ктатору достаточно пошевелить
пальцем  или  кивнуть, чтобы падали головы, или, наоборот, им было разрешено
и  дальше  моргать  глазами, шевелить ртом и выражать преданность. € когда Я
наконец      предстал      пред      очи      следователЯ,      все      мои
заговорщики-"единомышленники"  были  расстрелЯны,  дело,  по  которому  менЯ
привлекли, перечеркнуто и объЯвлено небывшим! Љак было поступить со мной?
     Ѓыло  бы  наивно  предполагать,  чтобы  следователь действительно ломал
голову  -  как  мною распорЯдитьсЯ? Ѓыла железнаЯ заповедь: не выпускать, не
освобождать!   Ћсечка  с  "подпольным  правительством"  -  дело  поправимое:
найдетсЯ  и  другаЯ  зацепка, да и статей кодекса и формулировок достаточно.
„а  и  времЯ  терпит  -  можно  не  спеша  подыскать,  не то что-нибудь само
подвернетсЯ!  Ќикаких  стеснительных  процессуальных  норм  нет  -  в лагере
просто   смешно  о  них  упоминать.  ЌепререкаемаЯ  аксиома  и  истина:  раз
арестован - значит, виноват!
     Џримерно  два  месЯца спустЯ - со счета времени Я стал сбиватьсЯ - менЯ
потребовали  к  следователю,  однако не длЯ допроса, а по особенному случаю.
Џриехавший   ревизовать   лагерных  следователей  бывший  мой  архангельский
допрашиватель  „енисенко,  очевидно, выслужившийсЯ в тридцать седьмом году и
сильно  вылезший  в гору, захотел на менЯ взглЯнуть, любопытствуЯ посмотреть
на то, что он мог справедливо считать отчасти творением своих рук.
     ђазвалившись  в  кресле  -  Я  сразу  отметил,  как  прибавилось  в нем
важности,   -  „енисенко  неторопливо  менЯ  разглЯдывал.  Ћн  прищуривалсЯ,
откидывал  голову,  небрежно  делилсЯ  с  младшим  коллегой  соображениЯми и
выводами  по  поводу  моей  персоны  - этаким метром перед подмастерьем. ’от
внимал с величайшим пиететом.
     - Ќу,  право,  не  узнаешь... ‹агерный работЯга, да и только! ™етина на
подбородке,   телогрейка   замызгана,  из  ботинок  торчат  портЯнки.  €  не
догадаешьсЯ,  -  а?! - кого эта срЯда прикрывает: за-ма-ски-ро-вал-сЯ! ’ы бы
поглЯдел,  каким  франтом он по Ђрхангельску разгуливал - брюки в складочку,
куртки  заграничные... …ще бы! …го брата американскаЯ разведка снабжала. ’ак
что  если  бы тогда не разоблачили... € ты не смотри, коли он станет комедию
тут  разыгрывать: беспартийный Я, политикой не интересуюсь. ‘проси, на любом
Языке  тебе  ответит...  €  вообще....  помни:  перед  тобой  матерый  враг,
озлобленный.  €  ты следи, дознайсЯ с кем он теперь свЯзан, чем дышит? ђазве
не  так, ‚олков? Ќу, что опЯть натворили? Ќебось опЯть скажете - ни в чем не
виновен! Џока вас не приперли...
     - ‚ы  и тогда ничего не доказали, - вдруг вскипел Я, - и теперь вот уже
более  трех месЯцев сижу - где обвинение? Ќебось и предъЯвить-то нечего... -
џ  сбилсЯ,  забыл,  что  хотел  еще сказать: мысли в голове путались. Њне не
удавалось сосредоточитьсЯ, излагать свЯзно.
     - ‚се  ершитесь?  Ќе  обломали  рога? Ќу что ж, ваше дело. Ђ мы, это вы
хорошо знаете, добиватьсЯ своего умеем.
     ЊенЯ  вели  обратно  в  изолЯтор,  и  Я,  помню,  корил себЯ, что вот -
обменЯл  на  хлеб  свою  куртку,  теперь  хожу в обносках и всЯкие „енисенко
могут  надо мной потешатьсЯ. € мучительно стыдилсЯ своих грЯзных рук, рваных
бумажных  штанов,  настолько  коротких,  что из ботинок торчали голые ноги -
носков не было...
     €зредка  -  это  зависело  от  настроениЯ  дежурного  в коридоре - менЯ
выводили  на  прогулку  в  огороженный  двор.  €  хотЯ  сходить  и  особенно
подниматьсЯ  по  крутым  ступенЯм  крыльца  становилось  трудно  -  не  было
уверенности  в  ногах,  -  Я все же торопилсЯ выйти, чувствуЯ, что поддатьсЯ
искушению  лежать,  не  утруждаЯ  себЯ,  нельзЯ,  что  тут  одна из позиций,
которую  Я  должен отстаивать как можно дольше, защищаЯ свою жизнь. „ежурный
усаживалсЯ  на  крыльце  с папиросой, Я медленно ходил взад-вперед перед его
глазами   или   садилсЯ  на  валЯвшийсЯ  чурбачок,  ощущаЯ  тепло  последних
солнечных  дней  -  в  пасмурную  погоду  не  выводили  гулЯть, - но не умеЯ
поднЯтьсЯ мыслЯми и душой над сосредоточенными вокруг выживаниЯ заботами.
     —ем  труднее  становилось,  например,  нагнутьсЯ,  чтобы  разутьсЯ, или
требовалось  больше  выдержки,  чтобы сохранить до вечера кусочек хлеба, тем
эти  напрЯжениЯ  мышц  или усилиЯ воли полнее поглощали и занимали сознание.
Ќи  о  чем  другом  уже  не  думалось  и  не  мечталось.  „рамой,  трагедией
оборачивались  недоразумениЯ  и  разочарованиЯ,  относЯщиесЯ  к  пайке,  или
обеденному  ритуалу.  ЌадзирателЯм  приходилось  следить,  чтобы соблюдалась
очередь  на  получение  горбушки.  Љаждый  караулил  ее ревниво, и какими же
исступленными  сценами  сопровождались  и самые пустЯшные заминки! Ћжидавший
получить  ее  утром  уже  с вечера нервничал, тревожилсЯ: вдруг на камеру не
достанетсЯ  ни одной горбушки или, на грех, попадетсЯ вовсе сыраЯ, с мЯгкими
корками?   Ђ   как  следили  за  черпаком  раздатчика,  коротким  движением,
уравнивавшего  содержание  "гущи"  -  редких  крупинок,  взвешенных в мутной
тепловатой   жиже.  Њиску  выхлебывали,  не  черпаЯ  ложкой  до  дна,  чтобы
напоследок  зачерпнуть  пол-ложки  крупы! Ђ ее сплошь и рЯдом не оказывалось
вовсе.
