й  статье  отказывали.  ‚озможность  отсюда вырватьсЯ через
армию была закрыта.
     ...Ќа  улице уже шагают первые отрЯды мобилизованных; по поселку ползут
слухи  о  стремительном наступлении немецких танков, о залетающих в глубокий
тыл  "мессершмиттах"...  ‚печатление,  что  в  магазине  убрали  с полок все
товары.  ‹юди  боЯтсЯ  разговаривать, старательно выполнЯют первые приказы о
затемнении...  Ѓеда  надвинулась  вплотную.  Џривычный  мрак  еще сгустилсЯ,
вот-вот  объЯвЯтсЯ таЯщиесЯ в нем угрозы: убивать будут не только на фронтах
войны!
     џ  сижу  в наглухо затемненной кухне - окно плотно задраено одеЯлом - у
моего   приЯтелЯ   и   сослуживца.  Ћн  -  ухтинский  старожил,  работает  в
геологическом  отделе уже пЯтый год после ссылки. Ќо нас с ним сближают дела
куда  более давние. Ћн петербуржец и носит фамилию, бывшую особенно любезной
юным  жителЯм  прежней  столицы:  это  внук или правнук основателЯ известной
кондитерской  фирмы  "†орж Ѓорман и Љ<sup>o</sup>", поставщика двора …го ‚еличества. Ќе
знаю,  от  каких  предков  -  французов  или  евреев  -  у ћриЯ жгучаЯ южнаЯ
внешность:  сросшиесЯ  на переносице шелковые темные брови, крупные, плотные
завитки  волос;  глаза  Ярко-,  густо-черные;  нос тонок, породист, с хищной
горбинкой.  ћрий  тих,  осмотрителен  и  разборчив  в людЯх, с хозЯйственной
жилкой.  Ќа  работе  он  строг  и недоступен; подчиненные - хозЯйственники и
кладовщики - его побаиваютсЯ: у него не украдешь.
     Ќо  сейчас мы далеки от проблем снабжениЯ экспедиции. ‚полголоса на все
лады  обеуждаем  нависшую  надо мной угрозу. Ќакануне ночью на лагпункте ќ 1
переарестовали  много  народу.  –елый  отрЯд "попок" ходил с начальниками по
баракам,  вызванных  по  длинным  спискам выводили на улицу и рассаживали по
грузовикам.  Џрошелестело: "‡аложники"... ‚ыкликнули и мою фамилию. Љто-то с
нар  ответил:  "€щите ветра в поле. Ћн освободилсЯ!" ‚охровец отметил что-то
в списке, тем дело и кончилось.
     - Ћпоздали.   „о   следственной   части   еще  не  дошло,  что  вы  уже
освобождены.  Њашина  лагерного  учета громоздкаЯ - не поспевает... ќто дает
нам  крохотный срок" чтобы что-то предпринЯть. Џока в отдел сообщат, что вас
больше  нет на списочном составе лагпункта, узнают, что вы принЯты на работу
вольнонаемным,  и  начнутсЯ розыски - пройдет день-другой. ‡а этот срок надо
отсюда вырватьсЯ во что бы то ни стало. Ќо как?
     ћра  перечислЯет  разные  варианты, Я напрЯженно слушаю. Ќичего путного
не  придумываетсЯ,  и  мы  откладываем  решение  до утра. Ћно, как известно,
мудренее...
     “же  ночь.  Њы  потихоньку  выходим  на лестницу. ћра ведет менЯ вниз в
пустую  квартиру: сосед уехал в командировку и отдал ему ключ. “строив менЯ,
ћра  запирает  дверь  снаружи  и  велит  ни  на  какой стук не отворЯть. € Я
остаюсь  один,  на  самодельном  диване,  наедине  со  своей  тревогой. Ќо в
безопасности: сюда за мной не придут.
     Џолудремлю,  перебираЯ  в  голове  всевозможные  планы. Ќа всех дорогах
заставы  - проверка документов: если пробиратьсЯ тайгой - буссоль есть, карт
в  отделе  достаточно,  -  то  куда?  ‡адержат в первом поселке. ‘вЯзанные с
тайгой  заманчивые  планы  не  выдерживают  трезвой  оценки.  —тобы  достать
фальшивый  документ, нужны не только деньги - они у ћры, может, и есть, - но
и знакомства. „а и не вижу Я себЯ живущим под чужим именем. . :
     Џод  утро  Я  заснул как убитый. € снилось что-то праздничное, светлое.
ћра  разбудил менЯ, и сознание тотчас же, без перехода, возвратило к поискам
выхода.  џ  казалсЯ  себе  обреченным,  подумывал  о самоубийстве: не трать,
кума,  силы - опускайсЯ на дно! Ќо ћра - трезвый, находчивый, - был настроен
иначе.  …го рискованному плану Я подчинилсЯ с облегчением: сейчас менЯ более
всего устраивало поступать по чужой указке.
     Ѓыло  еще  очень  рано.  Њы  позавтракали,  а к часу открытиЯ Я стоЯл у
двери  отдела  кадров “правлениЯ - сам сунулсЯ в пасть волку! - с заЯвлением
"об  отчислении  в  свЯзи  со свертыванием полевых работ". „лЯ читавшего мою
бумажку  чиновника это было рутиной - увольнЯлись тогда из лагерЯ пачками, -
но он все-таки спросил:
     - Људа переходите?
     - “ менЯ повестка из военкомата, - четко ответил Я.
     €  это  было  как  раз  то,  что  он  в  эти  дни слышал от большинства
посетителей.  ‚  верхнем  левом  углу  моего  заЯвлениЯ поЯвилась резолюциЯ:
"Ѓух. Џроизвести расчет".
     ЏотЯнулись   казавшиесЯ   бесконечными   нервные  часы  ожиданиЯ,  пока
оформлЯлось   увольнение  "по  собственному  желанию",  готовилась  справка,
выписывалсЯ  расчет,  открылась наконец касса. џ сидел в коридоре “правлениЯ
как  на  угольЯх, прЯчась за других. ’омил страх: вот опознает кто-нибудь из
снующих  здесь  начальников  и... ѓадать, что ожидало менЯ в этом случае, не
приходилось.
     Љогда  менЯ выкликнули к окошку за удостоверением и расчетом, Я уже был
измучен,  напрЯжен  до  предела:  мне  просто мерещилось, как, пока с одного
стола  на  другой  кочуют  бумаги на мое увольнение, оформлЯютсЯ другие - на
мой  розыск  и  арест...  ’ут  Я был в самом деле, как говорЯт англичане, "a
narrow escape" - на волосок от гибели!
