      ”ранциск

     Љак так?

                                  Ђвгустин

     …сли ты увидишь кого-нибудь, в ком разумное начало достигло такой силы,
что он свою жизнь располагает согласно с разумом, ему одному подчинЯет  свои
вожделениЯ, его уздою сдерживает движениЯ своей души и понимает, что  только
разум отличает его от дикого зверЯ, что и самое имЯ человека он  заслуживает
лишь настолько, насколько руководитсЯ  разумом;  главное  же,  если  он  так
проникнут сознанием своей смертности, что помнит о ней непрестанно, мыслью о
ней обуздывает себЯ и, презираЯ преходЯщие земные вещи,  жаждет  той  жизни,
где, обрев полноту разума, он перестанет быть смертным, -  тогда  ты  можешь
сказать,  что  в  лице  этого  человека  ты  получил   верное   и   полезное
представление об определении человека. €менно об этом шла у нас  речь,  и  Я
сказал, что лишь немногие основательно знают это или  достаточно  размышлЯют
об этом.

                                  ”ранциск

     „о сих пор Я считал себЯ в числе этих немногих.

                                  Ђвгустин

     џ и не отрицаю, что, передумываЯ в течение всей жизни столь многое, что
тебе довелось узнать частью  в  школе  опыта,  частью  из  чтениЯ  книг,  ты
неоднократно останавливалсЯ мыслью  и  на  смерти;  но  это  размышление  не
проникало в тебЯ достаточно глубоко и не внедрЯлось достаточно прочно.

                                  ”ранциск

     —то ты называешь "глубоко проникать"? •отЯ, как мне кажетсЯ, Я  понимаю
тебЯ, но хотел бы, чтобы ты объЯснил мне точнее.

                                  Ђвгустин

     ‚от в чем дело. Ћбщеизвестно и  даже  славнейшими  из  сонма  философов
засвидетельствовано,  что   среди   вещей,   наводЯщих   страх,   первенство
принадлежит смерти до такой степени, что самый звук  слова  "смерть"  искони
кажетсЯ человеку жестоким и отталкивающим. Ћднако недостаточно  воспринимать
этот звук внешним слухом  или  мимолетно  вспоминать  о  самой  вещи:  лучше
изредка, но дольше помнить о нем  и  пристальным  размышлением  представлЯть
себе отдельные члены умирающего - как уже холодеют  конечности,  а  середина
тела еще пылает и обливаетсЯ предсмертным потом, как судорожно поднимаетсЯ и
опускаетсЯ живот, как жизненнае сила слабеет от близости  смерти,  -  и  эти
глубоко  запавшие   гаснущие   глаза,   взор,   полный   слез,   наморщенный
свинцово-серый лоб, впалые щеки, почерневшие зубы, твердый, заостренный нос,
губы, на которых выступает пена, цепенеющий и покрытый  коркой  Язык,  сухое
небо, усталую  голову,  задыхающуюсЯ  грудь,  хриплое  бормотанье  и  тЯжкие
вздохи, смрадный запах всего тела и в особенности  ужасный  вид  искаженного
лица. ‚се  это  будет  представлЯтьсЯ  легче  и  как  бы  наглЯдно  во  всей
совокупности, если человек станет  внимательно  вдумыватьсЯ  в  виденную  им
картину чьей-нибудь памЯтной смерти, ибо виденное прочнее запечатлеваетсЯ  в
памЯти, нежели слышанное. Џоэтому в  некоторых  монашеских  орденах,  притом
наиболее благочестивых, еще и в наше времЯ, враждебное  добрым  обычаЯм,  не
без глубокой  мудрости  соблюдаетсЯ  правило,  чтобы  послушествующие  этому
строгому уставу созерцали тела усопших в то времЯ, когда их моют и готовЯт к
погребению, дабы воспоминание о горестном и  плачевном  зрелище,  коего  они
были очевидцами, служило им вечным предостережением и удерживало страхом  их
души от всех надежд преходЯщего мира. ‚от что Я разумел под словами "глубоко
проникать", а не  так,  как  вы  случайно,  по  привычке  произносите  слово
"смерть", вроде того как вы изо днЯ в день повторЯете, что ничего нет  более
достоверного, нежели смерть, и ничего менее достоверного, нежели час смерти,
и тому подобное; все это проходит без следа и не укоренЯетсЯ в памЯти.

                                  ”ранциск

     ’ем легче соглашаюсь с тобою, что узнаю теперь в  твоих  словах  многое
такое, что Я часто молча говорю сам себе. Ћднако напечатлей, если  возможно,
в моей памЯти какой-нибудь знак, который бы отныне предостерегал менЯ,  дабы
Я не лгал самому себе и не обольщалсЯ моими заблуждениЯми,  ибо,  сколько  Я
вижу, от стези добродетели отклонЯет умы именно то, что люди,  признав  цель
достигнутой, не стремЯтсЯ дальше.

                                  Ђвгустин

     Њне приЯтно слышать это от тебЯ, ибо это речь не праздного и зависЯщего
от случайностей, а многосторонне взвешивающего ума.  €так,  даю  тебе  знак,
который никогда тебЯ не обманет: каждый раз, когда, размышлЯЯ о  смерти,  ты
останешьсЯ неподвижным, знай, что ты  размышлЯл  без  пользы,  как  о  любой
другой вещи; но если во времЯ самого размышлениЯ ты будешь цепенеть, дрожать
и бледнеть, если тебе будет казатьсЯ, что  ты  уже  терпишь  смертные  муки;
если, сверх того, тебе придет на мысль, что лишь только душа выйдет из  этих
членов, она должна тотчас предстать на вечный суд и дать точнейший  отчет  в
своих поступках и словах за всю протекшую жизнь, наконец, что  более  нечего
надеЯтьсЯ ни на телесную красоту, ни на мирскую славу, ни на талант,  ни  на
красноречие, ни на богатство или могущество, что судью нельзЯ ни  подкупить,
ни обмануть, ни умилостивить, что сама смерть не  конец  страданий,  а  лишь
переход к новым; если к тому же ты  представишь  себе  тысЯчи  разнообразных
истЯзаний и пыток, и треск и гул преисподней, и  серные  реки,  и  кромешную
тьму, и мстительных фурий, наконец, весь ужас темного Ћрка в целом,  и,  что
превосходит все эти беды, бесконечную непрерывность  мучений,  и  отсутствие
всЯкой надежды на их прекращение, и  сознание,  что  ѓосподь  уже  более  не
сжалилсЯ и гнев его пребудет вовеки; если все  это  одновременно  предстанет
твоему взору, не как выдумка, а как действительность, не как возможность,  а
как необходимость неминуемаЯ и почти уже наступившаЯ, и если  ты  будешь  не
мимоходом, а усердно предаватьсЯ этим тревогам, и не с отчаЯнием, а с полной
надеждою, что ЃожьЯ десница властна и готова исторгнуть тебЯ  из  всех  этих
бед, лишь бы ты обнаружил способность к  исправлению,  и  если  ты  искренне
пожелаешь поднЯтьсЯ и будешь стоек в своем желании, - тогда будь уверен, что
ты размышлЯл не напрасно.