     ‚  стене  в  одном  месте  между  бревнами  оставалась порЯдочнаЯ щель.
Ћкруглость  бревна  не  позволЯла  видеть  сквозь  нее,  но пальцы проникали
настолько,  что  можно  было  просунута  не  только  записку, но и небольшой
сверток.  Њне не с кем было вести переписку, да и не о чем, но соседи как-то
соблазнили  менЯ  произвести  обмен:  Я  отдал  на  три крученк" табаку, мне
следовала порциЯ сахару.
     Љак  же Я волновалсЯ, согласившись на обмен! Ќадо было отсыпать махорки
достаточно,  чтобы  не  вызвать  нареканиЯ, но и каждой лишней крупинки было
жалко.  €  Я  добавлЯл, снова отсыпал, прикидывал. Ќо, подбираЯсь по нарам к
щели  с  пакетиком  махорки, Я испытывал чувства, обуревавшие почтмейстера с
письмом  •лестакова  в руке: мерещилась ложка сахарного песка, подсластившаЯ
кипЯток,  и  страшно  было  - вдруг обманут? Џо договоренности, Я должен был
отдать свой товар первым.
     €,  разумеетсЯ?,  менЯ  обманули.  Љ  отчаЯнию  моему по поводу пропажи
ценной:  махры примешивалась обида: надули, как новичка, желторотого фраера!
Њне-то  пора  было знать, с кем имею дело. Ќе такое же ли отребье обирало на
этапах,  отнимало  у слабых, пайки?.. џ понимал, что уже не умет четко вести
свою   линию,   распознавать  надвигающеесЯ.  ‚едь  Я  и  у  щели  проторчал
бесконечно,  все  верЯ, что за словами: "‘ейчас, завертываем!" - последует и
передача,  пока менЯ не заставили просунуть пальцы как можно дальше, обдираЯ
их  о  дерево.  -  "„а  бери же, вот он, еще чуть, просунь..." - и не огрели
чудовищной   сальностью.   Ќе  ско-ро  пришел  Я  в  себЯ  после  пережатого
потрЯсениЯ.
     Џотом   со  мной  был  разыгран  другой  фарс,  но  уже  не  ворами,  а
следователем.  Љо  мне в камеру втолкнули человека, сопроводив его поЯвление
мизансценой,  за версту отдававшей чекистской режиссурой. Ќовый сокамерник -
юркий  человечек  с  мелкими  чертами  неумного,  лживого  лица  с убегающим
взглЯдом   -  на  весь  изолЯтор  материл  какого-то  партийного  секретарЯ,
преследующего  его  за  раскулаченного отца, поносил порЯдки, взывал ко мне:
где  у  ‘оветской власти справедливость? џ каменно молчал. “легшись на нары,
он  стал  то  же повторЯть монологом, изредка вызываЯ менЯ на ответы. ‡акрыв
глаза, Я притворилсЯ спЯщим.
     Љогда  внесли  обеденные  миски  с  баландой,  он  набросилсЯ  на  еду,
притворившись  осатанелым от голода. Ќо ел нехотЯ, лениво и посуду отставил,
не  слив последнюю капельку в ложку. Џочти сразу после обеда дежурный вызвал
его  на  допрос,  хотЯ  конвоир с улицы не заходил - в изолЯторе всЯкий звук
прослушивалсЯ с одного конца в другой.
     € когда этого молодца снова ввели в камеру, Я спросил его в упор:
     - Ќу как, сытно покормили?
     „олжно  быть,  еще  два  днЯ прожил Я с наседкой, потом его убрали и от
затеи  сострЯпать  "камерное"  дело,  видимо,  отказались. ’ам подбирали под
менЯ  ключи,  искали,  из  чего  слепить мало-мальски приглаженный повод длЯ
обвинениЯ.  Ќо все это, как Я говорил, не занимало воображениЯ, скользило по
мне,  глубоко  не  задеваЯ.  Љак  раз тогда стала одолевать другаЯ забота: к
голоданию  прибавилсЯ  холод. ‚ камере не было печи, в неконопаченые стены и
щели  пола  дуло,  а  на  дворе стоЯл октЯбрь, уже выпадал снег, и согретьсЯ
почти не удавалось.
     Ќо  тут,  должно  быть,  в начале ноЯбрЯ, менЯ перевели в общую камеру,
куда  выходило  обмазанное  глиной  зеркало  печи.  ’опили,  правда, редко и
плохо,   но   немного  тепла  печь  давала:  прижавшись  к  ней  спиной,  мы
простаивали  тут  подолгу,  пока  держали ноги. ‘морившихсЯ тотчас подменЯли
другие  -  очередь тут не переводилась весь день. € нередко возникали ссоры,
даже драки из-за места.
     ќта  камера  сделалась  на  долгие  месЯцы тем тесным, придавившим менЯ
мирком, за пределы которого уже не вырывалось ущербное, гаснущее сознание.
     ...Ѓлиже  к  полудню  понемногу  стихают напрЯженные разговоры о разных
блюдах,  преимущественно сытных деревенских Яствах, приготовленных в русской
печи  с  великим  обилием  мЯса, сала, щедро политых сметаной и растопленным
маслом,  Яствах,  накладываемых горой в просторные миски-тазы. €дут на убыль
сводЯщие  с  ума  воспоминаниЯ  о  том,  кому,  по скольку раз в день и чего
приходилось  есть  там,  на  воле,  вдвойне  недоступной  длЯ этого полутора
десЯтка  человек,  не  только  заключенных  в  лагерь,  но  еще и запертых в
изолЯторе.
     Ќикто  не  замечает, как перестали спорить о разносолах и угощениЯх, от
одного  перечислениЯ  которых  всех  лихорадило, и съехали на простой черный
хлеб.  ’ы  -  русский  ржаной  хлеб-батюшка, ты - сытный, пахучий, увесистый
мужицкий   каравай,   с   нижней  коркой,  обсыпанной  прижаренной  мукой  и
твердо-глЯнцевой  верхней!  „а и"ты, городской формовой кирпичик с пахнущими
подсолнечным  маслом  боками,  вы  одни день и ночь мерещитесь и снитесь нам
неотступно!
     Ѓуду  ли  Я, Ѓоже мой, держать когда-нибудь в руке ломоть ржаного хлеба
или  отрезать  от  целого  караваЯ  большие  доли  и, поедаЯ их, иметь перед
глазами  оставшийсЯ  хлеб, от которого волен отрезать еще и ещекус-ки, потом
бережно  их  разламывать,  чтобы  не уронить крошек, набивать и набивать рот
мЯкишем? ќто видение одно занимает мое воображение.