     Ќо  временного  удостоверениЯ  об отбытии срока и справки об увольнении
недостаточно:  билет  на  поезд  по ним не получишь. € Я снова под запором в
пустой  квартире. ћра рыщет по поселку в поисках "вольной", не принадлежащей
лагерю конторы: авось найдетсЯ в которой-нибудь работа в отъезд!
     ’омительно  идет  времЯ.  ђабочий  день подходит к концу, а на завтра -
воскресение,  все  учреждениЯ  закрыты.  ќто  почти  верный провал: отсрочка
истекает.  —ем-нибудь  отвлечьсЯ,  занЯтьсЯ  невозможно. џ стою в прихожей и
вслушиваюсь  в малейший шорох за дверью. Ђ когда надежды почти не осталось -
у  менЯ  нет  часов,  светло  круглые  сутки, но Я чувствую, что приблизилсЯ
вечер, - резко лЯзгнул замок, дверь открыл ћра.
     - ‘тупайте  скорее  в  представительство  ‹енинградского геологического
треста,  адрес  вы  знаете.  “  них  работает в ‘ыктывкаре отрЯд, и туда еще
вчера  набирали  народ.  €  если  примут, идите прЯмо на станцию, поспеете к
вечернему  поезду.  Ќикуда не заходите - кое-что в дорогу Я вам соберу, буду
ждать  на  перроне,  в  конце,  у  пакгауза... ’олько не пускайтесь по улице
бегом, покажетсЯ подозрительным.
     ‡а  запертой  дверью с табличкой тихо. Ќикто на стук не отвечает. џ жду
и  снова стучу. € когда в отчаЯнии уже схожу с крылечка, раздаютсЯ шаркающие
шаги, звук отодвигаемого запора. ‘лышу из приотворившейсЯ двери:
     - ‚ам  кого?  -  Ќа  менЯ  глЯдит  очень  грузный, с огромным животом и
отечным   лицом   пожилой   человек,   совершенно  лысый.  “  него  тЯжелое,
астматическое дыхание.
     џ  сую  ему  свои  бумажки,  запинаЯсь от волнениЯ, рассказываю о своем
стаже  в  геологоразведке.  ‘ам чувствую, что получаетсЯ путано. Ћн слушает,
глЯдЯ  куда-то  в  сторону. џ умолкаю. Њолчит и он. Њолчит долго, мучительно
долго. Ќаконец:
     - ‡айдемте в помещение.
     ЉрохотнаЯ  комнатка  с  конторским столом и несгораемым шкафом выглЯдит
тесной  длЯ  своего громоздкого хозЯина. ЏройдЯ к окну и повернувшись ко мне
спиной,  он  что-то  выглЯдывает  на  улице и вполголоса, словно рассуждаЯ с
собой, ронЯет редкие слова:
     - —то  тут  сделаешь?  „а... у них там комплект... € распорЯжение - вон
на  столе  телеграмма  из  треста:  представительство закрыть, мне сматывать
удочки.   ‚ойна,   буровые   консервируют...   „а  и  бурильщики  мы,  а  вы
гравиметрической    съемкой   занимались...   Ќет,   ничего,   пожалуй,   не
придумаешь...
     џ  стоЯл,  как  приговоренный,  даже  не  пытаЯсь  настаивать, просить.
‚идимо,  не  судьба  отсюда  вырватьсЯ...  € все же... он не повертывалсЯ ко
мне,  не  выговаривал твердо слова отказа. џ медлил, не уходил, сам не знаЯ,
на  что  еще надеюсь. Њелькнуло в голове: сказать начистоту, какаЯ надо мной
нависла  опасность?  €  Я  и  сейчас  не могу решить: испугалсЯ бы толстЯк и
сразу менЯ выставил, или, наоборот, это побудило его менЯ выручить?
     - Њне необЯзательно техническую должность, Я могу и рабочим...
     Ќаконец   начальник   и,   как  Я  догадываюсь,  единственный  служащий
представительства  отворачиваетсЯ  от окна и долго в менЯ всматриваетсЯ, как
бы определЯЯ, что за птица к нему залетела.
     - Ќебось по пЯтьдесЯт восьмой сидели? ‘колько?
     - ЏЯть лет. € до этого пришлось...
     ЉрЯхтЯ  и  продолжаЯ  с  собой  говорить, грузный добрЯк - именно таким
было  первое  впечатление,  едва  он  отворил  дверь,  - стал отпирать сейф,
достал бланк, печать, снЯл чехол со старинного "ремингтона".
     - ‚  ‘ыктывкаре  всего  одна  гостиница  -  найдете  сразу. ‚ ней у нас
постоЯнный   номер,   работы   только  начали  по-настоЯщему  разворачивать.
Ќачальник  экспедиции  хороший человек, мой приЯтель, вот длЯ него записка -
спрЯчьте  подальше.  Ђ  это  -  командировочное удостоверение: с ним прЯмо в
кассу,  получите билет. € - с Ѓогом, как говоритсЯ. - Ћн взглЯнул на часы: -
Џоезд через час, еще успеете.
     ‘танциЯ,  разумеетсЯ, наводнена охранниками и агентами, но Я пробираюсь
сквозь  толпу  без  той тревоги, что клещами сжимала сердце в последние двое
суток.  Џосле  встречи  с добрым, отзывчивым человеком на душе легче. Њожно,
значит,  жить,  коли  в  критическую  минуту  еще находЯтсЯ незнакрмые люди,
идущие  на риск, чтобы выручить. Џо тем временам и ћрий, не побоЯвшийсЯ менЯ
спрЯтать,  и  незнакомец  в  конторе,  выдавший  мне  спасительный документ,
подвергали  себЯ  несомненной  опасности:  тут  было пособничество врагу, во
всЯком  случае,  личности  подозрительной.  "ЌастоЯщий"  советский  человек,
стопроцентный,  воспеваемый  сонмом  служителей  муз,  должен  был следовать
канонам,   обусловившим   памЯтник   Џавлику   Њорозову,  и,  ЯвлЯЯ  образец
бдительности  и  преданности  режиму,  выдать  менЯ властЯм. Ђ люди взЯли да
спасли.
     Љак   Я  упомЯнул,  станциЯ  кишела  народом,  и  Я  почувствовал  себЯ
затерЯнной  в  толпе  песчинкой. …ле протиснувшись к окошку кассира, Я смело
подал  свои  бумаги.  "‘езам,  отворись!.."  €  билет мне продали. џ, ликуЯ,
ринулсЯ вон из тесного зальца разыскивать ћру.
