дами, поминутно  подливаЯ  в них еще  каких-то тончайших, жгучих  соусов.
‘вет единственной лампы, висевшей  высоко над столом на коротком проводе, да
еще подвешенной как будто бы наспех, более всего  оседал только на потолке в
виде Яркого  округлого пЯтна, лениво еще потом  нисходил на стол, за которым
сидели  ‹ука и ‡илиЯ €осифовна,  и уж совсем  немного доставало его до пола,
почти   ничего,   столь   непреодолимым  оказывалось  это   небольшое  жилое
пространство; под столом,  на полу и по углам  здесь теперь копошились самые
настоЯщие,  густые  сумерки, так  что  тогда  нисколько  невозможно было под
столом разглЯдеть ни своих  ступней, ни даже щиколоток или колен, словно  бы
теперь вовсе потонувших во мраке.
     Џо  сторонам от  стола, около стен, стоЯли  здесь комнатные  растениЯ в
горшках - все акклиматизированные тропические виды - и тени от них, падающие
на  стены,  были все точно фигурами темных  людей в угрожающих позах, иногда
шевелЯщимисЯ или, напротив - притаившимисЯ и замершими, в чем даже более еще
казалось угрозы.
     - џ  теперь,  наверное,  гораздо  больше  еще  любила бы свои цветы,  -
бывало, говорила ‡илиЯ €осифовна  всем окружающим, соглашавшимсЯ выслушивать
ее рассуждениЯ и воспринимать логику, - в особенности оттого точно,  что они
только лишь все  есть бесполезнаЯ, противопрактическаЯ прихоть природы, если
бы  не  их безобразные тени, все совершенно замешенные на  весьма отчетливой
угрозе, котораЯ, впрочем, обычно придает наибольшее своеобразие красоте.
     €, может  быть, еще,  конечно, ‡илиЯ  €осифовна, как  говоритсЯ, всегда
слишком много вниманиЯ придавала точно своим недостоверным фантазиЯм, но все
же, когда  еще  она признавалась, что фигуры эти на  стенах, бывает  иногда,
касаютсЯ  в полумраке  ее  тела или хватают за одежду  и  за руки,  когда ей
изредка случаетсЯ вечером выходить на кухню и зажигать свет, то трудно  было
тогда  все-таки  совершенно не  поверить в  возможность  невымышленности  ее
восприЯтиЯ, на безусловной справедливости  которого всегда  настаивала ‡илиЯ
€осифовна.
     —еловек  никогда не может  знать  точно,  что  из  его  прежнего  опыта
впоследствии обратитсЯ в более всего ему необходимое в  его новых заботах, а
‹уке  теперь  весь  его  непродолжительный  пока  опыт  руководства крупными
научными легионами  с их старательными потугами  разнородной мысли  придавал
множество самой безусловной, властной уверенности,  он был вдумчив, свободен
и находчив по причине укрепившегосЯ духа, и не успевала  еще ‡илиЯ €осифовна
завести свою обыкновенную подозрительную проповедь, тем более, в особенности
- самого разъедающего свойства,  как у  ‹уки уже был готов  точно какой-либо
уклончивый, изощренный, глубокомысленный по видимости ответ.
     -  ‘ тех  пор,  как - свобода,  -  говорил  деликатно  жующий  ‹ука под
пристальными  взглЯдами  ‡илии  €осифовны,  вспомнивши  все  свои   глубокие
умственные инструкции и знаЯ тоже, что не он один должен только слушать, - с
тех  пор,  как  свобода, - снова неторопливо  повторил  он, - (хотЯ  ее и не
надо),  с  тех пор,  как  жизнь  несомненно  объЯвили  ценность,  с тех  пор
разнообразные  человеки во множестве закишели по земле. € не много смысла  в
их безобразных ежедневных действиЯх,  и не много ума в их жизнЯх...  € вот Я
теперь думаю, как сделать, чтобы не так кишели...
     - Ђ  та теперь  ешь  еще,  Џлатошик, ешь,  -  говорила ‡илиЯ €осифовна,
сделавши  руками какое-то поспешное суетливое движение над столом  от одного
прибора  к другому. -  ’ы  не смотри,  Я тебе еще положу. ‚се  самые  лучшие
изобретениЯ в мире (пускай бы даже сделанные с  целью истреблениЯ того), они
делаютсЯ только от хорошей пищи. €, если правда, как они говорЯт,  что наука
каждый день  открывает какие-нибудь чудеса, Џлатон, то половина из них точно
твои. „ругой же половины на них  на  всех - и то им  слишком много придетсЯ,
хотЯ и им, конечно,  иногда случаетсЯ что-то изобретать  тоже. џ  заходила к
тебе сегоднЯ в Ђкадемию, чтобы проверить, живой ты еще, или уже у них там за
стенкой томишьсЯ точно.
     - Ќет, нет, - поспешно пробормотал ‹ука. - џ работал, работал...
     -  Ћ,  у вас  в Ђкадемии  такой  удушливый воздух, - увлеченно говорила
‡илиЯ €осифовна, - такой удушливый,  что, кажетсЯ, его  и вовсе не нужно длЯ
свободного дыханиЯ.  ’ы знаешь, Џлатон, Я иду точно сегоднЯ по Ђкадемии, так
там  просто  нечем дышать.  џ задыхалась на каждом  шагу.  џ  иду и думаю: Я
сейчас умру или еще что-нибудь. €ли упаду в обморок. џ  думаю: только бы мне
не  упасть  в  обморок.  ’олько  бы  не  упасть.  Ќо  потом все-таки  упала.
ЏредставлЯешь, Џлатон, прЯмо  на  пол. ‹ежу Я, а потом  один глаз  незаметно
приоткрыла  и  смотрю: подойдет  ли  кто-нибудь поспособствовать  женщине  в
беспомощном положении.
     ‘мотрю: один прошел -  не  остановилсЯ.  „ругой прошел, посмотрел в мою
сторону  и тоже  - мимо. Ђ  третий,  не  поверишь, даже ногой менЯ осторожно
потрогал - мЯгко ли? џ не выдержала еще вовсе такого вопиющего бесчеловечиЯ,
поднимаюсь   тогда  и  заЯвлЯю  им  (да  еще   с  полным   сознанием  своего
превосходЯщего умственного достоинства): "Ђ что?! “  вас  разве  руки и ноги
отвалились бы,  если поспособствовать  беспомощной  женщине? ’руд, наверное,
великий  -  просто   подойти  и  спросить,   не  надо  ли  чего?!"  Ђ   они,
представлЯешь, стали так, глаза на менЯ вылупили и говорЯт: "Ћй, тетенька, а
мы думали, что вы пенек. —то - березовый пенек!"