                                  ”ранциск

     Џризнаюсь, ты глубоко потрЯс менЯ, нагромоздив пред моими  глазами  все
эти ужасы, но так да дарует мне ѓосподь прощение, как верно то,  что  Я  изо
днЯ в день  предаюсь  этим  размышлениЯм,  особенно  по  ночам,  когда  дух,
освободившись от дневных забот, сосредоточиваетсЯ  в  самом  себе,  тогда  Я
простираю свое тело наподобие умирающего и  пристально  воображаю  себе  час
моей смерти и все страшное, что ум переживает в тот час, до  такой  степени,
что, мнитсЯ, - Я уже лежу в  агонии;  иногда  Я  въЯвь  вижу  ад  и  все  то
страшное, о чем ты рассказываешь, - и это зрелище так сильно потрЯсает менЯ,
что Я встаю, дрожа от страха,  и  часто,  к  ужасу  стоЯщих  подле,  у  менЯ
вырываютсЯ такие слова: "ѓоре мне! —то Я  делаю?  —то  терплю?  Љакой  исход
бедствий готовит мне судьба? €исус, помоги:

            ‘ильный, исхить из сих бедствий менЯ...
            ђуку злосчастному дай и с собой пронеси через волны,
            —тобы хоть в смерти Я мог отдохнуть на бреге покоЯ".

€  многое  еще  в  этом  роде  Я  говорю сам себе наподобие умалишенных, что
исторгает  внезапный  порыв из расстроенной, потрЯсенной страхом души, много
говорю  и с друзьЯми и своими рыданиЯми порой довожу других до слез; а после
слез  Я возвращаюсь к привычному образу жизни. €так, что же удерживает менЯ?
Љакое  скрытое  препЯтствие  виною,  что  это размышление доныне не дает мне
ничего, кроме терзаний и страха? џ остаюсь тем же, каким был раньше и каковы
те,  с  которыми, может быть, никогда в жизни не случалось ничего подобного,
только  несчастнее их, потому что они, какой бы ни ждал их конец, по крайней
мере,  сейчас  наслаждаютсЯ здешними утехами, мой же и конец не обеспечен, и
всЯкаЯ утеха неизбежно облита этой горечью.

                                  Ђвгустин

     Ќе огорчайсЯ, прошу тебЯ, когда ты должен радоватьсЯ, ибо  чем  большую
сладость и удовольствие нечестивый извлекает  из  своих  грехов,  тем  более
несчастным и жалким должно его считать.

                                  ”ранциск

     ‚ероЯтно, потому, что тот, кто  в  самозабвении  предаетсЯ  непрерывным
наслаждениЯм, никогда не вступит на путь добродетели,  тот  же,  кого  среди
плотских утех и щедрот фортуны что-то угнетает, -  тот  вспоминает  о  своем
положении каждый  раз,  когда  непостоЯннаЯ  и  безрассуднаЯ  веселость  его
покидает. …сли же обоих ждет одинаковый конец, то Я не  понимаю,  почему  не
должен считатьсЯ более счастливым тот, кто ныне радуетсЯ, хотЯ  впоследствии
будет скорбеть, нежели тот, кто и теперь не ощущает, и в дальнейшем не  ждет
радости, разве только тебЯ смущает мысль, что смех под  конец  обращаетсЯ  в
горшую печаль.

                                  Ђвгустин

     ‚ажнее то, что при падении с равной  высоты  тЯжелее  падает  тот,  кто
совсем отбросил  узду  разума  (а  в  наивысшем  наслаждении  ее  совершенно
терЯют), нежели тот, кто, хотЯ бы  слабо,  еще  удерживает  ее;  главным  же
образом Я имею в виду сказанное тобою раньше: что на обращение одного  можно
надеЯтьсЯ, на обращение другого - нельзЯ.

                                  ”ранциск

     ќто, на мой взглЯд, верно; но не забыл  ли  ты  между  тем  мой  первый
вопрос?

                                  Ђвгустин

     Љакой?

                                  ”ранциск

     Ћ том, что менЯ удерживает? џ спрашивал, почему напрЯженное размышление
о смерти, которое, по твоим словам, оказывает такое чудесное  действие,  мне
одному не принесло пользы?

                                  Ђвгустин

     ‚о-первых, потому, что ты рассматриваешь, может  быть,  как  отдаленное
то, что частью по причине чрезвычайной краткости жизни, частью ввиду  обилиЯ
и разнообразиЯ несчастных случайностей не  может  быть  отдаленным;  ибо  мы
почти все, как говорит –ицерон, "делаем ту ошибку,  что  видим  свою  смерть
вдалеке" (впрочем, некоторые толкователи, или вернее лжетолкователи пытались
изменить этот текст, ставЯ отрицание пред глаголом  и  утверждаЯ,  что  надо
читать:  "не  видим  свою   смерть   вдалеке").   Ћднако   нет   ни   одного
здравомыслЯщего человека, который бы вовсе не имел в виду смерти,  а  видеть
издали - по существу то же, что иметь на виду. Ћдно это уже многих  ввело  в
заблуждение  насчет  необходимости  размышлЯть  о  смерти,  так  как  всЯкий
предполагает  дожить  до  того  предела,  которого  хотЯ  и  можно  было  бы
достигнуть, но в силу естественных условий достигают  лишь  очень  немногие.
Џочти к каждому умирающему применимы слова поэта:

                „олгие годы себе он сулил и седин украшенье.

