о.  Ћно  будто
переспрашивает,   а  колеса   все   повторЯют   одну  и   ту   же   формулу:
"тЯни-тЯни-тЯни... тЯни-и". ‚ здании, где они учились,  была обычнаЯ среднЯЯ
неполнаЯ школа. ‚ доме,  где  жили, - теперь "Њедсанчасть". Ћн постоЯл, пока
собирались к пер­вому уроку...
     --  ни  одного  знакомого  лица.  “чителЯ  все  были  новые  --  ничего
удивительного. Ћн послушал звонок, потом хлопнули распахнувшиесЯ фра­муги на
солнечной стороне, и все вокруг стало тихо...
     Ќа другой стороне станции тоже все было, как прежде. ЊилициЯ вы­крашена
в  Яркосиний цвет... добавилось палаточек вдоль дороги... новый магазин... в
магазине  мелькнули  несколько знакомых лиц  продавцов, но он  решил пока не
заводить разговора...
     Ќаконец,  он добралсЯ до ‘оветской, на которой была синагога.  „ва раза
прошел  улицу, не мог ничего понЯть и,  наконец,  остановилсЯ против пустого
участка,  заросшего  травой.  ‡абор  висел  криво  на  сгнивших  столби­ках,
кирпичные столбы ворот  рассыпались грудами бурого цвета и поросли лебедой и
вьюнком  --  даже  следов  дома,  стоЯвшего  здесь,  не  осталось...   сзади
послышались шаркающие шаги. ‘укин стоЯл, не оборачиваЯсь.
     - ‚и, молодой человек, что-то ищете, так Я могу вам сказать, что ви это
не найдете... - ‘лава  обернулсЯ на  голос. ђЯдом  стоЯл маленький, тол­стый
человек с неожиданными кудрЯшками вдоль большой лысины. Ћн уже все сказал, а
теперь шлепал мокрыми толстыми губами.
     - „а?!. -- не то утвердительно, не то спрашиваЯ, произнес ‘укин.
     - џ же вижу. -- “веренно продолжил толстенький. -- џ не знаю, зачем вам
синагог,  потому  что  ви  не  а  ид,  но  синагог  сгорел,  когда  тут были
непорЯдки...
     - ЌепорЯдки? -- Ќевольно повторил ‘укин.
     - „а. ’ак ви не знаете... были... теперь уже можно сказать...
     лучше не говорить, но  можно... а чтобы не стоЯть, так пойдемте в дом и
скажите  мне,  почему мне ваше  лицо что-то  напоминает... - ‘укин внутренне
улыб­нулсЯ,  напрЯгсЯ  и,  глЯдЯ  в голубые  мутноватые  глаза  собеседника,
произнес: €х вейс нит. [3]
     - Ђ за ер аф мир! -- обрадовалсЯ толстенький, - ќр редт аф идиш! [4] --
и ускорил шаг.
     ‚ на другой стороне улицы чуть наискосок от того места, где они стоЯли,
‘укин  нашел все, что  искал. ‘оломон  знал  все  новости,  потому  что  все
происходило на его глазах. Ћн никого не обвинЯл, не называл никакие имена  и
не проклинал  судьбу.  Ћн  просто рассказывал  медленно и  неот­вратимо, как
течет  времЯ. Љазалось,  он  никогда не  остановитсЯ,  и запасов  его памЯти
хватит на столько лет или даже больше, сколько он уже прожил на этом свете.
     - ... сожгли  синагогу... избили равина, и он умер потом... может быть,
и не от побоев, но, когда так истопчут душу, то она может не распрЯмитьсЯ, и
тогда Ѓ-г  забирает  к себе,  чтобы разогнуть ее. Ђ  его  дети  чудом смогли
уе­хать в €зраиль... а он осталсЯ, потому что ‘онЯ  болела очень, и не  было
времЯ ждать...
     это  же случай...  а  теперь он уже восемь лет  один... и, конечно, про
детей знает только через  окольные пути. Џотому что они боЯтсЯ  ему пи­сать,
чтобы  не  навредить,  а  что  можно  навредить  человеку, который живет  на
семьдесЯт  рублей пенсии  и уже ничего не может боЯтьсЯ... даже смерти... но
Ѓ-г почему-то не забирает его к себе и к ‘оне.
     ‘укин слышал и не  слышал, он просто находилсЯ внутри этого сло­весного
потока и думал о своем: как удивительно  судьба сдвигает обстоЯ­тельства его
жизни, что  он всегда оказываетсЯ в нужном месте в нужное времЯ... это еще с
войны осталось  неразрешимым  удивлением его жизни... и еще он думал  о том,
что в каждом крутом повороте его жизни евреи играли какую-то особую роль, и,
если говорить о Ѓ-гом избранном народе, как напи­сано в  ’оре, то его  жизнь
это  подтверждает   полностью,  и  все  это  совершенно   необъЯснимо,  если
отказатьсЯ от участиЯ в нем каких-то высших сил...
     - € когда они пришли ко мне, сломали забор  и стали орать и размахивать
топорами...  они же  все пьЯные были... так  Я вынул "лимонку" и на глазах у
них вытащил чеку и сказал им, что еще шаг и все -- больше они уже кричать не
будут, а чтобы им не было обидно, так мы вместе лЯжем в одну могилу...
     - ‹имонку? -- переспросил ‘укин. -- Ћткуда у вас лимонка?
     - ‚о-первых,  - опЯть  зажурчал ‘оломон,  -  Я  был  старший десЯтки  в
Ћ‘Ђ‚€Ђ•€Њ  и у нас были учебные пособиЯ,  а  во-вторых, ой, во --  вторых...
сколько  менЯ  потом  таскали  в  эту  милицию,  и  какие  они  обыски  мине
уст­роили...  так это  особенный  рассказ... но  Џетра Њихайловича  вашего Я
хо­рошо  помню. Ќо когда позакрывали все газеты и убили  Њихоэлса,  так Ясно
стало, что уже тут жить не  надо,  но... --  он горестно всплеснул руками...
если бы Я был гусь, Я бы полетел...
     - Љакой гусь? - Ќе понЯл ‘укин.
     - Ќу, не гусь так  утка, Я знаю? ‘кворец! Ћ! ‘кворец  - они раньше всех
при­летают...
     —ерез  три  днЯ  ‘укин  понЯл, что здесь  концы оборваны, распрощалсЯ с
‘оломоном,  оставил  ему  пЯтьдесЯт  рублей,  как  тот  ни  отказывалсЯ,   и
от­правилсЯ в  Њоскву. Ћн  сам не знал,  зачем, как часто бывало  в  поле...
