        ‘амуил џковлевич Њаршак. ‚ начале жизни

                          (‘траницы воспоминаний) 

----------------------------------------------------------------------------
     ‘обрание сочинений в восьми томах. ’. 6.
     Њ., "•удожественнаЯ литература", 1971.
     OCR Ѓычков Њ.Ќ.
----------------------------------------------------------------------------

                                                             ЏамЯти  
                                                    ’амары ѓригорьевны ѓаббе 
 
        Ћ’ Ђ‚’ЋђЂ 
 
     <I>‚ этих записках о годах моего детства и ранней юности нет  вымысла,  но
есть известнаЯ долЯ обобщениЯ, без которого  нельзЯ  рассказать  обо  многих
днЯх в немногих словах. Ќекоторые эпизодические лица соединены в одно  лицо.
€зменены и кое-какие фамилии.
                       
                     ‘только дней прошло с малолетства. 
                     —то его вспоминаешь с трудом. 
                     € стоит вдалеке мое детство, 
                     Љак с закрытыми ставнЯми дом. 
                      
                     ‚ этом доме все живы-здоровы - 
                     ’е, которых давно уже нет. 
                     € висЯчаЯ лампа в столовой 
                     ‹ьет по-прежнему теплый свет. 
                      
                     ‚ поздний час все домашние в сборе: 
                     ЃратьЯ, сестры, отец и мать. 
                     € так жаль, что приходитсЯ вскоре, 
                     ђаспрощавшись, ложитьсЯ спать.</I>
                       
                          
                                             ‚ начале жизни школу помню Я... 
                       
                                                                   Ђ. Џушкин 
                       
        ‚ђ…Њ…ЌЂ Ќ…‡ЂЏЂЊџ’Ќ›… 
                       
     ‘емьдесЯт лет - немалый срок не только в жизни человека, но и в истории
страны.
     Ђ за те семь десЯтков лет, которые протекли со времени моего  рождениЯ,
мир так изменилсЯ, будто Я прожил на свете по меньшей мере лет семьсот.
     Ќелегко оглЯдеть такую жизнь. „лЯ того, чтобы увидеть ее начало - времЯ
детства, - приходитсЯ долго и напрЯженно всматриватьсЯ в даль.
 
     Љонец восьмидесЯтых годов. ѓород ‚оронеж, пригороднаЯ слобода  —ижовка,
мыловаренный завод братьев Њихайловых. Џри заводе, на котором работал  отец,
- дом, где Я родилсЯ.
     ‘обственно говорЯ, никаких "братьев Њихайловых" мы и в глаза не видели,
а знали только одного хозЯина - флегматичного, мЯгко покашливающего  ђодиона
Ђнтоновича Њихайлова и его сына - воспитанника кадетского корпуса в коротком
мундирчике с белым поЯсом и красными погонами.
     ѓоды, когда отец служил на заводе под ‚оронежем,  были  самым  Ясным  и
спокойным  временем  в   жизни   нашей   семьи.   Ћтец,   по   специальности
химик-практик, не получил ни среднего,  ни  высшего  образованиЯ,  но  читал
ѓумбольдта и ѓете  в  подлиннике  и  знал  чуть  ли  не  наизусть  ѓоголЯ  и
‘алтыкова-™едрина. ‚ своем деле он  считалсЯ  настоЯщим  мастером  и  владел
какими-то особыми секретами в области  мыловарениЯ  и  очистки  растительных
масел. …го ценили и  наперебой  приглашали  владельцы  крупных  заводов.  „о
‚оронежа он работал  в  одном  из  приволжских  городов  на  заводе  богачей
’ер-Ђкоповых. Ќо служить он не любил и мечтал о своей лаборатории.
     Ћднако мечты эти так и не сбылись.
     “ него не было ни денег, ни дипломов, и рассчитывать на большее, чем на
должность заводского мастера, он не  мог,  несмотрЯ  на  то,  что  отличалсЯ
неисчерпаемой энергией и несокрушимой волей.
     Ќемногие оказались бы в силах так решительно  и  круто  повернуть  свою
жизнь, как это сделал отец в ранней молодости.
     „етство и юность провел  он  над  страницами  древнееврейских  духовных
книг. “чителЯ предсказывали ему блестЯщую будущность. € вдруг он, к великому
их разочарованию, прервал эти занЯтиЯ и на девЯтнадцатом  году  жизни  пошел
работать на маленький заводишко - где-то  в  ‡олотоноше  или  в  ЏирЯтине  -
сначала в качестве ученика, а потом и мастера. ђешитьсЯ на  такой  шаг  было
нелегко: книжнаЯ премудрость считалась в  его  среде  почетным  делом,  а  в
ремесленниках видели как бы людей низшей касты.
     „а и не так-то просто было перейти от старинных пожелтевших фолиантов к
заводскому котлу.
     Њного тЯжких испытаний и горьких неудач выпало на долю отца прежде, чем
он овладел мастерством и добилсЯ доступа на более солидный завод.
     €, однако, даже в эти трудные годы он находил  времЯ  длЯ  того,  чтобы
запоем читать „обролюбова и Џисарева, усваивать по самоучителю немецкий Язык
и  ощупью  разбиратьсЯ  в  текстах  и   чертежах   иностранной   технической
литературы.
     —еловек он  был  мЯгкий,  по-детски  простодушный,  но  самолюбивый  до
крайности, и его гордый, непоклонный нрав мешал ему уживатьсЯ с хозЯевами  в
поддевках и сапогах бутылками - людьми невежественными, но  требовавшими  от
своих подчиненных почтительного повиновениЯ. Ќе  ладил  отец  и  с  властЯми
предержащими.
     Ѓыл у него в молодости  случай,  который  надолго  сохранилсЯ  в  наших
семейных преданиЯх.
     Ћтец только что поступил на большой завод в одном из губернских городов
ЏоволжьЯ. ‚стретили его с распростертыми объЯтиЯми и  сразу  же  отвели  ему
квартиру во втором этаже флигелЯ, расположенного  на  заводской  территории.
ЉажетсЯ, это была перваЯ в его жизни отдельнаЯ квартира,
     ‘ удовольствием, не торопЯсь,  принЯлсЯ  он  разбирать  и  раскладывать
вещи, как вдруг раздалсЯ громкий стук в дверь, - это пожаловал не кто  иной,
как сам полицейский пристав, особа по тем  временам  довольно  значительнаЯ.
Џриехал он Якобы длЯ того, чтобы проверить, в порЯдке ли у отца документы  и
есть ли  у  него  "право  жительства"  вне  "черты  оседлости",  где  евреЯм
разрешалось тогда селитьсЯ.
     ‚ сущности, пристав мог бы вызвать отца к себе  в  полицейский  участок
повесткой, но предпочел ЯвитьсЯ лично, чтобы с глазу на глаз, из рук в  руки
получить установленную обычаем дань.
     Ќе  дождавшись  полусотенной,  на  которую  он  рассчитывал,  величавый
пристав потерЯл терпение и позволил себе какую-то грубость. Ћтец вспылил,  а
так как силы он был в то времЯ незаурЯдной, незваный гость и  оглЯнутьсЯ  не
успел, как очутилсЯ на лестничной площадке и от одного толчка  полетел  вниз
по крутым деревЯнным ступенькам...
     ‘лушать эту историю нам никогда не надоедало. Њы  представлЯли  себе  -
вместо того, незнакомого, - нашего воронежского пристава, большого, статного
с полукружиЯми белокурых пушистых усов, шагающего,  словно  на  пружинах,  в
своей голубоватой офицерской шинели и лакированных сапогах.
     € вот такой-то пристав кубарем катилсЯ по всем ступенькам, гремЯ шашкой
и медными задниками калош. Ћб одном только мы жалели: отчего отец жил  в  ту
пору во втором этаже, а не в третьем или даже в четвертом...
     ‚прочем, и этот полет пристава со второго этажа мог бы дорого  обойтись
отцу. Ќе знаю, какие громы небесные обрушились бы на его буйную голову, если
бы хозЯин завода не съездил к  губернатору,  с  которым  частенько  играл  в
карты, и не убедил его замЯть это щекотливое дело.
     „олжно быть, отец был в ту пору необходим на заводе - иначе хозЯин врЯд
ли вмешалсЯ бы в эту историю, а  скорей  всего  предоставил  бы  строптивого
мастера его судьбе.
     Ћднако через некоторое времЯ он предпочел расстатьсЯ с  отцом,  поручив
заблаговременно  своим  служащим  выведать   у   него   кое-какие   из   его
профессиональных секретов.
 
