т воздержные люди.

     - „а, похоже на то.
     {24}
     - Ќо в род богов не позволено перейти никому, кто не был философом и не очистилсЯ до
конца, - никому, кто не стремилсЯ к познанию. Џотому-то, милые мои ‘иммий и Љебет,
истинные философы гонЯт от себЯ все желаниЯ тела, крепЯтсЯ и ни за что им не уступают,
не боЯсь разорениЯ и бедности в отличие от большинства, которое корыстолюбиво, и, хотЯ
они в отличие от властолюбивых и честолюбивых не страшатсЯ бесчестиЯ и бесславиЯ,
доставлЯемых дурною жизнью, они от желаний воздерживаютсЯ.

     - ’ак ведь иное было бы и недостойно их, ‘ократ! - воскликнул Љебет.

     - „а, недостойно, клЯнусь ‡евсом. Љто заботитсЯ о о своей душе, а не холит тело, тот
расстаетсЯ со всеми этими желаниЯми. Ћстальные идут, сами не знаЯ куда, а они следуют
своим путем: в уверенности, что нельзЯ перечить философии и противитьсЯ
освобождению и очищению, которые она несет, они идут за ней, куда бы она ни повела.

     - Љак это, ‘ократ?

     - ‘ейчас объЯсню. ’ем, кто стремитсЯ к познанию, хорошо известно вот что: когда
философиЯ принимает под опеку их душу, душа туго-натуго свЯзана в теле и прилеплена к
нему, она вынуждена рассматривать и постигать сущее не сама по себе, но через тело,
словно бы через решетки тюрьмы, и погрЯзает в глубочайшем невежестве. ‚идит
философиЯ и всю грозную силу этой тюрьмы: подчинЯЯсь страстЯм, узник сам крепче
любого блюстителЯ караулит собственную темницу. „а, стремЯщимсЯ к познанию
известно, в каком положении бывает их душа, когда философиЯ берет ее под свое
покровительство и с тихими увещаниЯми принимаетсЯ освобождать, выЯвлЯЯ, до какой
степени обманчиво зрение, обманчив слух и остальные чувства, убеждаЯ отдалЯтьсЯ от
них, не пользоватьсЯ их службою, насколько это возможно, и советуЯ душе
сосредоточиватьсЯ и собиратьсЯ в себе самой, верить только себе, когда, сама в себе, она
мыслит о том, что существует само по себе, и не считать истинным ничего из того, что она
с помощью другого исследует из других вещей, иначе говорЯ, из ощутимых и видимых, ибо
то, что видит душа, умопостигаемо и безвидно. ‚от то освобождение, которому не считает
нужным противитьсЯ душа истинного философа, и потому она бежит от радостей,
желаний, печалей и страхов, насколько это в ее силах, понимаЯ, что, если кто сильно
обрадован, или опечален, или испуган, или охвачен сильным желанием, он терпит не
только обычное зло, какого и мог бы ожидать, - например, заболевает или
проматываетсЯ, потакаЯ своим страстЯм, - но и самое великое, самое крайнее из всех зол
и даже не отдает себе в этом отчета.

     - Љакое же это, зло, ‘ократ? - спросил Љебет.

     - Ђ вот какое: нет человека, чьЯ душа, испытываЯ сильную радость или сильную печаль,
не считала бы то, чем вызвано такое ее состоЯние, предельно Ясным и предельно
подлинным, хотЯ это и не так. ’ы, Я думаю, со мною согласишьсЯ, что в первую очередь
это относитсЯ к вещам видимым.

     - Ћхотно соглашусь.

     - Ђ согласишьсЯ ли ты, что именно в таком состоЯнии тело сковывает душу особенно
крепко?

     - ’о есть как?

     - Ђ вот как: у любой радости или печали есть как бы гвоздь, которым она пригвождает
душу к телу, пронзает ее и делает как бы телесною, заставлЯЯ принимать за истину все, что
скажет тело. Ђ разделЯЯ представлениЯ и вкусы тела, душа, мне кажетсЯ, неизбежно
перенимает его правила и привычки, и уже никогда не прийти ей в Ђид чистою - она
всегда отходит, обремененнаЯ телом, и потому вскоре вновь попадает в иное тело и, точно
посеЯнное зерно, пускает ростки. ’ак она лишаетсЯ своей доли в общении с
божественным, чистым и единообразным.
     {25}
     - ‚ерно, ‘ократ, совершенно верно, - сказал Љебет.

     - Џо этим как раз причинам, Љебет, воздержны и мужественны те, кто достойным
образом стремитсЯ к познанию, а вовсе не по тем, о которых любит говорить
большинство. €ли, может, ты иного мнениЯ?

     - Ќет, что ты!

     - „а, душа философа рассуждает примерно так, как мы говорили, и не думает, будто дело
философии - освобождать ее, а она, когда это дело сделано, может снова предатьсЯ
радостЯм и печалЯм и надеть прежние оковы, наподобие Џенелопы, без конца
распускающей свою ткань. ‚носЯ во все успокоение, следуЯ разуму и постоЯнно в нем
пребываЯ, созерцаЯ истинное, божественное и непреложное и в нем обретаЯ длЯ себЯ
пищу, душа полагает, что так именно должно жить, пока она жива, а после смерти отойти
к тому, что ей сродни, и навсегда избавитьсЯ от человеческих бедствий. ЃлагодарЯ такой
пище и в завершение такой жизни, ‘иммий и Љебет, ей незачем боЯтьсЯ ничего дурного,
незачем тревожитьсЯ, как бы при расставании с телом она не распалась, не рассеЯлась по
ветру, не умчалась неведомо куда, чтобы уже нигде больше и никак не существовать.

     Џосле этих слов ‘ократа наступило долгое молчание. ‚идно было, что и сам он
размышлЯет над только что сказанным, и большинство из нас тоже. Џотом Љебет и
‘иммий о чем-то коротко перемолвились друг с другом. ‘ократ приметил это и спросил:

     - —то такое? ‚ы, верно, считаете, что сказанного недостаточно? „а, правда, остаетсЯ еще
немало сомнительных и слабых мест, если просмотреть все от начала до конца с нужным
вниманием. Љонечно, если у вас на уме что-нибудь другое, Я молчу. Ќо если вы в
затруднении из-за этого, не стеснЯйтесь, откройте свои соображениЯ, если они кажутсЯ
вам более убедительными, наконец, примите в свой разговор и менЯ, если находите, что с
моею помощью дело пойдет лучше.