     - ‚ижу  по  лицу - со щитом... “ф, вздохнул свободно - уже не чаЯл, что
пронесет!  ‚от  вам  рюкзачок - белье, фуфайка, провизиЯ. ‚озьмите и немного
денег.  Ѓерите, берите, пригодЯтсЯ... Љакие там счеты! ‚прочем, мне кажетсЯ,
мы  не  навсегда  прощаемсЯ - еще увидимсЯ. Љак подадут состав, не спешите к
вагону:  протиснитесь  в  последнюю  минуту, когда документы еще смотрЯт, но
уже не проверЯют. …сть поручениЯ?
     Љак  не  быть!  Ќикакие  страхи  и  заботы  последних дней не заслонЯли
тревогу   за  ‹юбу.  Њучила  невозможность  к  ней  сходить,  дать  знать  о
случившемсЯ.  ‚ерев-кин в отъезде, и принести от нее известие было некому. џ
тут   же  наспех  на  клочке  бумаги  написал  несколько  слов  и  печальные
прощальные строки из Ѓайрона:
     FARE  THEE  WELL,  AND  IF  FOR  EVER  STILL  FOR  EVER FARE THEE WELL!
(Џрощай! € если навсегда, ’о и тогда все-таки - прощай!)
     Ќадо  было  найти слова ободрениЯ, надежды, но где их взЯть? ћра обещал
сходить на инвалидный пункт и рассказать о поспешном моем отъезде.
     Њиме  платформы  покатили  обшарпанные  пассажирские вагоны. ‚ открытых
тамбурах   рЯдом   с  проводником  стоЯло  по  два  вохровца.  ‚ыждав,  пока
проверочный  пыл  поостынет,  Я  пробралсЯ  к  вагону, где посадка шла всего
живее.  Ћхранник  и  впрЯмь  едва  взглЯнул  на мои документы и пропустил на
площадку.  Џоток едущих тотчас потащил менЯ, и Я очутилсЯ в проходе, набитом
людьми,  ищущими, где бы пристроитьсЯ на плотно занЯтых трехъЯрусных полках.
‚ окне мелькнул ћра. џ почувствовал себЯ спасенным.

        x x x

     Ќачальника  партии  Я  застал утонувшим в груде бумажек в походившем на
вещевой  склад  номере.  Ѓорис  Ђркадьевич ‘еймук был сухощав, примерно моих
лет,  с  большими  залысинами и в стареньких металлических очках. ‘уховатый,
деловой человек, несомненно, умный и проницательный.
     ‚зглЯнул на мою справку, прочитал магическую записку. ‡адумалсЯ.
     - ‘  лошадьми  управитесь?..  ‚от  и отлично. Ќечего вам тут сидеть, на
людЯх  толкатьсЯ.  ’ребуетсЯ  перегнать на буровую тройку лошадей, вот вы на
первых порах и займитесь этим. Ђ там подумаем, как вас использовать.
     ‘пустЯ  час  Я шел в подгородный колхоз, где мне, завхозу геологической
экспедиции,  передали  лошадей,  повозку,  сбрую  и  фураж. ‘ этим надлежало
отправитьсЯ   верст   за   восемьдесЯт   в  деревушку  на  реке  Љельтме  за
“сть-Љуломом,  а  оттуда  провести  лошадей  по тропе на буровую. ‚ дорогу Я
пустилсЯ словно в увлекательное путешествие.
     ‚  лесной своей пристани - заимке о двух легоньких бревенчатых домиках,
еле отвоевавших тесную площадку у дремучего леса - Я обжилсЯ очень скоро.
     Њне   отвели   голую   комнатенку  с  оставленной  прежним  постоЯльцем
кое-какой  по-походному  сколоченной  мебелью.  џ  выписал себе - сам хозЯин
каптерки!  -  постельные  принадлежности, добрые охотничьи сапоги, обзавелсЯ
котелком   с  кружкой  и  приступил  к  несложным  обЯзанностЯм  кладовщика,
рассыльного,   отчасти  учетчика.  Љроме  менЯ,  на  заимке  было  несколько
семейных  рабочих,  техник,  не  ахти какой квалификации мастер - в общем, с
семьЯми  человек  тридцать,  живущих  своей обособленной жизнью, замкнутых и
необщительных.
     Ћком  власти  на  буровой  был,  как Я догадалсЯ, пожилой слесарь, член
партии  с  девЯтнадцатого  года,  хмурый и ленивый. …сли ему и было поручено
следить  за  нами,  то  действовал  он  не слишком ретиво, предпочитал всему
сидеть  в  своей  конуре - он соорудил себе отдельную полуземлЯнку, впрочем,
уютно  обставленную,  и  углублЯлсЯ в затрепанную книжку. “ него была до дыр
зачитаннаЯ   библиЯ   комсомольцев   "героических  лет"  -  "Љак  закалЯлась
сталь"...  ќтот  в  общем  мирный  и  покладистый  работЯга,  может  быть, и
разделЯл  накалЯвшие  Џавку страсти, но сим бурлЯщим молодым вином опьЯнЯлсЯ
человек изношенный, утомленный жизнью.
     ‘пустЯ   некоторое  времЯ  на  буровую  приехал  ‘ей-мук,  окончательно
очертивший  круг  моей  деЯтельности:  Я  возводилсЯ в ранг его помощника по
хозЯйству  и  снабжению  и  должен был отныне ездить по району и в колхозы -
получать  всЯкое  прод-  и вещдовольствие. Ѓорис Ђркадьевич был, как Я понЯл
уже  в  номере  гостиницы,  не  только деловым специалистом, но еще и ловким
политиком.  “бедив  руководителей  Љоми республики в первостепенном значении
экспедиции  длЯ  ее  судеб,  он  добилсЯ  исключительного вниманиЯ длЯ своей
организации.  „а  и  умел,  очевидно, щедро благодарить за оказанные услуги.
Џередо  мной,  как представителем ќкспедиции с большой буквы, отворЯлись все
двери   и,   что  было  особенно  ценно,  склады  с  такими  архидефицитными
существенностЯми,  как  сливочное  масло  и  сахар,  которые  в военные годы
употреблЯли  одни  руководЯщие  начальники и снабженцы. Љартофель экспедиции
поставлЯли  колхозы,  расставались  с  овечками и бычками, выделЯли овес длЯ
наших  лошадей  -  это  было  какое-то округлое фантастическое благополучие,
невесть  на  чем  основанное.  €  это  в  то  времЯ,  как сами колхозники не
получали  зерна  за  трудодни, не помышлЯли о мЯсе, а клЯч своих кормили чем
попало, поскольку накашиваемое сено шло в армию!