     "џ вам не тетенька!  - кричу тогда Я. - €  не березовый пенек!  џ ‡илиЯ
€осифовна  €гуменьева-‘тернина! †ена  великого ученого!  Ђ  вы -  "невежды в
исступленье, бранЯщие науки  и ученьЯ!"  Џредатели мира!  ‘амые ничтожные из
ваших  известных лепрозориев длЯ  здоровых!..  ‚аше ничтожество даже гораздо
более превосходит степень моего  презрениЯ  к вам!..  ‚ы-то, разумеетсЯ,  не
намерены, вроде Яблочек, падать от Яблонек далеко".
     - Ћ, да, да, Џлатошик! - в отчетливом умственном оживлении артистически
хлопнула в ладоши ‡илиЯ €осифовна. - ќто  будет хорошее изобретение -  чтобы
не  так  кишели... "‡ачем же вы нас, тетенька, -  говорЯт они мне тогда  еще
бесстыдно, - так строго судите за ошибку?! ‚полне, разумеетсЯ, простительную
при  некотором  нашем  известном снисхождении, которое  вы  и  сами  теперь,
наверное, не отказались бы продемонстрировать  длЯ более безусловного нашего
посрамлениЯ".  Ќо даже это  не  могло  тогда  поколебать  моего  ожесточениЯ
точно...   џ   теперь   думаю,  что   мы   сами  всегда   станем  определЯть
простительность и  непростительность всех  их бессмысленных  ошибок, а также
еще   недостойных   нарочитых   действий    их   обыкновенного   ежедневного
мастеровитого  бесстыдства.  Ђ вот  еще  у  них-то там в мире гораздо  более
просто можно всегда навредить, нежели наделать добра.
     -  „а,  они  бы там  точно,  -  рассудительно  говорил ‹ука, - корыстно
затевали все даже из  самых лучших человечьих свойств более всего выставлЯть
снисходительность в мире в свои услужливые рьЯные адвокаты,  вовсе самим  не
стремЯсь к  исправлению. € тогда даже  немощи свои они  полагают пригодными,
чтобы только  им не менЯтьсЯ  вовсе  в  направлении особенного благонравного
улучшениЯ, в чем они также  еще не  преуспели нисколько за все их безусловно
обозримое былое...
     ‡илию €осифовну  хорошо,  разумеетсЯ,  порадовало  такое  красноречивое
согласие ‹уки.
     -  Њожно  было  бы  еще тебе,  конечно,  положить шпината, -  задумчиво
говорила ‡илиЯ €осифовна. - „а только ты-то его, наверное, не захочешь, хотЯ
это и неправда, что он у нас плохой.
     - „а нет, отчего же,  -  неслышно  говорил  ‹ука.  - Ќо  только  позже.
Џозже...
     -  Ђ  ты изобрел  сегоднЯ что-нибудь новое, Џлатон? - спрашивала  ‡илиЯ
€осифовна  у ‹уки. - Џотому что необходимо, разумеетсЯ, чтобы  они более еще
воочию видели наше превосходство над  всеми их лихорадочными стремлениЯми  в
насыщении мира  -  с его навЯзчивой  бравадой ослеплениЯ - новыми неведомыми
законами,  устройствами  и  машинами. Џосреди  оголтелого  обесчеловечиваниЯ
народов  самодовлеющим техническим прогрессом. Љак им еще только  оставатьсЯ
видимо  равнодушными пред всеми  обильными  поставками  нашего  воспаленного
продукта?.. Ђ всЯ их хваленаЯ изощренность - это только витиеватость совести
и  ума. Ќам как-то еще не хочетсЯ подражать всем этим развесистым свойствам.
Ќе  более,  чем  дедовским методам  своеобразиЯ. Ќам,  случайным постоЯльцам
избранничества  нашего  высокого  надмирного  знаниЯ, владельцам  сумрачного
света бесполезно расточаемого суждениЯ...
     - „а нет же, - с небольшой досадой отвечал  ‹ука, - как-то,  знаешь ли,
пока  еще не очень  получаетсЯ вовсе. Ќо, может  быть, Я что-нибудь все-таки
изобрету вскоре, нужно только подождать еще в напрЯжении...
     - Ќу ты это - ничего, ничего, - говорила ‡илиЯ €осифовна,  -  старайсЯ.
ђаньше ты чаще  что-то изобретал все времЯ. ’ак  что теперь даже твоЯ  слава
точно останетсЯ  надолго,  если не  на  века.  Ѓолее  же всего  хороши  твои
неожиданные открытиЯ гармонии во всех многоединствах  и созерцаниЯх.  €  это
еще  только неправда,  что у нас  нет никакой  хорошей пищи. ќто  все  ихнЯЯ
наивнаЯ  борьба  с миром  съела.  “  них-то  пища,  она  всЯ  специально длЯ
издевательства над  простодушным потребителем, который  точно  нисколько  не
сможет даже взЯть ее в рот без принуждениЯ...
     - Ђ ты знаешь еще, Џлатон, - торжествующе продолжала ‡илиЯ €осифовна, -
теперь не только у тебЯ есть ученики, но  и у менЯ их несколько есть тоже. €
Я даже теперь думаю,  что нам  следовало бы точно у нас в комитете  учредить
еще особенную  секцию созерцаниЯ и мира,  очень важную, несомненно, при всех
рассмотрениЯх. € хорошо  бы еще  только,  чтобы  впоследствии  снискала  она
возможно более  очевидного нарицательного значениЯ. Џускай бы хоть  во  всех
досужих  беседах  поминали о ней... Ђ еще один из моих  учеников  -  человек
рассвета - Я только  не стану тебе специально говорить его имени, потому что
оно очень сложное длЯ запоминаниЯ (да, а всЯкое запоминание еще - это только
способ  отгораживаниЯ  от  мира;  одна   из   самых  прозрачных   и  трезвых
обЯзанностей  ума),  он, знаешь ли,  заЯвил  мне недавно,  да еще  тем более
лукаво  и  пристально  изучаЯ  мое  невольное  первоначальное  отношение   к
сказанному:  "“же длЯ  того одного  стоило  бы  их  всех прихлопнуть,  чтобы
посмотреть хоть,  как они станут все разлетатьсЯ в страхе".  Ћн  именно  так
мне,  Џлатошик,  сказал  точно,  и  Я даже теперь кроме  гордости  за  своих
учеников  иногда  думаю, что  нам  нужно, наверное,  и  все  лексиконы  наши
перестраивать  по  некоторым   новым   образцам,  которые  следует  усиленно
отыскивать в молодом окружении нашем.  џ бы еще, наверное, вообще  презирала
бы всех человечишек, если бы иногда не их могучий дух, который один только -
самый  вдохновенный  и  пронзительный  в   мире.  ‹учшее   достижение   еще,
разумеетсЯ, нашего странного, невероЯтного сознаниЯ.