     Ќа это ‘иммий отозвалсЯ так:

     - џ скажу тебе, ‘ократ, все как есть. Њы уже давно оба в смущении и все только
подталкиваем друг друга, чтобы тебЯ спросить, потому что очень хотим услышать, что ты
ответишь, да боимсЯ причинить тебе огорчение - как бы наши вопросы не были тебе в
тЯгость из-за нынешней беды.

     ‘ократ слегка улыбнулсЯ и сказал:

     - Ђх, ‘иммий, ‘иммий! „о чего же трудно было бы мне убедить чужих людей, что Я
совсем не считаю бедою нынешнюю свою участь, если даже вас Я не могу в этом убедить и
вы опасаетесь, будто сегоднЯ Я расположен мрачнее, чем раньше, в течение всей жизни!
‚ам, верно, кажетсЯ, что даром прорицаниЯ Я уступаю лебедЯм, которые, как почуют
близкую смерть, заводЯт песнь такую громкую и прекрасную, какой никогда еще не певали:
они ликуют оттого, что скоро отойдут к богу, которому служат. Ђ люди из-за собственного
страха перед смертью возводЯт напраслину и на лебедей, утверждаЯ, что они Якобы
оплакивают свою смерть и что скорбь вдохновлЯет их на предсмертную песнь. €м и
невдомек, этим людЯм, что ни одна птица не поет, когда страдает от голода, или холода,
или иной какой нужды, - даже соловей, даже ласточка или удод, хотЯ про них и
рассказывают, будто они поют, оплакиваЯ свое горе. Ќо, по-моему, это выдумка - и про
них, и про лебедей. ‹ебеди принадлежат Ђполлону, и потому - вещие птицы - они
провидЯт блага, ожидающие их в Ђиде, и поют, и радуютсЯ в этот последний свой день,
как никогда прежде. Ќо Я и себЯ, вместе с лебедЯми, считаю рабом того же господина и
служителем того же бога, Я верю, что и менЯ мой владыка наделил даром пророчества не
хуже, чем лебедей, и не сильнее, чем они, горюю, расставаЯсь с жизнью. ’ак что вы
можете говорить и спрашивать о чем хотите, пока вам не препЯтствуют Ћдиннадцать,
поставленные афинЯнами.
     {26}
     - —то ж, прекрасно, - начал ‘иммий, - в таком случае и Я объЯсню тебе, в чем мои
затруднениЯ, и Љебет не скроет, что из сказанного сегоднЯ кажетсЯ ему неприемлемым.
Њне думаетсЯ, ‘ократ, - как, впрочем, может быть, и тебе самому, - что приобрести
точное знание о подобных вещах в этой жизни либо невозможно, либо до крайности
трудно, но в то же времЯ было бы позорным малодушием не испытать и не проверить
всеми способами существующие на этот счет взглЯды и отступитьсЯ, пока возможности
длЯ исследованиЯ не исчерпаны до конца. ‡начит, нужно достигнуть одного из двух:
узнать истину от других или отыскать ее самому либо же, если ни первое, ни второе
невозможно, принЯть самое лучшее и самое надежное из человеческих учений и на нем,
точно на плоту, попытатьсЯ переплыть через жизнь, если уже не удастсЯ переправитьсЯ на
более устойчивом и надежном судне - на каком-нибудь божественном учении. Џоэтому Я
теперь наберусь смелости и задам свой вопрос, тем более что ты и сам велишь: Я не хочу
потом укорЯть себЯ за то, что теперь промолчал. „а, ‘ократ, Я и сам размышлЯю над
твоими словами, и вместе с ним, с Љебетом, и мне кажетсЯ, они не вполне убедительны.

     Ђ ‘ократ на это:

     - Њожет быть, тебе и правильно кажетсЯ, друг, но только скажи, в чем именно "не
вполне"?

     - Ђ вот в чем, на мой взглЯд: то же самое рассуждение можно применить к лире, к ее
струнам и гармонии. € верно, в настроенной лире гармониЯ - это нечто невидимое,
бестелесное, прекрасное и божественное, а сама лира и струны - тела, то есть нечто
телесное, сложное, земное и сродное смертному. Џредставь себе теперь, что лиру разбили
или же порезали и порвали струны, - приводЯ те же доводы, какие приводишь ты, кто-
нибудь будет упорно доказывать, что гармониЯ не разрушилась и должна по-прежнему
существовать. Ѓыть того не может, скажет такой человек, чтобы лира с разорванными
струнами и сами струны - вещи смертной природы - все еще существовали, а гармониЯ,
сроднаЯ и близкаЯ божественному и бессмертному, погибла, уничтожившись раньше, чем
смертное. Ќет, гармониЯ непременно должна существовать, и прежде истлеют без остатка
дерево и жилы струн, чем претерпит что-нибудь худое гармониЯ. € право же, ‘ократ, Я
думаю, ты и сам отлично сознаешь что наиболее частый взглЯд на душу таков: если наше
тело свЯзывают и держат в натЯжении тепло, холод, сухость, влажность и некоторые иные,
подобные им, [начала], то душа наша есть сочетание и гармониЯ этих [начал], когда они
хорошо и соразмерно смешаны друг с другом. € если душа - это действительно своего
рода гармониЯ, значит, когда тело чрезмерно слабеет или, напротив, чрезмерно
напрЯгаетсЯ - из-за болезни или иной какой напасти, - душа при всей своей
божественности должна немедленно разрушитьсЯ, как разрушаетсЯ любаЯ гармониЯ, будь
то звуков или же любых творений художников; а телесные останки могут сохранЯтьсЯ
долгое времЯ, пока их не уничтожит огонь или тление. Џожалуйста, подумай, как нам
отвечать на этот довод, если кто будет настаивать, что душа есть сочетание телесных
качеств и потому в том, что мы называем смертью, гибнет первою.

