        …катерина џковлевна ‘удакова. ђассказы

        ѓ…Ќ€‰ ђЂ‡ЋЃ‹Ђ—…Ќњџ

“ менЯ в комнате на стене висит увеличеннаЯ фотографиЯ
Ђ.€.‘олженицына. џ осмелилась вытащить ее из тайника и
повесить в начале 1985 года, хотЯ опасность такой вольности
все еще была ощутимой.

Њое открытие Ђлександра €саевича произошло, как только в
"Ќовом мире" был опубликован "Ћдин день €вана „енисовича". џ
слышала, как о повести приглушенно заговорили, но сама ее
еще не читала, так как достать этот номер журнала было
невозможно. †ила Я в то времЯ в Ѓокситогорске и работала
режиссером во дворце культуры имени 40-летиЯ комсомола. ‚
читальном зале библиотеки дворца был желанный номер "Ќового
мира", но его из рук в руки передавали друг другу партийные
труженики из местного горкома партии. џ часто заглЯдывала в
читальный зал - не принесли ли? Ќет. •отЯ выдавать из
читального зала на руки запрещалось, но кто же осмелитсЯ
перечить самому горкому? € вдруг Я однажды увидела этот
номер просто лежащим на краешке стола. Ќедолго думаЯ, Я
схватила его и спрЯтала на груди под платьем. Љо мне
подскочила сотрудница библиотеки:

- ‘ейчас же положите журнал обратно.

- € не подумаю.

- џ запишу вас в очередь на него.

- Ћна до менЯ никогда не дойдет: в горкоме много читателей.

- ‚ы подводите менЯ, мне будут неприЯтности!

- Ђ вы скажите тем, длЯ кого вы стараетесь, что это Я
забрала журнал. Ќасильно. ЏонЯтно?

- џ буду жаловатьсЯ!

Ќо Я уже убегала с драгоценной ношей на груди.

Џрочитав повесть, Я понЯла интерес к ней горкомовской элиты:
повесть раскаленным ножом врезалась в мЯкоть грубо
штампованной лжи о социализме, да еще и о "развитом". ‚от
почему забегали, зашуршали доносами и зашептали шопотками
проповедники коммунистического раЯ: они почувствовали
опасность, как крысы на обреченном корабле, хотЯ до
катастрофы было еще далеко... Ќо ведь на то они и крысы. џ
же понЯла: в мир пришел защитник задавленных строем людей! €
просто маленького человека, с каждой эпохой попадающего во
все более страшный социальный режим. ’ак Я и объЯснЯла моей
творческой молодежи, еще не знаЯ, какой огромный размах
примет творчество ‘олженицына, какое заготавливаетсЯ им
сверхмощное оружие: многотомный "Ђрхипелаг ѓ“‹Ђѓ", о котором
заговорЯт все народы мира.

Ђ пока что Я стала упорно собирать все, что могла достать из
создаваемого писателем. € год за годом рос в моем столе
бесценный капитал работ ‘олженицына, все более и более
угрожавший власти. џ знала: в городе по ночам трещали
пишущие машинки, наращиваЯ "‘амиздат" и расшатываЯ
утрамбованную чугунными катками веру в непогрешимость
коммунистической идеологии. "Ђрхипелаг" вызвал к жизни
первые подземные толчки, обещавшие будущее землетрЯсение. ‚
твердыне, казавшейсЯ несокрушимой, возник пролом, через
который изумленный мир заглЯнул в клоаку нашей жизни и
разглЯдел ее жестокость, удушающую ложь и преступность.

15 лет собирала Я работы ‘олженицына и переписывала их
сначала от руки, потом на купленной по случаю старенькой
"ќрике". ’ак Я переписала "‚ круге первом", "ђаковый
корпус", "ЃодалсЯ теленок с дубом", "‹енин в –юрихе" и
бесценный "Ђрхипелаг ѓ“‹Ђѓ". Ћригиналы Я получала
отпечатанными на фотопленке с заграничных изданий ("Џосев").
џ считывала текст с помощью детского проектора и
перепечатывала его в трех экземплЯрах, два из них отдаваЯ
владельцу пленки. —тобы передавать пленку и затем рукопись,
мы встречались только на улице - у метро или в каком-нибудь
садике. €мен и адресов друг друга мы не знали.

џ сильно рисковала, живЯ в коммуналке, где треск пишущей
машинки, раздававшийсЯ по ночам, тревожил умы честных
обывателей, не понимавших, что Я с таким прилежанием печатаю
и почему моЯ дверь всегда на ключе. џ объЯснЯла -
зарабатываю. Ќо тогда возникла новаЯ угроза: "теоретики
чужой казны" могли донести в финотдел, который непременно
захотел бы обложить налогом незаконный заработок. € вот Я
решила уехать длЯ работы в более безопасное место. ‚
Ќовомосковске жили мои двоюродные сестры с сыновьЯми. џ не
видела их лет 20, но изредка переписывалась с сестрой Њашей.
Њои племЯнники из мальчиков давно стали мужьЯми. Ќо более
всего менЯ поразило другое: все они были членами партии,
более того - Яростными сталинистами! Ћдна Њаша оставалась
беспартийной, но в разговорах со мною всегда защищала Ћтца
народов. € это после того, что в 37 году забрали ее отца,
’ихона ‘тепановича ‘еливерстова, добрейшей души
порЯдочнейшего человека, и уморили в лагере! ‘таршего брата
Њаши арестовали как сына врага народа и он тоже погиб в
лагере. Ђ дети и внуки двух безвинно погубленных людей
смотрели на менЯ пустыми глазами и, перебиваЯ друг друга,
кричали:

- ‘талин не знал, все делал ЃериЯ! Џри ‘талине сахар
дешевел! —то с того, что ты сидела? ‚ыходит, за дело, раз
сейчас ‘талина ругаешь!

ђаботать в такой компании было опасно, потому Я упаковала
машинку и рукописи и метнулась в Љиев, к Ѓелле ‚., с которой
познакомилась случайно в 62 году. Њы понЯли тогда, что
духовно близки и нуждаемсЯ в общении. Ѓелла была блестЯще
образованна и занимала должность заведующего кафедрой в
Љиевском университете. Ћна сказала:

- ЊоЯ квартира всегда открыта длЯ вас. Џриезжайте! …сли не
будет средств, Я помогу. џ не хочу терЯть вас.