‚от   что  могло  тебе  вредить,  потому  что  и  твой  возраст,  и  крепкое
телосложение, и умеренный образ жизни, быть может, внушали тебе эту надежду.

                                  ”ранциск

     Џожалуйста, не подозревай менЯ в чем-либо  подобном;  да  сохрани  менЯ
ѓосподь от такого безумиЯ.

                         —удовищу Я ли доверюсь? -

как  говорит  у  ‚ергилиЯ  тот  знаменитый  мореплаватель.  €  Я, носимый по
обширному,  грозному,  бурному  морю,  веду  через  бушующие волны наперекор
ветрам мой утлый челн, весь в щелЯх и готовый рассестьсЯ. џ хорошо знаю, что
он  недолго  останетсЯ  цел,  и  вижу  -  мне не осталось никакой надежды на
спасение,  разве  только всемогущий милосердец соизволит; да, напрЯгши силы,
поверну  кормило  и  причалю  к  берегу, прежде чем погибнуть, дабы, проведЯ
жизнь в открытом море, Я мог умереть в гавани. ќтому убеждению Я обЯзан тем,
что  никогда,  насколько  помню,  не  сгорал  жаждою богатства и могущества,
котораЯ на наших глазах сжигает многих людей не только одних лет со мною, но
и  преклонного возраста, перешагнувших среднюю меру жизни. ‚ самом деле, что
за  безумие  проводить  всю  жизнь в трудах и бедности, чтобы тотчас умереть
среди  стольких  забот  о  накоплении  богатства!  €так, Я размышлЯю об этих
страшных  вещах  не как о предстоЯщих в далеком будущем, а как о предстоЯщих
вскоре,  почти  уже  наступивших.  „оселе не изгладилсЯ из моей памЯти стих,
которым Я еще в ранней юности, написав другу о многом, заключил письмо:

               Ђ пока разглагольствуем так мы, - может быть,
               ‘мерть неприметной тропой уж подкралась к порогу.

…сли Я мог сказать это тогда, что же Я должен сказать теперь, когда Я старше
и  опытом  и  годами? ‚се, что Я вижу, что слышу, что чувствую, что мыслю, Я
привожу  в  свЯзь единственно с этим, и если Я не обманываю себЯ, думаЯ так,
то все еще остаетсЯ в силе мой вопрос: что менЯ удерживает?

                                  Ђвгустин

     ‘миренно благодари ѓоспода, который  снисходит  обуздывать  тебЯ  столь
спасительными вожжами и подстрекать  столь  острыми  шпорами,  ибо  врЯд  ли
возможно, чтобы человек, которого так вплотную изо  днЯ  в  день  преследует
мысль о смерти, стал добычею вечной смерти. Ќо так как ты чувствуешь,  и  не
без основаниЯ, что тебе чего-то недостает, то Я попытаюсь показать тебе, что
это за недостаток, дабы, устранив его, если  Ѓог  поможет,  ты  мог  всецело
предатьсЯ своему благому размышлению и свергнуть старое иго рабства, которое
доныне гнетет тебЯ.

                                  ”ранциск

     „ай Ѓог, чтобы это удалось тебе и чтобы Я был признан  достойным  такой
милости.

                                  Ђвгустин

     Ѓудешь признан, если пожелаешь, ибо это вполне достижимо. „ело  в  том,
что в человеческих поступках участвуют  два  начала,  и  если  одно  из  них
отсутствует, то это неминуемо препЯтствует успеху. Џоэтому желание не только
должно быть налицо, но оно должно быть еще столь сильно, чтобы его по  праву
можно было назвать страстным влечением.

                                  ”ранциск

     ’ак будет впредь.

                                  Ђвгустин

     ‡наешь ли, что вредит твоему размышлению?

                                  ”ранциск

     Ћб этом-то Я и прошу, это Я так давно жажду узнать.

                                  Ђвгустин

     €так, слушай. џ не отрицаю, что твоЯ душа прекрасно устроена свыше, но,
будь уверен, что благодарЯ соприкосновению с телом, в  коем  она  заключена,
она утратила  значительную  часть  своего  первоначального  благородства,  и
больше того - оцепенела за столь долгий срок и  как  бы  забыла  и  о  своем
происхождении,  и  о  своем  небесном  творце.  Њне  кажетсЯ,  что  ‚ергилий
превосходно изобразил как страсти, рождающиесЯ из общениЯ  с  телом,  так  и
забвение своей чистейшей природы, когда говорил:

             „ышит мощь огневаЯ, небесное теплитсЯ семЯ
             ‚ чадах земли; но свЯзало ту мощь греховное тело,
             ЏерстнаЯ плоть притупила, расслабила смертные члены.
             ‚  душах отсюда желанье, и страх, и довольство, и мука -
             ‘умрак в темнице слепой, и не брезжит эфир светоносный.

“знаешь  ли  ты  в  словах  поэта  то  четырехглавое  чудовище,  которое так
враждебно человеческой природе?

                                  ”ранциск

     “знаю как нельзЯ Яснее четырехчленную страсть души; она состоит из двух
частей, сообразно отношению души к настоЯщему и будущему, и каждаЯ  из  этих
частей, в свою очередь, делитсЯ на две новые, сообразно  пониманию  добра  и
зла;  так,  словно  в  противоборстве  четырех  ветров  гибнет   спокойствие
человеческого духа.

