кабинете у генерального
директора  заказчики  окончательно  заЯвили,   что  комплекс,  разработанный
отделом,  их  не удовлетворЯет,  до  того днЯ, когда мы с ребЯтами просидели
месЯц  за  расчетами, и  Я объЯвил  на  производственном  совещании, что  не
устранены  фазовые сдвиги в канале  синхронизации,  и тут же потЯнулась рука
математика  Љассикова, и Љассиков, тощий  и  расстроенный,  сказал, отчаЯнно
глЯдЯ  на менЯ, что  он ведь предупреждал …вгениЯ €вановича, - все это времЯ
мы с †еней, оставаЯсь  вдвоем, будто витали в  облаках:  мы часто  ходили до
метро, но ни он, ни Я, ни словом не касались этого самого, хотЯ он знал, что
мы копаем работу его сектора, и знал, что Я знаю, что он знает.  Њы говорили
о  футболе,  о  последней  дурацкой кинокомедии,  чуть  не об инопланетЯнах,
только не об этом.
     ‚се это времЯ он  был, как всегда, весел, деЯтелен, красив, он будто не
понимал, что делаетсЯ,  но Я знал - он понимает. €ногда Я  ловил на себе его
взглЯд  - тревожный,  ищущий, упорный. ’огда  Я  весь  внутренне собиралсЯ и
готовилсЯ к тому, что должно случитьсЯ, что должна перевернутьсЯ всЯ система
наших с ним отношений.
     „ома  Я ничего  не  хотел  рассказывать,  но  ЋлЯ, как всегда, почуЯла,
начала выспрашивать: "Ќу, все равно  ведь расскажешь,  ну  давай  же скорей,
говори!",  и Я,  конечно,  рассказал. џ  сказал,  что  †енЯ,  погнавшись  за
сроками, сознательно отмахнулсЯ от  учета некоторых тонкостей,  свЯзанных  с
возможными фазовым сдвигами  в приборах -  отказалсЯ от  разработки сложного
узла  коррекции и загубил работу всего отдела. "€ что  теперь  будет? - тихо
спросила она. - Њне - выговор, ему,  пожалуй, по  собственному, - также тихо
ответил Я, и она вдруг вздохнула:  - ‘лава богу!  - и, поднЯв на менЯ глаза,
прошептала: - ’ы просто не представлЯешь, как Я рада!"
     €  тут  Я поймал  себЯ  на  том,  что и  в  самом  деле что-то  во  мне
переменилось. ’акой, как раньше, Я бы, конечно, встал и сказал:  - Ќу ладно,
ЋлЯ! - но в этот  раз Я не поднЯл даже  глаза, Я просто сидел молча, и  ЋлЯ,
выжидательно посмотрев на менЯ,  повторила: "Ћчень,  очень рада!",  встала и
вышла, не допив чаЯ. € Я подумал, что вот мне, действительно, уже не хочетсЯ
размышлЯть,  куда он теперь пойдет, и кто  его возьмет, и  что  с ним дальше
будет. џ вдруг испытал чувство радостной легкости, чувство свободы.
     ђаньше всегда на менЯ накатывало. џ вспоминал  нашу большую коммуналку,
две  наши  огромные  комнаты,  соседские  крошечные  комнатухи.  ‚  одну  из
комнатушек  все  времЯ открывалась-закрывалась дверь,  слышалсЯ визг, пьЯные
крики,  в дыму качались силуэты, а  у стены  на  стульЯх, скорчившись,  спал
мальчик. “тром,  когда  пьЯнка, завалившись  кто куда  на кровати и прЯмо на
полу, наконец, засыпала,  мы с мамой подкрадывались  к обшарпанной  двери, Я
будил его, он потихоньку вставал и на цыпочках пробиралсЯ к нам, и жадно ел,
громыхаЯ ложкой по тарелке, сжимаЯ грЯзным кулаком огромный  кусок хлеба. Њы
с  мамой старались  не  смотреть,  как он  ест, мама собиралась,  уходила на
работу, Я раскладывал на письменном столе учебники, две ручки, две тетрадки,
подтаскивал  еще  стул. Њне было стыдно за наши  комнаты,  за  свой огромный
письменный стол,  за то,  что мой  папа - математик, мама  -  переводчица, а
дедушка был профессор, за бархатную бумагу, в которую обернуты мои учебники,
за часы с боем, за все то, что Я любил у нас дома.
     Њожет, этот мой стыд и определил наши с †еней отношениЯ, да еще то, что
в детстве Я был, что называетсЯ  "тоща" - впалаЯ  грудь, тонкаЯ шеЯ, очки. џ
всегда чувствовал в нем легкий оттенок презрениЯ, и не возмущалсЯ, а считал,
что он имеет на это право.
     Ћн  садилсЯ  за стол, и  мы  не начинали  сразу  заниматьсЯ,  а немного
трепались. Ћн рассказывал  про прием,  которому выучилсЯ  от ‚итьки ”уфаева,
фигуры, к  которой Я  не  осмелилсЯ бы и подойти, самого  заЯдлого дворового
хулигана и голубЯтника. †енЯ чувствовал мой трепет и благоговение и старалсЯ
говорить  как можно  будничнее  -  длЯ ‚итьки  он, действительно, был своим.
Џосле  его рассказов мои рассказы типа:  "Ђ  вот  Я  читал  про  один  такой
приемник", -  звучали пресно, и Я  комкал их, и мы начинали заниматьсЯ. …сли
отец  и мачеха  запивали, он неделЯми не ходил в школу - жил  за  городом  у
тетки. џ объЯснЯл  ему пропущенное, он не понимал, Я горЯчилсЯ,  кричал: "„а
ты,  что, вообще?" и  крутил  пальцем  у головы, и  он, разозлившись, бросал
ручку,  по-взрослому ругалсЯ: "„а  иди  ты...",  а  потом  прибавлЯл: "Ћчень
хорошо знаешь, да? Џапа  научил?" €  Я сразу  краснел, хватал  его за рукав,
если он собиралсЯ уходить, и упрашивал остатьсЯ. Ћн оставалсЯ и старалсЯ все
усвоить, потому что его страстное желание вырватьсЯ из той жизни, какой жила
его семьЯ, не сводилось к одним детским грезам. ‡апущенный, часто  голодный,
он  прибегал к нам и, помывшись, поев, сидЯ на  диване в моей чистой рубахе,
спрашивал менЯ: "Ђ твой дед был профессор?  Ђ ему за это и две комнаты дали?
Ђ  сколько он училсЯ?", и Я объЯснЯл ему,  что училсЯ дедушка в университете
на двух факультетах, и †енЯ кивал: "“гу!" с твердой, определенной интонацией
человека,  Ясно видЯщего  перед собой  цель, а потом вытаскивал из  портфелЯ
учебник и дотошно выспрашивал у менЯ непонЯтное.
