е двух он провел в
тюрьме.   €,  сомневаЯсь,  что  будет  освобожден  по  окончании  срока,  он
готовилсЯ  к  предстоЯщей  деЯтельности  на  воле.  ЏонимаЯ  всю  меру своей
ответственности  за "души человеческие", ЏреосвЯщенный был глубоко озабочен:
что  внушать  пастве  в  такие  грозные времена? …пископ православной церкви
должен  призывать  к  стойкости  и  подвигу.  —еловека  же  в  нем устрашало
предвидение  страданиЯ  и  гонений,  ожидающих тех, кто не убоитсЯ внЯть его
наставлениЯм.
     ’огда  уже  укрепилась  "живаЯ"  церковь  -  краснаЯ,  как ее прозвали,
непостижимо    примирЯвшаЯ    •риста    с   властью   Ђнтихриста.   ‘облазны
живоцерковников  таили  величайшую  опасность  длЯ  веры.  €менно  ее судьбы
тревожили владыку. Ћ себе он не думал и был готов испить любую чашу.
     Њы  не  засиживались,  знаЯ,  как  осаждают  нашего хозЯина посетители.
„рузьЯ   старались   ограничить   их   наплыв.  ЏопулЯрность  ЏреосвЯщенного
настораживала  начальство,  и  можно  было опасатьсЯ расправы. —ерез ѓеоргиЯ
€лларион  поддерживал свЯзь с волей, и тот приходил к нему с известиЯми и за
поручениЯми.
     €  короткаЯ беседа с €лларионом ободрЯла. ’ак бывает, когда общаешьсЯ с
человеком  убежденным,  умным  и  мужественным. „а еще таким стойким: власть
стала  преследовать  владыку,  лишь  только  повела  наступление на церковь.
€наче говорЯ, едва осмотревшись после октЯбрьского переворота,

        x x x

     ...ЏолстолетиЯ  -  срок  немалый  длЯ  человеческой  памЯти.  ‚  ней то
выпукло  и  даже  назойливо  всплывает  будничный  мусор, то - невосполнимый
провал,   темнота...   ’щетно   пытаешьсЯ  вытащить  на  свет  важное  звено
пережитого.  €  кажетсЯ порой лишенным смысла кропотливый труд, предпринЯтый
как раз с тем, чтобы дать потомкам правдивое свидетельство очевидца...
     џ  писал,  что первый срок на ‘оловках отбыл легко. Ќаполненность жизни
отгораживала  менЯ  от  судеб  большинства солагерников. Ќо не подвох ли это
памЯти?  Ќе  результат  ли  сопоставлениЯ  с последующими окаЯнными днЯми? ‘
годами,  неизмеримо  более  трудными,  растоптавшими  первоначальную стойкую
надежду  на  счастливые  перемены  и  недолговечность  выпавших  на мою долю
передрЯг?
     €ли  участник  событий  не  способен  ощутить  их  подлинные  масштабы,
оценить всесторонне и разбираетсЯ в них по-слепому?
     ...‚  конце  пЯтидесЯтых годов, уже выпущенный из лагерей, Я отправилсЯ
в  места,  где,  казалось  мне,  навернЯка  нападу на следы своего прошлого.
Ќайду,   к   чему   привЯзать  самые  сокровенные  воспоминаниЯ  о  детстве,
составлЯвшем  продолжение жизни отцов и дедов, детстве, органически спаЯнном
с   прежней   ђоссией,   откуда   почерпнуты   ощущениЯ   мира   и  исконные
привЯзанности.
     —то  за  горькое  паломничество!  Ќа  месте  усадьбы  - поле, засеЯнное
заглушенным  сорнЯками  овсом; где темнел старый бор - кусты и рассыпавшиесЯ
в  прах  пни;  возле  церкви,  обращенной  в  овощехранилище  и  облепленной
уродливыми  пристройками,  - выбитаЯ скотом площадка со сровненными с землей
семейными  могилами... ЌЯчего не узнать! ЌеприкаЯнным и бесприютным обречено
блуждать   и   дальше  бесплотное,  уже  не  привЯзанное  к  земному  реперу
воспоминание.