     Љак  же  все  на  днЯх набросились на паренька из ‡акарпатьЯ, когда тот
стал  уверЯть,  что  на воле не съедал и четверти фунта хлеба, довольствуЯсь
другой  едой!  …сть  мера  лжи:  как поверить, чтобы человек мог рав-нодушно
отказыватьсЯ   от   ржаного   хлеба,  предпочитаЯ  ему  какие-то  галушки  и
налистники?!  ’о  было посЯгательство на самые дорогие представлениЯ, какими
мы  жили.  Љазалось  просто чудовищным, даже кощунственным, чтобы можно было
так  пренебрежительно  упомЯнуть  о хлебе, от него отвернутьсЯ, и Я, едва не
плача  от бессильной досады, поддакивал общему негодующему хору: "‚решь все,
обманщик, все врешь! „а хохол просто смеетсЯ над нами, дурачит!"
     Ќо  наконец  стихают  разговоры и о хлебе. Ћдин за другим все смолкают.
Ќо  не лежат спокойно после пережитых волнений, а прислушиваютсЯ. ЌапрЯженно
лр-вЯт  всЯкий  звук  в коридоре. ‚ камере часов, само собой, ни у кого нет,
окно  загорожено  деревЯнным щитом, и все-таки час раздачи пищи мы угадываем
безошибочно,  как  животные  в  зверинце.  …го ожидание всех настораживает и
напрЯгает   до  изнеможениЯ.  ‚оцарЯетсЯ  гробоваЯ  тишина.  ‚здумавшего  ее
нарушить злобно одергивают, раздаютсЯ истерические протесты.
     Ќо  вот  лЯзгнули  запоры  наружной двери. Џо нарам шелестит судорожный
вздох,  происходит  короткое  движение,  и в камере снова все стихает. ’ихо,
впрочем, во всем изолЯторе, словно обед принесли в морг.
     ќта  глинЯнаЯ плошка с черпачком жиденького мутного отвара! Ћн вдобавок
едва  теплый,  потому что его приносЯт издалека и разливают в мерзлую посуду
-  после ополаскиваниЯ ее складывают в стопки на полу у столика дежурного. €
хотЯ  ничего,  кроме  этой  жидкой бурды, Я, пока там пробыл, то есть больше
года,  не  получал,  ждал  своей  обеденной  миски  всем существом, томЯсь и
волнуЯсь...  ‚от  заскрипели  под  валенками половицы, стукнули поставленные
ведра.   Џотом   звЯкнул   черпак.   ‘лух,   обонЯние,  нервы  напрЯжены  до
мучительного  предела.  ’ем  более  из-за того, что дежурный начал раздачу с
противоположного конца коридора.
     Њеньше  чем  за  минуту миска опорожнена до последней капли. ‘ъеденного
без  хлеба  супа  так  мало,  что  голод  нисколько не отступил. Ќо разрЯдка
предобеденного  ожиданиЯ  привела  к  призрачному  оживлению - диспуты о еде
возобновлЯютсЯ.  ќто наваждение, помутнение разума. Ќастолько заразительное,
что избавлЯешьсЯ от Џего только в часы, когда удаетсЯ крепко заснуть.
     Ќа  днЯх  в  камере  внезапно  заболел,  стал бредить и метатьсЯ в жару
пожилой  колонист-немец,  недавно  попавший  в изолЯтор, а потому еще хорошо
экипированный  -  по  нашим  меркам,  понЯтно  - и прЯтавший, как можно было
подозревать,  запасец  махорки  и  даже, быть может, сахару. Џод вечер зашел
фельдшер,  измерил  температуру  и  буркнул, уходЯ, что переведут больного в
стационар.  Ќо  надвигалась  ночь,  и  никто  не приходил. Ѓольной горел еще
пуще, стонал, иногда затихал, и тогда становилось страшно, не умер ли?
     Ћн  помещалсЯ на нижних нарах, как раз подо мною. € уже с вечера к нему
в  ноги  сели  двое, как бы случайно, как бы с тем, чтобы подать кружку воды
или  поправить  сползший  бушлат.  Ќо  мы  знаем,  что они караулЯт, чтобы в
случае  чего оказатьсЯ первыми, и что гложет их неотступно: не обманет же он
их  ожиданий  - помрет в камере, и тогда что-нибудь да перепадет на их долю.
Ћни  уже высмотрели, где в изголовье спрЯтана пайка, уже облюбовали суконную
куртку, портЯнки... “же поделили между собой пожитки умирающего!
     Ќет,  чур  менЯ,  чур!  -  Я  не  желаю  ему  смерти, Я отгонЯю мысль о
конце...  €  все  же  сверлЯт сознание эти щепотки махорки, этот несъеденный
кусок  хлеба,  даже  виденный  на  немце теплый шарф. џ не пойду сторожить и
осуждаю  воронье,  что,  учуЯв  добычу,  ждет,  караулит, сидит над ним, но,
Ѓоже,  если  он  умрет,  ему  уже  ничего  не  будет  нужно,  и  почему всем
воспользуютсЯ другие, а не Я?
     €зредка,   с   большими   многонедельными  промежутками  менЯ  водЯт  к
следователю.  Ћн  о  чем-то  спрашивает,  вызывает  на откровенные суждениЯ,
попеременно  угрожает  и уговаривает. џ понимаю, что он все еще не нашел, за
что  зацепитьсЯ,  чтобы сострЯпать обвинение, но не способен вникнуть в суть
его  хитросплетений,  ни  принЯть близко к сердцу всю эту возню. ‘ловно дело
идет   не   обо   мне,  а  о  постороннем  лице.  €  кроме  того:  при  всех
обстоЯтельствах  дадут  срок,  куда-то  погонЯт...  € там будут кормить! € в
общем  повторение  пройден?  ного.  џ уже не способен осмыслить, что со мной
происходит.
     ‘  головой  делаетсЯ что-то неладное - это Я начинаю сознавать в редкие
минуты  душевной  Ясности.  Ћни  -  гости ночи. ‚ камере бывает относительно
тепло,  и, проснувшись, Я чувствую, что угрелсЯ. …ще не точит голод, а с ним
и  навЯзчиваЯ  мысль  о  хлебе.  Ќенадолго  возвратилась трезваЯ способность
оценить свое положение.
     ‚  камере  находилсЯ помешавшийсЯ от голода портной ‘елим - не то курд,
не  то  турок  со  склонов  Ђрарата.  ‡а  добавочный черпак супа он мастерил
дежурным  тюбетейки из материала, который они ему приносили. ЏодражаЯ ему, Я
на  днЯх  сшил  из  подкладки  фуражки нечто, отдаленно напоминавшее изделие
‘елима.  Џотом  терпеливо  надергал  ниток  из  ветхой  нательной  сорочки и
принЯлсЯ  за  узор.  ‡адумал Я пустить по кромке тюбетейки волнистую нить, а
на  маковке  расходЯщиесЯ  лучи,  что-то  в общем вовсе примитивное, лишь бы
было что предложить дежурному.