забирал влево и был уверен, что прав, а потом оказывалось, что пойди он, как
в сказке, прЯмо или направо, и не  пришлось бы ему больше пользоватьсЯ своей
интуицией...
     ‘укин трЯссЯ  в общем вагоне, а не в  электичке, хотЯ так было  дольше,
зато привычнее, и прЯмо  с вокзала от­правилсЯ по совсем ненужным адресам --
посмотреть, где находЯтсЯ  "тол­стые" журналы. ‚нутрь он входить не решилсЯ,
понаблюдал только за дру­гими посетителЯми, и готов был поспорить, что точно
определил, кто тут проситель, кто член какого-нибудь совета,  а кто маститый
и недопивший  вчера или  наоборот  перепивший с  радости, что напечатали. Ќо
проверить  все  свои  догадки  он никак не  мог.  ‚ечером  он отправилсЯ  на
окраину, нашел хи­бару,  куда пустили переночевать, и всю ночь промучилсЯ от
духоты  и   нава­лившихсЯ   снов.   €   сны   его   настолько   походили  на
действительность, что он не пыталсЯ ни проснутьсЯ, ни,  наоборот, удержатьсЯ
в  живом небытие. Ћн  разговаривал  со  своим  капитаном,  а  потом с Џетром
Њихайловичем,  слы­шал,  как  зовет его  Њишка  ”ишман: "’оварищ, лейтенант,
товарищ лейте­нант, не  поднимайте  голову  -- тут пристрелЯно,  Я  сейчас с
другой стороны  подлезу... только  кашлЯните,  что  понЯли менЯ!.. " € ‘лава
кашлЯл во сне, по­том  поднимал на  руки за  локти Њашку перед своим лицом и
говорил ей та­кие  сладкие  слова, от которых  ему становилось  жарко, и  он
утыкалсЯ носом в ее шею  пониже уха и  начинал  задыхатьсЯ... а потом  тащил
авоську с руко­писЯми,  и в ней звенели бутылки, а он злилсЯ, что выпили всю
водку,  и непо­нЯтно  кто,  значит, знают,  где висит  его "тайна". ‚  конце
концов ему  стало снитьсЯ совсем  недавнее.  Ћн  вызывал ‘оломона  и  просил
купить  ему  билет  до Ќаташи,  и они  почему-то ехали к ней вместе, а когда
постучали  в дверь, он сказал ей: "Ќаташа, это мой лучший друг с детства,  и
когда  мы с тобой поженимсЯ, пусть он живет с  нами, потому что Њишка ”ишман
вытащил менЯ раненного из под огнЯ, но только сначала мы все вместе поедем в
Ѓело­руссию  и  найдем  Њашкину могилу,  потому что,  наверное, ей там очень
тесно, столько их в одну Яму скинули"...
     —ерез полторы  недели, осунувшийсЯ  и  с  сумасшедшими  глазами,  ‘лава
вернулсЯ  к  Ќаташе и  сказал: "џ заболел. Ѓолеть буду два месЯца.  …сли  не
прогонишь... " Ћна накрыла ладонью его рот, наклонилась над ним, и он сквозь
густую нечесанную  шевелюру  почувствовал, что  на него капают слезы. “тром,
когда она проснулась от непонЯтной тревоги, увидела сидЯ­щего у стола ‘лаву,
в тельнЯшке  с  растрепанной  головой,  низко  опущенной  над бумагой,  и  в
полумраке  от  накрытой рубахой лампы  что--то  жадно  пи­шущего  на  листе,
положенном на газету.
     Ћна  снова  быстро закрыла глаза и понЯла, что  если  он и  заболел, то
сейчас нашел свое лекарство. "„ай Ѓ-г, чтоб помогло,  - мысленно прошеп­тала
она и снова уснула".


        Џьеса


     Љогда Ђвтор понЯл, что попал в безвыходное положение, было  уже поздно.
’атьЯна сказала, чтобы он и не думал писать эту пьесу длЯ театра, если  хоть
каплю уважает себЯ, и чтобы наплевал на заказы, расчеты и  про­чую ерунду, а
сидел бы и кропал свою нетленку, она  как-нибудь их прокор­мит, пока есть на
свете  дети и существуют  кукольные театры, а то начнет  де­лать  шлЯпки длЯ
"дам", так заработает вдесЯтеро.
     ’огда он поехал  советоватьсЯ к маме. ‘начала  обошел  всех знакомых  и
родственников,  потом  открыл  калитку,  сел  на  влажную скамеечку,  тут же
услышал мамин голос:
     - ‘ейчас же встань, застудишь почки!  --  Ќемедленно поднЯлсЯ, стЯнул с
головы берет,  положил  на  черную доску и снова  уселсЯ, упершись локтЯми в
колени и подперев ладонЯми щеки. Њама долго молчала на этот раз.  ‚идно, его
женитьба сильно огорчила ее, даже  не выбором, но неосоз­нанной, может быть,
ревностью... "кого даем  -- и  что берем"? Ћна тЯжело и долго вздыхала, пока
началсЯ разговор и вЯло, но убедительно перешел в  диалог -- ей все же  надо
было высказатьсЯ.
     - ќто все сказки, про независимость, свое мнение... мнение всегда свое,
но длЯ чистоты эксперимента надо тогда писателЯ  под колпак стеклЯн­ный... и
о чем он писать будет, скажи мне, пожалуйста? …сли ты живешь в стране, о чем
бы ты  ни  писал, хоть  о  древнем  ђиме,  все равно это  будет твое мнение,
вызревшее в этой стране и в это  времЯ, а не во  времена Љаллигулы и Ќерона.
ќто в науке можно поставить эксперимент, который даст одинако­вые результаты
и фашисту и коммунисту... и демократу...
     - ’ы крамольные мысли мне внушаешь, мама!
     - џ свои мысли высказываю и  не внушаю, -  ты же "инженер че­ловеческих
душ".
     - Њама, мама, - ну. пожалуйста, - ну, Я пишу, а если так случи­лось, то
что теперь мне делать?  Џерестать писать -- не могу, перестать  пуб­ликовать
-- но это не писатель, как найти середину, ведь ты сама учила менЯ, что  без
компромисса  не проживешь. € при этом можно  остатьсЯ с  чистой душой. Њама?
—то делать сейчас?
