”ридрих Ќицше. Ecce Homo, как становЯтсЯ самим собой

Ћцените этот текст:
”ридрих Ќицше. Ecce Homo, как становЯтсЯ самим собой

     Ќицше датировал поЯвление книги промежутком от 15 октЯбрЯ (днём  своего
рождениЯ)до  4  ноЯбрЯ  1888  г., однако  работа над текстом продолжалась  в
течение всего уже столь  короткого срока отведённой ему сознательной жизни -
последний отрывок, принадлежащий  к "Ecce  Homo",  датирован 2 ЯнварЯ,  т.е.
днём, предществующим катастрофе. Ћ  приведении  в порЯдок  всего  материала,
разумеетсЯ,  не  могло   быть  и  речи;  этим  занЯлсЯ  Ђрхив   в   лице  ќ.
”ёрстер-Ќицше, сестры писателЯ, и Џ. ѓаста.
     ђукопись  увидела свет  в  1908 г. ‘пустЯ 53 года,  в 1961 году,  ќ. ”.
Џодаху  путём тщательной работы в Ђрхиве  Ќицше удалось восстановить  полный
текст в хронологической  последовательности  отрывков. ђезультаты  оказались
самыми неожиданными:  выЯснилось, что самой книги просто не существует и что
речь  идёт   о  серии  многочисленных  вариантов  и  параллелей,  так  и  не
дождавшихсЯ   последней  авторской  правки  и  композиции.  ’ем   не  менее,
значимость этой  публикации и относительнаЯ цельность традиционного  изданиЯ
позволЯет всё-таки включить это сочинение  в раздел книг  Ќицше, хотЯ  и  на
самой грани, за которой начинаетсЯ раздел чернового наследиЯ.
     Џроизведение публикуетсЯ  по  изданию: ”ридрих  Ќицше, сочинениЯ в  2-х
томах, том 2, издательство "Њысль", Њосква 1990.
     Џеревод - ћ. Њ. Ђнтоновского.



Џђ…„€‘‹Ћ‚€…
     1
     ‚ предвидении, что не далёк  тот день, когда Я должен  буду подвергнуть
человечество испытанию  более тЯжкому, чем все  те,  каким  оно подвергалось
когда-либо, Я считаю необходимым сказать, кто Я. ‡нать это в сущности не так
трудно, ибо  Я  не раз  "свидетельствовал о  себе". Ќо  несоответствие между
величием моей задачи и ничтожеством моих современников проЯвилось в том, что
менЯ не слышали и даже не видели. џ живу на свой собственный кредит, и, быть
может, то,  что  Я  живу,  -  один  предрассудок?..  Њне  достаточно  только
поговорить с каким-нибудь "культурным"  человеком, проведшим  лето в ‚ерхнем
ќнгадине,  чтобы убедитьсЯ,  что  Я не живу... Џри этих  условиЯх  возникает
обЯзанность, против которой в сущности  возмущаетсЯ моЯ обычнаЯ сдержанность
и  ещё  больше  гордость   моих  инстинктов,  именно   обЯзанность  сказать:
‚ыслушайте менЯ! ибо Я такой-то и  такой-то. Џрежде всего не смешивайте менЯ
с другими!
     2
     џ, например, вовсе не  пугало, не моральное чудовище, - Я даже  натура,
противоположнаЯ   той  породе   людей,  которую  до  сих  пор  почитали  как
добродетельную.  Њежду нами, как мне  кажетсЯ, именно это составлЯет предмет
моей гордости.  џ  ученик  философа  „иониса,  Я  предпочёл  бы скорее  быть
сатиром,  чем свЯтым. Ќо прочтите-ка это сочинение. Ѓыть может, оно не имеет
другого смысла, как объЯснить названную  противоположность в более светлой и
доброжелательной  форме. "“лучшить" человечество - было  бы последним, что Я
мог бы  обещать. џ не создаю новых идолов; пусть научатсЯ у древних, во  что
обходЯтсЯ глинЯные  ноги.  Њоё  ремесло скорее  -  низвергать  идолов -  так
называю Я  "идеалы". ‚  той  мере,  в какой выдумали мир идеальный, отнЯли у
реальности её ценность,  её  смысл, её истинность... "Њир истинный"  и  "мир
кажущийсЯ" - по-немецки: мир изолганный и реальность... ‹ожь идеала  была до
сих  пор   проклЯтием,  тЯготевшим  над  реальностью,   само   человечество,
проникаЯсь этой  ложью, извращалось вплоть до глубочайших  своих инстинктов,
до обоготворениЯ  ценностей, обратных тем, которые обеспечивали бы развитие,
будущность, высшее право на будущее.
     3
     - ’от, кто умеет дышать воздухом моих сочинений, знает, что  это воздух
высот,  здоровый  воздух.  Ќадо  быть созданным  длЯ  него,  иначе  рискуешь
простудитьсЯ.  ‹ёд  вблизи,  чудовищное  одиночество  -  но  как  безмЯтежно
покоЯтсЯ  все вещи в свете днЯ! как  легко дышитсЯ!  сколь многое чувствуешь
ниже  себЯ! -  ”илософиЯ, как Я её  до сих  пор  понимал  и  переживал, есть
добровольное пребывание среди льдов и горных высот,  искание всего странного
и загадочного  в существовании, всего, что было до сих пор гонимого моралью.
„олгий  опыт, приобретённый мною в этом странствовании по запретному, научил
менЯ  смотреть иначе, чем могло быть желательно, на причины, заставлЯвшие до
сих пор  морализировать  и создавать  идеалы. Њне открылась  скрытаЯ историЯ
философов, психологиЯ их великих имён. - ’а степень истины, какую только дух
переносит, та степень истины, до которой только и дерзает дух, - вот что всё
больше и больше становилось длЯ менЯ настоЯщим мерилом ценности. ‡аблуждение
(вера  в  идеал)  не  есть  слепота,  заблуждение  есть  трусость...  ‚сЯкое
завоевание, всЯкий шаг вперёд в познании вытекает из  мужества, из строгости
к  себе,  из  чистоплотности  в отношении себЯ... џ  не отвергаю идеалов,  Я
только  надеваю  в  их  присутствии  перчатки...  Nitimur  in vetitum:  этим
знамением  некогда  победит  моЯ  философиЯ,  ибо  до  сих  пор основательно
запрещалась только истина.
     4
     -  ‘реди моих сочинений мой ‡аратустра занимает особое место. €м сделал
Я человечеству  величайший дар из всех сделанных ему до сих пор. ќта книга с
голосом, звучащим над тысЯчелетиЯми, есть  не  только самаЯ  высокаЯ  книга,
котораЯ  когда-либо  существовала,  настоЯщаЯ книга горного воздуха  - самый
факт человек  лежит  в  чудовищной дали  ниже её  -  она также  книга  самаЯ
глубокаЯ, рождённаЯ из самых сокровенных недр истины, неисчерпаемый колодец,
откуда всЯкое погрузившеесЯ ведро возвращаетсЯ на  поверхность полным золота
и  доброты.  ‡десь  говорит не  "пророк",  не  какой-нибудь  из тех  ужасных
гермафродитов болезни и воли к власти, которые зовутсЯ основателЯми религий.
Ќадо прежде  всего  правильно  вслушатьсЯ в голос,  исходЯщий из этих уст, в
этот халкионический тон, чтобы не ошибитьсЯ  в значении его мудрости. "‘амые
тихие слова - те, что приносЯт бурю. Њысли, приходЯщие как голубь, управлЯют
миром". -
     Џлоды падают со смоковниц, они сочны  и  сладки;  и, пока  они  падают,
сдираетсЯ краснаЯ кожица их. џ северный ветер длЯ спелых плодов.
     ’ак, подобно плодам смоковницы, падают  к вам  эти наставлениЯ,  друзьЯ
мои; теперь пейте их сок и ешьте их сладкое мЯсо! Ћсень вокруг нас, и чистое
небо, и времЯ после полуднЯ. -
     ‡десь говорит  не  фанатик,  здесь не "проповедуют", здесь  не  требуют
веры: из бесконечной полноты света и глубины счастьЯ падает каплЯ за каплей,
слово за  словом  - нежнаЯ  медленность есть темп этих речей.  Џодобные речи
доходЯт  только  до самых  избранных; быть  здесь слушателем  - несравненное
преимущество;  не  всЯкий имеет  уши  длЯ  ‡аратустры...  ’ем  не  менее  не
соблазнитель  ли ‡аратустра?.. Ќо  что же говорит он сам, когда в первый раз
опЯть  возвращаетсЯ  к своему  одиночеству? ЏрЯмо противоположное тому,  что
сказал бы в  этом случае какой-нибудь  "мудрец", "свЯтой", "спаситель  мира"
или какой-нибудь decadent... Ћн не только говорит иначе, он и сам иной...
     “ченики мои, теперь ухожу Я один! “ходите теперь и вы, и тоже одни! ’ак
хочу Я.
     “ходите от  менЯ  и защищайтесь от  ‡аратустры!  Ђ ещё лучше: стыдитесь
его! Ѓыть может, он обманул вас.
     —еловек  познаниЯ  должен  не  только  любить  своих врагов,  но  уметь
ненавидеть даже своих друзей.
     Џлохо отплачивает тот учителю, кто навсегда остаётсЯ только учеником. €
почему не хотите вы ощипать венок мой?
     ‚ы уважаете менЯ; но что будет, если когда-нибудь падёт  уважение ваше?
Ѓерегитесь, чтобы статуЯ не убила вас!
     ‚ы говорите, что верите в ‡аратустру? Ќо что  толку в ‡аратустре?  ‚ы -
верующие в менЯ; но что толку во всех верующих!
     ‚ы  ещё  не искали себЯ, когда нашли менЯ. ’ак поступают все  верующие;
потому-то вера так мало значит.
     ’еперь Я велю вам потерЯть менЯ и  найти себЯ;  и  только когда вы  все
отречетесь от менЯ, Я вернусь к вам...
     ”ридрих Ќицше
     ‚  тот совершенный день, когда все достигает зрелости и  не одни только
виноградные грозди краснеют, упал луч солнца  и на мою  жизнь:  Я  оглЯнулсЯ
назад, Я посмотрел вперед, и никогда не видел Я сразу столько хороших вещей.
Ќе напрасно  хоронил  Я сегоднЯ  мой  сорок четвертый год, у менЯ было право
хоронить  его - что  было в нем  жизненно, было  спасено, стало бессмертным.
ЏерваЯ  книга Џереоценки всех ценностей, Џесни ‡аратустры,  ‘умерки  идолов,
моЯ попытка  философствовать молотом -  сплошные дары,  принесенные мне этим
годом, даже его последней четвертью! Џочему же мне не  быть благодарным всей
своей жизни? - €так, Я рассказываю себе свою жизнь.


ЏЋ—…Њ“ џ ’ЂЉ Њ“„ђ
     ‘частье моего  существованиЯ, его уникальность лежит, быть может, в его
судьбе: выражаЯсь в форме загадки, Я умер уже  в качестве моего отца,  но  в
качестве моей матери Я еще живу и старею. ќто двойственное происхождение как
бы  от  самой  высшей  и  от  самой  низшей  ступени  на  лестнице  жизни  -
одновременно  и  decadent,  и начало  - всего лучше  объЯснЯет, быть  может,
отличительную  длЯ менЯ  нейтральность,  беспартийность  в  отношении  общей
проблемы жизни. “ менЯ более тонкое, чем у кого другого,  чутье восходЯщей и
нисходЯщей эволюции; в этой  области Я  учитель par exellence -  Я знаю ту и
другую, Я  воплощаю ту  и другую. - Њой отец умер тридцати шести лет: он был
хрупким,  добрым  и  болезненным  существом,  которому  суждено было  пройти
бесследно, -  он был скорее добрым воспоминанием  о жизни, чем самой жизнью.
…го существование пришло в упадок в том же году, что и мое: в тридцать шесть
лет Я опустилсЯ до самого низшего предела своей витальности -  Я еще жил, но
не видел на расстоЯнии трех шагов впереди себЯ. ‚ то времЯ - это было в 1879
году - Я покинул профессуру в Ѓазеле,  прожил летом как тень в ‘анкт-Њорице,
а следующую  зиму, самую бедную солнцем  зиму  моей жизни, провел как тень в
Ќаумбурге. ќто был  мой минимум: "‘транник  и его тень" возник тем временем.
Ѓез сомнениЯ, Я знал тогда толк в тенЯх... ‚ следующую зиму, мою первую зиму
в  ѓенуе, то смЯгчение  и одухотворение,  которые  почти обусловлены крайним
оскудением в крови и мускулах, создали "“треннюю зарю". ‘овершеннаЯ Ясность,
прозрачность, даже чрезмерность духа, отразившиесЯ в названном произведении,
уживались во мне не только с  самой глубокой физиологической слабостью, но и
с  эксцессом чувства боли.  ‘реди  пытки  трехдневных  непрерывных  головных
болей,  сопровождавшихсЯ  мучительной рвотой со слизью,  Я обладал  Ясностью
диалектика par  exellence, очень хладнокровно размышлЯл о вещах, длЯ которых
в более здоровых  условиЯх  не нашел  бы в себе  достаточно  утонченности  и
спокойствиЯ,  не  нашел  бы  дерзости скалолаза. Њои читатели,  должно быть,
знают, до какой степени Я считаю диалектику симптомом декаданса, например, в
самом  знаменитом случае:  в  случае ‘ократа.  - ‚се  болезненные  нарушениЯ
интеллекта, даже  полуобморок,  следующий за лихорадкою, оставались  до сего
времени совершенно чуждыми  длЯ  менЯ вещами,  о природе  которых  Я впервые
узнал лишь  научным  путем. ЊоЯ  кровь  бежит  медленно. Ќикому  никогда  не
удавалось  обнаружить  у  менЯ  жар.  Ћдин  врач,  долго  лечивший менЯ  как
нервнобольного, сказал наконец: "Ќет! больны не ‚аши нервы, Я сам лишь болен
нервами". Љонечно, хотЯ  этого  и  нельзЯ доказать,  во мне  есть  частичное
вырождение;  мой  организм  не  поражен никакой  гастрической  болезнью,  но
вследствие общего истощениЯ Я страдаю  крайней слабостью желудочной системы.
Ѓолезнь глаз, доводившаЯ менЯ  подчас  почти до слепоты, была не причиной, а
только   следствием;   всЯкий  раз,  как   возрастали  мои  жизненные  силы,
возвращалось ко мне в известной степени и зрение. - „линный, слишком длинный
рЯд лет означает у менЯ выздоровление - он означает, к сожалению, и обратный
кризис,  упадок,  периодичность известного  рода  decadence. Ќужно ли  после
этого говорить, что Я  испытан  в вопросах  decadence? џ  прошел его во всех
направлениЯх, взад  и  вперед. ‘амо это  филигранное искусство схватывать  и
понимать вообще, этот указатель nuances, эта психологиЯ оттенков и изгибов и
все, что  образует мою особенность, все  это  было  тогда  впервые изучено и
составило  истинный дар  того  времени,  когда все  во мне  утончилось, само
наблюдение и  все органы  наблюдениЯ. ђассматривать с точки  зрениЯ больного
более здоровые  понЯтиЯ  и ценности, и  наоборот,  с  точки зрениЯ полноты и
самоуверенности  более   богатой  жизни  смотреть   на  таинственную  работу
инстинкта  декаданса  -   таково   было   мое  длительное  упражнение,   мой
действительный опыт, и если в чем, так именно в этом Я стал мастером. ’еперь
у  менЯ  есть  опыт,  опыт  в  том, чтобы  перемещать  перспективы:  главное
основание,   почему  одному  только  мне,  пожалуй,  стала  вообще  доступна
"переоценка ценностей". -
     2
     …сли  исключить,  что Я decadent,  Я еще  и его  противоположность. Њое
доказательство, между  прочим,  состоит  в том,  что  Я  всегда инстинктивно
выбирал  верные средства против болезненных  состоЯний:  тогда  как decadent
всегда выбирает вредные длЯ себЯ средства. Љак summa summarum, Я был здоров;
как частность, как специальный случай, Я был decadent. ќнергиЯ к абсолютному
одиночеству, отказ от  привычных  условий  жизни, усилие  над  собою,  чтобы
больше не заботитьсЯ о себе, не служить себе и не позволЯть себе лечитьсЯ, -
все это обнаруживает безусловный инстинкт-уверенность в понимании, что  было
тогда  прежде  всего необходимо. џ сам взЯл себЯ в  руки, Я сам  сделал себЯ
наново здоровым: условие длЯ  этого  -  всЯкий физиолог  согласитсЯ с этим -
быть  в  основе  здоровым.  ‘ущество типически  болезненное не  может  стать
здоровым, и еще меньше может сделать себЯ здоровым; длЯ типически здорового,
напротив, болезнь может даже быть энергичным стимулом  к жизни, к  продлению
жизни. ’ак  фактически представлЯетсЯ мне теперь этот долгий период болезни:
Я  как  бы вновь  открыл жизнь, включил себЯ  в нее, Я находил вкус во  всех
хороших  и  даже  незначительных  вещах, тогда  как  другие  не легко  могут
находить в них  вкус, -  Я сделал из  моей воли  к здоровью,  к  жизни,  мою
философию... Џотому что - и это надо отметить -  Я перестал быть пессимистом
в годы моей  наименьшей  витальности: инстинкт самовосстановлениЯ  воспретил
мне философию нищеты и уныниЯ... Ђ в чём проЯвлЯетсЯ в сущности удачность! ‚
том,  что удачный человек приЯтен нашим внешним  чувствам, что он вырезан из
дерева твёрдого, нежного и  вместе с тем благоухающего. …му  нравитсЯ только
то, что  ему полезно;  его  удовольствие, его  желание  прекращаетсЯ,  когда
переступаетсЯ   мера  полезного.  Ћн  угадывает  целебные   средства  против
повреждений, он  обращает в  свою  пользу  вредные  случайности;  что его не
губит, делает  его сильнее.  Ћн инстинктивно собирает  из всего, что  видит,
слышит,  переживает,  свою сумму:  он  сам есть принцип  отбора,  он  многое
пропускает мимо. Ћн всегда в своём обществе, окружён  ли  он книгами, людьми
или  ландшафтами;  он  удостаивает чести,  выбираЯ,  допускаЯ,  доверЯЯ.  Ћн
реагирует на всЯкого рода раздражениЯ медленно, с тою медленностью,  которую
выработали в нём долгаЯ осторожность и намереннаЯ гордость,  - он испытывает
раздражение, которое приходит к  нему, но он  далёк от того,  чтобы идти ему
навстречу. Ћн  не  верит  ни  в "несчастье",  ни  в "вину"; он справлЯетсЯ с
собою,  с  другими, он  умеет забывать,  -  он достаточно силён,  чтобы  всё
обращать себе на благо. Ќу что ж, Я есмь  противоположность decadent: ибо  Я
только что описал себЯ.
     3
     ќтот  двойной рЯд опытов,  эта доступность  в мнимо разъединённые  миры
повторЯетсЯ  в моей натуре  во  всех отношениЯх - Я  двойник, у менЯ есть  и
"второе"  лицо  кроме  первого.  €,  должно  быть,  ещё и третье...  “же моё
происхождение  позволЯет   мне   проникать  взором   по  ту   сторону   всех
обусловленных только местностью, только национальностью перспектив;  мне  не
стоит  никакого  труда быть  "добрым европейцем". ‘ другой стороны, Я, может
быть,  больше немец,  чем им  могут  быть нынешние  немцы, простые имперские
немцы,  -  Я  последний  антиполитический немец.  € однако,  мои предки были
польские дворЯне: от них в моём теле много расовых  инстинктов, кто знает? в
конце концов даже и liberum veto. Љогда  Я думаю о том, как часто обращаютсЯ
ко мне в  дороге как к полЯку даже сами полЯки, как  редко менЯ принимают за
немца, может  показатьсЯ, что Я принадлежу  лишь к краплёным немцам.  Ћднако
моЯ мать, ”ранциска ќлер, во всЯком случае нечто очень немецкое; так же  как
и моЯ бабка с отцовской  стороны, ќрдмута Љраузе. ЏоследнЯЯ провела всю свою
молодость  в добром старом ‚еймаре, не  без общениЯ с кругом ѓёте.  …ё брат,
профессор богословиЯ Љраузе  в Љенигсберге, был призван после смерти ѓердера
в  ‚еймар в  качестве  генерал-суперинтенданта. ‚озможно, что их  мать,  моЯ
прабабка,  фигурирует под именем "Њутген"  в дневнике юного ѓёте. Ћна  вышла
замуж вторично  за  суперинтенданта Ќицше в  ќйленбурге; в  тот день великой
войны  1813  года,  когда Ќаполеон  со своим генеральным  штабом вступил  10
октЯбрЯ  в  ќйленбург, она  разрешилась от бремени. Ћна, как  саксонка, была
большой почитательницей Ќаполеона;  возможно, что это перешло и ко мне.  Њой
отец,  родившийсЯ в  1813  году,  умер в  1849. „о вступлениЯ в  обЯзанности
приходского свЯщенника  общины  ђёккен близ ‹ютцена он жил  несколько  лет в
Ђльтенбургском  дворце  и  был  там  преподавателем  четырёх  принцесс.  …го
ученицами  были  ганноверскаЯ  королева,  жена  великого кнЯзЯ  Љонстантина,
великаЯ герцогинЯ  ЋльденбургскаЯ и принцесса ’ереза  ‘аксен-ЂльтенбургскаЯ.
Ћн   был   преисполнен  глубокого   благоговениЯ  перед   прусским   королём
”ридрихом-‚ильгельмом IV, от  которого  и получил церковный приход;  событиЯ
1848 года  чрезвычайно опечалили  его.  џ  сам, рождённый  в  день  рождениЯ
названного королЯ, 15 октЯбрЯ, получил, как и следовало,  имЯ ѓогенцоллернов
- ”ридрих  ‚ильгельм. Ћдну выгоду во всЯком  случае представлЯл  выбор этого
днЯ: день моего рождениЯ был в  течение всего моего детства  праздником. - џ
считаю большим  преимуществом  то, что у  менЯ был такой  отец:  мне кажетсЯ
также, что этим  объЯснЯютсЯ все другие мои преимущества - за вычетом жизни,
великого  утверждениЯ жизни. Џрежде всего  то, что  Я вовсе  не  нуждаюсь  в
намерении, а лишь в простом выжидании, чтобы невольно вступить в мир высоких
и  хрупких вещей: Я  там дома, моЯ  сокровеннейшаЯ  страсть  становитсЯ  там
впервые свободной. ’о, что Я заплатил за это преимущество почти ценою жизни,
не  есть, конечно,  несправедливаЯ сделка. - —тобы только понЯть что-либо  в
моём ‡аратустре, надо, быть  может, находитьсЯ в тех же условиЯх, что и Я, -
одной ногой стоЯть по ту сторону жизни...
     4
     џ никогда не  знал искусства восстанавливать против себЯ - этим Я также
обЯзан моему несравненному отцу,  - в  тех даже случаЯх, когда это  казалось
мне  крайне важным. џ даже, как  бы  не по-христиански ни выглЯдело  это, не
восстановлен против самого  себЯ; можно  вращать  мою  жизнь  как угодно,  и
редко,   в   сущности   один    только   раз,    будут   обнаружены    следы
недоброжелательства  ко мне,  -  но, пожалуй, найдетсЯ слишком  много следов
доброй воли...  Њои опыты даже с теми, над которыми все производЯт неудачные
опыты, говорЯт без исключениЯ в  их пользу; Я приручаю всЯкого  медведЯ; Я и
шутов делаю благонравными.  ‚ течение семи лет, когда Я преподавал греческий
Язык в старшем классе базельского Џедагогиума, у менЯ ни разу не было повода
прибегнуть к наказанию; самые  ленивые были у менЯ  прилежны.  џ всегда выше
случаЯ;  мне не  надо  быть  подготовленным, чтобы  владеть собой. €з какого
угодно  инструмента,  будь он  даже  так  расстроен, как  только  может быть
расстроен инструмент "человек", мне удаетсЯ, если  Я не болен, извлечь нечто
такое, что можно  слушать. € как часто слышал Я от самих "инструментов", что
еще никогда они так не звучали... ‹учше  всего, может быть,  слышал Я это от
того непростительно рано умершего ѓенриха фон тейна, который однажды, после
заботливо испрошенного позволениЯ, ЯвилсЯ на три днЯ в ‘ильс-ЊариЯ, объЯснЯЯ
всем  и  каждому,  что он приехал не ради ќнгадина.  ќтот отличный  человек,
погрЯзший  со всей стремительной наивностью прусского  юнкера в вагнеровском
болоте (и кроме того, еще и  в  дюринговском!), был  за  эти три днЯ  словно
перерожден бурным  ветром свободы, подобно тому, кто  вдруг  поднимаетсЯ  на
свою высоту  и получает крыльЯ. џ  повторЯл ему,  что это результат хорошего
воздуха здесь наверху, что  так бывает с каждым, кто не  зрЯ  поднимаетсЯ на
высоту  6000  футов  над Ѓайрейтом,  -  но он  не хотел мне  верить... …сли,
несмотрЯ  на  это,  против  менЯ  прегрешали  не  одним  малым  или  большим
проступком, то причиной тому была не "волЯ", меньше всего  злаЯ волЯ: скорее
Я мог бы - Я только что указал на  это - сетовать на добрую  волю, внесшую в
мою жизнь немалый беспорЯдок. Њои опыты дают мне право на недоверие вообще к
так  называемым  "бескорыстным"  инстинктам, к  "любви  к  ближнему", всегда
готовой сунутьсЯ словом и делом.  „лЯ  менЯ она сама по себе есть  слабость,
отдельный случай  неспособности сопротивлЯтьсЯ  раздражениЯм, -  сострадание
только у decadents зовётсЯ  добродетелью. џ упрекаю  сострадательных  в том,
что   они  легко  утрачивают  стыдливость,  уважение  и  деликатное  чувство
дистанции,  что от состраданиЯ во мгновение ока разит чернью и  оно походит,
до возможности смешениЯ, на дурные  манеры, - что сострадательные руки могут
при  случае разрушительно  вторгнутьсЯ  в великую судьбу, в  уединение после
ран,  в  преимущественное  право  на  тЯжёлую вину. Џреодоление  состраданиЯ
отношу Я к аристократическим добродетелЯм: в "€скушении ‡аратустры" Я описал
тот случай, когда  до него доходит великий крик о помощи, когда сострадание,
как  последний грех, нисходит на него  и хочет его заставить  изменить себе.
‡десь  остатьсЯ  господином,  здесь  высоту своей задачи сохранить в чистоте
перед   более  низкими  и  близорукими  побуждениЯми,   действующими  в  так
называемых бескорыстных  поступках,  в  этом и есть  испытание, может  быть,
последнее  испытание,   которое  должен   пройти   ‡аратустра,   -  истинное
доказательство его силы...
     5
     ’акже  и  в  другом  отношении Я  ЯвлЯюсь еще раз моим отцом  и как  бы
продолжением  его жизни после  слишком  ранней смерти. Џодобно  каждому, кто
никогда  не  жил  среди  равных  себе  и  кому понЯтие  "возмездие"  так  же
недоступно, как понЯтие "равные права", Я запрещаю себе в тех случаЯх, когда
в отношении менЯ совершаетсЯ малаЯ или  очень большаЯ глупость,  всЯкую меру
противодействиЯ, всЯкую  меру защиты, -  равно как и всЯкую оборону,  всЯкое
"оправдание". Њой способ  возмездиЯ состоит в  том,  чтобы  как можно скорее
послать вслед глупости что-нибудь  умное: таким образом, пожалуй,  можно еще
догнать ее. ѓоворЯ притчей: Я посылаю горшок с вареньем, чтобы отделатьсЯ от
кислой истории... ‘тоит только дурно поступить со мною, как Я "мщу" за  это,
в  этом  можно  быть уверенным: Я  нахожу  в скором времени  повод  выразить
"злодею"  свою  благодарность  (между  прочим,  даже  за  злодеЯние)  -  или
попросить его о чем-то, что обЯзывает к большему, чем что-либо дать... ’акже
кажетсЯ мне, что самое грубое слово, самое грубое  письмо все-таки вежливее,
все-таки честнее молчаниЯ. ’ем,  кто молчит, недостает почти всегда тонкости
и учтивости сердца; молчание есть возражение; проглатывание по необходимости
создает дурной характер - оно портит даже желудок.  ‚се молчальники страдают
дурным пищеварением. - Љак видно, Я не хотел бы, чтобы грубость была оценена
слишком  низко,  она  ЯвлЯетсЯ самой гуманной формой  противоречиЯ  и, среди
современной  изнеженности,  одной   из  наших  первых  добродетелей.  -  Љто
достаточно  богат,   длЯ  того  ЯвлЯетсЯ  даже   счастьем  нести   на   себе
несправедливость. Ѓог,  который сошел бы на землю, не стал бы ничего другого
делать, кроме  несправедливости,  - взЯть  на  себЯ не наказание, а  вину, -
только это и было бы божественно.
     6
     ‘вобода  от  ressentiment,  Ясное понимание ressentiment -  кто  знает,
какой благодарностью обЯзан  Я  за это своей долгой болезни! Џроблема не так
проста:  надо пережить ее, исходЯ из силы и исходЯ из слабости. …сли следует
что-нибудь вообще  возразить  против  состоЯниЯ  болезни,  против  состоЯниЯ
слабости, так это то, что в нем слабеет действительный инстинкт исцелениЯ, а
это  и есть инстинкт обороны  и нападениЯ в человеке. Ќи от  чего  не можешь
отделатьсЯ, ни с чем не можешь справитьсЯ, ничего не можешь оттолкнуть - всё
оскорблЯет.  ‹юди  и вещи  подходЯт назойливо  близко,  переживаниЯ поражают
слишком   глубоко,   воспоминание  предстает  гноЯщейсЯ  раной.  Ѓолезненное
состоЯние само есть  своего рода  ressentiment. -  Џротив него существует  у
больного только  одно великое целебное  средство  - Я  называю  его  русским
фатализмом, тем безропотным фатализмом,  с каким  русский  солдат, когда ему
слишком  в тЯгость военный поход, ложитсЯ наконец в снег.  Ќичего больше  не
принимать,  не  допускать  к  себе,  не  воспринимать  в  себЯ  -  вообще не
реагировать больше... ѓлубокий смысл этого фатализма, который не всегда есть
только мужество к смерти, но и сохранение жизни при  самых опасных длЯ жизни
обстоЯтельствах, выражает ослабление  обмена веществ, его замедление, своего
рода  волю к  зимней  спЯчке. …ще несколько шагов дальше в  этой логике -  и
приходишь к факиру, неделЯми спЯщему в гробу... ’ак как истощалсЯ бы слишком
быстро,  если бы  реагировал  вообще,  то уже и вовсе  не  реагируешь  - это
логика.  Ќо ни  от чего не  сгорают быстрее,  чем  от аффектов ressentiment.
„осада,  болезненнаЯ  чувствительность  к оскорблениЯм,  бессилие  в  мести,
желание, жажда  мести,  отравление во всЯком смысле - все это длЯ истощенных
есть,  несомненно,  самый опасный род  реагированиЯ:  быстраЯ трата  нервной
силы,  болезненное  усиление  вредных  выделений, например желчи в  желудок,
обусловлены всем  этим.  Ressentiment есть  нечто само по себе запретное длЯ
больного  -  его  зло:  к  сожалению,  также  и  его  наиболее  естественнаЯ
склонность. -  ќто  понимал глубокий  физиолог Ѓудда. …го "религиЯ", которую
можно было  бы  скорее  назвать  гигиеной, дабы  не  смешивать  ее с  такими
достойными  жалости  вещами,  как  христианство,  ставила  свое  действие  в
зависимость от победы над ressentiment: освободить от него душу  есть первый
шаг к выздоровлению. "Ќе  враждою оканчиваетсЯ вражда,  дружбою оканчиваетсЯ
вражда"  - это  стоит в  начале  учениЯ  Ѓудды: так  говорит не мораль,  так
говорит  физиологиЯ.  -  Ressentiment, рожденный  из слабости, всего вреднее
самому  слабому -  в  противоположном случае, когда  предполагаетсЯ  богатаЯ
натура,  ressentiment  ЯвлЯетсЯ  лишним   чувством,  чувством,  над  которым
остатьсЯ   господином  есть   уже   доказательство  богатства.   Љто   знает
серьезность,  с  какой  моЯ  философиЯ  предпринЯла  борьбу  с  мстительными
последышами  чувства  вплоть  до  учениЯ  о "свободной воле" - моЯ борьба  с
христианством есть только  частный случай  ее, -  тот поймет, почему  именно
здесь  Я  выЯснЯю  свое   личное  поведение,  свой  инстинкт-уверенность  на
практике.  ‚о времена decadence Я запрещал их себе как вредные;  как  только
жизнь  становилась вновь достаточно богатой и гордой, Я запрещал их себе как
нечто,  что  ниже  менЯ.  ’от  "русский  фатализм",  о  котором  Я  говорил,
проЯвлЯлсЯ у менЯ в том, что годами  Я упорно  держалсЯ за почти невыносимые
положениЯ, местности, жилища, общества, раз они были даны мне случаем, - это
было  лучше,  чем  изменЯть  их,  чем  чувствовать  их  изменчивыми,  -  чем
восставать против них... Њешать  себе в  этом фатализме, насильно возбуждать
себЯ считал Я  тогда смертельно  вредным: поистине,  это  и было  всЯкий раз
смертельно опасно. - Џринимать себЯ самого как фатум,  не хотеть себЯ "иным"
- это и есть в таких обстоЯтельствах само великое разумение.
     7
     €ное дело  война. џ по-своему  воинствен. Ќападать принадлежит  к  моим
инстинктам. “меть быть  врагом, быть врагом - это предполагает, быть  может,
сильную натуру, во всЯком случае это обусловлено в каждой сильной натуре. …й
нужны  сопротивлениЯ,  следовательно,  она  ищет сопротивлениЯ:  агрессивный
пафос  так  же необходимо принадлежит  к  силе,  как  мстительные  последыши
чувства к  слабости.  †енщина,  например,  мстительна:  это  обусловлено  её
слабостью, как и её чувствительность к чужой беде.  - ‘ила нападающего имеет
в  противнике,  который  ему нужен, своего  рода  меру,  всЯкое  возрастание
проЯвлЯетсЯ в искании более сильного противника - или проблемы: ибо философ,
который воинствен, вызывает и проблемы на поединок. ‡адача  не  в том, чтобы
победить вообще сопротивление, но преодолеть такое сопротивление, на которое
нужно затратить всю свою силу, ловкость и умение владеть оружием, -  равного
противника... ђавенство  перед врагом есть первое условие честной дуэли. ѓде
презирают, там  нельзЯ вести  войну;  где повелевают, где  видЯт  нечто ниже
себЯ,  там не должно быть войны. - Њой праксис  войны  выражаетсЯ  в четырёх
положениЯх.  ‚о-первых: Я нападаю только на вещи,  которые  победоносны, - Я
жду, когда они при случае будут победоносны. ‚о-вторых: Я  нападаю только на
вещи, против которых Я не нашёл бы союзников, где Я стою один - где Я только
себЯ компрометирую...  џ никогда публично не сделал ни  одного шага, который
не  компрометировал  бы:  это  мой  критерий  правильного  образа  действий.
‚-третьих: Я никогда не нападаю  на личности - Я  пользуюсь личностью только
как сильным увеличительным  стеклом,  которое может сделать очевидным общее,
но ускользающее и  трудноуловимое  бедствие. ’ак  напал Я на „авида трауса,
вернее, на успех его дрЯхлой книги у немецкого "образованиЯ", - так поймал Я
это образование с поличным... ’ак напал Я  на ‚агнера, точнее,  на лживость,
на  половинчатый инстинкт нашей "культуры", котораЯ смешивает  утончённых  с
богатыми, запоздалых с великими. ‚-четвёртых: Я нападаю только  на вещи, где
исключено всЯкое  различие  личностей,  где  нет  никакой  подоплёки  дурных
опытов. Ќапротив, нападение есть длЯ  менЯ доказательство доброжелательства,
при  некоторых  обстоЯтельствах  даже  благодарности. џ  оказываю  честь,  Я
отличаю тем, что свЯзываю своё имЯ с вещью, с личностью: за или против - это
мне безразлично. …сли  Я веду войну  с христианством, то это  подобает  мне,
потому что с этой стороны Я не переживал никаких фатальностей и стеснений, -
самые убеждённые христиане всегда были ко мне благосклонны. џ сам, противник
христианства de rigueur, далёк от того, чтобы мстить отдельным лицам  за то,
что ЯвлЯетсЯ судьбой тысЯчелетий. -
     8
     Њогу ли  Я  осмелитьсЯ указать ещё  одну, последнюю черту  моей натуры,
котораЯ в  общении с  людьми причинЯет мне  немалые затруднениЯ? Њне присуща
совершенно жуткаЯ  впечатлительность инстинкта  чистоты, так что близость  -
что говорю Я? -  самое сокровенное, или "потроха", всЯкой души Я воспринимаю
физиологически -  обонЯю... ‚ этой впечатлительности -  мои  психологические
усики, которыми Я ощупываю и овладеваю  всЯкой тайною: большаЯ скрытаЯ грЯзь
на   дне   иных  душ,  обусловленнаЯ,   быть   может,  дурной   кровью,   но
замаскированнаЯ  побелкой воспитаниЯ,  становитсЯ  мне  известной почти  при
первом соприкосновении. …сли мои наблюдениЯ правильны, такие не примиримые с
моей чистоплотностью натуры относЯтсЯ в  свою  очередь с предосторожностью к
моему отвращению: но от этого  они не становЯтсЯ благоухающими... Љак Я себЯ
постоЯнно приучал  -  крайнЯЯ чистота в отношении себЯ  есть предварительное
условие  моего  существованиЯ,  Я  погибаю в нечистых условиЯх, - Я  как  бы
плаваю, купаюсь  и  плескаюсь  постоЯнно в  светлой воде  или в каком-нибудь
другом совершенно прозрачном и блестЯщем элементе. ќто делает мне из общениЯ
с  людьми немалое испытание терпениЯ; моЯ гуманность состоит не в том, чтобы
сочувствовать  человеку, как он есть,  а в том,  чтобы  переносить само  это
сочувствие  к  нему... ЊоЯ  гуманность есть постоЯнное самопреодоление. - Ќо
мне  нужно  одиночество,  Я  хочу сказать,  исцеление,  возвращение  к себе,
дыхание свободного, лёгкого, играющего  воздуха... ‚есь мой  ‡аратустра есть
дифирамб  одиночеству,  или,  если  менЯ понЯли, чистоте...  Љ  счастью,  не
чистому безумству. - “ кого есть глаза длЯ красок, тот назовёт его алмазным.
-   Ћтвращение  к  человеку,   к  "отребью"  было   всегда  моей  величайшей
опасностью...  •отите послушать слова, в которых ‡аратустра говорит  о своём
освобождении от отвращениЯ?
     —то же случилось со мной?  Љак избавилсЯ  Я от отвращениЯ? Љто омолодил
мой взор? Љак вознёссЯ Я на высоту, где отребье не сидит уже у источника?
     ђазве  не  само моё  отвращение  создало  мне крыльЯ и силы,  угадавшие
источник? Џоистине, Я должен был взлететь на самую высь, чтобы вновь обрести
родник радости! -
     Ћ, Я нашёл его, братьЯ мои! ‡десь,  на самой выси, бьёт длЯ менЯ родник
радости! € существует же жизнь, от которой не пьёт отребье вместе со мной!
     ‘лишком стремительно течёшь  ты  длЯ  менЯ, источник радости!  €  часто
опустошаешь ты кубок, желаЯ наполнить его.
     € мне надо ещё научитьсЯ более скромно приближатьсЯ к тебе: ещё слишком
стремительно бьётсЯ моё сердце навстречу тебе:
     моё сердце, где горит моё лето, короткое, знойное, грустное и чрезмерно
блаженное, - как жаждет моё лето-сердце твоей прохлады!
     Њиновала медлительнаЯ печаль моей  весны!  Њиновала злоба моих  снежных
хлопьев в июне! ‹етом сделалсЯ Я всецело, и полуднем лета!
     ‹етом  в самой выси,  с холодными источниками и блаженной  тишиной - о,
придите, друзьЯ мои, чтобы тишина стала ещё блаженней!
     €бо это  -  наша высь и наша родина: слишком высоко  и  круто  живём мы
здесь длЯ всех нечистых и длЯ жажды их.
     Ѓросьте  же, друзьЯ, свой  чистый  взор  в  родник  моей радости! ђазве
помутитсЯ он? Ћн улыбнётсЯ в ответ вам своей чистотою.
     Ќа  дереве  будущего  вьём мы  своё гнездо;  орлы должны в своих клювах
приносить пищу нам, одиноким!
     Џоистине, не ту пищу, которую могли  бы вкушать и нечистые! €м казалось
бы, что они пожирают огонь, и они обожгли бы себе глотки.
     Џоистине, мы не готовим здесь жилища длЯ нечистых! ‹едЯной пещерой было
бы наше счастье длЯ тела и духа их!
     €, подобно могучим ветрам, хотим мы жить над ними, соседи орлам, соседи
снегу, соседи солнцу - так живут могучие ветры.
     €,  подобно ветру, хочу Я когда-нибудь  ещё  подуть  среди  них и своим
духом отнЯть дыхание у духа их - так хочет моё будущее.
     Џоистине,  могучий ветер ‡аратустра длЯ всех низин; и такой совет  даёт
от  своим врагам и всем, кто плюёт и харкает: остерегайтесь  харкать  против
ветра!..


