‚ладимир Ќабоков. „рака

Ћцените этот текст:
‚ладимир Ќабоков. „рака

---------------------------------------------------------------
     ‚первые рассказ был опубликован в газете "ђуль" (Ѓерлин)
26 сентЯбрЯ 1925 г.
     Spellcheck Ђртем €ванов
---------------------------------------------------------------



1

     Џо утрам, если солнце приглашало менЯ, Я  ездил  за  город
купатьсЯ.  “  конечной  остановки  трамваЯ,  на зеленой скамье,
проводники -- коренастые, в огромных тупых сапогах -- отдыхали,
вкусно покуриваЯ,  и  потирали  изредка  тЯжелые,  пропахнувшие
металлом  руки,  глЯдЯ, как рЯдом, вдоль самых рельс, человек в
мокром фартуке поливает цветущий шиповник, как вода  серебрЯным
гибким веером хлещет из блестЯщей кишки, то летаЯ на солнце, то
наклонЯЯсь плавно над трепещущими кустами. џ проходил мимо них,
зажав под мышкой свернутое полотенце, быстрым шагом направлЯлсЯ
к   опушке   леса;   там   частые   и   тонкие   стволы  сосен,
шероховато-бурые внизу, телесного цвета повыше, были  испещрены
мелкими  тенЯми,  и  на  чахлой траве под ними валЯлись, как бы
дополнЯЯ друг друга, лоскутки солнца и лоскутки газет. ‚незапно
небо  весело  раздвигало  стволы;  по  серым  волнам  песка   Я
спускалсЯ  к  озеру,  где  вскрикивали  да  поеживались  голоса
купавшихсЯ и мелькали на светлой глади темные  поплавки  голов.
Ќа  пологом  скате  навзничь и ничком лежали тела всех оттенков
солнечной масти  --  иные  еще  белые  с  розоватым  крапом  на
лопатках,  иные  же  жаркие,  как мед или цвет крепкого кофе со
сливками.  џ  освобождалсЯ  от  рубашки,  и  сразу  со   слепою
нежностью наваливалось на менЯ солнце.
     € каждое утро, ровно в девЯть, поЯвлЯлсЯ подле менЯ один и
тот же  человек.  ќто  был  колченогий пожилой немец в штанах и
куртке  полувоенного   покроЯ,   с   большой   лысой   головой,
выглаженной  солнцем  до  красного  лоску.  Ћн приносил с собой
черный, как  старый  ворон,  зонтик  и  ладно  схваченный  тюк,
который  тотчас  делилсЯ  на серое одеЯло, купальную простыню и
пачку газет.  ЋдеЯло  он  аккуратно  раскладывал  на  песке  и,
оставшись в одних трусиках, заранее надетых под штаны, преуютно
на  одеЯле устраивалсЯ, прилаживал раскрытый зонтик за головой,
чтобы тень падала только на лицо, и принималсЯ за газеты.
     џ  искоса  следил  за   ним,   примечаЯ   темную,   словно
расчесанную  шерсть  на  его  крепких, кривых ногах, пухловатое
брюхо с глубоким пупом, глЯдЯщим, как глаз, в небо,--  и  очень
мне  было  занЯтно  гадать,  кто этот человек, так благочестиво
любивший солнце.
     Њы валЯлись на песке часами.  Џо  небу  текли  волнующимсЯ
караваном   летние  облака  --  облака-верблюды,  облака-шатры.
‘олнце старалось проскользнуть между них, но  они  находили  на
него ослепительным краем, воздух потухал, потом снова назревало
сиЯнье,  но  первым  озарЯлсЯ не наш, а супротивный берег,-- мы
еще были в тени, ровной и бесцветной, а там ложилсЯ уже  теплый
свет,  там  тени сосен оживали на песке, вспыхивали вылепленные
из солнца маленькие, голые люди,-- и внезапно, как  счастливое,
огромное  око,  раскрывалось сиЯнье и на нашей стороне. ’огда Я
вскакивал на ноги, серый песок  мЯгко  обжигал  мне  ступни,  Я
бежал  к  воде,  шумно в нее врезалсЯ. •орошо потом высыхать на
угреве, чувствовать, как солнце вкрадчивыми устами  жадно  пьет
прохладный бисер, оставшийсЯ на теле.
     Ќемец  мой  захлопывает  зонтик  и,  осторожно  вздрагиваЯ
кривыми икрами, в свой черед спускаетсЯ к воде, где, по  обычаю
пожилых  купальщиков  омывши  сначала голову, широким движением
пускаетсЯ вплавь. Џродавец кислых  леденцов  проходит  берегом,
выкрикиваЯ  свой товар. „вое других в купальных костюмах быстро
проносЯт  ведро  с  огурцами  --  и  соседи  мои   по   солнцу,
грубоватые,  на  диво  сложенные молодцы, подхватывают короткие
возгласы торговцев, искусно подражаЯ им. ѓолый  младенец,  весь
черный  от сырого песка, прилипшего к нему, ковылЯет мимо менЯ,
и смешно прыгает маленький клювик  между  неловких  толстеньких
ног.   ђЯдом   сидит   его   мать,   полураздетаЯ,  миловиднаЯ,
расчесывает, закусив шпильки, свои  черные  длинные  волосы.  Ђ
подальше, у самой опушки, коричневые юноши сильно играют в мЯч,
швырЯЯ  его  одной рукой, и оживает в этом движении бессмертный
размах дискобола, и вот аттическим шорохом закипают  на  легком
ветру  сосны, и сдаетсЯ мне, что весь мир, как вон тот, большой
и плотный, мЯч, перелетел дивной дугой о6ратно в охапку  нагого
Языческого бога. € в это мгновенье с каким-то эоловым возгласом
всплывает  над соснами аэроплан, и смуглый атлет, прервав игру,
смотрит на небо, где к солнцу несутсЯ два синих крыла, гуденье,
восторг „едала. Њне хочетсЯ все это  рассказать  моему  соседу,
когда,  тЯжело  дыша, скалЯ неровные зубы, он выходит из воды и
ложитсЯ опЯть на песок. Ќо немецких слов у менЯ слишком мало, и
только поэтому он не понимает менЯ -- зато улыбаетсЯ  мне  всем
существом, блеском лысины, черным пучком усов, веселым мЯсистым
брюхом с тропкой шерсти, сбегающей посередке.

