 не  поймаешь",   обнаруживаетсЯ
сопоставление,  сравнение   двух   сюжетов,  двух   ситуаций,   не   столько
противопоставление,  сколько  соположение. ќта параллель  призвана  раскрыть
некую общность,  единую закономерность, лежащую в основе, казалось бы, очень
далеких друг от друга сфер жизни или - "граней" жизненной практики папаши.
     ‚ финале папаша  самодовольно уверЯет супругу, что "сын наш" перейдет и
что  "ученых  людей  не  так уломаешь деньгами, как  приЯтным обхождением  и
вежливеньким наступлением на горло" [‘.1; 33], не  понимаЯ, должно быть, что
тем  же  способом до  него воспользовалась мамаша длЯ воздействиЯ на "своего
цивилизованного  мужа".   Љруг   замыкаетсЯ   окончательно.   ќтот   принцип
простираетсЯ и в будущее, поскольку "сын наш" перейдет...
     „овольно  подробно разработанный  второй сюжет, сохранЯЯ  относительную
самостоЯтельность, выполнЯет  в произведении  функцию  вспомогательную,  что
подтверждаетсЯ некоторой беглостью, схематизмом, обнаженностью его раскрытиЯ
и  использованием стершихсЯ тропов - в противовес Ярко индивидуализированным
авторским сравнениЯм в первой части рассказа.
     „анный анализ показывает, что даже ранние тексты —ехова,  при некоторых
издержках, видимо, неизбежных длЯ начинающего писателЯ, построены достаточно
интересно  и  сложно, и что  в  раскрытии  авторского  замысла  все  большее
значение  начинает  приобретать  сопоставительный,  сравнительный   принцип,
реализующийсЯ не только на уровне макроструктур, но и на уровне тропов.
     Њожно  считать,  что  рассказ  "Џапаша"  - перваЯ серьезнаЯ проба  пера
Ђнтоши —ехонте, осваивающего сравнение как художественное средство.
     ќто не означает,  что после данного  рассказа все произведениЯ писателЯ
наполнЯютсЯ  сравнительными  оборотами,  соединенными в  систему  описанного
типа.
     “ —ехова  по-прежнему  поЯвлЯютсЯ  рассказы с единичными  сравнениЯми и
даже - вообще без сравнений.
     Ќо   постепенно   интерес   писателЯ   к   изобразительно-выразительным
возможностЯм  сравнениЯ нарастает, сравнительные обороты  начинают выполнЯть
все бо-
        ‘.17
     лее  разнообразные   и   сложные  функции,  участвуЯ  в  решении  самых
ответственных задач, превращаЯсь в основной чеховский троп.
     ђассказ "Џапаша" стал первым симптомом этого процесса.
     Џосле  рассказа "Џапаша" следует  открытое письмо от лица Џрозаического
поэта и озаглавленное так: "Њой юбилей" (1880).
     Ђ.Џ. —ехова нередко называют сегоднЯ тонким лириком, а его прозаические
тексты характеризуют как в высшей степени поэтичные, построенные  по законам
поэзии. Ќо, быть может, —ехову открылась эта грань собственного  творческого
дара   несколько   раньше,  чем  его  критикам   и   исследователЯм?   Ћбраз
Џрозаического  поэта,  уже три  года  получающего  отказы  из  журнальных  и
газетных редакций, думаетсЯ, отчасти автобиографичен. Џохоже,  свой "юбилей"
празднует ироничный Ђнтоша —ехонте, тем самым заклинаЯ удачу.
     ‚  примечаниЯх  к  первому  тому Џолного  собраниЯ  сочинений  и  писем
указано, что "ни публикаций —ехова,  ни ответов ему в <почтовых Ящиках> этих
журналов не  обнаружено". Ќо  обЯзательны ли буквальные  совпадениЯ в данном
случае? ‚едь перед  нами художественный текст, создание  которого невозможно
без вымысла.
     —то же касаетсЯ фактов, то первые литературные произведениЯ Ђ.Џ.—ехова,
предназначенные длЯ  отправки в журнал  "Ѓудильник", датируютсЯ  1877 годом.
’ри года, как и Џрозаический поэт, юный —ехов направлЯл свои тексты в разные
изданиЯ, получаЯ в ответ отказы, прежде чем в печати поЯвилось его "Џисьмо к
ученому соседу".
     ‚ своем открытом письме Џрозаический поэт обошелсЯ без сравнений,  зато
прибег  к  помощи  "остывших" метафор, перифразов, уже  в  чеховские времена
оцениваемых как штампы, не ставшие в полной мере общеЯзыковыми вследствие их
напыщенности: "почувствовал присутствие того свЯщенного пламени,  за которое
был  прикован к скале  Џрометей"; "произведениЯ, прошедшие  сквозь чистилище
упомЯнутого пламени"; "пускал  Ядовитые  стрелы  в  корыстолюбие  надменного
Ђльбиона"; "почиваю на лаврах" и т. п. [‘.1; 34].
     Џодчеркнуто   банальна   и   игра  Џрозаического   поэта  с  названиЯми
периодических изданий: "Џолсотни почтовых марок посеЯл  Я на  <Ќиве>,  сотню
утопил  в <Ќеве>, с десЯток пропалил на  <Ћгоньке>,  пЯть сотен  просадил на
<‘трекозе>" [‘.1; 34].
     Њолодой —ехов прекрасно понимал, что использование подобных выражений в
современной литературе  возможно только в  ироническом ключе, что  графоман,
всерьез  принимающий  такой  поэтический  арсенал,  обречен  на  бесконечные
неудачи  и  ему  действительно  лучше   поднЯть  бокал  за  окончание  своей
"литературной деЯтельности".
     Љак видим, уже самые первые опубликованные  произведениЯ писателЯ, даже
производЯщие впечатление "шутки", отразили его настойчивые поиски изобра-
        ‘.18
     зительно-выразительных средств,  его  стремление  осмыслить  степень их
актуальности и потенциальные художественные возможности.
     —ехов  пытаетсЯ  освоить  тропы,  пробует  разные их  виды,  определЯет
принципы работы с ними, выбирает, отсеивает устаревшие, "остывшие",  причем,
делает  это  на  практике,  в  процессе  созданиЯ  очередных  юмористических
произведений.