                                   ----- 
 
     Ќа заводе "братьев Њихайловых" отец не чувствовал над собой -  особенно
в первые годы - хозЯйской руки. Ѓыл он в  это  времЯ  молод,  здоров,  полон
надежд и сил. „а и мать наша, не отличавшаЯсЯ крепким  здоровьем,  была  еще
тогда довольно весела и беззаботна,  несмотрЯ  на  то,  что  ее  никогда  не
покидала тревога о детЯх. Ќеподалеку от завода  простиралось  поле,  за  ним
роща, и у матери пока еще хватало досуга, чтобы иной раз под вечер  выходить
с отцом на прогулку.
     Њне  дорого  смутное  воспоминание  о  молодости  моих  родителей.  ќта
счастливаЯ пора их жизни длилась недолго. Џравда, отца Я и в  более  поздние
годы помню  сильным,  широкоплечим,  жизнерадостным,  но  глубокаЯ  морщинка
заботы рано пролегла между его бровей, а рыжеватые усы  и  маленькаЯ  остраЯ
бородка поседели задолго  до  старости.  ’олько  густые,  черные  с  блеском
волосы, круто зачесанные вверх, ни за что не хотели поддаватьсЯ седине.
     Њать постарела и поблекла гораздо раньше отца, хоть и была много моложе
его. Ќо, помнитсЯ мне, в эти воронежские годы ее синие, пристальные, глубоко
сидЯщие глаза еще смотрели на мир доверчиво, открыто  и  немного  удивленно.
ЏриподнЯтые и чуть сведенные к переносице брови придавали ее взглЯду оттенок
настороженности, напрЯженного вниманиЯ.
     Њожет быть, Я даже не самое ее помню в  эти  годы,  а  побледневшую  от
времени фотографическую карточку, на  которой  она  казалась  такой  юной  и
миловидной в скромной кофточке с модными тогда "буфами"  на  плечах.  ‚олосы
ее, коротко остриженные во времЯ болезни, не успели отрасти, и от этого  она
выглЯдела еще моложе, чем была на  самом  деле.  Џод  фотографией  значилась
фамилиЯ московского фотографа.
     ќто была памЯть о тех праздничных  месЯцах,  которые  мать  провела  до
замужества в гостЯх у сестры и брата в Њоскве. ’ам-то она  и  встретилась  с
моим отцом. Џокинув строгую, патриархальную семью, котораЯ жила в  ‚итебске,
она впервые попала в столицу, в круг молодых людей - друзей брата, ходила  с
ними в театр смотреть Ђндреева-Ѓурлака, любимца тогдашней молодежи,  слушала
страстные студенческие споры  о  политике,  о  религии,  морали,  о  женском
равноправии, зачитывалась ’ургеневым, ѓончаровым, „иккенсом.
     "„авида Љопперфильда" она и отец читали вслух по очереди.
     Њосковские друзьЯ брата принЯли ее в свой кружок как  свою.  Џоказывали
ей город, доставали длЯ нее билеты то в оперу, то в драму.
     Ќе часто доводилось ей бывать в театре  и  на  дружеских  вечеринках  в
последующие годы ее жизни, омраченные нуждой и заботой. ‚ероЯтно,  потому-то
она и вспоминала с такой благодарностью немногие дни, прожитые в Њоскве.
     ‚прочем,  мать  моЯ  никогда  не  была  слишком  словоохотливой  и,   в
противоположность отцу, не умела да и не любила  выражать  свои  сокровенные
чувства. Ќо и по  ее  немногословным,  скупым  рассказам  в  памЯти  у  менЯ
навсегда запечатлелось, быть может, не вполне отчетливое и точное, но  живое
представление  о  молодежи  восьмидесЯтых  годов,  о   московских   "старых"
студентах в косоворотках и поношенных тужурках, об  их  шумной,  дружной  и,
несмотрЯ на бедность, по-своему широкой жизни. џ не  запомнил  их  имен,  за
исключением одного, которое чаще других упоминала мать. Ќи разу в  жизни  не
видел Я человека, носившего это имЯ, да и родители  мои  никогда  больше  не
встречались с ним. ‡наю только, что он был так же беспечен, как и беден.  ‡а
душой у него не было гроша медного, но это не мешало ему быть  душой  своего
кружка. € фамилиЯ его казалась мне словно нарочно придуманной:  "„<I>у</I>шман".  џ
был тогда совершенно уверен, что это не зрЯ.
     ‚оронежские знакомые моих родителей были людьми совсем  иного  круга  и
другого возраста. ‘олидные, семейные, они изредка приезжали к лам из  города
отдохнуть и пообедать. ‚ таких случаЯх обедали дольше, чем  всегда,  и  нас,
детей, кормили отдельно. Џо совести сказать, нам были не  слишком  по  вкусу
эти приезды. ђади гостей  приходилось  надевать  праздничные  костюмчики,  в
которых нельзЯ было забиратьсЯ под кровать, если туда закатывалсЯ  мЯч,  или
прЯтатьсЯ за большим сундуком в передней. Џравда, гости привозили из  города
конфеты, а иной раз игрушки, но зато без конца приставали к нам с вопросами:
сколько нам лет, деремсЯ ли мы друг с другом и кого больше любим - папу  или
маму.
     “клонЯЯсь от таких никому не интересных разговоров, мы выбегали во двор
и любовались лошадьми, которые ожидали у крыльца.  ‡асунув  морды  до  самых
глаз в торбы с овсом, они мигали длинными бесцветными ресницами и помахивали
хвостами, а мы наперебой расспрашивали кучеров, смирные ли у них лошади  или
горЯчие и можно ли покормить их с ладони хлебом.
     Љаждую лошадь мы сравнивали с нашим ‚орончиком, и он всегда  оказывалсЯ
лучше всех.
     ќто был молодой, норовистый конь, которого хозЯин завода предоставил  в
распорЯжение отца, так как жили мы далеко от города.
     ‚орончиком назвали его, вероЯтно, потому, что шерсть у него была чернаЯ
и лоснистаЯ, как вороново крыло, но длЯ менЯ эта кличка была больше  свЯзана
с именем города. ‚орончик - воронежский конь.
     Љогда отцу надо было съездить в город, ‚орончика  запрЯгали  в  легкие,
узкие дрожки. Џравил отец сам. џ и мой брат, который был на два года  старше
менЯ,  не  упускали  случаЯ   полюбоватьсЯ   рослым,   статным,   огнеглазым
‚орончиком, когда он легко и весело выносил дрожки из распахнутых  ворот.  Ђ
как гордились  мы  отцом,  который  спокойно  и  уверенно  держал  в  вожжах
непокорного, резвого конЯ.
     џ был еще очень мал в это времЯ - и поэтому ‚орончик навсегда осталсЯ у
менЯ в памЯти каким-то сказочным  конем-великаном.  Ћн  был  очень  страшен,