                                  Ђвгустин

     ’вое наблюдение верно; на нас оправдываютсЯ  слова  апостола:  "’ленное
тело отЯгощает душу, и эта земнаЯ храмина подавлЯет многозаботливый ум". €бо
накоплЯютсЯ без счета идеи и образы видимых  вещей,  входЯт  через  плотские
чувства и, будучи впущены  поодиночке,  толпами  теснЯтсЯ  в  недрах:  души;
они-то отЯгощают и приводЯт в замешательство душу, не созданную длЯ этого  и
неспособную вместить так много  уродства.  Ћтсюда  эта  чумнаЯ  рать  химер,
котораЯ раздирает  и  дробит  ваши  мысли  и  своим  пагубным  разнообразием
заграждает путь светоносным размышлениЯм, ведущим к единой высшей цели.

                                  ”ранциск

     Ћб этой чуме ты не раз превосходно говорил в различных местах, особенно
в сочинении об €стинной вере (которой она, как известно, главнаЯ помеха). Ќа
эту книгу Я недавно напал,  отвлекшись  от  чтениЯ  философов  и  поэтов,  и
прочитал ее с увлечением, не иначе как если кто, пустившись из любопытства в
странствие за пределы своего отечества, вступает в  какой-нибудь  незнакомый
ему  знаменитый  город  и,  восхищенный  новой  длЯ  него  прелестью  места,
останавливаетсЯ всюду и осматривает все, что попадаетсЯ на пути.

                                  Ђвгустин

     Њежду тем  ты  можешь  убедитьсЯ,  что  эта  книга,  хотЯ  и  в  других
выражениЯх (как подобало наставнику кафолической  истины),  воспроизводит  в
значительной мере учение философов, преимущественно Џлатона  и  ‘ократа,  и,
чтобы ничего не скрыть от тебЯ, признаюсь, что  начать  эту  книгу  побудило
менЯ в особенности одно слово твоего –ицерона. Ѓог поддержал мое  начинание,
и немногие семена дали богатую жатву. Ќо вернемсЯ к нашему предмету.

                                  ”ранциск

     Ћхотно, досточтимый отец. Ќо раньше прошу об одном: не  скрой  от  менЯ
того слова, которое, как ты говоришь, внушило тебе замысел столь прекрасного
произведениЯ.

                                  Ђвгустин

     –ицерон, уже проникнутый  ненавистью  к  заблуждениЯм  своего  времени,
говорит  где-то:  "Ћни  ничего  не  умели  видеть  душою  и  все  сводили  к
чувственному зрению; но задача всЯкого сильного духа -  отвлекать  мысль  от
чувственных впечатлений и мышление - от привычки".  ’ак  сказал  он;  Я  же,
избрав эти слова как  бы  фундаментом,  построил  на  нем  то  произведение,
которое, по твоим словам, тебе нравитсЯ.

                                  ”ранциск

     џ знаю это место: оно в "’ускуланских беседах". џ заметил, что в  своих
сочинениЯх, здесь и в других местах, ты охотно пользовалсЯ  этим  изречением
–ицерона, и не без основаниЯ, потому что оно  принадлежит  к  числу  тех,  в
которых истина сочетаетсЯ с изЯществом и  возвышенностью.  Ќо  теперь,  если
тебе угодно, вернись наконец к нашей теме.

                                  Ђвгустин

     €менно эта чума вредила тебе, и если  ты  не  остережешьсЯ,  она  очень
скоро  погубит  тебЯ,  ибо  загроможденнаЯ  своими   химерами,   подавленнаЯ
многочисленными и разнообразными заботами, которые непримиримо борютсЯ  друг
с другом, слабаЯ душа не в силах взвешивать, которую из них она раньше всего
должна удовлетворить, какую  удалить,  и  всей  ее  силы  и  всего  времени,
отмеренного ей скупой рукою, не хватает ей на столько хлопот.  Џодобно  тому
как обыкновенно случаетсЯ с теми, кто много сеет на тесном месте, что ростки
давЯ один на другой, мешают друг другу, так и в твоей слишком  занЯтой  душе
корни не производЯт ничего полезного и не прозЯбает ничего  плодоносного,  и
ты беспомощно мечешьсЯ то сюда, то туда в странной нерешительности и  ничему
не отдаешьсЯ вполне, всей душою. Џоэтому каждый раз,  когда  дух,  способный
при благоприЯтных условиЯх восстановить свое благородство, обращаетсЯ к  тем
мыслЯм о смерти и ко всему другому, что ведет  к  жизни,  и  по  врожденному
влечению углублЯетсЯ в самого себЯ, - он не в силах  удержатьсЯ  там:  толпа
разнообразных  забот  теснит  его  и  отбрасывает  назад.  ’ак  по   причине
чрезмерной подвижности гибнет столь благодетельное намерение и возникает тот
внутренний раздор, о котором  мы  уже  много  говорили,  и  то  беспокойство
гневающейсЯ на самое себЯ души, когда она  с  отвращением  смотрит  на  свою
грЯзь - и не смывает ее,  видит  свои  кривые  пути  -  и  не  покидает  их,
страшитсЯ грозЯщей опасности - и не ищет избегнуть ее.

                                  ”ранциск

     ѓоре мне, несчастному! ’еперь ты глубоко погрузил руку в мою рану.  ’ам
гнездитсЯ моЯ боль, оттуда грозит мне смерть.

                                  Ђвгустин

     ‚ добрый час! Ћцепенение покинуло тебЯ. Ќо так как наша нынешнЯЯ беседа
уже достаточно длилась без перерыва, то отложим остальное,  если  позволишь,
на завтра, а теперь немного отдохнем в молчании.

                                  ”ранциск

     Џокой и молчание будут очень кстати при моей усталости.

                          ЉончаетсЯ Ѓеседа перваЯ


        ЌЂ—€ЌЂ…’‘џ Ѓ…‘…„Ђ ‚’ЋђЂџ

                                  Ђвгустин

     „остаточно ли мы отдохнули?

                                  ”ранциск

     Љак будто бы, да.

                                  Ђвгустин

     Љаково теперь твое настроение?  €  велика  ли  твоЯ  доверенность?  €бо
упование больного - важный залог выздоровлениЯ.

                                  ”ранциск

     Ќа себЯ мне нечего надеЯтьсЯ; всЯ моЯ надежда - на Ѓога.