     ЏЋ—…Њ“ џ ’ЂЉ “ЊЁЌ
     Џочему  Я о  некоторых вещах знаю больше?  Џочему Я вообще так умён?  џ
никогда  не думал над  вопросами, которые не  ЯвлЯютсЯ таковыми, - Я себЯ не
расточал. - ЌастоЯщих религиозных затруднений, например, Я не знаю по опыту.
Ћт менЯ совершенно ускользнуло, как Я мог бы быть "склонным ко греху". ’очно
так же у менЯ нет надёжного критериЯ длЯ того,  что такое угрызение совести:
по тому,  что судачат на сей счёт, угрызение совести не  представлЯетсЯ  мне
чем-то  достойным уважениЯ... џ не хотел бы  отказыватьсЯ от  поступка после
его  совершениЯ,   Я   предпочёл   бы  совершенно  исключить  дурной  исход,
последствиЯ из вопроса  о  ценности.  Џри дурном исходе слишком легко терЯют
верный глаз на  то, что сделано; угрызение совести представлЯетсЯ мне своего
рода "дурным глазом". —тить тем выше то, что не удалось, как раз потому, что
оно  не удалось,  -  это уже  скорее  принадлежит  к моей  морали. -  "Ѓог",
"бессмертие  души",  "искупление", "потусторонний  мир" - сплошные  понЯтиЯ,
которым  Я  никогда не дарил ни вниманиЯ, ни времени, даже ребёнком,  - быть
может, Я  никогда  не  был достаточно  ребёнком длЯ этого? -  џ  знаю атеизм
отнюдь не  как  результат, ещё меньше как  событие; он разумеетсЯ у  менЯ из
инстинкта. џ слишком  любопытен, слишком загадочен, слишком  надменен, чтобы
позволить  себе  ответ, грубый, как  кулак. Ѓог и  есть  грубый, как  кулак,
ответ,  неделикатность по отношению к  нам, мыслителЯм,  - в  сущности, даже
просто  грубый, как  кулак, запрет  длЯ нас:  вам  нечего  думать!.. ѓораздо
больше  интересует  менЯ  вопрос,   от  которого  больше  зависит  "спасение
человечества",  чем  от  какой-нибудь  теологической курьезности:  вопрос  о
питании. „лЯ обиходного употреблениЯ можно сформулировать его таким образом:
"как  должен именно ты  питатьсЯ,  чтобы  достигнуть своего максимума  силы,
virtu в стиле ђенессанс, добродетели,  свободной от  моралина?" - Њои  опыты
здесь из рЯда вои плохи; Я изумлен, что  так поздно внЯл  этому вопросу, так
поздно научилсЯ из этих опытов "разуму". ’олько совершеннаЯ негодность нашей
немецкой культуры  - ее  "идеализм" - объЯснЯет  мне до  некоторой  степени,
почему Я  именно здесь отстал до  свЯтости. ќта  "культура", котораЯ наперед
учит  терЯть   из  виду   реальности,   чтобы   гнатьсЯ   за   исключительно
проблематическими,   так   называемыми  "идеальными"  целЯми,   например  за
"классическим образованием", - как будто уже не осуждено наперед  соединение
в  одном понЯтии  "классического"  и "немецкого"!  Ѓолее того, это действует
увеселительно   -  представьте  себе   "классически   образованного"  жителЯ
‹ейпцига! - ‚ самом деле, до  самого  зрелого возраста  Я всегда  ел плохо -
выражаЯсь морально, "безлично", "бескорыстно", "альтруистически", - на благо
поваров  и прочих братьев во  •ристе. џ  очень серьезно  отрицал,  например,
благодарЯ  лейпцигской  кухне,   одновременно   с   началом  моего  изучениЯ
опенгауэра (1865), свою "волю к жизни". ‚ целЯх недостаточного питаниЯ  еще
испортить себе и  желудок  - эту проблему названнаЯ кухнЯ разрешает, как мне
казалось,  удивительно счастливо. (ѓоворЯт, 1866 год внес сюда перемену.) Ќо
немецкаЯ кухнЯ вообще - чего только нет  у нее  на совести! ‘уп перед обедом
(еще в венецианских поваренных книгах XVI века это называлось alla tedesca);
вареное мЯсо,  жирно и мучнисто приготовленные овощи; извращение мучных блюд
в пресс-папье! …сли прибавить к этому еще прЯмо скотскую потребность в питье
после еды  старых,  отнюдь не  одних  только старых  немцев,  то  становитсЯ
понЯтным  происхождение  немецкого  духа  -  из  расстроенного  кишечника...
Ќемецкий дух есть несварение,  он ни с чем не справлЯетсЯ. - Ќо и английскаЯ
диета, котораЯ по  сравнению с немецкой и даже французской кухней есть нечто
вроде "возвращениЯ к природе", именно к каннибализму, глубоко противна моему
собственному инстинкту; мне  кажетсЯ, что она дает духу тЯжелые ноги  - ноги
англичанок... ‹учшаЯ кухнЯ - кухнЯ Џьемонта. - ‘пиртные напитки  мне вредны;
стакана вина или пива в день  вполне достаточно, чтобы сделать  мне из жизни
"юдоль скорби", -  в Њюнхене живут мои антиподы. …сли даже предположить, что
Я  несколько поздно  понЯл  это, все-таки Я  переживал это с самого  раннего
детства. Њальчиком  Я  думал,  что потребление вина,  как и курение  табака,
вначале есть только  суета молодых людей, позднее -  дурнаЯ  привычка. Њожет
быть, в этом терпком суждении виновно также наумбургское вино. —тобы верить,
что  вино просветлЯет, длЯ этого Я должен был  бы быть  христианином,  стало
быть, верить в то, что ЯвлЯетсЯ длЯ менЯ абсурдом. „овольно странно, что при
этой крайней способности  расстраиватьсЯ от малых, сильно  разбавленных  доз
алкоголЯ Я становлюсь почти  морЯком, когда  дело идет о сильных  дозах. …ще
мальчиком  вкладывал Я  в это свою смелость. Ќаписать  и также  переписать в
течение  одной ночи  длинное латинское  сочинение,  с  честолюбием  в  пере,
стремЯщимсЯ  подражать  в строгости и  сжатости  моему образцу ‘аллюстию,  и
выпить  за латынью  грог  самого  тЯжелого  калибра  - это,  в  бытность мою
учеником  почтенной ульпфорты, вовсе не противоречило моей физиологии, быть
может,  и  физиологии  ‘аллюстиЯ, что  бы ни думала  на сей  счет  почтеннаЯ
ульпфорта... Џозже, к середине жизни, Я восставал, правда,  все решительнее
против всЯких  "духовных" напитков:  Я, противник  вегетарианства  по опыту,
совсем как  обративший менЯ ђихард  ‚агнер, могу  вполне серьезно советовать
всем более духовным натурам безусловное воздержание от алкоголЯ.  „остаточно
воды... џ  предпочитаю местности,  где есть возможность черпать  из  текущих
родников (Ќицца, ’урин, ‘ильс); маленький стакан следует  всюду за мною, как
собака. In vino veritas: кажетсЯ, и здесь Я опЯть не согласен со  всем миром
в  понЯтии  "истины"  -  длЯ  менЯ  дух носитсЯ  над  водою... …ще несколько
указаний из моей морали.  ‘ытный обед перевариваетсЯ легче небольшого обеда.
Џриведение  в действие  желудка, как  целого, есть первое  условие  хорошего
пищеварениЯ.  ‚еличину  своего желудка надо  знать. Џо  той  же  причине  не
следует советовать тех продолжительных обедов, которые Я называю прерванными
жертвенными торжествами, -  таковы обеды  за table d'hote. - Ќикаких ужинов,
никакого кофе: кофе омрачает. —ай только утром полезен. Ќемного, но крепкий;
чай  очень вреден и делает больным на  целый день, если  он  на один  градус
слабее нужного.  “ каждого здесь своЯ мера, часто в самых узких и деликатных
границах. ‚ очень раздражающем  климате не  следует  советовать чай сначала:
нужно  начинать за час до чаю чашкой густого,  очищенного  от масла какао. -
Љак можно меньше сидеть; не доверЯть  ни одной мысли, котораЯ не родилась на
воздухе и  в свободном движении - когда и мускулы  празднуют  свой праздник.
‚се предрассудки  происходЯт от кишечника. - ‘идЯчаЯ  жизнь - Я  уже говорил
однажды - есть истинный грех против духа свЯтого. -
     2
     ‘ вопросом о питании тесно свЯзан вопрос  о месте и климате.  Ќикто  не
волен жить где угодно; а кому  суждено решать великие задачи, требующие всей
его силы, тот даже весьма ограничен в выборе. Љлиматическое влиЯние на обмен
веществ, его замедление и ускорение, заходит так далеко, что  ошибка в месте
и климате может не  только сделать человека чуждым его задаче, но даже вовсе
скрыть от него эту  задачу:  он никогда не увидит ее. †ивотный vigor никогда
не станет в нем настолько большим, чтобы было достигнуто то чувство свободы,
наполнЯющей дух, когда человек  признает: это могу Я один...  ЋбратившейсЯ в
привычку,  самой  малой вЯлости кишечника вполне достаточно,  чтобы из гениЯ
сделать нечто посредственное,  нечто  "немецкое"; одного  немецкого  климата
достаточно,  чтобы  лишить  мужества  сильный,   даже  склонный  к  героизму
кишечник. ’емп  обмена веществ стоит  в прЯмом  отношении  к подвижности или
слабости  ног духа;  ведь сам "дух"  есть  только род  этого обмена веществ.
Џусть сопоставЯт места, где есть и были богатые  духом люди,  где остроумие,
утонченность, злость  принадлежали  к счастью,  где гений  почти  необходимо
чувствовал  себЯ  дома:  они  имеют все замечательно  сухой  воздух.  Џариж,
Џрованс, ”лоренциЯ, €ерусалим, Ђфины  - эти имена  о чем-нибудь  да говорЯт:
гений обусловлен сухим воздухом, чистым небом -  стало быть, быстрым обменом
веществ, возможностью всегда  вновь доставлЯть себе  большие, даже  огромные
количества силы.  “ менЯ перед глазами случай, где значительный и склонный к
свободе  дух  только  из-за  недостатка  инстинкта-тонкости в  климатическом
отношении сделалсЯ узким, кропотливым специалистом и брюзгой. џ и сам мог бы
в конце концов обратитьсЯ в  такой случай, если бы болезнь не принудила менЯ
к разуму, к  размышлению о разуме в реальности. ’еперь, когда Я,  вследствие
долгого    упражнениЯ,   отмечаю   на   себе   влиЯниЯ    климатического   и
метеорологического происхождениЯ, как на тонком и верном инструменте, и даже
при коротком путешествии, скажем, из ’урина  в Њилан вычислЯю физиологически
на себе перемену в градусах влажности воздуха,  теперь Я со страхом думаю  о
том зловещем факте, что моЯ жизнь до последних десЯти лет, опасных длЯ жизни
лет,  всегда  протекала  в  неподобающих  и  как  раз  длЯ  менЯ   запретных
местностЯх.  Ќаумбург, ульпфорта, ’юрингиЯ вообще, ‹ейпциг, Ѓазель, ‚енециЯ
-  все  это  несчастные места  длЯ моей  физиологии. …сли у менЯ вообще  нет
приЯтного воспоминаниЯ обо всем моем детстве и юности, то было  бы глупостью
приписывать  это так называемым  моральным  причинам, - например бесспорному
недостатку удовлетворительного  общества:  ибо  этот недостаток существует и
теперь,  как он существовал всегда, но  не мешал мне  быть бодрым и  смелым.
Ќевежество  in  physiologicis -  проклЯтый  "идеализм" - вот  действительнаЯ
напасть в  моей  жизни,  лишнее и  глупое в ней,  нечто, из  чего не выросло
ничего  доброго,  с  чем нет примирениЯ, чему нет  возмещениЯ. ЏоследствиЯми
этого   "идеализма"   объЯснЯю   Я   себе    все   промахи,    все   большие
инстинкты-заблуждениЯ  и   "скромности"  в   отношении  задачи  моей  жизни,
например, что Я стал филологом - почему по меньшей мере не врачом или вообще
чем-нибудь раскрывающим  глаза?  ‚ базельскую пору всЯ моЯ духовнаЯ диета, в
том  числе распределение днЯ, была совершенно бессмысленным злоупотреблением
исключительных сил, без какого-либо покрывающего их трату притока, без мысли
о потреблении и  возмещении. Ќе было никакого более тонкого эгоизма, не было
никакой  охраны повелительного инстинкта; это было приравнивание себЯ к кому
угодно, это было  "бескорыстие",  забвение  своей дистанции - нечто,  чего Я
себе никогда не  прощу. Љогда Я пришел почти к концу, именно  потому, что  Я
пришел  почти к концу, Я стал размышлЯть об этой основной неразумности своей
жизни - об "идеализме". ’олько болезнь привела менЯ к разуму. -
     3
     ‚ыбор пищи; выбор климата и места; третье, в чем  ни за что не  следует
ошибитьсЯ,  есть выбор  своего  способа отдыха.  €  здесь,  смотрЯ  по тому,
насколько дух есть  sui generis, пределы ему  дозволенного, т. е. полезного,
очень  узки.  ‚  моем  случае  всЯкое  чтение  принадлежит  к моему  отдыху:
следовательно, к тому,  что освобождает  менЯ  от  себЯ,  что  позволЯет мне
гулЯть  по чужим  наукам и чужим душам  -  чего Я не  принимаю уже  всерьез.
—тение есть длЯ менЯ  отдых именно  от  моей серьезности.  ‚ глубоко рабочее
времЯ у менЯ  не  видать книг: Я остерегсЯ  бы позволить кому-нибудь  вблизи
менЯ говорить или даже думать. Ђ это  и называю Я  читать... ‡аметили ли вы,
что в том глубоком  напрЯжении,  на какое  беременность  обрекает  дух  и  в
сущности весь организм,  всЯкаЯ случайность,  всЯкий  род  раздражениЯ извне
влиЯют слишком  болезненно,  "поражают" слишком глубоко? Ќадо по возможности
устранить  со  своего  пути  случайность,  внешнее  раздражение; нечто вроде
самозамуровываниЯ   принадлежит   к   первым   мудрым  инстинктам   духовной
беременности.  Џозволю ли Я чужой мысли тайно перелезть через стену? - Ђ это
и  называлось  бы читать... ‡а временем работы  и  ее  плодов следует  времЯ
отдыха: ко мне тогда, приЯтные, умные книги, которых Я только что избегал! -
Ѓудут  ли  это  немецкие книги?..  џ  должен отсчитать полгода  назад, чтобы
поймать себЯ  с книгой в руке.  Ќо что же это  была  за книга? -  Џрекрасное
исследование  ‚иктора  Ѓрошара,  les  Sceptiques  Grecs,  в  котором  хорошо
использованы и мои Laertiana. ‘кептики - это единственный достойный уважениЯ
тип  среди от двух- до  пЯтисмысленной семьи  философов!.. ‚прочем, Я  почти
всегда нахожу убежище в одних и тех же книгах, в небольшом  их числе, именно
в доказанных длЯ менЯ книгах. Њне, быть может, не свойственно читать много и
многое:  читальнаЯ  комната делает  менЯ больным.  Њне не свойственно  также
много и многое любить. Ћсторожность, даже враждебность к новым книгам скорее
принадлежит к моему инстинкту, чем "терпимость", "largeur du coeur" и прочаЯ
"любовь  к  ближнему"...  џ  всегда возвращаюсь к небольшому  числу  старших
французов: Я верю  только  во французскую  культуру  и считаю недоразумением
все, что кроме нее называетсЯ в …вропе "культурой", не говорЯ уже о немецкой
культуре...  ’е  немногие  случаи высокой  культуры,  которые Я  встречал  в
ѓермании, были  все французского  происхождениЯ, прежде всего госпожа Љозима
‚агнер, самый ценный  голос  в  вопросах вкуса, какой Я когда-либо слышал. -
—то Я не читаю ЏаскалЯ, но люблю как самую поучительную жертву христианства,
которую  медленно убивали  сначала телесно, потом  психологически, люблю как
целую логику  ужаснейшей формы  нечеловеческой жестокости; что в моем  духе,
кто  знает? должно быть, и в теле  есть нечто от  причудливости ЊонтенЯ; что
мой артистический вкус не без злобы встает на защиту имен Њольера, ЉорнелЯ и
ђасина  против дикого  гениЯ, каков  експир, -  все  это в конце  концов не
исключает  возможности,  чтобы  и  самые  молодые  французы  были  длЯ  менЯ
очаровательным обществом. џ отнюдь не  вижу, в каком столетии истории  можно
было бы собрать столь интересных и вместе с тем столь деликатных психологов,
как в  нынешнем Џариже: называю  наугад  -  ибо  их число совсем не  мало  -
господа Џоль Ѓурже, Џьер ‹оти, †ип,  ЊельЯк, Ђнатоль ”ранс, †юль ‹еметр или,
чтобы назвать одного из сильной расы, истого латинЯнина, которому Я особенно
предан, -  ѓи де Њопассан.  џ предпочитаю это поколение, между нами  говорЯ,
даже  их  великим учителЯм,  которые  все были испорчены немецкой философией
(господин ’эн, например, ѓегелем,  которому  он обЯзан непониманием  великих
людей  и  эпох).  Људа бы  ни  простиралась ѓерманиЯ,  она  портит культуру.
‚первые  война "освободила"  дух  во  ”ранции...  ‘тендаль,  одна  из  самых
прекрасных случайностей моей жизни  - ибо все,  что в ней составлЯет  эпоху,
принес мне  случай и  никогда рекомендациЯ,  -  совершенно  неоценим  с  его
предвосхищающим  глазом  психолога,  с  его  схватыванием  фактов,   которое
напоминает о близости величайшего реалиста (ex ungue Napoleonem); наконец, и
это  немалаЯ  заслуга,  как  честный  атеист  -  редкаЯ  и  почти  с  трудом
отыскиваемаЯ во  ”ранции species -  надо  воздать должное Џросперу Њериме...
Њожет быть, Я  и  сам  завидую ‘тендалю?  Ћн  отнЯл  у  менЯ  лучшую остроту
атеиста, которую именно  Я мог бы сказать: "…динственное оправдание длЯ Ѓога
состоит в том, что он не существует"... џ  и сам сказал  где-то: что было до
сих пор самым большим возражением против существованиЯ? Ѓог...
     4
     ‚ысшее понЯтие о лирическом поэте дал мне ѓенрих ѓейне. ’щетно ищу Я во
всех царствах тысЯчелетий столь сладкой и страстной музыки.  Ћн  обладал той
божественной  злобой, без  которой  Я  не  могу  мыслить совершенства,  -  Я
определЯю  ценность  людей,  народов по тому, насколько неотделим их бог  от
сатира. - € как он владел немецким Языком! Љогда-нибудь  скажут, что ѓейне и
Я были лучшими артистами немецкого Языка - в неизмеримом отдалении от всего,
что сделали с ним просто немцы. -  ‘ Њанфредом Ѓайрона должны менЯ свЯзывать
глубокие родственные узы: Я находил в себе все эти бездны - в тринадцать лет
Я был уже зрел длЯ  этого  произведениЯ. “ менЯ нет  слов, только взглЯд длЯ
тех, кто осмеливаетсЯ в присутствии Њанфреда произнести слово "”ауст". Ќемцы
неспособны к пониманию величиЯ: доказательство - уман. џ сочинил намеренно,
из злобы к этим слащавым саксонцам контрувертюру к Њанфреду, о которой  ѓанс
фон Ѓюлов сказал, что ничего подобного он еще не видел на нотной бумаге: что
это как  бы насилие  над …втерпой.  -  Љогда Я  ищу  свою высшую формулу длЯ
експира, Я всегда  нахожу  только  то,  что  он создал тип –езарЯ. Џодобных
вещей не угадывают - это есть или этого нет. ‚еликий поэт черпает  только из
своей  реальности -  до  такой  степени, что наконец  он  сам не выдерживает
своего произведениЯ... Љогда Я бросаю взглЯд на своего ‡аратустру, Я полчаса
хожу по комнате взад и вперед, неспособный совладать с невыносимым приступом
рыданий. - џ не знаю более разрывающего душу чтениЯ, чем експир: что должен
выстрадать  человек,  чтобы  почувствовать  необходимость  стать  шутом!   -
Џонимают  ли ѓамлета?  Ќе сомнение, а несомненность есть то,  что  сводит  с
ума...  Ќо длЯ этого надо быть глубоким, надо быть бездною, философом, чтобы
так  чувствовать... Њы все боимсЯ истины... € Я должен  признатьсЯ в этом; Я
инстинктивно уверен в том,  что лорд  Ѓэкон есть родоначальник и саможиводер
этого  самого  жуткого  рода  литературы,  -  что  мне  до  жалкой  болтовни
американских  плоских и  тупых голов? Ќо  сила  к  самой  могучей реальности
образа не только совместима  с самой могучей силой к действию, к чудовищному
действию,  к преступлению - она  даже  предполагает  ее. Њы знаем далеко  не
достаточно о лорде  Ѓэконе, первом  реалисте в великом значении слова, чтобы
знать,  что  он делал, чего хотел,  что пережил в себе...  Љ  черту, господа
критики! …сли предположить, что Я окрестил ‡аратустру чужим именем, например
именем ђихарда  ‚агнера, то не хватило бы остроумиЯ двух тысЯчелетий  на то,
чтобы  узнать  в  авторе  "—еловеческого,  слишком  человеческого"  провидца
‡аратустры...
     5
     ‡десь, где Я говорю о том,  что служило отдохновением  в  моей жизни, Я
должен  сказать слово благодарности  тому,  на чем Я отдыхал  всего глубже и
сердечнее.  ќтим было, несомненно, близкое общение с ђихардом ‚агнером. џ не
высоко ценю мои  остальные отношениЯ с людьми, но  Я  ни  за что не хотел бы
вычеркнуть из своей жизни дни, проведенные в ’рибшене, дни довериЯ, весельЯ,
высоких  случайностей  -  глубоких  мгновений...  џ  не  знаю,  что   другие
переживали с ‚агнером, - на нашем  небе никогда не было облаков. - € здесь Я
еще  раз  возвращаюсь  к  ”ранции, -  у  менЯ  нет  доводов,  у менЯ  только
презрительнаЯ усмешка  против вагнерианцев и  против hoc genus omne, которые
думают, что  чтЯт  ‚агнера  тем,  что находЯт его  похожим  на самих себЯ...
’аким, как Я есть, чуждый  в своих глубочайших  инстинктах всему  немецкому,
так  что уже близость немца замедлЯет мое пищеварение, - Я вздохнул в первый
раз в жизни при первом соприкосновении с ‚агнером: Я принимал, Я почитал его
как  заграницу,  как  противоположность,   как  живой  протест  против  всех
"немецких добродетелей". - Њы,  которые в болотном воздухе пЯтидесЯтых годов
были детьми, мы необходимо ЯвлЯемсЯ пессимистами длЯ понЯтиЯ  "немецкое"; мы
и не можем  быть  ничем  иным, как  революционерами, -  мы не  примиримсЯ  с
положением вещей,  где  господствует  лицемер. Њне  совершенно  безразлично,
играет ли  он  теперь другими  красками, облачен ли он в пурпур  или одет  в
форму гусара... Ќу что ж! ‚агнер был революционером, он бежал от немцев... “
артиста нет в …вропе отечества, кроме Џарижа; delicatesse всех пЯти чувств в
искусстве,   которую   предполагает   искусство   ‚агнера,  чутье   nuances,
психологическую болезненность - всё это находЯт  только  в Џариже. Ќигде нет
этой  страсти в  вопросах  формы,  этой  серьезности в mise  en scene  - это
парижскаЯ серьезность par exellence. ‚ ѓермании не имеют никакого  понЯтиЯ о
чудовищном честолюбии, живущем в душе парижского артиста. Ќемец добродушен -
‚агнер был отнюдь не добродушен... Ќо Я уже  достаточно высказалсЯ (в "Џо ту
сторону добра  и зла" II 724 cл.)  [II 377 cл.], куда относитсЯ ‚агнер,  кто
его ближние:  это  французскаЯ  позднейшаЯ романтика,  те  высоко  парЯщие и
стремЯщиесЯ ввысь артисты, как „елакруа, как Ѓерлиоз, с неким fond  болезни,
неисцелимости в существе, сплошные фанатики  выражениЯ, насквозь виртуозы...
Љто был первым интеллигентным приверженцем ‚агнера вообще? арль Ѓодлер, тот
самый, кто первый понЯл „елакруа, первый типический decadent, в ком опознало
себЯ  целое поколение артистов,  -  он был, возможно, и последним... —его  Я
никогда не прощал ‚агнеру? ’ого, что он снизошел  к немцам - что он сделалсЯ
имперсконемецким... Људа бы ни проникала ѓерманиЯ, она портит культуру. -
     6
     …сли взвесить все, то  Я не  перенес бы  своей  юности без вагнеровской
музыки.  €бо  Я  был  приговорен  к  немцам.  …сли  хочешь  освободитьсЯ  от
невыносимого гнета, нужен гашиш. Ќу что ж, мне был нужен ‚агнер. ‚агнер есть
противоЯдие  против  всего  немецкого  par exellence  - Яда, Я  не оспариваю
этого... ‘  той  минуты, как поЯвилсЯ клавираусцуг  ’ристана -  примите  мой
комплимент,  господин  фон  Ѓюлов!  -  Я  был   вагнерианцем.  Ѓолее  ранние
произведениЯ ‚агнера Я  считал ниже себЯ  - еще слишком вульгарными, слишком
"немецкими"...  Ќо  и   поныне  Я   ищу,   ищу  тщетно  во  всех  искусствах
произведениЯ,  равного ’ристану  по его опасной  обольстительности,  по  его
грозной  и  сладкой   бесконечности.  ‚сЯ  загадочность  ‹еонардо  да  ‚инчи
утрачивает свое  очарование  при первом  звуке  ’ристана.  ќто  произведение
положительно non plus ultra ‚агнера; он отдыхал от него на Њейстерзингерах и
Љольце. ‘делатьсЯ более здоровым - это шаг назад длЯ натуры, каков ‚агнер...
џ  считаю первостепенным счастьем,  что  Я  жил  в нужное времЯ и жил именно
среди  немцев,  чтобы быть зрелым  длЯ этого  произведениЯ: так  велико  мое
любопытство психолога.  Њир  беден  длЯ того, кто никогда не  был достаточно
болен длЯ этого "сладострастиЯ ада":  здесь позволено, здесь почти приказано
прибегнуть к мистической  формуле. - џ думаю, Я знаю лучше кого-либо другого
то  чудовищное,  что  доступно  было  ‚агнеру,  те  пЯтьдесЯт  миров  чуждых
восторгов, длЯ которых ни у  кого, кроме  ‚агнера, не было  крыльев; и  лишь
такой, как Я, бывает достаточно силен, чтобы самое загадочное, самое опасное
обращать себе на  пользу и  через  то  становитьсЯ еще  сильнее;  Я  называю
‚агнера  великим благодетелем моей жизни. Ќас сближает  то, что  мы  глубоко
страдали,  страдали также один  за другого, страдали больше, чем люди  этого
столетиЯ могли бы страдать, и наши имена всегда будут соединЯтьсЯ вместе;  и
как ‚агнер,  несомненно, ЯвлЯетсЯ  только недоразумением среди немцев, так и
Я, несомненно, останусь им навсегда. - Џрежде всего два века психологической
и артистической дисциплины, господа германцы!.. Ќо  этого нельзЯ наверстать.
-
     7
     - џ скажу еще одно слово длЯ самых изысканных ушей: чего  Я  в сущности
требую от музыки? —тобы она была Ясной
     и  глубокой,  как  октЯбрьский  день  после  полуднЯ.  —тобы  она  была
причудливой,  шаловливой,  нежной, как  маленькаЯ  сладкаЯ  женщина,  полнаЯ
лукавства и грации... џ никогда не  допущу, чтобы немец мог знать, что такое
музыка. ’е, кого называют немецкими музыкантами, прежде всего великими, были
иностранцы,  славЯне, кроаты,  итальЯнцы,  нидерландцы  - или евреи;  в ином
случае немцы сильной расы, вымершие немцы, как ѓенрих ютц, Ѓах и ѓендель. џ
сам все  еще  достаточно полЯк, чтобы за опена отдать всю остальную музыку:
по трем причинам Я исключаю ‡игфрид-идиллию  ‚агнера, может быть,  некоторые
произведениЯ  ‹иста,  который  благородством  оркестровки  превосходит  всех
музыкантов; и в конце концов все, что создано по ту сторону Ђльп - по эту же
сторону... џ не  мог  бы  обойтись без ђоссини, еще меньше  без моего  ћга в
музыке,  без музыки  моего  венецианского  maёstro  Pietro  Gasti. € когда Я
говорю:  по ту  сторону Ђльп, Я собственно говорю только о  ‚енеции. Љогда Я
ищу другого слова длЯ музыки,  Я всегда нахожу только  слово "‚енециЯ". џ не
умею делать разницы между слезами и музыкой - Я знаю счастье думать о ћге не
иначе как с дрожью ужаса.
     ‚ юности, в светлую ночь
     раз на мосту Я стоЯл.
     €здали слышалось пенье;
     словно по влаге дрожащей
     золота струи текли.
     ѓондолы, факелы, музыка -
     ‚ сумерках всё расплывалось...
     ‡вуками теми втайне задеты,
     струны души зазвенели,
     и гондольеру запела,
     дрогнув от Яркого счастьЯ, душа.
     - ‘лышал ли кто ее песнь?
     8
     ‚о  всем этом  -  в  выборе пищи, места,  климата, отдыха -  повелевает
инстинкт  самосохранениЯ, который самым несомненным образом  проЯвлЯетсЯ как
инстинкт самозащиты.  Њногого не видеть,  не слышать, не допускать  к себе -
первое  благоразумие,  первое  доказательство  того,  что  человек  не  есть
случайность,  а необходимость. ђасхожее название этого  инстинкта самозащиты
есть вкус. …го императив повелевает не  только говорить Ќет там, где „а было
бы  "бескорыстием", но и  говорить Ќет так редко,  как только возможно. Ќадо
отделЯть,  устранЯть  себЯ от всего, что делало бы это Ќет все вновь и вновь
необходимым. ђазумность здесь заключаетсЯ в  том,  что  издержки на оборону,
даже  самые   малые,  обращаЯсь  в   правило,   в  привычку,   обусловливают
чрезвычайное и совершенно лишнее оскудение. Ќаши большие издержки суть самые
частые  малые  издержки.  Ћтстранение,  недопущение приблизитьсЯ к себе есть
издержка  - пусть  в  этом не заблуждаютсЯ, -  растраченнаЯ на отрицательные
цели сила.  Ћт  постоЯнной необходимости обороны  можно  ослабеть настолько,
чтобы не иметь более возможности  оборонЯтьсЯ.  -  Џредположим, Я  выхожу из
своего дома и нахожу перед собою вместо спокойного аристократического ’урина
немецкий  городишко:  мой  инстинкт   должен  был  бы  насторожитьсЯ,  чтобы
отстранить все, что хлынуло бы на него из этого плоского и  трусливого мира.
€ли  мне  предстал бы немецкий  большой город,  этот застроенный порок,  где
ничего  не произрастает,  куда  все, хорошее и  дурное,  втаскиваетсЯ извне.
ђазве не  пришлось бы мне обратитьсЯ в ежа?  - Ќо иметь иглы есть мотовство,
даже двойнаЯ роскошь, когда дана свобода иметь не иглы, а открытые руки...
     ‚торое  благоразумие  и самозащита  состоит  в  том,  чтобы  свести  до
возможного минимума реагирование и отстранЯть от  себЯ  положениЯ и условиЯ,
где человек  обречен  как бы отрешитьсЯ от  своей "свободы"  и  инициативы и
обратитьсЯ  в простой  реагент.  џ беру  длЯ сравнениЯ  общение  с  книгами.
“ченый, который в сущности лишь "переворачивает" горы книг - средний филолог
до 200 в день, - совершенно терЯет в конце концов способность самостоЯтельно
мыслить. …сли он не переворачивает, он не мыслит. Ћн отвечает на раздражение
(на  прочтенную  мысль),  когда  он  мыслит,  -  он в  конце  концов  только
реагирует.  “ченый  отдает  всю свою  силу  на  утверждение и отрицание,  на
критику уже продуманного, - сам  он не думает больше...  €нстинкт самозащиты
притупилсЯ в нем, иначе он оборонЯлсЯ  бы от книг. “ченый есть decadent. ќто
Я видел своими глазами: одаренные, богатые и свободные натуры уже к тридцати
годам "позорно начитанны",  они только спички,  которые надо потереть, чтобы
они дали искру - "мысль". - ђанним утром, в начале днЯ, во всей свежести, на
утренней заре своих сил читать книгу - это называю Я порочным! -
     9
     ‚ этом  месте  нельзЯ уклонитьсЯ  от истинного  ответа  на вопрос,  как
становЯтсЯ  сами  собою.  € этим  Я  касаюсь  главного  пункта  в  искусстве
самосохранениЯ - эгоизма... …сли допустить, что  задача, определение, судьба
задачи значительно превосходит среднюю  меру, то  нет большей опасности, как
увидеть себЯ самого одновременно с  этой задачей.  …сли  люди  слишком  рано
становЯтсЯ сами собою, это  предполагает, что они даже отдаленнейшим образом
не  подозревают,  что они есть.  ‘ этой точки  зрениЯ имеют свой собственный
смысл и ценность даже жизненные ошибки, временное блуждание и окольные пути,
остановки, "скромности",  серьезность, растраченнаЯ на задачи, которые лежат
по ту сторону собственной задачи. ‚ этом находит выражение великаЯ мудрость,
даже высшаЯ мудрость, где nosce te  ipsum  было  бы рецептом длЯ гибели, где
забвение себЯ, непонимание себЯ,  умаление себЯ, сужение, сведение  себЯ  на
нечто  среднее  становитсЯ  самим  разумом.  ‚ыражаЯсь  морально:  любовь  к
ближнему, жизнь длЯ  других и  другого может  быть охранительной  мерой  длЯ
сохранениЯ самой  твердой  любви к себе; это  исключительный случай, когда Я
против  своих  правил  и  убеждений  становлюсь  на  сторону  "бескорыстных"
инстинктов  -  они  служат  здесь эгоизму  и воспитанию  своего  џ. Ќадо всю
поверхность сознаниЯ  -  сознание  есть поверхность  - сохранить  чистой  от
какого бы то  ни было  великого  императива. Ќадо  остерегатьсЯ даже всЯкого
высокопарного  слова,  всЯкой высокопарной  позы!  ќто  сплошные  опасности,
препЯтствующие  слишком  раннему "самоуразумению"  инстинкта. - Њежду тем  в
глубине постепенно растёт организующаЯ, призваннаЯ к господству "идеЯ" - она
начинает повелевать,  она  медленно  выводит  обратно  с  окольных  путей  и
блужданий,  она  подготовлЯет  отдельные  качества  и  способности,  которые
проЯвЯтсЯ  когда-нибудь  как  необходимое   средство  длЯ  целого,   -   она
вырабатывает   поочередно  все  служебные   способности  еще  до  того,  как
предположит что-либо о  доминирующей  задаче,  о "цели"  и "смысле".  - …сли
рассматривать  мою  жизнь  с  этой  стороны,  она  представитсЯ положительно
чудесной. „лЯ задачи переоценки ценностей  потребовалось бы, пожалуй, больше
способностей,  чем  когда-либо  соединЯлось  в   одном  лице,  прежде  всего
потребовалась  бы протипоположность способностей  без того,  чтобы они  друг
другу  мешали,  друг  друга  разрушали.  €ерархиЯ  способностей,  дистанциЯ,
искусство  разделЯть, не  создаваЯ вражды;  ничего  не  смешивать, ничего не
"примирЯть";   огромное   множество,   которое,  несмотрЯ   на   это,   есть
противоположность хаоса,  -  таково  было  предварительное  условие,  долгаЯ
сокровеннаЯ работа и артистизм моего инстинкта. …го высший надзор проЯвлЯлсЯ
до  такой степени  сильно, что  Я  ни в  коем случае  и не  подозревал,  что
созревает во  мне,  -  что  все мои  способности  в один  день  распустились
внезапно,  зрелые  в  их  последнем совершенстве.  џ  не  помню,  чтобы  мне
когда-нибудь пришлось старатьсЯ,  - ни одной  черты борьбы нельзЯ указать  в
моей  жизни.  џ составлЯю противоположность героической  натуры. —его-нибудь
"хотеть",  к  чему-нибудь "стремитьсЯ",  иметь  в  виду  "цель", "желание" -
ничего этого  Я  не знаю из  опыта. €  в  данное мгновение Я  смотрю на своё
будущее - широкое будущее! - как на гладкое море: ни одно желание не пенитсЯ
в нём, Я ничуть не хочу,  чтобы что-либо стало  иным, нежели оно есть; Я сам
не хочу стать иным... Ќо так жил Я всегда. “ менЯ не было ни одного желаниЯ.
…два ли  кто другой на сорок пЯтом году жизни может сказать, что он  никогда
не заботилсЯ  о почестЯх, о женщинах, о деньгах! - Ќе то, чтобы у менЯ их не
было... ’ак, сделалсЯ Я, например, однажды профессором университета - Я даже
отдалённейшим образом не помышлЯл об этом, потому  что  мне едва исполнилось
24  года.  ’ак,  двумЯ годами  раньше  сделалсЯ  Я однажды филологом: в  том
смысле,  что моЯ перваЯ филологическаЯ работа, моё начало во всЯком  смысле,
была принЯта моим учителем ђичлем длЯ напечатаниЯ в его "Rheinisches Museum"
(ђичль - Я говорю это с уважением - единственный гениальный учёный, которого
Я до сих пор видел. Ћн  обладал той милой испорченностью,  котораЯ  отличает
нас, тюрингенцев, и  при которой даже немец становитсЯ симпатичным  - даже к
истине мы  предпочитаем идти окольными путЯми.  џ не хотел  бы этими словами
сказать,   что   Я   недостаточно   высоко   ценю   моего   более   близкого
соотечественника, умного ‹еопольда фон ђанке...).
     10
     -  ЊенЯ спросЯт, почему Я собственно рассказал все эти маленькие и,  по
распространённому мнению,  безразличные  вещи; этим  Я врежу себе самому тем
более, если Я  призван решать  великие  задачи. Ћтвет:  эти маленькие вещи -
питание, место, климат, отдых,  всЯ казуистика себЯлюбиЯ - неизмеримо важнее
всего,  что  до  сих  пор   почиталось  важным.  €менно  здесь  надо  начать
переучиватьсЯ. ’о, что человечество до сих пор серьёзно оценивало, были даже
не реальности, а простые химеры, говорЯ строже,  ложь,  рождённаЯ  из дурных
инстинктов больных, в самом глубоком смысле вредных натур -  все эти понЯтиЯ
"Ѓог", "душа", "добродетель", "грех", "потусторонний мир", "истина", "вечнаЯ
жизнь"...    Ќо   в    них   искали   величиЯ   человеческой    натуры,   её
"божественность"...  ‚се вопросы политики, общественного  строЯ,  воспитаниЯ
извращены до основаниЯ  тем, что самых вредных  людей  принимали  за великих
людей, - что учили презирать "маленькие" вещи, стало  быть, основные условиЯ
самой жизни... Љогда Я сравниваю себЯ с  людьми, которых до сих пор почитали
как первых людей, разница становитсЯ осЯзательной. џ даже не отношу этих так
называемых  первых людей к людЯм вообще - длЯ менЯ они отбросы человечества,
выродки болезней  и  мстительных инстинктов:  все  они нездоровые, в  основе
неизлечимые чудовища,  мстЯщие жизни... џ  хочу быть  их противоположностью:
моё преимущество состоит  в самом тонком  понимании всех  признаков здоровых
инстинктов.  ‚о  мне  нет  ни  одной  болезненной черты; даже в пору тЯжёлой
болезни Я  не  сделалсЯ болезненным;  напрасно ищут  в  моём  существе черту
фанатизма. Ќи в одно мгновение моей жизни нельзЯ указать  мне самонадеЯнного
или патетического поведениЯ. Џафос позы не есть принадлежность величиЯ; кому
нужны вообще позы,  тот лжив...  Ѓерегитесь  всех  живописных людей! - †изнь
становилась длЯ  менЯ  лёгкой,  легче  всего,  когда она  требовала от  менЯ
наиболее тЯжёлого. Љто видел менЯ в те семьдесЯт дней  этой  осени, когда Я,
без перерыва, писал  только вещи первого ранга, каких никто не  создавал  ни
до, ни после менЯ, с ответственностью за все тысЯчелетиЯ после  менЯ, тот не
заметил во мне следов напрЯжениЯ; больше того, во мне была бьющаЯ через край
свежесть  и бодрость. Ќикогда не ел  Я с более приЯтным чувством, никогда не
спал Я лучше.  џ знаю  только одно отношение  к  великим задачам - игру: как
признак величиЯ  это  есть существенное условие.  Њалейшее напрЯжение, более
угрюмаЯ мина, какой-нибудь жёсткий звук в горле, всё  это будет  возражением
против человека и  ещё больше  против его творениЯ!.. ЌельзЯ иметь нервов...
‘традать от безлюдьЯ есть  также  возражение  -  Я всегда страдал  только от
"многолюдьЯ"...  ‚  абсурдно  раннем возрасте, семи лет, Я  знал уже, что до
менЯ  не  дойдёт  ни  одно  человеческое  слово,  -  видели  ли,  чтобы  это
когда-нибудь менЯ огорчило? - € нынче Я также любезен со всеми, Я даже полон
вниманиЯ  к  самым   низменным  существам  -  во  всём  этом  нет  ни  грана
высокомериЯ, ни скрытого  презрениЯ. Љого  Я презираю, тот угадывает, что он
мною презираем:  Я возмущаю одним своим существованием всё, что носит в теле
дурную  кровь... ЊоЯ формула длЯ величиЯ человека есть amor fati:  не хотеть
ничего  другого  ни  впереди,  ни  позади,  ни  во  веки вечные.  Ќе  только
переносить  необходимость, но и не скрывать  её - всЯкий идеализм есть  ложь
перед необходимостью, - любить её...