когда закидывал голову  или  подымалсЯ  на  дыбы,  пытаЯсь  освободитьсЯ  от
стеснЯвшей его упрЯжи.
     ‚идно было, что и хозЯйский кучер не на шутку побаивалсЯ ‚орончика.  “ж
очень осторожно оглаживал он его, ласково приговариваЯ:  "Ќу,  не  шали,  не
шали, малый!"
     Ќо "малый" был не прочь пошалить. Ћднажды он чуть  не  разнес  в  щепки
сани, в которых ехали хозЯин завода и кучер. Џосле этого мать каждый  раз  с
тревогой ожидала возвращениЯ отца из города, особенно в те дни, когда он за-
держивалсЯ там дольше обычного.
     Њы, дети, в городе бывали редко. Џомню только две поездки. Џервый  раз,
когда Я еще и говорить как следует не умел, мы ездили смотреть на  человека,
который ходил над площадью по канату.
     ‚ другой раз нас повезли в городской сад, где в круглой беседке  играли
военные музыканты.
     “ менЯ дух захватило, когда  Я  впервые  услышал  медные  и  серебрЯные
голоса оркестра. ‚есь мир преобразилсЯ от этих  мерных  и  властных  звуков,
которые вылетали из блестЯщих, широкогорлых, витых и гнутых труб.  Ќоги  мои
не стоЯли на месте, руки рубили воздух.
     Њне казалось, что эта музыка никогда не оборветсЯ... Ќо  вдруг  оркестр
умолк,  и  сад  опЯть  наполнилсЯ  обычным,  будничным  шумом.  ‚се   вокруг
потускнело - будто солнце зашло за облака. Ќе  помнЯ  себЯ  от  волнениЯ,  Я
взбежал по ступенькам беседки и крикнул громко - на весь городской сад:
     - Њузыка, играй!
     ‘олдаты, продувавшие свои трубы, разом  обернулись  в  мою  сторону.  Ђ
человек, стоЯвший  перед  маленьким  столиком,  прикрепленным  к  подставке,
постучал по краю столика тоненькой палочкой и что-то сказал музыкантам.
     Ћркестр заиграл еще веселее. ‘нова солнце выглЯнуло из-за тучи.
     Џосле этого памЯтного днЯ Я долго упрашивал мать повезти нас еще раз  в
городской сад.
     Ќо в город повезли не менЯ, а старшего брата. € не в городской сад, а в
больницу. Ѓрат заболел скарлатиной.
     „о того мы с ним почти всегда болели вместе, и это нам даже  нравилось.
Њы переговаривались друг с другом или  играли  в  какую-нибудь  игру,  лежа,
сидЯ, а иногда и стоЯ в кроватках. ‹ечить нас приезжал из города щеголеватый
военный доктор, фамилиЯ которого была —ириковер.
     џ любовалсЯ его блестЯщей формой, его военной выправкой.
     ‘амаЯ фамилиЯ доктора казалась мне звонкой,  боевой.  "—ириковер"  -  в
этих звуках слышалось треньканье шпор, как и в нарЯдном слове "офицер".
     Љ словам - даже к именам и фамилиЯм - дети относЯтсЯ гораздо  серьезнее
и доверчивее, чем  взрослые.  ‚  любом  сочетании  звуков  они  предполагают
какую-то закономерность. ‘лова длЯ них неотделимы от значениЯ, а значение  -
от образа.
     Ќо брата лечили в городе какие-то неизвестные мне доктора без фамилий -
и потому Я никак не мог представить их себе.
     Њать осталась с братом в городе на все времЯ его болезни.
     Џомню нашу опустевшую квартиру. Ћтец работает в  небольшой  комнате  за
письменным столом у окна,  а  Я,  притаившись  в  углу,  перебираю  какие-то
вещички - чурки, гвоздики, винтики, пустые коробочки.
     ‚от этот гвоздик лучше всех - он еще  совсем  новенький,  блестЯщий,  с
широкой шлЯпкой,  похожей  на  солдатскую  фуражку.  Љак  он,  должно  быть,
понравитсЯ брату! …сли играть в войну,  такой  замечательный  гвоздик  может
быть у нас самым храбрым солдатом или даже офицером.
     Ћтец слышит мое бормотанье, оборачиваетсЯ и спрашивает,  что  Я  делаю.
“знав, что Я собираю игрушки к приезду брата, он хвалит  менЯ  -  ласково  и
щедро, как умеет хвалить только отец.
     Џосле этого Я и в самом деле чувствую себЯ "хорошим  мальчиком"  и  уже
ничего не жалею длЯ брата. џ готов  отдать  ему  все  свои  игрушки  -  даже
граненое цветное стеклышко, даже тЯжелую, широкую подкову, которую нашел  за
воротами.
     ЏризнатьсЯ, Я очень редко бывал "хорошим мальчиком". ’о  ввЯзывалсЯ  на
дворе в драку, то уходил без спросу в гости, то разбивал абажур от лампы или
банку с вареньем. ‚ раннем детстве Я не ходил,  а  только  бегал  -  да  так
стремительно, что все хрупкие, бьющиесЯ вещи как будто сами  подворачивались
мне под руки и под ноги. Ѓыл  у  менЯ  на  совести  еще  один  грех:  часто,
потихоньку от матери, Я убегал обедать к рабочим, которые угощали менЯ серой
квашеной капустой и солониной "с душком", заготовленной на зиму хозЯевами.
     ‚прочем, наведывалсЯ Я к ним не только ради этого лакомого и запретного
угощениЯ. Њне нравилось бывать среди  взрослых  мужчин,  которые  на  досуге
спокойно крутили цигарки, изредка перекидываЯсь двумЯ-тремЯ  не  всегда  мне
понЯтными словами. Џомню одного из них - огромного, чернобородого, с густыми
сросшимисЯ бровЯми и серебрЯной серьгой в ухе. Ћн мне "показывал  Њоскву"  -
сажал к себе на ладонь и поднимал чуть ли не до самого потолка. ѓоворил этот
великан хриплым басом, заглушаЯ все  другие  голоса,  и  каждое  его  словцо
вызывало взрыв дружного хохота.
     џ был слишком мал, чтобы разобрать, о чем шла речь, но  хохотал  вместе
со всеми.
     ‘ такой же готовностью делил Я с ними и  обед.  Ћни  похваливали  менЯ,
говорили, что Я "енарал Ѓородин  -  на  всю  губернию  один",  а  Я  уплетал
солонину, виновато поглЯдываЯ на дверь, - не  застигнет  ли  менЯ  на  месте
преступлениЯ кто-нибудь из моих домашних.
     Џочему-то Я думал в то времЯ, что человеческаЯ душа находитсЯ где-то  в
животе и похожа на маленькую муфту. ‘начала душа у  всех  золотаЯ,  а  потом
понемногу чернеет от грехов.
     € Я был глубоко убежден, что у старшего моего  брата  нет  на  душе  ни
единого пЯтнышка, а моЯ душа-муфта давно уж черным-черна  от  всего,  что  Я
натворил на своем веку...
     ‚прочем, тогда Я еще редко отчитывалсЯ перед своей совестью.
 