     -  ‘ейчас ты должен понЯть,  что таких ситуаций будет не одна, и решить
на всю оставшуюсЯ жизнь простой русский вопрос: "—то делать? Љак быть"?
     -  Њне кажетсЯ, что эти стихи, которые  Я тебе читал, как-то свЯ­заны с
твоим, ну... с Џетром Њихайловичем... знаешь, мне кажетсЯ, что, может, это и
чушь, что это... он их писал,  и если  даже его  нет на свете, кто-то третий
инкогнито рассылает их теперь,  чтобы  опубликовать, но опытный  человек. Ќи
концов не найти, ни стихов не опубликовать. € он  Явно понимает, что это так
и  есть:  это  "непроханже".  Ќу,  прости  за это пошлое слово  -- такой вот
неологизм в обществе поЯвилсЯ на кухнЯх...
     - ‡наешь, даже содержание минеральных солей  в одних и тех же растениЯх
одной и той же зоны менЯетсЯ со временем, по десЯтилетиЯм...
     - џ понимаю -- Язык ближе диалектике,  потому что он ее и выра­жает, но
это  не  мои дебри и не  твои...  что делать? Ћказалось,  что  Я не  боец...
’анЯ... категорически против... кто же даст совет?
     - Ќасколько Я помню, ты всегда избегал этого...
     -  ‚от и  изголодалсЯ по  советам...  по крайней  мере,  Я поступил  бы
наоборот, чтоб потом было, на кого свалить...
     -  •орошаЯ мысль! ‚от  с нее и начни... ты ведь уже решил,  что  будешь
писать...  ну,  не чувствуй себЯ виноватым... постарайсЯ, чтобы  это чувство
исчезло к  окончанию работы... твоЯ  ’анЯ умница  -- она нашла компромисс...
длЯ себЯ...
     Ќо оказалось, что пьеса не желала писатьсЯ. ’о есть, конечно, на­писать
ее было возможно, но это шло против воли всех, кто ее населЯл. Љак-то плоско
и натужно начинали действовать и говорить герои,  и не было ку­ража... он не
знал бы, как это все сформулировать  другим,  но  слава Ѓ-гу, не было  такой
необходимости.  ‘воим  писательским шестым чувством он ощу­щал, что все  это
полнаЯ  ерунда  и пошлЯтина,  и что  он  никогда этого не  вы­пустит на свет
божий. Џочему он продолжал думать на эту  тему  и почему начал переносить на
бумагу -- этого он не понимал. …му не снились, как обычно, его  новые герои,
он не спорил и не ругалсЯ  с ними, и не ссорилсЯ по любому поводу. Ћни вооще
говорили только на бумаге  и не переходили за  край листа,  их не тревожило,
что происходит вокруг, что творитсЯ с ним. Ћни не  волновались, что он плохо
выглЯдит,  обмЯк...  похудел.  Њожет,  забо­лел и,  того  глЯди, возьмет  да
помрет, и что тогда с ними  будет, кто  же  их вы­пустит в жизнь на свободу?
Ќичего такого с ними не происходило. Ђ значит, они просто еще не родились --
это были только пробы, наброски, сборка ске­лета...
     „оговор он подписывать не стал,  от аванса отказалсЯ. Љоллеги, узнавшие
об этом, сочли его  зазнайкой с претензией  на манию величиЯ.  Ќе­дели через
две,  когда стало Ясно, что ему самому не  выпутатьсЯ, ’атьЯна  на­била  два
чемодана  "барахлом" --  в одном лежали недоделанный „ракон, ‘ол­дат, ЏевчаЯ
птица невиданной красоты и цвета, в другом  -- клеи, краски, лос­куты... она
разбудила  его рано-рано утром и  объЯвила, что они  уезжают.  Ћн  спросонок
ничего не мог  понЯть, а тем более сопротивлЯтьсЯ, и через  два­дцать  минут
оказалсЯ в подъехавшем такси  с каким-то  кульком в руках, пи­шущей машинкой
на  полу  у ног и отрадной мыслью, что, наконец,  ему ни­куда не  надо будет
утром идти. —етыре часа  они трЯслись в общем вагоне дальнего  поезда.  •отЯ
можно было бы  скорее доехать  в  электричке, но  в ней не было  туалетов, и
’атьЯну это  никак  не устраивало.  Ќа  вокзале  их встретил рыжий человек в
кепке,  котораЯ  была  надета на  копну волос, а  не  на голову.  ќта  кепка
раска­чивалась и пружинила  при  каждом  шаге  рыжего. Ђвтор настолько  этим
заин­тересовалсЯ, что забыл обо всем остальном.  Љепка, действительно,  была
уни­кальным аттракционом, тем более замечательным, что  рыжий не обращал  на
нее никакого вниманиЯ и совершенно не беспокоилсЯ, что она может сва­литьсЯ,
съехать на глаза или еще что--нибудь в этом роде...
     Њинут  через двадцать они оказались  в  крохотной квартирке.  Ћдни.  Ќа
кухне  на  столе стоЯла готоваЯ еда, в холодильнике бутылка водки и за­писка
на  ее горле.  Џотолок давил на плечи.  ‡а окном сквозь деревьЯ и дома видна
была широченнаЯ река. €  ворона, сидевшаЯ на краю крыши, каркала равномерно,
как  "ток-так" маЯтника.  Ћна наклонЯлась  над  пустотой, вытЯгивала голову,
издавала свой омерзительный звук, втЯгивала голову  обратно и  переступала с
ноги на ногу. Џотом все  повторЯлось снова. Ћ чем она  глаголила -- никто не
знал: слушателей не было, ни ее соплеменников, ни двуногих. Ћчевидно, ее это
огорчало, и  она решила все же убедить мир  в  своей правоте. Ђвтора это так
заинтересовало, что он застыл у стекла и представил ее себе персонажем пьесы
на  сцене --  этаким  упертым  старпером, который  хочет убедить мир в своей
правоте, а миру на него начихать -- он живет себе в своих ужасах и ра­достЯх
Явно противу  правил,  которые  искренне излагает эта ворона...  т.  е. этот
тупица... он  запуталсЯ. •отелось спать. ’атьЯна наливала ему по второй и по
третьей. Џотом он свалилсЯ на диван, почувствал, как она его укрывает пледом
до подбородка, как он любит, потом целует в губы сладко и тре­вожно...  и он
уплыл в другой мир... ... ‚орона протЯнула ему крыло, он послушно взЯл его в
руку и пошел за ней.  ‚ амбаре,  куда она  его привела, было много  каких-то
существ,  они все двигались и говорили на незнакомом Языке, они произ­носили
звуки,  и  с  первого момента  он все  понимал,  что они говорЯт. ’олько его
удивлЯло, что никто  никого не слушает, все говорЯт, говорЯт, каждый свое, и
все двигаютсЯ, никого не  задеваЯ,  но непонЯтно по каким правилам и  зачем.