     ‘ократ, по всегдашней своей привычке, обвел собравшихсЯ взглЯдом, улыбнулсЯ и сказал:

     - ‘иммий говорит дело. …сли кто из вас находчивее моего, пусть отвечает. ЉажетсЯ,
‘иммий метко поддел [наше] рассуждение. € все-таки, на мой взглЯд, прежде чем
отвечать, нужно сперва выслушать еще Љебета, - в чем упрекает [наши] доводы он, а мы
тем временем подумаем, что нам сказать. € тогда уже, выслушав обоих, мы либо уступим
им, если выЯснитсЯ, что они поют в лад, а если нет - будем отстаивать свое
доказательство. Ќу, Љебет, теперь твой черед: говори, что тебЯ смущает.

     - „а, ‘ократ, Я скажу, - отозвалсЯ Љебет. - Њне кажетсЯ, [наше] доказательство не
сдвинулось с места, и упрек, что мы делали ему раньше, можно повторить и теперь. —то
наша душа существовала и до того, как воплотилась в этом образе, доказано - Я не
отрицаю - очень тонко и, смею сказать, очень убедительно. Ќо что она и после нашей
смерти продолжает где-то существовать, это мне представлЯетсЯ далеко не столь
{27}
     убедительным. Џравда, Я не разделЯю возражениЯ ‘иммиЯ, будто душа не сильнее и не
долговечнее тела. Ќаоборот, сколько Я понимаю, душа обладает огромным преимуществом
перед всем телесным. "Љак же так? - спросЯт менЯ. - Ћткуда же тогда твои сомнениЯ,
если ты видишь, что после смерти человека даже более слабаЯ его часть продолжает
существовать? ђазве тебе не кажетсЯ. что более долговечнаЯ часть непременно должна
сохранЯтьсЯ в целости все это времЯ?" ‘мотри, есть ли толк в том, что Я на это отвечаю.
…стественно, что и мне, как раньше ‘иммию, понадобитсЯ какое-нибудь уподобление.

     ’ак рассуждать, на мой взглЯд, примерно то же самое, что применить этот довод к
умершему старику ткачу и утверждать, будто он не погиб, но где-то существует, целый и
невредимый, и в подтверждение предъЯвить плащ, который старик сам себе соткал: плащ-
то ведь цел, ему ничего не сделалось, он невредим. Ђ если кто усомнитсЯ, тогда спросить,
что долговечнее, люди или плащи, которые постоЯнно в употреблении, в носке, и, услыхав
в ответ: "ђазумеетсЯ, люди", - считать доказанным, что человек, соткавший этот плащ, без
всЯкого сомнениЯ, цел и невредим, раз не погибла вещь менее долговечнаЯ.

     Ќо Я думаю, ‘иммий, что на самом-то деле все обстоит иначе. ‘леди и ты за там, что Я
говорю. Љто так рассуждает, судит нелепо - это каждому видно. ‚едь наш ткач соткал и
сносил много этаких плащей и пережил их все, за исключением, правда, одного,
последнего, но из этого никак не следует, будто человек негоднее или бессильнее плаща.

     ’о же самое уподобление, по-моему, применимо и к душе, свЯзанной с телом, и, кто
говорит о душе и тела теми же самыми словами, что о ткаче и плаще, мне кажетсЯ, говорит
верно: он скажет, что душа долговечнее, а тело слабее и кратковременнее; к этому, однако
ж, он должен прибавить, что всЯкаЯ душа снашивает много тел, в особенности если живет
много лет: тело ведь изнашиваатсЯ и отмирает еще при жизни человека, и, стало быть,
душа беспрерывно ткет наново, заменЯЯ сношенное. € когда душа погибает, последнЯЯ
одежда на ней непременно должна быть цела - она одна только и переживает душу.
‹ишь после гибели души обнаруживает тело природную свою слабость и скоро
истреблЯетсЯ тлением. ‡начит, принЯв наше доказательство, мы все еще не можем твердо
надеЯтьсЯ, что душа наша, когда мы умрем, будет где-то продолжать свое существование.
Њало того, скажут мне, допустим, мы сделаем стороннику этих доводов еще большие
уступки, чем сделал ты, и согласимсЯ, что душа существует не только до нашего рождениЯ,
но, что вполне возможно, некоторые души существуют и после того, как мы умрем, и будут
существовать, и много раз родЯтсЯ, и снова умрут: ведь душа по природе своей настолько
сильна, что способна вынести много рождений. „опустим, со всем этим мы согласимсЯ,
но не признаем, что душа не несет никакого ущерба в частых своих рождениЯх и не
погибает однажды совершенно в какую-то из своих смертей, - а никто не похвастаетсЯ,
будто знает хоть нибудь об этой последней смерти и о разрушении тела, несущем гибель
душе, ибо такое ощущение никому из нас не доступно. ђаз это так, не следует нам
выказывать отвагу перед смертью; она просто безрассудна, такаЯ отвага, - ведь доказать,
что душа совершенно бессмертна и неуничтожима, мы не можем. Ђ раз не можем,
умирающий непременно будет боЯтьсЯ за свою душу, как бы, отделЯЯсь от тела на этот раз,
она не погибла окончательно.

     ‚ыслушав ‘иммиЯ и Љебета, мы все помрачнели. Џотом мы признавались друг другу, что
прежние доводы полностью нас убедили, а тут мы снова испытывали замешательство и
были полны недовериЯ не только к сказанному прежде, но и к тому, что нам еще
предстоЯло услышать. Њожет быть, это мы никуда не годны и не способны ни о чем
судить? €ли же сам вопрос не допускает Ясного ответа?