     ђаньше Я никогда не задумывалсЯ, кем был длЯ него Я, думал только, что,
кто же,  если не Я,  поможет †ене.  Њы с ним всегда обсуждали  его  домашние
дела, потому что мои обсуждать было нечего. Ћн всегда говорил, а Я слушал, а
если  говорил  Я  -  то  о  нем,  и  мысль  о  том,  какой  же  ему  интерес
непосредственно  во мне - тихом  интеллигентном мальчике только  один раз за
всю нашу детскую дружбу пришла ко мне в голову.
     ‚  пЯтом  классе  Я  уже  вовсю  увлекалсЯ  радиотехникой.  џ  перестал
завтракать в школе и копил деньги на  лампы и сопротивлениЯ, а когда об этом
узнала мама и стала давать мне "на железки", Я все равно не завтракал, чтобы
купить еще ферритовые стержни. Љаждое  воскресенье Я ездил на барахолку, мой
стол заваливалсЯ мотками провода, трансформаторами. †урналы "ђадио", стоЯщие
в рЯд, библиотечные радиолюбительские  книги - это был мой  мир,  здесь  длЯ
менЯ  начинали  маЯчить  контуры  новой  схемы  приемника,  потом  Я  сидел,
окутанный паЯльным дымом, не разгибаЯ спины, не мог насмотретьсЯ на  готовое
изделие. €  хотЯ Я бы не променЯл этот свой  мир ни  на какой другой, иногда
мне все-таки казалось,  что настоЯщаЯ жизнь проходит мимо. ’ак было, когда у
менЯ  не  ладилось что-нибудь; отчаЯвшись  битьсЯ, Я  выходил  во двор, а во
дворе играли в футбол. џ вставал в кучке зрителей и смотрел на разгорЯченных
ребЯт, на взметавшуюсЯ под их ногами  пыль, слушал гулкие  удары по мЯчу,  и
тогда вдруг  ужасно хотел  тоже, азартно  крича, бежать по  двору с мЯчом, Я
хотел послать ко всем чертЯм свои неизменные сосредоточенные размышлениЯ над
схемами, Я  хотел  быть  первым среди игроков,  хотел быть ловким и сильным,
хотел жить разгульной дворовой жизнью; если бы в тот момент случилась драка,
Я бы полез все равно кого бить.
     € однажды, когда  игра,  показавшаЯсЯ особенно  хорошей,  кончилась,  и
игроки, переговаривающиесЯ  о чем-то своем,  собрались у  беседки,  Я  вдруг
увидел  среди  них  †еню и, забыв,  что  †енЯ  во дворе  всегда держитсЯ  на
расстоЯнии, что Я, конечно,  компрометирую его кличкой "четырехглазаЯ тоща",
Я вдруг сам  не знаю как расстегнул рубаху, как это было  у игроков, завЯзал
ее  узлом  на животе, и направилсЯ туда, в запретную зону беседки,  к ним; Я
повторЯл про себЯ: "†енька, ты что - тоже играл?" € Я подошел и  спросил,  а
он  не ответил, а  все замолчали и посмотрели на менЯ, а потом ‚итька ”уфаев
сказал: "Њда,  пацан,  мощнаЯ  у тебЯ грудь!" "Љуриным коленом!"  -  пискнул
кто-то из-за его спины, и  все заржали. џ смотрел на †еню, тот молча смотрел
на менЯ,  не отвечаЯ.  џ  развернулсЯ и пошел  прочь,  а  он  не  стал  менЯ
догонЯть.
     џ не пошел домой, дома негде  было плакать - Я пролез в подвальное окно
и плакал там, сидЯ  на чьей-то картошке, один за одним безжалостно обламываЯ
упругие холодные ростки.
     Ђ  вечером отец †ени пришел, как всегда пьЯный, и начал дратьсЯ,  и мой
папа с соседом  дЯдей  ‹ешей  скрутили, заперли его,  дЯдЯ  ‹еша побежал  за
участковым,  а  мама  уложила  †еню  на диван, мазала ему лицо йодом,  из-за
дверей  неслась ругань, и  †енЯ вздрагивал и всхлипывал, а  Я  не подходил к
нему, не в  силах еще  забыть  то, что произошло  во дворе. €  если Я сейчас
думаю, что  ЋлЯ  права,  и  мы, действительно,  никогда  не были  настоЯщими
друзьЯми, то  всегда  раньше, когда  эта мысль приходила мне  в голову, Я, в
конце концов, гнал ее,  говорЯ себе,  что неизвестно каким  бы Я сам стал на
его месте.
     џ  помню, мы  с †еней  в десЯтом классе  сидим,  как  всегда, на  нашем
диване, и  Я говорю:  "„авай  со мной на радиотехнику!" "Ќе  потЯнуть, как Я
училсЯ-то?" - усмехаетсЯ он, и Я, вздохнув, соглашаюсь.  Њой папа работает в
радиотехническом,  Я думаю до вечера  и за ужином говорю папе, что  †енЯ  не
виноват,  что у него не было условий учитьсЯ, как  у  многих и то,  что  ему
заранее заказан вход в институт - ЯвнаЯ несправедливость. € после некоторого
молчаниЯ менЯ поддерживает  мама: "ЏетЯ не  так уж не  прав",  и Я смотрю на
отца, как лицо его морщитсЯ, и  он, в конце концов, соглашаетсЯ позаниматьсЯ
с †еней и подготовить его, но спрашивает: "Ђ не очень ты с ним носишьсЯ?", и
он был первым человеком, сказавшим это, а вторым была ЋлЯ.
     ’о времЯ, наверное, было самым счастливым в моей еще не взрослой жизни:
осень с выездом первого курса на картошку, †енЯ и Я среди отличных ребЯт - Я
рассказываю о последнем приемнике, †енЯ держитсЯ рЯдом, и все совсем  иначе,
чем во дворе, †енЯ смотрит  с уважением,  и когда ребЯта  удивлЯютсЯ  широте
диапазона, подмигивает: мол,  знай наших!  ‡накомство  с веселой темноглазой
Ћлей - именно с ней  хотЯт  подружитьсЯ все  парни - мы  целой ватагой лезем
вечером в какой-то сад за дичками, мои брюки трещат - напоролсЯ на гвоздь, и
ЋлЯ, зажимаЯ рот, хохочет, хохочет.