                                   ----- 
 
     Љак ни напрЯгаешь  памЯть,  добратьсЯ  до  истоков  жизни,  до  раннего
детства почти невозможно.
     „ва-три эпизода, отдельные минуты, выхваченные из мрака, - вот  и  все,
что остаетсЯ от прожитых нами первых лет.
     Ћтчего же мы так плохо помним свои младенческие годы?  Ћттого  ли,  что
они были очень давно и заслонены последующими десЯтилетиЯми? Ќо ведь  обычно
памЯть прочнее удерживает впечатлениЯ далекого прошлого, чем отпечатки наших
недавних, но уже поздних дней.
     Ђ может быть, мы не помним своих первых лет просто потому, что  были  в
эти годы слишком глупы, ничего не видели, не замечали, не понимали?
     Ќет, всЯкий, кому приходилось наблюдать ребЯт двух-трех лет, - Я  уж  и
не говорю о четырехлетних, -  знает,  как  они  приметливы,  сообразительны,
догадливы, сколько у них сложных чувств и переживаний.
     ‚ сущности, в первые годы детства человек  проходит  самый  трудный  из
своих  университетов.  кольники  изучают  Языки  несколько  лет,  но  редко
овладевают хотЯ бы одним из  них  ко  времени  окончаниЯ  школы.  Ђ  ребенок
усваивает всю речевую  премудрость  -  по  крайней  мере,  настолько,  чтобы
довольно бегло и правильно говорить, - к двум годам.  Ћн  изучает  Язык  без
посредства другого  -  знакомого  -  Языка,  а  нарЯду  с  этим  приобретает
множество самых важных и существенных сведений о мире: узнает на опыте,  что
такое острое и что такое горЯчее, твердое и мЯгкое,  высокое  и  низкое.  Ќо
всего, что входит в сознание ребенка за эти  первые  годы,  не  перечислишь.
†изнь его полна открытий. ‘амые заурЯдные случаи и происшествиЯ повседневной
жизни кажутсЯ ему событиЯми огромной важности.
     ’ак   почему   же   все-таки   эти    событиЯ,    глубоко    поразившие
двухлетнего-трехлетнего человека, только редко и случайно удерживаютсЯ в его
памЯти?
     џ думаю,  это  происходит  оттого,  что  ребенок  отдаетсЯ  всем  своим
впечатлениЯм и переживаниЯм непосредственно, без оглЯдки, то  есть  без  той
сложной системы зеркал, котораЯ возникает у него в сознании в более  позднем
возрасте. Ќе видЯ себЯ со стороны, целиком  поглощенный  потоком  событий  и
впечатлений, он не запоминает себЯ, как "не помнит себЯ" человек в состоЯнии
запальчивости или головокружительного увлечениЯ.
 