     ‚ажным этапом на данном направлении творческой  эволюции Ђнтоши —ехонте
стал пародийный текст "’ысЯча одна страсть, или ‘трашнаЯ ночь" (1880).
     …го подзаголовок (ђоман в одной части с эпилогом) и посвЯщение  ‚иктору
ѓюго, казалось  бы, говорЯт о том, что объектом пародированиЯ стали издержки
экзальтированного  романтического слога.  Џрежде всего именно так трактуетсЯ
авторский  замысел  и  в комментариЯх  к первому  тому:  "‚ <романе>  —ехова
пародируютсЯ характерные  черты романтически приподнЯтого стилЯ  ‚.ѓюго...".
Љомментатор добавлЯет: " —ехов  пародировал  также популЯрный в малой прессе
<роман ужасов> -  псевдоромантическую  прозу <Њосковского листка>,  романы и
повести Ђ.Џазухина, Ђ.‘околовой и др.".
     „умаетсЯ, однако, что сам  факт публикации чеховской  пародии в журнале
"‘трекоза", который также следует  отнести к малой прессе, свидетельствует о
том, что  ироничное отношение к  романтической ходульности,  к романтическим
штампам было в те времена достаточно широким Явлением.
     Ѓорьба с романтической или "псевдоромантической" эстетикой врЯд ли была
актуальна длЯ Ђ.—ехонте.
     ‡ато  длЯ начинающего  писателЯ было важно  определить и  художественно
выразить свое отношение к традиционной системе изобразительно-выразитель-ных
средств, прежде всего - к тропам.
     “же в первых рассказах  —ехова  мы видим попытки  автора обойтись вовсе
без  сравнений  и  метафор  как  самых  употреблЯемых  тропов,  использовать
общеЯзыковые штампы,  чуть "обновлЯть" их, слегка менЯть форму, искать свои,
индивидуально-авторские  сравнениЯ,  сталкивать  в  рамках   одного   текста
оригинальные сравнениЯ и - стертые, "остывшие".
     "’ысЯча  одна   страсть"   дает  предельно   концентрированную  картину
чеховских поисков и сомнений.
     ѓипербола, градациЯ, оксюморон, перифраз, алогизм, риторический вопрос,
риторическое восклицание, но прежде всего - сравнение и метафора стали здесь
объектом исследованиЯ.
     ѓерой-рассказчик стремитсЯ  создать  Яркие, подчеркнуто  индивидуальные
авторские  сравнениЯ, но как  раз  это и производит  комическое впечатление:
"Ќебо было темно, как типографскаЯ тушь. Ѓыло темно, как в шлЯпе, надетой на
голову" [‘.1; 35].
     Љ  такой   же  оригинальности,  индивидуально-авторской  неповторимости
стремитсЯ герой,  создаваЯ  и  метафоры. Ћднако  они  -  менее  впечатлЯющи:
"’емнаЯ ночь - это день в ореховой скорлупе. (...) „ождь и снег - эти мокрые
братьЯ - страшно били в наши физиономии" [‘.1; 35].
        ‘.19
     Ћщутима некотораЯ натужность  уподоблений. —итатель вынужден держать  в
сознании, соотносить обе их части, чтобы отчетливее  выделить  основание, на
котором строитсЯ уподобление.
     ‘равнениЯ в этом  произведении удаютсЯ  автору значительно  лучше, даже
когда намеренно нанизываютсЯ одно на другое: "ѓром, грозный,  величественный
спутник  прелестной, как миганье голубых глаз,  быстрой,  как мысль, молнии,
ужасающе потрЯсал воздух" [‘.1; 35].
     ‚ последнем  фрагменте  привлекает  внимание, казалось бы, традиционное
сопоставление  мысли  и  молнии.  Ќо  если обычно  мысль уподоблЯетсЯ молнии
("мысль,  быстраЯ,  как молниЯ"),  то  —ехов, учитываЯ гротескную  ситуацию,
"освежает" штамп, менЯет местами его части ("быстраЯ,  как  мысль, молниЯ"),
создает, условно говорЯ, обращенное сравнение.
     ЌесмотрЯ  на  то, что  текст  буквально  перенасыщен  тропами  и  в нем
попадаютсЯ даже такие перлы, как "бездна без дна" [‘.1; 36], наиболее удачны
все же  сравнениЯ,  пусть и специально, исходЯ из задач авторского  замысла,
усложненные, странные, нелепые.
     —ехов экспериментирует, играет  с тропами, пробует  их "на излом",  "на
зуб",  почти   анатомирует,  как  студент-медик,  изучает  их  выразительные
возможности, одним словом - осваивает.
     ЏосвЯщение  ‚иктору  ѓюго - в  одном  из последующих  изданий  оно было
заменено на подзаголовок "ђобкое подражание ‚иктору  ѓюго"  - представлЯетсЯ
лишь внешней привЯзкой, не столь важной длЯ —ехова.
     Ѓолее  насущной длЯ  начинающего  писателЯ была задача самоопределениЯ,
поиск собственного голоса,  собственных принципов художественности. Џоближе,
на  практике,  познакомитьсЯ с тропами Ђ.—ехонте показалось удобнее  в маске
"неистового романтика" с его напрЯженной, сугубо индивидуальной образностью,
балансирующей на грани достаточного и - чрезмерного, исключительного.
     Џолучилась действительно "’ысЯча одна страсть, или ‘трашнаЯ ночь".
     €, словно освобождаЯсь от кошмара, созданного его воображением, автор в
финале  освобождает  и читателЯ: "Ќичего этого никогда не было...  ‘покойной
ночи!" [‘.1; 38].
     Џрощание подготовлено эпилогом:
     "‚чера у  менЯ родилсЯ второй сын... и  сам  Я от радости  повесилсЯ...
‚торой мой мальчишка протЯгивает ручки к читателЯм и просит их не верить его
папаше, потому что у его папаши  не  было  не только детей, но  даже и жены.
Џапаша его боитсЯ женитьбы, как огнЯ. Њальчишка  мой не лжет.  Ћн  младенец.
…му верьте" [‘.1; 38].
     ќто уже не ‚иктор ѓюго. € не —ехов в маске ‚иктора ѓюго. ќто уже Ђнтоша
—. -  именно  так  была  подписана пародиЯ. Ђ длЯ  Ђнтоши —. более органична
простаЯ,  экономнаЯ  стилистика,   в  которой   общеЯзыковой  штамп  "боитсЯ
женитьбы, как огнЯ" куда уместнее экзальтированных изысков.
     •отЯ,  надо сказать, многие сравнениЯ из пародии ("небо было темно, как
типографскаЯ  тушь",  "было  темно,   как  в  шлЯпе,  надетой  на  голову"),
смЯгченные
        ‘.20
     авторской иронией, вполне  могли  бы  вписатьсЯ  в  юмористические,  не
пародийные рассказы Ђнтоши —ехонте.
     Џосле такого концентрированного текста, изобилующего тропами, наступает
период относительного "затишьЯ".
     ‘ледует рЯд рассказов, при  создании которых автор либо вообще обошелсЯ
без сравнений и метафор, либо использовал из крайне скупо.
     Џреобладают при этом  конструкции,  ставшие уже общеЯзыковыми штампами.
џркие, выразительные, индивидуально-авторские сравнениЯ - единичны.
     Ђ.—ехонте будто распрощалсЯ с Яркой образностью, сочтЯ ее не отвечающей
своим художественным задачам.
     ‚       рассказе-сценке        "‘ельские        эскулапы"        (1882)
изобразительно-выразитель-ный  рЯд  также  очень  скуп,  текст,  в основном,
состоит из диалогов, свЯзанных между собой лаконичными авторскими ремарками.
     €  из  текстовой  ткани  буквально  выпирают два  портретных  описаниЯ,
несколько диссонирующих с лапидарным стилем сценки:
     "‚ приемную входит маленькаЯ, в три погибели  сморщеннаЯ,  как бы  злым
роком приплюснутаЯ, старушонка".
     € чуть ниже:
     "‚ приемную входит ‘тукотей, тонкий и высокий, с большой головой, очень
похожий издалека на палку с набалдашником" [‘.1; 198].
     Љак видим, автор не счел нужным особенно разнообразить "вводную"  часть
описаний,  поскольку перед глазами читателЯ  проходит  вереница  посетителей
земской больницы, совершаютсЯ, в принципе, повторЯющиесЯ действиЯ.
     Ќо  при  этом  -  насколько   Ярче  отвлеченного  "как  бы  злым  роком
приплюснутаЯ" (что представить себе  не так-то просто) конкретное, предметно
зримое сравнение "очень похожий издалека на палку с набалдашником".
     € когда со временем в памЯти  стираютсЯ не слишком выпукло обрисованные
персонажи  сценки, большаЯ  часть из которых вовсе лишена  портрета, на этом
ровном, возможно -  намеренно  однообразном фоне еще  долго маЯчит  "палка с
набалдашником", почти полностью "вытеснившаЯ" ‘тукотеЯ.
     „ействительно,  такие чеховские сравнениЯ запоминаютсЯ надолго и как бы
затмевают  собой  огромное   количество  общеЯзыковых  штампов  и  несколько
"освеженных" традиционных формул.
     ‘лучайно ли это?
     € - как  "палка  с  набалдашником" работает в  тексте?  Ќе  слишком  ли
рассматриваемое   сравнение   самоценно,  самодостаточно,   чтобы  органично
вписатьсЯ  в художественную ткань  и  выполнЯть не  особо значимую  в данном
случае   функцию   портретной  детали?  Ѓыть   может,  излишнЯЯ  Яркость   и
самодостаточность  сравнениЯ  -  авторский  просчет?  —ехов   не  соразмерил
выразительность  образа  с   выразительностью  сценки  в  целом,  и   возник
"перекос", "палка с набалдашником" перевесила, причем, не вобрав в себЯ весь
текст, а - оставшись "вещью в себе"?..
        ‘.21
     Љак  ни  оправдывай  эту  нелепую "палку  с  набалдашником"  нелепостью
происходЯщего,  нелепостью   убогой   жизни,  полноценный   кусочек  которой
представлен в сценке, образ все равно  выпирает, не растворЯетсЯ без остатка
в  "концепции",   гротескно  и   монументально  возвышаетсЯ  над  ней,  Явно
демонстрируЯ свою независимость.
     Ћн  словно  равен сам себе, в себе замкнут  и живет  своей  собственной
жизнью, не слишком заботЯсь о единстве целого.
     €  создает тревожное,  беспокоЯщее  ощущение некоего секрета, маленькой
тайны, ускользающей от пониманиЯ.
     ’аких  "шкатулок с  секретом" у  —ехова немало. €  предстают  они,  как
правило в форме сравнений.
     ЌатыкаЯсь на них  в  чеховских  текстах  то здесь,  то  там,  начинаешь
угадывать некую  их  общность, свЯзь между собой  и  нацеленность на решение
какой-то единой задачи.
     Љакой?
     ‘кладываетсЯ  впечатление,  что  задача  выходит  за  рамки  отдельного
конкретного текста.
     ќти чеховские находки обладают какой-то магнетической притЯгательностью
и живут в сознании, игнорируЯ свою включенность в произведениЯ разных  лет и
жанров.
     Џостепенно они  складываютсЯ  в  некую группу  с  ощутимыми  признаками
общности.
     Џоследним  обстоЯтельством  отчасти  объЯснЯетсЯ  традициЯ "списочного"
предъЯвлениЯ неординарных сравнений Ђ.Џ. —ехова.
     €  тот факт, что чеховские сравнениЯ легко выделЯютсЯ из текста, что их
легко цитировать, без ущерба длЯ собственной выразительности этих форм, тоже
говорит об их некоторой самодостаточности, более отчетливо  выраженной,  чем
самодостаточность и завершенность других  элементов художественности, других
тропов.
     Љак   правило,   большим   "удельным   весом"  большей  способностью  к
автономному  существованию  и  большей  самодостаточностью  обладают  зримые
сравнениЯ, создающие Яркий и запоминающийсЯ зрительный образ.
     ‘равнениЯ  другого  типа,  даже  очень  оригинальные, но  не  создающие
точного зрительного образа, значительно уступают им.
     Ќапример,  сравнение из  рассказа  "Џропащее дело"  (1882):  "...в моей
груди стало так тепло, как будто бы в ней поставили самовар" [‘.1; 203].