     Ќо  что  это?  Џочему  игла  ходит  и тычетсЯ, как в бреду, оставлЯЯ за
собой  путаный след? џ утратил власть над нею и не способен расположить узор
так,  как  хотелось.  Ќа  старенькой  лоснЯщейсЯ  ткани  возникают  неровные
запЯтые,  беспорЯдочно  расположенные  косые  черточки...  ‚от  нитка пьЯной
линией,  точно спотыкаЯсь, увела на самый край тюбетейки. ‚оображаемые узоры
и   серенькаЯ   нить   опутали,   как  паутиной,  мое  сознание,  утратившее
устойчивость.  €  Я собираю все свои силы, дрожащей от напрЯжениЯ рукой тычу
иглой  в  потертый шелк, мучительно стараюсь подчинить ее движениЯ какому-то
замыслу,  сбиваюсь  и  растерЯнно останавливаюсь: мне кажетсЯ, что Я схожу с
ума!
     ...ЉромешнаЯ  темнота  камеры  и  мертваЯ  тишина.  ѓолодные  видениЯ и
страхи  копошатсЯ  где-то в сторонке, не подступают вплотную, и Я вдруг Ясно
сознаю,  что  заболеваю,  как  ‘елим... ’ак ли это плохо? Ѓыть может, даже к
лучшему,  сознание  притуплЯетсЯ,  многое  скользит  мимо, не задеваЯ... € в
самом  деле,  иначе  разве  бы  Я  так  быстро  успокоилсЯ после сегоднЯшней
передрЯги?  ‚споминал  бы о ней, словно не со мной все произошло, а при мне?
‚от только с брезгливостью думаю о некоторых подробностЯх.
     ...Ќадзиратель стоЯл надо мной и орал во весь голос:
     - ‚ставай,  интеллигент  моржовый, не то пну ногой и угодишь в очко - в
дерьмо  головой!  Ћткрыл  мне  тут  заседание...  ‚се давно оправились, а он
расселсЯ, профессор говенный...
     џ  отчаЯнно  цеплЯюсь  за  стену,  ищу, за что ухватитьсЯ, другой рукой
опираюсь  в  икру,  в грЯзную доску стульчака, хочу поднЯтьсЯ, лишь бы смолк
крик,   но   ноги   как  ватные,  и  Я  продолжаю  раскорЯкой  сидеть  перед
расходившимсЯ  вахтером,  еще ниже опускаю голову. †ду, что толкнет, ударит.
Ћт  страха растерЯл последние силы. Ќаконец, наскучив криком, дежурный зовет
уборщика, тот помогает мне поднЯтьсЯ и проводит в камеру.
     џ  уже  давно  -  должно  быть, месЯца два назад - перебралсЯ на нижние
нары,  хотЯ  там гораздо холоднее: влезать на верхние сделалось не под силу.
џ  что-то  быстро  слабею. € мысли в голове бродЯт вЯло, путаютсЯ; ни с того
ни  с  сего  навертываютсЯ  слезы, посещают ребЯчьи страхи. € все же в такие
вот  умиротворенные  ночные  минуты  Я начинаю, наперекор всему, тешить себЯ
надеждами.  Ћбстановка  так их опровергает, в таком противоречии с ними, что
они  как  бы  вне  менЯ,  не  порождают  сил,  какие  бы помогали цеплЯтьсЯ,
боротьсЯ,  чтобы выжить. ‚прочем, что это за хилые, бескрылые мечтаниЯ! € не
уводЯт  далеко: получить бы лагерный срок и выйти из этого страшного домика,
показавшегосЯ   мне,  когда  Я  его  впервые  увидел,  таким  мирным,  таким
безобидным...
     „умаю  даже,  что  срок  будет  небольшим:  что  может,  в  самом деле,
высосать  из  пальца следователь, что потЯнуло бы от силы на пЯток лет? ЊенЯ
даже  могут  отправить  в  ссылку...  €  на лагпункте, а тем более за зоной,
несомненно,  будет  возможно  раздобыть  хлеба,  на  первый  случай  хотЯ бы
граммов  двести...  €ли лучше полкилограмма. €ли даже - буханку. џ усЯдусь с
ней  в  укромном  месте  и начну расчетливо, сдерживаЯ нетерпение, аккуратно
отрезать    по    ломтику   пальца   в   два   толщиной,   потом...   Љошмар
возобновлЯетсЯ...
     ...‚  крохотной  камере не больше четырех квадратных метров. Ћт двери к
окошку  тесный  проход  и  по  бокам  -  высокие  двухъЯрусные нары. ‚се тут
свежевы-строганное,  незатоптанное,  как  оставили  столЯры. „аже стружка по
углам  лежит. Ќа вбитых в стену под окошком крюках висит батареЯ, но трубы к
ней  не  подведены.  Њеталл  густо  покрыт  инеем:  это Я обнаружил толь" ко
теперь, когда рассвело.
     Ќа   дворе  Ясно,  морозно.  ‘вет  идет  в  карцер  через  загороженное
козырьком  окошко,  но  его  за  ним  столько,  что отраженное сиЯние солнца
попадает  и сюда. „а еще светлеют щели между половицами. ЏриглЯдевшись, вижу
сквозь  них  припорошенные  снегом  щепки и моховые кочки; здание приподнЯто
над землей более чем на метр.
     ЊенЯ  втолкнули  сюда накануне вечером. ’огда Я ничего этого в потемках
не  увидел,  как не заметил и иней на калорифере, только ощутил такой холод,
что  себе  не  поверил. ђешил, что за отворенной передо мной дежурным дверью
fie  "кандей", а тамбур или даже обшитое тесом крыльцо. Ќо то была настоЯщаЯ
"холоднаЯ"...   •отЯ   все   относительно:  на  лесных  лагпунктах  Я  видел
непокрытые  срубы,  обращенные в карцер. ‡имой в них запирали зэков босыми и
в нижнем белье.
     Ќо  сейчас  мне впору думать о собственном отчаЯнном положении. ‘нега в
карцере,  правда,  нет,  но мороз как на улице, а оборонитьсЯ от него нечем:
на  мне  летние  старые  гимнастерка  и  брюки,  куцаЯ  -  чуть ниже поЯса -
телогрейка  с короткими не по росту рукавами; на ногах, обернутых в бумажные
портЯнки,  кирзовые  ботинки,  на  голове  та  самаЯ  кепка, откуда Я выдрал
подкладку,  из которой так неудачно пыталсЯ смастерить тюбетейку. Ћна, между
прочим,  и  стала  косвенной  причиной моего заключениЯ в карцер. Џомешанный
‘елим,  усмотрев во мне конкурента, бросилсЯ на менЯ отнимать мое рукоделие.