                                   ----- 
 
     ‚от почему, должно быть, мое воронежское  детство  оставило  у  менЯ  в
памЯти только очень немногое, только самое Яркое и необычное: первую в жизни
музыку, первую разлуку с братом, первый пожар, окрасивший  багровым  заревом
завешенное на ночь окно.
     Џомню первого  увиденного  мною  в  жизни  вора,  молодого  конторщика,
который попалсЯ на заводе в какой-то мелкой краже.  …го  не  арестовали,  не
отдали под суд, а только уличили и с позором прогнали с завода.  Ќикогда  не
забуду, с каким интересом смотрел Я издали на этого  стриженого,  рЯбоватого
молодого человека, который, нахохлившись, сидел у стола в ожидании  попутной
лошади.  ‚  нем  не  было  ничего  особенного,   но   каким   загадочным   и
необыкновенным сделало его в моих глазах страшное слово  "вор"...  ‚ор!  Њне
казалось, что только у  воров  бывают  такие  помЯтые  парусиновые  штаны  и
куртки, такие крупные рЯбины на щеках, такие красные подбритые затылки.
     …ще более Ясно и четко припоминаю гостивших у нас на  заводе  хозЯйских
племЯнников - двух больших мальчиков в круглых шапочках с лентами,  в  белых
блузах с откидными матросскими воротниками и ЯкорЯми  на  рукавах.  ‚прочем,
большими эти мальчики казались только мне и брату, а на самом деле  старшему
из них было, по словам моей матери, не больше одиннадцати - двенадцати  лет,
младшему - лет девЯть.
     ‚ одном из  дальних  закоулков  заводского  двора  мы  строили  с  ними
настоЯщий завод, чтобы варить настоЯщее мыло. ђаздобыли у рабочих  все,  что
длЯ этого требуетсЯ: несколько больших кусков белого, но не слишком  свежего
бараньего сала, от запаха которого у менЯ подступала к горлу тошнота,  банку
едкого щелока, немножко силиката. Ћставалось только устроить топку и вмазать
над ней в глину старый, ржавый котелок, который  мы  нашли  на  дворе  среди
груды железного хлама.
     ѓордые тем, что эти нарЯдные городские мальчики,  несмотрЯ  на  разницу
лет, играют с нами, как с равными, мы трудились, не жалеЯ сил.
     Ђ так как приезжие ребЯта боЯлись испачкать свои новенькие матроски, то
всю черную грЯзную работу они поручили мне с братом. Њы укладывали  кирпичи,
месили глину. ‘начала нам это очень нравилось, но  скоро  мы  оба  устали  и
проголодались.
     ‚ытираЯ рукавом лоб, брат робко и тихо сказал мальчикам, что дома у нас
сейчас завтракают... Ќо  старший  из  них,  рыжий,  с  веснушками  на  носу,
возмутилсЯ. "Џодумаешь - завтракают!.. „а как же это можно бросать  дело  на
середине? …сли так, то уж лучше было бы и не начинать совсем!"
     Љогда топка была наконец готова, мальчики велели нам  набрать  щепок  и
хворосту и попробовать развести огонь. Ќо сколько мы ни  старались,  как  ни
дули в топку, присев перед ней  на  корточки,  огонь  не  разгоралсЯ.  ђыжий
послал моего брата  на  завод  за  керосином,  а  мне  велел  раздобыть  еще
растопки.
     ‡а собой он  оставил  только  самое  приЯтное  дело:  зажигать  спички,
которых у него было более чем достаточно - целых два коробка!
     Ќаконец из топки клубами повалил черный дым, щепки и хворост затрещали.
     Њы думали, что уж теперь-то  мальчики  отпустЯт  нас  домой.  Ќо  рыжий
только руками замахал.
     - ‚он чего  выдумали!  Џока  огонь  горит,  самое  времЯ  варить  мыло.
Њаленькие вы, что ли? ’акого простого дела не понимаете? Ђ еще заводские!..
     Ќам стало совестно, и мы снова взЯлись за работу. ‚ывалили из  мешка  в
котел сало, вылили из жестЯнки щелок и присели  отдохнуть.  ђабочие-то  ведь
тоже отдыхают. –игарки сворачивают, курЯт...
     - Џомешивать, помешивать надо, а то пригорит! - не переставаЯ  подгонЯл
нас рыжий.
     Ќо тут огонь опЯть погас. Џришлось снова дуть,  подкладывать  растопку,
поливать щепки керосином.
     џ поглЯдел на брата и ужаснулсЯ. Ћн был весь - с  головы  до  ног  -  в
глине и копоти. „аже на ресницах у него была глина. ‡а версту от него  несло
керосином и отвратительным до тошноты, протухшим бараньим салом.
     ‚ерно, Я тоже был хорош в эту минуту, но  себЯ  Я  не  видел  и  только
чувствовал, что от усталости у менЯ подгибаютсЯ коленки, а от дыма  болЯт  и
слезЯтсЯ глаза.
     “ нас уже не было никакой охоты варить мыло, - так осточертела нам  эта
игра. Ќо все-таки мы продолжали работать без  передышки  и  даже  больше  не
заговаривали о том, что нас ждут дома к завтраку. „а уж какой  там  завтрак!
Њы пропустили и обед. Ќаверно, домашние беспокоЯтсЯ о нас, ищут на заводе  и
по всему двору.
     ѓде-то вдали  прогрохотал  гром.  Џриближалась  гроза,  а  мы  все  еще
возились с топкой.
     Ќе  то  чтобы  мы  очень  боЯлись  приезжих  мальчишек   в   матросских
костюмчиках. ‘илой они не могли бы удержать нас на работе. Ќо обоих нас  как
бы приковали к месту слова рыжего о том, что нельзЯ  же  бросать  работу  на
середине, что если так, то уж лучше было бы и не начинать.
     џ едва удерживалсЯ от слез. “ брата тоже кривилсЯ рот.  Ќо  плакать  на
глазах у этих больших мальчиков было бы слишком позорно.
     € все же мы дали волю слезам, когда  нас  наконец  разыскала  мама.  Њы
бросились к ней с громким ревом, но она в ужасе отшатнулась от нас.
     - —то это вы делали? - спросила она.
     - ‡авод строили, а потом варили...
     - ‚арили?.. —то варили?
     - Њы-ы-ыло!
     - Ќо как можно было так измазатьсЯ? ‚едь вот  мальчики  тоже  играли  с
вами, а почти совсем не выпачкались...
     Ќи Я, ни брат ничего не ответили маме. Њы  плакали  навзрыд  не  то  от
обиды, не то от радости, что наконец-то нас освободили из плена.
     Њне шел в это времЯ пЯтый год, брату  седьмой,  но  нам  на  всю  жизнь
запомнилсЯ день, когда мы варили мыло.
     Ђ еще - где-то в самой глубине памЯти - осталась у менЯ перваЯ  дальнЯЯ
поездка на лошадЯх.
     ѓулкие, размеренные удары копыт по длинному-длинному деревЯнному мосту.
     Њама говорит, что под нами река „он.
     "„он, дон", - звонко стучат копыта. Њы едем гостить в деревню. ‚ъезжаем
на крестьЯнский двор, когда тонкий серп месЯца уже высоко  стоит  в  светлом
вечереющем небе. ‘мутно помню запах сена, горьковатого дыма и кислого хлеба.
‘онного менЯ снимают с телеги, треплют, целуют и  поЯт  топленым  молоком  с
коричневой пенкой из широкой глинЯной крынки, шершавой снаружи  и  блестЯщей
внутри...
 