Ќикто  не раздражаетсЯ,  не  торопитсЯ,  не останавливаетсЯ  --  все  занЯты
де­лом. Љаким? ‡ачем? Љто  такие? ‡ачем  он здесь? Џо чьей воле? Љак  отсюда
выбратьсЯ?
     ‘начала ему было любопытно, потом трудно терпеть, потом он почувствовал
себЯ таким лишним в этом необъЯснимом мистерическом дей­ствии, что ему стало
страшно. …динственный, на кого он  мог  рассчитывать - ‚орона, уже тоже была
вовлечена  в общее движение.  Ћна сверкала на  него антрацитом своего глаза,
вытЯгивала   вперед   шею,  каркала  отврати­тельно,  снова   удовлетворенно
укорачивала шею, словно глотнула что-то  очень  вкусное,  и опЯть  качалась,
качалась в окружении этих существ, покры­тых серой сморщенной оболочкой. …му
стало   страшно.  ‘трашно   от  одиноче­ства  и  безысходности.   Ћн   вдруг
почувствовал, что так могут пройти годы -- он никогда не сумеет включитьсЯ в
это движение, и никто никогда его не поймет и не услышит. …го бросило в пот,
озноб охватил руки,  ноги,  он это чувствовал, но никому  не было дела, и не
было  близко ни ’атьЯны, ни мамы... "Ђ"!  --  Ѓешенно  заорал  он, рванулсЯ,
вскочил и  кинулсЯ к  окну. ‘ердце колоти­лось, как после  стометровки, руки
ледЯные,  ноги ватные.  ‚орона улетела...  "значит,  она осталась там",  - с
тоской подумал он... опустилсЯ на стул, уро­нил голову на грудь...
     что-то  хрупнуло  в шее, он  поднЯл  голову, покрутил  ею, как  собака,
вышедшаЯ из воды... и разбрызгал весь сон начисто.
     "‚от и все, - сказал он вслух! - ‚се!.. " Љогда через два часа бесшумно
открылась входнаЯ дверь и вошла  ’атьЯна, он сидел  за машинкой и писал. Ћна
взглЯнула на лист и удовлетво­ренно отправилась в другую комнату -- пьесой и
не пахло  -- никакого  диалога на  листе  не было, тЯнулись  ровные  плотные
строчки прозы.

        x x x
     - Њама, как же так?  Џисатель  описывает  одно какое-то  мгновение  так
долго и подробно,  что если описывать все  мгновениЯ жизни, на это надо пЯть
жизней! Ђ  то вдруг  одним росчерком  разделываетсЯ  с  детством  или первой
любовью, только мимоходом упомЯнув о них.
     -  ’ы считаешь себЯ писателем, а  спрашиваешь менЯ... над одним опытом,
бывает, думают поколениЯ, а над загадкой природы можно думать вечно -- и это
и есть жизнь, а  не  само решение... когда нас бомбили, Я все времЯ думала о
том, что враг, любой надо сказать, очень недальновиден... собственно говорЯ,
все войны -- это корысть, а чтобы ее  удовлетворить,  сна­чала  разрушают...
как же так? ‚от  о  чем твоЯ пьеса... ты идешь по следам  разрушениЯ и ищешь
то, что  было  создано... и  твоЯ  догадка о  стихах под­тверждение  тому...
значит, ты на верном пути... надо поступить наоборот...
     - —то ты имеешь в виду?
     - ‘делай так, чтобы событие своим хвостом  задело тебЯ, если ты веришь,
что кто-то  умный  рассылает  стихи,  - намекни ему,  что ты  это  по­нЯл...
напиши, опубликуй, выступи по радио... так, чтобы только он дога­далсЯ...
     - Њама,  мама... сколько  Я  потерЯл  времени зрЯ! Њальчишки, де­вушки,
лыжи, увлечениЯ...
     - ќто формировало тебЯ...
     - Џоэтому ты и доказываешь мне, что Я -- пуст...
     - Ќеправда. ‚ера -- во всем основа... и в разбое, и в благости...
     сы­нок...


        Љорыто


     „ела в райкоме были плохи.  Ќадежда Џетровна вызвала Џавла ‚аси­льевича
официально, чтобы все видели, как  она работает, через своего секре­тарЯ, по
телефону...  Ћн пришел, недоуме­ваЯ к чему бы  это, но в конце кон­цов понЯл
ее и не обиделсЯ - не все  можно решать  в койке.  ђазговор  был ко­роткий и
деловой. …сли через две недели не представит хотЯ бы сценарный план, если уж
не  пьесу,  то  вот,  пожалуйте,  есть  уже  министерскаЯ  купленнаЯ  пьеса,
заказаннаЯ, одобреннаЯ и нечего выдумывать -- брать и ставить, или... она не
в  силах будет противостоЯть последствиЯм са­мовольного решениЯ вопроса. „а,
поскольку пьеса рекомендована, уже че­тыре  театра взЯлись ее ставить. Ќикто
не хочет рисковать, да и рисковать не­чем -- нет ничего дру­гого. Ђ так даже
интереснее получаетсЯ, что-то вроде соревнованиЯ -- четыре  театра уже есть,
окажетсЯ еще  несколько -- город  большой,  да самодеЯтель­ные коллективы...
пожалуй,  автор на ѓоспремию потЯнет. Љонечно, интерес­нее  сделать побольше
разных спектаклей -- им это в плюс. Љому? ђуководи­телЯм. „еньги есть... но,
удивительное дело, нет же­лающих... т. е. желающих полно -- но все ветераны,
старперы, пенсионеры -- профессионалов нет...
     нельзЯ  же ерунду ставить графоманскую, дискредити­ровать тему... жаль,
ко­нечно,  ну,  не  самой  же  ей   писать...  потом,  понизив  го­лос,  она
перегнулась к нему через стол:
     - ЏостарайсЯ,  дурачок, найди ему  факт,  заставь,  другого  драматурга
возьми, постарайсЯ -- это мне надо...  а Я тебе все сделаю: название, звание
и призна­ние.  -- Ћна тихонько засмеЯлась и подмигнула.  …му  стало неловко,
противно.  Ќо  когда он вышел  из  кабинета, подумал:  "Џрава. Ќадо, значит,
надо". Ћн созвонилсЯ с Ђвтором, купил хорошего коньЯка -- к ’атьЯне ехать не
ре­шилсЯ, да и друг не  настаивал. Ћни договорились встретитьсЯ в мастерской
у знакомой художницы -- нейтральнаЯ почва лучше всего.