2

     Њне  профессиЯ  его  открылась  совсем  случайно. Љак-то в
сумерки, когда глуше ревут автомобили и по-южному горЯт в синем
воздухе горки апельсинов на лотках, Я забрел в далекий  квартал
и  завернул  в  пивную  утолить  вечернюю жажду, столь знакомую
городским бродЯгам.  Њой  веселый  немец  стоЯл  за  блестевшей
стойкой,  пускал  из крана толстую струю, дощечкой срезал пену,
пышно переливавшуюсЯ через край. Ќа стойку облокотилсЯ огромный
тЯжкий извозчик с седыми усищами  и  смотрел  на  кран,  слушал
пиво,  шипевшее,  как  лошадинаЯ  моча.  ЏоднЯв  на менЯ глаза,
хозЯин дружелюбно осклабилсЯ, налил пива и  мне,  звонко  кинул
монету  в  Ящик. ђЯдом мыла и вытирала стаканы, проворно скрипЯ
трЯпкой, девушка в клетчатом платье, светловолосаЯ,  с  острыми
розовыми локтЯми. ‚ тот же вечер Я узнал, что это его дочь, что
зовут ее ќмма, а его самого -- Љраузе. џ сел в уголок и стал не
спеша  потЯгивать  легкое,  белогривое  пиво,  чуть  отдававшее
металлом.  Љабачок  был  обычного  типа  --  две-три   питейных
рекламы,   оленьи  рога,  низкий  темный  потолок  в  гирлЯндах
бумажных флажков, след какого-то фестивалЯ.  Џозади  стойки  на
полках   блестели   бутылки,   повыше   крупно   тикали   часы,
старомодные, в виде шалашика с выскакивавшей кукушкой. —угуннаЯ
печка тЯнула свою кольчатую трубу вдоль стены и перегибала ее в
пестроту потолочных флажков. Ќа  голых  крепких  столах  грЯзно
белели  картонные  подставки длЯ пивных кружек. “ одного из них
сонный мужчина  с  аппетитными  складками  жира  на  затылке  и
белозубый  угрюмый парень, с виду наборщик или монтер, играли в
кости.
     Ѓыло хорошо, покойно. —асы, не торопЯсь, отламывали  сухие
дольки  времени,  ќмма позвЯкивала стеклом и все посматривала в
угол, где  в  узком  зеркале,  пересеченном  золотыми  литерами
рекламы, отражалсЯ острый профиль монтера и рука его, поднЯвшаЯ
черную воронку с игральными костЯми.
     Ќа   следующее  утро  Я  опЯть  проходил  мимо  коренастых
трамвайщиков,  мимо  веера  воды,  в  котором  дивно  скользила
радуга,  и  очутилсЯ опЯть на озерном берегу, где уже полеживал
Љраузе. Ћн высунул из-под зонтика потное лицо и заговорил --  о
воде,  о  зное.  џ  лег,  зажмурилсЯ от солнца, и, когда открыл
глаза, все кругом было голубое. ‚друг по  береговой  дороге,  в
пЯтнах солнца между сосен, прокатил небольшой фургон, за ним --
полицейский  на велосипеде. ‚ фургоне билась, заливалась тонким
рыдающим лаем пойманнаЯ собачонка. Љраузе  привстал,  изо  всех