     € возвращение  в  город:  ЋлЯ  поет какую-то замечательно бессмысленную
песенку,  и все хором  поют припев, а  после  †енЯ басом:  "Ђнджела!", и все
смеютсЯ, а громче всех - ЋлЯ. € первые месЯцы  в городе, вечера  на кафедре,
все непонЯтно, во всем хочетсЯ разобратьсЯ,  и вдруг  -  Ћлина  голова из-за
двери, кивок,  смешок  -  выхожу  -  она  с  компанией  девочек и  ребЯт  из
общежитиЯ, †енЯ с ними,  - зовут  в кино, и мы  все идем, и весело смотреть,
как ЋлЯ прыскает на  кинокомедии, и Я провожаю их до общежитиЯ, и, проводив,
вдыхаЯ сырой осенний воздух, иду домой.
     Ђ потом менЯ совсем затЯгивает кафедра. џ не могу пропустить ни минуты,
делаетсЯ  жутко   от   того,   какой  Я  еще  неуч,  несмотрЯ  на  все   мое
радиолюбительство, а на лекциЯх читают еще только математику и физику, и так
хочетсЯ забежать вперед.
     Ђ однажды ко мне на кафедру заходит ЋлЯ. Ћна бросает  сумку на приборы,
усаживаетсЯ переписывать лекции, а потом предлагает:  "Џойдем в мороженицу!"
Њы идем, и там без всЯких  предисловий ЋлЯ вдруг говорит: "‡наешь, Џетька, у
менЯ должен  быть ребенок!" џ чуть не  падаю со стула, хочу что-то спросить,
но ЋлЯ останавливает: "Ќе спрашивай, ты его не знаешь, он из общаги, это ему
до фени. “жасно  все глупо, -  быстро  говорит она.  -  ‡наешь,  Џетька,  ты
извини, что Я тебе рассказываю, но кому-то мне надо, а девицы сразу разнесут
на все общежитие. Џонимаешь, вот так живешь, как дурочка - куда ветер дунул,
туда  и  понесло,  а  потом вот  что  получаетсЯ. џсно, конечно, что  теперь
делать, да и направление уже есть, только очень как-то тЯжело. —увствую, что
вот сделаю это,  а дальше будет еще хуже -  это как  какой-то рубеж.  Ђ куда
денешьсЯ, не к родителЯм же ехать, они с ума посходЯт, да и старые уже", - и
она  вздыхает, улыбаетсЯ  и говорит, что  вот  она  все же какаЯ болтушка  -
выговорилась, и вроде  легче. €  Я смотрю, как, опустив глаза, она не  может
открыть пудреницу, пальцы  срываютсЯ  с  кнопочки, и  чувствую, что  на менЯ
накатывает, и что Я сейчас сделаю что-то такое. џ  вдруг замечаю,  какаЯ она
сделалась  измученнаЯ,  и  представлЯю,  что вот  она сделает это  и  вообще
перестанет  болтать и смеЯтьсЯ, ее как переедет трамваем, и Я вдруг понимаю,
что и Я не могу, не хочу, чтобы это было.
     - ЋлЯ, - говорю Я страшным шепотом, - не надо ничего делать, выходи  за
менЯ замуж!
     €  после  этих  вырвавшихсЯ неизвестно  откуда слов  с  нами происходЯт
невероЯтные   вещи   -  начинаетсЯ  период  фантастических   превращений.  џ
превращаюсь сначала во вцепившегосЯ в Ћлю мертвой  хваткой бульдога, потом -
во  вдохновенного  вруна,   наговорившего  обомлевшим  родителЯм   о   своем
предполагаемом ребенке, затем во вполне приличную нЯньку. ЋлЯ из беззаботной
хохотушки  превращаетсЯ  сначала  в нервное, издерганное существо,  рыдающее
вечерами  после того, как моЯ  мама напичкивает ее икрой и орехами: "…сли бы
она  только  знала!" Џотом  она делаетсЯ бессонной,  тревожащейсЯ  за каждый
всхлип ‘онечки  мамой, кидаетсЯ все делать сама,  и у  нее  приходитсЯ силой
отнимать половую  трЯпку. Џосле всех этих превращений, когда,  наконец,  все
становитсЯ  на свои места, и мы  с  Ћлей  вечером лежим рЯдом  и,  улыбаЯсь,
вспоминаем  все, что  было,  и  загадываем о том, что  будет, тогда-то ЋлЯ и
начинает со мной первые разговоры о †ене.
     Њы учились  тогда  на  втором  курсе,  и многое уже переменилось. Њы  с
родителЯми получили  квартиру - наши  комнаты  стали  всем тесны. †енЯ  тоже
уехал из старой  коммуналки - он переселилсЯ в общежитие. ‘ первого курса он
занЯлсЯ  общественной работой, стал активистом факультетского бюро, метил  в
институтское.  Ќаш  домашний  †енька,  стал  очень  независимым и  серьезным
мужчиной. Њолчаливый и сосредоточенный,  он  поЯвлЯлсЯ на  собрании  группы,
выходил  к  доске  и   говорил:  "’ак  вот,  ребЯта,  по  поводу  телефонных
звонков..."  Ћн начинал официально скучным тоном, и  всем сразу  становилось
Ясно, что получена инструкциЯ из деканата провести работу, чтобы студенты не
пропускали  лекций,  ссылаЯсь  на   заказанные  междугородные  переговоры  с
родительским домом, и что инструкциЯ есть инструкциЯ, долг  †ени поговорить,
а их - послушать, а  дальше все опЯть  пойдет по-старому. € то, что  говорил
†енЯ,  никак  не  ассоциировалось  именно  с  ним,  он  оставалсЯ  длЯ  всех
нормальным парнем, но за ту официальную строгость, которой он пользовалсЯ во
времЯ  выступлений, и которую  моментально  оставлЯл, спускаЯсь  с  трибуны,
некоторые уважали его, считаЯ, что ‹азарев понимает, что к чему, а другие, в
том числе и моЯ ЋлЯ, его не любили.
     - Ћн проныра,  ты  что не видишь?  - горЯчилась  ЋлЯ,  приподнЯвшись на
локте  и сверкаЯ  в темноте глазищами. -  …му плевать  на  всю  общественную
работу - была бы личнаЯ польза!
     -  Ќаверное, так, - соглашалсЯ Я, - но  мы с тобой не жили так, как он,
нам можно не делать то, что  не хочетсЯ,  а было бы, как у него, неизвестно,
куда бы мы бросились,  чтобы оторватьсЯ  -  вот получил  же  он  через  бюро
общежитие.
     - € ты вот тоже, и тебЯ он использует, - упрЯмо гнула ЋлЯ, - теперь как
экзамены, так тут как тут, а вспомни-ка экономику в прошлом семестре!
     ‚ прошлом семестре, когда  ‘онечка была совсем маленькаЯ,  мы ходили на
лекции  по  очереди, а по экономике  у нас  совсем не было  конспекта,  и  Я
попросил †еню принести перед экзаменом свой  и почитать его вместе с нами. ‚
этот день  ‘онЯ  особенно капризничала, и  в  доме, когда пришел  †енЯ,  был
полный  бедлам: безуспешное укачивание, теплые пеленки, укропнаЯ вода, и тут
еще †енЯ открыл сумку и хлопнул себЯ по лбу - забыл конспект в общежитии. Ћн
не  ушел - вызвалсЯ помочь, но ЋлЯ  его зло  шуганула, а потом вдруг  быстро
влезла к нему в сумку, порылась, вытащила тетрадку и издала  победное "‚от!"
†енЯ сказал, что  от этих экзаменов  скоро  совсем свихнетсЯ,  и мы  кое-как
занимались, а когда он ушел, ЋлЯ  спросила:  "’ы что,  ничего  не понЯл?" "Ђ
что?"   -  удивилсЯ  Я.  "Ќарочно  же  припрЯтал,  увидел,  как  у  нас  тут
позанимаешьсЯ - не то, что одному в читалке!" € Я обозвал ее фантазеркой, но
она  упорно  вспоминала это при каждом  удобном случае типа: "†енЯ  обещал и
забыл", и грозилась мне неведомыми бедами от †ени: "‚от  ты еще увидишь, вот
посмотришь!"
     џ не хотел ничего  видеть и  никуда смотреть. Ћн, действительно, иногда
подводил  менЯ хотЯ бы и на кафедре,  куда тоже устроилсЯ на пЯтом курсе. ‚о
времЯ авралов, когда надо было в конце квартала  писать отчет или доканывать
прибор,  вдруг приезжала какаЯ-нибудь делегациЯ  или устраивалсЯ праздничный
вечер, и  все  это  не могло обойтись  без  †ени, и  Я сидел  вечерами один,
дергаЯсь, что там дома, если болела ‘онечка, но Я всегда помнил, что работой
в бюро  держитсЯ  его  дефицитное и длЯ иногородних  общежитие, а в случае с
конспектом,  даже  если  ЋлЯ  и  была  права,  Я  знал -  кому-кому,  а  ему
действительно  жизненно  нужна была  стипендиЯ, он,  действительно,  не  мог
заваливать, как могли, на худой конец, мы  - нам, семейным, ее все  равно бы
потом дали, да и не оставили бы нас родители.
     € потом, теперь этого уже нет,  а  тогда  мне было не  то что не важно,
какой †енЯ человек, но Я просто подходил к нему совсем с иной  меркой, чем к
другим людЯм.  ЌесмотрЯ на все  то, что Я о нем тогда уже  знал, он был  мой
человек,  как ЋлЯ с ‘оней, как родители. Ћн  был не  просто высокий парень с
серебристыми  волосами  и  твердым  подбородком,   за  его  спиной  прЯталсЯ
испуганный  до  полусмерти мальчишка, и  было распиравшее  мне грудь чувство
жалости  и  бессильной злобы. ‡а  его  спиной был черный зимний вечер,  свет
фонарЯ, косо летЯщие хлопьЯ снега, два мальчика - он и Я, присевшие  рЯдом в
сугроб,  горЯщие  щеки,  сбитые  шапки,  растерзанные  шарфы,  пресный  вкус
зачерпнутого пригоршней снега, удивленные глаза  одного,  таинственный шепот
другого. —то он говорил мне тогда, теперь Я уже не помню, да и не это важно.
‘ †еней был свЯзан целый мир, невозвратный и прекрасный, и никакие мелочи не
могли затушевать его, заслонить, испортить.
     „а и  вообще, от всех этих  рассуждений, кто  что да почему сказал  или
сделал, кто  какой человек, кто как к кому  относитсЯ, от всего  этого Я был
далек, Я был равнодушен к таким вещам, как и к художественной литературе. ‚о
всем  этом  очень  любила  разбиратьсЯ  ЋлЯ,  а  у менЯ  всегда была  только
радиотехника,  и пока  Я  думал  о  случайных  процессах,  мир  казалсЯ  мне
гармоничным и стройным, и ничего в нем не могло быть непоправимо плохого.
     € когда  на распределении  †енЯ перешел мне дорогу с  аспирантурой,  Я,
конечно, расстроилсЯ, но больше оттого,  что расстроитсЯ ЋлЯ; оттого, что не
будет относительной  свободы со  временем, а ЋлЯ  ждала второго  малыша.  џ,
действительно, хотел, как и говорил †ене накануне распределениЯ, посмотреть,
как  работают в больших институтах и как делают  настоЯщие вещи - на кафедре
все  было  все-таки  уже  такое  знакомое  и  как  будто  кукольное.  Ќо  от
аспирантуры  сам Я, конечно бы,  не отказалсЯ, мне интересно было  закончить
тему. Ќо перед распределением ко мне подошел мой руководитель доцент ‘мирнов
и,  заикаЯсь, как  всегда  при  волнении,  сказал: "Џ-пивоваровский  обалдуй
п-попал в милицию за хулиганство, а твой п-прохвост его покрыл на бюро. …сли
оставЯт его, Я  уволюсь". Џивоваров был наш профессор,  обалдуй -  его  сын,
обучающийсЯ  на  первом курсе, а прохвост -  †енЯ, - ‘мирнов его не любил. €
все  случилось  так,  как  говорил  ‘мирнов, только  он  не  уволилсЯ.  "‚се
рассчитал, примазалсЯ на пЯтом курсе!" - кричала ЋлЯ. - „а после этого, да Я
бы!"  Ѓольше всего ее  выводило из себЯ, что на распределении ко мне подошел
Џивоваров, и, сочувственно хлопаЯ по  плечу, сказал, что, конечно, понимает,
что  Я в  равной степени с  ‹азаревым занималсЯ этой темой,  но оставить они
могут  одного,  а  ‹азарев  -  общественник. "‚  равной  степени!  - стучала
кулачком ЋлЯ. - ќто ж в лицо надо было плюнуть!"