     ђазговор никак  не получалсЯ сначала, хотЯ уже и выпили  изрЯдно, и оба
чувствовали, что, несмотрЯ на  всЯкие внутренние обиды,  нужны  друг  другу.
Њного было  сделано вместе, и как бы они оба  ни  хорохорились, а коньюктура
тоже  брала  свое -  жить-то всем надо.  €, если бы они заглЯнули поглубже в
себЯ,  то  признались  бы оба, что  при всем  своем  полном  различии,  одно
обстоЯтельство  их  очень  сближало  -- не очень  много было  людей,  пе­ред
которыми  они могли  бы полностью раздеть душу  и не  боЯтсЯ, что  их по­том
продадут. €ногда даже без злого  умысла  -- все же они  умели выбирать  себе
друзей, а сболтнут лишнее  то ли по глупости, то ли от  желаниЯ похвалитьсЯ.
"ќ-ва, что Я знаю! ’олько, никому:  ни-ни! "-  и вот это желание излить  все
наболевшее,  на­конец,  чисто  по-русски  возобладало.  ’огда  пришлось  еще
вытрЯсти  запасы хозЯйки,  без  ее,  конечно,  разрешениЯ,  ибо они  были  в
мастерской  вдвоем.  Ћни  снова  наполнили  стопки.  …сли  Џавел  ‚асильевич
толковал  ему о том,  что можно пьесу хо­рошую  сделать на любую тему  и  не
стыдно  будет,  а  сделать надо,  и  он  пере­фразировал  и  развивал  слова
Ќаденьки,  то  в ответ  в какой-то  момент  Ђвтор  почувствовал  потребность
рассказать другу то, что накопилось у него за эти месЯцы  не  очень  тесного
общениЯ: про  стихи некоего  ‘. ‘укина ("Ќу, и  фа­милиЯ"! - ЋбрадовалсЯ Џал
‘илыч! Џсевдоним, конечно, - ‘укин! ) и про разговоры с мамой еще давно  при
ее жизни о том, что главное длЯ  человека --  свой стиль, и об этом ее то ли
родственнике дальнем, то  ли знакомом близ­ком, который благодарЯ свой ”разе
сделал"фантастическую" карьеру и... вот что "и"? „альше Ђвтор  развивал свои
догадки о ‘укине, стихах, фразе и ее "изготовителе". Ќе одно ли это лицо? Ќо
как его  искать, и  даже если найти, ос­танетсЯ ли  времЯ  при его  желании,
конечно, сотрудничать с ними...  но все  равно надо найти... предчувствие не
обманывает  Ђвтора...  да не ‚сесоюзный  же розыск  объЯвлЯть! Љак  быть?  ‚
стихах проскользнули адреса: еврейскаЯ школа или колониЯ  до войны -- и тот,
кто  владел  ”разой, начинал по словам  мамы с  работы  в такой же еврейской
школе,  или колонии... потом война... длЯ  такого человека прЯ­маЯ дорога  в
ополчение... из них выжили два из  ста!  Ћчкарики  необученные --  под танки
немецкие их клали, вместо надолбов -- неодолимое препЯтствие  -- гора тел...
а отступать они не умели...  у этого  ‘укина такие стихи, что в них это, как
раз и есть... по стихам бы пьесу сделать! Ќевозможно. Ќеопублико­вано. Ќикто
не пропустит. Ќе  посадЯт  --  так  сумасшедшим объЯвЯт  -- еще хуже. Ћттуда
никто не возвращаетсЯ в мир. €з тюрьмы еще возможно, из ла­герЯ - бывает, из
психушки  --  никогда.   ’ело   еще  могут  вернуть   на  руки  не­сча­стным
родственникам. Ќесчастным с той минуты особенно, когда полу­чат живой  труп.
’ам калечат безвозвратно. Ќавсегда. —исто -- не  приде­решьсЯ. "Ќет человека
-- нет проблемы". Ђ какой человек может быть после советской психбольницы...
     ’ак, может, и не искать никого -- вот он уже сюжет: детскаЯ коло­ниЯ --
еврейскаЯ, длЯ детей сирот революции, - война, ополчение, ранение, но выжила
”раза, она даже не литература, а нечто новое, сплавленное войной из жизни  и
души в пьесу...
     в ней и стихи (надо писать новые, сукинские не про­пустЯт), и письма, и
проза -- очерки,  фельетоны, частушки,  фотографии...  --  выжила  ”раза  --
символ народа.
     - ѓениально! -- ‘казал Џал ‘илыч, - ’ы  понимаешь, что это зна­чит?  Њы
же будем все в порЯдке, и все никогда тебе этого не забудем!
     - ќто точно! -- ‘огласилсЯ Ђвтор. Ќе забудете. џ понимаю... ко­нечно...
     ‘овместными    усилиЯми    стали   искать    ветеранов,   расспрашивать
род­ственников, знакомых. Ќашли  концы  -- где  перед войной  была еврейскаЯ
ко­лониЯ, что-то вроде  детского  дома,  нашли  даже  людей, которые  в  нем
жили...  исковерканные  судьбы,  нежелание  вспоминать  об  этих  годах  или
наоборот  --  неудержимаЯ  болтливость  и  претензиЯ  и  нежелание  отдавать
материал:  мол, сам когда-нибудь напишу. Ќо  все сходились в одном:  не было
никакого ‘укина,  а директор  у них  был обыкновенный,  никакой не писатель,
еврей, конечно. € насколько они знали, ни в какое ополчение он не попал и не
просилсЯ, а эвакуировалсЯ с семьей и все...
     дальше след терЯлсЯ...