     Ћно  не менее, а может быть, даже  -  более, чем деталь из  портретного
описаниЯ  ‘тукотеЯ,  привЯзано   к  быту,  в  нем  использована  конкретнаЯ,
предметнаЯ  реалиЯ  этого   быта,   но   врЯд  ли  оно  обладает  такой   же
самодостаточностью.
     ќто  сравнение,  характеризуЯ  физиологическое  состоЯние  охотника  за
приданым, собирающегосЯ  погреть руки на богатстве невесты, слишком зависимо
от контекста, слишком органично вытекает из него и "рифмуетсЯ" с "горЯчечным
пульсом" псевдовлюбленного, с  его мечтами о  разгульном  житье, от которого
"небу жарко станет".
        ‘.22
     Њожно  даже  сказать,  что  "самовар"  в  этом  контексте  - свЯзующее,
переходное звено  от "горЯчечного  пульса"  на стадии  неопределенности  - к
"небу жарко станет" на стадии уверенности, "когда ‚арЯ была уже окончательно
в  моих руках, когда решение о выдаче мне  тридцати  тысЯч готово уже было к
подписанию, когда, одним  словом, хорошенькаЯ жена, хорошие деньги и хорошаЯ
карьера были длЯ менЯ почти обеспечены..." [‘.1; 204].
     ЌесмотрЯ на  предметный характер, грубую материальность  и конкретность
бытового  сравнениЯ,  самовар  в данном  случае не вытеснЯет  сюжетной  сути
происходЯщего. ‚спыхнув на мгновение в сознании, предмет исчезает.
     ‡рительного  образа  не  спасает   даже  потребительский  оттенок  всех
действий   псевдовлюбленного.  €  этот  зрительный   образ   растворЯетсЯ  в
художественной ткани,  в контексте, превращаЯсь в отвлеченное понЯтие тепла,
довольства, уюта.
     Љстати, даннаЯ свЯзь мотивов (тепло - приданое)  у —ехонте не случайна.
‚ вариантах рассказа "Џеред свадьбой" (1880) читаем: "—то может быть теплее,
судари мои, хорошего приданого?" [‘.1; 500].
     Ћчевидное совмещение далековатых идей, имеющее, однако, свою, глубинную
логику.
     ’ак  и  строЯтсЯ  лучшие чеховские сравнениЯ, нередко  удивлЯющие своей
оригинальностью.
     ‚ рассказе  "‘квернаЯ историЯ"  (1882) обнаруживаем характерные примеры
вполне оригинальных сравнений: "‡накомство затЯнулось гордиевым узлом" [‘.1;
217];  "...невыносим,  как  репейник на голом теле" [‘.1; 218].  Ќо  это  не
зрительные, а скорее - умозрительные сравнениЯ,  в которых предмет, мелькнув
на долю секунды,  пропадает,  оставив нужный автору  отвлеченный  признак. ‚
первом из них предпринЯта попытка обыграть древнее метафорическое выражение,
уже само по себе достаточно отвлеченное.
     ‘ледует отметить,  что в  том  же  рассказе  автор использует  и тропы,
заведомо не  претендующие на оригинальность. ‘равнение "бледнаЯ, как смерть"
[‘.1; 223] уже в  чеховские времена  воспринималось как "остывшее",  ставшее
общеЯзыковым штампом.
     €  невольно  возникает  вопрос:  можно ли  выЯвить  принципы,  согласно
которым —ехов обращаетсЯ  к сравнениЯм  то одного, то  другого типа? €ли все
здесь подчинено произволу чеховской фантазии?
     ‘колько-нибудь  удовлетворительно просчитать,  объЯснить закономерности
поЯвлениЯ сравнений разных типов в произведениЯх Ђ.Џ.—ехова не  удаетсЯ. „а,
наверное, в этом и нет необходимости.
     Ќи один исследователь, а может быть, и все исследователи вместе взЯтые,
сколько их было,  есть и будет, не в состоЯнии учесть исчерпывающим  образом
совокупность факторов,  сопутствующих созданию художественного произведениЯ.
‚едь  многое в творчестве свЯзано  не  с  сознанием,  а  с  подсознанием,  с
какими-то импульсами, зачастую не вполне открытыми и самому художнику.
     Џожалуй, уместно вспомнить чеховские слова  из письма  Ђ.‘.‘уворину,  в
которых писатель  довольно  скептически  оценивает  стремление  раскрыть все
тайны творческого процесса: "Ђрхимеду хотелось перевернуть землю, а нынешним
горЯчим головам хочетсЯ  обнЯть научно необъЯтное, хочетсЯ найти  физические
за-
        ‘.23
     коны творчества, уловить  общий закон  и формулы,  по которым художник,
чувствуЯ их инстинктивно, творит музыкальные пьесы, пейзажи, романы и проч."
[Џ.3; 53].
     „лЯ писателЯ, не раз подчеркивавшего значимость длЯ него полученного им
естественно-научного образованиЯ, эти слова - симптоматичны.
     —то   же   касаетсЯ   сравнений,   то,   по   воспоминаниЯм  одного  из
современников,  —ехов   однажды  сказал   следующее:  "Ќе   надо  записывать
сравнений,  метких  черточек,  подробностей,  картин  природы  -  это должно
поЯвитьсЯ само собой, когда будет нужно".
     ‚озможно,  и в самом деле чеховские сравнениЯ поЯвлЯлись спонтанно,  во
времЯ работы писателЯ над очередным произведением, возникаЯ из неповторимого
сочетаниЯ ассоциаций, настроений, образов, просчитать которое не под силу ни
человеческому, ни кибернетическому интеллекту.
     € быть может, именно  поэтому  некоторые из них  производЯт впечатление
подлинной неожиданности, непредсказуемости.
     ‚ то  же  времЯ  следует отметить тот факт,  что из  всего многообразиЯ
тропов в приведенном чеховском высказывании упоминаетсЯ только сравнение.
     ‘лучайность?..
        ‘.24


        ѓлава II

        Џ…ђ‚›‰ Љђ€‡€‘

     ‚ середине 1882  года —еховым был подготовлен  к печати первый  сборник
рассказов.
     € хоть книжка не увидела свет, тем не менее это, конечно же, был важный
этап   длЯ  Ђнтоши  —ехонте,  времЯ  осмыслениЯ   сделанного  за   два  года
профессиональной  литературной  работы,  времЯ  оценки  своего  поэтического
арсенала.
     Џервые  признаки  пересмотра  молодым  писателем   своего   негативного
отношениЯ  к  индивидуально-авторским  тропам,  выраженного в "’ысЯче  одной
страсти", обнаруживаютсЯ в рассказе "‘ельские эскулапы" (1882).  €менно  там
возникает  запоминающийсЯ  образ  ‘тукотеЯ,  "тонкого  и высокого, с большой
головой, очень похожего издалека на палку с набалдашником" [‘.1; 198].
     ђассказ  был  опубликован  18  июнЯ.  Ђ  19  июнЯ 1882  года московскаЯ
типографиЯ  Ќ.Љоди  обратилась в  цензурный  комитет  по  поводу  чеховского
сборника. ‚ разрешении, по-видимому, было отказано.
     Ћпубликованное 22 июнЯ "Џропащее дело" также отразило чеховские попытки
изменить уже устоЯвшиесЯ принципы работы  со сравнением, что было показано в
первой главе.
     30 июнЯ  1882 года "типографиЯ вновь обратилась  в  цензурный комитет",
после чего следы сборника терЯютсЯ.
     Ќадо ли говорить, с каким  волнением были сопрЯжены длЯ —ехова эти дни,
сколько вызвали надежд, разочарований...
     „умаетсЯ,  что его внутреннее напрЯжение косвенным образом выразилось и
в некоторых изменениЯх поэтики.
     Џредполагаемый  сборник  включал рассказ "Џапаша",  содержащий довольно
Яркие, концептуальные сравнениЯ, а завершалсЯ пародией "’ысЯча одна страсть,
или ‘трашнаЯ  ночь", в  которой  излишне экспрессивные сравнениЯ  и метафоры
подвергались осмеЯнию.
     ѓотовЯ  сборник  к  печати, перечитываЯ тексты рассказов, —ехов, вольно
или невольно, вернулсЯ к уже решенному, казалось бы, вопросу.
     ђассказ "„вадцать девЯтое июнЯ" (1882), на  дату опубликованиЯ которого
красноречиво  указывает  название,  вышел  в  свет  за  день  до  вторичного
обращениЯ типографии в цензурный комитет.
        ‘.25
     ‚  этом  произведении  также   обнаруживаютсЯ   индивидуально-авторские
сравнениЯ, характеризующие  провинциальных любителей охоты, например, такое:
"Њы держали наши ружьЯ и глЯдели на них так любовно, как  маменьки глЯдЯт на
своих сыночков, подающих большие надежды" [‘.1; 224].
     Ћчень необычное длЯ раннего —ехова сравнение.
     Џо структуре, по сопрЯжению подчеркнуто "далековатых идей"  оно ближе к
гротескной "’ысЯче одной  страсти", чем даже к "Џапаше".  ‚ таких сравнениЯх
гораздо меньше отвлеченной умозрительности, им не  свойственна  эстетическаЯ
пассивность,  присущаЯ  сравнениЯм-штампам.  Џеред  глазами читателЯ  встает
картина, вернее - две картины: прЯмо вытекающаЯ из сюжета и - другаЯ, этакий
апофеоз материнской гордости.
     „ве  разноплановые,  достаточно  удаленные  друг  от  друга  по  нормам
обыденного  сознаниЯ  картины,  сталкиваЯсь,  порождают  комический  эффект,
которого автор, собственно, и добивалсЯ.
     Ђналогичную   "сверхзадачу"    решает    и    достаточно    откровеннаЯ
характеристика  "Ћтлетаев был  глуп, как  сорок тысЯч  братьев" [‘.1;  227],
построеннаЯ, в общем,  по  тому  же принципу  сочетаниЯ "далековатых  идей".
‹итературный контекст,  возможно,  оценит не каждый читатель,  зато  комизм,
порождаемый количественными нюансами, вполне прозрачен.
     ‡десь можно было бы усмотреть гиперболу, если бы "сорок  тысЯч братьев"
не перекочевали  в чеховский текст, уже "отмеренными", из трагедии експира.
—ехов юмористически перефразировал слова ѓамлета. € это  создает неповторимо
Яркую и  многоплановую  игру смыслов,  котораЯ  как раз и обеспечивает столь
сильный эффект.
     "ЌачинаЯ  в  1880  г.   в  петербургских  и  московских  журналах  свой
профессиональный писательский путь, -  замечает  Њ.Џ.ѓромов, - —ехов  не был
новичком  в  литературе:  период  ученичества  и  первоначальных  опытов  он
преодолел в ’аганроге".
     Џриведенные слова нельзЯ принЯть полностью.
     Љ  середине  1882  года  "первоначальные  опыты"  —ехова  действительно
остались  позади.  Ќо сказать то  же самое о "периоде  ученичества" было  бы
упрощением.
     ђечь  идет не  о  постоЯнном  совершенствовании найденного, а именно об
ученичестве,  по  крайней мере, в  той сфере, котораЯ на  первых  порах была
понЯта Ђнтошей —ехонте несколько однобоко, в  духе требований, предъЯвлЯемых
к художественности малой прессой.
     ќтот  перекос  особенно  остро  был  почувствован  —еховым  в  процессе
подготовки  первого   сборника,  что   со  всей  очевидностью  проЯвилось  в
произведениЯх, написанных и опубликованных в данный период.
     Ќеудовлетворенность  "собой  вчерашним", скорее  всего,  была свЯзана с
ощущением    некоторой    облегченности    содержаниЯ    и     недостаточной
выразительности,  недостаточной весомости авторского слога,  который Явно не
дотЯгивал до под-
        ‘.26
     линной литературности именно в свЯзи со слабой индивидуализированностью
и обилием общеЯзыковых штампов.
     —ехов оказалсЯ перед необходимостью подтЯнуть  слабый  участок, учитьсЯ
использовать тропы и создавать свою технику их применениЯ.

     Ћсобенно  характерны изменениЯ, коснувшиесЯ чеховских  принципов работы
со сравнением.
     …стественно, что учитьсЯ приходилось на ходу, в практической работе над
очередными произведениЯми. € они сохранили следы чеховских опытов.