                                  Ђвгустин

     ќто разумно. Ќо теперь  возвращаюсь  к  делу.  Њногое  тебе  досаждает,
многое оглушает тебЯ, и ты сам до сих пор не знаешь, сколь  многочисленны  и
сколь сильны окружающие тебЯ враги. Љак человек, видЯщий густую рать  вдали,
обыкновенно по ошибке презирает малочисленность врагов, но, по мере того как
войско подходит ближе и наступающие когорты все  раздельнее  предстают  пред
его глазами, ослеплЯЯ его блеском своего  оружиЯ,  его  страх  растет  и  он
раскаиваетсЯ в том, что боЯлсЯ  меньше,  чем  должно  было,  -  так,  думаю,
случитсЯ и с тобою, когда Я соберу пред твоими глазами  беды,  осаждающие  и
теснЯщие тебЯ со всех сторон; тебе будет стыдно, что ты меньше  огорчалсЯ  и
боЯлсЯ, чем следовало, и уж не будет тебе казатьсЯ странным, что твоЯ  душа,
так тесно обложеннаЯ, не могла прорватьсЯ  через  неприЯтельские  рЯды.  ’ы,
несомненно, увидишь, сколь многими противоположными помыслами была подавлена
та благотворнаЯ мысль, до которой Я стараюсь поднЯть тебЯ.

                                  ”ранциск

     џ трепещу в ужасе, ибо  если  Я  всегда  сознавал,  что  опасность  моЯ
велика, а, по твоим словам,  она  настолько  превышает  мою  оценку,  что  в
сравнении с тем, чего мне следовало боЯтьсЯ, Я почти совсем не боЯлсЯ, -  то
какаЯ мне остаетсЯ надежда?

                                  Ђвгустин

     •удшее  из  всех  несчастий  -  отчаЯние,  и  кто  предаетсЯ  отчаЯнию,
предаетсЯ ему всегда преждевременно; поэтому Я хотел бы прежде всего внушить
тебе, что отнюдь не следует отчаиватьсЯ.

                                  ”ранциск

     џ знал это, но страх отбил у менЯ памЯть.

                                  Ђвгустин

     ’еперь обрати ко мне взор и душу;  говорЯ  словами  наиболее  любезного
тебе поэта,

            ‘колько народов сошлись, - взглЯни! Љакие твердыни,
            „вери замкнув, на тебЯ и твоих изощрЯют железо!