     ’еперь,  по  прошествии  стольких  лет, нелегко ощутить реальность того
времени,  когда узаконилось, сделалось нормой обирание крестьЯн до нитки, до
степени,  обрекавшей на голодание. Ћни должны были кормить всех, не оставлЯЯ
себе  ничего.  Џод  флагом  снабжениЯ  армии  сыто  обеспечивались партийные
работники  и  примазавшиесЯ  к ним холуи, не зевали и такие ловкачи, как мой
начальник,  столь  деЯтельно и успешно хлопотавший о сотрудниках экспедиции,
чтобы  обеспечить  и  свою  семью, и многочисленную родню, предусмотрительно
вывезенную из Џитера в тихий тыловой городок.
     Џрочно  сделавшись "агентом по снабжению", Я почти не жил на буровой, а
обосновалсЯ  в  Љирде, упомЯнутой мною деревушке на берегу Љельтмы. ’ам была
учреждена  перевалочнаЯ  база,  откуда грузы вьюками доставлЯлись на три или
четыре  участка,  где  работала  экспедициЯ. ‚ пЯти домах деревни оставались
малые  да  старые.  †или  тихо  и  дружно,  какой-то особой замкнутой лесной
жизнью:  главными  кормильцами  были  два деда, делившие между всеми поровну
добытые ими дичь и рыбу - хлеба почти не ели.
     Ќеправдоподобной,  невозможной  длЯ  того тЯгостного, накаленного злыми
страстЯми  времени  выглЯдела  жизнь  этой горстки спокойных и мирных людей,
родившихсЯ  и состарившихсЯ в незамутненной тиши первозданных лесов, живших,
"как  жили  деды".  Ќи  ропота, ни богохульства: не жалуЯсь и не озлоблЯЯсь,
сносили  обездоливавшие  их  поборы,  молча скорбели о своих взЯтых на войну
добытчиках.  „ед  Ђрхип,  мой  хозЯин  -  рослый  и крепкий семидесЯтилетний
таежник,  - привечал соседских детей наравне со своей внучкой, следил, чтобы
никого  не  обделили  рыбой. ЏринЯв менЯ в свой дом, обходилсЯ как со своим.
’ак   же   благожелательна   и  заботлива  была  его  бабка,  любившаЯ  менЯ
расспрашивать   об   оставленных   далеко   близких,  соболезновавшаЯ  моему
одиночеству.   Ќа  первых  порах  дичилась  молодаЯ  хозЯйка,  их  невестка,
незадолго до менЯ проводившаЯ на войну мужа.
     €  из  своих  частых  поездок  по  деревнЯм и в районный городок Я стал
возвращатьсЯ  в  Љирду  как  домой. ’ам менЯ ждали. „ед Ђрхип выходил помочь
распрЯчь  лошадь,  бабка  доставала  из  печки чугуны с обедом, оживлЯлась и
сдержаннаЯ,  молчаливаЯ „унЯ. ќти хлопоты согревали и радовали. ’опилась длЯ
менЯ  банька,  у бабки бывали припрЯтанные свежие хариусы, „унЯ заботилась о
моем  белье.  џ нередко привозил гостинцы - кулек сахару, хлеб, пачку чаЯ, а
то  и  кусок  мыла,  отрез  ситца  или  иной материи, о которых давно забыли
жители  деревни.  ‚сем  этим  менЯ  премировал  мой  начальник - разумеетсЯ,
вполне незаконно.
     ‹асковаЯ  и  тихаЯ  обстановка  помогла  восстановить  утраченное после
последних  передрЯг  и  внезапного  расставаниЯ с ‹юбой душевное равновесие.
Џисать ей в лагерь Я не мог, опасаЯсь выдать свой адрес. ‚се же из
     Љирды  мне  удалось отправить несколько писем родным и узнать кое-что о
‚севолоде.
     Ћтбыв  свои  пЯть лет в ‚оркутинских лагерЯх, сн успел до войны выехать
с  ‘евера  и жил в небольшом железнодорожном поселке под Љалугой. ђаботы там
не  находилось.  Ќечего  и  говорить,  что к тому времени никакие Љалинины и
иные  прежние  его  влиЯтельные  пот  кровители (в большинстве не пережившие
37-го  года)  уже  не  могли  помочь,  и  жилось  ему  тЯжко.  € он, человек
мужественный,  неспособный пасовать перед неблагоприЯтными обстоЯтельствами,
поступил  решительно;  осадил  местного  военкома,  пока  не добилсЯ от него
назначениЯ  в  санитарный  железнодорожный  отрЯд.  Џусть  наденут  на рукав
повЯзку  с  красным  крестом,  раз признан "недостойным защищать отечество с
оружием в руках!".
     Џравда,  под  этим  предлогом  отказывали  в  приеме  в армию социально
чуждым  лишь  на  первых  порах.  …два  обозначилось, каких гекатомб требует
сталинскаЯ  стратегиЯ, приступили к формированию из этой "контрреволюционной
сволочи"  особых  батальонов  и бросали их, кое-как вооруженных и обученных,
на  затычку  прорывов  и  дыр фронтов. € были придуманы красивые слова: "Ћни
смертью  искупили  вину  перед  родиной...".  €х  чудовищную лживость должно
оценить  потомство.  Ћт брата Я получил письмо, когда им был сделан второй -
непоправимый  -  шаг  на  единственном,  как  он  полагал,  пути,  ведшем  к
нормальной жизни.
     "ЏЯтилетний  срок  в лагере закрыл мне все дороги, - писал он. - џ даже
не  могу  жить с семьей в Њоскве. ‚ сорок один год с таким положением нельзЯ
миритьсЯ.  €  Я  решил:  "голова  в  кустах  или  грудь  в  крестах"!  Џосле
двухмесЯчных   курсов,  куда  Я  откомандирован  по  ходатайству  начальника
санпоезда,  помощником которого Я сделалсЯ, менЯ направЯт на фронт офицером.
Љоли  вернусь, все должно быть забыто, потому что Я намерен отличитьсЯ. …сли
погибну, жене и сыну станет легче жить".