     ’огда они засели вместе за  работу. ‘обственно говорЯ, не засели, а шли
в  промозглую  погоду  по  улице  --  чернаЯ,  ни единого  дерева,  с пивным
магазинчиком  в  конце, из которого торчала мрачнаЯ напрЯженнаЯ очередь,  не
производившаЯ  ни   звука  кроме  постукиваниЯ  бутылок  в  сумках   при  ее
мед­ленном, понуром  продвижении. Ћни, не сговариваЯсь, прошли мимо, даже не
задержав шага, хотЯ направлЯлись  именно  сюда, в  это  ожидание, и тут  Џал
‘илыча прорвало. Ћн заговорил вдохновенно и Яростно, и стало  Ясно, наконец,
что  как бы ни  протекала  всЯ его  жизнь и преодоление  всех его  радостных
огорчений, он  по сути  своей жил именно в такие моменты,  которые наступали
неожи­данно, непредсказуемо  и,  конечно, всегда мелькали  без свидетелей. Ђ
только потом отраженный свет этих  бурных всплесков, этих протуберанцев  его
темперамента  и фантазии ложилсЯ на сцену и на тех, кого он хотел втиснуть в
то, что  уже видел  и пережил сам. Њожет быть, от этого ему  со временем, по
мере  воплощениЯ   и  посвЯщениЯ  в  свое   сокровенное,  ему  же  самому  и
стано­вилось  скучно,  он начинал  раздражатьсЯ,  обижатьсЯ на  непонимание,
нерв­ничать, скандалить, торопить времЯ до премьеры, чтобы избавитьсЯ от уже
надоевшего и  не  приносЯщего  ничего  нового спектаклЯ.  „лЯ  него  все уже
произошло.  ‘пектакль состоЯлсЯ, его  душа была  удовлетворена,  и если он и
доводил  каждый раз  начатое  на сцене до  конца, то только  из-за пониманиЯ
безвыходности своего положениЯ.
     Ћн бы  мечтал быть действитеьно свободным и жить вот такими вспышками с
промежутками между ними, заполненными именно тем, чем и сейчас  -- ни  хуже,
ни  лучше.  Ћн был  готов  пожертвовать призрачной  извест­ностью,  шкурными
подачками...
     да  всем по ту  сторону сцены, но  только бы осталось  это.  Ћн, честно
сказать,  не  формулировал этого никогда,  но Ясно  ощущал  и знал...  и  не
допускал никого  в этот самый  заветный уголок своей жизни... и  то, что все
это  теперь  происходило  на  глазах у  Ђвтора, его  друга,  было,  конечно,
неоценимо.  Ћни оба понЯли,  что вот сейчас рождаетсЯ  то, ради чего, громко
выражаЯсь, они живут. Ђ как еще это скажешь? Љак, если не громко?! …сли рвет
душу все вокруг, и этот  юбилей обоим  им,  как соль на рану?! Ћни  оба были
биты и мЯты этой войной страшно, именно потому, что были малы и не видели ее
переднего  краЯ. Ђ  может  быть,  передний край  был  именно там,  где  они?
Њалолетки- безотцовщина,  с матерЯми,  забитыми рабо­той и нищетой так,  что
можно сказать, сиротами, поскольку всЯ жизнь их протекала на улице...
     Ћн говорил, говорил, говорил, будто  видел перед собой живую кар­тину и
описывал ее  на ходу, неумолимо приближаЯсь к ней,  а потому,  по мере того,
как она становилась  все  четче, возвращалсЯ к  уже  сказанному и  добав­лЯл
детали, тени,  осколочки, рефлексы, потайные малые шажки  и передви­жениЯ  в
пространстве, паузы
     -- все  это, выраставшее из мелкого в  значитель­ное,  благодарЯ  своей
точности во времени и пространстве.
     Ђх, если бы был с собой диктофон! -- ’олько мысленно воскликнул Ђвтор и
старалсЯ  не  упустить за  своим другом ни одной детали,  но  поскольку  сам
включилсЯ уже в этот процесс и подбрасывал в разгоревшеесЯ воображение новые
ракурсы и свЯзи  событий,  терЯл второстепенное (т. е. на самом деле главное
--  детали,  которые  и  составлЯли  мозаику  картины)  и  старалсЯ хотЯ  бы
направлЯть общую тропу событий, не ведаЯ ни дороги, ни цели этого пути.
     Ћни фантазировали совершенно опьЯненные, разгорЯченные,  как  мальчишки
после  нового кинофильма,  который  стараютсЯ пересказать,  по­правлЯЯ  друг
друга и добавлЯЯ каждый свое.
     Ћни не замечали  ни погоды,  ни перекрестков, ни времени, и неожи­данно
обнаружили, что входЯт в  театр. ‚ахтер ничуть не удивилсЯ, поставил чашку с
чаем на  конторку,  машинально протЯнул ключ Џавлу ‚асильевичу. Ћни пошли по
длинному  корридору, в начале увешанному досками с объЯв­лениЯми, приказами,
расписаниЯми  репетиций и занЯтости в спектаклЯх, а потом с дверЯми по обоим
сторонам,  поднЯлись  в  среднее  фойе -- так  было ближе  -- спустились  по
полукруглой  лестнице в гардероб,  миновали  дверь  без  надписи,  в которую
зрителей  не пускали, снова поднЯлись  по  темной, узенькой, но с мраморными
ступенЯми лестнице и вошли в тупичок с двумЯ обитыми шикарным кожзаменителем
дверЯми,  отчего они стали пухлыми, огром­ными  -- внушительными... ’аблички
вдавились в их плоскость и сверкали  золотыми буквами, начищенные  бронзовые
ручки  предлагали  касатьсЯ их  бережно,  и  высоченное венецианского стекла
старинное зеркало с  подставкой у  сво­бодного промежутка между этими  двумЯ
входами давало  возможность посетителю  взглЯнуть на себЯ и решить: стоит ли
входить и куда: нелево -- директор, на­право
     -- он, Џавел ‚асильевич.
     Ћни судорожно  сдвинули  все на огромном столе в сторону, и на­строение
вернулось, чуть прерванное  отрезком, пройденным по театру. Ќа листе  бумаги
побежали строчки. ‡аголовки, подзаголовки, ко­лонка действующих лиц...
     ђука   двигалась  все  медленнее...  мысли   растекались...  они  стали
от­влекатьсЯ...
     смотреть  в окно на слЯкотный темный проспект с "желтками  фо­нарей"...
наконец,  оба  плюхнулись  в  кожанные важные  кресла,  издавшие  "пфух!  ",
выпускаЯ воздух из сидений, оба одновременно закрыли глаза и  долго молчали,
пока Џал ‘илыч не произнес сонно и так и не открываЯ глаз:
     - Џосмотри внизу за рулоном афиш, там, кажетсЯ, что-то осталось...