сил  крикнул:  "Ћсторожно!  ловец  собак!"  --  и  сразу кто-то
подхватил этот крик,  крик  передавалсЯ  из  глотки  в  глотку,
огибаЯ  круглое  озеро,  опережаЯ ловца, и предупрежденные люди
бросались  к   своим   собакам,   напЯливали   им   намордники,
нащелкивали   привЯзи.   Љрауэе   с   удовольствием   прослушал
удалЯющиесЯ звучные  повторениЯ  и  добродушно  подмигнул  мне:
"’ак. Ќи одной больше не схватит".
     џ  стал  довольно  часто заходить в его кабачок. Њне очень
нравилась ќмма -- ее голые локти  и  маленькое  птичье  лицо  с
пустыми  и  нежными глазами. Ќо особенно нравилось мне, как она
глЯдела  на  своего  любовника   монтера,   когда   он   лениво
облокачивалсЯ на стойку. џ видел его сбоку -- горестную злобную
морщину  у  рта,  горЯщий  волчий глаз, синюю щетину на впалой,
давно не выбритой щеке. Ћна глЯдела на него с таким  испугом  и
любовью, пока он, пристально впившись в нее взором, что-то тихо
ей  говорил,  она  так  доверчиво  кивала  головой,  полуоткрыв
бледные губы,-- что мне в моем углу  становилось  восхитительно
весело  и  легко, словно Ѓог подтвердил мне бессмертие души или
гений похвалил мои книги. џ запомнил  также  мокрую  от  пивной
пены  руку  монтера, большой палец этой руки, сжавший кружку,--
громадный черный ноготь с трещиной посередке.
     Џоследний раз, когда Я побывал там, вечер,  помнитсЯ,  был
душный,  грозовой,  потом  поднЯлсЯ  вихрь,  и  на площади люди
побежали к лестнице подземной станции: в пепельной мгле площади
ветер рвал одежды, как на картине "ѓибель  Џомпеи".  •озЯину  в
тусклом  кабачке было жарко, он расстегнул ворот и хмуро ужинал
с двумЯ лавочниками. Ѓыло  уже  поздно,  и  по  стеклам  шуршал
дождь,  когда  пришел  монтер.  Ћн  вымок,  продрог и с досадой
пробормотал что-то, увидЯ, что  нет  ќммы  за  стойкой.  Љраузе
молчал, жуЯ серую, как булыжник, колбасу.
     €   тут   Я  почувствовал,  что  сейчас  произойдет  нечто
удивительное. џ много выпил, и душа моЯ, жадное, глазастое  мое
нутро  требовало  зрелищ.  Ќачалось  все  очень просто. Њонтер,
подойдЯ  к  стойке,  небрежно  налил  себе  рюмку  коньЯку   из
клювастой бутылки, проглотил, отер губы кистью руки и,  хлопнув
себЯ по картузу, двинулсЯ к двери. Љраузе опустил крестом нож и
вилку на тарелку и громко сказал:
     -- ‘той! „вадцать пфеннигов.
     Њонтер,  взЯвшись  было  за  ручку  двери, обернулсЯ: -- џ
полагаю, что Я здесь у себЯ.
     -- ’ы не заплатишь? -- спросил Љраузе.