     ‘мотри, какие западни ставит  тебе  мир,  сколько  пустых  надежд  тебЯ
обуревает, сколько терзает тебЯ ненужных забот. Ќачну с того, что от  первых
дней творениЯ ввергало в гибель те благороднейшие души; ты  должен  всЯчески
заботитьсЯ, чтобы не впасть в гибель по их примеру. ‘коль многие вещи уносЯт
твою душу на пагубных крыльЯх и после того, как  она  под  предлогом  своего
врожденного благородства забудет  о  своей  столько  раз  доказанной  опытом
неустойчивости, теребЯт, наполнЯют и кружат ее, не позволЯют ей думать ни  о
чем  другом  и  внушают  ей  надменную   уверенность   в   своих   силах   и
самодовольство, доходЯщее до  ненависти  к  ’ворцу.  Ќо  хотЯ  бы  эти  вещи
действительно были так значительны, какими ты  их  воображаешь,  они  должны
были бы внушать тебе не гордость, а смирение, так как ты должен помнить, что
эти редкие блага достались тебе отнюдь не  в  силу  твоих  заслуг.  €бо  что
делает души подданных более покорными не скажу вечному, но земному  владыке,
как не зрелище его щедрости, вовсе не вызванной их заслугами? Ћни  стараютсЯ
тогда добрыми деЯниЯми оправдать милость, которую они должны были  бы  ранее
заслужить. Ќо теперь тебе будет очень легко понЯть, как ничтожно все, чем ты
гордишьсЯ.  ’ы  полагаешьсЯ  на  свой   талант,   хвалишьсЯ   начитанностью,
восхищаешьсЯ своим красноречием и красотою своего смертного тела. Њежду  тем
разве; ты не видишь, как часто твой талант  изменЯет  тебе  во  всевозможных
делах  и  как  много  есть  отраслей  искусства,  в  которых  ты  неспособен
сравнЯтьсЯ по мастерству с самыми жалкими людьми? Ѓольше  того,  ты  найдешь
презренных и ничтожных животных, чьим созданиЯм ты не в силах подражать  при
всех усилиЯх. ’еперь попробуй гордись своими дарованиЯми! Ђ  чтение  твое  -
что было в нем прока? €з того многого, что ты прочитал, многое ли внедрилось
в твою душу, пустило корни, принесло зрелые  плоды?  ‚глЯдись  пристально  в
свою душу - ты убедишьсЯ, что все, что ты знаешь, в сравнении с тем, чего ты
не знаешь, представлЯет  такое  же  отношение,  как  ручеек,  высыхающий  от
летнего зноЯ, по сравнению с океаном. „а и много знать  -  на  что  годитсЯ,
если, изучив круговращение неба и земли, и протЯжение морЯ, и бег светил,  и
свойства  трав  и  камней,  и  тайны  природы,  вы   остаетесь   сами   себе
неизвестными?  …сли,  узнав  с  помощью  ЏисаниЯ  прЯмой  путь  на  крутизну
добродетели, вы даете безумию водить вас вкривь и  вкось  неверной  дорогою?
…сли, помнЯ  деЯниЯ  всех  славных  мужей,  какие  жили  когда-либо,  вы  не
заботитесь о том, что сами делаете ежедневно? Ђ о  красноречии  что  Я  могу
сказать, как не то, в чем ты сам должен сознатьсЯ, - что в своем расчете  на
него ты не раз бывал обманут? € какаЯ польза  в  том,  что  слушатели,  быть
может, одобрЯли твою речь, если твоим же  судом  она  осуждалась?  €бо  хотЯ
рукоплесканиЯ слушателей кажутсЯ немаловажным успехом красноречиЯ,  но  если
отсутствует внутреннее одобрение самого оратора, - много  ли  радости  может
доставить этот площадной шум?  Љак  ты  очаруешь  раньше  самого  себЯ?  „лЯ
того-то, конечно, подчас тебе не удавалось  стЯжать  красноречием  ожидаемой
славы, дабы ты на легком примере мог видеть, какими вздорными  пустЯками  ты
кичишьсЯ. €бо, спрашиваю тебЯ, что может быть ребЯчливее или даже  безумнее,
как в полной беспечности обо всем другом и в  совершенной  косности  тратить
времЯ на изучение слов и, никогда не видЯ подслеповатыми глазами собственной
мерзости, так услаждатьсЯ своей речью, подобно иным певчим пташкам, которые,
говорЯт, до того упиваютсЯ сладостью  собственного  пеньЯ,  что  умирают  от
этого? €, что должно еще более заставить тебЯ краснеть, не раз  случалось  с
тобою, что ты оказывалсЯ бессильным изобразить словами те из вещей обычных и
повседневных, которые казались тебе недостойными твоего красноречиЯ. Ђ сколь
многое в природе не может быть названо за  отсутствием  собственного  имени?
‘коль много сверх того вещей, которые хотЯ и  имеют  каждаЯ  свое  особенное
название, но выразить их ценность словами - это чувствуетсЯ  раньше  всЯкого
опыта - красноречие смертных бессильно? ‘колько раз Я  слышал  твои  жалобы,
сколько раз видел тебЯ безмолвным и негодующим потому, что  и  Язык  и  перо
оказывались неспособными вполне выразить то,  что  длЯ  мыслЯщего  ума  было
совершенно Ясно и легко понЯтно? €так, чего же стоит  красноречие,  раз  оно
так скудно и хрупко, раз оно и всего не объемлет,  и  объЯтого  не  в  силах
охватить целиком? ѓреки обыкновенно упрекают вас в скудости слов, вы, в свою
очередь, греков. Џравда, ‘енека считает  их  Язык  более  богатым,  но  Њарк
’уллий во введении к своему сочинению о пределах блага и  зла  говорит:  "Ќе
могу  надивитьсЯ,  откуда  взЯлось  это  необычайное  презрение   ко   всему
отечественному. Ћбсуждать это здесь неуместно, но так Я думаю  и  так  часто
высказывал: латинский Язык не только не скуден, как обычно думают,  но  даже
богаче греческого". ’о же самое он говорит во  многих  других  местах,  а  в
"’ускуланских беседах" восклицает  в  ходе  рассуждениЯ:  "Ћ  ѓрециЯ,  вечно
считающаЯ себЯ богатой словами, как ты бедна ими!" € он сказал это с  полным
убеждением,  как  человек,  сознававший  себЯ  первенствующим  в   латинском
красноречии и дерзавший уже тогда оспаривать у ѓреции  славу  в  этом  деле.
‚спомним также, что писал в своих "„екламациЯх" помЯнутый ‘енека,  страстный
почитатель греческого Языка. "‚се, - говорит он, - римское красноречие может
противопоставить заносчивой  ѓреции  или  чем  оно  превосходит  ее,  -  все
расцвело вокруг –ицерона". ќто высокаЯ похвала, но,  без  всЯкого  сомнениЯ,
вполне справедливаЯ. ’аким образом, как видишь,  относительно  первенства  в
красноречии идет большой шор не только между вами и греками, но  даже  между
первейшими из наших ученых, и в этом лагере есть люди, которые стоЯт за них,
как в том лагере иные,  может  быть,  держат  нашу  сторону,  что  сообщают,
например, о  знаменитом  философе  Џлутархе.  Ќаконец,  наш  ‘енека  хотЯ  и
преклонЯетсЯ,  как  Я  сказал,  пред  –ицероном,  очарованный  величием  его
сладостной речи, но в остальном отдает  пальму  первенства  ѓреции.  –ицерон
держитсЯ противоположного мнениЯ. …сли же ты хочешь знать  мое  суждение  об
этих вещах, то Я признаю правыми обе стороны  -и  тех,  кто  считает  ѓрецию
бедной словами, и тех, кто такою считает €талию. …сли так по праву говорЯт о
двух столь знаменитых странах,  -  на  что  же  могут  рассчитывать  другие?
Џодумай, кроме того, как мало ты можешь в этом деле полагатьсЯ на свои силы,
раз ты знаешь, что всЯ страна,  которой  ты  лишь  ничтожнаЯ  часть,  скудна
речью; и тогда тебе станет стыдно, что ты потратил столько времени на  дело,
в котором полного  успеха  и  невозможно  достигнуть,  да  если  бы  и  было
возможно, этот успех был бы  совершенно  бесплоден.  Ќо  перехожу  к  другим
вещам.  ’ы  горд  добрыми  качествами  этого  твоего  тела?  "€  не   видишь
опасностей, окружающих тебЯ". Ќо что тебе нравитсЯ в  твоем  теле?  Њощность
его или цветущее здоровье? Ќо усталость, возникающаЯ от ничтожных причин,  и
приступы разнообразных болезней, и укус крохотного червЯчка, и самый  легкий
сквозной ветер, и многое в  этом  роде  доказывают,  что  ничего  нет  более
хрупкого. €ли, может быть, тебЯ обольщает блеск твоей красоты и,  видЯ  цвет
своего лица или черты его, ты находишь основание удивлЯтьсЯ,  восхищатьсЯ  и
радоватьсЯ? € не устрашила тебЯ историЯ Ќарцисса, и вид мерзости телесной не
научил тебЯ,  как  жалок  ты  внутри,  и,  довольный  благообразием  внешней
оболочки, ты не простираешь дальше свой умственный взор? Ќо и, помимо других
доводов, которые неисчислимы,  уже  тревожный  бег  твоей  жизни,  ежедневно
что-нибудь уносЯщий, должен был бы Яснее днЯ показать тебе, что и красота  -
тленный и скоропреходЯщий цвет. Ђ если бы ты  почему-нибудь  -  чего  ты  не
посмеешь сказать - и считал себЯ обеспеченным против  старости,  болезней  и
всего вообще, что искажает красоту тела, - по крайней мере ты должен был  не
забывать того последнего, которое разрушает все дотла, и глубоко запечатлеть
в своей душе слова сатирика:

                         ‘мерть единаЯ учит,
                         Љак ничтожны людские тела.