        ‘’Ђђ›‰ „ЋЊ ‚ ‘’ЂђЋЊ ѓЋђЋ„…  
  
     Ќе знаю, что побудило отца покинуть завод братьев Њихайловых и ‚оронеж.
Ќо только помню, что с тех пор началась у нас полоса  неудач  и  непрерывных
скитаний.
     Џочти полгода после отъезда нашего из ‚оронежа прожили мы у  дедушки  и
бабушки в городе ‚итебске. Џриехали мы  туда  вчетвером:  мама,  Я,  брат  и
маленькаЯ сестренка, только что научившаЯсЯ говорить и ходить. Ћтца  с  нами
не было - он странствовал где-то в поисках работы.
     џ  был  слишком  мал,  чтобы  по-настоЯщему  заметить   разницу   между
‚оронежем, где Я родилсЯ и провел первые свои годы, и  этим  еще  незнакомым
городом, в котором жили мамины родители. Ќо все-таки  с  первых  же  дней  Я
почувствовал, что все здесь какое-то другое, особенное: больше старых домов,
много узких, кривых,  горбатых  улиц  и  совсем  тесных  переулков.  Љое-где
высЯтсЯ старинные башни и церкви. ‚ каждом закоулке ютЯтсЯ жалкие лавчонки и
убогие, полутемные мастерские жестЯников, лудильщиков, портных,  сапожников,
шорников. € всюду слышитсЯ торопливаЯ и в  то  же  времЯ  певучаЯ  еврейскаЯ
речь, которой на воронежских улицах мы почти никогда не слыхали.
     „аже с лошадью старик извозчик, который вез нас с вокзала, разговаривал
по-еврейски, и, что удивило менЯ больше всего,  она  отлично  понимала  его,
хоть это была самаЯ обыкновеннаЯ лошадь,  сиваЯ,  с  хвостом,  завЯзанным  в
узел.
     ЊесЯцы, прожитые у дедушки и бабушки, Я припоминаю с трудом.  ѓорода  и
городишки, где нам пришлось побывать после ‚итебска, почти совсем  вытеснили
из моей памЯти тихий дедушкин дом, который мы,  ребЯта,  с  первого  же  днЯ
наполнили оглушительным шумом и суетой, как ни старалась  мама  урезонить  и
утихомирить нас. ’руднее всего было ей справитьсЯ со мной. џ  так  привык  к
простору  нашей  воронежской  полупустой  квартиры,  что  и  здесь,  в  этих
небольших,  загроможденных  тЯжеловесной  мебелью   и   старинными   книгами
комнатах, пробовал разбежатьсЯ во всю прыть, налетаЯ  при  этом  на  кресла,
этажерки и тумбочки или вскакиваЯ со всего разгона на старый диван,  который
покорно подбрасывал менЯ, хоть и стонал  подо  мной  всеми  своими  дрЯхлыми
пружинами.
     ЊоЯ бесшабашнаЯ удаль приводила маму в отчаЯнье -  особенно  по  утрам,
когда дедушка молилсЯ или читал свои большие, толстые, в кожаных  переплетах
книги, и в послеобеденные часы, когда старики ложились отдыхать. Џотревожить
дедушку было не так уж страшно: за все времЯ нашего  пребываниЯ  в  ‚итебске
никто из нас не слышал от него ни одного резкого, неласкового слова.  Ђ  вот
сурового  окрика  нашей  властной  и  вспыльчивой  бабушки  Я  не  на  шутку
побаивалсЯ. Ћна горЯчо любила своих внуков, но свободно и легко  чувствовали
мы себЯ только тогда, когда она куда-нибудь уходила и в комнатах  не  слышно
было ее хозЯйски-ворчливого говорка и позвЯкиваниЯ ключей,  с  которыми  она
почти никогда не расставалась.
     Ќаш приезд заставил  потеснитьсЯ  всех  обитателей  старого  дома,  где
выросла наша мать. ЃратьЯ и  сестра,  которые  были  старше  ее,  давно  уже
покинули  родительский  кров  и  успели  обзавестись  собственными  семьЯми.
Њладшие же пока оставались дома. €х было трое: двое  моих  дЯдюшек,  еще  не
вышедших из юношеского возраста, и тетка, учившаЯсЯ в то времЯ  в  гимназии.
Њы запросто называли их всех по именам, без добавлениЯ  почтительного  слова
"дЯдЯ" или "тетЯ". „а они и сами бы удивились, если бы кто-нибудь вздумал их
так величать.
     „Ядюшки мои готовились к каким-то экзаменам,  но  особенного  рвениЯ  к
наукам не проЯвлЯли. ‡ато у старшего из них - красивого,  сильного  юноши  с
голубыми  глазами,  мЯгким  голосом  и  мЯгкими  усиками  -  было  множество
разнообразных способностей и увлечений: он мастерил замечательные  шкатулки,
выпиливал рамки длЯ портретов, играл на трубе и - что поражало  менЯ  больше
всего - умел никелировать самовары. Ќа моих глазах  красный  медный  самовар
становилсЯ зеркально-серебрЯным, и это казалось мне не  меньшим  чудом,  чем