     €  невозможно  отсюда,  из  своей  норы,  остановить брата, не дать ему
совершить  этот  мужественный,  благородный,  но такой напрасный и ошибочный
шаг,  открыть  глаза  на его заблуждение! Њне было так очевидно, что никакие
заслуги  и  жертвы,  никакие  подвиги  не могут изменить отношение властей к
тем,  кто  был  однажды  занесен  в  списки  лиц,  длЯ  них  опасных,  - лиц
осуждающих  и  рассуждающих,  со  своими  мнениЯми  и  взглЯдами,  способных
умалить  их  авторитет, посеЯть сомнение в непререкаемой праведности. Љороче
-  тех,  кто не обманут ни гримом, ни демагогией, а видит их неразоблаченную
суть   дорвавшихсЯ   до   пирога  власти  невежественных  временщиков.  „аже
наоборот:   человек,  выдвинувшийсЯ  благодарЯ  своему  мужеству,  заслугам,
таланту,  становилсЯ  особенно  опасным и подозрительным. “пованиЯ ‚севолода
покоились  на  неверных оценках, на непонимании сути господствующей политики
и  тактики,  основанных на принципе, что лучше обезвредить сотню невиновных,
чем  прозевать  одного  врага  или возможного конкурента. Џрошлое никогда не
забывалось  и  не  прощалось  никому.  Ѓудь  Я рЯдом, Я внушил бы брату, что
наследники  ‹енина  и  „зержинского  не способны на благородный поступок, не
могут  честно  простить старого, сделавшегосЯ безвредным не только врага, но
и инакомыслЯщего, предать забвению былые расхождениЯ.
     Ќе  дожил  ты, родной мой, до днЯ, когда так трагически оправдались все
эти  предчувствиЯ и безнадежные оценки! “же на второй год войны сразили тебЯ
немецкие  пули, и покоитсЯ где-то в новгородских лесах твой безвестный прах,
так что и узнать нельзЯ, где могила.
     Љак  оборвалась твоЯ жизнь? —то передумал ты, оказавшись в рЯдах армии,
сражавшейсЯ  против  вековых  врагов ђоссии, но и объЯвивших крестовый поход
за  освобождение  мира  от  ига марксизма? Џочти навернЯка угадываю, что ты,
как  и  Я,  едва  нарушили  гитлеровские  полчища  наши  границы,  стал жить
надеждой  на  то, что победительницей из огненной боевой купели выйдет милаЯ
наша,  исстрадавшаЯсЯ  ђоссиЯ,  котораЯ сможет не только поставить на колени
извечный  тевтонский  милитаризм,  но  и  покончить с домашними диктаторами.
Џусть  пожрет  гад  гада! „а избавитсЯ навеки ђодина, а с нею и растоптаннаЯ
…вропа,   весь  мир,  от  власти  насильников  и  демагогов,  всех  кровавых
освободителей  человечества.  Џусть  развеетсЯ  в  прах приманчивый ореол их
учений  и они сгинут, обескровив друг друга, и очнутсЯ народы, придут в себЯ
после  кошмарных  лет  террора  и  насилиЯ, заживут по-настоЯщему свободно и
достойно.  „олжны  были, непременно должны были и тебе мерещитьсЯ задышавшаЯ
вольно  ђоссиЯ,  наш  народ,  наши мужики, по-настоЯщему расправившие плечи,
поднЯвшие  голову,  почуЯвшие,  что  нет более над ними жестоких указчиков и
погонщиков,  закабаливших  их,  опустошивших  души,  приучивших к раболепию,
чтобы  воплотить идеал элиты, правЯщей безгласными крепостными, как в лучших
социалистических утопиЯх...
     „а,  один  из  гадов  был сокрушен. Ђ второй, еще не придЯ в себЯ после
опьЯнениЯ   победой,   еще   оглушенный   фанфарами,   призванными  рассеЯть
испытанный  смертельный  страх,  спешил  насытить жертвами стосковавшиесЯ по
массовым  пополнениЯм  Ячеи ѓ“‹Ђѓа, загрузить застенки, дать палачам работу.
Љорчились  на  виселицах  тела  казненных,  и  среди  них  повисли  в петлЯх
пойманные  где-то  в  Ђзии девЯностолетние старцы - уцелевшве призраки белых
атаманов...  Ћдних  этих  расправ  с  ничтожными  тенЯми  гражданской  войны
достаточно,  чтобы  опровергнуть  иллюзии,  какие вдохновлЯли поступки моего
брата.
     џ  вчитываюсь  в  строки  последнего  письма ‚севолода и вспоминаю нашу
переписку  с  ним в тульской тюрьме и в Ђрхангельске, какую мы вели, помнЯ о
перлюстрации  и  соглЯдатаЯх... Ќе они ли мерещились ему, когда он писал мне
в этот последний раз?..

        x x x

     ‚се  это  еще  впереди,  за  жутким  опытом  смертельной  схватки  двух
диктатур,  за  годами  лишений,  голода,  расправ.  ђока  что Я разъезжаю по
пустынным  дорогам  ‡ырЯнского  краЯ,  ставшего  республикой Љоми, с редкими
таежными  деревнЯми, глухими лесами и растекшимисЯ пЯтнами лагерной проказы.
‚ойна,  и потому матери не могут требовать хлеба длЯ своих детей, колхозники
-  оставлениЯ  им  зерна  длЯ  посева,  переселЯемые  и  ссылаемые  народы -
требовать еды в свои теплушки: все длЯ фронта, все длЯ победы!
     €ногда  мне  приходилось  бывать  в ‘ыктывкаре, прежнем “сть-‘ысольске,
ставшем  столицей  Љоми. ’ут Я получаю от моего шефа очередные выхлопотанные
им  нарЯды  на  поставки и снабжение. Ќе то он поручает мне самому сходить в
соответствующие   республиканские  организации.  ’огда  Я  ощущаю,  с  каким
затаенным  негодованием,  с  каким  внутренним  возмущением ведающие выдачей
служащие  подписывают  документы  на  получение сахара, масла, мЯса, круп...
кем  же?  —ужаком,  представителем  никому не нужной экспедиции, когда всего
этого лишены они сами, их дети и родители...
     ѓородок  наводнен  приезжими.  ‚  ‘ыктывкар  доставлЯют  вывезенное  из
Џрибалтийских  республик  население.  ќто  большей частью семейные горожане,
интеллигентные  люди  с  семьЯми  и  обычным  бестолковым багажом беженцев и
ссыльных.  Ћни  рады  обменЯть на кусок хлеба, на что-либо съестное все, что
находит  покупателЯ. ђынок кишмЯ кишит этими продавцами, а спроса почти нет.
‡олотое  времЯ длЯ спекулЯнтов и ловкачей! ЏовторЯетсЯ то, что наблюдалось в
первые  годы  революции"  в,  период  "военного коммунизма", когда и меха, и
драгоценности  сбывались,  за  овес  и картофель. ‘ той только разницей, что
овес  и  картофель  мужики.  обменивали  свой,  добытый  трудом,  тогда, как
нынешние  ценности,  служащие  валютой,  -  буханки  хлеба, куски сахара или
завернутые  в газету крохи масла и ломтики сала - ворованные, поступившие со
складов  или  пекарен  от  заведующих  и  кладовщиков,  работающих  в доле с
начальством.  Ђ  в  остальном  -  те же попавшие в беду люди, расстающиесЯ в
мороз  с  валенками  или  овчиной,  с  последним  бельем, и те, кто, радуЯсь
удаче,  жадно  бросаетсЯ на добычу... ‚прочем, была и ленинградскаЯ блокада,
после  которой,  Я  полагаю, удивить ничем нельзЯ: и там были люди ни в чем,
благодарЯ  свЯзЯм с всесильными обкомовцами и райкомовцами, не нуждавшиесЯ и
располагавшие  даже  излишками,  которые  очень выгодно выменивали на ценные
вещи,  когда  под  боком  у  них  вымирали  целыми  семьЯми,  а  выжившие  с
гадливостью вспоминают, как варили кошек...
     ...Ћблитые  Ярким  лунным светом нескончаемые ельники, бросающие густую
тень  ва  окаменевшие  от  мороза  сугробы,  и  тишина,  взрываемаЯ нещадным
скрипом  полозьев. „о ближайшей деревнЯ не менее пЯтнадцати верст. Љонь мой,
весь  закуржавевший,  неторопливо трусит, но чаще переходит па спорый шаг. џ
не  очень  понукаю - позади уже с десЯток верст, надо поберечь лошадку, да и
приходитсЯ  то и дело соскакивать, с саней и идти рЯдом, держась за оглоблю,
Ќа.  мне-  тулуп, валенки, ватные штаны, но стужа пробирает, и если времЯ от
времени  не разогреватьсЯ, не выдержишь дороги. Ќакануне в городе термометр,
упал  до  -  38<sup>o</sup>, а тут ночью застывший лес и воздух словно, железный. € так
пустынно,  так  все недвижно, что из-за этого хочетсЯ двигатьсЯ, подтвердить
себе, что ты живой в этом мертвом, стыло мерцающем царстве.
     ‡а  два  с  лишним  часа  дороги  не было встречных, никого не пришлось
обогнать.  €  так  будет  всю  ночь:  во  всей  простывшей насквозь - до еле
мигающих  звезд - ‚селенной попрЯталось все живое, затаилось и пережидает...
€  только  моЯ  упрЯжка  с  хрипЯщим  конем  и подневольным седоком движетсЯ
крохотной  живой  точкой  по  едва  наезженному  твердому снегу: ничтожный и
беспомощный  очажок  жизни.  ‘трашны  эти  заковывающие ‘евер стойкие стужи,
беспощадные длЯ ослабевших, плохо укрытых, бездомных.
     џ  остановилсЯ,  чтобы  очистить  ноздри  у  лошади  от закупоривших их
льдинок.  џростный  скрип  полозьев  смолк,  и  особенно  глубокой  и полной
сделалась  всеобъемлющаЯ  тишина  тайги.  Ѓелое  безмолвие! ’акое же, как по
Љлондайку, - и тут на десЯтки верст кругом нет ни живой души, ни жильЯ.
     ‚друг  Явственно донессЯ скрип. ‘разу сделалось тревожно. „обра не жди,
если  это  один  из  тех  патрулей,  что  разъезжает по деревнЯм, разыскиваЯ
лагерных  беглецов! ќти охранники опасны: они приучены охотитьсЯ за людьми и
получают  премии  с  "представленной  головы". ‚добавок, Я везу два Ящика со
сливочным маслом, свЯзку одеЯл, еще кое-что - приз богатый...
     џ  вскочил  в  сани,  высвободил из-под сена топор, потом круто натЯнул
вожжи,  хлестнул  ими задремавшего конька: на всЯкий случай - вдруг придетсЯ
пуститьсЯ  вскачь...  ‘нова послышалсЯ настороживший менЯ скрип. Ћн раздалсЯ
ближе,  прервалсЯ,  чтобы  снова  ненадолго возобновитьсЯ и тут же смолкнуть
окончательно.   џ   тронул  лошадь  навстречу,  вслушиваЯсь  и  вглЯдываЯсь.
Њелькнула  догадка: раз не слышно матюгов, врЯд ли это охранники. Ђ потом на
фоне   заиндевевших,   ослепительно  белых,  искрЯщихсЯ  придорожных  кустов
зачернела человеческаЯ фигура.
     ‘иний  свет  месЯца  в большие морозы настолько силен, что позволЯет на
близком  расстоЯнии  видеть,  как днем, только выглЯдит все неживым, вернее,
непривычным  и таинственным, как в старинных балладах. џ сразу различил лицо
старой,  грузной  женщины  с  побелевшими  от  мороза  щеками  и  блестЯщими
неподвижными  глазами. Ћна была закутана в трЯпье: голова обернута в обрывки
шали  или  пледа, туловище неимоверно утолщал заплатанный просторный бушлат,
надетый   поверх  пальто,  ноги-тумбы  были  обуты  в  огромные  разношенные
армейские  ботинки.  …й  в  плечо  врезалась  лЯмка от веревочных постромок,
привЯзанных  к  деревЯнным санкам - довольно длинным, но не настолько, чтобы
уместились   ноги   лежавшего   на   них  навзничь  мужчины.  Ћни  деревЯнно
вытЯнулись,  оставаЯсь  на весу, носки расшнурованных ботинок, неподвижные и
жуткие  своей  оцепенелостью,  торчали  кверху.  џ успел разглЯдеть лагерные
штаны,  что-то  вроде  ватного  рваного  одеЯла, каким был накрыт лежащий...
очевидно, мертвый, подумал Я.
     ‡авидев  лошадь, женщина замахала руками, стала что-то хрипло торопливо
выкрикивать.  џ  подошел  к  ней.  ‚близи мне показалось, что она смотрит на
менЯ,  не  вполне  сознаваЯ  мое  присутствие.  Ќе  все мог Я разобрать в ее
непрерывной  скороговорке,  тем более что она продрогла до косноЯзычиЯ, губы
и  Язык  ей  плохо  повиновались. Љ русским словам примешивались украинские,
немецкие; акцент выдавал еврейку из какого-нибудь белорусского местечка.
     €  все же из бессвЯзных ее фраз - она то обращалась к лежащему на санЯх
мужу,  пенЯла  ему  за то, что он не хочет встать и ей помочь, то доказывала
кому-то,  что  нужное лекарство легко достать в соседней аптеке, или просила
помощи,  жаловалась, в каком отчаЯнном положении ее оставили, - Я понЯл, что
она  повезла  заболевшего  мужа  в  больницу  и  не понимает, что он мертв и
окоченел.  „огадалсЯ  Я  и о том, что она помешалась от нужды и лишений, а в
пути ее разум окончательно помутилсЯ. —то было делать?
     ‘таруха,  случалось,  впопад  отвечала  на  мои  вопросы, и это помогло
принЯть  решение: везти ее в деревню, куда ехал сам и откуда она отправилась
в свой безумный путь.
     Ћни  с  мужем  жили  там  на  отшибе, никому не нужные чужаки-ссыльные,
дрЯхлые  и  беспомощные.  ѓолодали  и  мерзли  в развалившейсЯ избе. € когда
заболел  муж, начал в жару бредить, плохо соображавшаЯ старуха не стала ни к
кому  обращатьсЯ  -  да  и  не  к  кому было скорее всего! - решив, что сама
отвезет  его  в  больницу,  как возила на себе из леса санки с валежинами на
дрова.  Џо  ее  словам  выходило, что она еще засветло пустилась в путь - не
знаЯ  толком  ни  расстоЯниЯ, ни названиЯ деревни с больницей - по уводившей
куда-то первой попавшейсЯ дороге.
     Њуж  ее  замерз  уже  давно  -  на его лице с синими втЯнутыми губами и
плотно  закрытыми  ввалившимисЯ  глазами,  на  которых  как-то  удерживались
железные   очки,  блестел  иней.  ‚  женщине  огонек  жиэни  еще  не  потух,
помутневшее  сознание  побуждало  непрерывно  что-то  бормотать и двигатьсЯ,
куда-то стремишьсЯ.
     Ћна  не  сразу  понЯла,  что  Я  собираюсь  с  ней делать. Љогда Я стал
снимать  с  нее  лЯмку,  повел  к  своим  санЯм,  она  даже  запротестовала,
уперлась.  Ќо  силы  ее  были  на  исходе: она еле держалась на ногах, и мне
пришлось  ее,  грузную  и неповоротливую, приподнЯть, чтобы посадить в сани.
—уть  не  всей  дюжиной  одеЯл  Я  с  головой укутал свою пассажирку и зарыл
поглубже  в сено. Њного труднее пришлось с покойником - он никак не умещалсЯ
в  возок, а подогнуть затвердевшие ноги было нельзЯ. џ уже собралсЯ оставить
его  в  лесу,  как вдруг нашел выход: уложил вниз головой в передок, так что
туловище  легло  наискось  вдоль  роспусков,  а  ноги  торчали наружу. € сам
кое-как примостилсЯ между старухой и покойником.
     џ  с  места  погнал  лошадь  крупной рысью, понимаЯ, что если еще можно
спасти  несчастную  путешественницу, то только доставив ее как можно быстрее
в  теплую  избу.  ‘ани  подбрасывало на ухабах, и мне пришлось остановитьсЯ,
чтобы  привЯзать мертвого. Џотом Я стал мерзнуть сам, так как изрЯдно взмок,
пока  возилсЯ  со  своими седоками. Ќо слезть с саней и согретьсЯ бегом Я не
мог:  лошади  нельзЯ  было  давать  сбавлЯть  ходу, - и сквозь толщу одеЯл Я
почувствовал, как старуху, начавшую стонать, колотит озноб.
     „о  деревни  было  недалеко,  и  мы скоро доехали. ’ут Я бывал прежде и
сразу  направилсЯ  к  знакомому хозЯину. Ћн помог мне внести в дом еще живую
старуху.  Џокойника  мы  побоЯлись оставить во дворе из-за собак и заперли в
чулане.    Ћказалось,    что   в   деревне   уже   знали   об   исчезновении
стариков-ссыльных.  Ћб  этом  сообщили в сельсовет, откуда ответили: "‹адно,
отыщутсЯ, далеко не убегут", - чем деЯтельность властей и заключилась.
     ‡вонок  в сельсовет, чтобы объЯвить о происшествии и вызвать фельдшера,
мне  пришлось  отложить  до  утра:  ночного  дежурного  на телефоне не было.
‘таруха  перестала  бормотать, прерывисто и мелко дышала. •озЯин уверЯл, что
до утра ей не дотЯнуть. „ав лошади отдохнуть, Я поехал дальше.
     Ћна  и  в самом деле скончалась вскоре после моего отъезда. Љолхозники,
нарЯженные   закопать  одного  ссыльного,  уложили  в  Яму  обоих.  •одившаЯ
прибрать  избу покойников соседка даже не нашла, что бы взЯть на памЯть: так
называемого  имущества  в  наличии не оказалось. Ќичего. Ќаверное, и во всем
свете   не  было  живой  души,  котораЯ  бы  знала  эту  чету,  помнила,  ею
интересовалась.   Ќе   люди,   а  горстка  праха,  вьющегосЯ  за  колесницей
революции...

        x x x

     ‘реди  деревень,  которые  подвергались  моим  наездам, оборачивавшимсЯ
мешками  картофелЯ  и овсеца, возами сена, свежей убоинкой, - деревень, один
вид  которых  говорил  о  скудости  обихода,  выделЯлась  одна, выглЯдевшаЯ,
несмотрЯ  на  поборы,  менее опустошенной и пришибленной, поживее и посытнее
остальных.  „есЯтка два изб недавней постройки, добротные общественные дворы
и  прочие  хозЯйственные  заведениЯ,  скирды  соломы  вокруг  гумна, сараи с
сеном,  -  все  тут  свидетельствовало  хозЯев  "справных",  как  говорили в
старину.
     ќто  был  вовсе  молодой  колхоз,  основанный не более десЯти лет назад
ссыльными  -  раскулаченными  русскими  мужиками.  Џредседатель,  крепкий  и
напористый  мужчина  лет  под сорок, у которого Я. не раз останавливалсЯ, со
временем,  когда  мы  сошлись  с ним покороче, рассказал, как довелось ему с
уцелевшими  землЯками  поселитьсЯ  здесь,  в пропастЯх тайги, корчевать лес,
таскать  на  себе  бревна,  строить  дома. Ћбживать бедный от века ‡ырЯнский
край...
     ...‚  белых  берегах  темнаЯ  вода  незамерзшей  речки выглЯдит жуткой.
‘плошные  стенки  елей  и  пихт, подступившие к ней вплотную, четко отражают
тарахтение   катера.   ќто   единственный   звук"  нарушающий  литую  тишину
предзимней  тайги.  Љороткий день быстро гаснет, и еле поднимающийсЯ встречь
течениЯ  караван  сливаетсЯ в сумерках с тенЯми леса. тыки часовых на корме
и носу барж взблескивают тускло, сдовно оловЯнные.
     „вигатель  смолк.  ‘  катера  забрасывают  в  прибрежные  кусты  Якорь.
’ечение прибивает к берегу и баржи.
     ‘  катера сходЯт на берег военные в ремнЯх поверх белых полушубков. Џод
их командой начинаетсЯ выгрузка.
     Џо  крутым,  упертым  в  обтаЯвшие  кочки доскам с набитыми поперечными
перекладинами  сходЯт  люди. Њужчины тЯжело нагружены мешками, женщины несут
узлы  полегче.  „етей  и  дрЯхлых  стариков сводЯт на берег общими усилиЯми.
€ные  оступаютсЯ,  попадают  в Ямки с талым снегом и тогда, уже не разбираЯ,
куда  ставить  ногу,  спешат  напрЯмик через узкую болотистую пойму на угор,
где под соснами сухо.
     ’ам  уже  скопилось  много  народу,  а с барж все сходЯт и сходЯт новые
люди.  Ќи разговоров, ни возгласов - все стоЯт молча, неподвижно. Ќикто даже
не  присаживаетсЯ  на  вещи:  ждут.  ‚от  опорожнЯт  баржи,  всех построЯт в
колонны   и   поведут.  ’олько  куда?  Ќе  видать  нигде  дороги,  нет  даже
срубленного  дерева.  €  никаких  следов  жильЯ.  ‘о  всех  сторон  обступил
дремучий, хмурый лес...
     Њежду  тем  охранники  накидали  через борт катера на берег кучу лопат,
топоры, пилы.
     - —его  ваали?  -  зычно кричит начальник охраны. - Ќе видите - ночь на
дворе...  €ли  кто станет тут за вас разворачиватьсЯ? Ђ ну, живей - разбирай
стру-мент!
     Ћхранникам  приходитсЯ  вновь и вновь повторЯть распорЯжение братьсЯ за
топоры,  сооружать  навесы  и  шалаши  иа  хвойных ветвей, зажигать костры и
готовить  дрова  на  длинную  октЯбрьскую ночь: люди, оцепеневшие от долгого
пути  в  баржах  -  друг  на  друге,  без  места, где бы лечь, без обогрева,
кипЯтка,  -  не  могут  сразу  взЯть  в  толк,  что властью им предназначено
поселитьсЯ именно здесь, в этом диком таежном урочище.
     Џо толпе расхаживает, с руками в карманах полушубка, начальник.
     - ‹ес   станете   валить,   рубить   избы,   -   упруго  ступаЯ,  бодро
растолковывает   он  онемевшим  мужикам.  -  Љирпичу  вам  на  первых  порах
подвезем.  Ђ  там пни начнете корчевать, хлеб сеЯть... заживете! ќто ж какую
почетную  задачу  поручил  вам наш любимый вождь товарищ ‘талин, роднаЯ наша
партиЯ:  сделать  цветущим  советский  ‘евер,  где  прежде была одна царскаЯ
каторга...
     ђазгуливает  и  говорит,  говорит  и разгуливает, сознаваЯ, как все это
выходит  у  него  складно  и  к  месту,  округло  и  убедительно.  Ќесмело и
настороженно,  еще  не  вполне  верЯ,  что все это не розыгрыш, не очередное
издевательство,  кое-кто  из  мужиков  отбрел  в сторону, прихватив топор, и
выглЯдывает  сушину  на  дрова или жерднЯк длЯ шалаша. „ве-три бабы взЯли по
лопате  и  молча  сшибают мшистые кочки, расчищают от снега и лесного мусора
точки;  кто  достает  из  мешков  котелки,  высыпает из сумок раскрошившиесЯ
сухари  на расстеленный грЯзный ручник. Ќесколько человек слонЯютсЯ у реки -
отыскивают место, где посуше берег и способнее зачерпнуть воду.
     ‚зЯлись  за дело лишь немногие - те, кто потверже, самые крепкие. € те,
кто  с  детьми, особенно маленькими. Ѓольшинство же так и стоЯт, не двигаЯсь
с  места,  все  еще не верЯ, чтобы такое было возможно. Ћтсюда тесный, сырой
трюм  баржи  с  брезентом  над  головой выглЯдит уютным пристанищем. ѓлаза у
людей потухшие - в них тоска, отчаЯние, смерть.
     Ќо  вот  загорелсЯ один костер, вспыхнул другой. Ћгонь бежит по дровам,
становитсЯ  Ярче, разрастаетсЯ, искрит. ‘разу непроницаемо сдвигаютсЯ вокруг
потемки,  и  дети  замирают  от  страха. Њужики копошатсЯ в темноте, волокут
откуда-то  жерди, охапки лапника. ‘ катера кричат, чтобы шли за пайками - по
одному человеку с мешком на каждые двадцать душ.
     Љ  ночи  выросло  несколько  шалашей.  ‚  них  настлали еловых ветвей и
уложили   вповалку   сморенных  усталостью  самых  маленьких  детей.  Љто-то
продолжает   с  отчаЯнным  упорством  рыть  Яму  -  затеЯл  сразу  соорудить
землЯнку.  Џесок  сухой,  и  работа  споритсЯ.  ‚округ  костров сидЯт тесно,
смотрЯт   в   огонь.   ‚се   как   онемели:  привела  судьба!  „етей  пугает
настороженное  молчание,  они боЯтсЯ плакать громко и жмутсЯ к матерЯм. „аже
не просЯт есть.
     ’ишина  необъЯтнаЯ.  ‹ишь  в  кострах  сильно трещат дрова, да с катера
доноситсЯ  пенье под балалайку. Љто-то фальшивым тенорком все начинает песню
"’учки над городом встали", произносЯ "тючки", сбиваетсЯ и начинает снова.
     ...€  потЯнулась  над  диковинным  кочевьем  долгаЯ таежнаЯ ночь. Љогда
забрезжил   рассвет,  в  хвое  вершин  легонько  зашуршал  снежок,  тихий  и
ласковый.  Ћн  неслышно  порошит затоптанный мох и брусничник, шапки и плечи
дремлющих  у  потухших  костров  новоселов,  ложитсЯ  на борта, рули, палубы
барок и берега. ђечка выглЯдит еще глубже и чернее.
     Ќа  утренней  перекличке  недосчитываютсЯ восьми человек. Љто говорит -
утопились, кто - в лес убегли! Ћхранники посмеиваютсЯ:
     - „алеко  не убегут, куркули проклЯтые