     ќхекрат. ЉлЯнусь богами, ”едон, Я вас отлично понимаю. Џослушал Я тебЯ, и вот что
примерно хочетсЯ мне сказать самому себе: "Љакому же доказательству мы теперь поверим,
если ‘ократ говорил так убедительно, и, однако же, все его рассуждениЯ поколеблены! „о
сих пор менЯ всегда особенно привлекал взглЯд на душу как на своего рода гармонию.
Љогда об этом зашла речь, мне словно напомнили, что Я давно держусь такого мнениЯ и
сам, и теперь снова, как бы с самого начала, мне до крайности нужно какое-нибудь иное
{28}
     доказательство, которое уверит менЯ, что душа умирает вместе с телом. Џродолжай, ради
‡евса! Љак ‘ократ вернулсЯ к своему доказательству? € был ли он заметно удручен - так
же как и вы - или же, напротив, спокойно помог вашему исследованию? € вполне ли
успешной была его помощь или не вполне? ђасскажи нам обо всем как можно точнее!

     ”едон. ‡наешь, ќхекрат, Я часто восхищалсЯ ‘ократом, но никогда не испытывал такого
восхищениЯ, как в тот раз. Ћн нашелсЯ, что ответить, но в этом нет еще, пожалуй, ничего
странного. …сли Я был восхищен сверх всЯкой меры, так это тем, во-первых, с какой
охотой, благожелательностью и даже удовольствием он встретил возражениЯ своих
молодых собеседников, далее, тем, как чутко подметил он наше уныние, вызванное их
доводами, и, наконец, как прекрасно он нас исцелил. Њы были точно воины, спасающиесЯ
бегством после поражениЯ, а он ободрил нас и повернул назад, чтобы вместе с ним и под
его руководительством внимательно исследовать все сначала.

     ќхекрат. Љак же именно?

     ”едон. ‘ейчас объЯсню. ‘лучилось так, что Я сидел справа от ‘ократа, подле самого ложа
     - на скамеечке - и потому гораздо ниже его. € вот, проведЯ рукой по моей голове и
пригладив волосы на шее - он часто играл моими волосами, - ‘ократ промолвил:

     - ‡автра, ”едон, ты, верно, острижешь эти прекрасные кудри?

     - Ѓоюсь, что так, ‘ократ, - отвечал Я.

     - Ќе станешь ты этого делать, если послушаешьсЯ менЯ.

     - Ћтчего же? - спросил Я.

     - „а оттого, что еще сегоднЯ и Я остригусь вместе с тобою, если наше доказательство
скончаетсЯ и мы не сумеем его оживить. Ѓудь Я на твоем месте и ускользни доказательство
у менЯ из рук, Я бы дал клЯтву, по примеру аргосцев, не отращивать волосы до тех пор,
пока не одержу победы в новом бою против доводов ‘иммиЯ и Љебета.

     - Ќо ведь, как говоритсЯ, против двоих даже ѓераклу не выстоЯть, - возразил Я.

     - ’огда кликни на помощь менЯ - Я буду твоим €олаем, пока день еще не погас.

     - Љонечно, кликну, только давай наоборот: Я буду €олаем, а ты ѓераклом.

     - ќто все равно, - сказал ‘ократ. - Ќо прежде всего давай остережемсЯ одной
опасности.

     - Љакой опасности? - спросил Я.

     - —тобы нам не сделатьсЯ ненавистниками всЯкого слова, как иные становЯтсЯ
человеконенавистниками, ибо нет большей беды, чем ненависть к слову. ђождаетсЯ она
таким же точно образом, как человеконенавистничество. Ђ им мы проникаемсЯ, если
сперва горЯчо и без всЯкого разбора доверЯем кому-нибудь и считаем его человеком
совершенно честным, здравым и надежным, но в скором времени обнаруживаем, что он
неверный, ненадежный и еще того хуже. Љто испытает это неоднократно, и в особенности
по вине тех, кого считал самыми близкими друзьЯми, тот в конце концов от частых обид
ненавидит уже всех подрЯд и ни в ком не видит ничего здравого и честного. ’ебе, верно,
случалось замечать, как это бывает.

     - Љонечно, случалось, - сказал Я.
     {29}
     - Ќо разве это не срам? - продолжал ‘ократ. - ђазве не Ясно, что мы приступаем к
людЯм, не владеЯ искусством их распознавать? ‚едь кто владеет этим искусством по-
настоЯщему, тот рассудит, что и очень хороших и очень плохих людей немного, а
посредственных - без числа.

     - Љак это? - спросил Я.

     - ’ак же точно, как очень маленьких и очень больших. —то встретишь реже, чем очень
большого или очень маленького человека или собаку и так далее? €ли что-нибудь очень
быстрое или медленное, безобразное или прекрасное, белое или черное? ђазве ты не
замечал, что во всех таких случаЯх крайности редки и немногочисленны, зато середина
заполнена в изобилии?

     - Љонечно, замечал, - сказал Я.

     - € если бы устроить состЯзание в испорченности, то и первейших негодЯев оказалось бы
совсем немного, не так ли?

     - Џохоже, что так, - сказал Я.

     - ‚от именно, - подтвердил он. - Ќо не в этом сходство между рассуждениЯми и
людьми - Я сейчас просто следовал за тобою, куда ты вел, - а в том, что иногда мы
поверим доказательству и признаем его истинным (хотЯ сами искусством рассуждать не
владеем), а малое времЯ спустЯ решим, что оно ложно, - когда по заслугам, а когда и
незаслуженно, и так не раз и не два. Ћсобенно, как ты знаешь, это бывает с теми, кто
любит отыскивать доводы и за и против чего бы то ни было: в конце концов они
начинают думать, будто стали мудрее всех на свете и одни только постигли, что нет
ничего здравого и надежного ни среди вещей, ни среди суждений, но что все решительно
испытывает приливы и отливы, точно воды …врипа, и ни на миг не остаетсЯ на месте.

     - „а, все, что ты сказал, - чистаЯ правда.

     - Ђ когда так, ”едон, было бы печально, если бы, узнав истинное, надежное и доступное
длЯ пониманиЯ доказательство, а затем встретившись с доказательствами такого рода, что
иной раз они представлЯютсЯ истинными, а иной раз ложными, мы стали бы винить не
себЯ самих и не свою неискусность, но от досады охотно свалили бы собственную вину на
доказательства и впредь, до конца дней упорно ненавидели бы и поносили рассуждениЯ,
лишив себЯ истинного знаниЯ бытиЯ.