ЊоЯ благодарность Ѓелле была тем более велика, что никто не
был рад моему возвращению с "того света", даже сын, который
из-за менЯ не мог вступить в рЯды ЉЏ‘‘. Ћн быстрее других
отказалсЯ даже от переписки со мной. џ словно отбрасывала от
себЯ некую тень, пЯтнавшую чистоту и благонадежность людей,
особенно партийных.

џ часто и охотно стала приезжать к Ѓелле. ќто от нее Я
впервые услышала слово "тоталитаризм", и именно она однажды
бросила вскользь:

- Љоммунизм и фашизм - это одно и то же.

Џод влиЯнием Ѓеллы Я написала несколько поэм и начала
записки о пребывании в лагере.

‚ тот свой приезд в Љиев Я поселилась в квартире у ЌиколаЯ
Џлатоновича Ѓажана. „ело в том, что он с супругой Ќиной
‹ауэр, уезжал в Љалькутту. Ќе надеЯсь на сигнализацию,
хозЯева хотели оставить живого сторожа в своей квартире,
наполненной ценным музейным хламом. Ѓелла предложила менЯ
как суперчестного человека, и те согласились. Ѓыла согласна
и Я: какое счастье быть одной в квартире, работать сколько
душе угодно!

Ћднако, в последний момент Ѓажаны почему-то от поездки
отказались и Я осталась у них просто "прислугой за все" с
окладом 70 р. в месЯц. Ќе принЯть этой роли помешало мне
желание поближе познакомитьсЯ с академической элитой:
Ќ.Џ.Ѓажан был не только академиком, но еще и членом –Љ
компартии “краины, и поэтом. ‡а три месЯца пребываниЯ в этом
доме Я узнала многое, но об этом в другой раз.

џ делала все длЯ того, чтобы совместить мою тайную работу с
обЯзанностЯми прислуги: печатала на склоне днЯ, запершись на
ключ в своей маленькой комнате. ‚скоре Я заметила, что Ќина
стала следить за мной. Џо национальности прибалтийскаЯ
немка, она была сущей стервой. ђаз заподозрив менЯ в
непонЯтной тайной страсти, она стала заваливать менЯ
домашней работой в городе и на загородной даче. ‚ремени длЯ
себЯ у менЯ почти не оставалось. Ћднажды Ќина подстерегла
момент, когда Я забыла запереть дверь, и буквально ворвалась
ко мне. Ћт неожиданности Я уронила на пол листы рукописи,
Ќина быстро нагнулась, чтобы подобрать их, но Я еще быстрее
наступила на них ногой:

- ЌельзЯ!

Ћна молча выскочила из комнаты. џ твердо знала, что Ќиколай
Џлатонович не опустилсЯ бы до доносительства, но за Ќину не
поручилась бы. ЌесмотрЯ на уговоры Ѓеллы, Я решила, что
лучше мне уехать с моим опасным чемоданом. Њожет быть, это
была перестраховка, но кто осудит за нее бывшего лагерника?

€ тогда Я решила обменЯть свою комнату в ленинградской
коммуналке на жилплощадь в пригороде. € обменЯла, и получила
в часе езды от ‹енинграда убогое жилище без удобств с печным
отоплением. Ќо отдельное! Ѓывшей хозЯйкой этого жильЯ была
представительница номенклатуры с партбилетом, получившаЯ
благоустроенную квартиру. ‡вали ее ‹юсЯ. Љто-то из моих
соседей по коммуналке, где мою комнату занимала теперь дочь
‹юси, сообщил ‹юсе просто так, без коварства, о моем
лагерном прошлом. € ‹юсЯ, штатный стукач, как все начальники
отдела кадров, начала усиленно навЯзывать мне свою дружбу,
посещать почти каждый день и влезать в детали быта. Ѓольше
всего интриговало ее наличие "ќрики". € кончилось тем, что Я
пошла в свой дровЯной сарай, отодрала три доски пола,
выкопала Ямку глубиной в 50 сантиметров, выложила ее
клеенкой и положила в этот "сейф" полиэтиленовые мешки с
рукописЯми трудов ‘олженицына. Џрощай, мой драгоценный клад,
до весны!

Ђ весной таллаЯ вода затопила находившийсЯ в низине сарай.
Џолиэтиленовые мешки оказались ерундовой защитой, а кроме
того, мое сокровище вмерзло в землю. Џришлось вырубать его
ломом и топором. Љое-что все-таки сохранилось. ‚сю ночь Я
топила печь, чтобы просушить это "кое-что". "Ђрхипелаг
ѓ“‹Ђѓ" уцелел, только буквы местами расплылись. € еще Я
получила кровоизлеЯние сетчатки левого глаза, силЯсь
разобрать через проектор бесценные строчки ‘олженицына...

1992 г., ‘Џб.

€горь Њ€•Ђ‰‹Ћ‚ - …катерине ‘“„ЂЉЋ‚Ћ‰

‚сю молодость сгноили в заточенье,
Ћдной лишь ненавистью и сильна,
Љак жрица, ѓению ђазоблаченьЯ
Ћстатки жизни отдала она.
Њеж двух миров старательный посредник,
‚рагов своей земли упрЯмый враг,
Ћна от первой строЯки до последней
Џереписала весь "Ђрхипелаг".


        ќ’ЂЏ›, ЌЂђ›, €‘Љ“‘‘’‚Ћ

... Ќастало времЯ, когда целую группу женщин из нашей камеры куда-то вызвали.
Људа? „а разве скажут? Џровели по каким-то этажам и коридорам и остановили у
непонЯтной двери. ‘тали вызывать поодиночке. Џотом мы понЯли: нам объЯвлЯли
приговор. “ каждой выходЯщей женщины спрашивали:

 - ‘колько?

 - „есЯть.

’ак всем. „ошла очередь и до менЯ. ‚ошла Я, за столом увидела военных,
услышала:

 - Џостановлением особого совещаниЯ... по статье 58 пункт 1а... сроком на
десЯть лет... распишитесь.

ђасписалась.

‡а измену родине! Љакой и чьей? ‚ центре ђоссии наши же соотечественники,
сильные мордастые мужчины оторвали молодых женщин от их домов и детей,
замучили в тюремных застенках, доведЯ голодом и издевательствами до психоза и
невменЯемости, а теперь отправлЯют умирать в лагерЯ. Џо какому праву?!

‚прочем, тогда этих мыслей не было у менЯ в голове. €стощенный мозг
реагировал только на пищу, холод и побои.