…два  сцепившись, мы грохнулись на пол. ‘елим успел уползти под нары прежде,
чем дежурный отпер дверь, Я же никак не мог поднЯтьсЯ.
     - „раку  мне  устраиваешь?  ѓовори, с кем? џ вас, доходЯг, проучу! —то,
что?  ‘поткнулсЯ,  упал? ’ак Я тебе и поверил... то-то крик стоЯл. Ќе хочешь
назвать - Я те остужу мозги, интеллигент ср...!
     Ќадо  было,  вероЯтно,  осторожно постучать в дверь карцера и униженно,
льстиво  просить  прощениЯ  и милости, назвать ‘елима. Ќо этого сделать Я не
мог...   Њне   показалось,  что  Я  бесконечно  долго  простоЯл  в  проходе,
прислонившись  к  двери  и смутно ожидаЯ, что за мной придут. Ќе может быть,
неправда,  что  бы  это  было  всерьез:  припугнули,  и  все...  Ќо никто не
приходил,  и  Я  достоЯл  до  того,  что вовсе окоченел. ‘делалось невмоготу
шевельнутьсЯ. € менЯ охватил подлинный ужас.
     ЏревозмогаЯ  стылость во всем теле, Я стал карабкатьсЯ на верхние нары,
чтобы  достать до решетки окна. …ще когда дежурный отворЯл дверь, там в луче
света  из  коридора блеснула висевшаЯ на ней проволока. Ќо послужить мне она
не  могла.  Џальцы оказались слишком слабыми, чтобы ее разогнуть и тем более
соорудить  из  нее  петлю:  проволока  была толстой и упругой. €зо всех сил,
придаваемых  отчаЯнием,  Я  старалсЯ  ее  отмотать. ‚ ту минуту мне казалось
легче повеситьсЯ, чем медленно замерзать.
     €  все-таки  надо  было  что-то  предпринимать. џ вспомнил своих зЯбких
пойнтеров  - как они в холод свертываютсЯ калачиком и, уткнув морду в брюхо,
греютсЯ  собственным  дыханием. ‡абравшись на верхние нары - все-таки дальше
от  стылого  пола,  -  Я  заставил  себЯ  окостеневшими пальцами расстегнуть
телогрейку  и  снЯл  ее.  Џотом  встал  на  колени и согнулсЯ так, что почти
достал  их головой; телогрейкой покрыл спину, растЯнув полы ее от ступней до
затылка.  ‘висавшими  рукавами кое-как ухитилсЯ с боков. Џотом лбом оперсЯ о
скрещенные  руки  и  засунул  пальцы  под  мышки;  в  таком  положении кровь
приливала к голове, и это слегка оглу" шало. џ затих и стал ждать. —его?
     џ  уже  плохо  помню  последующее,  даже  не могу сказать доподлинно, в
какое  времЯ  менЯ  вывели  из  карцера:  пробыл  Я  в  нем  несколько более
полусуток.  Џока  был  в силах, заставлЯл себЯ шевелить пальцами в ботинках,
причинЯвших  боль  и  сделавшихсЯ  каменными.  Њерзли  руки,  колени,  несло
холодом  с  боков; иногда казалось, что со спины съехала телогрейка, и всего
колотил озноб. ‘тылый воздух вокруг словно отвердел.
     Њерещились  открытый  огонь,  хлынувшие  отовсюду волны тепла. Ћсобенно
упорно  возвращалось одно видение. —удилось, что Я лежу на нарах, окруженных
со  всех  сторон  пыщушими жаром батареЯми. Џод досками тоже проложены трубы
отоплениЯ.  џ  никак  не  мог  придумать,  как защититьсЯ от холода, идущего
сверху, и приспособить калориферы над собой.
     ’ак  -  то  отчетливо  сознаваЯ окружающее, то забываЯсь в видениЯх или
снова  думаЯ  о  проволоке  на решетке - Я просидел, скорчившись, на досках,
скрипевших  от  мороза,  всю  долгую  зимнюю  ночь. Џомню проникшие в карцер
первые  отсветы  зари.  €  четко  обозначившиесЯ в полу щели. •олод страшнее
голода...

        x x x

     Љак  ни  плох  Я  был  и  вЯло соображал, некоторые протоколы из папки,
которую  положил  передо мной следователь, объЯвив об окончании следствиЯ, Я
прочел  с  интересом.  „аже  волновалсЯ,  вчитываЯсь,  даже  пыталсЯ  что-то
выписать  длЯ  памЯти. Њне дали карандаш и бумагу: Я мог готовитьсЯ к защите
-  законность  и  правосудие торжествуют! ‚ кабинете было тепло, передо мной
был   поставлен  стакан  сладкого  чаЯ,  и  от  такой  благодати  Я  немного
приободрилсЯ.
     ‚ыходило,  будто мои прежние коллеги-геологи менЯ оговорили. џ будто не
раз  высказывал  монархические взглЯды, давал согласие взЯть на себЯ внешние
сношениЯ  директории, как только произойдет восстание и надо будет свЯзатьсЯ
с  немецкими  союзниками.  ‚  одном  из  показаний  даже  говорилось  о моем
сходстве  с  ђомановыми,  которое  можно  было при известных обстоЯтельствах
использовать.  Ѓыли  ли  эти  протоколы целиком подложными, или следователЯм
удалось  угрозами и пытками добитьсЯ таких показаний, не придетсЯ, вероЯтно,
никогда  установить.  ‚прочем,  то  была  "историческаЯ часть" моего дела. ‚
обвинительном  заключении о ней не упоминалось: ничего из этого бреда мне не
инкриминировалось,  а  обвинЯлсЯ  Я  очень  четко  в ведении агитации против
колхозов,  что подтверждалось показаниЯми рЯдового охраны лагерЯ, колхозника
деревни  ‹ача €вана Љонстантиновича ѓабова, моего квартирохозЯина во времена
пребываниЯ в составе экспедиции.
     ЉостЯ  ‚ань!  „руг  и  неразлучный  спутник  длинных  таежных  походов,
гостеприимный,  внимательный  хозЯин,  доверительно  изливавший мне у лесных
костров  свои  жалобы  на нищенскую жизнь! Ћбремененный большой семьей отец,
которому  Я  выхлопатывал,  в  своей  ипостаси  старшего  наблюдателЯ, какие
только было возможно премии, льготы, пайки...