ЏЋ—…Њ“ џ Џ€“ ’ЂЉ€… •ЋђЋ€… ЉЌ€ѓ€
     џ одно, мои сочинениЯ другое. ‡десь,  раньше чем Я буду говорить о них,
следует коснутьсЯ вопроса о понимании и непонимании этих сочинений. џ говорю
об этом со  всей  подобающей небрежностью, ибо это  отнюдь не  своевременный
вопрос.  џ  и  сам  ещё не  своевременен,  иные  люди  рождаютсЯ  посмертно.
Љогда-нибудь  понадобЯтсЯ учреждениЯ, где будут жить и учить, как  Я понимаю
жизнь  и учение; будут, быть может, учреждены  особые кафедры длЯ толкованиЯ
‡аратустры.  Ќо это  совершенно противоречило  бы мне,  если бы Я теперь уже
ожидал ушей  и рук длЯ моих истин: что нынче не  слышат, что нынче не  умеют
брать  от  менЯ  -  это  не  только  понЯтно,  но  даже  представлЯетсЯ  мне
справедливым. џ  не  хочу, чтобы менЯ смешивали  с  другими, -  а длЯ  этого
нужно, чтобы и Я сам не смешивал себЯ  с другими. - ЏовторЯю ещё раз, в моей
жизни почти отсутствуют следы "злой воли"; Я едва ли мог бы рассказать  хоть
один случай литературной  "злой воли". ‡ато слишком много чистого безумиЯ!..
Њне кажетсЯ, что, если кто-нибудь берёт в руки  мою книгу, он этим оказывает
себе  самую редкую честь, какую только можно себе оказать - Я допускаю,  что
он  снимает при этом обувь,  не говорЯ уже о сапогах... Љогда однажды доктор
ѓенрих фон  тейн  откровенно жаловалсЯ,  что ни слова  не  понимает  в моем
‡аратустре, Я сказал ему, что это в порЯдке вещей:  кто понЯл, т. е. пережил
хотЯ бы  шесть предложений из ‡аратустры,  тот уже поднЯлсЯ на более высокую
ступень, чем та, котораЯ доступна "современным" людЯм. Љак мог бы Я при этом
чувстве  дистанции хотЯ  бы только желать, чтобы менЯ читали "современники",
которых Я знаю! Њое  превосходство прЯмо обратно превосходству опенгауэра -
Я говорю: "non legor, non legar". - Ќе то, чтобы Я низко ценил удовольствие,
которое мне не раз  доставлЯла  невинность в отрицании моих  сочинений.  …ще
этим  летом, когда Я  своей веской,  слишком тЯжеловесной литературой мог бы
вывести из  равновесиЯ всю остальную литературу,  один профессор Ѓерлинского
университета  дал мне  благосклонно  понЯть,  что  мне  следует пользоватьсЯ
другой формой: таких вещей никто  не читает. - ‚ конце концов не ѓерманиЯ, а
вейцариЯ дала мне два таких примера. ‘татьЯ доктора ‚. ‚идмана в  "Bund"  о
"Џо ту  сторону  добра и зла" под заглавием "ЋпаснаЯ книга  Ќицше"  и  общий
обзор  моих  сочинений, сделанный господином Љарлом  питтелером  в  том  же
"Bund", были в моей жизни максимумом - остерегаюсь сказать чего... Џоследний
трактовал, например, моего ‡аратустру  как  высшее упражнение стилЯ и желал,
чтобы  впредь  Я  позаботилсЯ  и  о содержании;  доктор  ‚идман выражал свое
уважение перед мужеством, с каким  Я стремлюсь к уничтожению всех пристойных
чувств. -  ЃлагодарЯ  шутке  со  стороны случаЯ каждое  предложение здесь  с
удивлЯвшей менЯ последовательностью было истиной, поставленной вверх ногами:
в  сущности,  не оставалось  ничего другого, как "переоценить все ценности",
чтобы  с замечательной точностью бить  по самой головке гвоздЯ - вместо того
чтобы  гвоздем  бить  по  моей  голове... ’ем  не  менее  Я  попытаюсь  дать
объЯснение. - ‚ конце концов никто не может из вещей, в том числе и из книг,
узнать  больше,  чем  он уже знает. …сли длЯ какого-нибудь  переживаниЯ  нет
доступа, длЯ него нет уже и  уха. Џредставим себе  крайний случай: допустим,
что книга  говорит о переживаниЯх, которые лежат совершенно  вне возможности
частых  или даже редких опытов - что она ЯвлЯетсЯ  первым  словом длЯ нового
рЯда опытов.  ‚  этом случае  ничего нельзЯ  уже и слышать,  благодарЯ  тому
акустическому заблуждению, будто там,  где ничего не слышно, ничего и нет...
ќто и есть мой средний опыт и, если угодно,  оригинальность моего опыта. Љто
думал, что  он что-нибудь  понимал у менЯ, тот делал из менЯ нечто  подобное
своему образу,  нечто нередко противоположное мне, например "идеалиста"; кто
ничего не понимал у менЯ, тот отрицал, что со мной можно и вообще считатьсЯ.
- ‘лово  "сверхчеловек"  длЯ обозначениЯ  типа самой высокой удачливости,  в
противоположность "современным" людЯм, "добрым"  людЯм,  христианам и прочим
нигилистам - слово, которое в устах ‡аратустры, истребителЯ морали, вызывает
множество толков,  - почти всюду  было понЯто  с полной невинностью в смысле
ценностей,  противоположных  тем,   которые   были  представлены  в   образе
‡аратустры: Я хочу сказать,  как "идеалистический"  тип высшей породы людей,
как "полусвЯтой", как "полугений"...  „ругой  ученый рогатый скот заподозрил
менЯ из-за него в дарвинизме: в нем находили даже столь зло отвергнутый мною
"культ  героев"  ЉарлейлЯ,  этого крупного фальшивомонетчика знаниЯ и  воли.
Љогда же Я шептал на ухо, что скорее в нем можно видеть  —езаре  Ѓорджа, чем
ЏарсифалЯ, то не верили своим ушам. - Ќадо простить мне, что Я отношусь  без
всЯкого любопытства к отзывам о моих книгах, особенно в газетах. Њои друзьЯ,
мои издатели  знают  об этом и никогда не говорЯт мне  ни  о чем подобном. ‚
одном только особом случае  Я увидел однажды воочию все грехи, совершенные в
отношении к одной-единственной книге - дело касалось "Џо ту сторону добра  и
зла";  Я  многое  мог   бы   рассказать  об  этом.  Њыслимое  ли  дело,  что
"Nationalzeitung" - прусскаЯ газета, к сведению моих иностранных  читателей,
-  сам  Я, с позволениЯ, читаю только Journal des Debats  - дошла совершенно
серьезно  до пониманиЯ этой книги как "знамениЯ времени",  как бравой правой
юнкерской философии, которой недоставало лишь мужества "Kreuzzeitung"?..
     2
     ќто  было сказано длЯ немцев: ибо  всюду, кроме  ѓермании,  есть у менЯ
читатели  -  сплошь  изысканные,  испытанные  умы,  характеры, воспитанные в
высоких   положениЯх  и  обЯзанностЯх;   есть   среди  моих  читателей  даже
действительные  гении.  ‚   ‚ене,   в  ‘анкт-Џетербурге,  в  ‘токгольме,   в
Љопенгагене, в  Џариже и  Ќью-‰орке - везде  открыли  менЯ: менЯ не  открыли
только в плоскомании …вропы, в ѓермании... € Я  должен признатьсЯ,  что менЯ
больше  радуют те, кто менЯ не читает, кто никогда не слышал ни моего имени,
ни слова  "философиЯ"; но  куда бы Я ни пришел, например, здесь,  в  ’урине,
лицо каждого при взглЯде на менЯ проЯснЯетсЯ и  добреет. —то мне до  сих пор
особенно льстило, так  это то, что старые торговки не успокаиваютсЯ, пока не
выберут  длЯ менЯ самый сладкий из их винограда. Ќадо быть до такой  степени
философом... Ќедаром полЯков зовут французами  среди  славЯн. ЋчаровательнаЯ
русскаЯ женщина  ни на одну минуту не ошибетсЯ в  моем происхождении. Њне не
удаетсЯ  стать  торжественным,  самое  большее  - Я  прихожу  в  смущение...
Џо-немецки думать,  по-немецки чувствовать -  Я могу всё, но  это свыше моих
сил... Њой старый  учитель ђичль  утверждал  даже, что  свои  филологические
исследованиЯ Я  конципирую, как парижский romancier - абсурдно увлекательно.
„аже  в Џариже изумлЯлись  по  поводу "toutes  mes audaces  et  finesses"  -
выражение господина ’эна; Я боюсь, что вплоть до высших форм дифирамба можно
найти  у  менЯ  примесь  той  соли,  котораЯ  никогда  не  бывает  глупой  -
"немецкой":  esprit... џ не  могу иначе. Џомоги мне, Ѓоже! Ђминь. - Њы знаем
все, некоторые даже из опыта, что такое длинноухое  животное.  Ќу  что  ж, Я
смею утверждать,  что  у  менЯ самые маленькие  уши.  ќто  немало интересует
бабенок - мне кажетсЯ, они  чувствуют, что Я их лучше  понимаю?.. џ Ђнтиосёл
par  excellence,  и  благодарЯ  этому  Я  всемирно-историческое чудовище,  -
по-гречески, и не только по-гречески, Я Ђнтихрист...
     3
     џ  несколько знаю  свои  преимущества, как писателЯ;  отдельные  случаи
доказали мне, как сильно "портит" вкус привычка к моим сочинениЯм. Џросто не
переносишь  других книг, особенно  философских.  ќто несравненное отличие  -
войти в столь благородный и утонченный мир: длЯ  этого отнюдь не обЯзательно
быть  немцем; в конце концов  это  отличие, которое надо  заслужить. Ќо  кто
приближаетсЯ  ко  мне  высотою хотениЯ,  тот  переживает  при этом  истинные
экстазы познаниЯ: ибо Я прихожу с высот, которых не достигала ни одна птица,
Я  знаю  бездны,  куда не  ступала  ни одна нога.  Њне говорили,  что нельзЯ
оторватьсЯ ни  от одной из  моих книг, - Я нарушаю даже ночной покой...  Ќет
более гордых и  вместе  с тем более рафинированных книг: они достигают порою
наивысшего, что достижимо на  земле, - цинизма; длЯ завоеваниЯ  их нужны как
самые нежные пальцы, так и самые храбрые кулаки. ‚сЯкаЯ дрЯхлость души, даже
всЯкое расстройство желудка устранены из них раз и навсегда: никаких нервов,
только веселое  брюхо. Ќе только бедность и затхлый запах  души устранены из
них,  но в  еще большей  степени  все трусливое, нечистоплотное, скрытное  и
мстительное в наших внутренностЯх: одно мое слово  гонит  наружу  все дурные
инстинкты.  ‘реди  моих знакомых  есть  множество  подопытных  животных,  на
которых  Я  изучаю  различную,  весьма  поучительно различную реакцию на мои
сочинениЯ. Љто и  знать  ничего не хочет об их содержании, например мои  так
называемые  друзьЯ, тот становитсЯ при этом "безличным":  менЯ поздравлЯют с
тем, что  Я  снова зашел "так далеко",  - говорЯт  также об  успехе в смысле
большей  Ясности  тона...  ‘овершенно  порочные  "умы",  "прекрасные  души",
изолгавшиесЯ  дотла,  совсем  не  знают, что им делать  с этими  книгами,  -
следовательно, они считают их ниже себЯ, прекраснаЯ  последовательность всех
"прекрасных  душ".  ђогатый  скот  среди  моих  знакомых,  немцы,  с  вашего
позволениЯ,  дают  понЯть, что не  всегда разделЯют моего мнениЯ, но все  же
иногда... ќто Я слышал даже о ‡аратустре... ’очно так же всЯкий "феминизм" в
человеке, даже в  мужчине,  ЯвлЯетсЯ длЯ менЯ закрытыми воротами: никогда не
войдет он  в этот  лабиринт дерзновенных  познаний. Ќикогда не  надо  щадить
себЯ, жесткость должна  стать привычкой, чтобы  среди сплошных жестких истин
быть веселым и бодрым. Љогда  Я  рисую себе образ совершенного  читателЯ, он
всегда представлЯетсЯ мне чудовищем смелости и любопытства,  кроме того, еще
чем-то гибким, хитрым,  осторожным,  прирожденным  искателем  приключений  и
открывателем.  ‚ конце концов Я не  мог бы сказать лучше ‡аратустры - к нему
одному в сущности Я и обращаюсь: кому захочет он рассказать свою загадку?
     ‚ам,  смелым искателЯм,  испытателЯм и  всем, кто когда-либо плавал под
коварными парусами по страшным морЯм, -
     вам,  опьЯненным  загадками,  любителЯм сумерек, чьЯ  душа привлекаетсЯ
звуками свирели ко всЯкой обманчивой пучине:
     -  ибо  вы не хотите  нащупывать нить трусливой  рукой и, где можете вы
угадать, там ненавидите вы делать выводы...
     4
     ‚месте  с тем  Я делаю  ещё общее  замечание  о  моём  искусстве стилЯ.
ЏоделитьсЯ  состоЯнием,  внутренней  напрЯжённостью  пафоса  путём   знаков,
включаЯ  сюда и темп этих знаков,  - в этом состоит смысл всЯкого  стилЯ; и,
ввиду    того   что    множество   внутренних    состоЯний   ЯвлЯетсЯ   моей
исключительностью,  у  менЯ  есть  много  возможностей  длЯ  стилЯ  -  самое
многообразное искусство стилЯ вообще, каким когда-либо наделён  был человек.
•орош  всЯкий  стиль,  который действительно  передаёт внутреннее состоЯние,
который не ошибаетсЯ в знаках, в темпе знаков, в жестах - все законы периода
суть искусство жеста. Њой инстинкт бывает здесь безошибочен. - •ороший стиль
сам по себе - чистое безумие, сплошной "идеализм": всё равно что "прекрасное
само  по себе" или "доброе само по себе"  или "вещь сама по себе"... Џри том
непременном  условии, что  есть  уши - уши, способные  на  подобный  пафос и
достойные  его, - что  нет недостатка в  тех, с кем позволительно делитьсЯ.-
Њой ‡аратустра, например, ещё ищет их - ах! он будет ещё долго искать  их! -
Ќужно  быть достойным  того, чтобы испытывать  его... Ђ  до тех пор не будет
никого,  кто бы  понЯл  искусство,  здесь  расточенное: никогда  и никто  не
расточал ещё столько новых, неслыханных, поистине  впервые  здесь  созданных
средств искусства. —то нечто подобное было возможно именно на немецком Языке
-  это ещё нужно было доказать: Я и сам раньше решительно отрицал бы это. „о
менЯ не  знали, что можно сделать  из  немецкого Языка, что можно сделать из
Языка  вообще.  €скусство великого ритма,  великий  стиль  периодичности длЯ
выражениЯ  огромного  восхождениЯ  и нисхождениЯ высокой,  сверхчеловеческой
страсти,  был  впервые  открыт  мною;  дифирамбом  "‘емь  печатей",  которым
завершаетсЯ третьЯ,  последнЯЯ часть ‡аратустры, Я поднЯлсЯ на  тысЯчу  миль
надо всем, что когда-либо называлось поэзией.
     5
     - —то в моих сочинениЯх говорит  не  знающий себе равных психолог, это,
быть  может, есть первое  убеждение, к которому приходит  хороший читатель -
читатель, которого Я заслуживаю, который  читает менЯ так, как добрые старые
филологи  читали своего  ѓорациЯ.  ЏоложениЯ,  в  отношении  которых  был  в
сущности согласен весь мир - не говорЯ уже о всемирных философах, моралистах
и о  прочих  пустых  горшках  и кочанах,  -  у  менЯ ЯвлЯютсЯ как  наивности
заблуждениЯ:  такова,  например,  вера   в   то,   что   "эгоистическое"   и
"неэгоистическое" суть  противоположности, тогда  как  само ego  есть только
"высшее мошенничество", "идеал"... Ќет ни  эгоистических, ни неэгоистических
поступков:  оба  понЯтиЯ суть  психологическаЯ  бессмыслица. €ли  положение:
"человек  стремитсЯ к  счастью"...  €ли  положение:  "счастье  есть  награда
добродетели"... €ли положение:  "радость и страдание противоположны". –ирцеЯ
человечества,   мораль,  извратила  -  обморалила  -   все  psychologica  до
глубочайших основ,  до  той ужасной  бессмыслицы, будто  любовь  есть  нечто
"неэгоистическое"... Ќадо крепко сидеть на себе, надо  смело стоЯть на обеих
своих ногах, иначе совсем  нельзЯ  любить. ќто в конце концов слишком хорошо
знают  бабёнки:  они  ни  черта   не  беспокоЯтсЯ   о  бескорыстных,  просто
объективных  мужчинах... Њогу  ли Я при этом  высказать предположение, что Я
знаю  бабёнок? ќто  принадлежит к моему дионисическому приданому. Љто знает?
может, Я первый психолог ‚ечно-†енственного. Ћни все любЯт менЯ - это стараЯ
историЯ  -  не   считаЯ  неудачных   бабёнок,  "эмансипированных",  лишённых
способности  деторождениЯ.  -  Љ  счастью,  Я  не  намерен  отдать  себЯ  на
растерзание: совершеннаЯ  женщина  терзает,  когда она любит... ‡наю  Я этих
прелестных  вакханок...  Ћ,  что   это  за  опасное,  скользЯщее,  подземное
маленькое хищное животное!  € столь  сладкое при этом!..  ЊаленькаЯ женщина,
ищущаЯ мщениЯ, способна  опрокинуть даже судьбу.  - †енщина несравненно злее
мужчины и умнее  его; доброта в женщине есть уже форма вырождениЯ... ‚се так
называемые   "прекрасные   души"  страдают   в   своей  основе  каким-нибудь
физиологическим  недостатком,  -   Я  говорю,  не  все,  иначе  Я  стал   бы
меди-циником. Ѓорьба за равные права есть даже симптом болезни:  всЯкий врач
знает это. - †енщина, чем больше она женщина, оборонЯетсЯ руками и ногами от
прав вообще:  ведь  естественное состоЯние, вечнаЯ война  полов, отводит  ей
первое  место.  …сть  ли  уши  длЯ  моего определениЯ  любви?  оно  ЯвлЯетсЯ
единственным достойным  философа.  ‹юбовь - в своих средствах война, в своей
основе смертельнаЯ ненависть полов. - ‘лышали ли вы мой ответ на вопрос, как
излечивают  женщину -  "освобождают" её? …й  делают  ребёнка.  †енщине нужен
ребёнок,   мужчина  всегда  лишь  средство:   так   говорил  ‡аратустра.   -
"ќмансипациЯ женщины" - это инстинктивнаЯ  ненависть  неудачной,  т.  е.  не
приспособленной  к  деторождению,  женщины к  женщине  удачной  -  борьба  с
"мужчиной" есть  только средство, предлог, тактика. Ћни хотЯт, возвышаЯ себЯ
как "женщину в себе", как "высшую женщину", как "идеалистку", понизить общий
уровень  женщины; нет  длЯ этого  более  верного средства, как гимназическое
воспитание,  штаны  и  политические права  голосующего  скота.  ‚  сущности,
эмансипированные   женщины  суть  анархистки  в  мире  "‚ечно-†енственного",
неудачницы, у которых скрытым инстинктом ЯвлЯетсЯ мщение...  –елое поколение
хитрого "идеализма"  - который, впрочем, встречаетсЯ и у  мужчин, например у
ѓенрика  €бсена, этой типичной старой  девы, - преследует  целью  отравление
чистой совести, природы в половой любви... € длЯ того, чтобы  не  оставалось
никакого сомнениЯ  в моём столь  же честном, сколь  суровом взглЯде на  этот
вопрос, Я  приведу ещё одно  положение  из своего  морального кодекса против
порока: под словом  "порок" Я борюсь  со всЯкого рода противоестественностью
или,  если  любЯт  красивые  слова, с идеализмом.  ќто  положение  означает:
"проповедь     целомудриЯ     есть     публичное     подстрекательство     к
противоестественности. ‚сЯкое презрение половой жизни, всЯкое осквернение её
понЯтием "нечистого"  есть преступление  перед жизнью, - есть истинный  грех
против свЯтого духа жизни". -
     6
     —тобы дать  понЯтие о себе  как  психологе, привожу любопытную страницу
психологии из "Џо ту сторону добра и зла" - Я воспрещаю, впрочем, какие-либо
предположениЯ  относительно  того,  кого  Я описываю  в этом  месте.  "ѓений
сердца, свойственный  тому великому  ’аинственному,  тому  богу-искусителю и
прирожденному  крысолову  совестей,  чей  голос способен проникать  в  самую
преисподнюю каждой души, кто не скажет слова, не бросит взглЯда без скрытого
намерениЯ  соблазнить, кто обладает мастерским умением  казатьсЯ - и не тем,
что он есть, а тем, что может побудить его последователей все более  и более
приближатьсЯ  к  нему,  проникатьсЯ  все  более и  более глубоким  и сильным
влечением следовать за ним, - гений сердца, который заставлЯет все громкое и
самодовольное молчать  и  прислушиватьсЯ, который полирует шероховатые души,
даваЯ  им отведать  нового желаниЯ - быть неподвижными  как зеркало, чтобы в
них отражалось глубокое небо, - гений  сердца,  который  научает  неловкую и
слишком торопкую руку  брать медленнее и нежнее; который угадывает скрытое и
забытое  сокровище,  каплю благости и  сладостной  гениальности  под  темным
толстым  льдом, и  ЯвлЯетсЯ волшебным  жезлом  длЯ  каждой  крупицы  золота,
издавна погребенной в своей  темнице под  илом и песком; гений сердца, после
соприкосновениЯ с  которым  каждый  уходит от него богаче, но  не  осыпанный
милостЯми  и  пораженный неожиданностью,  не  осчастливленный  и подавленный
чужими благами,  а богаче самим собою, новее длЯ  самого себЯ,  чем  прежде,
раскрывшийсЯ,  обвеЯнный  теплым ветром, который  подслушал все  его  тайны,
менее уверенный, быть может,  более нежный, хрупкий, надломленный, но полный
надежд,  которым  еще нет названьЯ, полный  новых желаний и стремлений с  их
приливами и отливами..."


