Ћна точно  помнила, когда  в первый и
последний раз была  - перед войной,  вскоре после свадьбы с Љолей. “говорила
тогда его она, ей давно хотелось побывать хоть однажды, и они шли по проходу
между  столиками, она  впереди - стоптанные  туфельки, но  нос кверху  - вот
какого отхватила морЯчка. Ћни танцевали и выпили  шампанского и, возвращаЯсь
в белую ночь в свою комнатушку, думали, что впереди долгаЯ счастливаЯ жизнь,
а счастьЯ оказалось еще на месЯц - Љолин катер потопили в октЯбре, и он даже
не узнал, что должен родитьсЯ Љолька.
     ЊарьЯ ‘тепановна лежала и думала, что вот сейчас весна, и у  человека в
жизни есть  и весна, и лето, и  бабье лето, а у нее была только та весна,  и
сразу  началась  война, завод  эвакуировалсЯ,  потом была  похоронка,  потом
рождение  сына  - и больше страха и тревоги за  него,  чем  счастьЯ. ‘частье
пришло  потом,  весной  сорок пЯтого, потому что  возвращались  в город, сын
вырос, несмотрЯ ни на  что, а еще возникла вдруг надежда, что - ошибка,  что
ЉолЯ  вернетсЯ. —то было  еще? Њожет, и можно было  назвать бабьим летом тот
год, когда „митрий  „митриевич, Љолин командир, училсЯ в их городе. Ћн нашел
ее,  пришел и все рассказал,  а  потом стал  приходить еще, и Љолька сначала
радовалсЯ, а потом стал хмуритьсЯ. “ „митриЯ „митриевича умерла жена, и были
две девочки  в деревне у бабки, и перед отъездом он спросил: "Ќу, так как?",
и  она, подумав  про Љольку, согласилась. Ќо  Љолька  тоже подумал за себЯ и
удрал  из дома,  и  его  еле  нашли  через две  недели на  разбитом  складе,
невозможно грЯзного и худого, и он, уткнувшись ей в колени, рыдал: "Њамочка,
Я все, что хочешь, буду делать, только не надо нам никого!", и при встрече с
„митрием „митриевичем она огорченно развела руками, и он уехал.
     Ћна лежала  и вспоминала, что „митрий „митриевич был хороший человек, и
писал ей потом, а вот Љольке не полюбилсЯ. € она подумала в который раз, что
всем бы была довольна, если бы  был внук  или внучка,  если б не случилось с
Љолиной ђаей той  с трудным названием операции, если б опЯть было кого взЯть
на  руки,  поцеловать,  подбросить. € снова  она  сказала  себе, что  делать
нечего, не виновата же ђаЯ, и так можно жить, полежала еще и поворочалась, а
потом  удивилась вдруг, подумав, что никогда еще с той первой, довоенной, не
радовалась весне так, как в этот раз. Ћна  усмехнулась в  темноте, вспомнив,
что вот  судила  раньше стариков за  всЯкие сумасбродства, а сама, наверное,
еще много чего может наворотить, иначе почему же она так радуетсЯ солнышку и
врезающимсЯ в лужи, как теннисные мЯчи воробьЯм. Ћна вспомнила о художнике и
принЯлась  размышлЯть, почему  он  не  женитсЯ  -  четыре  года  вдовства  -
порЯдочный срок и в его возрасте,  мужчина - не женщина, ему нужен присмотр.
€ она порадовалась, что завтра они пойдут заканчивать портрет, порадовалась,
что не знает,  что они будут делать после  обеда - мало ли  что придет Ђсе в
голову.  €  эта  неизвестность  была так  нова - ЊарьЯ ‘тепановна всю  жизнь
знала,  что когда  будет делать, ее ждали всегда одни и те же дела и заботы.
Ћна ожидала завтрашний день, как раньше, в далекую деревенскую юность  ждала
праздничное гулЯнье, и удивлЯлась,  откуда  это  прорезалось  вдруг  у  нее,
старухи, и улыбалась и, не желаЯ искать ответ, сразу заснула.
     Ђ  утром художник уже ждал их  и,  заметив, взъерошил седые  прЯдки,  и
ЊарьЯ  ‘тепановна улыбнулась, но  пропустила  вперед поздороватьсЯ  Ђсю. Ћни
опЯть  шли  мимо  байдарок,  мимо понаехавших вчера,  заполнивших  всю  базу
гребцов,  и ЂсЯ высматривала своих, а  ЊарьЯ ‘тепановна  шла,  держа ее  под
руку.
     Ћни  сидели  до  обеда, и вечер  был особенно  хорош - закатное  солнце
золотило ствол липы, ЊарьЯ  ‘тепановна жмурилась,  но  теплые лучи светили и
сквозь  закрытые веки, маленькими  пузырьками плыли в Яркой желтизне. Љругом
был гомон,  вскрики,  плеск весел,  мерные команды тренеров,  рассыпанные по
зеленому полю Яркие костюмы, и ЊарьЯ ‘тепановна думала, что  вот так век  бы
сидел,  смотрел на все,  радовалсЯ  и никуда  не уходил.  •удожник  шутил  и
улыбалсЯ, говорил,  что холмы на том берегу  такие же теплые  и круглые, как
булки,  которые дают  с кефиром. Ћн говорил, что никогда  не думал, что  ему
будет здесь так хорошо работатьсЯ.  ѓлаза его блестели, волосы растрепались,
и  он казалсЯ Њарье ‘тепановне молодым и красивым. Ћна  разглЯдывала готовый
уже  почти портрет и  думала, что вот теперь знает, как  пишутсЯ  картины, и
можно считать, в этом деле немного разбираетсЯ. Ќа портрете ЂсЯ была похожа,
но  казалась бледнее и  прозрачнее, и  ЊарьЯ ‘тепановна решила, что хорошие,
Яркие краски трудно достать в магазине.
     ЊарьЯ ‘тепановна думала, что на свете есть еще много вещей, которых она
не знает  и не понимает, но которые еще есть времЯ  понЯть. € когда художник
сказал,  что хорошо, наверное, жить в дальних  домиках  на том берегу, ЊарьЯ
‘тепановна горЯчо поддержала:  "„а, благодать - там  у  них тишина, вкуснаЯ,
свежаЯ сметана". € ей хотелось  слушать и откликатьсЯ и понимать все, что он
говорит, и она чувствовала  себЯ  готовой  и  ждала,  что он еще  что-нибудь
скажет.  Ќо ЂсЯ вдруг  воскликнула:  "‘мотрите-ка!", и они  посмотрели туда,
куда смотрела  она, на причалившую моторку перевозчика - из  нее выгружалась
парни  и  девушки с  сумками  и  чемоданами.  ЊарьЯ  ‘тепановна  примерилась
загородитьсЯ от  солнца ладонью,  но  вдруг лежащаЯ  на  мольберте  кисточка
полетела вниз, мольберт зашаталсЯ,  ЊарьЯ ‘тепановна подхватила его, а ЂсЯ с
визгом: "Џриехали!" уже мчалась вперед. ‚  группе  на  берегу обернулись, от
нее вдруг отделилсЯ долговЯзый  парень и бросилсЯ Ђсе навстречу. ЂсЯ чуть не
сбила  его  с  ног,  подпрыгнув  повисла  на  шее а  потом, сдернув  с  него
спортивную шапочку, торжествуЯ, подбросила ее вверх.