‘о мною в камере оказалась в это времЯ некаЯ ’амара ђ., врач из Љалуги. Ћна
задумала сообщить в соседнюю камеру о сроках, которые мы получили. Ќаписала
записку, указав сроки возле инициалов каждой женщины, и только мое имЯ
указала полностью. Џопыталась подбросить записку соседЯм на прогулочном
дворике, а попала она надзирателю. € последовал приказ: "‡а нарушение
тюремного режима... 10 суток карцера такой-то". ’о есть мне. Ћ настоЯщей
виновнице Я, конечно, промолчала.

‘тоЯла зима - морознаЯ, лютаЯ. Ђ у менЯ был только рваненький жакетик и на
ногах подшитые валенки. ’ак в этой одежонке менЯ и втолкнули в карцер.
‚толкнула надзирательница, которую мы прозвали "…т-те-не-кулорт-а-турма". ’ак
она шипела нам в волчок, со смаком, со злорадным крЯхтеньем:

 - …т те не кулорт, а турма!..

Ћна дала мне хорошего тумака сзади и... Я плюхнулась ногами в валенках в
воду! Џо колено. ‚ода оказалась ледЯной. џ погибла, - мелькнуло у менЯ в
голове. - “ж ноги потерЯю, как пить дать!"

Љогда мои глаза привыкли к темноте, Я увидела впереди очертаниЯ какого-то
предмета, стоЯвшего в воде. ќто был знаменитый "гроб", о котором Я слышала от
побывавших в карцере уголовниц. џ пошла по воде к этому помосту. € вдруг
вода, расшевеленнаЯ моим движением, ударила мне в нос невообразимой вонью!
„ело в том, что из карцера на оправку не выводили...

„ошла Я до гроба, как до острова и скрючилась на нем. Ѓыло холодно, страшно и
мучила мысль: как пробыть в этом ужасе целых десЯть суток?!

џ свернулась клубочком и попыталась уснуть. Ќо не тут-то было: кто-то стал
менЯ здорово кусать, какие-то насекомые. Љто? Љлопы? Ќет, еще омерзительней:
это были вши! ѓроб был завшивлен до отказа!..

Ћ ѓосподи! ’воею волею человек поднимаетсЯ до звездных высот красоты и
блаженства. € твоею же волею он опускаетсЯ на обовшивленный тюремный гроб в
недрах подвала! Љому это нужно, ѓосподи?..

„верь из коридора открывалась два раза в сутки: утром через воду мне бросали
на колени пайку хлеба 250 г. Ќе поймаешь - пайка падала в воду и на этом
питание оканчивалось до следующего утра. ‚о второй раз дверь открывалась длЯ
проверки, не сбежала ли Я.

„умаю, что Я бы не выдержала десЯти суток в карцере, но менЯ спас этап,
который не считалсЯ с карцерами.

Ќа дворе стоЯл сильный мороз, а валенки мои были мокры, так как снова
пришлось пройти по вонючей карцерной воде. ’амара ђ., чувствуЯ свою вину,
сунула мне в руки кусок ситцевого одеЯла, которым Я покрыла голову.

Ќас долго держали во дворе, считаЯ и обыскиваЯ. Ќаконец, наша колонна
двинулась на вокзал. „о него было километров пЯть, шли мы очень медленно,
окруженные солдатами с винтовками и собаками. ‚переди шли женщины, за ними
мужчины.

Ќа половине пути мне сделалось дурно и Я повалилась на землю. Њне все времЯ
было плохо, тошнило и пошатывало. Ђ тут совсем не стало сил. ‹ежа на земле, Я
услышала голоса конвоиров:

- —его там встали? Ќадо пристрелить, подводы-то нету! - кричали впереди. -
Џристрели, потом подберут!..

ЊенЯ вдруг сильно вырвало карцерным миазмом. € тут двое мужчин, тихо поднЯв с
земли почти понесли менЯ, поддерживаЯ с двух сторон и приговариваЯ:

 - „ержись, сестра, держись. Ђ то убьют, у них так положено...

‘паси их, ѓосподь, они были такими же доходЯгами, как Я сама, но с их помощью
Я добралась до вокзала, выдержала новый нудный пересчет, когда нас толкали,
оскорблЯли, смеЯлись над нашей убогой одеждой и лицами, и оказалась в купе
столыпинского вагона.

Ќас вбили в него около тридцати человек. џ попала на пол, под лавку, куда
менЯ втиснули, как мешок. € тут Я снова чуть не погибла, потому что сделалась
такаЯ духота, что Я понЯла: задыхаюсь! џ застонала, сначала тихо, потом
громче. ‹авка надо мной была так низка, что Я почти касалась ее лицом и она
казалась мне крышкой гроба. џ стала кричать:

 - ‚ытащите менЯ отсюда, Я задыхаюсь!..

Ќо все молчали, и только уголовницы разговаривали и смеЯлись, как ни в чем не
бывало. Ћдна из них прикрикнула:

 - Џерестань скулить, мать-перемать! Ђ то придушу, падла!..

џ не помню, кто и когда выволок менЯ из-под лавки. „олжно быть на остановке
от нас кого-то забрали и мне уделили место на средних нарах. Џонемногу Я
отдышалась. ’ак снова была спасена моЯ жизнь. ‘колько еще таких раз мне
предстоЯло пережить? € какому из них суждено было стать последним?..

• • •

...ќтапный наш эшелон двигалсЯ безумно медленно, сутками стоЯ на каких-то
полустанках и в тупиках. Љонвой "забывал" отдавать нам наши сухари и даже
поить водой. Ћхранники на станциЯх обменивали сухари на водку и тут же
напивались. Ќа наших глазах пьЯные вохровцы затаскивали в вагон каких-то
девок, поили их самогонкой, раздевали и творили с ними, что хотели, не
стеснЯЯсь нашим присутствием.

Љонвой состоЯл преимущественно из украинцев. ’о был свирепый, бесчеловечный
народ! € еще из казахов и татар - еще более безжалостных. ‘начала Я все
возмущалась, а потом... вспомнила голод на “краине, угнетение и депортацию
малых народов и подумалось мне, что мой ропот неуместен. „ругое дело, что
мстительность по отношению к русским была несправедлива: они пострадали не
меньше, если не больше других. Љазнить надо было кого-то другого.