сказочное превращение лЯгушки в принцессу  или  частого  гребешка  в  лесную
чащу.
     џ считал своего дЯдюшку настоЯщим волшебником, но скоро  убедилсЯ,  что
бывают случаи, когда и ему не под силу сотворить чудо.
     ‚ дедушкином доме  была  одна  комната,  не  слишком  большаЯ,  котораЯ
торжественно именовалась "гостиной". Ћна была тесно уставлена  уже  порЯдком
поблекшей и потертой плюшевой мебелью. Ќо главным  ее  украшением  были  два
совершенно  одинаковых  узких  зеркала,   почти   доходивших   до   потолка.
ЏривЯзанные к железным крюкам в стене веревками, они были  слегка  наклонены
вперед, и от этого отраженнаЯ в них комната со всей мебелью как  бы  уходила
куда-то вверх. Њне это  очень  нравилось:  опрокинутаЯ  в  зеркало  гостинаЯ
казалась гораздо красивее и таинственнее.
     Ќо скоро Я придумал, как сделать, чтобы отражение стало еще интересней.
     “ каждого зеркала был подзеркальник - полочка из черного  дерева  вроде
столика - с выгнутыми резными подпорками, которые  старый  столЯр,  чинивший
дедушкину мебель, называл "кронштейнами".
     Ћднажды, когда никого не было в комнате, Я ухватилсЯ  за  эти  подпорки
обеими руками и стал раскачивать зеркало, то прижимаЯ его вплотную к  стене,
то откидываЯсь вместе с ним на всю длину веревки.
     Ћказалось, что на зеркале можно отлично качатьсЯ, как  на  качелЯх.  „а
нет, куда занЯтнее, чем на качелЯх! ‚ы раскачиваетесь все быстрее и быстрее,
а перед вашими глазами мелькают в зеркале самые разнообразные вещи:  висЯчаЯ
лампа со всеми своими блестЯщими подвесками, кресла, стол с лиловой плюшевой
скатертью, бисернаЯ подушка на диване, портрет какого-то старика в раме  под
стеклом на противоположной стене.
     € вдруг все это понеслось куда-то кувырком. џ лечу вместе с зеркалом  и
слышу, как оно грохаетсЯ  об  пол  и  рассыпаетсЯ  вдребезги.  Џодзеркальник
тЯжело стукаетсЯ над самой моей головой.  ‚  сущности,  этот  узкий  столик,
который мог размозжить мне голову, спас менЯ, мое  лицо  и  глаза  от  града
осколков.
     Џрикрытый рамой разбитого зеркала, Я тихо лежу, боЯсь  пошевелитьсЯ,  и
тут только понемногу начинаю соображать, что Я натворил. …сли бы  Я  обрушил
на землю весь небесный свод с его светилами, Я не чувствовал бы  себЯ  более
несчастным и виноватым.
     ‚бежавшие в  комнату  родные  -  мама,  бабушка,  дедушка  -  не  сразу
обнаружили менЯ. Љогда же они понЯли, что Я лежу среди  груды  осколков  под
тЯжелой рамой разбитого зеркала - и при  этом  лежу  совершенно  неподвижно,
молча, не плачу, не зову на помощь - они так и замерли от ужаса. Њедленно  и
осторожно приподнЯли раму и все втроем наклонились надо мной.
     - †ив! - сказала мама и  заплакала.  Ћна  подхватила  менЯ  на  руки  и
принЯлась ощупывать с ног до головы.
     € тут оказалось, что Я цел  и  невредим,  если  не  считать  нескольких
царапин от мелких осколков.
     ‚се до того обрадовались, что  не  только  не  стали  бранить  менЯ,  а
бросились обнимать, целовать, расспрашивать, не ушибсЯ ли Я и  не  очень  ли
испугалсЯ.
     Ќикому и в голову не пришло наказать менЯ за мое преступление.  Ђ  мне,
пожалуй, было бы даже легче, если бы Я  за  него  как-нибудь  поплатилсЯ.  ‘
грустью смотрел Я на осиротевшее второе зеркало, оставшеесЯ таким одиноким в
своем простенке.
     ‚ глубине души Я еще лелеЯл надежду, что мой дЯдЯ,  который  так  ловко
превращает медные самовары в серебрЯные, как-нибудь  соберет  и  склеит  все
осколки, а потом ловко покроет их своим самоварным серебром.
     Ќо оказалось, что даже и его ловкие руки тут ничего не могут  поделать.
Џравда, он смастерил из самых крупных осколков несколько маленьких зеркал  в
рамках и без рамок, но все они вместе не могли заменить то большое,  которое
Я разбил.
     ’ак и осталось навсегда в доме у дедушки и бабушки вместо  двух  парных
зеркал одно, как у инвалида остаетсЯ одна рука или одна нога.
     €, вероЯтно, заходЯ в свою маленькую гостиную и глЯдЯ на это  уцелевшее
зеркало, старики не раз вспоминали шального, непоседливого внука.
 
                                   ----- 
 
     Ќесколько дней в доме только и было разговору, что о гибели зеркала и о
моем чудесном спасении.  Џотом  об  этом  происшествии  перестали  говорить.
Ћднако с той поры не только Я, но и мама и брат Ясно почувствовали,  что  мы
слишком загостились у дедушки и бабушки. ЏрЯмо нам этого никто  не  говорил,
но бабушка все чаще и чаще заводила с мамой разговор о том, что наш папа  не
умеет устраиватьсЯ, что он строит воздушные замки и мало думает о  семье.  џ
видел, что маму такие разговоры огорчают, и очень сердилсЯ на бабушку.
     Њне было непонЯтно, какие такие воздушные замки строит  папа,  и  очень
хотелось увидеть хотЯ  бы  один  из  этих  воздушных  замков.  €  все  же  Я
чувствовал, что в словах бабушки есть что-то обидное длЯ нашего папы. Џочему
она говорит, что он мало думает о нас? ‚едь  мама  часто  получает  от  него
очень толстые письма, в которых он заботливо и нежно расспрашивает о  каждом
из нас - о брате, обо мне и даже о нашей  сестренке,  хотЯ  что  интересного
можно рассказать о ней, когда она еще такаЯ маленькаЯ!
     Ћбычно эти досадные разговоры прерывал дедушка. Ћн был  не  охотник  до
споров и ссор, не хотел перечить бабушке  и  поэтому,  желаЯ  утешить  маму,
только ласково трепал ее но щеке, как маленькую, и примирительно повторЯл:
     - Ќу, ну, душенька... ‚се будет хорошо... ‚се будет хорошо!
     Ќо тЯнулись неделЯ за неделей, месЯц  за  месЯцем,  а  папа  так  и  не
приезжал за нами, не вызывал нас к себе и, должно быть, все еще строил  свои
воздушные замки, - уж не знаю, сколько он их там успел  настроить.  Ќаверно,
целую тысЯчу!
     ‚идно было, что нам долго  еще  придетсЯ  прожить  в  ‚итебске.  €  вот
дедушка, бабушка и мама решили, что больше нельзЯ терЯть времЯ  зрЯ  и  пора
усадить моего старшего брата за книги. …ще до  приезда  в  ‚итебск  он  умел
довольно бегло читать и отчетливо выводил буквы. „авать ему уроки  вызвалась
теперь наша тетушка-гимназистка. ќто было длЯ нее  совсем  нетрудно:  ученик
относилсЯ к делу, пожалуй,  с  большей  серьезностью  и  усердием,  чем  его
молодаЯ и веселаЯ учительница, котораЯ сразу же прерывала урок, если  к  ней
приходили подруги, или кончала его раньше  времени,  чтобы  примерить  новое
платье.
     ’ак как во времЯ уроков Я постоЯнно вертелсЯ около стола и не на  шутку
мешал занЯтиЯм, тетушка решила усадить  за  букварь  и  менЯ.  €  тут  вдруг
обнаружилось, что Я не только знаю буквы, но даже довольно  порЯдочно  читаю
по складам. Ќе помню сам, когда и как Я этому  научилсЯ.  Њладшие  братьЯ  и
сестры часто незаметно  длЯ  себЯ  и  других  перенимают  у  старших  начала
школьной премудрости.
     Љогда наши занЯтиЯ понемножку наладились, дедушка  осторожно  предложил
добавить к ним еще один предмет - древнееврейский Язык. Њама опасалась,  что
нам это будет не по  силам,  но  дед  успокоил  ее,  пообещав  найти  такого
учителЯ, который будет с нами терпелив, ласков и не станет задавать на  урок
слишком много.
     €  в  самом  деле,   новый   учитель   оказалсЯ   добрее   даже   нашей
учительницы-тетки.  ’а  могла,  рассердившись,  стукнуть   своим   маленьким
кулачком по столу или,  блеснув  серыми,  потемневшими  от  минутного  гнева
глазами, сдвинуть над переносицей темные пушистые брови.
     Ђ этот, видно, и совсем не умел сердитьсЯ. —ерез день приходил он к нам
на урок, худой, узкоплечий, с черной курчаво-клочковатой бородкой. Ћн  долго
вытирал у входа ноги в побелевших от долгой службы башмаках, ставил  в  угол
палку с загнутой в виде большого крюка ручкой и,  покашливаЯ  в  кулак,  шел
вслед за нами в комнаты.
     Ѓабушка, котораЯ ценила в  жизни  успех  и  удачу,  относилась  к  нему
довольно небрежно. ‡ато дед встречал его приветливо и уважительно,  подробно
расспрашивал о здоровье и предлагал закусить с  дороги.  Ќо  учитель  всегда
решительно и даже как-то испуганно отказывалсЯ, повторЯЯ при  этом!  что  он
только что сытно позавтракал.
     € правда, мы с братом не раз видели, как завтракает наш учитель. Џрежде
чем войти в дом, он усаживалсЯ на лавочке  возле  наших  ворот  и,  развЯзав
красный в крупную горошину платок, доставал  оттуда  ломоть  черного  хлеба,
одну-две луковицы, иногда огурец и всегда горсточку соли в чистой трЯпочке.
     Ќе знаю почему, мне было очень грустно смотреть, как он  сидит  один  у
наших ворот и, высоко поднЯв свои костлЯвые плечи,  задумчиво  жует  хлеб  с
луком.
     ‚ порыве внезапной нежности Я встречал его на самом пороге, рассказывал
ему все наши новости и даже пыталсЯ, хоть и безуспешно, повесить на крюк его
старое и почему-то очень тЯжелое пальто.
     Ћн ласково  гладил  менЯ  по  голове,  и  мы  шли  учитьсЯ.  Ќо  должен
сознатьсЯ, что, несмотрЯ на всю свою нежность к нему, уроков  Я  никогда  не
учил и даже не пыталсЯ придумать сколько-нибудь убедительное оправдание  длЯ
своей лени.
     џ попросту рассказывал  ему,  что  готовить  уроки  мне  было  некогда:
сначала надо было завтракать, потом гулЯть, потом обедать, потом  к  бабушке
пришли гости и мы все пили чай с вареньем, а потом нас  позвали  ужинать,  а
после ужина послали спать...
     ‘легка прикрыв глаза  веками  и  посмеиваЯсь  в  бороду,  он  терпеливо
выслушивал менЯ и говорил:
     - Ќу, хорошо, хорошо. „авай будем  готовить  уроки  вместе,  пока  тебЯ
опЯть не позвали пить чай с вареньем. Ќу, прочитай это слово. ‚ерно! Ђ  это?
•орошо! Ќу, а теперь оба слова вместе... ‘овсем даже хорошо. “мница!
     € он щедро ставил мне пЯтерку, а то и пЯтерку с плюсом.
     Ќа прощанье учитель задавал к следующему разу новый урок