     Ќо еще возмутительнее с ее точки зрениЯ было то, что †енЯ стоЯл рЯдом и
не возражал, не отмахивалсЯ, а только вежливо улыбалсЯ.  Ћна не слышала еще,
как он сказал мне с улыбкой, когда отошел Џивоваров: "’ебе ведь до лампы всЯ
эта  аспирантура,  да, Џетька?  ‘ам  же  говорил!" €  все  же,  когда  после
распределениЯ мы с ребЯтами пошли в шашлычную, и там он страстно кричал  мне
в ухо: "Џетька, мне  аспирантура позарез,  женюсь на ’ане Ѓеликовой, она  на
первом  курсе  еще,  папашу  с  мамашей  не  уломать,  а  буду   аспирант  -
расколютсЯ!",  тогда  Я  все  понЯл.  џ  знал  проректора  Ѓеликова,  с  его
дифирамбами ученым, которые  он расточал  по любому поводу на  лекциЯх, и  Я
обрадовалсЯ, Я  понЯл,  что  †ене, на самом деле, стыдно  и неудобно  передо
мной,  но  Я  также  помнил,  как  и  сам  тогда  вцепилсЯ  в  Ћлю,  готовый
использовать все; Я налил нам обоим еще вина, и поздравил его, и сказал, что
мне, действительно, плевать на аспирантуру, Я даже  рад, что  так вышло, что
отказатьсЯ самому у менЯ  бы  не хватило духу. € все  было прекрасно, только
стучал кулачок  Ћли,  и  дробь  ее кулачка  подвела черту под периодом нашей
жизни,  когда моЯ душа была  еще открыта  †ене, после этого все у  нас пошло
вкривь и вкось.
     „ействительно, распределившись в Ќ€€, Я, в общем,  был доволен - обидно
было не  видеть  ничего,  кроме кафедры,  и все же  сердце щемило, Я отдавал
тему, которой занималсЯ уже три года,  в чужие, пусть в †енины, но все же  в
другие  руки. “тешением  было то, что, общаЯсь с  †еней,  Я все-таки буду  в
курсе, и  что у †ени хорошаЯ хватка -  чувствуЯ, что это  действительно  ему
надо, он будет как следует  работать. ‘ейчас Я  понимаю,  Я уговаривал себЯ,
потому  что  беспокоилсЯ,  сомневалсЯ,  вспоминаЯ,  как,  запустив  в  схеме
пустЯковый  усилитель, †енЯ радовалсЯ: "Ђй да Я! ‘идишь ты тут, Џетька,  три
года,  а  Я вот  пришел  и запустил!"  Њало-мальски разобравшись, он  спешил
верить в то, что ему уже ведомо абсолютно все. € когда  случилось то, чего Я
опасалсЯ  - мы работали вместе последние дни перед  дипломом, и в статистике
вдруг начал поЯвлЯтьсЯ незапланированный выброс - это ставило под сомнение и
предыдущие  результаты и, вообще, диплом, и †енЯ сказал: "Ќет этого выброса,
нет, Ясно? Љто  будет проверЯть?", тогда мне стало по-настоЯщему нехорошо, Я
сказал:  "…сть выброс,  †енЯ, есть!", а  он твердо повторил:  "“ менЯ нет!",
собрал бумаги, ушел и больше не  поЯвлЯлсЯ до защиты. џ разбиралсЯ,  в схеме
оказалсЯ незначительный сбой, пришлось кое-что переделать, в дипломе у  менЯ
было так, у †ени - иначе; никто, действительно, не проверЯл, но нехорошо мне
было  не от  свалившейсЯ вдруг нервотрепки, нехорошо  мне было  оттого,  что
понЯл,  что,  действительно, делаю  в  жизни  что-то  неправильно.  Љогда  в
последний  раз Я  выключил свою установку, это было  похоже на  то,  как  мы
отдавали в  первый раз  в Ясли  ‘оню, она плакала, а мы бежали, как воры, но
там можно было  себЯ  уговаривать, что иначе  нельзЯ и, в конце концов,  она
привыкнет. ‡десь уговаривать себЯ больше  было нечем:  в †енины,  теперь уже
определенно ненадежные руки, переходило мое  детище, должно было  пострадать
дело,  которое не пострадало бы, занимайсЯ им Я. € Я  переживал  тогда очень
долго. џ  начал понимать, что все эти "кто чего  и почему сказал" тоже очень
важны,  что,  не понимаЯ  в  них, и ставЯ  в вершину  всего  радиотехнику, Я
загубил именно радиотехнику. џ  мучилсЯ оттого,  что  почувствовал, что есть
вещи, в  которых Я так,  наверное, ничего никогда не пойму,  Я взЯлсЯ читать
"‚ойну  и мир", но  не дочитал и до середины, потому что родилсЯ Џетька, а в
Ќ€€, где  Я начал работать,  тематика оказалась, действительно, интереснее и
шире. †енЯ же совершенно скрылсЯ с нашего горизонта.
     Ђ  через  двенадцать  лет,  когда  ‘онька  и  Џетька выросли  в больших
человечков, когда Я сделалсЯ начальником отдела, когда от этих моих сомнений
не осталось даже осадка, когда все  забылось настолько,  что  имЯ †ени опЯть
подкралось ко мне и, вспоминаЯ былое,  Я стал подумывать, что интересно было
бы  его повидать, узнать, как он и что, тогда-то всЯ эта историЯ сделала еще
один круг.
     Ќа этот раз все началось с твердо сжатых губ Ћли и с поЯвившегосЯ из-за
двери  такого  знакомого, постаревшего лица - серебристые волосы  на  висках
стали  седыми.   ‚се  началось  с  его  рассказа  -  он  был  откровенен  до
беспощадности. „иссертацию прокатили на черных шарах, и поделом - не хватило
усердиЯ  да  и  ума  дотЯнуть  до  уровнЯ.  Џапа-Ѓеликов  -  на  него сильно
рассчитывал - оказалсЯ  правильный старик: твердо заЯвил -  все  должно быть
честно. Џлюнул на все, на  кафедре без денег сидеть не собиралсЯ, если уж не
диссертациЯ,  то  что-нибудь  из  рЯда вон, знакомые из комитета устроили на
научное  судно. ЏроболталсЯ  три года в море,  пока не засекли  с валютой на
таможне - надо было платить за строительный кооператив - шуму  особенного не
поднимали, но списали. Џотом  работал в такси  и в авторемонте,  деньги были
тоже  не  те, оглЯделсЯ -  ни  статуса, ни жены - ’аню  Ѓеликовы сманили, ни
путевой  работы. Џодумал: вот, просуетилсЯ, все  старалсЯ скорее и больше, а
надо было потихоньку,  как муравей -  само  бы пришло.  ‘квозь сарказм в его
речах прорывалась боль. ‘лушаЯ его, Я думал о том, что хорошее, что Я всегда
пыталсЯ сделать  длЯ него и старалсЯ думать о  нем, не должно  пропасть  зрЯ
даже  и по  законам сохранениЯ:  его,  наверное,  просто не накопилось  еще,
сколько надо, а когда накопитсЯ, тогда и произойдет качественный скачок. € Я
устроил  его к  себе в отдел, ходил с его трудовой книжкой и давал гарантии,
оправдываЯсь,  говорил  Ћле,  что он  начал  хорошо работать, и  видел  лишь
Яростную обозленность в ее глазах.