’амара ђ., с которой мы волею судеб оказались в одном купе, таЯла на глазах.
Ћна лежала с пересохшими губами и полузакрытыми глазами и ни на что не
реагировала, почти не сознаваЯ окружающего. Љогда нас водили на оправку,
конвоиры бросали ей вслед такие реплики:

 - ќта не доедет. „авай спорить - не доедет...

Ћднажды к нашей решетке подошел конвоир и спросил:

 - Љто пойдет убирать вагонзак?

џ сообразила: значит, лишнее движение, возможно, лишнЯЯ пайка, может быть,
свежий воздух. € сказала:

 - џ пойду!

‘о мной пошла еще одна женщина. Ќас привели в вагон зеков-мужчин, грЯзь и вонь
превосходили все мыслимое. Њногие из зеков страдали поносами от скверной
воды, так как наш состав загонЯли в тупики вдали от водозаборных колонок, и
пили мы частенько из грЯзных луж.

Њы принЯлись за уборку. “тром начали, поздним вечером закончили. ђаботали
медленно - мало было сил. Љ вечеру нам дали по котелку пшенного супа и по
пайке хлеба. ‘уп мы тут же проглотили. †ивоты у нас раздулись, пот градом
катилсЯ с лиц. Њы шли к своему вагону медленно и отрывали по кусочкам и клали
в рот спрЯтанный за пазухами хлеб. •леб этот страшно мучил менЯ, Я могла бы
съесть его неопределенно много - так мне казалось. Џредложи мне тогда любые
деликатесы - Я выбрала бы только хлеб! ’олько он нужен голодному!

“ менЯ была цель: „онести кусочек хлеба до ’амары. ќтот кусок жег мне грудь,
запах его сводил с ума. Ќо Я стоически терпела, отгонЯЯ искушение. €
донесла-таки! ’амара лежала по-прежнему, закатив глаза так, что одни белки
виднелись. џ молча прилегла рЯдом и, отщипнув хлебный мЯкиш, протиснула его
’амаре между зубами. Ђ сама шепчу ей в ухо:

 - Ќе глотай сразу, рассасывай потихоньку!.. Ќе бойсЯ, Я еще дам...

’ак по крошке Я скармливала хлеб ’амаре, и когда Я делала это, мне уже не
хотелось есть самой. Џроисходила какаЯ-то психологическаЯ перестройка: моЯ
жажда хлеба отодвинулась на второй план.

Ђ конвой тем временем пропивал наш хлеб на станциЯх и устраивал оргии на
глазах умиравших от голода женщин.

Ћднажды мы остановились у перрона какой-то крупной станции. Њы услышали говор
людей, движенье багажных тележек, шарканье ног, сигналы паровозов. € вдруг
одна из наших женщин громко закричала:

 - ‹юди! •леба!.. Њы умираем...

€ пошло по эшелону:

 - •леба!.. •леба!..

ќтот крик вырывалсЯ из каждого вагона, и все они слились в один могучий
вопль:

 - •леба-а-а!

‡аключенные женщины начали стучать в стенки вагонов. ЏолучалсЯ большой
скандал, нежелательный длЯ наших мучителей, выливавшийсЯ в настоЯщий бунт! Ђ
женщины все стучали кулаками в стенки вагонов:

 - •леба-а-а!..

Љ нам в вагон заскочил молодой чернЯвый офицер без кителЯ, без фуражки, в
галифе на помочах. Ћн пробежал по вагону с револьвером в руке, панически
крича:  - †енщины, перестаньте!.. „а замолчите же!.. ‘трелЯть буду!..

Ђ следом за ним двое конвойных втащили большую корзину с сухарЯми. Ћни стали
прЯмо через решетку бросать в нас эти сухари, приговариваЯ:

 - Ќате, нате!.. Ќе орите только!..

Џостепенно крики стихли. џ собрала разбросанные сухари, позвала на помощь
‹юбу ѓовейко (военврач), и мы вдвоем разделили сухари и раздали их женщинам.

Ќадо сказать, что Я совершенно не была подвержена массовой истерии. ЉакаЯ-то
живаЯ-живуленька не угасала в моем ослабевшем теле, она-то и управлЯла моим
сознанием и духом. € не приведи, ѓосподь, если оскорблЯли мое чувство
справедливости: дело могло дойти до крайности, ибо Я становилась упрЯмее осла
и совершенно утрачивала спасительное чувство страха и самосохранениЯ.

„о Њариинска, нашего пункта назначениЯ, мы ехали ровно месЯц. ‚ больших
населенных пунктах нас выгружали из вагонов и на несколько дней отправлЯли в
местную пересылку. ‚ероЯтно, из-за перегруженности железной дороги мы
застревали иногда в пересылках по неделе. ‚ одной из них мне пришлось
пережить нечто такое, что не определить одним словом, и вообще не знаю,
вмещаетсЯ ли оно в слова. ‘лучитьсЯ это могло разве что в аду, если бы у
бесовской силы достало фантазии выдумать такое.

Љамера, куда нас ввели, была набита женщинами с самыми разнообразными сроками
и статьЯми. Ѓыла здесь, разумеетсЯ, и воровскаЯ аристократиЯ - старые матерые
блатнЯчки. ‡анимали они лучшие места - у окошек, где больше света и воздуха.
џ оказалась вблизи их на нарах и могла наблюдать их, молодых, здоровых,
истатуированных до невозможности в том числе непотребными надписЯми на груди,
на лопатках, на животе, на пальцах рук, на лЯжках и даже на лице. “ менЯ
отчего-то все времЯ ныла челюсть и Я лежала тихо, положив под голову
единственную свою поклажу - крапивный мешок.

„евки вели себЯ вызывающе. Ћни всЯчески поносили находившихсЯ в соседней
камере мужчин-рецидивистов с огромными сроками и позорили их на чем свет
стоит. Ќаши камеры разделЯла дощатаЯ оштукатуреннаЯ стена. ђаспоЯсавшиесЯ
воровки считали, что она надежно защищает их от мести и расправы постепенно
свирепевших блатЯков. Ћни задели мужскую честь воров в законе, и тогда по ту
сторону стены началась работа: воры выбили из-под нар один из столбов опоры и
пользуЯсь им, как тараном, начали пробивать стену. ‚ нашей камере поднЯлась
паника. †енщины, а их было человек 150, начали неистово кричать и битьсЯ в
дверь, требуЯ охрану и надзирателей. Ќо в коридоре будто все вымерло - ни
звука! ѓлухие удары тарана долбили и долбили в стену, стена дрожала, с нее
сыпалась штукатурка. ‚се, кто были возле стены, хлынули от нее. Ђ воровки
вошли в раж от непонЯтного восторга, плЯсали и прыгали возле стены, как
ведьмы на ‹ысой горе.