     €з глубины под часами  вышла  вдруг  ќмма,  посмотрела  на
отца,  на  любовника,  замерла. Ќад ней из шалашика выскочила с
писком кукушка и спрЯталась опЯть.
     -- Ћставьте менЯ в покое,-- медленно проговорил  монтер  и
вышел вон.
     ’огда  Љраузе  с  удивительной  живостью  кинулсЯ  за ним,
рванул дверь. „опив остаток пива, Я выбежал тоже: порыв  сырого
ветра приЯтно хлынул мне в лицо.
     Ћни  стоЯли  друг  против  друга  на черной, блестевшей от
дождЯ панели и оба орали -- Я не мог разобрать все  слова  и  в
этом  восходЯщем,  рокочущем  рыке,  но  одно  слово  отчетливо
повторЯлось в  нем:  двадцать,  двадцать,  двадцать.  Ќесколько
людей  уже  остановились  поглЯдеть на ссору -- Я сам любовалсЯ
ею, отблеском фонарЯ на искаженных лицах, напрЯженной жилой  на
шее  Љраузе,--  и  при  этом  мне  вспомнилось  почему-то,  что
однажды, в портовом притоне, Я великолепно подралсЯ  с  черным,
как жук, итальЯнцем: рука моЯ оказалась у него во рту и Яростно
выжимала, старалась разорвать внутреннюю мокрую кожу его щеки.
     Њонтер  и  Љраузе  орали  все громче. Њимо менЯ скользнула
ќмма, стала, не смела подойти, и только отчаЯнно вскрикивала :
     -- Ћтто!.. Ћтец!..  Ћтто!..  Ћтец!..--  и  при  каждом  ее
вскрике  сдержанным, выжидательным гоготом колыхалась небольшаЯ
толпа.
     Ћни пустились в рукопашную  с  жадностью,  глухо  забухали
кулаки;  монтер бил молча, а Љраузе, ударЯЯ, коротко гакал: ат,
ат. “ тощего Ћтто сразу согнулась спина, темнаЯ  кровь  потекла
из  ноздри  -- он вдруг попыталсЯ схватить тЯжелую руку, бившую
его по лицу, но вместо этого  пошатнулсЯ  и  рухнул  ничком  на
панель.  Љ  нему подбежали, скрыли его из виду. џ вспомнил, что
оставил на столике шапку,  и  вошел  обратно  в  кабак.  ‚  нем
показалось  странно  тихо  и светло. ‚ углу сидела ќмма, уронив
голову на вытЯнутую через стол руку. џ подошел, погладил ее  по
волосам,  она  поднЯла ко мне заплаканное лицо и снова опустила
голову. ’огда Я осторожно  поцеловал  ее  в  нежный,  пахнувший
кухней  пробор  и,  найдЯ  шапку,  вышел  на улицу. ’ам все еще
толпилсЯ народ. Љраузе, тЯжело дыша,--  как  тогда  на  берегу,
когда он вылезал из воды,-- объЯснЯл что-то полицейскому.
     џ  не  знаю  и знать не хочу, кто виноват, кто прав в этой
краткой истории.  …е  можно  было,  конечно,  повернуть  совсем
иначе,  с  сочувствием  рассказать,  как  из-за  медной монетки
оскорблено было счастие, как ќмма проплакала всю ночь и, заснув
к утру, видела опЯть -- во сне -- - озверевшего  отца,  мЯвшего
ее  любовника.  Ђ  может  быть,  дело  вовсе  не в страданиЯх и
радостЯх человеческих, а в игре теней и света на живом теле,  в
гармонии   мелочей,   собранных   вот   сегоднЯ,   вот   сейчас
единственным и неповторимым образом.

Last-modified: Sun, 20 Jun 1999 07:24:33 GMT
Ћцените этот текст: