой он вылавливал и выпроваживал безбилетников,
привлекла  внимание бессмертного Ќайюду,  который узнал  в нем мальчишку  из
"„жимкханы" и пошутил:  "Ќу что, только-один-филдинг, -  ты,  Я вижу,  цепко
стал  ловить". Џосле  этого  его  звали  не иначе как  ’. Ћ. ”илдинг, и он с
гордостью сделал прозвище своей фамилией.
     ‘ын  его  извлек  из  крикета совсем  иные  уроки  (говорЯт, к сильному
огорчению отца). Ќе длЯ него скромнаЯ демократическаЯ радость причастности к
этому блаженному миру, пусть даже в подчиненной, второстепенной роли. Ќет; в
молодости он прожужжал  друзьЯм  все уши в питейных заведениЯх  центрального
ЃомбеЯ, разглагольствуЯ о чисто индусском происхождении игры.
     - ‘  самого начала парсы и мусульмане пытались украсть у нас  крикет, -
заЯвлЯл  он.  - Ќо  когда  мы,  индусы,  собрали  наши команды воедино,  мы,
разумеетсЯ,  всыпали  им  по  первое  число.  ’аким  манером  надо  и  всюду
действовать.  ‘лишком  долго  мы раскачивались  и  плЯсали под дудку  всЯких
пришлых типов. …сли мы организуемсЯ, кто против нас устоит?
     ќто  причудливое  понимание крикета как глубоко общинной игры,  исконно
индусской, но  постоЯнно находЯщейсЯ под угрозой со стороны иных, чужеродных
общин, легло в основу его политической философии, приведшей к  созданию "Ћси
Њумбаи". ђаман ”илдинг даже  хотел вначале назвать  свое новое  политическое
движение в честь какого-нибудь знаменитого крикетиста-индуса - ЂрмиЯ ђанджи,
‘олдаты Њанкада,  - но все же предпочел богиню, которую называют  по-разному
(Њумба-аи,  Њумбадеви, Њумбабаи), с тем,  чтобы  придать  своей  энергичной,
взрывчатой    группировке    как    религиозную,    так    и    региональную
националистическую окраску.
     ‡абавно,  что  именно   крикет,  самаЯ  индивидуалистическаЯ  из   всех
командных    спортивных    игр,    стал   основой   жестко    иерархической,
неосталинистской внутренней структуры "Ћси Њумбаи", или ЋЊ, как вскоре стали
называть партию;  к примеру,  - мне  впоследствии довелось узнать  это очень
хорошо -  ђаман  ”илдинг  создавал  из  преданных  ему  бойцов  "команды" по
одиннадцати человек, и в каждом таком маленьком взводе был "вожак", которому
клЯлись беспрекословно  подчинЯтьсЯ. ђуководЯщий совет ЋЊ до сей поры  носит
название "первые одиннадцать". ‘ самого начала ”илдинг потребовал, чтобы его
называли Љапитаном.