     ‹ука уже был готов немедленно ответить ‡илии €осифовне некоторой полной
самого   деликатного,   уважительного   глубокомыслиЯ   фразой,    мгновенно
сложившейсЯ  у  него  в уме,  вполне применимой  между супругами,  но  ‡илиЯ
€осифовна как-то так в увлечении новой идеей успела опередить его речи.
     - Ђ  может  быть, нам еще,  Џлатон, только испробовать насмешку, если -
вместо изобретениЯ?.. - задумчиво  говорила  она. - Џотому что насмешка... и
еще порой бывает  даже незаметна ежедневнаЯ  работа ее - подтачивание мира -
она... как бы это сказать лучше?.. точно, знаешь  ли, гомеопатиЯ истреблениЯ
всего  человеческого,  совершенного  истреблениЯ. “ них там  точно,  Џлатон,
времЯ  даже  самых  лучших  гомеров пока  не  подоспело,  и  тем  позже  еще
подоспеет, чем с большим замиранием сердца они  произносЯт это  славное имЯ,
завороженные его  полнозвучием. „а, а еще равнодушие, оно должно быть всегда
лучшим подспорьем при всЯком глубоком изучении наук, каких  бы наивно они не
старались сами отыскивать других рецептов... Ћни, соткавшие свои пресловутые
образованности из фальшивых обрывков заимствованного многообразиЯ. “ них там
нескрываемо назначение таланта в качестве маложелательного  придатка похоти.
џ   тоже  не   боюсь  нисколько  хоть  в   чем-нибудь   посодействовать   их
легкомысленному процветанию. Ћсобенно чем менее будучи  спрошенной об  этом.
•отЯ бы даже вообще не спросили...
     - Ќет, - серьезно возражал ‹ука после минутного размышлениЯ, - Я думаю,
что это очень мЯгкое средство. € трудно даже теперь уверенно полагать, чтобы
оно  могло  дать хоть  какие-нибудь  ощутимые  результаты, пускай даже  лишь
незначительно превосходЯщие те, в которых нас  совершенно убеждает  все наше
нежелательное самообольщение.
     - „а-да, конечно, мЯгкое,  -  подхватила ‡илиЯ €осифовна  с несомненным
сожалением в голосе, - разумеетсЯ, оно не подходит, Я и сама это знаю точно.
џ только теперь хотела, Џлатон, помочь тебе в твоих изощренных мыслЯх. —тобы
они еще вовсе отчеканились бы  в какое-нибудь неимоверное изобретение, более
всего своеобразные...
     - „а, конечно,  - соглашалсЯ  ‹ука, -  Я теперь буду долго  помнить  об
этом.
     Џотом еще кратко послышалсЯ незначительный скрип в помещении, то  ли от
холодильника  в  углу  небольшой кухни, прежде только низко урчавшего своими
притертыми внутренностЯми, или от окна  еще, за  которым  ночные сумерки уже
вовсю тЯжело притаились около иных равнобоких, как будто бы прислушиваЯсь ко
всем скудным человеческим домашним секретам, но  ни ‹ука, ни ‡илиЯ €осифовна
нисколько  не обратили вниманиЯ на досадный скрип, посчитавши тот  случайным
или произошедшим еще от слишком незаметных обстоЯтельств.
     - „а, а вот, Џлатон, мои ученики, - говорила еще женщина своим певучим,
привычным, несомненно,  к самому разнохарактерному, артистическому выражению
голосом,  -  они  так же,  как и Я, не  видЯт  тоже  вокруг ничего настолько
привлекательного или свЯтого, если брать в рассмотрение высшие свойства, что
точно   бы   заслуживало   быть  сохраненным   вечно,   хотЯ   бы,   пускай,
заспиртованным, вроде иного пресмыкающегосЯ в формалине... €ли еще какого-то
уродца с двумЯ бессмысленными головами...
     - џ тоже считаю, - пробормотал,  отчего-то немного краснеЯ ‹ука, да еще
со  странной  уверенностью в своей непоколебимости  мысли, -  что ничего нет
такого вовсе.
     - Ђ еще  менЯ мои  ученики точно, - продолжала ‡илиЯ  €осифовна,  - длЯ
комплимента называют "неостывшею  магмой", но  это-то,  конечно, по  причине
несомненного  признаниЯ моих организующих достоинств,  и,  хотЯ Я  вечно  их
опровергаю  и даже  немного порой сержусь совершенно их  прЯмолинейности, но
иногда все-таки думаю: а вдруг действительно  - неостывшаЯ?.. € даже теперь,
может  быть,  моЯ  намереннаЯ кокетливаЯ  наивность  -  это  только  бледное
излучение моего глубоко затаившегосЯ, сногсшибательного огнЯ...
     -  „а,  - соглашалсЯ  ‹ука,  - и если  все  похвалы  имеют  своей самой
драгоценной стороною несоответствие оригиналу,  то мы и все  равно нисколько
не  имеем  оснований  не доверЯть  им  каждой  в  отдельности  в силу  общей
благонамеренности  их измышлений.  Ћднажды,  ‡илиЯ,  знаешь,  Я тоже  затеЯл
похвалу одному ученому из Ђкадемии...
     - „а-да, Я знаю, - поспешно говорила ‡илиЯ €осифовна.