ђЋ†„…Ќ€… ’ђЂѓ…„€€
     —тобы  быть  справедливым к  "ђождению трагедии"  (1872), надо забыть о
некоторых вещах. ќта  книга влиЯла  и даже очаровывала тем,  что было в  ней
неудачного,  - своим  применением к  вагнерщине, как если бы последнЯЯ  была
симптомом восхождениЯ.  €менно  поэтому  это сочинение было событием в жизни
‚агнера: лишь с тех пор стали  свЯзывать с именем  ‚агнера  большие надежды.
…ще  и  теперь  напоминают  мне  иногда  при  представлении  ЏарсифалЯ,  что
собственно  на  моей совести  лежит  происхождение столь  высокого  мнениЯ о
культурной ценности этого движениЯ.  - џ  неоднократно встречал  цитирование
книги как "‚озрождениЯ трагедии из  духа  музыки": были уши только длЯ новой
формулы искусства, цели, задачи ‚агнера - сверх этого не услышали всего, что
эта книга скрывала в основе своей ценного. "ќллинство и пессимизм": это было
бы более  недвусмысленным заглавием  - именно,  как первый  урок того, каким
образом  греки отделывались  от пессимизма, - чем  они  преодолевали  его...
’рагедиЯ и есть доказательство, что  греки не были  пессимистами. опенгауэр
ошибсЯ  здесь,  как  он  ошибалсЯ во  всем.  -  ‚зЯтое в  руки  с  некоторой
нейтральностью, "ђождение  трагедии"  выглЯдит весьма несвоевременным:  и во
сне нельзЯ  было бы представить, что оно начато под  гром битвы при ‚ерте. џ
продумал эту проблему под стенами Њетца в холодные  сентЯбрьские ночи, среди
обЯзанностей санитарной службы;  скорее  можно  было бы  вообразить, что это
сочинение старше  пЯтьюдесЯтью годами. Ћно  политически  индифферентно - "не
по-немецки",  скажут теперь, - от него  разит  неприлично гегелевским духом,
оно только в  нескольких формулах отдает трупным запахом опенгауэра. "€деЯ"
-  противоположность  дионисического  и  аполлонического  -  перемещеннаЯ  в
метафизику;  сама историЯ,  как развитие этой  идеи; упраздненнаЯ в трагедии
противоположность единству, - при  подобной оптике все эти вещи, еще никогда
не смотревшие друг другу в лицо, теперь были внезапно противопоставлены одна
другой,  одна  через  другую  освещены  и   понЯты...  Ќапример,   опера   и
революциЯ...   „ва  решительных   новшества  книги  составлЯют,   во-первых,
толкование дионисического феномена у греков - оно дает его первую психологию
и видит в  нем  единый  корень  всего  греческого  искусства.  -  ‚о-вторых,
толкование  сократизма:  ‘ократ,  узнанный  впервые  как  орудие  греческого
разложениЯ,  как   типичный   decadent.   "ђазумность"   против   инстинкта.
"ђазумность"  любой  ценой,  как опаснаЯ, подрывающаЯ жизнь  сила!  ѓлубокое
враждебное  умолчание   христианства  на  протЯжении  всей   книги.  Ћно  ни
аполлонично,  ни  дионисично;  оно  отрицает  все  эстетические  ценности  -
единственные  ценности,   которые   признает  "ђождение  трагедии":  оно   в
глубочайшем смысле нигилистично, тогда как в дионисическом символе достигнут
самый  крайний  предел  утверждениЯ.  ‚  то  же  времЯ  здесь есть  намек на
христианских свЯщенников как на "коварный род карликов", "подпольщиков"...
     2
     ќто  начало  замечательно  сверх  всЯкой  меры.  „лЯ   своего  наиболее
сокровенного  опыта Я открыл  единственное иносказание  и  подобие,  которым
обладает   историЯ,  -   именно  этим  Я  первый  постиг  чудесный   феномен
дионисического. ’очно так  же  фактом признаниЯ decadent в ‘ократе дано было
вполне недвусмысленное  доказательство того, сколь мало угрожает уверенности
моей  психологической хватки  опасность  со стороны  какой-нибудь  моральной
идиосинкразии, - сама  мораль,  как симптом декаданса, есть новшество,  есть
единственнаЯ и первостепеннаЯ вещь в истории познаниЯ. Љак высоко поднЯлсЯ Я
в  этом  отношении над жалкой,  плоской  болтовней на  тему: оптимизм contra
пессимизм!  - џ  впервые  узрел  истинную противоположность -  вырождающийсЯ
инстинкт,  обращённый с подземной мстительностью против жизни (христианство,
философиЯ  опенгауэра,  в известном  смысле  уже  философиЯ  Џлатона,  весь
идеализм,  как его типичные формы), и  рождённаЯ  из  избытка, из преизбытка
формула высшего утверждениЯ, утверждениЯ без ограничений, утверждениЯ даже к
страданию,  даже   к   вине,  даже  ко  всему  загадочному  и   странному  в
существовании...  ќто   последнее,   самое  радостное,  самое  чрезмерное  и
надменное  утверждение  жизни есть  не  только самое  высокое убеждение, оно
также  и  самое  глубокое,  наиболее строго  утверждённое  и  подтверждённое
истиной  и наукой.  Ќичто существующее  не должно быть устранено, нет ничего
лишнего   -   отвергаемые   христианами   и   прочими   нигилистами  стороны
существованиЯ занимают  в  иерархии ценностей даже  бесконечно более высокое
место, чем  то,  что  мог бы  одобрить, назвать  хорошим инстинкт decadence.
—тобы  постичь это, нужно мужество  и,  как  его условие, избыток силы: ибо,
насколько мужество  может отважитьсЯ на движение вперёд,  настолько  по этой
мерке силы приближаемсЯ и мы к истине.  Џознание, утверждение реальности длЯ
сильного  есть  такаЯ  же  необходимость,  как  длЯ  слабого, под  давлением
слабости, трусость  и бегство от реальности  - "идеал"... ‘лабые  не  вольны
познавать: decadents  нуждаютсЯ  во  лжи - она составлЯет одно из условий их
существованиЯ. - Љто не только понимает слово "дионисическое", но понимает и
себЯ в этом слове, тому не нужны опровержениЯ Џлатона, или христианства, или
опенгауэра, - он обонЯет разложение...
     3
     ‚ какой мере Я  нашёл понЯтие "трагического",  конечное познание  того,
что такое психологиЯ трагедии, это  выражено мною ещё в  ‘умерках идолов (II
1032) [II 636]: "Џодтверждение  жизни даже в самых непостижимых и суровых её
проблемах; волЯ к жизни, ликующаЯ в жертве своими высшими типами собственной
неисчерпаемости, - вот что назвал Я дионисическим, вот в чём угадал Я мост к
психологии  трагического поэта.  Ќе длЯ  того, чтобы освободитьсЯ от ужаса и
состраданиЯ, не  длЯ того, чтобы, очиститьсЯ от опасного аффекта бурным  его
разрЯжением  -  так понимал  это Ђристотель, - а длЯ того, чтобы,  наперекор
ужасу  и  состраданию,  быть  самому  вечной  радостью  становлениЯ,  -  той
радостью,  котораЯ заключает  в  себе также и радость уничтожениЯ..." ‚ этом
смысле Я имею право понимать самого себЯ как первого трагического философа -
стало   быть,   как  самую  крайнюю  противоположность  и  антипода  всЯкого
пессимистического  философа.  „о  менЯ  не  существовало  этого  превращениЯ
дионисического  состоЯниЯ  в  философский  пафос:   недоставало  трагической
мудрости - тщетно искал Я её признаков даже у великих греческих философов за
два  века  до  ‘ократа. ‘омнение оставил  во мне ѓераклит, вблизи которого Я
чувствую  себЯ вообще теплее и  приЯтнее,  чем где-нибудь  в  другом  месте.
Џодтверждение  исчезновениЯ  и уничтожениЯ,  отличительное длЯ дионисической
философии,  подтверждение   противоположности  и   войны,  становление,  при
радикальном устранении самого понЯтиЯ "бытие" - в этом Я должен признать при
всех  обстоЯтельствах  самое  близкое  мне  из  всего,  что до  сих пор было
помыслено.  “чение  о  "вечном  возвращении",  стало быть,  о безусловном  и
бесконечно  повторЯющемсЯ круговороте  всех  вещей, -  это учение ‡аратустры
могло бы однажды уже существовать у  ѓераклита.  ‘леды его есть  по  крайней
мере  у стоиков, которые унаследовали от ѓераклита  почти  все свои основные
представлениЯ. -
     4
     €з  этого сочинениЯ говорит чудовищнаЯ надежда.  ‚ конце  концов у менЯ
нет  никакого  основаниЯ  отказыватьсЯ от  надежды на дионисическое  будущее
музыки. Ѓросим взглЯд  на  столетие  вперёд,  предположим  случай,  что  моё
покушение на  два тысЯчелетиЯ противоестественности  и  человеческого позора
будет иметь  успех.  ’а новаЯ  партиЯ  жизни, котораЯ  возьмёт в  свои  руки
величайшую из  всех  задач, более высокое воспитание  человечества, и в  том
числе  беспощадное  уничтожение  всего  вырождающегосЯ   и  паразитического,
сделает  возможным  на  земле преизбыток  жизни, из  которого  должно  снова
вырасти дионисическое состоЯние.  џ обещаю трагический век: высшее искусство
в  утверждении   жизни,   трагедиЯ,  возродитсЯ,   когда  человечество,  без
страданиЯ, оставит  позади  себЯ  сознание  о  самых  жестоких,  но  и самых
необходимых войнах... Џсихолог мог бы еще  добавить, что то,  что Я слышал в
юные годы в вагнеровской музыке, не имеет вообще ничего общего  с  ‚агнером;
что  когда  Я описывал дионисическую музыку, Я описывал то,  что Я слышал, -
что  Я  инстинктивно должен был перенести  и перевоплотить в  тот новый дух,
который  Я носил в себе. „оказательство тому - настолько  сильное, насколько
доказательство может быть сильным, - есть мое сочинение "‚агнер в Ѓайрейте":
во всех психологически-решающих  местах речь идет только обо мне - можно без
всЯких  предосторожностей  поставить мое имЯ или слово "‡аратустра" там, где
текст дает  слово: ‚агнер. ‚есь образ  дифирамбического художника есть образ
предсуществующего  поэта  ‡аратустры, зарисованный с величайшей глубиною,  -
без малейшего касаниЯ вагнеровской реальности. “ самого ‚агнера было об этом
понЯтие; он не  признал  себЯ  в  моем  сочинении. -  ђавным  образом  "идеЯ
Ѓайрейта"  превратилась в  нечто  такое, что не окажетсЯ загадочным понЯтием
длЯ знатоков  моего  ‡аратустры:  в  тот  великий  полдень,  когда  наиболее
избранные посвЯщают  себЯ величайшей из всех задач,  -  кто  знает?  призрак
праздника,   который  Я   еще   переживу...   Џафос  первых   страниц   есть
всемирно-исторический  пафос;  взглЯд,   о  котором  идет  речь  на  седьмой
странице, есть доподлинный взглЯд ‡аратустры; ‚агнер, Ѓайрейт, все маленькое
немецкое убожество суть облако, в котором отражаетсЯ бесконечнаЯ фатаморгана
будущего.  „аже  психологически  все  отличительные  черты моей  собственной
натуры перенесены  на натуру ‚агнера - совместность самых  светлых  и  самых
роковых  сил,  волЯ  к  власти,  какой   никогда  еще  не  обладал  человек,
безоглЯднаЯ смелость в сфере духа, неограниченнаЯ сила к изучению,  без того
чтобы  ею  подавлЯлась волЯ  к  действию.  ‚сё в  этом  сочинении  возвещено
наперед:    близость    возвращениЯ     греческого    духа,    необходимость
анти-Ђлександров, которые  снова  завЯжут  однажды разрубленный гордиев узел
греческой  культуры...  Џусть  вслушаютсЯ  во  всемирно-исторические  слова,
которые вводЯт (I  34 сл.) понЯтие "трагического чувства": в  этом сочинении
есть только всемирно-исторические слова. ќто самаЯ страннаЯ "объективность",
какаЯ только может  существовать: абсолютнаЯ уверенность в том, что  Я собою
представлЯю, проецировалась на любую случайную  реальность, - истина обо мне
говорила  из полной страха  глубины.  Ќа стр.  55 описан  и  предвосхищен  с
поразительной  надежностью  стиль  ‡аратустры;  и  никогда  не найдут  более
великолепного выражениЯ  длЯ событиЯ ‡аратустра,  длЯ этого акта чудовищного
очищениЯ и освЯщениЯ человечества, чем на стр. 41-44.