     Ћбсуждение  произошло прЯмо тут же в зале после просмотра  при дежурном
свете, в котором терЯлись фигуры, сидЯщих в креслах, и  высвечи­вались лица.
‘начала все молчали и не знали,  как начать, потом, когда зал совсем опустел
и Џал  ‘илыч дал отмашку,  чтобы  все  ушли  из рубки наверху, и  контролеры
задернули  бархатные портьеры,  раздалсЯ самый главный  го­лос,  который все
решал... единовластно и непререкаемо:
     - ‘тихи надо подправить. -- ‘екретарь  говорил тихо  и не  повора­чиваЯ
головы. Ќадежда Џетровна выразительно посмотрела на Ђвтора -- мол, что Я вам
говорила. ‘екретарь будто ждал ответа, и никто не знал, что де­лать...
     - ‚озможно, - начал компромиссно Џавел ‚асильевич, не знаЯ, что сказать
дальше, но его выручил Ђвтор.
     - Ќет. Ќевозможно... -- прервал он режиссера. ‘екретарь вскинул взглЯд,
и многие втЯнули голову в плечи и отвели глаза.
     - Џочему? -- поинтересовалсЯ он тихо и вежливо, -- ‚се возможно.
     - Ќет. -- снова отрезал Ђвтор, и  Ќадежда  Џетровна так  сжала ку­лаки,
что стало больно  ладонЯм от врезавшихсЯ ногтей, и побелевшие  губы  шепнули
беззвучно неприличное слово..
     - ЋбъЯсните? -- ‘овсем уж мЯгко попросил секретарь...
     - џ Ђвтор... пьесы... стихи не мои...
     - Џростите, как вас зовут?
     - Ђвтор... имЯ такое... революционное... как ЋктЯбрина, Љим, Њарлен...
     -  ’оварищ  Ђвтор,  так если стихи  не ‚аши,  в чем  же дело... мне  бы
хотелось понЯть... и концепциЯ... вы что не уверены, что мы победили...
     - ‘тихи неизвестного автора... и судЯ по ним... -- он замолчал...
     - ’ем  более -- если  неизвестного,  - усмехнулсЯ секретарь и  по­бедно
оглЯделсЯ, - Ђ? ‚ чем же дело?  Ћн  на нас не обидитсЯ, Я  думаю... в та­кую
хорошую пьесу его вставили... в юбилей -- станет известным...
     - Ђ вдруг он жив и предъЯвит претензии...
     - Џретензии?! Љакие?!
     - Њожет быть, это гений... второй Џушкин? Џастернак! --  ‹ицо секретарЯ
резко изменилось, вытЯнулось  и похудело. ’еперь  вперед высту­пили глаза, -
ни жалости, ни снисхождениЯ... он подвигал желваками и тЯ­жело заговорил:
     - ‡а Џобеду, за нашу Џобеду,  такой ценой заплачено, что любое сомнение
и  попрание этого  свЯтого  недопустимо,  даже по недомыслию,  и  чревато по
результатам. Ќе хочу пугать ‚ас, но этот ответ на экзамене по ис­тории тЯнет
только на неудовлетворительную оценку... -- Ќаступила тЯжкаЯ тишина...
     -  џ  не  экзаменующийсЯ...  --  так   же   тихо  произнес  Ђвтор...  и
пре­дупреждаЯ любую фразу, боЯсь, что его перебьют, продолжил другим тоном и
громко:  - Я экзаменатор... как  миллионы ныне живущих  и миллиарды буду­щих
человеков нашей планеты... суд истории не одномоментен и приговор его всегда
не окончательный...
     - Ћднако. -- ‘екретарь встал и, не говорЯ ничего, пошел по про­ходу...


        x x x
     - џ не прибор, Я -- датчик, Њама. џ только  чувствительный  эле­мент  и
зову других попробовать чувствовать, как Я. џ не имею права учить их... если
б ты послушала, как эта "сука в ботах" материлась. Ћна теперь  с  Џа­шей  не
разговаривает, а  он на менЯ  чуть не с кулаками, хотЯ  сам  же  согла­силсЯ
оставить...  и ничего там  такого...  это же не лекциЯ, и  не демонстрациЯ с
лозунгами -- спектакль... чтобы люди задумались... что-то решили...
     -  ’ы  хорошо  подумал,  прежде  чем  пойти  на  такое...  может  быть,
правильнее не лезть на рожон...
     - Њама...
     - ‚от Я тебе сейчас пример приведу... уже  говорила... у нас на чердаке
книги  хранились -- обменный фонд,  как Я его называла... придут  в местечко
красные
     --  папа шел на  чердак  и спускал вниз на полки  запрещен­ную при царе
литературу...
     красные отступают --  идут белополЯки... всЯ эта лите­ратура наверх под
рогожу, а на полки учебники и Џушкин с Њицкеви­чем... а за ними следом немцы
--  что  прикажешь  делать? ѓете на полку, да  на  немец­ком... у  нас  была
большаЯ   библиотека...  можно  было  и   не  менЯть  деко­рации  по-вашему,
по-театральному  говорЯ...  но тогда  бы  после  первой  сцены  Я  ос­талась
сиротой... а так...
     скольких еще людей выучил твой дед... разве того не стоило?
     - ќто и есть великий компромисс?
     - ‚озможно... Я тебе рассказала, как было...
     - —то же теперь делать?
     -  †елательно  не  только  теперь, вообще  задавать этот  вопрос прежде
действиЯ...  сегоднЯ сплошные  театральные  термины...  ты  заразил  менЯ...
теперь   бежать  поздно...   может  быть,   снЯть   часть   стихов...   ведь
отри­цательный опыт...
     - Љогда  менЯ сожгут на костре инквизиции, будет идти очень черный дым,
потому что огонь доберетсЯ и до  компромиссов...  но, наверное,  ты права...
даже если Я спасу лишь два стихотворениЯ... это  лучше, чем ничего...  опЯть
каЯтьсЯ...
     что потом про менЯ скажут...
     - Ќе думай об  этом...  возможно ничего  не  скажут,  потому  что очень
самонадеЯнно ждать реакции людей, а тем более истории... это еще и заслужить
придетсЯ... сколько остаетсЯ в безвестности, даже стоЯщее...
     ђезультат  всего  произошедшего  был  настолько  неожиданным,  что  все
растерЯлись.  —ерез неделю после пЯтничного просмотра,  в понедельник Ђвтору
позвонила  Ќадежда  Џетровна и  заискивающим  голосом просила вы­слушать  ее
внимательно,  не  сердитсЯ за несдержанность  и неадекватную ре­акцию (так и
сказала) и  выполнить  одну  просьбу  -- позвонить  по  телефону  ‘екретарю,
который  был на просмотре,  он  очень  просил... Ђвтор  обрадо­валсЯ  только
одному -- что ’атьЯны  не было дома, если бы она понЯла, с кем он го­ворит и
соглашаетсЯ на это предложение -- он бы ее потерЯл -- это точно. ‚ремени- то
раздумывать не осталось: в три часа надо быть в рай­коме...
     Ћн  посмотрел  на  часы  и  стал  одеватьсЯ.  ЃелаЯ  рубашка,  галстук,
костюм... нет, из зеркала смотрел  чиновник...  джинсы, ковбойка, свитер под
горло... -- теперь растрепаный несолидный  студент или  закомплексованный м.
н. с... вельветовые брюки, джинсоваЯ рубашка и куртка серого  тона... но это
не имело никакого значениЯ...
     они пили  чай в райкомовском буфете, и разговор шел такой доверительный
со стороны  старшего  и  спокойный,  что было  бы  невежливым  бросатьсЯ  на
несуществующую амбразуру... он расска­зывал, как  ушел на  фронт  со второго
курса филфака...
     четыре года... артил­лерийскаЯ школа и на передовую... три ранениЯ... в
партию вступил в сорок третьем... вернулсЯ...  куда? „а  как у всех...  тоже
стихами  баловалсЯ...  а  ска­зали  надо  хозЯйство  поднимать...  да, как у
всех... и в сельском хозЯйстве по­работал, и в промышленности... "—то ж  они
так  буксуют? "  -- хотелось подна­чить Ђвтору, но он промолчал... -- теперь
вот на  идеологию бросили после  ‚Џ...  так что он  не  со  стороны,  не на
готовеньком... --  и  действительно  так выходило... --  и ему Џастернак  не
чужд...  но не в этом дело... -- Ђвтор сидел  весь втиснутый в один  вопрос:
"‡ачем позвал? " ‘пектакль  уже  подправили.  Џьесу сократили  -- ну, просто
длинна  была, а с  ней и часть стихов...  полю­бовно...  Џал ‘илыч ожил... с
Ќаденькой помирилсЯ... Ђвтору на все любовно отвечал: "Ђ пошел ты! "  "‡ачем
позвали? " Ќо вопрос  задавать не пришлось. ‘екретарь сам очень мЯгко и, как
само собой разумеещеесЯ, сказал: "‚ы ум­ный и талантливый человек, горЯчилсЯ
Ђвтор  -- это понЯтно:  родное детище и молодость... но мне сказали,  что ‚ы
все вместе нашли общий Язык и сами между собой и с историей... Я не об этом.
Љак  ‚ы  смотрите на то,  что мы  к вам  будем обращатьсЯ иногда  посмотреть
спектакль,  оценить,  высказать свое  мнение, чтобы  это  было мнение  не со
стороны,  чтобы это специалист,  так сказать,  говорил с  коллегами на одном
общем Языке...
     что вы не со­стоите... во-первых, не это  главное, а убеждениЯ, а они у
вас  очень  подходЯ­щие,  соответствующие -- главное:  неравнодушие, боль за
дело, а при этом вполне можно вступить в рЯды... "
     Ћн шел по улице, прокручиваЯ все до мельчайших интонаций  -- все дело в
них, в нюансах, и все же не мог никак понЯть, что произошло? Љу­пили? ‡ачем?
‡а какую цену? Ћн ничего не обещал.  Ђ  его и не просили -- вроде  поставили
перед фактом...
     это  как  же?  ‡начит,  он  приходит к  €ванову на  просмотр, как  этот
приходил к нему, и должен сказать ему те же слова, что  выслушал сам, кипЯ и
еле сдерживаЯсь...
     или, следуЯ мудрому деду, со­ветовать, какие книги поставить на полку?!
ѓде тут граница,  и  можно  ли ее не переходить... и как долго удастсЯ  идти
вдоль нее...
     так ведь  недолго  и  за­вербоватьсЯ...  или уже? ‚лип?.. и  никого  не
спросишь...
     …сли, действительно, на небе  есть ЃольшаЯ  Љнига на  огромном столе  у
Ѓобе ‹ее...
     или на стеллаже много,  много томов этой книги и можно  раскрыть нужную
на нужной странице  и прочитать, что  там напи­сано...  может  быть,  можно,
может быть...  узнать,  что  с  тобой будет  завтра...  а,  может  быть,  на
странице,   посвЯщенной   именно  тебе,  нарисована  всЯ  твоЯ   жизнь,  как
географическаЯ карта, и когда ты тоненькой указочкой коснешьсЯ какого-нибудь
места, сразу расширитсЯ эта точка,  и  на  всю страницу распо­ложитсЯ, что с
тобой будет... можешь узнать. Ќо изменить все равно ничего  не  сможешь... и
это знание  будет  потом  угнетать  тебЯ тем  больше, чем дальше  отстоит от
момента, когда ты его открыл... "многаЯ  мудрости поро­ждает много печали...
" так  зачем это?.. а еще страшнее, если ты заглЯнешь в эту книгу и увидишь,
коснувшись прошлого  днЯ,  как не  совпало  в  твоей  жизни  по  собственной
глупости или  чужому злому умыслу  то, что должно  было быть, и  что было на
самом деле и осталось в  твоей  памЯти горечью, бо­лью  и тЯготой сожалениЯ,
что произошло, или же, наоборот, не про­изошло...
     ќх,  мама, мама...  может,  лучше  было бы не  говорить  тебе  об  этой
единственно  ‚еликой  книге, книге ‘удьбы, в  которую  ты  так  верила...  с
детства... от своего деда передав ее мне... "многаЯ мудрости порождает много
печали"...
     ’еперь было все  равно. Ћн испугалсЯ. Ќаверное  по-настоЯщему -- первый
раз в жизни. …сли  случилось  то,  что случилось  -- это дорога в ни­куда...
этот страх  убьет его... зачем он не послушал ’атьЯну!? ’олько ни­чего ей не
говорить... да  как  это сделать... эта рыжаЯ  -- настоЯщаЯ ведьма  и читает
мысли по лицу, по глазам, по интонациЯм голоса... по тому, как спишь, и  как
не  спишь...  по  всем  Ясным  только  ей  одной  приметам...  она будто  не
оторвалась, как все они,  от природы  за столько  веков,  засыпанных греха