     Љак  дошли  до  следователЯ  сведениЯ  о  моих бывших свЯзЯх с ѓабовым,
попавшим  по  мобилизации  в охрану лагерЯ, Я не узнал, но как его заставили
дать  нужные  показаниЯ - представлЯл себе отлично. ‚ то времЯ чины лагерной
администрации  и охраны зубами держались за избавлЯющую их от фронта службу.
Љаждый  искал,  как  выслужитьсЯ,  проЯвить  рвение,  закрепитьсЯ попрочнее,
стать  незаменимым!  Џуть длЯ этого был один: жестко и беспощадно обращатьсЯ
с  зэками,  безотказно  угождать начальству, всюду обнаруживать козни врага.
Ћт  Љости ‚анЯ потребовали подписать облыжные показаниЯ против менЯ - мог ли
он  отказатьсЯ?  ‘воЯ  рубашка  ближе  к телу... …му, несомненно, пригрозили
отправкой  на  фронт,  а дома "жена, малолетки" - полуголодные, беспомощные;
отсюда  же  всего  тридцать километров до деревни - удаетсЯ помочь семье, ее
подкармливать.
     „олжно  быть,  в марте - стоЯли уже светлые длинные дни, и было слышно,
как  за  окном  отчаЯнно  возЯтсЯ воробьи - менЯ вызвали на суд. ‚первые мое
дело  "разбирали"  при  мне,  а  не решали заглазно, как уже трижды делали в
прошлом.
     Џо  дороге  охранник  стал  было  подгонЯть  менЯ,  но,  сообразив, что
никакие  окрики  его и понуканиЯ не помогут, обреченно поплелсЯ в нескольких
шагах   позади,   приостанавливаЯсь   закурить   или   попросту  оглЯдетьсЯ,
подставить  лицо  горЯчим лучам весеннего солнца. € Я бы наслаждалсЯ теплом,
светом,   мЯгким   ветерком,  уже  несущим  запахи  оттаЯвшей  хвои,  первых
прогалин,  раскатистыми  голосами  птиц,  не  поглоти  менЯ  всего трудность
ходьбы:  не  только  требовалось невероЯтное усилие, чтобы волочить ноги, но
было  ощущение,  что  никак  не  ступишь  твердо  -  вот-вот  спотыкнешьсЯ и
упадешь.  Ќа  подтаЯвшей дороге было скользко, и видневшийсЯ в полукилометре
впереди  поселок  казалсЯ отстоЯвшим недостижимо далеко. € Я чувствовал, что
не дойду. Ќе хватит сил.
     Љ  „ому культуры или клубу, где должен был состоЯтьсЯ суд, мы подходили
вместе:  вохровец  подхватил менЯ под локоть и твердой рукой поддерживал мои
шаги.  €  в зале, с покрытым кумачом столом, портретом ‘талина на затЯнувшей
заднюю  стену  алой  портьере  и  рЯдами  жестких,  сбитых  вместе стульев с
подлокотниками, он довел менЯ до назначенной длЯ подсудимого лавки.
     - ‘уд  идет!  -  провозгласил  вышедший  из-за  кулис  военный. - Џрошу
встать!
     “  менЯ это не вышло, и конвоир снова подошел ко мне и помог поднЯтьсЯ.
“севшись  на  свои  места,  трое  военных  - члены "выездной сессии военного
трибунала",  -  посовещавшись,  разрешили  мне  в дальнейшем не возобновлЯть
своих  попыток  вставать  всЯкий  раз,  что  один  из них обращалсЯ ко мне с
вопросом.
     ‘мысл  спрашиваемого  доходил  до  менЯ  с  трудом. џ просил повторить,
отвечал  неуверенно,  останавливалсЯ, утратив нить мысли. ‘обственно, Я даже
не  мог сосредоточитьсЯ на происходЯщем - занимало менЯ более всего ожидание
перерыва:  бывалые  люди в камере уверЯли, что в это времЯ подсудимых кормЯт
"по  рабочей  норме". € судебные прениЯ все более смахивали на скороговорку,
на  прокурорский  монолог,  подкреплЯемый репликами председателЯ суда. € всЯ
тройка,   скоро   наскучив   пустым  разыгрыванием  разбирательства,  не  то
почувствовав  неприглЯдность  этой  возни  с  полутрупом  перед конвоирами и
несколькими  случайными  людьми  в  зале,  объЯвила  перерыв  и удалилась на
совещание.  Џровели  его  в ускоренном темпе, и, должно быть, через четверть
часа  - Я едва успел дотащитьсЯ до уборной и вернутьсЯ - председатель, спеша
и  глотаЯ всЯкие "именем..." и "в составе...", объЯвил приговор: четыре года
заключениЯ  в  трудовом  лагере  за  "к/р  агитацию". ќто означало, что менЯ
тотчас же водворЯт на лагпункт. €золЯтор был позади.
     џ  радовалсЯ,  чувствовал  какую-то  приподнЯтость. ‚от только огорчало
несбывшеесЯ  ожидание  обеда.  џ  даже  решилсЯ напомнить о нем конвоиру. Ћн
очень  весело  рассмеЯлсЯ  -  его,  видимо,  позабавило,  что  Я поддалсЯ на
розыгрыш.

        x x x

     ...‚се  это  в  памЯти  сохранилось. ‚оспоминаниЯ об этом времени порой
прихлынут,  бередЯт душу, и годы не в состоЯнии умерить их горечь. Ѓывает, Я
словно  спокойно  рассказываю,  деловым  голосом описываю свои приключениЯ -
происходило  со  мной  вот то-то и то-то, - словно глЯжу со стороны, и герой
мой  человек  мне посторонний. € вдруг необъЯснимо какаЯ-нибудь подробность,
пустЯковаЯ   мелочь   мгновенно  воскрешает  подлинное  давнее  переживание,
когтЯми  процарапавшее  сердце, и оно оживает во всей своей жестокой наготе.
€  сжимаетсЯ  сердце,  и подводит голос, и надо с собой справитьсЯ, чтобы не
"облитьсЯ  слезами"  -  увы, не над вымыслом! Џронзают когда-то перенесенные
обиды  и унижениЯ. Ћни похоронены на дне души, но не мертвы. Ќе выветрились,
способны и сейчас, разбуженные, сочитьсЯ кровью.."
     ...ЊенЯ,  как-то  уже  очень  ослабевшего,  уже вовсе доходЯгу, вели по
обледеневшей  тропинке  в  баню.  Ћступившись,  Я упал в рыхлый снег. Џрошли
десЯтки  лет,  Я  начисто  забыл,  в  каком  именно месте это было, на каком
лагпункте  и  даже  во  времЯ  отбываниЯ  какого срока, но и сейчас вижу всю
сцену, как на четком снимке. ‚се, все, до малейших подробностей помню...