     € опЯть ЋлЯ оказалась  права - став председателем  профбюро, он  сильно
поддержал  оппозицию  несогласных с  распределением  премиального  фонда.  џ
распределЯл  эти приличные деньги всегда почти между одними и теми же, теми,
кто действительно хорошо работал:  при  нашей уравниловке  это  единственный
способ поощрить ребЯт, на которых все держитсЯ.
     ЋппозициЯ,  в  основном,  состоЯла из постоЯнных  обитателей курилки  и
заварщиков  чаЯ; присутствие †ени, тоже получающего из фонда,  придавало  ей
вес.  Ћн нисколько не  скрывал  своей причастности, сам приходил  ко  мне  в
кабинет  и, разводЯ  руками,  говорил:  "—то  ж, Џетька,  народ  требует  по
справедливости,  а то любимчики  у тебЯ - хоть  вот  Я,  например!"  "Ќарод"
написал   бумагу,   спустили  комиссию,  †еню  заметили  и  назначили   моим
заместителем. € тогда мне стало очень трудно работать: на всех совещаниЯх на
мои  доводы звучали  контрдоводы †ени, не всегда  по-серьезному  обдуманные,
часто взЯтые  с потолка, но  длЯ непосвЯщенных вроде бы убедительные.  € при
этом он  всегда  догонЯл  менЯ, когда  мы шли с работы  и болтал,  как будто
стычек в кабинете не было и в помине.
     €  вот  теперь  он понЯл,  что  опЯть сорвалсЯ  и  поспешил  - поспешил
выполнить задание раньше  всех,  выглЯдеть самым  достойным руководителем  в
вот-вот  сорвущем  сроки  отделе,   поспешил   отмахнутьсЯ   от  технических
сложностей, которые ему не хотелось замечать, и теперь он придет ко мне, и Я
не знаю,  что он будет говорить, но знаю только, что не хочу больше думать о
нем, не хочу знать, что с ним дальше будет.
     € он приходит, и  Я  не  знаю, какое у него  лицо, Я смотрю  на обои, в
окно,  только  не  на него. ЋлЯ затаилась в кухне,  слушает. Ћн говорит,  он
просит поверить ему еще один, последний раз, он несет какую-то чушь, что мог
бы сойтись с  ’аней, что  у них все-таки ребенок, а теперь все снова летит к
черту. џ знаю,  ’анЯ давно замужем, Я морщусь,  слушаю дальше. Ћн предлагает
мне взЯть вину на  себЯ, Якобы это  было мое распорЯжение не учитывать фазы:
"‘  тобой  же  ничего  не сделают,  ты -  фигура,  удивЯтсЯ  и  пожурЯт!"  џ
выслушиваю  до  конца и твердо говорю: "Ќет!" "Ќет? - восклицает он.  - Ќет?
Џетька,  да ты вспомни,  как мы с тобой..." € тут  из  кухни вылетает ЋлЯ  и
кричит:  "‚се тебе  уже сказали!" "Ђх,  вот  почему!  -  усмехаетсЯ  †енЯ. -
‡начит, тебе, наконец, поведали тайну?" € будто видЯ себЯ со стороны, Я, как
автомат, выбрасываю кулак в направлении его уха, кажетсЯ, его задеваю, но он
лишь изумленно на менЯ смотрит.  ЋлЯ идет в  коридор, открывает ему дверь на
лестницу, он разворачиваетсЯ, дверь захлопываетсЯ, и мы остаемсЯ.
     Љогда вваливаютсЯ с лыжами ‘онЯ и ЏетЯ, мы еще не успеваем  заговорить,
Я смотрю на ‘оню, ЋлЯ - на менЯ, и Я быстро отвожу глаза. "Ќу, погода-блеск,
киснете тут!" - кричит ‘онЯ.
     Ђ  ночью ЋлЯ  шепчет мне, что всегда мучилась, знаю Я  или нет,  хотела
заговорить,  и не  могла,  ждала,  что  Я сам заговорю  об этом,  готовилась
отвечать,  а Я все не спрашивал. …е голос дрожит, как тогда, много лет назад
в мороженице, и мне также ее жалко. џ говорю ей, что Я всегда предчувствовал
ее испуганный взглЯд и вспоминал, как дрожали у нее тогда пальцы. џ обнимаю,
успокаиваю ее, обещаю, что он никогда больше не поЯвитсЯ в нашей  жизни, она
бормочет, что  он нам  хуже, чем  никто, и  ничто не  может это  изменить. џ
киваю, соглашаюсь, но она  недоверчиво  вглЯдываетсЯ в темноте в мои  глаза,
засыпает нескоро и тревожно стонет во сне.
     ‘трах

     ‚ двадцать пЯть его мучили  мысли не о смерти, не  о том, как  это  все
вокруг останетсЯ,  а он не будет жить.  ’акие думы томили его, когда он  был
мальчиком  с тонкой шеей и обгрызанными ногтЯми.  ’огда он плохо спал,  ни с
кем не разговаривал и часто плакал, а мама ходила с ним к невропатологу.
     Ђ  началось  все  с  поездки  к  дЯде  ‘ереже  в  деревню. Ћни  с мамой
отправились туда на  август,  и  это  было  чудесное времЯ,  но незадолго до
отъезда, когда он предвкушал уже встречу  со школьными ребЯтами, в маленьком
домике напротив умерла  старушка. Ћна долго болела, и в последнее  времЯ уже
не вставала,  а  до  этого  изредка  поЯвлЯлась  на  завалинке.  Ћна сидела,
сморщившись, укутавшись в  платок,  и  ее  пергаментное  лицо  противоречило
жаркому солнцу, зелени деревьев и радости мальчишеской жизни.
     Ћднажды  вечером  дЯдЯ  сказал:  "Џетровна-то  совсем  плоха...  Њожет,
сегоднЯ и кончитсЯ". Њальчику стало не по себе, и он долго не мог заснуть, а
кровать  его  была у окна, и, просыпаЯсь  ночью, он  видел огонек  в  окошке
соседнего дома. ‚споминаЯ страшное лицо Џетровны, похожее на обтЯнутую кожей
маску  он  думал, что  сейчас, совсем рЯдом с ним, в этом доме не спЯт - там
умирает  человек, Џетровна, и  он это знает, и все знают,  и ничего не могут
сделать. € ему был страшно.
     Џотом это поутихло, забылось, он улыбалсЯ, вспоминаЯ те страшные ночные
часы, но  не  был  спокоен  до конца, словно что-то в  нем осталось  от того
мальчика, кутавшегосЯ в одеЯло и  старавшегосЯ не смотреть на желтое окошко.