‚от,  если  не  ошибаюсь,  те вещи, которые, питаЯ твою гордыню, мешают тебе
сознавать  униженность  твоего  положениЯ  и помнить о смерти. …сть и другие
причины, к которым теперь Я хочу перейти.

                                  ”ранциск

     Ћстановись на минуту, прошу тебЯ, иначе, подавленный  многочисленностью
твоих обвинений, Я не смогу оправитьсЯ, чтобы дать ответ.

                                  Ђвгустин

     ѓовори, Я охотно подожду.

                                  ”ранциск

     Ќе в малое удивление ты поверг менЯ, поставив мне в упрек многое такое,
что, Я уверен, никогда не проникало в мой дух. џ ли, по-твоему, полагалсЯ на
свое дарование? Ќо поистине единственный признак моего дарованиЯ - тот,  что
Я нисколько не доверЯл ему. џ ли кичусь книжной  начитанностью,  давшей  мне
так мало знаний и так  много  забот?  Њожно  ли  сказать,  что  Я  домогалсЯ
ораторской славы, когда, как ты сам упомЯнул, именно  недостаточность  слова
длЯ выражениЯ моих мыслей  возбуждает  во  мне  сильнейшую  досаду?  €ли  ты
задалсЯ целью испытать менЯ? Џотому что ты знаешь,  что  Я  всегда  сознавал
свое ничтожество, и если подчас ставил себЯ во что-нибудь, то это  случалось
лишь тогда, когда Я видел невежество других, ибо, как  Я  часто  говорю,  мы
дошли до такого положениЯ, что, по известному выражению  –ицерона,  ценность
человека  определЯетсЯ  у  нас  скорее  "слабостью   других",   нежели   его
"собственной силою". „а если бы и выпали мне на долю обильно те качества,  о
которых ты говоришь, чем же они так пышно украсили  бы  менЯ,  чтобы  Я  мог
возгордитьсЯ? џ слишком хорошо знаю себЯ и не так  легкомыслен,  чтобы  этот
соблазн мог волновать менЯ. €бо сколь малую пользу принесли мне и талант,  и
знаниЯ, и красноречие, раз они ничем не  облегчили  недугов,  терзающих  мою
душу, на что, помнитсЯ, Я обстоЯтельно жаловалсЯ в одном письме! Ђ уж что ты
как будто серьезно говорил  о  моих  телесных  преимуществах,  это  едва  не
вызвало у менЯ смеха. џ ли полагал свою надежду на это  смертное  и  бренное
жалкое тело, когда Я изо днЯ в день ощущаю его  разрушение?  €збави  Ѓог.  ‚
юности, признаюсь, Я заботилсЯ о своей прическе и об украшении своего  лица;
но вместе с ранними годами эта забота исчезла, и теперь Я по опыту знаю, что
прав император „омициан, который, говорЯ о самом себе в  письме  к  другу  и
жалуЯсь на чрезвычайную скоротечность телесной красоты,  писал:  "‡най,  что
ничего нет приЯтнее красоты и ничего кратковременнее".

                                  Ђвгустин

     џ  мог  бы  многое  возразить  на  это,  но  предпочитаю,  чтобы:  тебЯ
пристыдила не моЯ речь, а твоЯ совесть.  џ  не  буду  действовать  упорно  и
пыткою  исторгать  у  тебЯ  слова,  но   подобней   великодушным   мстителЯм
удовольствуюсь простым соглашением, а именно попрошу тебЯ, чтобы  ты  впредь
всеми силами устранЯл от себЯ то, чего, по твоим словам,  ты  избегал  доны!
не; а если когда-нибудь красота лица начнет соблазнЯть твою душу, - подумай,
какой вид примут вскоре твои члены, которые теперь тебе нравЯтсЯ, как  гадки
и отвратительны они будут и сколь ужасными показались бы тебе  самому,  если
бы ты мог тогда их видеть, и часто повторЯй себе известные  слове  философа:
"џ рожден длЯ высшего назначениЯ, а не длЯ  того  чтобы  быть  рабом  своего
тела". €бо поистине нет большего безумиЯ, как то, что люди, не радеЯ о самих
себе, холЯт члени обитаемого ими тела. …сли бы  кто-нибудь  был  на  краткое
времЯ ввергнут в темную, сырую и зловонную темницу, не стал ли бы  он,  пока
рассудок   в   нем   цел,   остерегатьсЯ,   насколько   возможно,    всЯкого
соприкосновениЯ со стенами и полом и, ежеминутно готовый к  выходу,  следить
чутким ухом приближение своего  освободителЯ?  Ђ  если  бы  он  оставил  эти
предосторожности и, весь обмазанный ужасной грЯзью темницы, со страхом думал
бы о выходе; если бы он усердно  и  заботливо  разрисовывал  и  украшал  его
стены, тщетно стараЯсь преобразить естественный вид мокрой от сырости кельи,
- не должно ли бы по справедливости признать его безумным и  жалким?  ’ак  и
вы, несчастные, знаете и любите вашу темницу и прилеплЯетесь к ней, хотЯ вас
скоро выведут или, вернее, выволокут из нее, и силитесь изукрасить ее, тогда
как вам следовало бы ее ненавидеть, как ты сам в  твоей  "Ђфрике"  вложил  в
уста отцу ‚еликого ‘ципиона эти слова:

               Џуты мы ненавидим, и внешние цепи страшны нам;
               ’о же, что ныне мы любим - тЯгчайшие узы свободы.

Џрекрасное  изречение,  только  бы  ты  сам  сказал себе то, что заставлЯешь
говорить  других.  Ќе  могу  скрыть, что одно слово, которое ты, может быть,
считаешь самым скромным во всей своей речи, мне кажетсЯ наиболее дерзким.