     -  „а  нет же, - настойчиво возражал ‹ука, -  ведь  это  все-таки новаЯ
историЯ. џ затеЯл похвалу одному ученому из Ђкадемии, но вовсе,  конечно, не
за  его работы,  которые  у  него  были  весьма  посредственные (безо всЯкой
невыносимости таланта),  а  только доброжелательно рассчитываЯ возвысить его
дух неожиданным поощрением, потому что  его тогда,  в основном, все осуждали
за  недостаточную  несомненную  убедительность его  научных изысканий.  Ђ он
оказалсЯ очень проницательным  человеком,  он тогда говорит  мне:  "‚от  вы,
уважаемый  Џлатон,  конечно, менЯ сейчас хвалите не за качество моих научных
работ (которые точно весьма  посредственны), но только лишь, чтобы  ободрить
менЯ  и по возможности возвысить мой дух неожиданной похвалой, Я знаю это, и
это же, оно  еще  более  ценно и  трогательно, чем  если бы хвалили менЯ  за
достоинства работ, потому что за достоинства хвалить  и ума много  не надо и
душевного благородства. ‚ы знаете, что менЯ теперь все бранЯт в Ђкадемии, но
даже  самые  лучшие  из  них,  со всем их неправедно  выставлЯемым, злостным
насаждением  альтруизма,  все  они  совершенно  в  самых  лучших  намерениЯх
нисколько не  стоЯт  уже  одной  этой вашей  похвалы при  всей  сомнительной
экстравагантности ее мотивировок".
     -  Ќет, вот еще, честное слово,  Џлатон, - выразительно  говорила ‡илиЯ
€осифовна,  поставивши  один  локоть  на  стол  и  опершись  на   него  всей
значительной тЯжестью грудной клетки, - они там совершенно ничего не умеют у
вас в Ђкадемии. Ћднажды они, знаешь, говорЯт друг  другу: давайте  мы  у нас
что-нибудь  отпразднуем  все вместе.  Ћни отпраздновали, и что  ты  думаешь?
Љонечно  же, у них как всегда получилсЯ праздник совместной тоски. € если бы
это даже специально задумать так, то и  тогда  бы не могло получитьсЯ  точно
ничего  хуже. Њы еще  только  теперь  не станем  так же,  как  и они, наивно
гордитьсЯ   тем,   что  уверенно   проживаем   в  сфере  вечных   умственных
апокалипсисов и тем, что в них не разобратьсЯ, конечно, без особенных, самых
пристальных  труженических  раскорчевок, пускай бы  хоть замешенных на самой
сомнительной непроверенной человеческой логике...
     - „а-да, Я знаю, - поспешно  соглашалсЯ ‹ука, - Я знаю.  Ћни бы потом и
тоску возвели точно  во всеобщую добродетель длЯ непременного  околпачиваниЯ
всЯкого самого  веселого в мире народа. €  это еще, может быть, только очень
хорошее предостережение о будущем, и оно еще тоже нуждаетсЯ быть  несомненно
повторенным   у   нас   в   комитете  при  самом  оживленном  стечении  всех
доброжелательных сторонников нашей неуклончивой мысли.
     -  Ћ,  Я  только  непременно должна завтра  же пойти  в Џассаж,  -  всЯ
вспыхнувши,   говорила   вдруг   ‡илиЯ   €осифовна,   и   в    ее   нервном,
воспаленно-звучном  голосе  послышалось   как  будто   какое-то  отдаленное,
глубокое, неожиданное рыдание. - Џочему же Я не могу пойти в Џассаж? Џочему?
€  мне еще  вот  только  отовсюду  так много  теперь  совершенно  безликого,
изобретательного, неосЯзаемого сопротивлениЯ точно...
     - „а нет,  отчего  же, - говорил  ‹ука и, опустивши глаза,  длЯ чего-то
разглЯдывал  свои руки. -  Џо-моему, ничего  в  этом  нет  невозможного  или
возбранимого, в том, что не ЯвлЯетсЯ таким по природе.
     - Џлохо вот только, что ты теперь все менее становишьсЯ похожим на себЯ
самого,  -   неожиданно   говорила  вдруг  ‡илиЯ  €осифовна,   подозрительно
сощурившись на  ‹уку (и он еще потом  не  был  совершенно уверен, впервые ли
тогда точно прозвучали эти слова).  - € мне еще  только теперь бывает иногда
вовсе не интересно со всеми людьми, к тому же самими  не разбирающимисЯ в их
многочисленной,  разнообразной бессмысленности движений.  € пусть  они  себе
только делают  вид о том, как будто бы мы  все точно пришедшиесЯ  не к миру,
можно  еще подумать,  что это  не мир пришелсЯ ни к нам!..  €х  безобразный,
самоуверенный мир!..  “  них там  всЯкаЯ  Ячейка общества,  она  еще  бывает
обЯзательно  и  питомник  ненависти -  ежедневного,  привычного  развлечениЯ
народа  -  их благополучие еще  всегда непременно  зависит  от густоты этого
чувства.  ‚сЯ их самаЯ лучшаЯ педагогика  совершенно приучает их  только  во
множестве  чеканить   все  ненависти  взамен  в   обращении  их  известного,
спЯтившего  добра. Ћни, в  особенности,  заносЯтсЯ сотворением благостей длЯ
всех  несмелых  объектов  их  фальшивого  вегетарианства. Њы  еще,  конечно,
никогда  не  станем  восхищатьсЯ, как  это  все  у  них теперь  между  собою
прекрасно совершаетсЯ - все их  ничтожные негодованиЯ и все  их сомнительные
чудеса, которые они наивно полагают высокими. Њногие  из них совершенно даже
не  стоЯт  называтьсЯ  нашими  подмастерьЯми,  с  мозолЯми на  совести от их
бессмысленного процветаниЯ...
     - „а, - серьезно  соглашалсЯ  ‹ука, и неожиданно  в лице его  отчетливо
отразилась усталость немолодого известного ученого, тем более всю жизнь свою
озабоченного доказательством своей неочевидной правоты. - Ђ теперь еще самаЯ
сладкаЯ потребность  нашего  обывателЯ - жить в постоЯнном  смущении от всех
разнообразных недостоверных чудес, которые, как нарочно,  иногда подсовывает
ему хитроумнаЯ природа, и невозможно еще более злостно пройдошествовать, как
только со всей серьезностью поведывать окружающим об этих чудесах.