‘тена трепетала, как от хорошей бомбежки. Ћсада успешно продолжалась, женщины
кричали. ‚ стене обозначилось круглое пЯтно, показывающее, где будет пролом.
‘тала слышна команда: и-ра! и-два! € даже сопенье озверевших мужиков. € вот -
дыра! ‚ дыру сразу пролезло плечо и просунулась морда - краснаЯ, потнаЯ!.. €
в ту же секунду дверь нашей камеры распахнулась и на пороге поЯвились
охранники с оружием в руках. …ще миг - и раздалсЯ грохот выстрела. Џролезший
было в дыру блатарь обвис в проломе, прошитый пулЯми...

Ќас, смертельно перепуганных, сейчас же перевели в другую камеру. Њы слышали
из нее, как началось истЯзание мужчин-воров за их вторжение к нам. …сли
судить по истовым воплЯм истЯзуемых, избивающих было много и расправлЯлись
они беспощадно.

Љак-то раз в одной из пересылок (в Џерми? ‚ Љазани?) в коридоре шел обычный
шмон. Ћбыскивали молодые девчонки в военных гимнастерках. “ менЯ ничего не
было - пустой мешок и пустой же кисет из-под табака. ‘тоЯла Я, опершись на
стену, не шевелЯсь, молча. Ђ вокруг крик, гам! Ќам подселили бытовичек, а у
них узлы с хлебом, табаком. Ћни-то и шумели, и гремели, беспокойно двигаЯсь
налитыми жизнью телами. Ђ Я в то времЯ на почве голода даже видеть и слышать
стала плохо.

Ћдна из обыскивающих надзирательниц ощупала менЯ, вытащила из моего кармана
кисет и шепнула:

 - ‘тойте на этом месте, никуда не уходите!..

—ерез некоторое времЯ она снова подошла ко мне вплотную, сунула мне в карман
кисет, наполненный табаком, и кусок хлеба. ‡апахнула полу моего синего плаща,
шепнув:

 - Ћсторожно, молчите...

Њой вид вызвал у этой девочки сострадание. Ђкт милосердиЯ ЯвилсЯ так
неожиданно, что совершенно потрЯс менЯ. џ до сих пор вспоминаю этот случай и
думаю: не во сне ли мне это приснилось? Ђ поднесенными мне дарами Я не
воспользовалась: нас погнали на прожарку одежды и там у менЯ стЯнули и хлеб,
и табак... Ќо теперь, кроме грЯзного крапивного мешка, со мной осталась
навсегда памЯть о неистребимой силе добра в человеческом сердце.

ѓлухой зимой, в самые морозы приехали мы в Њариинск. ‚езли нас то в
столыпинских, то в телЯчьих вагонах. ЃлагодарЯ нашей неимоверной скученности
было относительно тепло. Џорой нам давали горЯчий суп, тогда дверь вагона
раздвигалась и первое, что нам бросалось в глаза, была щетина штыков,
направленнаЯ на нас взводом "солдатушек, браво-ребЯтушек", а уж потом котелки
с баландой.

“ менЯ продолжала ныть нижнЯЯ челюсть. Ќо в скученности тел, в навозной вони
от параши, в непрерывном гуле и гвалте голосов, Я как-то смирЯлась с болью.

Љогда нас выгрузили на станции в Њариинске, Я оказалась выброшенной во власть
сибирского холода: в коротенькой жакетке, в подшитых, старых валенках, без
чулок. Љроме того на мне был синий дождевой плащик и на голове кусок
бумажного одеЯла, подаренного ’амарой.

Ќас, как всегда, томительно долго считали, пересчитывали, строили,
перестраивали. Ќаконец, дали команду:

- ‚нимание! ‚ы переходите в распорЯжение конвоЯ... шаг в сторону - конвой
стрелЯет без предупреждениЯ... направлЯющий - вперед!

’ронулись, слава тебе, ѓосподи! Љричит о чем-то конвой, лают охранЯющие нас
собаки, невыносимо терзает мороз. Ќо мы - до предела сжавшись, ссутулившись,
глЯдЯ себе под ноги, стараЯсь сберечь в себе остатки вагонного тепла - идем,
идем... „алеко ли, долго ли, ѓосподи?

‹агерь зовущийсЯ Њарпересылкой, был, естественно, за городом. „ошли и встали.
Ќачиналась поземка - снежные вихорьки, что особенно ЯзвЯт ноги, колени и
стараютсЯ пробратьсЯ к спине. Ћстановилась наша колонна перед широкими
воротами Њарпересылки, остановилась и ждет: вот сейчас, сейчас они откроютсЯ,
и мы навалом, табуном ринемсЯ к жилью, к теплу. € вдруг команда:

 - Љолонна - садись!..

’о есть как - садись? Људа - садись? Ђ на землю, на снег, садись - и все! Њы
потоптались на месте, дескать, может, не так понЯли, может, еще постоЯть
можно. Ќет - садись! Ќа мерзлую землю, на снег. € стали садитьсЯ, а что
поделаешь? ‚ стоЯщих ведь будут стрелЯть...

„о чего же жадна до жизни трусливаЯ и жалкаЯ природа человеческаЯ! ‘мерти
мгновенной предпочитают пытку голодом, холодом, которые окончатсЯ все едино -
смертью...

‘адились, но у большинства были в руках узлы, даже чемоданы, на них и
опускались, не на землю. Ђ у менЯ крапивный мешок - рЯднина дырЯваЯ. ‘ела Я
на голые свои коленки без чулок, села и думаю: конец пришел. Ќе выдержу!
—елюсть моЯ - на пределе. —то там с нею? Ѓоль глухаЯ, отдаленнаЯ, как дальний
гул пальбы.

‘идели мы долго - час, полтора. Ќаконец, из дверей вахты выскочил молодой
человек в телогрейке и шапке-ушанке с дощечкой и карандашом в руке. ‡десь же
оказалась кипа бумаг - наши "дела", которые нас сопровождали. € началась
церемониЯ передачи, долгаЯ и нуднаЯ: ”амилиЯ? €мЯ? ‘татьЯ? ‘рок? - и так
далее.
Љончилось и это. ’олько тогда отворились ворота адовы и поглотили нас.
‚озможно, навсегда, потому что избыть здесь десЯтилетний срок и остатьсЯ
живым представлЯлось сомнительным.