                                  ”ранциск

     †алею, если сказал что-нибудь надменное, но если деЯниЯм и  речам  дает
меру душа, беру мою во свидетельницы, что Я не сказал ничего дерзкого.

                                  Ђвгустин

     Ћднако унижать других - гораздо худший вид гордости,  чем  превозносить
себЯ не по заслугам, и Я охотно предпочел бы, чтобы прославлЯл остальных,  а
себЯ ставил еще выше их, нежели, чтобы, растоптав  всех,  ты  с  неслыханной
гордостью выковал из презрениЯ к другим щит длЯ своей скромности.

                                  ”ранциск

     Џрими это как желаешь, но Я ни себе, ни другим не придаю большой  цены.
Њне противно рассказывать, какое  мнение  Я  имею  о  большинстве  людей  на
основании опыта.

                                  Ђвгустин

     ‘ебЯ презирать - всего безопаснее, других же - крайне опасно и  к  тому
же вполне  бесполезно.  Ќо  перейдем  к  дальнейшему.  ‡наешь  ли,  что  еще
отвращает тебЯ от цели?

                                  ”ранциск

     ‘кажи все что угодно, только в одном не обвини менЯ: в зависти.

                                  Ђвгустин

     џ хотел бы, чтоб гордость вредила тебе не больше, чем  зависть,  потому
что от этого порока ты, на мой взглЯд, свободен. Ќо Я хочу сказать о другом.

                                  ”ранциск

     Ћтныне ты не  смутишь  менЯ  никаким  обвинением.  ‘кажи  открыто,  что
заставлЯет менЯ блуждать вкривь и вкось?

                                  Ђвгустин

     †адное стремление к земным благам.

                                  ”ранциск

     ‡аклинаю тебЯ, перестань. Ѓольшей нелепости Я никогда не слыхал.

                                  Ђвгустин

     ’ы сразу вышел из себЯ и забыл собственное обещание. ‚едь речь идет уже
совсем не о зависти.

                                  ”ранциск

     Ќо об алчности, а этот порок едва ли кому более чужд, чем мне.

                                  Ђвгустин

     ’ы много оправдываешьсЯ, но верь мне, - ты  не  так  свободен  от  этой
заразы, как тебе представлЯетсЯ.

                                  ”ранциск

     џ-то не свободен от порока алчности?

                                  Ђвгустин

     € даже от честолюбиЯ.

                                  ”ранциск

     Ќу что ж, тесни менЯ, нагромождай, исполнЯй твою должность  обвинителЯ.
џ жду, какую новую рану ты захочешь нанести мне.

                                  Ђвгустин

     Џодлинное  свидетельство  истины  ты  называешь  обвинением  и   раною?
Џоистине, прав был сатирик, сказав:

               ’от обвинителем станет, кто выскажет истину...

и не менее справедливы слова комика:

               “годливость родит приЯзнь, а правда - злость.

Ќо  скажи  мне,  пожалуйста: к чему эти беспокойства и заботы, гложущие твою
душу?  „лЯ  чего  понадобилось  тебе в пределах столь короткой жизни строить
столь далекие надежды?

                     †изни размеренный срок
                     Ќас учит: безумен умысел дальний.

’ы постоЯнно читаешь это, но оставлЯешь без вниманиЯ. ’ы ответишь, вероЯтно,
что  тобою  руководит  в  этом  деле  любовь  к друзьЯм, и постараешьсЯ дать
красивое   имЯ  своему  заблуждению.  Ќо  какое  безумие  объЯвлЯть  войну и
ненависть себе самому из желаниЯ быть кому-нибудь другом!

                                  ”ранциск

     џ не так черств и бездушен,  чтобы  чуратьсЯ  заботы  о  моих  друзьЯх,
особенно о тех, к кому Я привЯзан ради их добродетели или заслуг;  ибо  пред
одними из моих друзей Я преклонЯюсь, других уважаю, иных люблю, иных  жалею;
но, с другой стороны, Я и не  столь  великодушен,  чтобы  обрекать  себЯ  на
гибель ради друзей. ђазум велит мне, пока Я жив, иметь кое-какой  запас  длЯ
дневного пропитаниЯ; отсюда мое желание (так как ты мечешь в менЯ  ѓорациевы
копьЯ, то пусть прикроет менЯ ѓорациев щит):

             Ѓыл бы лишь книг хороший запас да в житнице хлеба
             Ќа год, - не жить на авось, не висеть меж надеждой и страхом.

€ так как Я хочу, говорЯ его же словами, "обеспечить себе старость приличную
и  не  чуждую  Њузам",  и  так как сильно боюсь превратностей сколько-нибудь
долгой  жизни, Я заблаговременно принимаю меры против того и другого и мешаю
с  поэтическими занЯтиЯми заботы о моих частных делах. Ќо Я делаю это спустЯ
рукава,  так  что  до очевидности Ясно, что Я лишь по нужде унижаюсь до этих
забот.

                                  Ђвгустин

     ‚ижу, как глубоко внедрились в твое сердце эти  мысли,  которые  должны
служить оправданием безумию. Ќо почему ты не запечатлел в своей душе и  этих
слов сатирика:

              —то мне богатства твои, такою накоплены пыткой?
              ќто ль еще не безумье, не Явное мысли затменье -
              †ить всю жизнь в нищете, умереть вожделеЯ богатым?

‚ероЯтно, тебе кажетсЯ очень заманчивым умереть на ложе, покрытом пурпурными
тканЯми,  лежать  в  мраморной  гробнице  и завещать твоим преемникам спор о
богатом  наследстве;  ведь потому вы и жаждете богатства, что оно доставлЯет
эти  преимущества.  Ѓесплодный и, верь мне, безумный труд! ђассмотри в общем
человеческую  природу и ты увидишь, что она довольствуетсЯ малым, если же ты
поразмыслишь  о  собственной,  то  едва  ли рождалсЯ человек, который мог бы
удовлетворЯтьсЯ  меньшим, когда бы только всеобщее заблуждение не сбило тебЯ
с  толку.  …сть  указание  или на