Ћн  вспоминал и  следующую  ночь, когда  все было кончено, и у  двери стоЯла
крышка гроба. ’огда он спрашивал, зачем это; дЯдЯ отвечал, что таков обычай.
€ ему снова  было страшно, на этот раз -  оттого,  что  эту  крышку спокойно
выставили  на улицу, знаЯ, что  ее никто не украдет,  и что все  так  Ясно и
неизбежно. Ћн не мог  определить это словами, но страдал и мучилсЯ, а  когда
они уезжали, забыл уже и про купаниЯ и про лес.
     ќти воспоминаниЯ приходили  все  реже. Ќо  когда он стал постарше,  они
навлекли новые мысли.
     ‚ кино показывали героев, которые ничего не боЯлись. Ћни умирали, гордо
отвечаЯ  врагу  перед  смертью.  Ѓесстрашные  разведчики выходили  навстречу
засаде,  стрелЯли из-за  дерева в вооруженного врага, оставаЯсь  неуЯзвимыми
длЯ пуль, каждаЯ  из которых  несла смерть. ‘мерть была  той  же,  что  и  у
старушки за желтым  окном, но они  не боЯлись  ее. Ђ он? Ћн  мог  дратьсЯ  с
мальчишками и  не плакать, получаЯ фонарь под  глаз,  но ведь  это же совсем
другое... € он однажды попробовал свои силы,  на спор спрыгиваЯ с грузовика,
когда их класс возили  в колхоз убирать морковку. ‚о  второй раз он опЯть же
на спор прошел по узкой стенке между крышами домов. Ѓыло  страшно,  хотелось
сесть на  корточки,  ухватитьсЯ за  стенку  руками, и, закрыв  глаза, ждать,
когда кто-нибудь придет и снимет его  оттуда, а  потом даст хороший нагонЯй.
Ќо  на  него  смотрели  ребЯта,  и  он прошел туда, потом -  обратно, сердце
колотилось, но было приЯтно вразвалку подойти к зрителЯм и  махнуть рукой на
восхищенное: "Ќу, ‚алька, ты даешь!"
     Џотом  прошло и  это. Ћн  вырос,  стал работать,  женилсЯ.  Ћни с женой
любили  друг  друга, жизнь была  радостна,  хороша,  и  все-таки  от прежних
детских страхов  и попыток  пересилить  себЯ осталась неЯснаЯ,  неосознаннаЯ
тревога. Ћн вспоминал,  как  боЯлсЯ  желтого окошка,  и как  доказывал,  что
ничего  не боитсЯ, шагаЯ по крыше, на  самом деле, ужасно  боЯсь. ’еперь его
страшило, что в обыденной жизненной суете он так никогда и не узнает, на что
же он способен, и скорее всего, ему так и не удастсЯ совершить поступок, что
перебросил  бы его  с одного полюса на другой - оттуда, где смерть страшна и
неизбежна, туда, где не боЯтсЯ смерти, а жизнью распорЯжаютсЯ сами.
     ќта  тревога  накатывала редко,  больше его волновали  заботы  о жене -
тоненькой  девочке  с темными  кудрЯшками:  он  помогал  ей  чертить, делать
курсовые проекты. Ћн любил навещать с женой друзей, у которых был сынишка, и
мечтал о  своих будущих детЯх. …му нравилась размереннаЯ семейнаЯ  жизнь,  в
которой каждый  вечер - хоть и похож на предыдущий, но спокойный, надежный и
счастливый.
     ’о утро был  субботним. Ћно  началось непривычно  тихо и поздно -  жена
уехала на неделю к родителЯм, и он проснулсЯ один, раздумываЯ, который может
быть час, и  надо ли  ему  подниматьсЯ.  •орошо было  немного  повалЯтьсЯ  в
постели,  знаЯ, что никуда не надо идти, но потом он вспомнил, что пойти все
же придетсЯ в булочную за хлебом.
     “тро оказалось солнечное и обещало приЯтный и теплый день.
     Ћн шел, помахиваЯ сумкой,  высчитываЯ, через сколько дней приедет жена,
и  думал,  что надо  убрать в  квартире к  ее  приезду. Ќавстречу  проходили
женщины с сумками, полными продуктов, спешили мальчишки с бидонами молока, и
медленно  ступали  мужчины с картошкой  в  больших  пакетах. „вери магазинов
скрипели  и  хлопали,  поминутно  открываЯсь,  показываЯ  большие очереди  и
торопливых продавщиц.
     ЃулочнаЯ  уже поЯвилась за углом.  Ћставалось пройти только  один  дом,
пересечь улицу, и он  был бы в булочной и купил бы хлеб, пройди  он минутами
раньше мимо сберкассы в этом единственном, оставшемсЯ до булочной доме.
     ‚переди шла женщина с большим целлофановым мешком,  на вершине которого
угрожающе клонилсЯ пакет с молоком. Ћн смотрел на пакет и все думал, как  бы
сказать женщине,  что она сейчас разольет молоко, но так  и  не успел: пакет
шлепнулсЯ  на  асфальт.  †енщина  охнула,  стараЯсь  подхватить  мешок,   но
рассыпала  еще  и Яблоки.  Ћна  начала собирать их,  бросаЯсь  от  одного  к
другому,  а  молочнаЯ  лужа  разливалась  все  шире  и  шире.   Ћдно  Яблоко
подкатилось ближе  к  нему,  и  он  нагнулсЯ, чтобы подобрать его,  но вдруг
увидел, как из двери, на которой висела вывеска, выскочили двое.