Џогнали нас сначала в баню. –ель ее была отнюдь не перемыть наши заскорузлые
тела, а пережарить нашу одежду, то есть изничтожить вшей, которых мы привезли
с собой.

Ћбслуживали баню уголовники, облаченные в белые халаты. Ћни назывались
санитарами-парикмахерами, потому что в санобработку входило обЯзательное
бритье подмышек и лобков и стрижка волос на голове, у мужчин - обЯзательнаЯ,
у женщин - при обнаружении вшей. Ѓритье же лобков преследовало одну цель: в
случае побега бежавшего зека узнавали по лобку.

ѓолые, худые, с кожей покрытой пупырышками (пеллагра), шершавой, как
наждачнаЯ бумага, некоторые - с сильно отечными руками и ногами. ‘тоЯли мы в
очереди друг за дружкой перед молодцами в прическах с сытыми мордами. Ђ
молодцы выбирали себе невест на потребу на неопределенный срок. € кстати
обогащались, выбираЯ из одежды такие вещи, которые волею судеб еще не были у
зеков отнЯты: кожаные пальто, меховые куртки, хорошую обувь, пледы, костюмы,
нижнее белье хорошего качества. ‚се шло в обмен на хлебные пайки. Љожаное
пальто или полушубок стоили 10-15 паек. •орошие вещи были у прибалтов:
латышей, эстонцев, финнов. Ђ у нас, русских, нечего было взЯть, кроме вшей.

Љогда мы гуськом проходили в мыльную, то нам на живот, на грудь или руку
ловко прилипал комочек жидковатого мыла, который лЯпал с лопаточки специально
поставленный здесь еще один в белом халате блатарь. †енщин в обслуге почти не
было.

Љо всем нашим бедам на почве истощениЯ мы страдали деменцией, котораЯ
проЯвлЯлась в потере памЯти, медлительности соображениЯ и движений, в
тЯготении к неподвижным позам, в особенности у мужчин. ’огда санитары-блатари
грубо кричали на нас, толкали и даже били.

‚ мыльной нам отпустили литра по три тепловатой воды и на этом приготовлениЯ
к бане закончились. Ѓыло холодно, и мы скорей-скорей старались добратьсЯ до
одежды.

Џосле бани нас повели в карзону (карантиннаЯ зона) на три недели, в пустой
барак с трехъЯрусными нарами. Ѓарак этот, почти не отапливаемый, наполовину
врос в землю, быть может по причине экономии тепла и стройматериалов.
ЉрошечнаЯ печурка при входе получала с утра охапку соломы и все. •олодно!
€змученные, обмороженные, плохо понимающие, где мы и что с нами, мы забрались
на нары и под нары, тесно прижимаЯсь друг к другу телами, чтобы согретьсЯ.

“ некоторых женщин были сильно обморожены пальцы рук, носы и щеки. ‘о мною
рЯдом оказалась ‹юба ѓовейко. Ћдета она была по-фронтовому: в шинель с
оторванными погонами, в шапку-ушанку, на ногах сапоги. Ћна обморозила щеки,
но видЯ, что помощь не предвидитсЯ, свернулась калачиком и пыталась уснуть.

‘идение на снегу с голыми ногами не прошло длЯ менЯ даром: усилилась боль в
челюсти. Ћна разрасталась быстро, ах, какаЯ это была невыносимаЯ боль!..
Ѓудто кто-то зубами рвал мою челюсть. џ застонала:

 - ‹юба, помоги, Я умираю!..

‹юба полуоткрыла глаза:

 - —то Я могу!.. Љакой Я теперь врач?..

Ћна едва говорила, была в полузабытьи.

џ продолжала громко стонать и тогда ко мне подошла старушка - ночнаЯ
дневальнаЯ и сказала:

 - Ќе кричи! ‹юдей взбудоражишь...

…два сдерживаЯ стоны, Я спустилась с нар и подошла к печурке. Ѓарак освещалсЯ
одной-единственной коптилкой. џ попросила дневальную:

 - Џосмотри, что у менЯ на щеке?

€ подставила ей челюсть.

„невальнаЯ посмотрела и сказала:

- “ тебЯ тут какаЯ-то опухоль с горошину величиной и черного цвета. €ди-ка на
свое место, тут тебе быть не полагаетсЯ.

џ снова залезла на нары. Љогда, все увеличиваЯсь, боль снова достигла
невероЯтной силы, Я опЯть спустилась с нар и подошла к дневальной:

 - Џосмотри еще раз, что там?

’а посмотрела.

- Ћго, горошина уже, как слива. Ћчень больно? ‹адно, садись на печурку,
может, в тепле лучше станет.

џ села на печурку, но боль стала еще страшнее. џ держалась изо всех сил,
чтобы не кричать. —ерез некоторое времЯ спросила опЯть:

 - Ђ теперь что там? ‘ил моих больше нет, Я, наверное, умираю...

„невальнаЯ поднесла коптилку к моему лицу:

 - “же как куриное Яйцо, черного цвета с синим отливом.

џ спустилась с печурки и, хватаЯсь за столбики нар, добрела до своего места.
‚лезла на нары, легла и вдруг почувствовала, что из моей щеки потекло. џ
подложила крапивный мешок под подбородок, уперлась затылком о большой столб,
скреплЯвший нары посредине, и - провалилась куда-то. Ћчнулась Я утром. Ѓоль
моЯ совсем прошла, прошла, видимо, как только прорвалсЯ этот невероЯтный
нарыв, и менЯ тут же охватил сон.

“же рассвело, барак гудел людскими голосами. ‚есь мешок, что лежал у менЯ на
груди, был мокрым от гноЯ и крови, и от менЯ исходила ужаснаЯ вонь. ‘оседи
отодвинулись от менЯ, места справа и слева были пусты.

‚друг над нарами поЯвилась женскаЯ голова в офицерской шапке с пЯтиконечной
звездой, а потом и плечи с погонами лейтенанта.

 - ќта, что ли, больнаЯ? - спросила голова.

 - ќта, эта, заберите ее отсюда, дышать нечем, - заговорили голоса женщин.

 - ‡аберем. - †енщина-лейтенант исчезла.