     Џисатель охотно экспериментировал.
     ‚ рассказе  "Љоторый  из  трех" (1882) находим  портретное описание,  в
котором сравнениЯ разных типов  буквально нанизаны одно на другое: "Ћн похож
на  свою маменьку,  напоминающую  собой  деревенскую  кухарку.  ‹об  у  него
маленький, узенький, точно  приплюснутый; нос вздернутый, тупой,  с заметной
выемкой вместо горбины,  волос щетиной. ѓлаза его, маленькие, узкие, точно у
молодого котенка, вопросительно глЯдели на Ќадю" [‘.1; 232].
     …сли   молодого  —ехова  уже  не   устраивала  некотораЯ  легковесность
собственного слога,  благодарЯ которой взглЯд массового читателЯ скользил по
строчкам в поисках смешного, нигде особенно  не  задерживаЯсь и  ни  во  что
особенно не вникаЯ, и все как  бы оказывалось в равной  степени "проходным",
то  приведенный  фрагмент,  пожалуй,   свидетельствует   о   противоположной
крайности.
     ЊаЯтник качнулсЯ в другую сторону.
     ‚ чеховском тексте поЯвлЯютсЯ структуры, словно призванные  затормозить
это беглое скольжение.
     € нередко они  контрастируют с  прежней манерой  даже  некоторой  своей
тЯжеловесностью.
     ‚ то же времЯ сравнениЯ здесь - и "кухарка", и "волос щетиной", и глаза
"точно у молодого котенка"  - органично  вписываютсЯ в общее представление о
герое, нелепом  молодом  человеке, некрасивом, наивном,  не понимающем,  что
влюблен в "молодую, хорошенькую, развратную гадину" [‘.1; 238].
     Џоследние  слова  удивлЯют  своей  резкой  оценочностью,  исходЯщей  от
повествователЯ. ќто  тоже  не в традициЯх  Ђнтоши —ехонте. € тоже "тормозит"
скольжение.
     ‹ишь рассказ "‡а Яблочки" (1880) из написанных ранее  дает пример такой
откровенной    авторской    оценки,   поначалу,    правда    перефрастически
завуалированной:  "…сли бы сей  свет не  был  сим светом,  а называл бы вещи
настоЯщим их именем, то ’рифона ‘еменовича звали бы не ’рифоном ‘еменовичем,
а иначе; звали бы его так, как  зовут вообще лошадей да коров". €  тут же, в
следующей  фразе, повествователь отбрасывает условности: "ѓоворЯ откровенно,
’рифон ‘еменович - порЯдочнаЯ-таки скотина" [‘.1; 39].
     Ћстрота авторского негативного высказываниЯ о герое несколько ослаблена
здесь и тем, что пока не подкреплена сюжетно, дана в начале текста, и словно
утоплена в пространной, без абзацев, в  гоголевской манере написанной, общей
характеристике.
        ‘.27
     ‚  рассказе  "Љоторый  из трех" все по-другому. Ћбраз  героини  раскрыт
вполне. € авторскаЯ инвектива производит впечатление басенной морали.
     ЏервоначальнаЯ  неуверенность  наивного  влюбленного,  страх  отказа  и
острота  переживаниЯ  выражаютсЯ  в сравнении, вводЯщем понЯтие холода:  "Ћн
страдал. <Ќу что - если она откажет?>  - думалось  ему, и эта невеселаЯ дума
морозом резала по его широкой спине... "[‘.1; 233].
     ‚озможно,  в  данном  контексте  уместен  даже  стык   "дума  морозом",
заставлЯющий споткнутьсЯ, затруднЯющий произнесение фразы вслух и передающий
затрудненное положение, в котором оказалсЯ герой и, косвенным образом, - его
"телЯчью" натуру. •отЯ  прозаический текст вполне мог бы обойтись и без этой
звуковой шероховатости.
     ‘остоЯние   €вана   ѓавриловича,   вызванное   надеждой   на   согласие
возлюбленной, тоже передаетсЯ сравнением:  "Ћн  раскис и ослабел от счастьЯ,
точно его целый день продержали в горЯчей ванне... "[‘.1; 234].
     Ќесколько умозрительное сравнение, привносЯщее в текст ощущение чего-то
неестественного, насильственного, болезненного и предвещающее, увы, крушение
всех иллюзий влюбленного.
     ђассказ завершаетсЯ мечтами €вана ѓавриловича и наивными опасениЯми его
простоватых родителей.
     ќто возвращает читателЯ к  началу произведениЯ, к пространному портрету
обманутого героЯ, построенному  на сравнениЯх, одно из  которых  дает беглое
описание  матери  €вана  ѓавриловича,  "похожей  на  деревенскую   кухарку".
‘креплЯетсЯ данное кольцо, словно замком, цепочкой сравнений.
     ‚ целом,  однако,  рассказ производит несколько "шершавое" впечатление,
если  воспользоватьсЯ  чеховским словечком.  € не только в  свЯзи с  темой и
спецификой персонажей.
     Џрежде всего такое  впечатление создаетсЯ  "шершавыми" тропами, которые
не вполне органично усвоены текстом.
     Џроизведение в  целом  претендует  на  "серьез", конфликты предполагают
"отчетливое социально-психологическое обоснование".
     ’ропы,   между  тем,  здесь  выдержаны  в   отчетливых   юмористических
традициЯх, вступающих в противоречие с заданием.
     ѓолос  Ќади  "прозвучал в  ушах московского  коммерсанта песнью сирены"
[‘.1; 233].
     ќто   сравнение,    в   котором    использовано   древнейшее   расхожее
метафорическое выражение, своего рода - штамп, не смЯгчено и тенью авторской
иронии, подано всерьез и выглЯдит в данном контексте стилистической ошибкой.
Ѓлиже к финалу оно отзоветсЯ еще более прЯмой и резкой авторской оценкой.
     Љак  замечает Ђ.Џ.—удаков,  "именно  в  рассказах  этого  типа  таилась
наибольшаЯ опасность нравоописательных и сентиментальных шаблонов".
        ‘.28
     ‚печатление чего-то инородного производит  и метонимическое, опЯть-таки
достаточно традиционное длЯ юмористики именование другого влюбленного: "Ћкно
это выходило  из комнаты, в  которой обитала на  летнем  положении  молодаЯ,
только  что  выпущеннаЯ из консерватории, перваЯ скрипка,  ЊитЯ  ѓусев.(...)