     ЊарьЯ  ‘тепановна и  художник  застыли, неотрывно глЯдЯ  на берег.  ’ам
звонко выкрикивали что-то, смеЯлись, потом похватали сумки  и  пошли - ЂсЯ с
парнем в центре. Ћни приблизились, парень обнимал длинной рукой Ђсино плечо,
оживленно и громко что-то ей говорил, а она, сиЯЯ, улыбалась и ему,  и  всем
и, обернувшись, радостно улыбнулась Њарье ‘тепановне и художнику.
     ЊарьЯ ‘тепановна взглЯнула  на художника. Ћн внимательно смотрел  вслед
уходЯщим, и ЊарьЯ ‘тепановна посмотрела тоже еще раз и сказала: "„ождалась".
"„а-да", - кивнул художник и, постоЯв еще, принЯлсЯ собирать кисти и краски.
ЊарьЯ  ‘тепановна  подобрала кисточку и протЯнула  ему,  он поблагодарил. Ћн
укладывал  свои  Ящички, и Њарье ‘тепановне вдруг стало неловко молча сидеть
и,  посмотрев  на  часы, она сказала:  "“жин-то  пропустили,  теперь  только
кефир..." "Љефир..." - с  невеселой  усмешкой повторил художник, вздохнул и,
собрав Ящики, в замешательстве  посмотрел на нее и когда она быстро сказала:
"‚ы идите, Я еще посижу", сразу попрощалсЯ  и, вскинув Ящики на плечо, пошел
по набережной Ярко сверкаЯ ботинками.
     Љора липы уже совсем остыла, когда  ЊарьЯ  ‘тепановна поднЯлась  и тоже
пошла к корпусу.  ‚етер стих, солнце уже село, но  еще было не совсем темно,
из камышей вылетели, шлепнулись на воду, поплыли селезень и утка, и исчезли,
слились с серыми  сумерками. ЊарьЯ ‘тепановна  оперлась о парапет, стоЯла  и
думала, что  теперь ЂсЯ,  конечно,  будет целыми  днЯми пропадать  на  базе,
хорошо, что  художник закончил портрет, а то ему было бы обидно. Ћна думала,
что скучно  будет  ей  теперь ходить по  дорожкам, но что еще  в ее возрасте
делать? Џрошло  ее времЯ  понимать  всЯкие неизвестные  вещи, в  самую  пору
теперь занЯтьсЯ покупками, давно пора позвонить домой.
     €  все  сразу  стало привычно и обыкновенно, она  прокрутила  в  голове
оставшиесЯ  десЯть дней, поездку домой, начало работы, мысли были спокойные,
твердые, трезвые,  и странно было даже  вспомнить то, что она думала  вчера.
"‚се  уже теперь, теперь  все",  - думала  ЊарьЯ ‘тепановна,  вглЯдываЯсь  в
темноту,  но в  этих мыслЯх не было  горечи - она  улыбалась, вспоминаЯ  эти
ставшие уже  далекими необыкновенные две  недели. €, посмотрев на часы,  она
потихоньку пошла в палату.
     ‡апах жареной печенки

     Ћна  опЯть  выглЯнула на  лестницу,  захлопнула  дверь  и  вернулась  в
комнату.
     - …го, конечно, увезли, и думать нечего - увезли, - сказала она мужу, и
тот,   перелистнув   страницу,   переспросил:  "“везли?",  и,  нахмурившись,
перекинул   ту  же  страницу  назад,   видно,  пропустив  что-то  важное  на
предыдущей.
     - ‡аманили в машину и увезли, - сказала она, подойдЯ к окну и укрывшись
ладонЯми от  света,  приникла к стеклу,  но видела  лишь глупо  сверкающий в
мокрое  окно  фонарь, а под ним плещущуюсЯ  под  дождем,  широко разлившуюсЯ
лужу.
     - …сли хоть бы он  не лаЯл -  не  было  бы у него  этой дурацкой манеры
лаЯть, - сказала она, остановившись против мужа.
     - “бежал куда-нибудь, - сказал муж, и она покачала головой.
     - ‹адно, перестань расстраиватьсЯ, - обнЯв ее за талию, проговорил муж.
- €м было почему-то ужасно весело позавчера - она строго спрашивала: "Ѓудешь
кушать курицу?" Ћн с комической важностью говорил: "„а!" и, положив по куску
мужу и  себе, она  скормила  псу  куриные потроха,  и  пес сожрал их  в один
момент, а потом  залилсЯ писклЯвым каким-то лаем, и она стала его угомонЯть,
а он, подпрыгнув, лизнул ее прЯмо в глаз и перепачкал ей халат и, вжавшись в
угол и умильно прижав уши, замолотил по полу своим пушистым кренделем.
     -  ‡ачем же  ему убегать? - спросила она  и  снова пошла  на  лестницу.
‘оседние двери были наглухо закрыты, ее стараЯ куртка валЯлась на месте, всЯ
в рыжей шерсти. Ћна не могла оставлЯть пса на  целый  день в  квартире - они
уходили  рано  на  работу, а потом,  до позднего вечера  - в  институт,  пес
ночевал у них, а  на день она выносила куртку на лестницу, чтоб он мог спать
на ней, если  надоест гулЯть  во дворе. Ћна  вспомнила, что вчера, когда они
уходили на работу, пес не хотел идти  из  квартиры  и  на секунду замЯлсЯ на
пороге, и ей пришлось его легонько подтолкнуть. ‚ечером, когда они пришли из
института,  он ждал их на куртке, а  сегоднЯ утром выбежал из квартиры сам и
затрусил  вперед по лестнице и проводил  ее  до поворота и побежал гулЯть во
двор, а вечером его уже на куртке не было.
     - Ђ кормитьсЯ мы  сегоднЯ  будем?  - вздохнув,  перевернул еще страницу
муж.  - Ќет,  нет  - это Я просто так спрашиваю, ты же знаешь, Я  никогда не
хочу! - улыбнулсЯ он.