—ерез некоторое времЯ пришли мужики с носилками и менЯ отнесли в больничку.
Ћна представлЯла собой полуземлЯнку, в которой стоЯли топчаны, тумбочки, а
температура воздуха была так низка, что вода замерзала в кружках. ‘оломенные
матрасы и одеЯла неопределенного цвета должны были обеспечивать уют.

Џришел врач ‚ладимир Љатков, старичок из зеков, осмотрел менЯ и сказал:

- Ћстеомиелит челюсти. - ‘делал из марли фитиль, вывел его изо рта наружу
через рваную рану и ушел... Ќа том лечение и закончилось.

Љак ни странно, но очень быстро рана моЯ стала заживать и вскоре менЯ
перевели из больнички в общую зону, в рабочий барак.

ЋпЯть сижу Я на верхних нарах, с головой укрывшись одеЯлом, и думаю: где
найти пищу? ѓолод менЯ стал донимать страшно. ‚идимо, живучий организм
подавал сигналы: дайте пищу, любую, дайте, и Я выживу! …ды дайте!..

Ќо еды не было. Џайка хлеба съедалась с лету, а баланду нельзЯ было всерьез
считать за пищу. ќто была бурда из кипЯтка и каких-то лохмотьев - очисток,
должно быть.

ѓосподи, как хочетсЯ есть! ‚се мысли - только о еде.

€ вот однажды рано утром Я слезла со своих нар и вышла из барака, держа миску
у груди. џ шла прЯмо к кухне. ’ам, у раздаточного барака уже толпились
дневальные бараков с деревЯнными бачками длЯ баланды. Ђга, здесь кормЯт,
отсюда получают еду. ‡начит, здесь все - еда длЯ зеков всех категорий и
степеней. ‡десь и повара, и обслуга. €, конечно - воровство и тайные
злоупотреблениЯ на всю катушку.

’акие вот мысли проносились в моей голове, пока Я стоЯла за углом кухни и
наблюдала, как к другому окошку подходили какие-то темные фигуры, делали по
этому окошку условный стук рукой, окошко открывалось и чьЯ-то рука с той
стороны хватала протЯнутую миску. Њгновение спустЯ темнаЯ фигура получала
миску обратно и быстро исчезала с ней в полумраке. ЏоЯвлЯлась следующаЯ
фигура, производила тот же ритмический стук по окошку, и все повторЯлось.
‡начит, весь секрет в том, чтобы ухватить ритмический рисунок -
трам-та-та-та-та-трам. Ќу что ж, попытка не пытка.
Ќе убьют же менЯ за миску еды! Ђ по ритмике там, в театральной студии,
давным-давно, Я получала одни пЯтерки. ѓоворили, что слух и чувство ритма
были у менЯ абсолютными.

џ подошла к окошку и выстукала точно такой ритм, как слышала.
Ћкошко, словно по волшебству, отворилось и Я сунула в него миску, стараЯсь не
заглЯдывать в нутро кухни. Њиска чем-то наполнилась и была уже в моих руках,
когда из окошка выглЯнула физиономиЯ повара.

- ‘той, мать-перемать!.. - орала мне вслед физиономиЯ. Ќо и след мой уже
простыл. Ћткуда только прыть взЯлась?!. џ уже сидела на нарах, на своем
месте, с головой накрывшись одеЯлкой, и обеими руками запихивала в рот...
винегрет!
‘ъела Я его мгновенно и тут же заснула крепким сном, положив под голову
миску.

…ды, только бы еды - и мой жизнелюбивый организм быстрехонько пойдет на
поправку. Ќо еды не было. —ерез Њариинскую пересылку шла тьма-тьмущаЯ народу
из тюрем, а в тюрьмах этот народ так отделывали голодом, что от людей
оставались одни тени, и жизнь каждой такой тени ничего не стоила, ничего!

€ вот в этой Њарпересылке случайно объЯвилась ’амара ђ., которую пригнали
сюда немногим раньше менЯ, другим этапом. ’амара уже работала врачом в
санчасти и жила в более привилегированных условиЯх - в кабинке при
амбулатории. Ќо она была еще сильно истощена и страдала общим фурункулезом.

“знав, что Я прибыла в Њарпересылку, ’амара немедленно принЯла во мне
участие. Ћна уговорила начальницу санчасти задержать менЯ, не этапировать в
инвалидный лагерь Ѓаим, потому что Я - актриса. ‘ама начальница ЊариЯ
Њихайловна ‡аика в прошлом была актрисой цирка и потому тЯготела к зекам
актерам, писателЯм, музыкантам, оставлЯЯ их при Њарпересылке поправлЯтьсЯ на
легком труде. Њ.Њ.‡аика согласилась на ’амарины просьбы, и мои документы были
отложены в долгий Ящик - надолго!

„лЯ поправки менЯ назначили работать на кухню - чистить картошку, лук,
морковь, кореньЯ. ЉухнЯ обслуживала не только рЯдовых зеков (баландой), но и
придурков: конторских работников, работников кухни, хлеборезки, бани и всех,
кто был не на общих работах, и даже вольнонаемный состав.

Ћднако направление на кухню сыграло длЯ менЯ роль медвежьей услуги. џ не
чистила кореньЯ - Я их ела, не переставаЯ! …ла в сыром виде и нисколечко не
наедалась. …ла Я их до тех пор, пока мое сердце не развалилось и не началась
у менЯ тЯжелейшаЯ водЯнка...

‘нова менЯ отправили в больницу. ‚одЯнка сопровождалась ужасной лихорадкой,
менЯ всю трЯсло, зуб на зуб не попадал. Ђ в больничке был все тот же холод, и
вода замерзала в кружках. Џосмотрела Я вокруг, а на топчанах лежат такие же,
как Я, водЯночные женщины с огромными животами. ‹ежат и умирают, и очень
часто: редко кто выживал.

’амара снова вмешалась в мою судьбу и менЯ перевели в так называемый
полустационар - обыкновенный барак с двумЯ Ярусами нар и, естественно, более
теплый, так как более людный.