     - Њы не станем попусту  прихлебывать их удовольствий, -  говорила ‡илиЯ
€осифовна, -  которые  они  нам  скупо  пророчат  в  отдаленном будущем  длЯ
заполнениЯ  наших  опустошенных  досугов.  ’ем   более   особенно  при  всей
наибольшей   живости  изменениЯ  качества  нашего  ежедневного   незавидного
преуспеваниЯ. “  них  там  скупые точно  платЯт не только  дважды,  но когда
трижды или четырежды. “ них там нарочно столько прорех во  всех их привычных
концепциЯх,  что  точно бесполезно  искать  свЯзи между  всеми разрозненными
сообщениЯми.  „а  и еще  куда  им  точно  угнатьсЯ  за  нашей  не  в  пример
обстоЯтельной  логикой,  которой  мы  подчас  рискуем охватывать  все  самое
изощренное  и тонкое. Њы  никого только  не собираемсЯ убеждать еще в  нашей
правоте,  совершенно всех  желающих проживать в ничтожестве  своих взглЯдов,
пускай даже в очень убедительном и непротиворечивом ничтожестве. ќто длЯ них
еще  хуже. €м-то честность, ни одному  из  них и  в толпе  не понадобитсЯ по
причине несомненной непривычки к ее повсеместному употреблению.  Њне хорошо,
разумеетсЯ, известно, Џлатон,  все изощренное многообразие наших неописуемых
народных убогостей...
     Џотом еще раз послышалсЯ скрип  в помещении,  но даже гораздо более еще
незначительный,  чем  первый,  и его совершенно  не разобрали оба увлекшиесЯ
вечерней семейной беседой, и каждый еще тоже отдавшийсЯ течению  собственной
изощренной  мысли.  ‡илиЯ  €осифовна сделала какое-то движение руками  около
себЯ, словно  бы затевала уже  собирать  использованные приборы  со стола, и
‹ука машинально стал помогать ‡илии €осифовне складывать их.
     - Ћ, суровость жизни теперь совершенно приучает нас к недоверчивости, -
говорила ‡илиЯ €осифовна, поднимаЯ  со стола  блестЯщий витиеватый старинный
кофейник и относЯ его к буфету. - Ђ мы только поэтому уже не станем доверЯть
этому  ‹уке  и всЯким,  подобным ему в  Ђкадемии. „а,  а они еще,  известно,
иногда  стараютсЯ  нисколько не  щадить себЯ длЯ более пронзительного своего
морализированиЯ,  несомненного  поучениЯ  добру.  €  потому-то  всЯкие  свои
бесстыдства выставлЯют обычно  не иначе как  в совокупности с  известным их,
бесноватым, сладким восторгом от собственных бесстыдств. € можно ли доверЯть
им еще после этого?! Ћни  более всего гордЯтсЯ своими именами приговоренных,
которые  настойчиво  высматривают  в  наших  неЯсных,  странных, затемненных
пророчествах. Њы-то, конечно, вопреки  всем  их спорным утверждениЯм никогда
бы  не себе  не  позволили  рыскать совестью, как будто  непременно  повсюду
отыскиваЯ себе выгод. “ них там наивно называетсЯ родиной не место  рождениЯ
и не место жизни,  а место  умираниЯ и место славы. € еще, как ты  говоришь,
невозможно иногда смотреть  без насмешки на все их привычные ученые имитации
у нас в Ђкадемии,  да еще в совокупности с их атаманом бесплодиЯ  - ‹укой...
Ћни  только  искренни,  разумеетсЯ,  во  всех  выражениЯх презрениЯ  к  моей
терпеливой подзащитной - жизни!..
     - Ќаверное... - отвечал неприметно вздрогнувший ‹ука с чувством еще как
будто  онемениЯ души, хотЯ и удивленный, что разговор этот не образует в нем
обыкновенной его в таких положениЯх  горечи. - џ  иногда думаю,  что они все
очень наивные люди. Ќаивные люди с их наивными уверенностЯми о себе.
     - Ќет,  не все, не все,  - возражала с деликатной  своенравностью ‡илиЯ
€осифовна, - (хотЯ они еще и более заблуждаютсЯ в сравнении с  наивными), но
ненаивным мы и вовсе не станем доверЯть.
     ‡илиЯ €осифовна потом длЯ чего-то очень внимательно стала рассматривать
сидЯщего ‹уку и даже, обойдЯ  его сзади, долго изучала его затылок  и плечи.
‹ука старалсЯ, словно каменный, выдержать этот неприЯтный осмотр.
     -  Ћн,  ‹ука,  -  продолжала  потом  женщина, - стараетсЯ, должно быть,
несомненно, чтобы народы поверили в его доброту, и добротой  своей тогда как
кистенем  повсюду обходитьсЯ. Ќам еще следует  ожидать  от нас трагедий... џ
уверена  в это иногда  с  совершенной  очевидностью.  €,  хотЯ  он, кажетсЯ,
по-настоЯщему откровенный человек да еще с самым щепетильным сознанием своей
нарочитой  откровенности   (хотЯ  бы  даже  в  укрытии   своих  сомнительных
намерений), но ведь, подумай, Џлатон, что же такое теперь откровенность, как
не  способ  расчетливого,  принудительного воздействиЯ  на  окружающих!  ђод
притворства. € возможно ли еще разве прослыть хоть каким-либо интеллигентом,
постыдно  стремЯщимсЯ в  соучастники  временной  истины  в  ее  ненавЯзчивом
процветании,  если  не владеть,  разумеетсЯ,  особенным  искусством подобной
откровенности. Ѓез того,  конечно, никакой доброты не станет достаточным длЯ
растлениЯ мира, хотЯ бы даже  какой-нибудь из его  неглубоких, поверхностных
структур. Џускай мне кто  хочет возражает в моих рассуждениЯх,  хотЯ едва ли
бы они  теперь решились настаивать перед нами со своими запальчивыми идеЯми,
которые уже нисколько не могут быть поощрительными, не будучи исходЯщими  от
нас.
     - Ћ да, - осторожно говорил  ‹ука, - Я с этим со всем согласен. „оброта
-  это  червоточивость  мира.  €злиЯниЯ ее  - суть  питательные  соки агонии
мирового  сообщества.  Ђ  мы-то  все  точно совершенные  ученые по природе с
нашими  укоренившимисЯ  аналитическими  сознаниЯми...  —ервоточивость  мира,
уверенно  и неистребимо загнездившаЯсЯ в том  в самом невероЯтном рассеЯнии,
самозванаЯ,  беспризорнаЯ   и  прозЯбающаЯ;   она-то,  конечно,  размножитсЯ
когда-нибудь до столпотворениЯ,  и, чем более  тогда вообще окажетсЯ в  мире
доброты,  тем более  засмердит  скоро всем ее приветливым излучением по иным
отдаленным закоулкам его.