Ќ…‘‚Ћ…‚ђ…Њ…ЌЌ›…
     —етыре   Ќесвоевременных  ЯвлЯютсЯ   исключительно  воинственными.  Ћни
доказывают,   что   Я  не   был   "ѓансом-мечтателем",  что  мне  доставлЯет
удовольствие владеть шпагой, - может быть, также и то, что у менЯ рискованно
ловкое  запЯстье.  Џервое  нападение  (1873)  было  на немецкую культуру, на
которую  Я уже  тогда  смотрел сверху  вниз с  беспощадным  презрением.  Ѓез
смысла, без содержаниЯ,  без цели: сплошное "общественное мнение". Ќет более
пагубного  недоразумениЯ,  чем думать, что  большой успех  немецкого  оружиЯ
доказывает что-нибудь в пользу этой культуры или даже в пользу ее победы над
”ранцией...   ‚торое  Ќесвоевременное  (1874)  освещает  все   опасное,  все
подтачивающее  и отравлЯющее жизнь в наших  приемах  научной  работы: жизнь,
больную  от этой обесчеловеченной  шестеренки  и механизма, от "безличности"
работника, от  ложной  экономии  "разделениЯ  труда".  “трачиваетсЯ  цель  -
культура: средства  -  современные  научные  приемы  - низводЯт  на  уровень
варварства...  ‚  этом исследовании впервые  признаетсЯ болезнью, типическим
признаком упадка  "историческое  чувство", которым гордитсЯ этот  век.  -  ‚
третьем  и  четвертом  Ќесвоевременном,  как  указание  к  высшему пониманию
культуры  и  к  восстановлению  понЯтиЯ  "культура",  выставлены два  образа
суровейшего эгоизма  и самодисциплины,  несвоевременные типы  par exellence,
полные суверенного презрениЯ ко всему, что вокруг них называлось "€мперией",
"образованием",  "христианством", "Ѓисмарком",  "успехом",  -  опенгауэр  и
‚агнер, или, одним словом, Ќицше...
     2
     €з этих четырех  покушений первое имело  исключительный успех. ум,  им
вызванный, был во всех отношениЯх  великолепен.  џ коснулсЯ  уЯзвимого места
победоносной  нации -  что  ее  победа  не культурное  событие,  а возможно,
возможно,  нечто совсем другое... Ћтветы приходили со всех сторон,  и отнюдь
не только от старых  друзей „авида трауса, которого Я сделал посмешищем как
тип  филистера  немецкой  культуры  и  satisfait,  короче,  как  автора  его
распивочного евангелиЯ о "старой и новой вере" ( - слово "филистер культуры"
перешло из моей книги в разговорную речь). ќти старые друзьЯ, вюртембержцы и
швабы,  глубоко уЯзвленные  тем, что  Я нашел смешным их чудо,  их  трауса,
отвечали  мне  так  честно  и  грубо,  как  только  мог  Я  желать; прусские
возражениЯ  были  умнее  -  в  них  было больше  "берлинской  хмели".  ‘амое
неприличное  выкинул  один лейпцигский листок,  обесславленные "Grenzboten";
мне  стоило  больших  усилий  удержать возмущенных базельцев от  решительных
шагов. Ѓезусловно  высказались  за  менЯ  лишь несколько  старых господ,  по
различным  и  отчасти необъЯснимым  основаниЯм.  Њежду  ними  был ќвальд  из
ѓёттингена,  давший  понЯть,  что мое нападение  оказалось  смертельным  длЯ
трауса. ’очно так же высказалсЯ старый гегельЯнец Ѓруно Ѓауэр, в котором  Я
имел с  тех пор  одного  из  самых внимательных моих читателей. Ћн любил,  в
последние годы  своей  жизни, ссылатьсЯ на менЯ, чтобы намекнуть,  например,
прусскому историографу господину  фон  ’рейчке,  у  кого  именно  мог  бы он
получить    сведениЯ   об    утраченном   им   понЯтии   "культура".   ‘амое
глубокомысленное и  самое  обстоЯтельное  о  моей  книге  и ее  авторе  было
высказано   старым  учеником  философа  Ѓаадера,  профессором   ѓофманом  из
‚юрцбурга.  Џо  моему сочинению он  предвидел длЯ  менЯ великое назначение -
вызвать  род кризиса  и  дать  наилучшее  разрешение  проблемы  атеизма;  он
угадывал во  мне самый инстинктивный и самый беспощадный тип атеиста. Ђтеизм
был тем,  что привело менЯ к опенгауэру. -  ‹учше всего была выслушана и  с
наибольшей  горечью  воспринЯта  чрезвычайно сильнаЯ и  смелаЯ защитительнаЯ
речь обыкновенно столь мЯгкого Љарла ѓиллебранда, этого последнего немецкого
гуманиста, умевшего  владеть  пером. ђаньше его статью  читали в "Augsburger
Zeitung", а теперь ее можно прочесть, в несколько более  осторожной форме, в
собрании  его  сочинений.  ‡десь  моЯ  книга представлена как  событие,  как
поворотный  пункт,  как   первое  самосознание,  как  лучшее  знамение,  как
действительное   возвращение  немецкой  серьезности  и  немецкой  страсти  в
вопросах  духа.  ѓиллебранд  был полон  высоких  похвал форме сочинениЯ, его
зрелому  вкусу,  его  совершенному  такту в различении личности  и вещи:  он
отмечал  его  как  лучшее полемическое  сочинение,  написанное по-немецки  -
именно  в  столь опасном  длЯ  немцев  искусстве, как полемика,  которое  не
следует  им рекомендовать.  Ѓезусловно утверждаЯ, даже  обострЯЯ  то, что  Я
осмелилсЯ сказать о  порче Языка в ѓермании (теперь они разыгрывают пуристов
и  не  могут уже  составить предложениЯ), высказываЯ  такое  же  презрение к
"первым писателЯм"  этой нации, он кончил выражением своего  удивлениЯ моему
мужеству, тому "высшему мужеству, которое приводит любимцев народа на скамью
подсудимых"... Џоследующее влиЯние этого сочинениЯ  совершенно  неоценимо  в
моей жизни. Ќикто с тех пор не спорил со мною. ’еперь все молчат обо мне, со
мною обходЯтсЯ  в  ѓермании с угрюмой осторожностью: в течение  целых лет  Я
пользовалсЯ безусловной свободой слова, длЯ которой ни у  кого, меньше всего
в  "€мперии",  нет достаточно свободной руки.  Њой рай  покоитсЯ "под  сенью
моего  меча"...  ‚  сущности  Я  применил  правило  ‘тендалЯ:   он  советует
ознаменовать  свое  вступление  в общество  дуэлью. € какого Я  выбрал  себе
противника!  первого  немецкого  вольнодумца!.. Ќа  деле  этим  был  впервые
выражен совсем новый род свободомыслиЯ; до сих пор нет длЯ менЯ ничего более
чуждого  и менее  родственного,  чем всЯ европейскаЯ  и американскаЯ species
"libres   penseurs".  ‘  ними,  как   с   неисправимыми  тупицами  и  шутами
"современных идей", нахожусь  Я  даже  в более  глубоком  разногласии, чем с
кем-либо   из   их   противников.   Ћни  тоже   хотЯт  по-своему  "улучшить"
человечество, по собственному образцу; они вели бы непримиримую войну против
всего, в чем выражаетсЯ мое џ, чего Я  хочу, если предположить, что они  это
понЯли бы, - они еще верЯт совокупно в "идеал"... џ первый имморалист. -
     3
     џ не хотел бы утверждать, что  отмеченные именами опенгауэра и ‚агнера
Ќесвоевременные могут особенно  служить к  уЯснению  или  хотЯ  бы  только к
психологической  постановке  вопроса   об   обоих  случаЯх  -  исключаЯ,  по
справедливости, частности. ’ак, например, с глубокой уверенностью-инстинктом
здесь  обозначен   главный  элемент  в  натуре  ‚агнера,  дарование  актера,
извлекающее  из  своих  средств  и  намерений свои собственные  следствиЯ. ‚
сущности, вовсе  не психологией хотел Я  заниматьсЯ  в этих  сочинениЯх:  не
сравнимаЯ  ни  с  чем  проблема  воспитаниЯ,  новое  понЯтие самодисциплины,
самозащиты до жестокости, путь к величию и всемирно-историческим задачам еще
требовали  своего  первого  выражениЯ.  ‚ общем  Я  притЯнул  за  волосы два
знаменитых и еще  вовсе  не  установленных  типа, как притЯгивают  за волосы
всЯкую  случайность,  дабы  выразить  нечто,  дабы  располагать  несколькими
лишними формулами, знаками и средствами выражениЯ. ќто отмечено напоследок с
особой тревожной  прозорливостью на стр.  350 третьего Ќесвоевременного. ’ак
Џлатон пользовалсЯ ‘ократом, как  семиотикой длЯ Џлатона. - ’еперь, когда из
некоторого отдалениЯ Я оглЯдываюсь на  те  состоЯниЯ, свидетельством которых
ЯвлЯютсЯ  эти сочинениЯ,  Я  не стану  отрицать, что в сущности они  говорЯт
исключительно обо мне. ‘очинение "‚агнер  в  Ѓайрейте"  есть  видение  моего
будущего; напротив, в "опенгауэре  как воспитателе" вписана  моЯ внутреннЯЯ
историЯ, мое становление. Џрежде всего мой обет!.. ’о, чем ЯвлЯюсь Я теперь,
то, где нахожусь  Я теперь,  - на высоте,  где Я  говорю уже  не словами,  а
молниЯми, - о, как далек Я был тогда еще от этого! - Ќо Я видел землю - Я ни
на одно мгновение не обманулсЯ в пути,  в море, в опасности - и успехе! ќтот
великий  покой в  обещании,  этот счастливый  взглЯд в  будущее, которое  не
должно остатьсЯ только обещанием! - ‡десь  каждое слово  пережито,  глубоко,
интимно;  нет недостатка  в  самом  болезненном  чувстве, есть  слова  прЯмо
кровоточащие. Ќо ветер  великой свободы проноситсЯ надо всем;  сама  рана не
действует как возражение.  - Ћ том, как понимаю  Я  философа  - как страшное
взрывчатое вещество, перед которым все  пребывает в опасности, - как отделЯю
Я свое  понЯтие  философа на  целые мили  от  такого понЯтиЯ  о нем, которое
включает в себЯ даже какого-нибудь  Љанта,  не говорЯ уже  об  академических
"жвачных животных"  и прочих  профессорах  философии: на  этот счет дает мое
сочинение бесценный урок,  даже  если,  в  сущности,  речь здесь  идет  не о
"опенгауэре  как  воспитателе",  а  о его противоположности  -  "Ќицше  как
воспитателе".  - …сли  принЯть во  внимание,  что  моим  ремеслом было тогда
ремесло  ученого  и  что  Я,   пожалуй,  хорошо  понимал  свое  ремесло,  то
представитсЯ  не  лишенный  значениЯ  суровый  образец  психологии  ученого,
внезапно  выдвинутый  в  этом  сочинении:  он  выражает  чувство  дистанции,
глубокую  уверенность в  том, что может  быть  у  менЯ  задачей, что  только
средством,  отдыхом и  побочным делом. ЊоЯ  мудрость выражаетсЯ в том, чтобы
быть  многим  и  многосущим длЯ умениЯ  стать единым -  длЯ умениЯ  прийти к
единому. џ должен был еще некоторое времЯ оставатьсЯ ученым.


—…‹Ћ‚…—…‘ЉЋ…, ‘‹€ЉЋЊ —…‹Ћ‚…—…‘ЉЋ…
     ‘ двумЯ продолжениЯми
     "—еловеческое,  слишком  человеческое"   есть  памЯтник   кризиса.  Ћно
называетсЯ  книгой  длЯ  свободных умов: почти  каждаЯ  фраза в нём выражает
победу - с этой книгой Я освободилсЯ от всего  не присущего моей  натуре. Ќе
присущ мне  идеализм -  заглавие говорит: "где вы видите идеальные вещи, там
вижу  Я - человеческое,  ах,  только слишком человеческое!.."  џ лучше  знаю
человека...  Ќи  в  каком  ином  смысле не должно  быть понЯто  здесь  слово
"свободный ум":  освободившийсЯ  ум, который снова овладел самим собою. ’он,
тембр голоса совершенно изменилсЯ: книгу  найдут умной, холодной, при случае
даже   жестокой   и   насмешливой.  ЉажетсЯ,   будто  известнаЯ   духовность
аристократического   вкуса   постоЯнно   одерживает   верх   над   страстным
стремлением,  скрывающимсЯ  на дне.  ‚ этом  сочетании  есть тот  смысл, что
именно  столетие со днЯ смерти ‚ольтера как бы извинЯет издание книги в 1878
году.  €бо  ‚ольтер, в противоположность всем, кто  писал  после  него, есть
прежде всего  grandseigneur духа:  так же,  как  и Я. - €мЯ ‚ольтера на моем
сочинении - это был действительно шаг вперед -  ко мне... …сли присмотретьсЯ
ближе, то здесь откроетсЯ безжалостный дух, знающий все  закоулки, где идеал
чувствует себЯ дома, где находЯтсЯ его подземельЯ и его последнее убежище. ‘
факелом в руках, дающим  отнюдь не "дрожащий от факела"  свет, освещаетсЯ  с
режущей Яркостью этот подземный мир идеала. ќто война, но война без пороха и
дыма,  без воинственных поз,  без пафоса и вывихнутых членов - перечисленное
было бы еще "идеализмом". Ћдно заблуждение за другим выноситсЯ на лед, идеал
не  опровергаетсЯ -  он  замерзает...  ‡десь,  например, замерзает  "гений";
немного дальше замерзает "свЯтой"; под толстым слоем льда замерзает "герой";
в  конце замерзает  "вера",  так называемое  "убеждение", даже "сострадание"
значительно остывает - почти всюду замерзает "вещь в себе"...
     2
     ‚озникновение  этой  книги   относитсЯ  к  неделЯм  первых  байрейтских
фестшпилей; глубокаЯ отчужденность от  всего,  что  менЯ там  окружало, есть
одно из условий ее возникновениЯ. Љто имеет понЯтие о том, какие видениЯ уже
тогда  пробежали по моему  пути,  может угадать,  что творилось в моей душе,
когда Я однажды проснулсЯ в Ѓайрейте.  ‘овсем как если бы Я грезил... ѓде же
Я был? џ ничего не узнавал,  Я едва узнавал ‚агнера. ’щетно перебирал Я свои
воспоминаниЯ. ’рибшен -  далекий  остров блаженных:  нет  ни  тени сходства.
Ќесравненные  дни  закладки,  маленькаЯ группа людей, которые были  на своем
месте и праздновали эту закладку и вовсе  не  нуждались в пальцах длЯ нежных
вещей: нет ни тени  сходства. —то случилось? - ‚агнера  перевели на немецкий
Язык! ‚агнерианец стал господином над ‚агнером! Ќемецкое искусство! немецкий
маэстро!  немецкое пиво!..  Њы, знающие слишком хорошо,  к каким  утонченным
артистам, к какому  космополитизму  вкуса обращаетсЯ  искусство ‚агнера,  мы
были вне себЯ, найдЯ ‚агнера увешанным немецкими "добродетелЯми". - џ думаю,
что  знаю  вагнерианца,  Я "пережил" три поколениЯ,  от  покойного ЃренделЯ,
путавшего ‚агнера  с ѓегелем,  до "идеалистов" Ѓайрейтских листков, путавших
‚агнера  с собою,  -  Я  слышал всЯкого  рода  исповеди "прекрасных  душ"  о
‚агнере.  Џолцарства  за  одно  осмысленное  слово!  Џоистине, общество,  от
которого волосы встают дыбом! Ќоль, Џоль, Љоль - грациозные in infinitum! Ќи
в каком ублюдке  здесь нет недостатка, даже в антисемите.  - Ѓедный  ‚агнер!
Људа он попал! - …сли  бы  он попал еще к свиньЯм! Ђ то  к немцам!.. ‚ конце
концов  следовало  бы,  в  назидание  потомству,  сделать  чучело  истинного
байрейтца  или, еще лучше, посадить его в спирт,  ибо именно спиритуальности
ему  и недостает, - с надписью: так выглЯдел "дух", на котором была основана
"€мпериЯ"...  „овольно,  Я  уехал  среди  празднеств  на  несколько  недель,
совершенно внезапно,  несмотрЯ  на  то, что  одна  очаровательнаЯ  парижанка
пробовала менЯ утешить;  Я извинилсЯ перед  ‚агнером только  фаталистической
телеграммой.  ‚  Љлингенбрунне, глубоко затерЯнном в лесах местечке Ѓогемии,
носил Я в себе, как болезнь, свою меланхолию и презрение к немцам и вписывал
времЯ от времени в свою записную книжку под общим названием "‘ошник" тезисы,
сплошные  жесткие psychologica, которые, может  быть, встречаютсЯ  еще раз в
"—еловеческом, слишком человеческом".
     3
     ’о, что тогда во  мне  решилось, был  не только  разрыв с ‚агнером -  Я
понЯл  общее  заблуждение  своего  инстинкта,  отдельные  промахи  которого,
называйсЯ  они  ‚агнером  или базельской  профессурой,  были лишь знамением.
Ќетерпение  к себе охватило  менЯ; Я увидел,  что настала пора сознать себЯ.
‘разу сделалось мне  Ясно до ужаса, как  много времени было потрачено -  как
бесполезно,  как произвольно  было  длЯ  моей  задачи все  мое существование
филолога. џ стыдилсЯ этой  ложной скромности... „есЯть лет за плечами, когда
питание  моего духа  было  совершенно приостановлено,  когда  Я  не научилсЯ
ничему  годному,  когда  Я  безумно многое  забыл, корпЯ над  хламом пыльной
учености.   ’щательно,  с  больными  глазами  пробиратьсЯ   среди   античных
стихотворцев -  вот  до  чего Я  дошел!  - ‘ сожалением видел Я себЯ  вконец
исхудавшим, вконец изголодавшимсЯ: реальностей вовсе не  было в моем знании,
а "идеальности" ни черта не стоили! - Џоистине, жгучаЯ жажда охватила менЯ -
с этих  пор Я действительно  не  занималсЯ ничем  другим, кроме  физиологии,
медицины и  естественных  наук, - даже к собственно историческим  занЯтиЯм Я
вернулсЯ только тогда, когда менЯ повелительно принудила к этому моЯ задача.
’огда  же   Я  впервые  угадал  свЯзь   между  избранной  вопреки  инстинкту
деЯтельностью,  так называемым "призванием", к  которому Я  менее  всего был
призван,  -  и  потребностью  в   заглушении   чувства   пустоты   и  голода
наркотическим искусством  -  например,  вагнеровским  искусством.  Ћсторожно
оглЯдевшись вокруг себЯ, Я открыл, что  то же бедствие постигает большинство
молодых  людей:  одна  противоестественность буквально вынуждает  другую.  ‚
ѓермании,  в  "€мперии",  чтобы  говорить  недвусмысленно,   слишком  многие
осуждены  принЯть  несвоевременно   какое-нибудь   решение,   а  потом,  под
неустранимым бременем, зачахнуть... ќти нуждаютсЯ в  ‚агнере как в  опиуме -
они забываютсЯ, они избавлЯютсЯ от себЯ  на мгновение...  —то  говорю Я!  на
пЯть, на шесть часов! -
     4
     ’огда неумолимо восстал мой инстинкт против  дальнейших уступок, против
следованиЯ за другими, против  смешениЯ себЯ  с  другими.  ‹юбой  род жизни,
самые  неблагоприЯтные   условиЯ,  болезнь,  бедность  -  все  казалось  мне
предпочтительнее того недостойного "бескорыстиЯ", в которое Я поначалу попал
по незнанию, по молодости  и в  котором позднее застрЯл из трусости,  из так
называемого "чувства долга". - ‡десь, самым изумительным образом, и притом в
самое нужное времЯ, пришло мне на помощь  дурное наследство со стороны моего
отца,  - в  сущности,  предопределение  к ранней  смерти.  Ѓолезнь  медленно
высвобождала   менЯ:   она   избавила  менЯ  от  всЯкого  разрыва,   всЯкого
насильственного   и  неприличного   шага.   џ  не  утратил   тогда   ничьего
доброжелательства и еще приобрел много нового.  Ѓолезнь дала мне также право
на  совершенный  переворот  во  всех  моих  привычках;  она  позволила,  она
приказала  мне  забвение; она  одарила  менЯ принуждением к  бездействию,  к
праздности, к выжиданию  и терпению...  Ќо ведь это  и значит  думать!.. Њои
глаза одни положили конец всЯкому буквоедству,  по-немецки: филологии; Я был
избавлен  от "книги", Я годами ничего уже не читал - величайшее благодеЯние,
какое  Я  себе   когда-либо   оказывал!  -  ѓлубоко  скрытое  ‘амо,  как  бы
погребенное, как бы умолкшее  перед постоЯнной высшей необходимостью слушать
другие ‘амо  ( - а ведь это и значит читать!), просыпалось медленно,  робко,
колеблЯсь, - но наконец оно заговорило. Ќикогда не находил Я столько счастьЯ
в себе, как  в самые болезненные, самые страдальческие  времена моей  жизни:
стоит  только  взглЯнуть на "“треннюю зарю" или  на  "‘транника и его тень",
чтобы  понЯть,  чем  было  это  "возвращение  к себе":  самым  высшим  родом
выздоровлениЯ!... „ругое только следовало из него. -
     5
     —еловеческое,    слишком    человеческое,    этот   памЯтник    суровой
самодисциплины,  с   помощью   которой  Я   внезапно   положил  конец  всему
привнесённому  в  менЯ   "мошенничеству   высшего   порЯдка",   "идеализму",
"прекрасному  чувству"  и прочим женственностЯм, - было во всем существенном
написано в ‘орренто; оно  получило свое заключение, свою окончательную форму
зимою, проведенною в Ѓазеле, в несравненно менее благоприЯтных условиЯх, чем
условиЯ ‘орренто. ‚ сущности, эта книга  лежит на совести у господина Џетера
ѓаста,  тогда студента  Ѓазельского  университета,  очень  преданного мне. џ
диктовал, с обвЯзанной  и больной головой, он писал, он также исправлЯл - он
был  в  сущности  писателем,  а Я только  автором. Љогда в  руках моих  была
завершеннаЯ вконец книга - к глубокому удивлению тЯжелобольного, - Я послал,
между  прочим,   два  экземплЯра  и  в  Ѓайрейт.   Љаким-то   чудом  смысла,
проЯвившегосЯ  в  случайности,  до менЯ  в  то  же  времЯ  дошел  прекрасный
экземплЯр текста ЏарсифалЯ с посвЯщением ‚агнера мне - "моему дорогому другу
”ридриху  Ќицше, ђихард ‚агнер,  церковный советник". -  ќто  было скрещение
двух книг - мне казалось, будто Я слышал при этом зловещий  звук. Ќе звучало
ли это так, как если бы скрестились две шпаги?.. ‚о всЯком случае мы оба так
именно  и воспринЯли это:  ибо  мы оба  молчали. -  Љ тому времени поЯвились
первые Ѓайрейтские листки: Я понЯл, чему настала пора. - ЌевероЯтно!  ‚агнер
стал набожным...
     6
     —то  Я  думал тогда (1876) о себе,  с какой чудовищной  уверенностью  Я
держал в руках свою задачу и то, что было в ней всемирно-исторического, - об
этом свидетельствует всЯ книга, и прежде  всего одно  очень выразительное  в
ней место: с инстинктивной во мне хитростью Я  и здесь вновь обошел словечко
џ; но  на  сей раз  не опенгауэра или ‚агнера,  а  одного  из  моих друзей,
превосходного доктора  ЏаулЯ ђэ  Я  озарил всемирно-исторической  славой - к
счастью, он оказалсЯ  слишком тонким животным,  чтобы... „ругие  были  менее
хитры:  безнадежных  среди  моих  читателей,  например  типичного  немецкого
профессора, Я  всегда  узнавал по тому, что  они, основываЯсь на этом месте,
считали  себЯ  обЯзанными   понимать   всю  книгу  как   высший  рэализм.  ‚
действительности  она  заключала  противоречие лишь пЯти-шести тезисам моего
друга: об этом  можно прочесть в  предисловии к "ѓенеалогии морали".  -  ќто
место гласит:  каково  же то главное положение,  к  которому пришел  один из
самых сильных и холодных мыслителей, автор книги "Ћ происхождении  моральных
чувств"  (lisez:  Ќицше,  первый имморалист),  с помощью  своего  острого  и
проницательного анализа человеческого поведениЯ? "Њоральный человек стоит не
ближе  к умопостигаемому  миру, чем человек физический, -  ибо не существует
умопостигаемого мира"... ќто положение, ставшее твердым и острым под ударами
молота исторического  познаниЯ  (lisez:  переоценки  всех  ценностей), может
некогда в  будущем -  1890! - послужить  секирой,  котораЯ  будет положена у
корней  "метафизической потребности" человечества,  - на благо или проклЯтие
человечеству, кто мог бы это сказать?  Ќо  во всЯком случае,  как положение,
чреватое важнейшими последствиЯми, вместе плодотворное и ужасное и взирающее
на  мир тем  двойственным взглЯдом,  который бывает присущ всЯкому  великому
познанию...