     џ  беспомощно барахтаюсь в сугробе, не нахожу, обо что оперетьсЯ, чтобы
перевернутьсЯ  -  ?  упал  Я навзничь, - встать на четвереньки и выползти на
тропу.  ‘нег  сразу  просыпалсЯ во все прорехи куцей рваной одежды, заполнил
надетые  на босу ногу кирзовые ботинки. ‘разу выдохшись, Я затихаю, лежу без
движениЯ.  ‘лышу  матерную  брань  конвоира.  ”игура  его выситсЯ надо мной,
четко  определилась  на  фоне  синего  неба, штык над папахой блестит против
солнца.  ЃлестЯт и даже лоснЯтсЯ его разрумЯнившиесЯ на легком морозце щеки.
Њолча  и  серьезно  вслушиваюсь в исходЯщие оттуда . - из этого беспощадного
полногубого рта - потоки смрадной ругани и угроз:
     - ‚се   не   бросил  свои  штучки,  интеллигент  ср...  …му  бы  только
поиздеватьсЯ...  ђазлегсЯ, мать его перемать! - на дороге, ожидай его тут на
морозе,  пока  подыметсЯ.  Ђ  ну,  живее,  не  то  как  подколю  в  зад! - €
краснощекий  идол  надо  мной  срывает  с  плеча винтовку и даже повертывает
штыком ко мне.
     Ћсобенность  этого воспоминаниЯ в том, что Я и тогда видел всю сцену со
стороны,  сознавал  ее  безобразность.  Џонимал, насколько уродлива была моЯ
долговЯзаЯ  фигура  в  грЯзном рванье, с заголившимсЯ животом, раскорЯченнаЯ
на  снегу,  с  руками,  цеплЯющимисЯ  за  неровности  утоптанной  тропки, со
свалившейсЯ со стриженой головы ушанкой...
     Љстати,  на  всем  протЯжении  моих  лагерных  хождений,  на  этапах, в
следовательских  кабинетах,  на  лесоповале  и  при  генеральных шмонах, как
охранники,  так и начальство всех рангов тыкало менЯ моей интеллигентностью,
усугублЯвшей  мою  и  без  того  преступную  сущность.  Џричем  качество это
устанавливалось  по необъЯснимым длЯ менЯ признакам, даже в периоды, когда Я
оказывалсЯ  на самом дне, был среди самых обтрепанных и самых немытых. ‘амых
голодных...

        x x x

     ...Љак   ни  туго  жилось  заключенным  на  лагпункте,  менЯ  старались
поддержать  кто  чем  мог:  приносили  миски  с  супом,  остатки каши и даже
крохотные  куски  хлеба,  отторгнутые от драгоценной пайки. џ принимал все с
признательностью,  съедал,  но  сил  не  прибавлЯлось: Я продолжал слабеть и
неимоверно   отекал.   „оброхоты   советовали   добиватьсЯ   больницы,   кто
рекомендовал  покоритьсЯ и идти на инвалидную командировку. ‘читаЯ, что то и
другое  -  вернаЯ  "доходиловка",  Я продолжал упрЯмо, отчаЯнно цеплЯтьсЯ за
свой  статут  "работЯги", чтобы получать рабочий паек. Ќо ходить становилось
день ото днЯ труднее, почти невозможно...
     - €з  строЯ  не  выходить,  шаг в сторону рассматриваетсЯ как попытка к
бегству,  конвой  будет  применЯть  огнестрельное оружие без предупреждениЯ.
ЏартиЯ - шагом марш!
     ќто  напутствие при отправке на работу за зону. ‚ыстроенных в колонну у
ворот  пересчитывают  в  последний раз, уже на ходу, и мы выходим на дорогу.
Љонвойные  в  пути поторапливают. ’олько и слышно: "Ќе отставать, шире шаг!"
-  с  соответствующими  кудреватыми добавлениЯми. Џроводники с собаками идут
вплотную к строю. ќто тоже стимул.
     „о  места  работы  меньше  километра, но конвоирам хочетсЯ скорее сдать
партию, чтобы до самого вечера бить баклуши.
     €дти  со  всеми в ногу Я просто не в состоЯнии, хотЯ и мои товарищи, по
правде  говорЯ,  не  торопЯтсЯ:  их  ведь  не  ждут,  как  вохровцев, уютные
чистенькие   квартирки  о  раздобревшими  бабенками,  закармливающими  своих
мужиков сдобными пышками! ‡экам, наборот, хочетсЯ растЯнуть прогулку.
     ЊенЯ   поставили  в  первый  рЯд,  но  уже  через  полсот-ню  метров  Я
оказываюсь  в  последнем,  затем  отстаю  и от него, пока не начинаю маЯчить
далеко  позади.  ‚охровец  в  хвосте  покрикивает. Ќо рыхлые ноги бесконечно
тЯжелы  -  и,  стиснув  зубы  от  усилий,  Я  еле  тащусь.  „орогу, на беду,
пересекает  узкоколейка:  не  могу  переступить  через рельсы, ногу никак не
отдерешь  от  земли. ’опчусь на месте, без толку опираЯсь на палку. ‚ыручает
выбежавший  из  строЯ  товарищ.  Љонвоир  терпеливо  ждет,  длЯ порЯдка вЯло
ругаЯсь - к доходЯгам здесь давно привыкли.
     - ‘идел  бы  в бараке, дохлый, коли проку нет! Ђ то туда же - выискалсЯ
стахановец...  ЉовылЯй  давай,  интеллигенциЯ  вшиваЯ, с тобой тут до вечера
проваландаешьсЯ. ‡автра нипочем не возьму, загорай в зоне!
     ќто  самаЯ страшнаЯ угроза. џ задохнулсЯ, черпаю силы в отчаЯнии, но до
двора  сажевого  завода  добираюсь  с  отставшим  конвоиром,  когда  все уже
выстроены в две шеренги и нарЯдчик отсчитывает зэков бригадирам.
     ђазвод  подходит к концу, а Я все стою - кому нужен этот еле держащийсЯ
на  .ногах  отечный полумертвец?.. —то за тЯжкаЯ минута... ‘ейчас раздастсЯ:
"‡абирайте  обратно  в  зону!"  Ќо  и  среди вольнонаемных могут встретитьсЯ
люди, хотЯ - видит Ѓог - их подбирают с толком.
     - Ѓеру  к  себе в лабораторию! - †енщина в белом халате делает мне знак
следовать  за  ней.  €  идет  к избушке в углу двора, не оборачиваЯсь. џ так
рад, что почти за ней поспеваю.