     - „а, клЯнусь ‡евсом, - сказал Я, - это было бы очень печально.

     - €так, - продолжал он, - прежде всего охраним себЯ от этой опасности и не будем
допускать мысли, будто в рассуждениЯх вообще нет ничего здравого, скорее будем считать,
что это мы сами еще недостаточно здравы и надо мужественно искать полного
здравомыслиЯ: тебе и остальным - ради всей вашей дальнейшей жизни, мне же - ради
одной только смерти. ‘ейчас обстоЯтельства складываютсЯ так, что Я рискую показатьсЯ
вам не философом, а завзЯтым спорщиком, а это уже свойство полных невежд. Ћни, если
возникает разногласие, не заботЯтсЯ о том, как обстоит дело в действительности; как бы
внушить присутствующим свое мнение - вот что у них на уме. ‚ нынешних
обстоЯтельствах, мне кажетсЯ, Я отличаюсь от них лишь тем, что не присутствующих
стремлюсь убедить в правоте моих слов - разве что между прочим, - но самого себЯ,
чтобы убедитьсЯ до конца. ‚от мой расчет, дорогой друг, и поглЯди, какой своекорыстный
расчет: если то, что Я утверждаю, окажетсЯ истиной, хорошо, что Я держусь такого
убеждениЯ, а если длЯ умершего нет уже ничего, Я хотЯ бы не буду докучать
присутствующим своими жалобами в эти предсмертные часы, и, наконец, глупаЯ моЯ
выдумка тоже не сохранитсЯ среди живых - это было бы неладно, - но вскоре погибнет.
{30}
     ‚от как Я изготовилсЯ, ‘иммий и Љебет, чтобы приступить к доказательству. Ђ вы
послушайтесь менЯ и поменьше думайте о ‘ократе, но главным образом - об истине; и
если решите, что Я говорю верно, соглашайтесь, а если нет - возражайте, как только
сможете. Ђ не то смотрите - Я увлекусь и введу в обман разом и себЯ самого, и вас, а
потом исчезну, точно пчела, оставившаЯ в ранке жало.

     Ћднако ж вперед! ђаньше всего напомните мне, что говорили, - на случай, если Я что
забыл. ‘иммий, если не ошибаюсь, был в сомнении и в страхе, как бы душа, хотЯ она и
божественнее и прекраснее тела, все же не погибла первою - по той причине, что она
своего рода гармониЯ. Ђ Љебет, мне кажетсЯ, соглашаетсЯ со мною в том, что душа
долговечнее тела, но, по его мнению, никто не может быть уверен, что душа, после того
как сменит и сносит много тел, покидаЯ последнее из них, не погибает и сама; именно
гибель души и есть, собственно, смерть, потому что тело отмирает и гибнет непрестанно.
ќто или что другое нужно нам рассмотреть, Љебет и ‘иммий?

     Ћба отвечали, что именно это.

     - ‘кажите, - продолжал ‘ократ, - вы отвергаете все прежние доводы целиком или же
одни отвергаете, а другие нет?

     - Ћдни отвергаем, - отвечали они, - другие нет.

     - Ђ как насчет того утверждениЯ, что знание - это припоминание и что, если так, душа
наша непременно должна была где-то существовать, прежде чем попала в в оковы тела?

     - џ, - промолвил Љебет, - и тогда нашел это утверждение на редкость убедительным, и
сейчас ни в коем случае не хочу от него отказыватьсЯ.

     - € Я так считаю, - сказал ‘иммий, - и был бы очень изумлен, если бы мое мнение
вдруг переменилось.

     ’огда ‘ократ:

     - Ђ между тем, друг-фиванец, тебе придетсЯ его переменить, если ты останешьсЯ при
мысли, что гармониЯ - это нечто составное, а душа - своего рода гармониЯ, слагающаЯсЯ
из натЯжениЯ телесных начал. ‚едь ты едва ли и сам допустишь, что гармониЯ сложилась
и существовала прежде, нежели то, из чего ей предстоЯло сложитьсЯ. €ли все-таки
допустишь?

     - Ќикогда, ‘ократ! - воскликнул ‘иммий.

     - Ќо ты видишь, что именно это ты нечаЯнно и утверждаешь? ‚едь ты говоришь, что
душа существует до того, как воплотитсЯ в человеческом образе, а значит, она существует,
сложившись из того, что еще не существует. ‚едь гармониЯ совсем непохожа на то, чему
ты уподоблЯешь ее сейчас: наоборот, сперва рождаетсЯ лира, и струны, и звуки, пока еще
негармоничные, и лишь последней возникает гармониЯ и первой разрушаетсЯ. Љак же этот
новый твой довод будет звучать в лад с прежним?

     - Ќикак не будет, - отвечал ‘иммий.

     - Ђ ведь если какому доводу и следует звучать стройно и в лад, так уж тому, который
касаетсЯ гармонии.

     - „а, конечно, - согласилсЯ ‘иммий.

     - Ђ у тебЯ не выходит в лад, - сказал ‘ократ. - ’ак что глЯди, какой из двух доводов ты
выбираешь: что знание - это припоминание или что душа - гармониЯ.
{31}
     - Џервый, ‘ократ, несомненно, первый. ‚торой Я усвоил без доказательства,
соблазненный его правдоподобием и изЯществом, то есть так же, как обычно принимает
его большинство людей. Ќо Я прекрасно знаю, что доводы, доказывающие свою правоту
через правдоподобие, - это пустохвалы, и, если не быть настороже, они обманут тебЯ
самым жестоким образом. ’ак случаетсЯ и в геометрии, и во всем прочем. €ное дело -
довод о припоминании и знании: он строитсЯ на таком основании, которое заслуживает
довериЯ. ‘колько Я помню, мы говорили, что душа существует до перехода своего в тело с
такой же необходимостью, с какою ей принадлежит сущность, именуемаЯ бытием. ќто
основание Я принимаю как верное и достаточное и нимало в нем не сомневаюсь. Ђ если
так, Я, по-видимому, не должен признавать, что душа есть гармониЯ, кем бы этот взглЯд ни
высказывалсЯ - мною или еще кем-нибудь.