     Ћна  пошла  на кухню  и достала из  холодильника  печенку  и,  отлеплЯЯ
приставшую клочочками бумагу, подумала, что надо  будет еще  что-то делать с
почками,  приложенными  к печенке в нагрузку, которые она планировала отдать
псу. Ћна бросила печенку на  сковородку, налила воды, чтобы замочить почки и
сказала вслух: "ЌашелсЯ добрый человек!" Ћна вспомнила, как пес зашел  к ним
впервые месЯц  назад,  очень  похожий  на лисицу, подогнув хвост,  извиваЯсь
длинным телом,  прЯмо  стелЯсь  по  земле. "ЌашелсЯ! ЌашелсЯ!"  - со злобным
удовольствием  повторила она,  не  замечаЯ  Яростно  шипЯщей печенки,  потом
спохватилась, убавила огонь и пошла в комнату.
     - €  кому  понадобилось?  -  спросила она, глЯдЯ  в упор на мужа, и муж
захлопнул книжку, наморщил лоб и, глЯдЯ в одну точку, задумалсЯ.
     - Њне все-таки кажетсЯ - сам убежал! - наконец, сказал он, и, досадливо
махнув рукой, она возвратилась на кухню
     - ‹адно,  ну то  же  теперь?  - усевшись на  табуретку,  подумала  она,
обстоЯтельно  оглЯделась  вокруг  и  придвинула  вазочку с  лежащими  в  ней
бусинами. ‘тараЯ нитка перетерлась, и вчера  она начала  надевать  бусины на
новую, но не закончила, и теперь послюнила нитку и принЯлась просовывать  ее
в узкие дырочки.  "џ сегоднЯ видела материал в елочку  на  костюм,  как раз,
какой  ты хотел", - объЯвила он вошедшему за  ней  мужу, он спросил,  что за
материал,  сколько  стоит,  и  где  можно сшить. "„оговоримсЯ  с  Ќелли",  -
пообещала  она,  но ей  показалось, что за  нее  говорит  кто-то  другой,  и
складывать  слова  во  фразы  было  также  тошно,  как нанизывать  бусины на
лохматившуюсЯ нитку. Њуж сказал: "џ тебе советую намылить -  будет удобнее",
и  она  кивнула  и, прибавив:  "’ы  иди,  почитай еще  -  Я  позову",  стала
переворачивать на сковородке печенку.
     - Ќу что же это в  самом деле? -  думала она,  вспомнив пустой коридор,
запертые двери,  и их стараЯ лестница показалась ей незнакомой и неприЯтной.
Ћна подумала, что, как ни в чем  ни бывало, жарит сейчас печенку, потому что
все покупали ее, идЯ с работы, в угловой  кулинарии, - в двухстах пЯтидесЯти
шести  квартирах  весело жарЯт  печенку,  и  никто  ничего не  знает  -  она
вспомнила, как на ее звонок открыла соседка слева, массажистка, и,  овеЯннаЯ
запахом печенки, в недоумении покачала головой. Ћна вспомнила, как в детстве
после сказки, в которой по  дворцу бродило  невидимое чудовище, она  боЯлась
выйти  в коридор, и, поежившись, ощутила что-то похожее и сейчас при  мысли,
что надо  вынести мусор  на  эту пропитанную печеночным ароматом лестницу, с
которой неизвестно куда  делсЯ пес, и никогда она не узнает, что же все-таки
такое с псом  случилось.  €  ей  захотелось  плакать от проникающего  в душу
запаха печенки, а потом ее царапнула  мысль, что через месЯц-то  точно, даже
через  неделю, а, может, и  через день,  и  она тоже,  все  позабыв,  будет,
смеЯсь,  болтать чепуху. "ЏозабудетсЯ и пройдет?" - растерЯнно спросила себЯ
она, и  вдруг подумала,  что,  если  все  равно пройдет, то  пусть  проходит
скорее. €, уже желаЯ избавитьсЯ, махнув рукой, она рванулась из кухни к мужу
и налетела  на  него  -  он  поворачивал из коридора, говорЯ  с  интонациЯми
услышанной   в   воскресенье  по  радио   эстрадной  миниатюры:  "“!   ‡апах
специфический!"  Ћн  удивленно  отпрЯнул, засмеЯлсЯ:  "—то  такое?",  и  она
побежала назад, разложила печенку по тарелкам и, только теперь почувствовав,
как голодна, жадно втЯнула острый, чудесный запах, и,  энергично взЯвшись за
вилку и нож, ответила: "Ќичего".

     “хо черного быка

     -  ‡айдем  сюда! - шепнул он, приоткрыв тЯжелую дверь подъезда.  ‚нутри
было темно  и  тепло,  только  робкий огонек мерцал за решеткой полукруглого
лифта. Ћни юркнули к батарее, она зубами  стЯнула перчатки и  сунула розовые
от  холода руки между  звеньЯми, а  он,  шурша  по нейлоновой куртке, быстро
обнЯл ее и поцеловал. Ћн  целовал с закрытыми глазами,  и она скосила взглЯд
на его черные  ресницы и взъерошенные брови. Ћна думала, что он теперь - ее,
и ей завидуют все девчонки на потоке. …ще на картошке его прозвали Њатадором
за имЯ Њатвей, за испанские глаза и за песню "“хо  черного быка", которую он
тревожно пел  под гитару. ‹ена  тогда  ужаснулась:  "Љакой  красивый!", а он
смотрел куда-то мимо - не то на огонь в печке, не  то - за окно. Ђ потом все
получилось очень просто  - их послали на станцию за продуктами. Ћни ехали по
намокшей  и  чавкающей  дороге  за  спиной  у  дЯди  ‘аши,  который  изредка
подергивал  вожжи, и молчали.  Ђ  когда вернулись, она  словно  очнулась  и,
сообразив, что  ведь сейчас  все кончитсЯ, принЯлась с отчаЯньЯ кокетничать:
"Ќу  можно  Я  на лошади  попробую, ну, дЯдЯ ‘аша,  ну,  милый!" € дЯдЯ ‘аша
крЯкнул и подсадил  ее на распрЯженную  тихую клЯчу, и,  силЯсь  удержатьсЯ,
неловко подпрыгиваЯ на ней, ‹ена чувствовала взглЯд несущего  мешки  ЊатвеЯ.
Ќо  вдруг  навстречу  вывернул  колхозный  газик,  лошадь  дернулась,  круто
повернула, и ‹ена тут же плюхнулась в грЯзь и вывихнула ногу. Ѓыло больно, а
главное  -  стыдно,  но  зато  ЊатвеЯ  послали сопровождать  ее в  город,  и
тогда-то,  в  прорезанном электрическими  бликами станций  вагоне, в  другом
конце которого спали на лавках два солдата, ‹ена изо всех сил болтала и даже
читала  стихи, а  Њатвей  слушал, упершись локтЯми  в  колени,  тоже  что-то
рассказывал, и она со всем соглашалась.
     - Ќаверное, -  оттого, что мне вообще везет,  - думала ‹ена.  -захотела
поступить в  институт -  сдала и  поступила; захотела, чтобы он  влюбилсЯ  -
пожалуйста! --  € она, зажмурившись, представила,  что  впереди - неизвестно
что, но еще лучшее, и ей захотелось хлопнуть в  ладоши,  засмеЯтьсЯ, но  она
только ежилась от радости, как от щекотки.
     - Џодожди, - сказала  она,  вдруг осененнаЯ идеей. Ћн неохотно отпустил
ее, нетерпеливый и готовый  снова целовать. Ћна снЯла  с него  шапку,  ловко
натЯнула  вместо  нее  свой красный с черным  помпоном  берет и  откинулась,
глЯдЯ, как идет красное к его черным волосам. Ћн смотрел, смущенно улыбаЯсь,
а глаза  были молЯщие, как у соседского  Ђндрюшки,  когда тот  просит купить
собаку. €, пораженнаЯ своим владычеством, она  потЯнулась к нему, но радость
чертиком  вырвалась наружу, и она рассмеЯлась, озорно отпрЯнув, и, чувствуЯ,
что это будет хорошо и необыкновенно, сказала:
     - џ теперь знаю,  на кого ты  похож! ’ы похож на французского  матроса.
„а-да, и не спорь!
     -  Џочему? - удивилсЯ он, пытаЯсь  снЯть берет, но она  перехватила его
теплые твердые ладони, опустила вниз и сдвинула берет на бок.
     -  Ќу, не  хочешь быть матросом -  оставайсЯ  Њатадором! ЏредставлЯешь,
белаЯ от солнца и пыли арена, а бык  -  огромный, хрипЯщий и страшный, но ты
убиваешь его, отрезаешь ухо и даришь мне. Ђ Я ... •очешь, Я брошу тебе розу?
     - Ќе хочу. џ хочу тебЯ поцеловать...
     - ‘лушай, а представлЯешь, ты бы поступил в другой институт, или - Я? Ђ
что, Я же хотела в медицинский... —то бы с нами было?
     - ’о же...
     - Ќет, не  то  же... ’ы бы мне только снилсЯ,  и Я  никак  не  могла  б
сообразить  - кто ты.  Ќет, правда,  сегоднЯ  Я тебЯ видела во сне. Ђ  потом
проснулась, вспомнила вчерашнее и подумала: ведь, навернЯка,  ты забыл пойти
в сберкассу! ’ебЯ мама ругала, да?
     - Ќет, Я ходил...
     -  •одил?  -  разочарованно протЯнула ‹ена, потому что  вчера, как  она
считала,  он должен  был забыть  про сберкассу. ‚чера она долго  ждала его у
метро и  в конце концов ехала в  институт одна, а он ЯвилсЯ только на вторую
пару.  Џосле лекции  он  подошел  к ней с  виноватым  видом,  но  ничего  не
объЯснил. …й очень хотелось спросить, где он  был, но Њатвей  как-то перевел
разговор  на завтрашнюю контрольную, и ‹ена, почувствовав себЯ  одураченной,
решила  отомстить. Ћна сделалась рассеЯна, и когда он, похлопав по  карману,
доложил, что  купил,  как и  обещалсЯ  билеты  в кино, только  до  кино надо
забежать в сберкассу, ‹ена устало покачала головой и сказала, что в кино  не
хочет. Ћгорченные,  его ресницы разъехались  и  хлопнули: "Џочему?", но  она
пожала плечами и замолчала. Ћн проводил ее, понурив  голову,  и  она не дала
себЯ  поцеловать на прощание, и он так  жалобно  смотрел, что весь вечер она
каЯлась в суровости и уже не думала о его опоздании, считаЯ это ерундой.
     Ќо,  оказываетсЯ,  что после  такого  расставаниЯ он  все-таки не забыл
сходить  в  сберкассу  и, значит, не  так уж  страдал, и даже,  может  быть,
притворЯлсЯ. € вчерашнЯЯ обида вновь затопорщилась внутри, но Њатвей смотрел
так преданно и  нежно,  что ‹ена  встрЯхнула  головой,  не желаЯ размышлЯть,
сказала:  "Ќу,  ладно", -  но  все-таки, будто  проверЯЯ, все  ли сегоднЯ  в
порЯдке, произнесла:
     - ‡автра встретимсЯ пораньше у метро - пройдемсЯ пешком, да?
     Ћн отвел глаза, тихо сказал: "џ боюсь, не смогу", потупилсЯ и замолчал.
     -  Џочему?  -  требовательно  спросила она,  но где-то в  вышине  вдруг
приглушенно хлопнула дверь, сверху посыпались быстрые шаги, Њатвей подхватил
портфель, и они выскочили из парадной.
     ‚етер сразу надул ‹енину куртку, распахнул полы Њатвеева плаща и погнал
их, толкаЯ  в  спину и  в  бок. Њатвей загораживал  ‹ену, но ветер все равно
сбивал их обоих, и ‹ена  шла сгорбившись и утопив шею в толстом шарфике. Ћна
ждала, когда он объЯснит - почему, но он молчал, и, резко повернувшись,  она
пристально  посмотрела  на  ЊатвеЯ, а он  спросил: "•олодно, да? •очешь  мои
перчатки сверху?" Ћна  покачала  головой  и  вздохнула, но былаЯ уверенность
укатилась  куда-то вместе с шагами  на лестнице, и  она почувствовала вдруг,
что он совсем еще - не ее, и ничего о нем она еще не знает, и в карман этот,
в котором  сейчас греетсЯ  ее рука, может с легкостью,  бесцеремонно и нагло
забратьсЯ чьЯ-то другаЯ.
     Ћт  такой  открывшейсЯ  вдруг зыбкости  стало бесприютно и  страшно,  а
Њатвей  замедлил  шаг, когда  они  поравнЯлись с "ѓастрономом",  взглЯнул на
синие витрины, потом - на часы и в нерешительности остановилсЯ.
     - ‚ магазин  надо, да? - повернувшись к  ветру  спиной,  поднЯв  плечи,
спросила  ‹ена. Ћн кивнул и огорченно посмотрел на нее, и ‹ена сказала: "Ќу,
пошли".
     ‚  магазине  было  Ярко,  тепло,  и  им, как  и всем,  дали  решетчатую
корзинку.  Њатвей деловито укладывал в нее хлеб и еще что-то, а  ‹ена ходила
следом, а потом отошла  к стенке. ‡асунув руки в карманы, она смотрела,  как
мЯсник рубит мЯсо, а женщины с озабоченным нетерпением смотрЯт на весы.  Ќад
мЯсником висела схема с  расчлененной  на пронумерованные куски тушей, и эти
куски напомнили  ‹ене слова песни: "“хо черного быка Я  любимой подарю". Ћна
поискала  взглЯдом  ЊатвеЯ,  нашла  его   в  другом  углу,  тоже  озабоченно
рассматривающим пачку чаЯ и мысленно приказала ему подойти, но он отправилсЯ
в другую сторону, и ‹ена почувствовала себЯ лишней в магазине, чужой  всем и
ему  тоже. "—то же  дальше-то  будет?"  - с  тоской подумала она, а  Њатвей,
наконец, подошел к ней от кассы с полной корзинкой.
     - Ќадо бы еще картошки, ну да ладно, -  сказал он,  перекладываЯ все  в
пакет, улыбнулсЯ ей, спросил: "Ќичего, что так долго?", а потом, вглЯдевшись
в ее поскучневшее лицо, нахмурилсЯ и добавил: "Ќу, что ты?"
     - Ќичего больше не  забыл? - уклонилась  она от ответа,  Њатвей покачал
головой, и они вышли из магазина.
     ‚етер  немного стих, и они  пошли медленнее. Ћн не заговаривал, вел ее,
глЯдЯ  прЯмо  перед  собой  и  задумавшись,  а  она  следила  за  прыгающими
светЯщимисЯ буквами  витрины на крыше  и  шевелила губами,  складываЯ  их  в
слова.  “ нее замерзли ноги, и ей было жалко себЯ за это, она вспомнила, что
вчера у метро тоже было очень холодно.  € ‹ене  было жалко  себЯ и за это, и
жалко было  десЯтикопеечной  монеты, которой она ему звонила,  потому что не
нашлось двушки, и, которую ни за что ни про что съел автомат. Ћт всего этого
слезы  навернулись  на  глаза,  она порывисто вздохнула,  он  остановилсЯ  и
спросил: "—то случилось, а?"
     - Ќичего, - ответила она. - „а и не все ли равно?
     - ’о есть как?
     - Ђ так... ’ы ж мне не говоришь, где был вчера, куда пойдешь завтра...
     Њатвей попыталсЯ возразить, но она с вызовом перебила:
     - Ќу, и  правильно.  Љонечно,  Я теперь  понимаю...  Њы  два  отдельных
человека,  каждый со своей, в общем-то,  жизнью.  €  неизвестно,  что с нами
будет хоть через  месЯц, и смешно  тогда  будет  вспоминать, что  сейчас  за
каждые два  часа, за  каждый вздох мы друг  другу... - она укусила перчатку,
подыскиваЯ слово,  - отчитывались... €, вообще,  мне пора домой, а  ты - иди
завтра с кем хочешь...
     €  она,  будто  уверившись  в чем-то, выдернула  руку из  его  кармана,
развернулась и пошла назад.
     Ћн побежал следом, размахиваЯ  тЯжеленным пакетом, схватил ее за плечо,
остановил и повернул к себе.
     - Ќу, зачем ты такое говоришь? - умолЯюще прокричал он, но она горестно
смотрела на него,  упиваЯсь  собственным несчастьем и где-то желаЯ, чтобы он
действительно ее разлюбил, и было бы совсем плохо.
     - Ќу, с кем  Я завтра пойду  - ни с кем Я  не пойду! - приговаривал он,
запинаЯсь.  Ћна стоЯла  неподвижно, и он  в последний раз взмолилсЯ: "Ќу, не
надо!",  уже  понимаЯ,  что  придетсЯ сказать,  и,  наконец, опустив голову,
выдохнул "Ќу, хорошо", и, словно прыгаЯ в прорубь, бухнул:
     -  џ утром  мусорные  бачки  вывожу,  мать  работает  дворником,  Я  ее
подменЯю...
     Ћн перевел дух и опустил стыдЯщиесЯ и обиженные глаза, а она всплеснула
руками. Џрыгающие буквы рекламы закружились перед нею в разноцветном ореоле,
в котором трепетало его лицо.
     - Ћй,  -  сказала она и  тронула его за пуговицу. Ћн не  пошевелилсЯ, а
сзади, поворачиваЯ, зазвенел трамвай, и она вздрогнула, а потом уткнулась  в
его серый шарфик и заплакала.
     - Ќу, чего же теперь-то?  -  хмуро спросил он, пытаЯсь освободитьсЯ, но
она крепко держалась за плащ, вздрагиваЯ и шмыгаЯ носом. - Ќу, не надо, а? -
пробормотал он,  неловко гладЯ рукав  ее куртки. - џ  тебе  теперь  все буду
говорить, не плачь, ладно? џ ведь без тебЯ... Ќу, куда ж Я без тебЯ?
     Ћна судорожно  обнЯла его, и ей  по-новому открылось  вдруг, что он и в
правду - ее, и от  этого уже не было радостно, а только страшно и жалко его,
и, обнимаЯ, она  проникалась  всей его уЯзвимостью. Ћна почувствовала в  нем
каждый  нерв, каждую обиду, и прижала к себе еще крепче, словно защищаЯ. Њир
вокруг замер вместе с нею: трамваи отзвенели за поворотом и не возвращались,
прохожие шли  стороной, длЯ нее существовал только  серый колючий  шарфик  -
драгоценнаЯ частица его, а он прижималсЯ щекой к твердому помпончику берета.
     - Џойдем  на  автобус? -  тихо спросила  ‹ена,  схватила его за руку  и
побежала  к  остановке.  Њатвей  летел сзади  большими  шагами;  в последний
момент, не дав двери закрытьсЯ, они с  грохотом вломились в  автобус, и  уже
коснувшись ногой подножки, ‹ена загадала: "…сли успеем - все будет хорошо!"

     Њои гаданиЯ

     ’еперь, когда беспомощно разводЯ руками, Я гадаю, как могла  Я  выбрать
такой путь - занЯтьсЯ делом, к которому всегда, во все времена не испытывала
ни любви, ни даже интереса, и как Я  умудрилась пройти мимо любимого дела, Я
всегда  вспоминаю две  ситуации  из детства.  џ  раскладываю  их  в  памЯти,
вытаскиваЯ из колоды воспоминаний, как гадальные карты  - Я гадаю о том, что
было.
     ‚оспоминание первое. џ  сижу на уроке английского. Ђнглийский кабинет -
веселенький,   с   бархатными   зелеными   шторами,   мЯгкими   креслами   и
магнитофонами. Ќаша маленькаЯ - всего семь  человек  - подгруппа. “  каждого
свое  английское  имЯ,  которым  зовет  сухонькаЯ,  с  рюшками  и  сережками
старушка-учительница,  и  которым  насмешливо  -  ќй,  ”редерик, дай  физику
списать!  - обращаемсЯ друг к другу мы. џ знаю английский с детства - с пЯти
лет  со мной занималась  соседка,  жена  профессора тетЯ ‹илЯ, мне  никакого
труда  не составлЯет ответить на  любой вопрос,  выйти  к  доске и  наплести
чего-нибудь на заданную тему, а  если наскучат грамматические "констракшнз",
Я могу  клЯтвенно пообещать выучить все это дома и выпросить разрешение уйти
в дальнее кресло переводить стихотворение ‘тивенсона длЯ английского вечера.
     џ помню, как весело мне, когда на маленькой коричневой доске англичанка
пишет новые  слова, как Я  предвкушаю, что  вот  сейчас  из округлых,  мЯгко
перекатывающихсЯ, но еще  бессмысленных в  своем наборе звуков родЯтсЯ целые
слова, и Я удивлЯюсь: "Ђ  вот, оказываетсЯ,  как  это по-английски!" џ помню
радостное удивление  с  первого  урока  с тетей ‹илей, когда  Я услышала два
первых английских  слова  - "a boy"  - мальчик,  и - "a girl" -  девочка. „о
этого Я была уверена, что если русские слова читать задом наперед, получатсЯ
иностранные, но, повторив несколько раз "a boy" и "a  girl",  сразу забыла о
прежнем  заблуждении,  потому  что  короткое, как  щелчок,  "boy",  как  раз
подходило длЯ мальчишки со двора, а нежное, не поймешь - то ли через "е", то
ли через "е" "girl" - именно  длЯ девочки, в шелковом платьице и  с огромным
бантом.  € Я  ходила  по  двору  и,  счастливаЯ  открытием,  делилась  им  с
подружками и дворниками.
     џ помню  портрет добродушного „иккенса  в  английском кабинете, где все
просто,  все - игра: и  английские имена, и  плавно  льющиесЯ записи ђичарда
„иксона, и  Яркое пЯтно проектора на экране. џ вспоминаю то  чувство веселой
уверенности, с которым Я бралась за любой перевод. "Ђ ну-ка, а вот Я его!" -
так  можно  было  выразить  это чувство,  и  Я знала  наперед, что все равно
переведу хорошо и быстро, и любаЯ контрольнаЯ была развлечением, и никогда Я
не готовилась к ней с той старательностью, с которой учила другие, серьезные
и трудные предметы.
     ‚тораЯ картинка воспоминаний - это как Я сижу на уроке математики.
     Љабинет  математики,  светлый  и  строгий.  Ќа стене висит таинственный
‹обачевский,  глЯдЯщий  с печальным укором: таинственный  оттого,  что  Я  и
близко не могу  представить, что  такое изобретеннаЯ им геометриЯ; укор же в
его взглЯде  чудитсЯ, потому что, слушаЯ,  как говорит  суроваЯ математичка,
ударЯЯ длинной указкой в вершины параллелепипедов, Я ничего не понимаю. џ то
и дело отвлекаюсь, смотрю в окно, как на соседней крыше скалывают лед, потом
спохватываюсь  и возвращаю взглЯд на  доску, где уже много чего поЯвилось, и
начинаю  быстро писать в  тетрадь и, списываЯ, не могу уследить, что  теперь
говорит математичка, все  времЯ хочу догнать ее, и никак не могу, потому что
отвлекаюсь опЯть,  пЯлюсь,  как соседка выпускает из ручки чернила, и  снова
дергаюсь, и снова строчу.
     џ помню это старание успеть, и долгие вечера над задачами дома, и дрожь
в коленках перед контрольной. џ помню  еще и страх перед опросом  на физике,
бормотанье:  "Ќе  менЯ, только не менЯ!", когда крахмальный  манжет  учителЯ
физики повисает над журналом.  џ помню,  что мне все времЯ трудно, и хочетсЯ
отлынивать,  и мучает совесть, и Я все  времЯ борюсь с собой, заставлЯЯ себЯ
заниматьсЯ.
     € теперь, когда Я засыпаю на работе, вЯло пытаЯсь настроить электронный
блок, Я также взываю к своей совести и по-прежнему заставлЯю себЯ  сидеть за
осциллографом и, морща лоб, смотреть на экран, где что-то мигает и скачет. џ
не  могу  понЯть,  что  случилось   с  блоком,  и  волнуюсь,  что  не  успею
отрегулировать  его к  сроку, и, стараЯсь успеть, беспомощно тыкаюсь  во все
точки. € бесплодно просидев полднЯ с наморщенным  лбом, Я устало откидываюсь
к спинке стула и недоумеваю: "ѓосподи! Џочему Я пошла изучать технику, хотЯ,
ухлопав на нее  столько лет, до сих  пор  совершенно бездарна? ‚едь  были же
когда-то  и  легкость и быстрота, с которыми Я  умела  делать что-то другое?
Ѓыло то лихое чувство, что, засучив рукава, Я переведу сейчас самый  сложный
текст, и волнение при этом  тоже  было совсем  другое -  азартное  волнение,
чтобы  перевести  как  можно  лучше.  Ђ  теперь  восьмичасовое   сидение   с
наморщенным лбом  хорошо  если  сведетсЯ  к  случайному  тычку в  схему,  от
которого она все-таки заработает, а, скорее всего подбежит кто-то другой  и,
поколдовав,  сразу укажет  неисправность,  покрутит  здесь, покрутит  там и,
наладив все, унесетсЯ скорей назад к своему осциллографу,  и Я буду только с
завистью  смотреть, как  он копаетсЯ в схеме, ругаЯ запертый транзистор, как
человека.
     €,  гадаЯ,  как  случилось,  что  Я-то стала  тоскующей  поденщицей,  Я
довспоминаюсь до другого, давнего, наполовину забытого теперь гаданиЯ.
     џ  вспомню открытое  окно, свежий  запах майской  ночи,  мелькающие  на
дальнем  шоссе  огоньки  такси,  изредка прогромыхивающие  внизу  грузовики.
Ѓросив одеЯло на  окно, Я сижу на  подоконнике, обхватив коленки руками,  и,
жадно  впитываЯ  разлитую  в  воздухе  свежесть,  смотрю,  как  исчезает  за
поворотом такси,  и  мне тоже хочетсЯ  умчатьсЯ из  этой  маленькой,  уютной
комнатки с до  сих  пор  сидЯщим  на диване плюшевым  мишкой. Њне  хочетсЯ в
широкий,  таинственный и прекрасный взрослый мир. ‚сЯ моЯ детскаЯ жизнь была
безмЯтежна - ласковые руки  родителей - поездки на юг, дача, и веселаЯ школа
-  походы, Љ‚Ќы,  вечера, и  этот постоЯнный праздник, это  легкое порханье,
полное развлечений, уже тЯготит, и Я гадаю, что будет в моей жизни дальше. џ
твердо  убеждена,  что   настоЯщаЯ  жизнь  должна  быть  нелегкой  и  полной
преодолений  -  Я  сужу по  выросшим  в  нужде  и  добившимсЯ  всего  трудом
родителЯм. џ знаю, что пришло мое времЯ выбирать и, гадаЯ, что же выбрать, Я
и не думаю об английском: если  в школе до конца днЯ остаетсЯ  английский, Я
считаю,  что  настоЯщие уроки уже  позади, английский  - развлечение, что-то
вроде  безделушек  в шкафу у  красивой и праздной тети  ‹или. ‚место этого Я
осторожно, затаив дыхание, будто выбрасываЯ одну карту за другой в гадальной
раскладке,  представлЯю по очереди серьезный и  строгий кабинет  математики,
неведомую громаду технического  института, знаменитый факультет, на  который
почти невозможно поступить, и, погодЯ немного, - фильм о физиках, в  котором
мелькает  что-то  на  экранах  осциллографов под  аккомпанемент  стрекочущей
космической  музыки,  а  в  экраны   смотрЯт  женщины  в  белых  халатах   с
внимательными  глазами. €  раскладка  эта хоть и  ведет куда-то  в  туманную
неизвестность, зато волнует труднодостижимостью, и, чтобы воплотить ее, надо
перестать  балбесничать,  совладать  с  физикой,  математикой, взЯть  барьер
поступлениЯ,  и  во  всем   этом  мне  видитсЯ  первое   в  жизни  серьезное
преодоление, а во мне уже наготове бурлЯщие силы и энергиЯ, и Я выбираю ее.
     €  теперь,  вспоминаЯ  то давнее гадание,  Я задумываюсь, подперев щеку
кулаком, почему же так происходит в жизни,  что  мы совсем не умеем ценить в
юности легкость и простоту. Њы прогонЯем мальчиков, с которыми  нам весело и
хорошо, и тЯнемсЯ к непонЯтным, а, потом оказываетсЯ, к чужим. - Ћтчего так?
- гадаю Я, гладЯ корешки стоЯщих над кроватью английских  книжек. Њожет, эта
легкость сливалась так, что и не различить, с той, с нежностью  вспоминаемой
теперь, но так  наскучившей тогда безмЯтежностью  самого  детства? Ѓыло так,
будто в  большой смеющейсЯ группе сверстников Я шла через уютный и нарЯдный,
будто  игрушечный, лесок,  полный бабочек, цветов  и  зверей, и  хотЯ мы все
одинаково резвились, но только ко мне на плечи садились бабочки, и только ко
мне  подходили  все звери. €,  весело смеЯсь,  Я лишь  демонстрировала  чудо
друзьЯм, а когда все  забавы наскучили нам, мы рванулись в  другие, дальние,
настоЯщие леса, и Я без оглЯдки побежала вместе со всеми, забыв  и про своих
зверей, и умчалась в такой лес, где их вовсе не стало, и где уже невозможным
сделалось чудо.  - Ћтчего так случилось? -  думаю Я.  -  Њожет, оттого,  что
слишком уютен и игрушечен  был тот лесок,  и так хотелось поскорее покончить
со всем, что было свЯзано с ним?... Ћттого?...


     ЉостЯ

     ‚ пЯтницу  он  сначала  встречаетсЯ  с отцом. Ћни сидЯт  на  вокзальной
скамейке, в уголке, около союзпечати. „ва кавказца в  больших кепках бросают
в  проходе перевЯзанный ремнЯми баул, ЉостЯ  ютитсЯ,  поджав ноги, и листает
самодельную, в коленкоре, книжицу.
     - Ќет,  это  все не то ты открываешь!  -  нетерпеливо восклицает  отец,
быстро переворачиваЯ страницы. - —итай вот здесь! - резко отгибает он лист и
начинает  Яростно  протирать очки. Љавказцы, потроша тюк,  гортанно  спорЯт;
ЉостЯ, сбиваЯсь, водит глазами по строчкам: читать отцовские стихи почему-то
неловко, как смотреть с мамой и тетей ‹юсей по телевизору на долгий поцелуй,
но отец ждет,  и ЉостЯ бормочет:  "Ќу, чего... хорошо...", и  отец, радостно
улыбаЯсь, захлопывает книгу.
     - ќх, мне бы тему подходЯщую - горы б свернул! ‡автра буду читать новый
цикл, придешь?
     - ‡автра? - мнетсЯ ЉостЯ, и отец внимательно заглЯдывает ему в глаза.
     - ’ы должен понимать, сын, как длЯ менЯ это важно, - сжимает  он Љостин
локоть, пережидаЯ, пока объЯвЯт  о прибытии поезда. - ‡нать, что несмотрЯ ни
на что у менЯ есть ты, иначе ... - шепчет он вздрагивающим голосом. Ќа глаза
его навертываютсЯ слезы, ЉостЯ  болезненно  морщитсЯ,  торопливо  повторЯет:
"Џриду, приду", - и отец все-таки быстро заканчивает: "€наче Я  не  смогу ни
жить,  ни  работать". "Ќу, вот и хорошо!" - с удовлетворением прибавлЯет он,
ЉостЯ  говорит:  "Ђ  удобно?" Ћтец, усмехаЯсь, похлопывает его  по  плечу и,
склонившись к уху, таинственно шепчет: "—то приготовить вкусное, ты скажи! џ
‹Яле передам!" ЉостЯ смущенно мотает головой, отец смеетсЯ: "ќх ты, чудак!",
еще  раз неловко обнимает его за плечи  и,  перешагиваЯ по очереди баул, они
встают и идут на выход.
     Љостины   родители  разошлись,  проживЯ   вместе   двадцать  лет.   Ћни
расходились  трудно,  отец  уходил два  раза:  в первый  -  мама  пригрозила
отравитьсЯ, и он вернулсЯ, во второй - она сама поехала на квартиру, которую
он снЯл,  и привезла назад и его,  и вещи, и они прожили еще полгода,  и все
вроде пошло на лад,  и мама купила путевки в  Љрым, но во времЯ сборов отец,
покраснев и  упрЯмо сжав  губы, вдруг объЯвил,  что не поедет, и  мама  сама
сказала ему: "“ходи!"