     ‚  темном  низеньком помещении, схожем с деревенской банькой, с высоким
порогом,  крохотным  оконцем  и  грубо сколоченным голым столом, уставленным
лабораторной  посудой,  тихо.  Ќикого  нет.  ’ут  же  оцинкованнаЯ  лохань с
горЯчей  водой,  трЯпки.  ‚ода остывает, а Я все сижу на лавке, не берусь за
мытье.  Ћт  напрЯжениЯ  и  ходьбы  отекло все тело - живот, даже грудь точно
обложены   подушками,  и  сковывает  движениЯ  мЯгкаЯ,  неодолимаЯ  тЯжесть.
‚добавок  сильно  натЯнулась кожа. € сидеть становитсЯ невмоготу - надо хоть
немного  отдохнуть.  џ  осторожно соскальзываю на пол и на нем растЯгиваюсь.
Ѓудь что будет!
     Ќоги   Я   взгромоздил   на   высокий  порог.  …сли  их  так  подержать
приподнЯтыми, отеки слегка спадают. ‹ишь бы никто не пришел...
     ‚  проем  отворенной  двери видно далекое бледное небо. ‚етерок редкими
волнами  наносит  дыхание  жаркого июльского днЯ. Ќевдалеке - в сотне метров
от  лаборатории  - сплошь заросшаЯ розовым кипреем опушка тайги жужжат шмели
и  перелетают  молчаливые  таежные  птицы.  “кромно там, под лесным пологом,
надежно.. ‹ишь бы никто не пришел!
     ‹аборантка   поЯвлЯетсЯ  перед  шабашем.  “слышав  ее  покашливание  за
стеной, Я успеваю поднЯтьсЯ.
     - ‘обирайтесь,  сейчас  будут строитьсЯ, - говорит она, остановившись у
входа  и  не заглЯдываЯ в помещение. Њне необходимо и хочетсЯ что-то сказать
в  свое  оправдание,  пообещать, что завтра Я непременно перемою все колбы и
пробирки.  Ќо  говорить  надо  много и убедительно, Я этого не могу и потому
виновато  молчу,  не  смеЯ  на нее взглЯнуть, Ћна тоже молчит и помогает мне
перенести  ноги  через  порог  -  сначала одну, потом другую. “ менЯ по лицу
катЯтсЯ  слезы  -  от  стыда,  жа"  лости  к  себе и страха, что завтра менЯ
навернЯка  прогонЯт  с утреннего развода. Љонец тебе, конец, человече! Ќет у
тебЯ сил длЯ жизни в джунглЯх!

        x x x

     ’о,  чего  Я  так  страшилсЯ,  все же произошло. ‘ ра" бочего лагпункта
менЯ  отправили  в стационар ќ 8, куда свозЯт безнадежых дистрофиков. џ лежу
на  топчане  с  тощим  соломенным тюфЯком и жиденьким одеЯлом, под головой -
подушка  с  комками  сена.  Џалата заставлена стоЯщими вплотную друг к другу
топчанами  и  всЯ  занЯта  такими  же  доходЯгами,  как  Я.  €з нас мало кто
выживет,  потому  что  сюда  поступают  с  опозданием, когда истощение зашло
слишком   далеко  и  ничтожные  средства  лагерной  медицины  уже  бессильны
отстоЯть у смерти ее жертвы.
     џ  собрал  остатки воли и энергии, чтобы не поддатьсЯ. ‚рача слушаю как
оракула.  ‘колько человек умерло при мне - по-лагерному, "загнулось" - из-за
того,   что  неумеренно  пили  воду,  обманываЯ  сосущую  пустоту  в  брюхе,
наедались  всЯкой  дрЯни  или,  раздобыв  подпольными  путЯми  хлеба,  сразу
пожирали  все  добытое  не  то,  наоборот,  обменивали  пайку  на махорку. џ
отвергаю  все соблазны, ем только в предписанное времЯ и то, что дают. „аже,
как  велит  врач,  заставлЯю  себЯ сидеть, сколько могу выдержать, на койке!
нельзЯ  залеживатьсЯ,  надо  перебарывать  слабость, из-за которой подчас не
шевельнешь рукой, не поднимешь головы,
     ‘лучаетсЯ,  Я  слышу,  как  надо  мной  переговариваютсЯ. џсно разбираю
полушепот,  знаю,  что это слонЯютсЯ по проходам между топчанами те, кто еще
способен  ходить,  и подкарауливают умирающих. Ќо нет сил открыть глаза, тем
более  заговорить.  €  про  себЯ Я упрЯмо твержу им: "иш вам! Ќе достанетсЯ
вам  ни  моЯ  пайка,  ни  обед. ‚от соберусь сейчас с силами и встану! џ еще
поборюсь, Я еще выкарабкаюсь!"
     ...Џоносы  лишают  последних сил, Џровалы сознаниЯ чередуютсЯ с детской
возбудимостью;   выпадают   короткие   промежутки  проЯснениЯ.  џ  продолжаю
судорожно  цеплЯтьсЯ  за  край  Ямы. ‚ палате смрадно и угарно. € еще мучает
грЯзь,  ощущение немытого тела. €зредка водЯт в баню, но как вымоешьсЯ, если
невмоготу  и  пустую  шайку  поднЯть, потереть тело трЯпкой?., ѓолодные дни,
голодные бредовые ночи - огонек жизни еле тлеет и чадит.
     ѓлавный  врач  - громадный тЯжелый еврей с лошадиной челюстью, крикун и
самодур  -  показываетсЯ  в палатах в короткие промежутки между запоЯми. ’ут
он бывает сладкоречив и даже растроган.
     - ќх,  бедолаги  мои,  -  останавливаетсЯ  он  у  койки,  окидываЯ  нас
отеческим  взглЯдом,  охватывающим  всю  палату,  - эх вы, горюны! ‚сех вас,
ей-ей,  поставил  бы  на ноги в два счета, будь только чем! ‚арил бы крепкий
куриный  бульон  -  наваристый,  густой,  по  котелку  на  брата  в день, да
пшеничного  хлеба  в  придачу  по  полкило  давал,  да  еще  лимоны  всем бы
прописал,   молоко...  —ерез  неделю  поднЯлись  бы  все,  стали  за  бабами
бегать...
     €  как-то,  задержавшись возле менЯ, распорЯдилсЯ выдать мне халат - мы
все  ходили  в  нижнем  белье - и поручить в канцелЯрии составление строевой
записки.  €  назначил  вознаграждение!  стакан  простокваши и дополнительное
блюдо.
     Њаленький,  размером  в  четверть  листа типографский бланк, на котором
надо  проставить  против  четырех слов: "налицо на...", "прибыло", "убыло" и
"сост