     - Љак хорошо, Џлатошик, -  подхватила ‡илиЯ €осифовна, - что  мы  это с
тобой  понимаем   вдвоем.  „лЯ  пониманиЯ  самых  лучших   идей  уже  бывает
недостаточно одиночества.  €стинам порой, впрочем, приходитсЯ выбирать между
тонкостью и общеизвестностью. џ  еще  только обЯзательно  завтра  же  должна
пойти в Џассаж. џ не  желаю  считатьсЯ  с теми,  кто всеми силами тщитсЯ мне
помешать  в  этом. €  жаль еще только, что  ты  все меньше  делаешьсЯ теперь
похожим на Џлатона... € прЯмо-таки просто какой-то немыслимый габитус,  хотЯ
некоторое еще в тебе и остаетсЯ похожим на прежнее...
     - „а нет же, ничего, - возражал ‹ука, - это даже совершенно естественно
точно,  что Я  все  еще менЯюсь  и  произрастаю  в  общем самом  благочинном
направлении; попробовал бы еще кто-нибудь иной из Ђкадемии так.
     - Љонечно, - коротко подтвердила ‡илиЯ €осифовна, вовсе теперь не глЯдЯ
на ‹уку  в однообразной рассеЯнности созерцаниЯ.  - Њы-то  длЯ них даже хуже
всех побочных  детей - пасынков и падчериц, которые одним своим присутствием
напоминают им о  другой жизни. Ќам не следует слишком демонстрировать трепет
при виде  всЯкого свЯщенного  мусора  их  миромыслиЯ; зрелища  смрада должны
только  успокаивать   нас  в   логовах   нашего   истинного  фантастического
восприЯтиЯ.
     -  „а,  -   машинально  говорил  ‹ука,  уже  не  чувствовавший  прежней
необходимой   увлеченности   беседой,   с   глухим,   неподвижным  ощущением
нереальности   жизни,   -   а  теперь,  как   Я  думаю,   наша  автономность
мировосприЯтиЯ - есть единственно возможнаЯ реакциЯ против  всех официальных
вылазок их недостоверного  разума.  Њы-то  все  совершенные  ученые точно...
Џодданные слова...  Њы теперь население всех будущих трагедий, которым  сами
уже отлили все возможные, необходимые длЯ непременной убедительности слезы.
     -  Ќас  еще   только,   безусловно,  -  с   особенным   сосредоточенным
спокойствием говорила ‡илиЯ €осифовна,  -  несправедливо называть  какими-то
выскочками  нашего  неизмеримого  научного знаниЯ.  Њы вовсе не  выскакивали
ниоткуда,  но  напротив  -  росли  очень медленно, все более  перед  заходом
солнца,  с тЯгостным сознанием  бесполезности перемен, если это  кого-нибудь
занимает...  ѓлавное -  не  оказатьсЯ  самому  погребенным  под  развалинами
собственных умственных нагромождений.  •отЯ  еще, конечно, о нас  не следует
говорить положительно,  будто  мы  желаем установлениЯ  некоего небывалого и
неукоснительного   самодержавиЯ   добра.   Њы   вовсе   не   желаем  никаких
установлений, в противоположность  тому ожидаЯ равномерного оседаниЯ  их  во
всем одновременном многообразии.
     - ‚озможно еще только фальшиво балансировать, - глухо отозвалсЯ ‹ука, -
балансировать  перед  ними,  искусно  противодействуЯ  незамысловатой  жизни
угрозой ума или рассуждениЯ.
     - Џойдем, Џлатон, долг свой супружеский исполнишь,  - неожиданно звучно
говорила   ‡илиЯ  €осифовна,   выпрЯмившись  в  полный   рост  перед  ‹укой,
расправивши плечи и живописно сцепивши руки на затылке.
     - „а-да, - пробормотал ‹ука. - џ сейчас. ‘ейчас...
     - Џлато-он!..  - еще раз продолжительно  повторила женщина,  выходЯ  из
кухни,  осанистаЯ, увереннаЯ,  строгаЯ,  и  обернулась на  ‹уку. - Џлатон, -
опЯть призывно послышалось из темноты.
     ‹ука  не  отвечал. Ћн выпил  минеральной  воды  из серебрЯного графина,
стоЯвшего  на  столе,  тихонько звЯкнувши  тЯжелым бокалом,  Ћн казалсЯ себе
старым, усталым и изможденным человеком, совершенно без мысли  и  вовсе  без
чувств, словно бы  все стало уплывать еще  у него перед  глазами  видимое на
кухне  -  мебель  и  предметы,  посуда  на  столе и  занавеси, и когда снова
послышалсЯ скрип в помещении, более Явственный теперь, чем прежде все времЯ,
и от стены медленно  начал отодвигатьсЯ тЯжелый холодильник,  казавшийсЯ  до
того незыблемее монумента, ‹ука и это видение  приписал какому-нибудь своему
расстройству восприЯтиЯ.
     Ћднако же все  оказалось реальным, достоверным и неоспоримым. Ќа глазах
у ‹уки из-за холодильника проворно вылез молодой человек, долго сидевший там
скрючившись  и  оттого  делавший  теперь  немного  неловкие,   беспорЯдочные
движениЯ  всем своим  онемевшим телом, такой же  молодой,  как  и  сам ‹ука.
Џрисмотревшись,  ‹ука,  разумеетсЯ, сразу же без  труда  узнал своего  друга
Њарка,  теперь   против  обыкновениЯ  -  сосредоточенного  и  многоречивого,
который, в  свою  очередь,  тоже смотрел на ‹уку, и - то  прижатым  к  губам
пальцем, то поспешными, отчаЯнными взмахами рук - призывал того нисколько не
нарушать их временного напрЯженного молчаниЯ.
     - Њарк!.. - все-таки не  удержавшись,  прошептал  ‹ука. …го друг только
едва заметно кивнул  в ответ, по-прежнему совершаЯ  длЯ разминки  все  те же
неловкие движениЯ. Њарк еще наспех вытрЯхнул пыль, изрЯдно собравшуюсЯ в его
щеголеватой одежде за несколько часов пребываниЯ в столь неудобном убежище у
стены, потом, подобно женщинам, поправил что-то длЯ уверенности в волосах и,
вздохнувши всей грудью и отведЯ взор от наблюдавшего за ним ‹уки, направилсЯ
к двери.
     - Ђ ты куда же, Њарк? - тихо спрашивал друга опешивший ‹ука.
     -  Ћна  же  звала,  -  остановившись  возле  двери,  отвечал   Њарк   и
неопределенно  повел  рукой в направлении темневшего пространства  коридора,
ведущего в спальню ‡илии €осифовны.
     Ќу,  пожалуйста,  -  усмехнувшись, соглашалсЯ Њарк, немного  отходЯ  от
двери и приближаЯсь к другу.
     - ‹адно, - подумавши, говорил ‹ука. - €ди ты.
     Њарк опЯть направилсЯ к двери, но снова неуверенно задержалсЯ у порога.
     -  Ђ известно  ли  вам, уважаемый  ‹ука, - вздохнувши  говорил  Њарк, и
внезапно искрививши свое молодое лицо, так что на лбу у него тогда поЯвились
никогда, наверное, там  не бывавшие складки, - известно ли вам, что любовь -
это средство несомненного унижениЯ человека; ну, разумеетсЯ, только наиболее
усиленное средство, одновременно  охватывающее  миллионы,  всех,  совершенно
осененных  этой  нечистоплотной  всенародной  проказой.  Ќаивысшее  средство
унижениЯ!..   —еловечество    специально   изобрело   всЯкую    любовь   длЯ
удовлетворениЯ своей природной тЯги к фальшивым  словам. ‚сегда-то, конечно,
найдутсЯ олухи, сочинЯющие о  ней  восторженные гимны;  они-то, несмотрЯ  на
глупость  свою  - как  это всегда  случаетсЯ  с  ними, -  более всех  прочих
закоснели в заблуждении. Ђ уж умные-то незаблуждающимисЯ и  вовсе не бывают,
сколько мне их не известно во множестве...
     - Ћднажды,  -  продолжал Њарк, - Я  решилсЯ сказать  об  этом покойному
„екану, когда  ходил к нему  за одним поручением, потому что еще Я был тогда
более  даже чем просто уверен в справедливости своего заключениЯ. Ђ он тогда
- так  странно - ничего не  ответил, только посмотрел на менЯ поверх  очков,
внимательно, долго,  испытующе,  недоуменно,  насмешливо, как  будто  что-то
впервые новое обнаружив во мне, неизвестное длЯ его  проницательности. ‚ тот
день мне было тогда одно  наиболее трудное поручение от  „екана,  так что  Я
даже  и  не  уверен  совершенно,  удалось  ли мне  вовсе  с  этим поручением
справитьсЯ вполне. Ќо хотЯ  менЯ также покойный „екан и  не порицал тогда за
нерадивость, знаЯ,  должно быть, мое обычное старание. Џокойный „екан ценил,
разумеетсЯ, в людЯх их лучшие свойства.
     -  ‚от как, - говорил ‹ука.  - џ  и еще  замечал  тоже.  ’еперь  всЯкое
воспоминание  о  наших  известных  покойниках  длЯ  нас  наиболее  ценно  по
прошествии  времени.  €з  них,  добросовестно  принесенных всеми  случайными
свидетелЯми, складываетсЯ наиболее убедительнаЯ картина  прошлого во всем ее
совершенном объеме.  €  даже со всем  возможным  многообразием  ее отдельных
изощренных мотивов.
     - Ђ вот еще,  уважаемый ‹ука,  - говорил Њарк,  целую минуту, наверное,
смотрЯ  на  друга   как   будто  заискивающе,  хотЯ  и   не  без   некоторой
скоропалительной  оценивающей  иронии, -  покойному  „екану принесли  как-то
прочесть  одну очень важную научную бумагу, а Я  еще тоже тогда был у него в
кабинете, и покойный „екан никак не мог отыскать свои очки. Ћн посмотрел все
в карманах, под бумагами и в Ящиках стола, а очки у него тогда были  на лбу.
Џокойный  „екан,  когда отыскал их,  посмотрел  тогда  на менЯ, улыбнулсЯ  и
говорит: "‚от это проклЯтаЯ моЯ рассеЯнность! ќто именно то, что сгубило мою
научную молодость". € кивнул мне отчего-то тогда одобрительно.
     - Џлато-он, - снова раздалось из темноты буевской спальни, - сколько же
мне еще ждать тебЯ? €ли ты, может быть, там теперь наукою занимаешьсЯ?
     - Ќет, Я  иду, иду, - отвечал Њарк голосом академика  Џлатона  Ѓуева  и
потом, склонившись к  ‹уке,  поспешно и  жарко зашептал,  привычно отчетливо
выговариваЯ каждое слово. -  џ сейчас пойду, пойду!.. Ќо вот  еще мне только
нужно  сказать вам,  уважаемый ‹ука...  Ќедавно,  знаете,  Я  сидел  один  в
физическом кабинете у нас в  Ђкадемии в размышлении над науками (Я думал еще
прикладывать   тогда   некоторые   статистические  методы   ко  всем  прочим
разнообразным  наукам), и вдруг слышу какой-то  тихий шорох за  дверью,  как
будто  кто-то хотел  постучать, да не  решалсЯ этого  сделать  из робости. џ
говорю тогда:  "‚ойдите".  Ќо  никто  не вошел, а шорох,  знаете, повторилсЯ
снова. ’еперь уже как будто кто-то  даже царапалсЯ в  дверь  нерешительно. џ
говорю снова: "‚ойдите", потом не выдержал, подошел  к  двери,  открываю ее,
смотрю - а там  стоит какой-то человечек, не особенно приметный, растерЯнный
и мигающий  глазами  от какого-то, наверное, испуганного  чувства.  џ говорю
ему:  "—то же вы  не заходили, когда  Я вам предлагал зайти?!" Ћн  отвечает:
"Ћй,  здравствуйте,  уважаемый  Њарк.  Њне только  очень  неприЯтно,  что  Я
побеспокоил вас в ваших глубоких занЯтиЯх науками, тем более в которых Я сам
не  смыслю ничего совершенно  (а уж статистику по наивности  и  вовсе всегда
полагал за несерьезную дисциплину)".
     "‡дравствуйте, - говорю Я ему, - а кто вы такой? Љак вас зовут?"
     "ЊенЯ  зовут  €ван €ванычем, - отвечает.  € глЯдит  на менЯ с  какой-то
отчетливой  бесприютностью приветливости  выражениЯ.  -  €ван  €ванычем. ‚ы,
наверное, еще слышали где-нибудь несомненно мое имЯ. Ќо только это не верно,
что Я когда-либо склонЯлсЯ перед заграницей, ничего этого не было и на йоту.
Ћ, Я всегда был  сторонником плюрализма, менЯ даже еще покойный „екан знал и
мне  тоже, бывало, говорил часто: "џ вас, €ван €ваныч, повсюду ставлю всегда
всем в пример. ‚сем, кто вообще непременно желает его брать с кого-либо".
     "‚от как, - говорю тогда Я, - значит вы €ван €ваныч. Ђ что же?.."
     "„а,  -  перебил  он  менЯ, догадавшись,  очевидно, сразу,  что Я хотел
спросить, - и ЊарьЯ Џетровна, она тоже  здесь. Ћна тоже пришла  со мной,  но
только не решилась поднЯтьсЯ  к  вам, уважаемый Њарк,  и осталась менЯ ждать
внизу. "€дите уж лучше вы один, €ван  €ваныч", - сказала мне ЊарьЯ Џетровна,
очень она, знаете, всегда нерешительна, и тут уж, наверное, только ничего не
поделаешь с нею..."
     "Ћ, ЊарьЯ Џетровна  такой человек, - продолжал еще €ван €ваныч,  -  что
даже и мухи никогда не обидит,  и летом, знаете,  когда - мухи, так  все они
уже летЯт к Њарье Џетровне. € из соседней квартиры  тоже  летЯт. € с  другой
улицы.  ‡нают уже, что  их  там  никто не  обидит. €  мне ЊарьЯ Џетровна еще
признавалась иногда:  "џ, - говорит, -  €ван  €ваныч,  так часто  страдаю от
своей доброты"".
     Њарк на  минуту замолчал,  испытующе и серьезно глЯдЯ на ‹уку,  который
выслушивал рассказ Њарка  со все более возрастающим напрЯженным нетерпением,
и размышлЯЯ, наверное, о чем-то ином.
     - Ќужно  идти, Њарк, - тихо сказал ‹ука.  Њарк вздрогнул.  -  џ сейчас,
сейчас, -  еще более поспешно, чем прежде,  продолжал  он, - мне еще  только
непременно необходимо рассказать вам об €ван €ваныче длЯ вашего несомненного
знаниЯ  о простых мира сего...  •орошо, что она еще там не зажигает  света у
себЯ в спальне, - боЯзливо оглЯдевшись по сторонам, говорил Њарк.
     - Ќо она может выйти, Њарк, - коротко возражал ‹ука.
     -  Ђ Я  тогда  говорю €ван €ванычу  (Я думал  еще,  что мне  его  нужно
чем-нибудь ободрить, каким-то  приветливо сказанным словом), Я  говорю  ему:
"“ж очень мне, €ван €ваныч, нравитсЯ, знаете, ваше простое имЯ".
     "„а,  - отвечает мне €ван €ваныч, - спасибо вам, уважаемый Њарк.  џ вам
так благодарен, что вы расходуете на менЯ времЯ, которое в избытке отрываете
от своих  ученых  занЯтий.  Џрежде-то  менЯ звали ”илипп ‘аввичем, и  даже с
самого  детства  менЯ  называли  так.  Ќо потом  однажды приходЯт  ко  мне и
говорЯт: будешь €ван €ванычем! Ќу, Я-то  что  - раз надо, значит надо! ’ак с
тех пор всегда и называюсь  €ван  €ванычем. € мне еще тоже однажды  покойный
„екан как-то  сказал  одобрительно:  "Ћ,  мы  стольких  врагов, €ван  €ваныч
умудрЯемсЯ  побивать при  помощи  одного  только  вашего  неброского  имени!
Џодождите,  -  говорит,  -  €ван  €ваныч,  мы-то  покажем  еще  когда-нибудь
достаточно  всем  этим фальшивым  побратимам!"  ’ак вот мне, уважаемый Њарк,
покойный „екан и сказал тогда точно".
     "‚ы-то,  уважаемый  Њарк, - говорит  мне  еще  €ван  €ваныч,  - хорошо,
разумеетсЯ,  знаете,  уважаемого  ‹уку, будучи его другом,  и уж,  наверное,
когда-нибудь  ему  расскажете  точно  о  нас  с Њарьей  Џетровной,  хотЯ мы,
конечно, и не стоим того, чтобы  на нас еще и  занимали времЯ  на разговоры.
Ћднажды, знаете, мы  встретились  как-то с Њарьей Џетровной на улице,  и она
мне и  говорит:  "Ќе знаете ли,  €ван  €ваныч, отчего это дуракам  не  писан
закон?" џ тогда  так задумалсЯ на  минуту и вижу,  что и действительно -  не
писан.  џ еще тогда спрашиваю  ее:  "Ђ  вам-то на что, ЊарьЯ Џетровна? ‚ы-то
ведь не дура!" Ђ она мне  отвечает: "ќ-э, нет, не  скажите, €ван €ваныч! ‚се
равно должен быть писан. —тобы, по крайней мере, хоть все  дураки знали свое
место. Џотому что  еще раскаЯние, оно должно быть теперь совершенной основой
всЯкого  общежитиЯ,  всего  тоже  известного  многомиллионного жизнелюбивого
сброда,  с которым еще носЯтсЯ все бескорыстные любители человечества. ’акаЯ
это, знаете, - говорит, - вообще сквернаЯ вещь - побратимы, что Я  вам, €ван
€ваныч,  даже  того  не  могу   разъЯснить  толком!..  Ќичего  более   моего
негодующего чувства!.." Ћ,  ЊарьЯ Џетровна-то еще  гораздо более менЯ теперь
интересуетсЯ всеми  насущными проблемами! џ  еще иногда,  знаете, совершенно
уступаю ей  в этом... Ђ вот еще  недавно,  уважаемый Њарк,  - продолжал €ван
€ваныч, - ЊарьЯ Џетровна по одной определенной  необходимости  встречалась с
народом,  так тот тогда только  подозрительно и тщательно высматривал всЯкое
ее движение -  как она дышит, как она ходит или говорит. Ќарод-то наш в себе
всегда  полагает изощренность,  достоинство и  скромное  своеобразие. "Њы, -
говорЯт, - ЊарьЯ Џетровна, видим в вас нашего славного и доброго избранника,
совершенно без  всЯких  фальшивых  признаков вашего нечистого рассуждениЯ, к
которому вы, по нашему понЯтию, разумеетсЯ, вовсе не имеете склонности.  Њы,
- еще  говорЯт, - равнодушны ко  всем откровениЯм Џлатона ‡латоуста. Ќам,  -
говорЯ