     Ѓыло что-то неестественное в их быстроте, и в руке у первого он отметил
не  то игрушку,  не то  пистолет.  „ругой тащил  сумку,  и  они бежали в его
сторону, отпихнув застывшую на их пути женщину. Ђ из сберкассы вдруг понессЯ
крик, но в этом крике он ничего не понЯл, машинально нагибаЯсь за Яблоком, к
которому  бежал  человек  с  пистолетом.  ироконосые ботинки  оскорбительно
уверенно и быстро растоптали молочную  лужу и приближались, грозЯ расплющить
и Ярко-розовое блестЯщее  Яблоко. …го возмутила эта  уверенность, потому что
сам он так и не решилсЯ сказать женщине, что пакет ее упадет. Ќо ботинок уже
навис  над  красивым  Яблоком, он не выдержал, толкнул бегущего человека,  и
Яблоко  осталось  цело. Ќа  мгновение он  успокоилсЯ, но  когда  выпрЯмилсЯ,
увидел  очень  близко  остервенелое лицо,  которое наплывало узкими  губами,
скривившись  в  крике,  а круглое  дуло почти  упиралось  в грудь.  Ћн четко
вспомнил узкую кирпичную стенку между  крышами домов.  Љак тогда  захотелось
исчезнуть,  растворитьсЯ, не  видеть, но  нельзЯ было  отступить и надо было
сделать  еще шаг. € он сделал  его, изловчившись, стараЯсь  схватить твердую
сталь, и в эти мгновениЯ борьбы страх пропал, вместо него поднЯлось Яростное
торжество,  он изо  всех сил  отталкивал  руку  с  пистолетом, а  в душе был
ликование,  что страха нет,  и еще  - сводЯщаЯ скулы ненависть к  этим узким
губам, а еще через секунду  дуло выскользнуло из  пальцев, в  ушах зазвенело
предчувствие, но грудь обожгло и дышать стало нечем. Ћн упал, сжимаЯ в руках
пакет длЯ хлеба, больше  всего на свете желаЯ все  повторить и схватитьсЯ за
дуло иначе. € опЯть не страх, а лишь сожаление мучило его. € еще была боль в
груди и тоска по кудрЯвой девочке,  но  над всем этим - досада,  что он  так
неловко   схватилсЯ  за  дуло.  Љогда  приехала  "‘кораЯ  помощь",  женщина,
рассыпавшаЯ  Яблоки,  плача  говорила, что  ничего  бы  с  ним не случилось,
останьсЯ он на месте. Ђ он об этом не успел подумать.

     „ачный рассказ

     - ђегина Џавловна! - кричит со своего крыльца „арьЯ ”едоровна. - €дите,
дам семЯн! ѓоворЯт, не цветы, а заглЯденье - беленькие да розовые!
     - Љак называютсЯ? - выходит на террасу ђегина Џавловна и вздергивает на
лоб проволочные очки.
     -  Ђ кто их знает? -  отмахиваетсЯ „арьЯ ”едоровна. - Њне ‘ыромЯтниковы
дали, идите, вдоль канавы посеете!
     -  Ќет!  -  качает  головой  ђегина Џавловна.  - ‚доль  канавы  у  менЯ
запланирован дельфиниум.
     €, скрывшись на веранде, она ворчит:  "€ что за охота ходить по дачам и
собирать у всех все подрЯд! ’ерпеть не могу такой манеры!"
     ђегина Џавловна в прошлом  - учительница  географии, „арьЯ ”едоровна  -
слесарь шестого  разрЯда,  а  теперь они обе  пенсионерки  и садоводы.  —уть
забрезжит рассвет,  они  уже  открывают парники.  “ „арьи  ”едоровны  огород
разбит по давним деревенским воспоминаниЯм:  половина  его занЯта картошкой,
высокие грЯдки капусты в четыре рЯда, Яблони, горох - все чин чином, и между
грЯдками  кое-где  длЯ забавы -  цветы.  € сама  „арьЯ  ”едоровна под  стать
огороду - плотнаЯ, крепкаЯ: ее белый платочек мелькнет то в палисаднике, то,
глЯдишь,  уже у  соседского  колодца.  „арьЯ  ”едоровна  любит  походить  по
соседЯм,  посмотреть,  что  и  как  у  кого  делаетсЯ,  кто  чем  боретсЯ  с
долгоносиком и с мучнистой росой, напавшей на смородину.
     “ ђегины  Џавловны принципиально  иной  подход. Ќа веранде у  нее стоит
стол,  весь  заваленный  садоводческой  литературой,  и вечером, покончив  с
прополкой  и   поливом,  ђегина   Џавловна  зажигает   керосиновую  лампу  и
усаживаетсЯ конспектировать. Ћна всю жизнь живет  в городе, зато  из  книжек
теперь  очень  хорошо знает,  как мульчировать малину  и когда подкармливать
почву суперфосфатом. ‘адик у ђегины Џавловны маленький, зато  повсюду цветы,
и есть такие диковинные растениЯ, как актинидиЯ и лимонник.
     ‚заимоотношениЯ двух садоводов - не  простые. Ќе успеет „арьЯ ”едоровна
заметить  плывущую  над  вишенными зарослЯми в  сопровождении лЯзганьЯ колес
панаму, она сразу  смекает,  в  чем  тут дело, хватает ведро и задами, будто
ненароком,  выходит на  дорогу.  ’ам  уже, склонившись,  собирает что-то  на
тележку ђегина Џавловна.
     Ћх, навоз-то какой хороший!  - удивленно  протЯнет  „арьЯ  ”едоровна. -
‚идно стадо только прошло! € все-то вы, Џална, примечаете!
     -   ’ак  и   вы,  Я   вижу,   тоже   не  зевали!   -   поджимает   губы
первооткрывательница.
     -  „а  уж  где  мне  - проходила  мимо...  -  смиренно  отвечает  „арьЯ
”едоровна, ловко орудуЯ совком. - € вот, пожалуйста, нате вам!
     ђегина Џавловна хмыкает, губы  ее превращаютсЯ  в  ниточку, но коровьих
лепешек много, соседки доверху наполнЯют и ведро, и  тележку, и идут  назад,
уже мирно беседуЯ.
     -  “добрЯют малину ранней  осенью,  -  разъЯснЯет  ђегина  Џавловна.  -
Њолодые же побеги укреплЯют кольЯми и обвЯзывают шпагатом.
     „арьЯ   ”едоровна   помалкивает,   слушаЯ    такую   премудрость,   но,
приблизившись  к  соседкиному  огороду,  вдруг  задерживаетсЯ  и ронЯет:  "Ђ
малины-то  у вас, Џална,  нынче  немного... ой,  да совсем даже немного... “
менЯ, конечно, тоже не густо, но шесть литров все ж таки наварила!" ‚ глазах
ее лукавинка:  "‚от, мол, мы и без книжек всЯких урожаи собираем!", и ђегина
Џавловна, громыхаЯ телегой, сворачивает к себе и на веранде  бурчит: "„а где
уж там шесть - трех от силы не будет!  Џодумать  только, до чего хвастливаЯ,
завистливаЯ женщина!"
     Џо пЯтницам  они обе моют полы и ставЯт на  скатерти  вазы с цветами. ‚
этот день у них не  споритсЯ работа, они то и дело  выходЯт на дорогу - ждут
своих.  Џрикрывшись ладонЯми  от  последних  Ярких  лучей укатывающегосЯ  за
болото  солнца,  они  наперебой  доказывают  друг  другу,  что  дети  у  них
чрезвычайно  занЯтые -  у „арьи ”едоровны сын  - врач, а  у ђегины  Џавловны
дочка - концертмейстер.
     ‚друг из-за поворота показываетсЯ  светло-голубой  "‡апорожец", и „арьЯ