“’ђ…ЌЌџџ ‡Ђђџ
     Њысли о морали как предрассудке
     ќтой книгой начинаетсЯ мой поход против морали. Ќе то чтобы в ней, хотЯ
бы едва, чувствовалсЯ запах пороха -  скорее в ней распознают совсем другие,
и  гораздо  более  нежные,  запахи,  особенно  если  предположить  некоторую
тонкость ноздрей. Ќи тЯжелой, ни даже легкой артиллерии; если действие книги
отрицательное, то  тем  менее отрицательны ее средства, из которых  действие
следует как заключение, а не как пушечный выстрел. —то с книгой расстаютсЯ с
боЯзливой осторожностью  ко всему тому, что до сих  пор  почиталось  и  даже
боготворилось под именем морали, это не находитсЯ в противоречии  с тем, что
во  всей  книге не  встречаетсЯ  ни одного  отрицательного слова, ни  одного
нападениЯ,  ни  одной  злости,  -  скорее  она  лежит  на  солнце,  круглаЯ,
счастливаЯ, похожаЯ на морского зверЯ, греющегосЯ среди скал. ‚ конце концов
Я  сам  был им, этим морским зверем: почти каждое положение этой  книги было
измышлено, выскользнуто  в том сумбуре скал близ ѓенуи, где Я одиночествовал
и имел общие с морем тайны. …ще и теперь, при случайном моем соприкосновении
с этой книгой, почти каждое  предложение становитсЯ крючком, которым Я снова
извлекаю  из глубины что-нибудь  несравнимое:  всЯ ее кожа дрожит  от нежной
дрожи  воспоминаний.  €скусство,  которое  она  предполагает,  есть  немалое
искусство  закреплЯть  вещи,  скользЯщие   легко  и  без  шума,   закреплЯть
мгновениЯ, называемые мною божественными Ящерицами, закреплЯть, правда, не с
жестокостью того  юного  греческого бога,  который просто прокалывал  бедных
Ящериц, но все же закреплЯть  при помощи некоторого  остриЯ - пером... "…сть
так много  утренних  зорь, которые  ещё не светили"  - эта индийскаЯ надпись
выситсЯ на двери к этой книге. ѓде же ищет её автор того нового утра, ту  до
сих  пор ещё  не открытую  нежную зарю, с которой начнётсЯ снова день? - ах,
целый рЯд, целый мир новых дней! ‚ переоценке всех ценностей, в освобождении
от  всех моральных ценностей, в утверждении и доверчивом отношении ко всему,
что  до  сих  пор запрещали, презирали,  проклинали.  ќта утверждающаЯ книга
изливает  свой свет, свою любовь, свою  нежность на сплошь  дурные вещи, она
снова возвращает им "душу", чистую совесть, право, преимущественное право на
существование. Ќа мораль не нападают, её просто не принимают в расчёт... ќта
книга  заканчиваетсЯ   словом  "или?"  -  это  единственнаЯ  книга,  котораЯ
заканчиваетсЯ словом "или?"...
     2
     ЊоЯ  задача  -  подготовить  человечеству  момент высшего самосознаниЯ,
великий  полдень, когда  оно оглЯнетсЯ  назад и  взглЯнет  вперёд, когда оно
выйдет из-под владычества случаЯ и  свЯщенников и поставит себе впервые, как
целое, вопросы:  почему? к  чему? - эта задача с необходимостью  вытекает из
воззрениЯ, что человечество  само по себе  не находитсЯ на верном пути,  что
оно  управлЯетсЯ  вовсе  не  божественно,  что,  напротив, среди  его  самых
свЯщенных понЯтий о ценности соблазнительно господствует инстинкт отрицаниЯ,
порчи, инстинкт decadence. ‚опрос о происхождении моральных ценностей оттого
и ЯвлЯетсЯ длЯ менЯ вопросом  первостепенной важности, что  он обусловливает
будущее человечества. ’ребование, чтобы верили, что всё в сущности находитсЯ
в наилучших руках, что одна книга, ЃиблиЯ, даст окончательную  уверенность в
божественном  руководительстве   и  мудрости  в  судьбах  человечества,  это
требование, перенесённое обратно в реальность, есть волЯ к подавлению истины
о жалкой противоположности сказанного,  именно, что  человечество до сих пор
пребывало  в  наисквернейших  руках,  что  оно  управлЯлось  неудачниками  и
коварными  мстителЯми,  так  называемыми  свЯтыми,  этими  мирохулителЯми  и
человекоосквернителЯми.  ђешающий  признак, устанавливающий,  что  свЯщенник
(включаЯ  и  затаившихсЯ  свЯщенников  -  философов) сделалсЯ господином  не
только в пределах  определённой религиозной общины,  но и всюду вообще, есть
мораль  decadence, волЯ к концу, котораЯ  ценитсЯ как  мораль сама по себе и
заключаетсЯ в безусловной ценности,  приписываемой началу неэгоистическому и
враждебному всЯкому эгоизму. Љто  в этом  пункте  не  заодно со  мною,  того
считаю Я  инфицированным... Ќо  весь мир не заодно со  мною... „лЯ физиолога
такое  противопоставление  ценностей не оставлЯет никакого сомнениЯ. …сли  в
организме  самый  незначительный  орган  хотЯ бы  в малой степени  ослаблЯет
совершенно точное проЯвление своего  самоподдержаниЯ, возмещениЯ своей силы,
своего "эгоизма", то вырождаетсЯ и весь организм. ”изиолог требует ампутации
выродившейсЯ  части, он отрицает всЯкую солидарность с нею,  он стоит  всего
дальше  от состраданиЯ к  ней. Ќо свЯщенник хочет именно  вырождениЯ целого,
вырождениЯ человечества: оттого и консервирует он вырождающеесЯ - этой ценой
господствует он над ним... Љакой смысл имеют ложные, вспомогательные понЯтиЯ
морали  -  "душа", "дух",  "свободнаЯ  волЯ",  "Ѓог"  -  как  не тот,  чтобы
физиологически  руинировать  человечество?..  Љогда   отклонЯют  серьёзность
самосохранениЯ и увеличениЯ силы тела, т.  е. жизни, когда из бледной немочи
конструируют идеал, из презрениЯ  к телу - "спасение души",  то что же  это,
как  не рецепт decadence?  -  “трата равновесиЯ, сопротивление  естественным
инстинктам,  "самоотречение"  -  одним  словом, это  называлось до  сих  пор
моралью...  ‘  "“тренней  зарёй" предпринЯл Я  впервые борьбу против  морали
самоотречениЯ. -


     ‚…‘Ё‹Ђџ ЌЂ“ЉЂ
     ("la gaya scienza")
     "“треннЯЯ  зарЯ"  есть  утверждающаЯ  книга,  глубокаЯ,  но  светлаЯ  и
доброжелательнаЯ.  ’о  же, но ещё в  большей степени, применимо и  к la gaya
scienza: почти в  каждой строке её нежно держатсЯ  за руки  глубокомыслие  и
резвость. ‘тихи,  выражающие благодарность самому чудесному  месЯцу, Январю,
который  Я  пережил - всЯ  книга есть его подарок,  - в  достаточной степени
объЯснЯют, из какой глубины "наука" стала здесь весёлой:
     ’ы, что огненною пикой
     ‹ёд души моей разбил,
     € к морЯм надежд великих
     Ѓурный путь ей проложил:
     € душа светла и в здравье,
     € вольна среди обуз
     —удеса твои прославит,
     „ивный џнуариус! -
     Њожет ли  тот, кто видит, как заблистала, в заключение четвёртой книги,
алмазнаЯ красота  первых слов ‡аратустры, может ли он сомневатьсЯ в том, что
называетсЯ здесь  "великой надеждой"? - €ли тот, кто читает гранитные строки
в конце третьей книги, с помощью которых впервые отливаетсЯ в формулы судьба
всех  времён?  Џесни принца  ”огельфрай, в лучшей  своей части  написанные в
‘ицилии, весьма выразительно  напоминают о том провансальском  понЯтии "gaya
scienza",  о том  единстве певца,  рыцарЯ и  вольнодумца,  которым  чудеснаЯ
раннЯЯ  культура провансальцев  отличалась  от всех  двусмысленных  культур;
самое последнее  стихотворение "к Њистралю", бурнаЯ танцевальнаЯ песнь, где,
с позволениЯ! плЯшут над моралью, есть совершенный провансализм. -


’ЂЉ ѓЋ‚Ћђ€‹ ‡ЂђЂ’“‘’ђЂ
     Љнига длЯ всех и ни длЯ кого
     ’еперь   Я  расскажу   историю  ‡аратустры.  ЋсновнаЯ  концепциЯ  этого
произведениЯ,  мысль  о вечном  возвращении, эта  высшаЯ  форма утверждениЯ,
котораЯ  вообще может быть достигнута, - относитсЯ к августу 1881  года: она
набросана  на  листе бумаги с надписью: "6000 футов по ту сторону человека и
времени". џ шел в этот  день вдоль озера ‘ильваплана через леса; у могучего,
пирамидально   нагроможденного   блока  камней,  недалеко   от   ‘урлеЯ,   Я
остановилсЯ.  ’ам пришла  мне  эта мысль. - Љогда  Я отсчитываю от этого днЯ
несколько месЯцев назад, Я нахожу, как предзнаменование, внезапную и глубоко
решительную перемену моего вкуса,  прежде всего в  музыке. Њожет быть, всего
‡аратустру  позволительно причислить  к  музыке  -  несомненно,  возрождение
искусства слышать было его  предварительным условием.  ‚ ђекоаро,  маленьком
горном курорте, близ ‚инченцы, где Я провел весну 1881 года, Я открыл вместе
с моим maёstro  и  другом  Џетером ѓастом,  тоже  "возрожденным", что феникс
Њузыка  пролетел мимо нас в перьЯх более легких и светоносных,  чем когда бы
то ни было. …сли, напротив, Я считаю от этого днЯ вперед до внезапного и при
самых невероЯтных условиЯх протекавшего  разрешениЯ  в феврале  1883 года от
бремени - заключительнаЯ часть, та самаЯ,  из которой Я цитировал  несколько
изречений  в Џредисловии, была дописана как  раз в тот свЯщенный  час, когда
умер  в  ‚енеции  ђихард  ‚агнер,  -  то  оказываетсЯ  восемнадцать  месЯцев
беременности. ќто число, именно восемнадцать месЯцев,  могло бы  навести  на
мысль,  по крайней мере  среди буддистов, что  Я  в  сущности слон-самка.  -
Џромежуточному  времени  принадлежит  "gaya  scienza",   котораЯ  несет  сто
предзнаменований близости  чего-то несравнимого; наконец она дает даже самое
начало ‡аратустры, она дает в предпоследнем отрывке четвертой книги основную
мысль ‡аратустры. - ќтому же промежуточному времени принадлежит и тот ѓимн к
жизни (длЯ смешанного хора и оркестра), партитура которого  вышла  два  года
тому назад у ќ. ‚. ”рицша в ‹ейпциге: может быть, это -  не малозначительный
симптом длЯ  состоЯниЯ этого  года, когда утверждающий пафос par  exellence,
названный мною  трагическим  пафосом, был мне  присущ в  наивысшей  степени.
Џозднее его некогда будут петь в памЯть обо  мне. - ’екст, отмечаю Ясно, ибо
по этому  поводу распространено недоразумение, принадлежит не мне:  он  есть
изумительное  вдохновение  молодой  русской  девушки, с которой Я тогда  был
дружен,  -  фрейлейн ‹у  фон ‘аломе.  Љто  сумеет  извлечь  вообще смысл  из
последних слов  этого стихотворениЯ,  тот  угадает, почему Я предпочел его и
восхищалсЯ им: в  них есть величие.  ‘традание не служит возражением  против
жизни: "…сли у тебЯ нет больше счастьЯ, чтобы дать мне его, ну что ж! у тебЯ
есть еще  твоЯ  мука..."  Ѓыть может, и  в  моей музыке  в  этом месте  есть
величие.  (ЏоследнЯЯ нота кларнета в  строе  лЯ cis, а  не с.  Ћпечатка.)  -
‘ледующую  затем  зиму Я  жил в той уютно  тихой бухте ђапалло,  недалеко от
ѓенуи, котораЯ врезаетсЯ между ЉьЯвари и мысом  Џортофино. Њое здоровье было
не  из  лучших;  зима  выдалась  холоднаЯ и чрезмерно  дождливаЯ;  маленькаЯ
гостиница, расположеннаЯ у  самого морЯ,  так что ночью прилив просто  лишал
сна, представлЯла почти во всем противоположность желательного.  ЌесмотрЯ на
это и почти в доказательство моего утверждениЯ, что все выдающеесЯ возникает
"несмотрЯ",  в  эту  зиму  и  в  этих  неблагоприЯтных  условиЯх  возник мой
‡аратустра.  -  ‚  дообеденное времЯ Я  поднималсЯ в  южном  направлении  по
чудесной  улице вверх  к ‡оальи,  мимо сосен  и  глЯдЯ далеко в море;  после
обеда, так часто, как только  позволЯло мое здоровье, Я обходил всю бухту от
‘анта-Њаргериты до  местности, расположенной  за Џортофино. ќта местность  и
этот ландшафт сделались еще ближе моему сердцу  благодарЯ той любви, которую
чувствовал к  ним  император ”ридрих III;  случайно осенью  1886  года Я был
опЯть у этих берегов,  когда он уже  в последний раз посетил этот  маленький
забытый мир счастьЯ. - Ќа обеих этих дорогах пришел мне в голову весь первый
‡аратустра, и прежде всего  сам ‡аратустра, как тип: точнее, он  снизошел на
менЯ...
     2
     —тобы понЯть этот  тип,  надо  сперва уЯснить  себе его физиологическую
предпосылку;  она  есть  то,  что Я называю  великим  здоровьем. џ  не  могу
разъЯснить это  понЯтие  лучше, более лично, чем Я уже сделал это в одном из
заключительных разделов пЯтой  книги "gaya scienza". "Њы, новые, безымЯнные,
труднодоступные,  -  говоритсЯ  там,  -  мы, недоноски  еще  не  доказанного
будущего, -  нам  длЯ новой  цели потребно  и  новое средство, именно, новое
здоровье,  более  крепкое,  более умудренное, более  цепкое, более отважное,
более веселое,  чем  все бывшие до сих пор  здоровьЯ. ’от,  чьЯ  душа жаждет
пережить во всем объеме прежние ценности и устремлениЯ и обогнуть все берега
этого идеального "‘редиземноморьЯ", кто ищет  из приключений сокровеннейшего
опыта  узнать, каково на душе у завоевателЯ  и  первопроходца идеала, равным
образом  у художника, у свЯтого, у  законодателЯ,  у мудреца,  у ученого,  у
благочестивого,  у  предсказателЯ,  у пустынножителЯ  старого  стилЯ,  - тот
прежде всего нуждаетсЯ длЯ этого  в великом  здоровье  - в таком, которое не
только имеют, но и постоЯнно приобретают и  должны приобретать, ибо им вечно
поступаютсЯ, должны поступатьсЯ!..  € вот же,  после  того как  мы так долго
были  в пути,  мы, аргонавты идеала, более  храбрые, должно быть,  чем этого
требует благоразумие, подвергшиесЯ стольким кораблекрушениЯм и напастЯм, но,
как сказано, более здоровые, чем хотели  бы нам позволить, опасно  здоровые,
все  вновь  и  вновь   здоровые,  -  нам  начинает  казатьсЯ,  будто  мы,  в
вознаграждение за это, видим какую-то еще не открытую страну, границ которой
никто  еще  не  обозрел, некое по  ту  сторону всех прежних земель и уголков
идеала,  мир до того  богатый  прекрасным,  чуждым, сомнительным, страшным и
божественным, что наше любопытство,  как и наша  жажда обладаниЯ, выходит из
себЯ - ах! и мы уже ничем не можем насытитьсЯ! Љак смогли бы мы, после таких
перспектив и с таким ненасытным голодом на совесть и весть, довольствоватьсЯ
еще  современным человеком?  „овольно  скверно:  но и  невозможно,  чтобы мы
только с деланной  серьезностью взирали и, пожалуй, даже вовсе не взирали на
его почтеннейшие  цели и надежды. Ќам предноситсЯ другой идеал, причудливый,
соблазнительный, рискованный  идеал,  к которому  мы  никого  не  хотели  бы
склонить, ибо ни за кем не признаем столь легкого права на него: идеал духа,
который  наивно,  стало быть,  сам того не желаЯ  и из  бьющего  через  край
избытка полноты и мощи играет со  всем, что до сих пор называлось свЯщенным,
добрым, неприкосновенным,  божественным;  длЯ  которого то наивысшее,  в чем
народ по справедливости обладает своим ценностным мерилом, означало  бы  уже
опасность, упадок, унижение или, по меньшей мере, отдых, слепоту,  временное
самозабвение;    идеал    человечески-сверхчеловеческого    благополучиЯ   и
благоволениЯ,  который довольно часто выглЯдит нечеловеческим, скажем, когда
он  рЯдом  со  всей  бывшей на  земле серьезностью,  рЯдом со  всЯкого  рода
торжественностью  в  жесте,  слове,  звучании,   взглЯде,  морали  и  задаче
изображает как  бы их живейшую  непроизвольную  пародию, - и  со  всем  тем,
несмотрЯ на все то, быть может, только  теперь и поЯвлЯетсЯ  впервые великаЯ
серьезность,  впервые  ставитсЯ вопросительный знак,  поворачиваетсЯ  судьба
души, сдвигаетсЯ стрелка, начинаетсЯ трагедиЯ..."
     3
     …сть ли у  кого-нибудь в конце девЯтнадцатого столетиЯ Ясное понЯтие  о
том, что поэты  сильных эпох называли инспирацией? ‚ противном случае Я хочу
это  описать.  -  Џри  самом  малом  остатке  суевериЯ действительно  трудно
защититьсЯ от представлениЯ, что ты только  инкарнациЯ, только рупор, только
медиум сверхмощных сил. ЏонЯтие откровениЯ в том смысле, что  нечто внезапно
с  несказанной уверенностью  и  точностью становитсЯ видимым, слышимым  и до
самой  глубины  потрЯсает  и  опрокидывает человека,  есть  просто  описание
фактического состоЯниЯ. ‘лышишь без поисков; берешь, не спрашиваЯ, кто здесь
дает;   как  молниЯ,  вспыхивает  мысль,  с   необходимостью,  в  форме,  не
допускающей колебаний, - у менЯ никогда не  было  выбора. ‚осторг,  огромное
напрЯжение  которого  разрешаетсЯ порою  в  потоках  слез, при котором  шаги
невольно  становЯтсЯ  то бурными,  то медленными;  частичнаЯ невменЯемость с
предельно Ясным сознанием бесчисленного множества  тонких дрожаний  до самых
пальцев  ног; глубина  счастьЯ,  где  самое  болезненное  и  самое  жестокое
действуют  не  как  противоречие, но  как  нечто вытекающее из  поставленных
условий, как  необходимаЯ  окраска  внутри такого  избытка  света;  инстинкт
ритмических    отношений,   охватывающий   далекие   пространства   форм   -
продолжительность,  потребность в далеко напрЯженном  ритме, есть почти мера
длЯ силы вдохновениЯ, своего рода возмещение за его давление и напрЯжение...
‚се  происходит в высшей степени  непроизвольно, но как бы  в потоке чувства
свободы,  безусловности,  силы, божественности...  Ќепроизвольность  образа,
символа есть самое замечательное; не имеешь больше понЯтиЯ о том, что образ,
что сравнение;  все  приходит  как самое  близкое,  самое правильное,  самое
простое выражение. „ействительно, кажетсЯ, вспоминаЯ слова ‡аратустры, будто
вещи  сами приходЯт и предлагают себЯ  в символы.  ("‘юда приходЯт все вещи,
ластЯсь  к твоей речи и льстЯ тебе: ибо они хотЯт  скакать  верхом  на твоей
спине. ‚ерхом  на всех  символах скачешь ты  здесь  ко всем  истинам.  ‡десь
раскрываютсЯ тебе слова и ларчики слов  всЯкого  бытиЯ:  здесь  всЯкое бытие
хочет стать словом, всЯкое становление хочет здесь научитьсЯ у тебЯ говорить
- ".)  ќто  мой опыт  инспирации; Я  не сомневаюсь,  что  надо вернутьсЯ  на
тысЯчелетиЯ назад,  чтобы  найти кого-нибудь, кто вправе мне сказать: "это и
мой опыт". -
     4
     Џотом  Я  лежал  несколько  недель  больной  в  ѓенуе.  ‚след  за  этим
последовала  тоскливаЯ весна  в ђиме,  куда Я  переехал  жить,  -  это  было
нелегко. ‚ сущности  менЯ сверх меры  раздражало это  самое неприличное  длЯ
поэта  ‡аратустры место на земле, которое Я выбрал не добровольно; Я пыталсЯ
освободитьсЯ  - Я  хотел в Ђквилу, понЯтие, противоположное ђиму, основанное
из вражды  к ђиму, как и Я когда-нибудь осную место, воспоминание об атеисте
и  враге   церкви  comme  il  faut,  моем  ближайшем  родственнике,  великом
императоре ѓогенштауфене, ”ридрихе II. Ќо во всем этом был рок: Я должен был
вернутьсЯ. ‚  конце концов Я удовлетворилсЯ piazza Barberini, после того как
менЯ утомили заботы  об антихристианской местности.  Ѓоюсь, что однажды,  во
избежание по возможности дурных  запахов, Я справлЯлсЯ  даже  на palazzo del
Quirinale,  нет ли  там  тихой комнаты длЯ философа. ‚  loggia,  высоко  над
вышеназванной piazza, откуда виден ђим и слышно внизу журчание fontana, была
создана самаЯ одинокаЯ песнь, какаЯ когда-либо была создана, ЌочнаЯ песнь; в
это  времЯ носилась вокруг менЯ мелодиЯ несказанной  тоски, напев которой  Я
снова  нашел в словах: "мертвый от бессмертиЯ"... ‹етом, вернувшись домой, к
свЯщенному месту, где  мне  сверкнула перваЯ  молниЯ мысли  о ‡аратустре,  Я
нашел вторую  его  часть.  „есЯти дней было достаточно; ни  на первую, ни на
третью и последнюю часть Я ни в  коем случае не употребил  больше времени. ‚
следующую  затем  зиму,  под   халкионическим  небом  Ќиццы,  которое  тогда
заблистало впервые в моей  жизни, нашел Я третью часть ‡аратустры  -  и  был
готов. Њеньше года хватило на  все.  Њного  заброшенных уголков  и высот  из
ландшафта  Ќиццы освЯщены  длЯ менЯ  незабвенными  мгновениЯми; та  решающаЯ
часть, котораЯ носит название "Ћ старых и новых скрижалЯх", была создана при
труднейшем восхождении от станции  к чудесному мавританскому  горному гнезду
ќца - ловкость мускулов была  у менЯ всегда наибольшей,  когда  и творческаЯ
сила  текла  в изобилии. ’ело одухотворено: оставим "душу" в  покое...  ЊенЯ
часто  видели  танцующим;  Я  мог  тогда,  без  понЯтиЯ  об  утомлении, быть
пЯть-шесть  часов в пути в горах.  џ хорошо спал, Я много смеЯлсЯ  -  у менЯ
была совершеннаЯ выносливость и терпение.
     5
     ‡а вычетом этих десЯтидневных творений, годы во времЯ и главным образом
после  ‡аратустры  были  несравнимым  бедствием. „орого  искупаетсЯ  -  быть
бессмертным:  за это умираешь не  раз  живьем. - …сть нечто,  что  называю Я
rancune  великого:  все  великое,  всЯкое  творение,  всЯкое  дело,  однажды
содеЯнное, немедленно обращаетсЯ против того, кто его содеЯл. €менно потому,
что он его  содеЯл, он слаб теперь, он не выдерживает больше своего дела, он
не смотрит больше ему  в лицо. €меть за собой  нечто, чего никогда  не  смел
хотеть,  нечто, в  чем  завЯзан узел  в  судьбе  человечества, - и иметь это
теперь на себе!.. ќто почти придавливает... Rancune великого! - ‚торое,  это
ужаснаЯ тишина, которую  слышишь вокруг себЯ. “ одиночества семь шкур; ничто
не проникает  сквозь  них.  Џриходишь к  людЯм, приветствуешь друзей:  новаЯ
пустынЯ, ни одного приветного взора. ‚ лучшем случае нечто вроде возмущениЯ.
’акое  возмущение, но в очень  различной  степени испытывал и Я,  и почти от
каждого, кто был мне близок; кажетсЯ,  ничто не оскорблЯет  глубже, чем если
вдруг дать почувствовать дистанцию, -  благородные натуры,  которые не могут
жить  без  глубокого почитаниЯ,  бывают  редки. -  ’ретье  -  это  абсурднаЯ
раздражительность  кожи к  маленьким уколам, своего рода беспомощность перед
всем маленьким.  Ћна  кажетсЯ  мне  обусловленной той огромной  тратой  всех
оборонительных  сил,   котораЯ  ЯвлЯетсЯ  предпосылкой  всЯкого  творческого
действиЯ, всЯкого  действиЯ,  проистекающего  из наиболее  личного, наиболее
интимного,  наиболее  сокровенного.  Њаленькие оборонительные  силы  как  бы
уничтожены; они не имеют никакого притока сил. - џ решаюсь  еще указать, что
ухудшаетсЯ  пищеварение, начинаешь неохотно двигатьсЯ,  часто  подвергаешьсЯ
ознобу, также  и  чувству  недовериЯ  -  того  недовериЯ, которое  во многих
случаЯх есть простаЯ этиологическаЯ ошибка. ‚ таком состоЯнии почувствовал Я
однажды приближение  стада  коров,  прежде чем  Я  увидел его,  -  благодарЯ
возвращению   более  нежных,  более  человеколюбивых  мыслей:  в  этом  есть
теплота...
     6
     Џроизведение это стоит совершенно  особнЯком. Ћставим в стороне поэтов;
быть может, вообще  никогда  и ничто  не было сотворено  от  равного избытка
силы. Њоё понЯтие "дионисическое"  претворилось здесь  в наивысшее действие;
применительно к нему всЯ остальнаЯ человеческаЯ деЯтельность выглЯдит бедной
и условной. Љакой-нибудь ѓёте, какой-нибудь  експир ни  минуты не  могли бы
дышать в  этой атмосфере чудовищной страсти  и высоты, „анте  в  сравнении с
‡аратустрой есть  только  верующий, а не тот,  кто  создаёт впервые  истину,
управлЯющий  миром  дух, рок, -  поэты ‚еды суть  только  свЯщенники,  и  не
достойны  даже  развЯзать  ремни башмаков  ‡аратустры; но всё это  есть  ещё
минимум  и  не  даёт  никакого  понЯтиЯ  о  той дистанции,  о  том  лазурном
одиночестве,  в  котором  живёт это произведение.  “ ‡аратустры есть  вечное
право сказать: "Я замыкаю  круги вокруг себЯ и свЯщенные границы; всё меньше
поднимающихсЯ со мною на всё более высокие горы; Я строю хребет из всё более
свЯщенных гор".  Џусть  соединЯт воедино  дух  и доброту всех великих душ: и
совокупно  не  были  бы  они  в  состоЯнии  произнести  хотЯ  бы  одну  речь
‡аратустры. ‚елика та лестница, по которой  он поднимаетсЯ и спускаетсЯ;  он
дальше  видел, дальше  хотел,  дальше мог, чем какой бы  то  ни было  другой
человек.  Ћн  противоречит каждым  словом,  этот самый утверждающий  из всех
умов; в  нём все противоположности свЯзаны в новое единство. ‘амые высшие  и
самые низшие силы человеческой натуры, самое сладкое, самое легкомысленное и
самое  страшное  с  бессмертной  уверенностью  струЯтсЯ у  него  из  единого
источника. „о него не знали, что такое глубина, что такое высота, ещё меньше
знали, что такое истина. Ќет  ни одного мгновениЯ в этом откровении  истины,
которое было бы  уже предвосхищено, угадано кем-либо из величайших.  Ќе было
мудрости,  не  было  исследованиЯ   души,  не  было  искусства  говорить  до
‡аратустры;  самое близкое, самое  повседневное говорит  здесь о неслыханных
вещах.  ‘ентенциЯ дрожит  от  страсти;  красноречие  стало  музыкой;  молнии
сверкают  в не разгаданное доселе будущее. ‘амаЯ могучаЯ сила образов, какаЯ
когда-либо существовала, ЯвлЯетсЯ убожеством и игрушкой по сравнению с  этим
возвращением Языка к природе образности. - Ђ как ‡аратустра спускаетсЯ с гор
и говорит  каждому  самое  доброжелательное! Љак он  даже своих противников,
свЯщенников,  касаетсЯ нежной  рукой и вместе с  ними  страдает из-за них! -
‡десь  в каждом  мгновении преодолеваетсЯ  человек, понЯтие  "сверхчеловека"
становитсЯ здесь высшей реальностью, -  в бесконечной дали  лежит здесь всё,
что   до  сих   пор  называлось  великим  в  человеке,  лежит  ниже  его.  Ћ
халкионическом начале, о  лёгких ногах, о совмещении  злобы  и легкомыслиЯ и
обо  всём,  что вообще  типично длЯ  типа  ‡аратустры, никогда  ещё никто не
мечтал  как о существенном  элементе величиЯ. ‡аратустра  именно в этой шири
пространства,  в этой  доступности противоречиЯм  чувствует  себЯ  наивысшим
проЯвлением всего сущего;  и когда услышат, как он это определЯет, откажутсЯ
от поисков ему равного.
     -  душа,  имеющаЯ  очень  длинную лестницу  и  могущаЯ опуститьсЯ очень
низко, -
     - душа самаЯ обширнаЯ, котораЯ далеко может бегать, блуждать и метатьсЯ
в себе  самой;  самаЯ  необходимаЯ, котораЯ  ради удовольствиЯ  бросаетсЯ  в
случайность, -
     - душа сущаЯ, котораЯ погружаетсЯ в становление; имущаЯ,  котораЯ хочет
войти в волю и в желание, -
     -  убегающаЯ от себЯ  самой и  широкими  кругами себЯ  догонЯющаЯ; душа
самаЯ мудраЯ, которую тихонько приглашает к себе безумие, -
     - наиболее себЯ любЯщаЯ, в которой все вещи находЯт своё течение и своё
противотечение, свой прилив и отлив -
     Ќо это и есть понЯтие самого „иониса. -  €менно к  нему приводит ещё  и
другое размышление. ЏсихологическаЯ проблема в типе ‡аратустры заключаетсЯ в
вопросе,  каким образом тот,  кто в  неслыханной степени говорит Ќет, делает
Ќет всему,  чему  до  сих пор  говорили „а, может,  несмотрЯ  на  это,  быть
противоположностью отрицающего духа; каким образом дух, несущий самое тЯжкое
бремЯ судьбы, роковую задачу, может,  несмотрЯ на это,  быть  самым лёгким и
самым  потусторонним  - ‡аратустра  есть танцор,  -  каким образом тот,  кто
обладает  самым  жестоким,  самым страшным познанием  действительности,  кто
продумал  "самую  бездонную мысль", не  нашёл, несмотрЯ  на это,  возражениЯ
против существованиЯ, даже против его вечного возвращениЯ, - напротив, нашёл
ещё одно  основание,  чтобы  самому  быть  вечным утверждением  всех  вещей,
"говорить огромное  безграничное „а и Ђминь"... "‚о все бездны  несу  Я своё
благословлЯющее утверждение"... Ќо это и есть ещё раз понЯтие „иониса.
     7
     Љаким Языком будет говорить подобный дух, когда ему придётсЯ говорить с
самим  собою? џзыком дифирамба.  џ изобретатель  дифирамба. Џусть послушают,
как говорит ‡аратустра с самим собою перед восходом солнца: таким изумрудным
счастьем, такой  божественной нежностью не обладал ещё ни один Язык до менЯ.
„аже глубочайшаЯ  тоска такого „иониса всё ещё обращаетсЯ в дифирамб; Я беру
в  доказательство  Ќочную   песнь  -  бессмертную  жалобу  того,  кто  из-за
преизбытка света и власти, из-за своей солнечной натуры обречён не любить.
     Ќочь: теперь говорЯт громче все  бьющие ключи. €  моЯ душа  тоже бьющий
ключ.
     Ќочь:  теперь только пробуждаютсЯ все песни влюблённых. € моЯ душа тоже
песнь влюблённого.
     —то-то неутолённое,  неутолимое есть  во мне; оно хочет говорить. †ажда
любви есть во мне; она сама говорит Языком любви.
     џ - свет; ах, если бы быть  мне ночью! Ќо в том и одиночество  моё, что
опоЯсан Я светом.
     Ђх, если бы быть мне тёмным и ночным! Љак упивалсЯ бы Я сосцами света!
     € даже вас благословлЯл бы Я, вы, звёздочки,  мерцающие, как светЯщиесЯ
червЯки, на небе! - и был бы счастлив от ваших даров света.
     Ќо  Я  живу в своём  собственном свете,  Я  вновь  поглощаю пламЯ,  что
исходит из менЯ.
     џ не знаю счастьЯ берущего; и часто  мечтал Я о том, что  красть должно
быть ещё блаженнее, чем брать.
     ‚  том моЯ бедность, что моЯ рука никогда не отдыхает от дарениЯ; в том
моЯ зависть, что Я вижу глаза, полные ожиданиЯ, и просветлённые ночи тоски.
     Ћ горе всех, кто дарит!  Ћ  затмение моего солнца! Ћ алкание желаний! Ћ
Ярый голод среди пресыщениЯ!
     Ћни  берут у  менЯ; но  затрагиваю ли  Я их  душу? –елаЯ пропасть лежит
между дарить и брать;  но и через малейшую пропасть очень  трудно перекинуть
мост.
     ѓолод вырастает из моей красоты;  причинить страдание  хотел  бы Я тем,
кому Я свечу, ограбить хотел бы одарённых мною - так алчу Я злобы.
     Ћтдёрнуть руку, когда другаЯ рука уже протЯгиваетсЯ к ней; медлить, как
водопад, который медлит в своём падении, - так алчу Я злобы.
     ’акое мщение измышлЯет  мой избыток; такое коварство рождаетсЯ из моего
одиночества.
     Њоё счастье дарить  замерло в дарении, моЯ добродетель  устала от  себЯ
самой и от своего избытка!
     Љто постоЯнно дарит, тому грозит опасность потерЯть стыд; кто постоЯнно
раздаёт,  у   того  рука  и  сердце  натирают  себе  мозоли  от  постоЯнного
раздаваниЯ.
     Њои  глаза  не  делаютсЯ уже влажными  перед стыдом  просЯщих; моЯ рука
слишком огрубела длЯ дрожаниЯ рук наполненных.
     Људа  же  девались  слёзы  из моих  глаз  и пушок  из  моего сердца?  Ћ
одиночество всех дарЯщих! Ћ молчаливость всех светЯщих!
     Њного солнц вращаетсЯ в пустом пространстве; всему, что  темно, говорЯт
они своим светом - длЯ менЯ молчат они.
     Ћ,  в  этом  и  есть  вражда света  ко  всему  светЯщемусЯ: безжалостно
проходит он своими путЯми.
     Ќесправедливое в  глубине сердца ко  всему  светЯщемусЯ, равнодушное  к
другим солнцам - так движетсЯ всЯкое солнце.
     Љак  бурЯ, несутсЯ солнца своими путЯми, в этом -  движение  их.  ‘воей
неумолимой воле следуют они, в этом - холод их.
     Ћ,  это  вы,  тёмные  ночи, создаёте  теплоту из всего светЯщегосЯ!  Ћ,
только вы пьёте молоко и усладу из сосцов света!
     Ђх,  лёд вокруг  менЯ,  моЯ  рука обжигаетсЯ об лёд! Ђх,  жажда во мне,
котораЯ томитсЯ по вашей жажде!
     Ќочь: ах, зачем Я должен быть светом! € жаждою тьмы! € одиночеством!
     Ќочь: теперь рвётсЯ, как родник, моё желание - желание говорить.
     Ќочь: теперь говорЯт громче все бьющие ключи.  €  моЯ душа  тоже бьющий
ключ.
     Ќочь: теперь пробуждаютсЯ все песни влюблённых. € моЯ душа  тоже  песнь
влюблённого. -
     8
     ’ак никогда не писали, никогда не чувствовали, никогда не страдали: так
страдает бог, „ионис. Ћтветом на такой дифирамб солнечного уединениЯ в свете
была бы Ђриадна... Љто, кроме менЯ, знает, что такое Ђриадна!.. Ќи у кого до
сих пор  не  было  разрешениЯ всех  подобных  загадок, Я  сомневаюсь,  чтобы
кто-нибудь  даже видел здесь загадки. - ‡аратустра определил однажды со всей
строгостью свою задачу - это также и моЯ задача,  - так что нельзЯ ошибитьсЯ
в смысле:  он есть  утверждающий  вплоть до оправданиЯ, вплоть до искуплениЯ
всего прошедшего.
     џ хожу среди людей, как  среди обломков будущего, - того  будущего, что
вижу Я.
     € в том моё творчество и стремление,  чтобы собрать и соединить воедино
всё, что ЯвлЯетсЯ обломком, загадкой и ужасной случайностью.
     €  как мог бы Я быть человеком, если бы человек  не был  также  поэтом,
отгадчиком и избавителем от случаЯ!
     ‘пасти тех, кто миновали, и преобразить всЯкое "было" в "так хотел Я" -
лишь это Я назвал бы избавлением.
     ‚ другом  месте он со  всей возможной  строгостью определЯет, чем может
быть длЯ него "человек" - ни предметом любви, ни даже предметом состраданиЯ,
- и над великим отвращением к человеку стал  ‡аратустра господином:  человек
длЯ него  есть бесформеннаЯ  масса, материал, безобразный  камень, требующий
ещё ваЯтелЯ.
     Ќе хотеть больше, не ценить больше  и не созидать больше: ах, пусть эта
великаЯ усталость навсегда останетсЯ от менЯ далёкой!
     „аже  в  познании   чувствую  Я  только  радость   рождениЯ  и  радость
становлениЯ  моей  воли; и если есть невинность в моём познании,  то потому,
что есть в нём волЯ к рождению.
     Џрочь от Ѓога и богов тЯнула менЯ эта волЯ: и что осталось бы созидать,
если бы боги - существовали!
     Ќо  всегда  к  человеку  влечёт  менЯ  сызнова  пламеннаЯ  волЯ  моЯ  к
созиданию; так устремлЯетсЯ молот на камень.
     Ђх, люди,  в камне дремлет длЯ  менЯ образ, образ моих  образов! Ђх, он
должен дремать в самом твёрдом, самом безобразном камне!
     ’еперь  дико устремлЯетсЯ мой  молот на  свою  тюрьму.  Ћт  камнЯ летЯт
куски; какое мне дело до этого?
     ‡авершить  хочу  Я  этот  образ:  ибо  тень  подошла  ко  мне  -  самаЯ
молчаливаЯ, самаЯ лёгкаЯ приблизилась ко мне!
     Љрасота сверхчеловека  приблизилась ко мне, как  тень. —то мне теперь -
до богов!..
     џ  отмечаю  последнюю точку зрениЯ: подчёркнутаЯ  строфа  даёт доступ к
ней.   „лЯ   дионисической  задачи  твёрдость  молота,   радость  даже   при
уничтожении,  принадлежит решительным  образом  к предварительным  условиЯм.
€мператив:  "станьте  тверды!", самаЯ  глубокаЯ  уверенность в  том, что все
созидающие тверды, есть истинный отличительный признак дионисической натуры.


ЏЋ ’“ ‘’ЋђЋЌ“ „ЋЃђЂ € ‡‹Ђ
     ЏрелюдиЯ к философии будущего
     ‡адача  длЯ воспоследовавших  затем  лет  была  предначертана  со  всей
возможной строгостью. Џосле того  как  утверждающаЯ часть  моей  задачи была
разрешена, настала очередь  негативной,  негактивной  (neintuende) половины:
переоценка бывших  до  сего  времени  ценностей,  великаЯ война - заклинание
решающего днЯ. ‘юда относитсЯ и  осторожный  взглЯд, ищущий близких,  таких,
которые из  силы протЯнули бы мне руку длЯ разрушениЯ. - ‘ этих  пор все мои
сочинениЯ суть  рыболовные  крючки; возможно, Я лучше кого-либо знаю  толк в
рыбной ловле?.. …сли ничего не ловилось, то это не моЯ вина. Ќе было рыбы...
     2
     ќта  книга (1886) во всём существенном  есть  критика современности, не
исключаЯ  и   современных  наук,  современных   искусств,  даже  современной
политики, нарЯду с указаниЯми, отсылающими к противоположному типу,  который
отмечен  решительным минимумом современности, к  благородному, утверждающему
типу.  ‚ этом  последнем смысле книга представлЯет собою школу  gentilhomme,
берЯ названное понЯтие  более духовно  и более  радикально,  чем  его  брали
когда-либо.  Ќужно иметь мужество во  плоти, чтобы выдержать  его,  нужно не
знать страха... ‚се вещи, которыми так гордитсЯ наш век, пережиты здесь  как
противоречие  этому  типу,  почти как  дурные  манеры,  например  знаменитаЯ
"объективность", "сочувствие ко всему страждущему", "историческое чувство" с
его раболепством перед чужим вкусом, с его ползанием  на животе перед petits
faits, "научность". - …сли вспомнить, что эта книга следует  за ‡аратустрой,
то  легко угадать  тот  диететический  regime, которому  она  обЯзана  своим
возникновением.   ѓлаз,  избалованный  чудовищной   принудительностью   быть
дальнозорким  -  ‡аратустра дальновиднее самого царЯ, - вынужден здесь остро
схватывать ближайшее, времЯ, обстание. ‚о всех отношениЯх, и прежде всего  в
форме, легко найти как бы добровольный разрыв с теми инстинктами, из которых
стал  возможным ‡аратустра. ђафинированность в форме, в замысле, в искусстве
молчать стоит здесь на  переднем  плане, психологиЯ трактуетсЯ  с намеренной
твёрдостью  и жестокостью  - книга отклонЯет всЯкое добродушное  слово... Ќа
всём этом можно отдохнуть:  впрочем, кто  угадает,  какого рода отдых  нужен
после  такой  траты  доброты, как ‡аратустра?.. ѓоворЯ  теологически - пусть
прислушиваютсЯ,  ибо Я  редко говорю  как теолог, - сам Ѓог  улёгсЯ в  конце
своего  трудового днЯ, подобно змее, под древо  познаниЯ: так отдыхал  он от
обЯзанности быть Ѓогом... Ћн сотворил всё слишком  прекрасным... „ьЯвол есть
только праздность Ѓога в каждый седьмой день...


ѓ…Ќ…Ђ‹Ћѓ€џ ЊЋђЂ‹€
     Џолемическое сочинение
     ’ри рассмотрениЯ,  из которых состоит  эта  генеалогиЯ, быть  может,  с
точки зрениЯ  выражениЯ, цели и  искусства изумлЯть есть самое зловещее, что
до сих пор было  написано. „ионис,  как  известно, есть также  бог мрака.  -
Љаждый  раз  начало,  которое должно  вводить  в  заблуждение,  -  холодное,
научное, даже ироническое, нарочито выпирающее,  нарочито останавливающее на
себе.  Џостепенно  больше беспокойства;  местами  молнии;  очень  неприЯтные
истины, слышные издали с глухим рокотом, - пока наконец не достигаетсЯ tempo
feroce, где всё мчитсЯ вперёд с чудовищным напрЯжением. ‚ конце, каждый раз,
среди  поистине  ужасных  раскатов,  новаЯ истина  становитсЯ  видимой среди
густых туч. -  €стина  первого рассмотрениЯ  есть  психологиЯ  христианства:
рождение христианства  из  духа  ressentiment,  а не  из "духа",  как  часто
думают,  - по существу движение  назад, великое восстание  против господства
аристократических  ценностей. ‚торое рассмотрение  даёт психологию  совести:
она не есть "голос Ѓога  в человеке", как  часто думают, - она есть инстинкт
жестокости, обращённый  назад,  внутрь,  после  того  как  он уже  не  может
разрЯдитьсЯ вовне. †естокость  впервые  освещаетсЯ  здесь как  одно из самых
старых  и самых неустранимых оснований  культуры.  ’ретье  рассмотрение даёт
ответ  на вопрос, откуда происходит чудовищнаЯ власть аскетического  идеала,
идеала свЯщенника, несмотрЯ  на то что он есть идеал вредный par excellence,
волЯ  к  гибели,  идеал  decadence. Ћтвет: не потому, что  Ѓог действует  за
спиною свЯщенников, как обыкновенно думают,  a faute  de mieux - потому, что
это  был до сих  пор единственный идеал, ибо он  не  имел  конкурентов. "€бо
человек предпочитает  хотеть  Ќичто, чем ничего не  хотеть"... Џрежде  всего
недоставало противоидеала - вплоть до ‡аратустры. - ЊенЯ понЯли.  ‡десь  три
решающие предварительные  работы психолога длЯ переоценки всех ценностей.  -
ќта книга содержит первую психологию свЯщенника.


‘“Њ…ђЉ€ €„Ћ‹Ћ‚
     Љак философствуют молотом
     ќто сочинение  менее  чем  в 150 страниц, весёлое и  зловещее по  тону,
демон, который смеётсЯ, - произведение  столь немногих дней, что Я стеснЯюсь
назвать их число, - ЯвлЯетсЯ вообще исключением среди книг: нет ничего более
богатого  содержанием, более  независимого,  более опрокидывающего  -  более
злого. …сли  хотЯт  вкратце  составить  себе понЯтие  о том, как до менЯ всё
стоЯло вверх ногами, пусть  начинают с  этого  сочинениЯ. ’о, что называетсЯ
идолом  на титульном листе,  есть  попросту  то, что  называли  до  сих  пор
истиной. ‘умерки идолов - по-немецки: стараЯ истина приходит к концу...
     2
     Ќет  ни  одной  реальности,  ни  одной  "идеальности",  котораЯ  в этом
сочинении не была бы затронута ( - затронута: какой осторожный евфемизм!..).
Ќе  только  вечные идолы, но и  самые  молодые, следовательно, самые  хилые.
"‘овременные идеи", например.  ‚еликий ветер  проноситсЯ между  деревьЯми, и
всюду  падают плоды - истины. ‚ этом расточительность слишком богатой осени:
спотыкаешьсЯ об истины, некоторые из них даже придавлены  насмерть - до того
их много... Ќо то, что остаётсЯ  в руках, это уже не проблематичное, это уже
решениЯ. “ менЯ впервые в руках масштаб длЯ "истин",  Я впервые могу решать.
Љак если бы во мне выросло второе сознание, как если бы "волЯ" зажгла во мне
свет  длЯ себЯ  над  кривою  тропой, по  которой она  до сих  пор спускалась
вниз... ЉриваЯ  тропа -  её называли  путём  к  "истине"... Љончилось всЯкое
"тёмное стремление", именно добрый человек  меньше всего смыслил в настоЯщем
пути...  €, говорЯ вполне серьёзно, никто до  менЯ не  знал настоЯщего пути,
пути вверх: только с менЯ начинаютсЯ снова  надежды,  задачи, предписывающие
пути культуры, - Я их благостный вестник. €менно поэтому ЯвлЯюсь Я роком...
     3
     Ќепосредственно за  окончанием только что названного произведениЯ  и не
терЯЯ ни одного днЯ приступил Я к  чудовищной задаче Џереоценки,  с чувством
царской  гордости,  с  которым  ничто  не может  сравнитьсЯ,  каждую  минуту
сознаваЯ своё бессмертие  и высекаЯ  с уверенностью рока знак за  знаком  на
медных  скрижалЯх. Џредисловие поЯвилось 3 сентЯбрЯ 1888 года: когда  утром,
после  написаниЯ  его, Я вышел на  воздух, предо мною  был  самый прекрасный
день,  какой  когда-либо  показывал  мне  ‚ерхний  ќнгадин,  -   прозрачный,
сверкающий красками, вмещающий в себЯ все контрасты  и нюансы между  льдом и
ћгом. - ‹ишь 20 сентЯбрЯ покинул Я ‘ильс-Њарию, задержанный наводнениЯми и в
конце концов оставшийсЯ единственным гостем этого  чудесного места, которому
благодарность моЯ приносит в дар бессмертное имЯ. Џосле путешествиЯ, полного
случайностей и даже  опасности длЯ  жизни в залитом  водою  Љомо, которого Я
достиг  лишь  глубокой  ночью, Я прибыл 21-го  днём в ’урин, моё  доказанное
место,  мою резиденцию  отныне.  џ снЯл ту самую  квартиру,  которую занимал
весною, на  via Carlo Alberto 6, III против колоссального palazzo Carignano,
где родилсЯ  Vittorio Emanuele, с видом на  piazza  Carlo Alberto  и  за ним
далее на страну холмов. Ќе колеблЯсь и не  даваЯ  ни на минуту отвлечь себЯ,
вернулсЯ  Я   к  работе:   оставалось   ещё   написать  последнюю   четверть
произведениЯ.  30 сентЯбрЯ день великой победы; седьмой день; отдых Ѓога  на
берегах Џо. ‚  тот же  день написал Я ещё  предисловие  к "‘умеркам идолов",
корректура их печатных листов была моим отдыхом  в сентЯбре. -  џ никогда не
переживал такой осени, даже  никогда не считал что-нибудь подобное возможным
на  земле  -  Љлод ‹оррен, продуманный  в бесконечное,  каждый  день -  день
равного беспредельного совершенства. -


ЉЂ‡“‘ ‚ЂѓЌ…ђ
     Џроблема музыканта
     —тобы отнестись справедливо к этому  сочинению, надо страдать от судьбы
музыки как от открытой раны. Ћтчего страдаю Я, страдаЯ от  судьбы музыки?  -
Ћттого,   что   музыка  лишена   своего  миропрославлЯющего,   утверждающего
характера, - оттого,  что она сделалась  музыкой decadence и  уже  перестала
быть свирелью „иониса... Ќо  если кто-нибудь, подобно мне,  чувствует в деле
музыки  собственное  дело,  историю собственных страданий, то он найдёт  это
сочинение всё  ещё  слишком снисходительным, слишком мЯгким.  Ѓыть весёлым в
таких  случаЯх и добродушно высмеивать попутно  самого себЯ - ridendo dicere
severum, -  где  verum  dicere  оправдало бы  всЯкую суровость,  -  это сама
гуманность. Љто собственно сомневаетсЯ в том, что Я, как старый артиллерист,
могу выкатить против ‚агнера  моё тЯжёлое  орудие? - ‚сё  решительное в этом
деле Я оставил при себе  - Я  любил ‚агнера. -  ‚прочем, в смысле и на  пути
моей задачи лежит нападение на  более  тонкого "незнакомца", которого другой
не легко разгадает - о, мне предстоит открыть ещё совсем иных "незнакомцев",
чем  какого-то Љалиостро музыки, - и  конечно же более сильное  нападение на
становЯщуюсЯ  в духовном  отношении всё  более  и более  трусливой и  бедной
инстинктами, всё более и более делающуюсЯ почтенной немецкую  нацию, котораЯ
с  завидным  аппетитом   продолжает  питатьсЯ  противоположностЯми   и   без
расстройства желудка проглатывает "веру" вместе с научностью,  "христианскую
любовь" вместе  с  антисемитизмом,  волю к  власти  (к  "€мперии") вместе  с
evangile   des  humbles...  ќто  безучастие  среди  противоположностей!  ќта
пищеварительнаЯ  нейтральность  и  это  "бескорыстие"!  ќтот  здравый  смысл
немецкого  нёба, которое всему  даёт  равные права, -  которое  всё  находит
вкусным... Ѓез всЯкого сомнениЯ,  немцы -  идеалисты... Љогда  Я в последний
раз посетил ѓерманию,  Я нашёл  немецкий  вкус  озабоченным  предоставлением
равных прав ‚агнеру и трубачу из ‡экингена; Я сам был свидетелем того, как в
‹ейпциге, в  честь самого настоЯщего и  самого немецкого  музыканта в старом
смысле слова, а не только в смысле имперского немца, мейстера ѓенриха ютца,
был  основан  ферейн ‹иста  с  целью  развитиЯ и  распространениЯ извилистой
церковной музыки... Ѓез всЯкого сомнениЯ, немцы - идеалисты...
     2
     Ќо здесь  ничто  не должно помешать  мне стать грубым  и сказать немцам
несколько  жёстких  истин:  кто  сделает это кроме менЯ?  - џ  говорю об  их
непристойности  in historicis. Ќемецкие историки  не только утратили широкий
взглЯд на ход, на ценности  культуры, но  все они  ЯвлЯютсЯ шутами  политики
(или  церкви):  они даже  подвергают  остракизму этот  широкий  взглЯд. Ќадо
прежде всего  быть "немцем",  "расой", тогда уже можно  принимать  решениЯ о
всех ценностЯх и не-ценностЯх in historicis - устанавливать их... "Ќемецкое"
есть аргумент, "Deutschland, Deutschland uber alles" есть  принцип, германцы
суть "нравственный миропорЯдок" в истории; по отношению к imperium Romanum -
носители  свободы,  по отношению к  восемнадцатому  столетию -  реставраторы
морали,   "категорического   императива"...  ‘уществует  имперскаЯ  немецкаЯ
историографиЯ,  Я  боюсь,  что существует  даже антисемитскаЯ,  - существует
придворнаЯ историографиЯ,  и господину фон ’рейчке  не  стыдно... Ќедавно, в
качестве   "истины",   обошло  все   немецкие  газеты  идиотское  мнение  in
historicis, тезис, к счастью, усопшего эстетического шваба ”ишера, с которым
должен-де согласитьсЯ всЯкий немец:  "ђенессанс и ђеформациЯ вместе образуют
одно целое - эстетическое  возрождение и  нравственное  возрождение". -  Џри
таких  тезисах моё  терпение  приходит  к  концу, и Я  испытываю  желание, Я
чувствую это даже как обЯзанность -  сказать наконец немцам, что  у них  уже
лежит  на  совести. ‚се  великие  преступлениЯ  против  культуры  за  четыре
столетиЯ  лежат у них  на совести!..  €  всегда по одной  причине:  из-за их
глубокой  трусости  перед  реальностью,  котораЯ  есть  также трусость перед
истиной,  из-за  их,  ставшей  у  них  инстинктом,  неправдивости, из-за  их
"идеализма"...  Ќемцы лишили …вропу  жатвы, смысла последней великой  эпохи,
эпохи  ђенессанса,  в  тот  момент, когда высший  порЯдок  ценностей,  когда
аристократические,  жизнеутверждающие  и  обеспечивающие  будущее   ценности
достигли  победы  в  самой резиденции противоположных  ценностей,  ценностей
упадка, - и вплоть до инстинктов тех, кто там находилсЯ! ‹ютер, этот роковой
монах, восстановил  церковь и, что в тысЯчу  раз хуже,  христианство  в  тот
момент,  когда  оно было  побеждено...  •ристианство,  это ставшее  религией
отрицание воли к жизни... ‹ютер, невозможный монах, который по причине своей
"невозможности"  напал на церковь и  -  следовательно! - восстановил её... “
католиков было бы основание устраивать празднества  в честь ‹ютера, сочинЯть
театральные  представлениЯ  в  честь   ‹ютера...  ‹ютер  -  и  "нравственное
возрождение"! Љ  чёрту всю психологию! - Ѓез  сомнениЯ,  немцы-идеалисты.  -
„важды,  когда  с   огромным  мужеством  и  самопреодолением  был  достигнут
правдивый, недвусмысленный, совершенно научный способ мышлениЯ, немцы сумели
найти  окольные  пути  к  старому  "идеалу", к примирению  между  истиной  и
"идеалом", в сущности к формулам на право отклонениЯ от науки, на право лжи.
‹ейбниц и  Љант - это два  величайших  тормоза  интеллектуальной правдивости
…вропы!  - Ќаконец, когда на  мосту между двумЯ столетиЯми decadence Явилась
force majeure  гениЯ  и воли, достаточно сильнаЯ, чтобы  создать  из  …вропы
единство, политическое и  экономическое единство, в целЯх управлениЯ землёй,
немцы с их  "войнами за свободу" лишили …вропу  смысла,  чудесного  смысла в
существовании Ќаполеона, - оттого-то всё,  что  пришло после, что существует
теперь, -  лежит у  них на совести: эта самаЯ враждебнаЯ культуре болезнь  и
безумие,  какие  только  возможны,  - национализм,  эта  nevrose  nationale,
которой  больна  …вропа,  это   увековечение  маленьких  государств  …вропы,
маленькой политики:  они  лишили  самое …вропу  её смысла, её  разума -  они
завели  её  в тупик. -  ‡нает  ли  кто-нибудь,  кроме  менЯ, путь  из  этого
тупика?.. ‡адача достаточно великаЯ - снова свЯзать народы?..
     3
     €  в конце концов,  почему бы  не предоставить слова  моему подозрению?
Ќемцы и в моём случае опЯть испробуют всё, чтобы из чудовищной судьбы родить
мышь. Ћни  до сих пор компрометировали  себЯ  во  мне,  Я сомневаюсь,  что в
будущем им удастсЯ  это  лучшим  образом. - Ђх, как  хочетсЯ мне  быть здесь
плохим пророком!.. Њоими естественными читателЯми и слушателЯми уже и теперь
ЯвлЯютсЯ русские, скандинавы и французы, - будет ли их постоЯнно всё больше?
- Ќемцы  вписали в историю познаниЯ  только двусмысленные имена,  они всегда
производили  только  "бессознательных" фальшивомонетчиков  (”ихте, еллингу,
опенгауэру, ѓегелю, лейермахеру приличествует это имЯ в той же мере, что и
Љанту  и ‹ейбницу;  все  они только шлейермахеры): они  никогда не  дождутсЯ
чести,  чтобы первый  правдивый  ум  в истории мысли, ум,  в котором  истина
произносит свой суд над подделкой монет  в течение четырёх  тысЯчелетий, был
отождествлён с немецким духом.  "Ќемецкий дух" - это  мой дурной воздух: Я с
трудом  дышу в этой, ставшей инстинктом, нечистоплотности  in psychologicis,
которую выдаёт каждое  слово, каждаЯ мина  немца. Ћни не  прошли вовсе через
семнадцатый  век  сурового  самоиспытаниЯ,  как  французы,   -  какой-нибудь
‹арошфуко, какой-нибудь „екарт  во сто раз превосходЯт  правдивостью  любого
немца, - у  них до сих пор не было  ни одного психолога. Ќо  психологиЯ есть
почти масштаб  длЯ  чистоплотности или  нечистоплотности расы... € если  нет
чистоплотности, как может быть глубина? “ немца, как у женщины, не добратьсЯ
до основаниЯ, он лишён его: вот и всё. Ќо при этом нельзЯ быть даже плоским.
- ’о,  что  в  ѓермании  называетсЯ  "глубоким", есть  именно  этот инстинкт
нечистоплотности  в  отношении себЯ, о котором  Я  и  говорю:  нет  никакого
желаниЯ разобратьсЯ  в себе. Ќе могу ли  Я предложить  слово  "немецкий" как
международную монету длЯ обозначениЯ этой психологической испорченности? - ‚
настоЯщий момент,  например,  немецкий  кайзер  называет своим "христианским
долгом"  освобождение рабов в  Ђфрике: среди  нас,  других  европейцев,  это
называлось бы просто "немецким" долгом... ‘оздали ли немцы  хоть одну книгу,
в  которой  была бы глубина? “ них нет  даже  понЯтиЯ  о том, что  глубоко в
книге.  џ  познакомилсЯ  с  учёными,  которые считали  Љанта  глубоким;  при
прусском дворе, Я боюсь, считают глубоким господина  фон ’рейчке. Ђ когда  Я
при случае хвалю ‘тендалЯ, как глубокого психолога, случаетсЯ, что  немецкий
университетский профессор просит назвать это имЯ по слогам...
     4
     €  почему  бы мне  не идти до конца?  џ люблю  убирать  со стола. ‘лыть
человеком,  презирающим  немцев  par  excellence,  принадлежит  даже  к моей
гордости. ‘воё недоверие к немецкому характеру  Я выразил уже двадцати шести
лет (’ретье Ќесвоевременное) -  немцы  длЯ менЯ невозможны. Љогда Я измышлЯю
себе  род человека, противоречащего всем моим  инстинктам,  из  этого всегда
выходит немец. Џервое, в чём Я "испытываю  утробу" человека, -  вопрос: есть
ли у него в теле чувство дистанции, видит ли он всюду ранг, степень, порЯдок
между  человеком  и  человеком,  умеет  ли  он  различать:  этим  отличаетсЯ
gentilhomme;   во  всЯком   ином   случае   он  безнадёжно   принадлежит   к
великодушному, ах! добродушному понЯтию canaille. Ќо немцы и есть canaille -
ах! они  так добродушны...  Ћбщение с  немцами  унижает: немец становитсЯ на
равную ногу...  ‡а исключением  моих  отношений  с  некоторыми  художниками,
прежде  всего с  ђихардом ‚агнером,  Я не  переживал  с  немцами  ни  одного
хорошего  часа...  …сли  представить себе, что  среди  немцев  ЯвилсЯ  самый
глубокий  ум  всех  тысЯчелетий,  то  какаЯ-нибудь  спасительница  ЉапитолиЯ
вообразила  бы  себе,  что  и её непрекраснаЯ  душа  по крайней  мере  также
принимаетсЯ в  расчёт... џ  не  выношу  этой  расы, среди которой находишьсЯ
всегда в дурном обществе, у  которой нет пальцев  длЯ nuances - горе мне!  Я
есть nuance,  -  у  которой  нет  esprit в  ногах  и котораЯ даже  не  умеет
ходить... “ немцев в конце концов вовсе нет ступней, у них  только ноги... “
немцев  отсутствует  всЯкое  понЯтие  о том,  как  они  пошлы,  но  это есть
суперлатив пошлости -  они  не  стыдЯтсЯ  даже быть  только  немцами...  Ћни
говорЯт обо всём, они считают самих  себЯ решающей инстанцией,  Я боюсь, что
даже обо мне они уже принЯли решение... ‚сЯ моЯ жизнь есть доказательство de
rigueur длЯ этих положений. Ќапрасно  Я  ищу хотЯ бы  одного признака такта,
delicatesse в  отношении  менЯ. …вреи  давали  их мне, немцы  - никогда. ЊоЯ
природа хочет, чтобы  Я в отношении каждого был мЯгок и доброжелателен, -  у
менЯ есть право на то, чтобы  не  делать различий, - это  не мешает, однако,
чтобы у  менЯ были открыты глаза.  џ не делаю исключений ни длЯ кого, меньше
всего длЯ своих  друзей,  -  Я надеюсь в конце  концов,  что это не  нанесло
никакого ущерба моей  гуманности в отношении  их. …сть пЯть-шесть  вещей, из
которых  Я  всегда делал  себе  вопрос  чести. - ЌесмотрЯ на  это,  остаётсЯ
верным, что каждое  из писем, полученных мною  в  течение лет, Я ощущаю  как
цинизм: в  доброжелательстве  ко  мне больше  цинизма,  чем  в  какой-нибудь
ненависти... џ  говорю в лицо  каждому  из  моих друзей, что он  никогда  не
утруждал  себЯ  изучением  хотЯ бы  одного  из моих  сочинений:  Я  узнаю по
мельчайшим  чертам, что они даже не  знают,  что там написано.  —то касаетсЯ
особенно моего ‡аратустры, то кто из моих друзей увидел бы в нём больше, чем
недозволенную,  к счастью, совершенно безразличную самонадеЯнность?.. „есЯть
лет: и никто в ѓермании не сделал себе долга совести из того, чтобы защитить
моё  имЯ от  абсурдного  умолчаниЯ,  под  которым оно  было  погребено; лишь
иностранец,  датчанин, впервые  обнаружил достаточную  тонкость инстинкта  и
смелости  и  возмутилсЯ  против  моих  мнимых  друзей...  ‚  каком  немецком
университете были бы возможны нынче лекции о моей философии, которые читал в
Љопенгагене последней весной  и этим ещё  раз доказанный психолог  д-р ѓеорг
Ѓрандес? -  џ сам  никогда не  страдал  из-за  всего  этого; необходимое  не
оскорблЯет  менЯ; amor fati есть  моЯ  самаЯ  внутреннЯЯ природа. Ќо это  не
исключает того, что Я люблю иронию, даже всемирно-историческую иронию. € вот
же, почти за два года до разрушительного  удара  молнией Џереоценки, котораЯ
повергнет землю в конвульсии, Я послал в мир "Љазус  ‚агнер": пусть же немцы
ещё раз бессмертно ошибутсЯ во мне и увековечат себЯ! длЯ этого как раз есть
ещё  времЯ!  -  „остигнуто  ли  это?   -  ‚осхитительно,  господа  германцы!
ЏоздравлЯю вас...


ЏЋ—…Њ“ џ‚‹џћ‘њ џ ђЋЉЋЊ
     џ  знаю  свой  жребий.  Љогда-нибудь с моим  именем  будет  свЯзыватьсЯ
воспоминание  о  чём-то чудовищном  - о кризисе, какого никогда не  было  на
земле,  о  самой  глубокой коллизии совести,  о решении, предпринЯтом против
всего, во что до сих пор верили, чего требовали, что считали свЯщенным. џ не
человек,  Я динамит. - € при всём том во мне нет ничего общего с основателем
религии - всЯкаЯ религиЯ есть дело черни, Я вынужден мыть руки после каждого
соприкосновениЯ с религиозными людьми...  џ не хочу "верующих", Я полагаю, Я
слишком злобен, чтобы верить в самого себЯ, Я никогда  не говорю к массам...
џ ужасно  боюсь, чтобы  менЯ не объЯвили когда-нибудь  свЯтым;  вы угадаете,
почему Я наперёд выпускаю  эту книгу: она должна помешать, чтобы в отношении
менЯ не было допущено  насилиЯ... џ  не хочу  быть свЯтым,  скорее  шутом...
Њожет быть, Я и есмь шут... € не смотрЯ на это или, скорее, несмотрЯ  на это
-  ибо до сих пор  не было ничего более лживого, чем свЯтые, - устами  моими
глаголет истина.  - Ќо моЯ истина  ужасна: ибо  до  сих  пор ложь называлась
истиной. - Џереоценка всех ценностей  -  это моЯ формула длЯ акта наивысшего
самосознаниЯ человечества, который стал во  мне плотью и гением.  Њой жребий
хочет,  чтобы  Я был первым  приличным человеком, чтобы  Я сознавал  себЯ  в
противоречии с ложью  тысЯчелетий... џ первый открыл истину через то,  что Я
первый  ощутил - вынюхал  - ложь как ложь... Њой гений  в  моих ноздрЯх... џ
противоречу,  как никогда  никто  не  противоречил, и,  несмотрЯ на  это,  Я
противоположность отрицающего  духа. џ благостный вестник, какого никогда не
было, Я  знаю задачи  такой  высоты,  длЯ  которой до  сих  пор  недоставало
понЯтий;  впервые  с менЯ  опЯть  существуют  надежды. Џри  всём  том  Я  по
необходимости  человек рока.  €бо  когда  истина  вступит  в борьбу  с ложью
тысЯчелетий, у нас будут сотрЯсениЯ, судороги землетрЯсениЯ, перемещение гор
и долин, какие никогда не снились. ЏонЯтие политики совершенно растворитсЯ в
духовной войне,  все формы власти старого общества  взлетЯт  в  воздух - они
покоЯтсЯ все на лжи: будут войны, каких ещё никогда не было на земле. ’олько
с менЯ начинаетсЯ на земле большаЯ политика. -
     2
     ‚ы хотите формулы длЯ такой судьбы, котораЯ становитсЯ человеком? - Ћна
проставлена в моём ‡аратустре.
     - и кто должен быть творцом в  добре  и зле, поистине, тот  должен быть
сперва разрушителем, разбивающим ценности.
     ’ак  принадлежит  высшее  зло  к  высшему   благу,  а  это  благо  есть
творческое.
     џ гораздо более ужасный  человек, чем кто-либо из существовавших до сих
пор; это  не исключает того, что Я буду самым благодетельным. џ знаю радость
уничтожениЯ в степени, соразмерной моей силе уничтожениЯ - в том и  другом Я
повинуюсь своей дионисической натуре, котораЯ не умеет отделЯть отрицаниЯ от
утверждениЯ. џ первый имморалист: поэтому Я истребитель par excellence. -
     3
     ЊенЯ  не  спрашивали,  менЯ должны  были  бы спросить,  что  собственно
означает в моих устах,  устах  первого имморалиста, имЯ  ‡аратустры: ибо то,
что  составлЯет чудовищную единственность этого  перса  в  истории, ЯвлЯетсЯ
прЯмой противоположностью мне. ‡аратустра первый увидел в борьбе добра и зла
истинное колесо  в  движении  вещей  - перенесение морали в  метафизику, как
силы,  причины, цели в себе, есть его дело. Ќо этот вопрос был бы в сущности
уже   и   ответом.   ‡аратустра  создал  это  роковое  заблуждение,  мораль:
следовательно, он должен быть первым, кто познает его. Ќе только потому, что
он имеет здесь более долгий и богатый опыт, чем всЯкий другой мыслитель; всЯ
историЯ  есть  не  что  иное, как  экспериментальное опровержение  тезиса  о
"нравственном миропорЯдке", - гораздо важнее то,  что  ‡аратустра  правдивее
всЯкого   другого  мыслителЯ.  …го  учение,   и  только  оно  одно,  считает
правдивость высшей  добродетелью - это значит,  противоположностью  трусости
"идеалиста", который  обращаетсЯ  в бегство перед реальностью; у  ‡аратустры
больше мужества в теле, чем у всех мыслителей вместе взЯтых. ѓоворить правду
и хорошо стрелЯть  из лука  - такова  персидскаЯ  добродетель.  Џонимают  ли
менЯ?.. ‘амопреодоление  морали из правдивости, самопреодоление  моралиста в
его противоположность - в менЯ - это и означает в моих устах имЯ ‡аратустры.
     4
     ‚  сущности  в  моём  слове  имморалист  заключаютсЯ два  отрицаниЯ.  џ
отрицаю, во-первых, тип человека, который до сих пор считалсЯ самым высоким,
- добрых, доброжелательных,  благодетельных;  Я отрицаю, во-вторых, тот  род
морали, который, как  мораль сама по себе, достиг значениЯ и  господства,  -
мораль decadence, говорЯ осЯзательнее, христианскую мораль. Њожно  на второе
отрицание смотреть как на  более решительное отрицание, ибо  слишком высокаЯ
оценка  доброты и  доброжелательства в общем  есть  длЯ  менЯ уже  следствие
decadence,  симптом слабости,  несовместимый  с  восходЯщей  и  утверждающей
жизнью:   в  утверждении  отрицание   и   уничтожение  суть  условиЯ.  -   џ
останавливаюсь  прежде всего на психологии доброго человека.  —тобы оценить,
чего стоит данный тип человека, надо  высчитать цену, во  что  обходитсЯ его
сохранение, -  надо знать его  условиЯ существованиЯ.  “словие существованиЯ
добрых есть ложь: выражаЯсь иначе,  нежелание видеть  во что бы то ни стало,
какова в сущности действительность;  Я  хочу  сказать, она не такова,  чтобы
каждую  минуту  вызывать   доброжелательные  инстинкты,  ещё   менее,  чтобы
допускать  ежеминутное вмешательство близоруких добродушных рук. ‘мотреть на
бедствиЯ  всЯкого  рода  как  на  возражение,  как  на нечто,  что  подлежит
уничтожению,  есть  niaiserie par excellence, есть вообще истинное несчастье
по  своим последствиЯм, роковаЯ глупость,-  почти столь же глупаЯ, как глупа
была  бы  волЯ, пожелавшаЯ  уничтожить дурную погоду,  -  из-за состраданиЯ,
например, к  бедным людЯм...  ‚ великой экономии целого ужасы реальности  (в
аффектах, желаниЯх, в воле к власти) в неизмеримой степени более необходимы,
чем эта форма  маленького  счастьЯ, так называемаЯ доброта; надо  быть очень
снисходительным, чтобы последней - ибо она обусловлена инстинктом лживости -
уделЯть  вообще  место. “  менЯ  будет серьёзный  повод  доказать  чрезмерно
зловещие  последствиЯ  оптимизма, этого  исчадиЯ homines  optimi,  длЯ  всей
истории.  ‡аратустра  был  первый,  кто  понЯл,  что  оптимист есть такой же
decadent,  как и  пессимист, и,  пожалуй,  ещё  более вредный;  он  говорит:
"„обрые  люди  никогда  не  говорЯт  правды.  Ћбманчивые   берега  и  ложную
безопасность указали вам добрые; во лжи добрых были вы рождены и окутаны ею.
„обрые всё извратили и  исказили  до  самого основаниЯ".  Љ счастью,  мир не
построен  на  таких инстинктах, чтобы  только  добродушное, стадное животное
находило в нём своё узкое счастье; требовать, чтобы всЯкий "добрый человек",
всЯкое стадное животное было голубоглазо, доброжелательно, "прекраснодушно",
или, как  этого желает господин ѓерберт ‘пенсер,  альтруистично, значило  бы
отнЯть  у  существованиЯ  его  великий  характер,  значило  бы  кастрировать
человечество и низвести его к жалкой китайщине.  - € это пытались сделать!..
€менно это называлось моралью... ‚  этом смысле именует ‡аратустра добрых то
"последними людьми", то "началом конца"; прежде всего  он  понимает  их  как
самый  вредный  род людей,  ибо они отстаивают  своё  существование  за счёт
истины, равно как и за счёт будущего.
     €бо добрые - не могут созидать: они всегда начало конца -
     - они распинают того, кто  пишет новые ценности на новых скрижалЯх, они
приносЯт себе в жертву будущее - они распинают всё человеческое будущее!
     „обрые - были всегда началом конца...
     €  какой  бы  вред ни  нанесли клеветники на мир, -  вред  добрых самый
вредный вред.
     5
     ‡аратустра, первый психолог добрых,  есть - следовательно  - друг злых.
Љогда упадочный род людей восходит на ступень  наивысшего рода, то это может
произойти только за счёт противоположного  им рода, рода сильных и уверенных
в   жизни  людей.  Љогда  стадное  животное  сиЯет  в  блеске  самой  чистой
добродетели, тогда исключительный человек должен  быть  оценкою низведён  на
ступень злого. Љогда лживость во что бы  то  ни  стало овладевает  длЯ своей
оптики  словом "истина",  тогда  всё  действительно  правдивое должно носить
самые  дурные имена. ‡аратустра не  оставлЯет  здесь  никаких  сомнений;  он
говорит: познание добрых,  "лучших" было именно  тем, что  внушило  ему ужас
перед человеком; из этого отвращениЯ выросли у него крыльЯ, чтобы "улететь в
далёкое будущее", - он не скрывает, что его  тип человека  есть сравнительно
сверхчеловеческий тип, сверхчеловечен он именно в отношении добрых, добрые и
праведные назвали бы его сверхчеловека дьЯволом...
     ‚ы, высшие люди,  каких встречал мой взор! в  том сомнение моё  в вас и
тайный смех мой: Я угадываю, вы бы назвали моего сверхчеловека - дьЯволом!
     ’ак чужда ваша душа всего великого, что вам сверхчеловек был бы страшен
в своей доброте...
     €з этого места, а не из какого другого следует исходить, чтобы  понЯть,
чего хочет ‡аратустра:  тот  род людей, который он конципирует,  конципирует
реальность, как она есть: он достаточно силён длЯ этого - он не отчуждён, не
отдалён от неё, он и есть сама реальность, он носит в  себе всё, что есть  в
ней страшного и загадочного, только  при  этом условии в человеке может быть
величие...
     6
     - Ќо ещё и в другом  смысле Я избрал длЯ себЯ слово имморалист, как мой
отличительный знак, как  мой почётный знак;  Я горд тем, что у менЯ есть это
слово,  выделЯющее  менЯ  из  всего  человечества.  Ќикто  ещё не чувствовал
христианскую мораль  ниже себЯ; длЯ  этого нужна была высота, взглЯд в даль,
до сих  пор ещё совершенно неслыханнаЯ психологическаЯ глубина  и  бездоннаЯ
пропасть. •ристианскаЯ мораль  была до сих пор –ирцеей всех мыслителей - они
были у неё в  услужении.  - Љто до менЯ  спускалсЯ в пещеры, откуда  несётсЯ
кверху  Ядовитое дыхание от этого рода идеала - клеветы на мир?  Љто хотЯ бы
только осмеливалсЯ предчувствовать,  что  это пещеры? Љто вообще до менЯ был
среди философов психологом, а не  его противоположностью,  "мошенником более
высокого  порЯдка", "идеалистом"? „о менЯ ещё не  было никакой психологии. -
‡десь быть  первым может оказатьсЯ проклЯтием, во всЯком случае это рок: ибо
и презираешь, как первый... Ћтвращение к человеку есть моЯ опасность...
     7
     ЏонЯли ли менЯ?  -  —то  менЯ  отделЯет, что  отстранЯет  менЯ от всего
остального  человечества,  так  это  то, что Я  открыл сущность христианской
морали. Џоэтому Я нуждалсЯ в  слове, которое имело бы значение  вызова всем.
—то   здесь   не   раскрыли   глаз   раньше,   Я   считаю   это   величайшей
нечистоплотностью,   какаЯ   только  имеетсЯ  у   человечества  на  совести,
самообманом,  обращённым в инстинкт, принципиальной волей не  видеть  ничего
происходЯщего, никакой причинности,  никакой  действительности,  фабрикацией
фальшивых монет in psychologicis, доведённой до преступлениЯ.  ‘лепота перед
христианством  есть  преступление  par  excellence  -  преступление   против
жизни... ’ысЯчелетиЯ, народы, первые и последние, философы  и  старые бабы -
за исключением пЯти-шести моментов истории и менЯ, как седьмого, - все стоЯт
друг  друга  в  этом  отношении.  •ристианин  был  до  сих   пор  "моральным
существом",  curiosum  вне сравнениЯ, а  как "моральное существо" был  более
абсурдным,  более  лживым,  более  тщеславным, более легкомысленным и  более
вредным  самому  себе,  чем это  могло  бы  приснитьсЯ даже  величайшему  из
презирающих человечество. •ристианскаЯ мораль - самаЯ злостнаЯ форма воли ко
лжи, истиннаЯ –ирцеЯ человечества: то, что его испортило. Ќе заблуждение как
заблуждение возмущает  менЯ  в этом  зрелище, -  не тысЯчелетнее  отсутствие
"доброй воли", дисциплины, приличиЯ,  мужества в духовном отношении, которое
обнаруживаетсЯ  в его победе: менЯ  возмущает отсутствие естественности, тот
совершенно невероЯтный  факт, что  сама противоестественность получила,  как
мораль, самые высокие  почести, осталась висеть над человечеством как закон,
как  категорический императив!..  ‚  такой  мере ошибатьсЯ, не как отдельный
человек, не как народ, но как человечество!.. “чили  презирать самопервейшие
инстинкты  жизни;  выдумали "душу", "дух", чтобы посрамить  тело;  в условии
жизни,  в половой любви,  учили переживать  нечто  нечистое;  в  глубочайшей
необходимости  длЯ развитиЯ,  в суровом эгоизме ( -  уже одно это слово было
хулою!  - ),  искали злого начала; и напротив, в типичном признаке упадка, в
сопротивлении   инстинкту,   в  "бескорыстии",   в   утрате   равновесиЯ,  в
"обезличивании"  и  "любви  к  ближнему" (  - одержимости  ближним!)  видели
высочайшую ценность, что говорю  Я!  - ценность как  таковую!.. Љак! значит,
само человечество в  decadence?  и  было ли оно в  нём всегда? -  —то твёрдо
установлено, так это  только то, что его учили лишь ценностЯм декаданса, как
высшим  ценностЯм. Њораль самоотречениЯ  есть  мораль упадка par excellence,
факт "Я погибаю"  перемещён здесь в императив: "вы все должны погибнуть" - и
не только в императив!.. ќта единственнаЯ мораль, которой до  сих пор учили,
мораль  самоотречениЯ,  изобличает  волю  к  концу,  она  отрицает  жизнь  в
глубочайших  основаниЯх.  -  ‡десь  остаётсЯ  открытой возможность,  что  не
человечество  в  упадке,  а только  паразитический класс людей, свЯщенников,
которые благодарЯ морали долгались  до званиЯ  определителей  его ценностей,
которые угадали  в христианской морали своё средство к  власти... € на самом
деле,  моё  мнение  таково: учителЯ,  вожди  человечества, все теологи  были
вместе  с  тем  и  decadents:  отсюда  переоценка  всех  ценностей  в  нечто
враждебное  жизни,  отсюда  мораль...  Ћпределение  морали:   мораль  -  это
идиосинкразиЯ decadents, с задней мыслью отомстить  жизни  - и с успехом.  џ
придаю ценность этому определению. -
     8
     ЏонЯли  ли менЯ? - џ не  сказал здесь  ни одного  слова, которого  Я не
сказал бы уже пЯтью годами раньше устами ‡аратустры. - Ћткрытие христианской
морали есть событие, которому нет равного, действительнаЯ катастрофа. Љто её
разъЯснЯет, тот force majeure, рок,  -  он разбивает историю человечества на
две  части. †ивут до него, живут после него... ЊолниЯ истины поразила  здесь
именно то, что  до сих  пор  стоЯло  выше  всего;  кто  понимает, что  здесь
уничтожено, пусть посмотрит, есть ли у него вообще  ещё что-нибудь в  руках.
‚сё, что до сих  пор  называлось "истиной", признано  самой  вредной,  самой
коварной, самой подземной формой лжи; свЯтой предлог "улучшить" человечество
признан хитростью, рассчитанной  на то, чтобы  высосать самое жизнь, сделать
её малокровной. Њораль как вампиризм... Љто открыл мораль, открыл  тем самым
негодность  всех ценностей,  в  которые верЯт или верили; он  уже  не  видит
ничего достойного почитаниЯ в наиболее  почитаемых, даже объЯвленных свЯтыми
типах  человека,  он  видит  в  них  самый  роковой   вид  уродов,  ибо  они
очаровывали... ЏонЯтие "Ѓог" выдумано как противоположность понЯтию жизни  -
в  нём всё  вредное, отравлЯющее,  клеветническое, всЯ  смертельнаЯ вражда к
жизни  сведены в ужасающее единство! ЏонЯтие "по ту сторону", "истинный мир"
выдуманы,  чтобы обесценить единственный  мир,  который существует, чтобы не
оставить никакой  цели,  никакого разума,  никакой задачи  длЯ  нашей земной
реальности?  ЏонЯтиЯ "душа", "дух",  в конце концов даже "бессмертнаЯ  душа"
выдуманы, чтобы презирать тело, чтобы сделать его больным  - "свЯтым", чтобы
всему, что  в  жизни  заслуживает  серьёзного  отношениЯ, вопросам  питаниЯ,
жилища,  духовной  диеты,  ухода  за   больными,   чистоплотности,  климата,
противопоставить  ужасное  легкомыслие!  ‚место здоровьЯ  "спасение души"  -
другими словами,  folie  circulaire, начинаЯ с  судорог покаЯниЯ до  истерии
искуплениЯ! ЏонЯтие "греха"  выдумано  вместе  с  принадлежащим сюда орудием
пытки,  понЯтием "свободной воли", чтобы спутать инстинкт, чтобы недоверие к
инстинктам  сделать  второю  натурой!  ‚ понЯтии  человека  "бескорыстного",
"самоотрекающегосЯ" истинный признак decadence, податливость всему вредному,
неумение  найти  свою  пользу,  саморазрушение  обращены  вообще  в  признак
ценности, в "долг", "свЯтость", "божественность" в человеке! Ќаконец - и это
самое  ужасное  - в понЯтие доброго человека включено всё  слабое,  больное,
неудачное,  страдающее  из-за самого  себЯ,  всё,  что  должно  погибнуть, -
нарушен  закон  отбора, сделан  идеал  из  противоречиЯ человеку  гордому  и
удачному,  утверждающему, уверенному в будущем и обеспечивающему это будущее
- он  называетсЯ отныне  злым... € всему этому верили как морали! -  Ecrasez
l'infame! -
     9
     - ЏонЯли ли менЯ? - „ионис против ђаспЯтого...

ЉЋЌ…–
Last-modified: Sun, 11 Aug 2002 16:06:58 GMT
Ћцените этот текст:
”ридрих Ќицше. Ecce Homo, как становЯтсЯ самим собой

Џђ…„€‘‹Ћ‚€…

ЏЋ—…Њ“ џ ’ЂЉ Њ“„ђ

ЏЋ—…Њ“ џ Џ€“ ’ЂЉ€… •ЋђЋ€… ЉЌ€ѓ€

ђЋ†„…Ќ€… ’ђЂѓ…„€€

Ќ…‘‚Ћ…‚ђ…Њ…ЌЌ›…

—…‹Ћ‚…—…‘ЉЋ…, ‘‹€ЉЋЊ —…‹Ћ‚…—…‘ЉЋ…

“’ђ…ЌЌџџ ‡Ђђџ

’ЂЉ ѓЋ‚Ћђ€‹ ‡ЂђЂ’“‘’ђЂ

ЏЋ ’“ ‘’ЋђЋЌ“ „ЋЃђЂ € ‡‹Ђ

ѓ…Ќ…Ђ‹Ћѓ€џ ЊЋђЂ‹€

‘“Њ…ђЉ€ €„Ћ‹Ћ‚

ЉЂ‡“‘ ‚ЂѓЌ…ђ

ЏЋ—…Њ“ џ‚‹џћ‘њ џ ђЋЉЋЊ

ЉЋЌ…–

ЏЋ—…Њ“ џ Џ€“ ’ЂЉ€… •ЋђЋ€… ЉЌ€ѓ€

—…‹Ћ‚…—…‘ЉЋ…, ‘‹€ЉЋЊ —…‹Ћ‚…—…‘ЉЋ…