ЌадЯ постоЯла, подумала и  постучала  в окно. ЏерваЯ скрипка поднЯла голову"
[‘.1; 236-237].
     ‡десь,  кстати, таитсЯ  еще  одна  серьезнаЯ  "шершавинка".  ќта  самаЯ
"перваЯ скрипка", котораЯ оказалась  не первой, а - третьей  в  рЯду Ќадиных
кавалеров,  разработана очень  схематично.  Ћ Њите  ѓусеве  говоритсЯ  почти
вскользь, лишь в свЯзи с нервным срывом героини. Ќо ведь ЊитЯ ѓусев, судЯ по
всему,  ЯвлЯетсЯ  противоположным  флангом на любовном фронте по отношению к
малокультурному "московскому коммерсанту", о котором сказано довольно много.
„остаточно  полно, оценочно раскрыт и барон ‚ладимир  траль,  самодовольный
пошлЯк, "миленький  толстенький  немец-карапузик, с уже  заметной  плешью на
голове", стоЯщий, а вернее - сидЯщий "полулежа на скамье", в  центре  "линии
фронта".
     Ќо свЯзь всех троих Явлена не слишком отчетливо.
     Ќе вписываетсЯ в контекст и отсылка к лермонтовской баронессе траль.
     ђассказ "Љоторый из трех", быть может, наиболее выпукло показывает суть
проблемы, с которой столкнулсЯ Ђнтоша —ехонте.
     €  индивидуально-авторские, и  неоригинальные,  расхожие  тропы в  этом
произведении обнаруживают свою генетическую свЯзь с малой прессой.
     —ехов не  имел пока  намерений расстатьсЯ  с  ней.  ‚  то же  времЯ  он
почувствовал свою  несвободу  от  ее  эстетики, зависимость,  котораЯ  могла
оказатьсЯ роковой.
     Џродолжением  линии  "серьеза",  намеченной  странным   длЯ  1880  года
рассказом "‡а Яблочки" и рассказом 1882  года "Љоторый из трех", стали такие
произведениЯ, как  "Ћн и  она", "ЃарынЯ", "ЌенужнаЯ победа", "†ивой  товар",
"–веты запоздалые", "„ва скандала", "Ѓарон", опубликованные друг за другом.
     ‚  них  —ехов  экспериментировал   и  с  жанром,  и   с  сюжетом,  и  с
повествованием,  берЯ темы из самых разных сфер действительности,  вплоть до
обращениЯ к жизни бродЯчих музыкантов и аристократов Ђвстро-‚енгрии.
     Џродолжалось    и    его    исследование   изобразительно-выразительных
возможностей сравнениЯ.
     "Ћн и она" (1882), произведение довольно сложной жанровой природы, дает
примеры целого рЯда сравнений разного типа.
     Ќекоторые из них  нацелены на создание отчетливого  зрительного образа:
"‚ своем  фраке напоминает он  мокрую галку с сухим хвостом" [‘.1;  241]. Ќо
чтобы представить себе описанное, требуетсЯ заметное усилие. ‡атем требуетсЯ
еще одно усилие, чтобы соотнести "галку" с человеком во фраке.
     ‚  контексте произведениЯ  это сравнение  не  играет  важной  роли,  не
привносит в  портрет принципиально  новой  информации и,  в  общем, ЯвлЯетсЯ
избыточным. ’ем показательнее его экспериментальный, "учебный" характер.
        ‘.29
     Ѓыть может,  лишь  благодарЯ  затрудненности "прочтениЯ  образа" оно  и
запоминаетсЯ.
     Ѓолее  органично  другое  сравнение,  задуманное  как  умозрительное  и
раскрывающее положение человека  при богатой жене-певице: "... доволен своим
положением, как червЯк, забравшийсЯ в хорошее Яблоко" [‘.1; 242].
     „анный сравнительный  оборот достигает цели,  поскольку непосредственно
свЯзан с сутью характера.
     €нтересно, что  готовЯ текст длЯ сборника "‘казки Њельпомены", который,
в отличие от действительно первого, канувшего в ‹ету, был издан в 1884 году,
писатель внес рЯд изменений.

     Љое-что он убрал, например, особенно резкие  характеристики певицы,  но
больше добавил. Џричем самыми заметными включениЯми стали четыре  сравнениЯ.
"—ервЯк, забравшийсЯ  в хорошее Яблоко", тоже,  кстати,  поЯвилсЯ  благодарЯ
чеховской правке. €з трех других сравнений  одно,  в  вопросительной  форме,
свЯзано с  певицей: "... похожа ли  она на соловьЯ?" [‘.1; 243]. „ва  других
отданы мужу. Џервое  послужило контрастным противопоставлением  сравнению из
сферы жены:  "Ќа  нее глЯдЯт,  как  на диву, от него же  сторонЯтсЯ, как  от
пигмеЯ, покрытого лЯгушачьей слизью (...)" [‘.1; 242].
     Ќо  особенно  любопытно  четвертое  сравнение,  внесенное  —еховым  при
редактировании:  "ЃлагодарЯ этим кривым ногам и особенной  странной  походке
его дразнЯт в …вропе почему-то <колЯской>" [‘.1; 241].
     ќто сравнение  писатель поставил  сразу перед уже приводившейсЯ "мокрой
галкой с сухим хвостом". ‘оседство сравнений его не смутило.
     ‘равнение с "колЯской" интересно и своей очень  нестандартной формой, и
очевидной   "далековатостью    идей".    Џоследнее   подчеркнуто   введением
неопределенного  "почему-то",  словно  и  автор  удивлЯетсЯ этому  сравнению
человека с колЯской, сам не понимает сходства, хотЯ в начале фразы говоритсЯ
вполне  определенно:  "ЃлагодарЯ  этим  кривым  ногам  и  особенной странной
походке..."
     ’от  факт, что  чеховскаЯ доработка свелась,  в  основном, к введению в
текст  сравнений,  конечно же,  говорит  о  том  значении, которое  писатель
придавал  данному  художественному  средству, и  о  направлении,  в  котором
эволюционировала его поэтика.
     ‚ произведении  есть и другие  сравнениЯ. Ќо  они не привлекают особого
вниманиЯ читателЯ и ЯвлЯютсЯ, в общем, речевыми штампами: "... пьет она, как
гусар", "пьЯн, как сапожник", "ходит, как убитый" [‘.1; 245].
     Џоследнее сравнение  по сути представлЯет собой оксюморон,  алогизм  (а
как,  собственно,  ходит  убитый?),  но  и  это не  останавливает  вниманиЯ.
‘ознание скользит мимо, усыпленное штампованной формой оборота.
     Ћчерк  "џрмарка"  (1882)  несколько  выбиваетсЯ  из  рЯда  произведений
—ехова, претендующих  на  серьезный, не юмористический подход  к изображению
жизни.
     Ћднако и в нем  писатель  продолжает настойчиво и обстоЯтельно выЯснЯть
свои отношениЯ с тропами.
     ќто действительно описание провинциальной Ярмарки, пронизанное иронией,
наполненное остроумными авторскими замечаниЯми.
        ‘.30
     ”ормы  проЯвлениЯ  авторского  юмора  здесь  очень  разнообразны. —ехов
словно   решил  вновь   перебрать  основные  виды  тропов  и  опробовать  их
возможности.
     Ќачинает он с литоты и - сравнениЯ, соединенного с литотой.  ‡аЯвленные
с самого начала размеры  городка  провоцируют целую цепочку  литот,  как  бы
вытекающих  одна  из  другой: "Њаленький, еле видимый городишко.  ЌазываетсЯ
городом, но на город столько же похож, сколько плохаЯ деревнЯ на город. …сли
вы хромой человек и  ходите  на костылЯх, то вы обойдете его кругом,  взад и
вперед,  в десЯть-пЯтнадцать  минут и  того  менее.  „омики  все плохенькие,
ветхие. ‹юбой дом купите за пЯтиалтынный с рассрочкой по третЯм. †ителей его
можно по пальцам пересчитать: голова, надзиратель, батюшка, учитель, дьЯкон,
человек, ходЯщий на  каланче,  дьЯчок,  два жандарма  -  и больше,  кажетсЯ,
никого..." [‘.1; 247].
     Џервые  полторы страницы  очерка,  где даетсЯ  общаЯ  картина  Ярмарки,
предъЯвлЯют настолько плотный текст, что возникает труднопреодолимый соблазн
цитировать его целиком. Ќо постараемсЯ воздержатьсЯ.
     ‚от поЯвлЯетсЯ "волосастый дьЯкон из соседнего села в лиловой  рЯсе,  с
бегемотовой октавой (...)" [‘.1; 247]. „ьЯкона с руками и ногами предъЯвлЯют
три   художественных    определениЯ.   "‚олосастый"   привлекает    внимание
окказиональной,  довольно редкой формой. ‘рабатывает и лиловый, наводЯщий на
размышлениЯ,  цвет  его рЯсы.  Ќо  особенно колоритна,  конечно, "бегемотова
октава",  заслуженно  венчающаЯ  этот  рЯд.  Ћна  порождает  и  звуковые,  и
зоологические  ассоциации,  содержит  довольно   прозрачный  гиперболический
намек.
     ‡абавную игру смыслов создает "обонЯтельнаЯ" образность: "Џахнет лесом,
ландышами,  дегтем и  как будто бы  чуточку  хлевом.  €з  всех  закоулочков,
щелочек и уголков веет меркантильным духом" [‘.1; 247].
     „еготь становитсЯ опосредующим звеном при переходе от ландышей к хлеву,
привносЯ с собой неизбежную "ложку". Љомический эффект создает тонкаЯ  свЯзь
хлева с "меркантильным духом".
     …сли уж говорить о  запахах, то пространный первый  абзац, помимо всего
прочего, довольно ощутимо "пахнет" ѓоголем.
     ‚ пользу присутствиЯ классика  говорЯт  не столько прЯмые или косвенные
отсылки   к    "‘орочинской   Ярмарке",   сколько   подробнаЯ   детализациЯ,
перечислительные  конструкции,  мЯгко-ироничный,  снисходительный  авторский
тон, как бы призывающий читателЯ согласитьсЯ, что ведь так все и есть,  куда
ж деватьсЯ писателю, если жизнь не может предложить ничего другого...
     Ћчень  по-гоголевски звучит финальнаЯ  часть абзаца:  "Њужиков мало, но
баб...  баб!!  ‚се  наполнено  бабами.  ‚се они  в  красных платьЯх и черных
плисовых кофтах. €х  так много,  и стоЯт они так  тесно,  что  по головам их
может смело проскакать на пожар <сбор всех частей>" [‘.1; 247].
     Ќетрудно  ощутить  некоторую гиперболизацию и отдающий  патетикой  тон,
столь  свойственный  ѓоголю. ‡десь же Явлен  излюбленный гоголевский принцип
генерализации,  облачивший  всех  баб  по  сути  в  некую  униформу.  Ђвтор,
опЯть-таки  по-гоголевски,  словно  увлекаетсЯ  величием  зрелища,   в  духе
одической нормы,  и  рисует  в  завершение  просто  гротескную,  далекую  от
действительности картину.
        ‘.31
     „умаетсЯ,   нет  нужды  цитировать   похожие  пассажи  из  произведений
Ќ.‚.ѓоголЯ  и  проводить  скрупулезный  сопоставительный  анализ.  Ќе  все в
литературе  и литературоведении  решаетсЯ  подсчетами.  —итатель, наделенный
чувством стилЯ, сразу обнаружит свЯзь текста с гоголевской традицией.
     Ќо иногда параллели просто очевидны:
     "‚се окна обывательские настежь. ‘квозь них виднеютсЯ самовары, чайники
с отбитыми носиками и обывательские физии с красными носами" [‘.1; 248].
     „ержащеесЯ   на  игре   слов   соотнесение   чайников  и  обывательских
физиономий,  накрепко  свЯзанных  "носами",  невольно  заставлЯет  вспомнить
сбитенщика с его самоваром со второй страницы "Њертвых душ".


     ‘ловно из "Њиргорода" или "‚ечеров на хуторе близ „иканьки" забрел сюда
и уже  упоминавшийсЯ  служитель ку