     ‚  их  семье  всегда  все  решала  мать,  отец  считалсЯ  человеком  со
странностЯми и  не принималсЯ всерьез. ЉостЯ  помнил, что даже когда  у отца
был  юбилей  и  его  хвалили  на чествовании,  мама, бабушка и  тетки начали
наперебой вспоминать  покойного деда,  профессора, и восхищатьсЯ им, и  этим
будто говорили про  отца: "Ќу,  это что - чепуха, вот  дедушка - это да!", и
отец хмурилсЯ  и  ковырЯлсЯ в тарелке, а  ЉостЯ умолЯюще  смотрел на мать  и
теток, но те никак не понимали.
     ЉостЯ  всегда жалел отца, но не был близок  с ним. Ћтец мог заЯвитьсЯ к
нему  в  комнату, когда там были ребЯта, и  завести  на целый час  никому не
интересный разговор о стихах, которыми всегда  увлекалсЯ. Ѓольше всего ЉостЯ
боЯлсЯ, когда  он приходил  со  своими стихами, и,  читаЯ,  весело вскидывал
глаза, будто спрашивал: "Ќу, что, силен Я, а?"
     Ђ  теперь  отец  все-таки  ушел к такой  же,  как он  сам, любительской
поэтессе - ЉостЯ видел ее - некрасиваЯ,  растрепаннаЯ и восторженнаЯ. “ мамы
отец щеголЯл белыми  рубашками,  теперь  носил  замызганную,  клетчатую.  Ћн
похудел  и словно  состарилсЯ,  но в глазах  - прежние  веселые огонечки,  с
которыми он читал Љостиным приЯтелЯм свои стихи.  ЉостЯ  морщитсЯ, вспомнив,
радуетсЯ на секунду,  что  хорошо, хоть  этого больше нет, но,  устыдившись,
вздыхает, проводив взглЯдом нескладную отцовскую фигуру.
     Џосле встречи с отцом ЉостЯ едет к  маме. Њаму ЉостЯ тоже жалеет. Џосле
ухода  отца она  словно потерЯлась.  "„лЯ  менЯ всегда  всем  была семьЯ,  -
говорила тогда она, лежа на кровати и курЯ сигарету за сигаретой, сидЯщему у
ее  ног на скамеечке Љосте,  -  Я  всегда  только мыла, стирала, готовила, Я
растерЯла всех друзей  -  и что теперь?" - и она с отчаЯньем смотрела в лицо
Љосте.  Џосле ухода отца  мама бросилась  в безумную гонку. Ћна перешерстила
все записные  книжки, обзвонила  всех, с кем когда-то  встречалась,  обежала
всех, кто никуда не уехал, не  умер, и  еще  помнил ее, пригласила  в  гости
всех,  кто пришел, а потом, словно устав, успокоилась и внезапно вышла замуж
за  дважды разведенного  бывшего  однокашника  ѓришу -  ѓригориЯ  Џетровича.
“знав, ЉостЯ удивилсЯ - дЯдЯ ѓриша обычно чинил у них раньше утюги и краны и
смеЯлсЯ над безрукой интеллигенцией, но, понимаЯ, что маме теперь, наверное,
нужно именно замуж, чтобы доказать отцу, всем и себе, что она не неудачница,
на  мамин  вопрос  сказал, что  - да, одобрЯет, и  принужденно  улыбалсЯ  на
маленькой свадьбе, а потом сам  предложил забрать бабушку и  уехать  с ней в
пустующую бабушкину комнату, чтобы дЯдЯ ѓриша  мог выписатьсЯ от бывшей жены
и поселитьсЯ у мамы.
     ЉостЯ стоит на остановке и думает, дома ли дЯдЯ ѓриша,  и хочет,  чтобы
его не было. Ћн  размышлЯет, не купить ли  бумаги длЯ заклейки окна  сейчас,
но, увидев трамвай, откладывает  это дело на  потом и через пЯтнадцать минут
уже поднимаетсЯ по лестнице.
     - ‘ынок!  Ќаконец-то! - радостно протЯгивает к нему руки мама, снимает,
как  с маленького, шарфик  и  шапку и громко  говорит: "Џроходи, мы как  раз
ужинаем!" Џомедлив на пороге, ЉостЯ толкает  дверь, телевизор сразу оглушает
хоккейным  криком: "Џоздно! ‘ирена!",  ѓригорий Џетрович бацает  кулаком  по
коленке и восклицает: "‚идал!" ЉостЯ кивает и подсаживаетсЯ с краю.
     - Ќу, как в институте? - спрашивает, вносЯ тарелку с котлетами, мама.
     -  —то, все учишьсЯ?  - выключив  начавшийсЯ  телеспектакль, перебивает
ѓригорий  Џетрович,  скептически  рассматриваЯ  вышитое на  Љостином свитере
"ADIDAS".
     ЉостЯ быстро съедает котлеты, и они идут с мамой на кухню мыть посуду.
     - ‚иделсЯ  с ним? ‘очинЯет? †ивет  у  нее?  - забрасывает  мама  градом
вопросов. ‚ытираЯ вилку ЉостЯ лаконично отвечает: "Ђга!" и, кивнув за стену,
спрашивает: "Ќе ругаетесь?"
     -  Ќичего, сынок, ничего! ‚от увидишь, все и  у менЯ стабилизируетсЯ, -
бодро  отвечает  мама. - Џослезавтра  решили  пригласить всех родственников.
Џриходи пораньше, часа в два...
     ЉостЯ  хмурит лоб, подыскиваЯ слова, неуверенно начинает: "Њам, знаешь,
может Я...", но мама оборачиваетсЯ и кладет на стол мокрую тарелку.
     - Џриходи,  сынок,  хоть на час, Я договорюсь  с  ‹юсей,  - просительно
глЯдЯ  на Љостю,  настойчиво  повторЯет  она. - Ќадо ж, наконец,  чтоб  хоть
теперь  все  устраивалось. Љто ж кроме тебЯ менЯ  поддержит, приходи!" ЉостЯ
смотрит,  как  мамины мокрые  пальцы,  подрагиваЯ, перебирают  полотенце,  и
соглашаетсЯ.
     Ћн перетирает все вилки и  ножи, смотрит  на часы и хочет идти, но мама
уговаривает  еще немножко побыть  до чаЯ,  звонит тете ‹юсе, спрашивает, как
там бабушка,  просит  посидеть  с ней  еще чуть-чуть, и когда в  полдесЯтого
ЉостЯ, наконец, выходит, магазины уже закрыты, о бумаге  нечего и  думать, и
он успевает только купить в л