     ‘тарое прозвище, бывшее в ходу,  когда он  рисовал карикатуры, теперь в
его присутствии не звучало, но по всему городу  можно было видеть знаменитое
изображение  лЯгушки  -  <i>ѓолосуй за Њандука!</i> -  нарисованное на  стенах  или
приклеенное  к  бамперам   автомобилей.  —то  необычно   длЯ  преуспевающего
популистского  лидера, он не терпел фамильЯрности. Џоэтому в глаза его звали
только  Љапитаном,  за глаза - Њандуком. ‡а  пЯтнадцать лет, прошедшие между
двумЯ   его  атаками  на  "Џоцелуй  Ђббаса  Ђли  Ѓека",  подобно   человеку,
приобретающему   со  временем  черты   своей  любимой  собаки,  он  воистину
превратилсЯ  в  гигантское  подобие  этой, давно  оставленной  им,  газетной
лЯгушки.  Ћн сидел, бывало, под  магнолией в саду  своей двухэтажной виллы в
‹альгауме, пригороде ‚осточной Ѓандры, окруженный помощниками и просителЯми,
подле заросшего лилиЯми  пруда, среди десЯтков  -  буквально  так! -  статуй
Њумбадеви,  больших и малых; золотые лепестки,  медленно  падаЯ,  увенчивали
головы статуй и самого ”илдинга. Ѓольшей частью  он глубокомысленно  молчал;
но времЯ от времени, выведенный из себЯ неуместным замечанием  какого-нибудь
посетителЯ,  разражалсЯ тирадой - желчной, злой, смертельной.  ђассевшийсЯ в
своем приземистом  плетеном  кресле,  с  давЯщим на  лЯжки огромным животом,
напоминающим туго  набитый мешок взломщика, с толстыми  губами, извергающими
грубое кваканье, с обегающим рот быстрым остреньким Язычком, с  вылупленными
лЯгушачьими глазами,  жадно глЯдЯщими  из-под  кожистых  век  на  скрученные
наподобие  цигарок  пачки  купюр,  которыми трЯсущиесЯ от  страха  просители
пытались  его задобрить  и  которые  он сладострастно  катал  между  пухлыми
маленькими пальцами прежде  чем медленно расплытьсЯ  в обнажающей красные от
бетелЯ  десны  широкой  ухмылке, - да,  он  воистину был  ‹Ягушачий  король,
Њандук-раджа, чьи приказы исполнЯлись беспрекословно.
     Љ  тому времени  он уже  решил  отказатьсЯ  от  отцовского  наследиЯ  и
исключил историю про "только один  филдинг" из своего  репертуара.  Ћн начал
вешать иностранным журналистам лапшу на уши, рассказываЯ о том, что отец его
был  образованный, культурный, начитанный человек, интернационалист, взЯвший
фамилию ”илдинг из преклонениЯ перед автором "’ома „жонса".
     - ‚ы пишете, что Я ограниченный и зашоренный, - упрекал он журналистов.
-  —то Я ханжа  и  слепой фанатик. Ђ на  самом  деле  у менЯ  с  детства был
широчайший кругозор. џ, если хотите, человек <i>плутовского</i> склада.
     Ђурора узнала  о том,  что  ее произведение  вновь  вызвало  гнев этого
влиЯтельного  земноводного, когда из своей галереи на  Љафф-парейд  позвонил
взволнованный  Љеку Њоди. ЋЊ  объЯвила о  своем  намерении устроить поход на
маленькую  выставку  Љеку,   утверждаЯ,  что  он   бесстыдно   демонстрирует
порнографическое изображение  сексуального насилиЯ,  чинимого  мусульманским
"спортсменом" над невинной девушкой-индуской. ‚озглавить поход  и обратитьсЯ
к   собравшимсЯ   с  речью  намеревалсЯ  сам   ђаман  ”илдинг.   Џолицейские
присутствовали, но  Явно в недостаточном количестве; угроза бесчинств вплоть
до поджога галереи была совершенно реальна.
     -  Џодожди,  -  успокоила  Љеку  моЯ  мать.  -, џ знаю,  как  унЯть эту
лЯгушатину. „ай мне ровно тридцать секунд.
     —ерез полчаса поход был отменен. Ќа  спешно созванной пресс-конференции
представитель "первых одиннадцати"  зачитал заЯвление,  где  говорилось, что
ввиду  скорого  наступлениЯ  ѓудхи   Џадва   -   праздника  Ќового  ѓода   у
махараштрийцев - антипорнографический протест откладываетсЯ,  дабы возможнаЯ
вспышка насилиЯ  не  омрачила  радостного днЯ. Љроме  того,  прислушавшись к
голосу народного негодованиЯ, галереЯ Њоди согласилась убрать оскорбительную
картину. Ќе выходЯ за порог "ќлефанты", моЯ мать предотвратила надвигающийсЯ
кризис.
     Ќет, мама. ќто была не победа. ќто было поражение.
     Џервый разговор между Ђуророй ‡огойби и ђаманом ”илдингом был кратким и
деловым.  Ћна не стала просить Ђвраама сделать за  нее  грЯзную работу.  Ћна
позвонила  сама.  џ это знаю: Я присутствовал при разговоре.