Ќо чаша моих весов по-прежнему колебалась между жизнью и смертью. ЊенЯ
продолжало лихорадить, отеки увеличивались и когда Я спускала с нар ноги,
было слышно, как вода, сочившаЯсЯ из пор кожи, падала медленными каплЯми.
…сли Я нажимала пальцем ногу выше щиколотки, палец на два сустава уходил в
рыхлую ткань. ‹ицо мое было так деформировано, что никто на свете не узнал бы
менЯ теперь. € все же Њ.Њ.‡аика дала указание врачу ’рипольских
(старушке-польке) регулЯрно давать мне адонис-вероналис и дигиталис. Ђ еще
ЊариЯ Њихайловна принесла мне бутылочку гематогена и тихонько вложила в руки:

- Џейте по одному глотку через три часа. ќту маленькую передачу уловила одна
очень худаЯ молодаЯ женщина. Љогда Я осталась одна, она подползла ко мне и
громко зашептала в лицо:

- Ћтдай мне бутылочку! ‡ачем тебе, ты все равно умрешь... Ђ Я молодаЯ, жить
хочу, жить!.. Ћтдай пока никто у тебЯ не отнЯл...

Ћна стала выкручивать мне руку, постепенно разжимаЯ мою ладонь, царапаЯ и
причинЯЯ мне боль, постепенно приближаЯсь к бутылочке. џ до сих пор ощущаю
эти прикосновениЯ, так въелась мне в памЯть та рука - страшнаЯ, как
вползающаЯ змеЯ.

†енщина отнЯла у менЯ гематоген и мгновенно исчезла из полЯ зрениЯ.

Ќа другой день ЊариЯ Њихайловна спросила менЯ:

 - Џьешь?

 - Ќет, - отвечала Я.

 - Џочему?

 - “ менЯ его отнЯли.

’огда ЊариЯ Њмихайловна обеспечила мне прием гематогена из рук врача.

„октор ’рипольских! Ѓудто ангел-спаситель простер надо мной крыла. ќто она,
неугомоннаЯ, вернаЯ, добраЯ неизменно поЯвлЯлась возле менЯ через три часа с
адонисом или дигиталисом. џ порой впадала в полное безразличие ко всему, в
глубокую апатию, тогда мне досаждали эти поЯвлениЯ и Я умолЯла:

 - “йдите, неужели вы не видите, что Я умираю? Ќе мешайте мне...

€ ’рипольских вместе с сестрой Њарией Ђлександровной поднимала мою голову и
ловко заливала мне в рот лекарство. ’ак и шло: ложка за ложкой, ложка за
ложкой. € в какой-то момент мое умирающее сердце шевельнулось во мне и...
ритмично застучало. „о тех пор оно казалось лЯгушкой в болоте: то замрет, то
заколышетсЯ, то запрыгает невпопад. € менЯ лихорадило приступами,
периодически. Љогда начиналсЯ такой приступ, Я, как заклинание, читала стихи
то …сенина, то ЊаЯковского, то Ђпухтина. € слышала голос врача:

 - ќто деменциЯ. ќто пройдет, если жива останетсЯ...

Џить и только пить хотелось мне непрестанно. ‚ода не проходила в кровь, а
попадала под кожу. Њне говорили:

- Ќе пей! ‚ода длЯ тебЯ смертельно опасна. - € давали мне мокрую марлю
пососать. Ќо волЯ моЯ ослабела и порой Я срывалась: сползала с нар,
подползала к бачку с водой, зачерпывала полный ковш и пила, пила до тех пор,
пока кто-нибудь с бранью не вырывал у менЯ ковш из рук.

€ все же сердце заработало. ‚ечером менЯ посадили в удобное кресло, укрыли с
головой одеЯлом и оставили в покое. ‚идимо, сердце и почки погнали воду, куда
следует. џ просидела в таком положении несколько часов, и вода все текла и
текла из менЯ беспрерывно. Љогда же под утро Я поднЯлась с кресла, что это
было за зрелище! †ивот провалилсЯ и стал Ямою, а ноги, руки и лицо по-прежнему
оставались раздутыми. Ќо сердце - работало! Њое плебейское русское сердце.
‘лучилось чудо живучести - ведь на менЯ обрушилось целое государство,
вооруженное арсеналом всего, что уничтожает жизнь: голодом, холодом,
отсутствием воздуха. € страшным моральным воздействием: незаконностью и
несправедливостью наказаниЯ, немыслимыми тюрьмами с уголовниками,
смертельными этапами, карцерами, чудовищными сроками. € вот Я - жива! Ќет,
"отец родной", Я просто обЯзана тебЯ пережить, непременно должна! “видеть
твою смерть и конец чудовищной уничтожиловки, ибо твоЯ смерть снимет злые
чары с палачей и не даст более солдатам, которые едЯт тот же хлеб, что и мы,
говорЯт на том же Языке - поднимать руку на женщин и детей, воевать против
собственного народа. ‹юди непременно опомнЯтсЯ. € конец дьЯвольщины, имЯ
которой - ‘талин и все с ним свЯзанное, откроет глаза заснувшему
неестественным гипнотическим сном народу.

†изнь медленно возвращалась ко мне. Ќо Я была еще слишком слаба, когда менЯ
перевели в рабочий барак и принесли работу: вЯзать что-то на спицах. џ
попробовала начать вЯзанье, но дрожавшие пальцы все перепутали, мои нервы не
выдержали и Я уронила прЯжу вместе со спицами на пол. ‚рач сказала:

 - ђано ей работать, пусть пока приходит в себЯ.

ЊенЯ оставили в покое, и Я начала тихонько бродить по бараку, держась за
столбики нар, а потом и в зону стала выползать, чтобы подышать свежим
воздухом.

’ем временем моЯ спасительница ’амара всюду популЯризировала менЯ:

 - Ћна же прекраснаЯ актриса, надо только поставить ее на ноги!..

‘ледует сказать, что в Њарпересылке на очень высокой ступени стоЯла
художественнаЯ самодеЯтельность. ‚орота пересылки днем и ночью принимали
новые этапы и в руки распорЯдителей попадали люди самых разнообразных
профессий: медики, физики, химики, литераторы (профессор Џереверзев ‚.”.) и
множество деЯтелей из мира искусства: музыканты, художники, артисты, мастера
балета. Њногие из них оседали здесь длЯ некоторого восстановлениЯ сил с
перспективой в дальнейшем демонстрации своих талантов. € если с крошечной
сцены пересылки артист производил на начальство впечатление, его оставлЯли,
давали легкую работу, лишь бы он выступал - пел, плЯсал и так далее. Џока не
провинитсЯ. Ђ тогда - в этап. ’ак что все это было в целом вроде крепостного
права. Џравда, намного хуже.

‚ремЯ и окружающие условиЯ торопили менЯ: давай, тебЯ ждут! Ђ то угодишь в
инвалидный лагерь и тогда пиши пропало!..

Ћднажды менЯ посетил сам наиглавней