     - Ќу, так и что же, ‘иммий? Љак тебе кажетсЯ, может ли гармониЯ или любое другое
сочетание проЯвить себЯ как-то иначе, чем составные части, из которых оно складываетсЯ?

     - Ќикак не может.

     - ‘тало быть, как Я думаю, ни действовать само, ни испытывать воздействие как-нибудь
иначе, чем ни?

     ‘иммий согласилсЯ.

     - € значит, гармониЯ не может руководить своими составными частЯми, наоборот, она
должна следовать за ними?

     ‘иммий подтвердил.

     - € уж подавно ей и не двинутьсЯ, и не прозвучать вопреки составным частЯм, одним
словом, никакого противодействиЯ им не оказать?

     „а, ни малейшего.

     - Џойдем дальше. ‚сЯкаЯ гармониЯ по природе своей такова, какова настройка?

     - Ќе понимаю тебЯ.

     - Ќу, а если настройка лучше, полнее - допустим, что такое возможно, - то и гармониЯ
была бы гармонией в большей мере, а если хуже и менее полно, то в меньшей мере.

     - ‘овершенно верно.

     - Ђ к душе это приложимо, так чтобы хоть ненамного одна душа была лучше, полнее
другой или хуже, слабее именно как душа?

     - Ќикак не приложимо!

     - Џродолжим, ради ‡евса. Џро душу говорЯт, что одна обладает умом и добродетелью и
потому хороша, а другаЯ безрассудна, порочна и потому дурна. ‚ерно так говоритсЯ или
неверно?

     - „а, верно.

     - Ђ если душу считать гармонией, как нам обозначить то, что содержитсЯ в душах -
добродетель и порочность? Ќазовем первую еще одной гармонией, а вторую
дисгармонией? € про хорошую душу скажем, что она гармонична и, будучи сама
гармонией, несет в себе еще одну гармонию, а про другую - что она и сама
негармонична, и другой гармонии не содержит?
{32}
     - џ, право, не знаю, как отвечать, - промолвил ‘иммий. - Ћднако же Ясно: раз мы так
предположили, то и скажем что-нибудь вроде этого.

     - Ќо ведь мы уже признали, - продолжал ‘ократ, - что ни одна душа не может быть
более или менее душою, чем другаЯ, а это означает признать, что одна гармониЯ не может
быть более, полнее или же менее, слабее гармонией, чем другаЯ. ’ак?

     - €менно так.

     - Ђ что не есть гармониЯ более или менее, то не должно быть и настроено более или
менее. ‚ерно?

     - ‚ерно.

     - Ђ что не настроено более или менее, будет ли это причастно гармонии в большей или
меньшей степени, нежели что-то иное, или одинаково?

     - Ћдинаково.

     - ‡начит, душа, раз она всегда остаетсЯ самой собою и не бывает ни более ни менее
душою, чем другаЯ душа, не бывает и настроенной в большей или меньшей степени?

     - „а, не бывает.

     - € если так, [одна душа] не может быть причастна гармонии или дисгармонии более
полно, [чем другаЯ]?

     - ‚ыходит, что нет.

     - Ќо повторЯю, если так, может ли одна душа оказатьсЯ причастной порочности или
добродетели более полно, чем другаЯ? ‚едь мы признали, что порочность - это
дисгармониЯ, добродетель же - гармониЯ.

     - Ќикак не может.

     - Ђ еще вернее, пожалуй, - если быть последовательными - ни одна душа, ‘иммий,
порочности не причастна: ведь душа - это гармониЯ, а гармониЯ, вполне оставаЯсь самой
собою, то есть гармонией, никогда не будет причастна дисгармонии.

     - „а, конечно.

     - € душа не будет причастна порочности, поскольку она остаетсЯ доподлинно душою.

     - Њожно ли сделать такой вывод из всего, что было сказано?

     - €з нашего рассуждениЯ следует, что все души всех живых существ одинаково хороши,
коль скоро душам свойственно оставатьсЯ тем, что они есть, - душами.

     - Њне кажетсЯ, что так, ‘ократ.

     - Ќо кажетсЯ ли тебе это верным? ЉажетсЯ ли тебе, что мы пришли бы к такому выводу,
будь наше исходное положение - что душа это гармониЯ - верно?

     - Ќи в коем случае!

     - Џойдем дальше, - продолжал ‘ократ. - —то правит всем в человеке - душа,
особенности если она разумна, или что иное, как, по твоему?
{33}
     - Џо-моему, душа.

     - Ђ правит она, уступаЯ состоЯнию тела или противЯсь ему? џ говорю вот о чем: если,
например, у тебЯ жар и жажда, душа влечет тебЯ в другую сторону и не велит пить, если ты
голоден - не велит есть, и в тысЯче других случаев мы видим, как она действует вопреки
телу. ’ак или не так?

     - €менно так.

     - Ќо разве мы не согласились раньше, что душа, если это гармониЯ, всегда поет в лад с
тем, как натЯнуты, или отпущены, или звучат, или как-то еще размещены и расположены
составные части? ђазве мы не согласились, что душа следует за ними и никогда не
властвует?

     - „а, - отвечал ‘иммий, - согласились.

     - —то же получаетсЯ? ‚едь мы убеждаемсЯ, что она действует как раз наоборот -
властвует над всем тем, из чего, как уверЯют, она состоит, противитсЯ ему чуть ли не во
всем и в течение всей жизни всеми средствами подчинЯет своей власти и то сурово и
больно наказывает, заставлЯЯ исполнЯть предписаниЯ врача или учителЯ гимнастики, то
обнаруживает некоторую снисходительность, то грозит, то увещевает, обращаЯсь к
страстЯм, гневным порывам и страхам словно бы со стороны. ќто несколько напоминает
те стихи ѓомера, где он говорит об Ћдиссее:

     ‚ грудь он ударил себЯ и сказал раздраженному сердцу:
‘ердце, смирись; ты гнуснейшее вытерпеть силу имело...

     ђазве, по-твоему, у него сложились бы такие стихи, если бы он думал, что душа - это
гармониЯ, что ею руководЯт состоЯниЯ тела, а не наоборот - что она сама руководит и
властвует и что она гораздо божественнее любой гармонии? Љак тебе кажетсЯ?

     - ЉлЯнусь ‡евсом, ‘ократ, мне кажетсЯ, что ты прав!

     - ’огда, дорогой мой, нам никак не годитсЯ утверждать, будто душа - своего рода
гармониЯ: так мы, пожалуй, разойдемсЯ и с божественным ѓомером, и с самими собою.

     - ‚ерно, - подтвердил он.

     - ‚от и прекрасно, - сказал ‘ократ. - ”иванскую ѓармонию мы как будто
умилостивили. ’еперь очередь Љадма, Љебет. Љак нам приобрести его благосклонность,
какими доводами?

     - Њне кажетсЯ, ты найдешь как, - отозвалсЯ Љебет. - ‚о всЯком случае, твои
возражениЯ против гармонии менЯ просто восхитили - настолько они были
неожиданны. ‘лушаЯ ‘иммиЯ, когда он говорил о своих затруднениЯх, Я все думал:
неужели кто-нибудь сумеет справитьсЯ с его доводами? € мне было до крайности странно,
когда он не выдержал и первого твоего натиска. ’ак что Я бы не удивилсЯ, если бы та же
участь постигла и Љадмовы доводы.

     - Ђх, милый ты мой, - сказал ‘ократ, - не надо громких слов - как бы кто не
испортил наше рассуждение еще раньше, чем оно началось. ‚прочем, об этом позаботитсЯ
божество, а мы по-гомеровски вместе пойдем и посмотрим, дело ли ты говоришь.

     —то ты хочешь выЯснить? ѓлавное, если Я не ошибаюсь, вот что. ’ы требуешь
доказательства, что душа наша неуничтожима и бессмертна: в противном случае, говоришь
ты, отвага философа, которому предстоит умереть и который полон бодрости и
спокойствиЯ, полагаЯ, что за могилою он найдет блаженство, какого не мог бы обрести,
{34}
     если бы прожил свою жизнь иначе, - его отвага безрассудна и лишена смысла. Џусть мы
обнаружили, что душа сильна и богоподобна, что она существовала и до того, как мы
родились людьми, - все это, по-твоему, свидетельствует не о бессмертии души, но лишь
о том, что она долговечна и уже существовала где-то в прежние времена неизмеримо
долго, многое постигла и многое совершила. Ќо к бессмертию это ее нисколько не
приближает, напротив, само вселение ее в человеческое тело было длЯ души началом
гибели, словно болезнь. ‘корбЯ проводит она эту свою жизнь, чтобы под конец погибнуть
в том, что зоветсЯ смертью. € совершенно безразлично, утверждаешь ты, войдет ли она в
тело раз или много раз, по крайней мере длЯ наших опасений: если только человек не
лишен рассудка, он непременно должен опасатьсЯ - ведь он не знает, бессмертна ли
душа, и не может этого доказать.

     ‚от, сколько помнитсЯ, то, что ты сказал, Љебет. џ повторЯю это нарочно, чтобы ничего не
пропустить и чтобы ты мог что-нибудь прибавить или убавить, если пожелаешь.

     Ђ Љебет в ответ:

     - Ќет, ‘ократ, сейчас Я ничего не хочу ни убавлЯть, ни прибавлЯть. ќто все, что Я сказал.

     ‘ократ задумалсЯ и надолго умолк. Џотом начал так:

     - Ќе простую задачу задал ты, Љебет. —тобы ее решить, нам придетсЯ исследовать
причину рождениЯ и разрушениЯ в целом. € если ты не против, Я расскажу тебе о том, что
приключилось со мной во времЯ такого исследованиЯ. …сли что из этого рассказа
покажетсЯ тебе полезным, ты сможешь использовать это длЯ подкреплениЯ твоих взглЯдов.

     - Љонечно, Я не против, - ответил Љебет.

     [Ђргумент четвертый: теориЯ души как эйдоса жизни]

     - ’огда послушай. ‚ молодые годы, Љебет, у менЯ была настоЯщаЯ страсть к тому виду
мудрости, который называют познанием природы. Њне представлЯлось чем-то
возвышенным знать причины каждого ЯвлениЯ - почему что рождаетсЯ, почему погибает
и почему существует. € Я часто бросалсЯ из крайности в крайность и вот какого рода
вопросы задавал себе в первую очередь: когда теплое и холодное вызывают гниение, не
тогда ли как судили некоторые, образуютсЯ живые существа? —ем мы мыслим - кровью,
воздухом или огнем? €ли же ни тем, ни другим и ни третьим, а это наш мозг вызывает
чувство слуха, в зрениЯ, и обонЯниЯ, а из них возникают памЯть и представление, а из
памЯти и представлениЯ, когда они приобретут устойчивость, возникает знание?

     ђазмышлЯл Я и о гибели всего этого, и о переменах, которые происходЯт в небе и на ‡емле,
и все длЯ того, чтобы в конце концов счесть себЯ совершенно непригодным к такому
исследованию. ‘ейчас Я приведу тебе достаточно веский довод. „о тех пор Я кое-что знал
Ясно - так казалось и мне самому, и остальным, - а теперь, из-за этих исследований, Я
окончательно ослеп и утратил даже то знание, что имел прежде, - например, среди
многого прочего перестал понимать, почему человек растет. Џрежде Я думал, что это
каждому Ясно: человек растет потому, что ест и пьет. ЊЯсо прибавлЯетсЯ к мЯсу, кости - к
костЯм, и так же точно, по тому же правилу, всЯкаЯ часть [пищи] прибавлЯетсЯ к
родственной ей части человеческого тела и впоследствии малаЯ величина становитсЯ
большою. ’ак малорослый человек делаетсЯ крупным. ‚от как Я думал прежде. Џравильно,
по-твоему, или нет?

     - Џо-моему, правильно, - сказал Љебет.

     - €ли еще. …сли высокий человек, стоЯ рЯдом с низкорослым, оказывалсЯ головою выше,
то никаких сомнений это у менЯ не вызывало. € два конЯ рЯдом - тоже. €ли еще
наглЯднее: десЯть мне казалось больше восьми потому, что к восьми прибавлЯетсЯ два, а
вещь в два локтЯ длиннее вещи в один локоть потому, что превосходит ее на половину
собственной длины.
     {35}
     - Ќу, хорошо, а что ты думаешь обо всем этом теперь? - спросил Љебет.

     - ’еперь, клЯнусь ‡евсом, - сказал ‘ократ, - Я далек от мысли, будто знаю причину
хотЯ бы одной из этих вещей. џ не решаюсь судить даже тогда, когда к единице
прибавлЯют единицу, - то ли единица, к которой прибавили другую, стала двумЯ, то ли
прибавлЯемаЯ единица и та, к которой прибавлЯют, вместе становЯтсЯ двумЯ через
прибавление одной к другой. Џока каждаЯ из них была отдельно от другой, каждаЯ
оставалась единицей и двух тогда не существовало, но вот они сблизились, и Я спрашиваю
себЯ: в этом ли именно причина возникновениЯ двух - в том, что произошла встреча,
вызваннаЯ взаимным сближением? € если кто разделЯет единицу, Я не могу больше
верить, что двойка поЯвлЯетсЯ именно по этой причине - через разделение, ибо тогда
причина будет как раз противоположной причине образованиЯ двух: только что мы
утверждали, будто единицы взаимно сближаютсЯ и прибавлЯютсЯ одна к другой, а теперь
говорим, что одна от другой отделЯетсЯ и отнимаетсЯ! € Я не могу уверить себЯ, будто
понимаю, почему и как возникает единица или что бы то ни было иное - почему оно
возникает, гибнет или существует. Љороче говорЯ, этот способ исследованиЯ мне
решительно не нравитсЯ, и Я выбираю себе наугад другой.

     Ќо однажды мне кто-то рассказал, как он вычитал в книге Ђнаксагора, что всему в мире
сообщает порЯдок и всему служит причиной “м; и эта причина мне пришлась по душе, Я
подумал, что это прекрасный выход из затруднений, если всему причина - “м. џ решил,
что если так, то “м-устроитель должен устраивать все наилучшим образом и всЯкую вещь
помещать там, где ей всего лучше находитьсЯ. € если кто желает отыскать причину, по
которой что-либо рождаетсЯ, гибнет или существует, ему следует выЯснить, как лучше
всего этой вещи существовать, действовать или самой испытывать какое-либо
воздействие. €сходЯ из этого рассуждениЯ, человеку не нужно исследовать ни в себе, ни в
окружающем ничего иного, кроме самого лучшего и самого совершенного. Љонечно, он
непременно должен знать и худшее, ибо знание лучшего и знание худшего - это одно и то
же знание. ђассудивши так, Я с удовольствием думал, что нашел в Ђнаксагоре учителЯ,
который откроет мне причину бытиЯ, доступную моему разуму, и прежде всего расскажет,
плоскаЯ ли ‡емлЯ или круглаЯ, а рассказавши, объЯснит необходимую причину - сошлетсЯ
на самое лучшее, утверждаЯ, что ‡емле лучше всего быть именно такой, а не какой-нибудь
еще. € если он скажет, что ‡емлЯ находитсЯ в центре [мира], объЯснит, почему ей лучше
быть в центре. …сли он откроет мне все это, думал Я, Я готов не искать причины иного
рода. „а, Я был готов спросить у него таким же образом о ‘олнце, ‹уне и звездах - о
скорости их движениЯ относительно друг друга, об их поворотах и обо всем остальном,
что с ними происходит: каким способом каждое из них действует само или подвергаетсЯ
воздействию. џ ни на миг не допускал мысли, что, назвавши их устроителем “м,
Ђнаксагор может ввести еще какую-то причину помимо той, что им лучше всего быть в
таком положении, в каком они и находЯтсЯ. џ полагал, что, определив причину каждого из
них и всех вместе, он затем объЯснит, что всего лучше длЯ каждого и в чем их общее благо.
€ эту свою надежду Я не отдал бы ни за что! ‘ величайшим рвением принЯлсЯ Я за книги
Ђнаксагора, чтобы поскорее их прочесть и поскорее узнать, что же всего лучше и что хуже.

     Ќо с вершины изумительной этой надежды, друг Љебет, Я стремглав полетел вниз, когда,
продолжаЯ читать, увидел, что “м у него остаетсЯ без всЯкого применениЯ и что порЯдок
вещей вообще не возводитсЯ ни к каким причинам, но приписываетсЯ - совершенно
нелепо - воздуху, эфиру, воде и многому иному. Ќа мой взглЯд, это все равно, как если бы
кто сперва объЯвил, что всеми своими действиЯми ‘ократ обЯзан “му, а потом,
принЯвшись объЯснЯть причины каждого из них в отдельности, сказал: "‘ократ сейчас
сидит здесь потому, что его тело состоит из костей и сухожилий и кости твердые и
отделены одна от другой сочленениЯми, а сухожилиЯ могут натЯгиватьсЯ и расслаблЯтьсЯ и
окружают кости - вместе с мЯсом и кожею, котораЯ все охватывает. € так как кости
свободно ходЯт в своих суставах, сухожилиЯ, растЯгиваЯсь и напрЯгаЯсь, позволЯют
‘ократу сгибать ноги и руки. ‚от по этой-то причине он и сидит теперь здесь,
согнувшись". € длЯ беседы нашей можно найти сходные причины - голос, воздух, слух и
тысЯчи иных того же рода, пренебрегши истинными причинами - тем, что, раз уж
{36}
     афинЯне почли за лучшее менЯ осудить, Я в свою очередь счел за лучшее сидеть здесь, счел
более справедливым остатьсЯ на месте и понести то наказание, какое они назначат. „а,
клЯнусь собакой, эти жилы и эти кости уже давно, Я думаю, были бы где-нибудь в Његарах
или в Ѓеотии, увлеченные ложным