     Ќевозможность  подтвердить  показаниЯ памЯти смущает. Ћ тех бедах - нет
справочников,  доступных  архивов.  ЌагроможденнаЯ  ложь похоронила правду и
заставила  себЯ  признать.  Љак  глушилки  пересиливают  в  эфире любой мощи
передачу,   так  торжествует  настойчивый  и  беззастенчивый  голос  ‚ласти,
объЯвившей  небывшим  виденное  тобой  и  пережитое,  отвлекающей  от  своих
покрытых  кровью рук воплЯми о бедах народов других стран! ќту теснЯщую тебЯ
всей  глыбой  объединенных  сил государства ложь подпирают и приглЯдно рЯдЯт
твои  же  собратьЯ по перу. Џораженный чудовищностью проЯвлЯемого лицемериЯ,
сбитый  с  толку наглостью возглашаемой неправоты, ощупываешь себЯ: не брежу
ли  сам?  €  не  привиделись  ли  мне Ямы с накиданными трупами на ‘оловках,
застреленные  на  помойках  Љотласской  пересылки,  обезумевшие  от  голода,
обмороженные  люди,  "саморубы"  на лесозаготовках, набитые до отказа камеры
смертников  в  ’ульской  тюрьме...  Њертвые  мужики  на трамвайных рельсах в
Ђрхангельске...
     ‚се  это  не только в голове, но и на сердце. Ђ перед глазами - статьи,
очерки   в   журналах,   целые   книги,   взахлеб  рассказывающие,  с  каким
энтузиазмом,  в  каком  вдохновенном  порыве  устремлЯлись  на ‘евер по зову
партии   тысЯчи  комсомольцев  строить,  осваивать,  нести  дальше  в  глубь
безлюдиЯ   светлое  знамЯ  счастливой  жизни...  ‘мотрите:  возведены  дома,
выросли   целые   поселки,   города,   протЯнулись   дороги  -  вещественные
свидетельства  героического  труда!  Ќад  просторами тундры и дремучей тайги
эхом разноситсЯ: "‘лава партии! ‘лава коммунистическому труду!"
     Ќе  следует  думать, что эти переполненные восторгами, писаниЯ, - плоды
пера  невежественных  выдвиженцев, провинциальных публицистов или оголтелых,
не-рассуждающих  "слуг  партии"  -  отнюдь  нет! Ђвторы их - респектабельные
члены  ‘оюза писателей, отнесенные к элите, к цвету советской интеллигенции,
глашатаи  гуманности и человечности. Ћни начитанны и подкованы на все случаи
жизни.  ќто  позволЯет  им  вовремЯ  перестраиватьсЯ  -  с  тем чтобы всегда
оставатьсЯ  на  плаву,  не растерЯтьсЯ и при самых крутых переменах. Ќадобно
было  -  публиковали  статьи  в  прославление "великого вождЯ", превозносили
Џавленко  с  его "‘частьем", возвели в корифеи пера автора "Љавалера ‡олотой
‡везды"...  ЏеременилсЯ  ветер  -  не  опоздали  с  "ЋттепелЯми",  а затем и
сборниками,   курившими   фимиам  новому  "кормчему"...  Џосле  его  падениЯ
какое-то  времЯ  принюхивались,  чем  запахло.  €,  учуЯв,  что восприемнику
угодно  какое-то  времЯ  поскромничать,  стали хором восхвалЯть коллективную
мудрость  руководства  и  на  досуге  переругиватьсЯ  между  собой, забавлЯЯ
публику неосторожными попреками в "беспринципности"...
     Ќечего  говорить, что все эти "инженеры человеческих душ", благополучно
пережившие  сталинское  лихолетье,  были  превосходно осведомлены о лагерной
мЯсорубке  и,  пускаЯсь  в  дальние  воЯжи  по новостройкам, отлично знали -
знали  как  никто!  -  что  путь  их через болота и тундру устлан костьми на
тысЯчах  километров...  ‡нали,  что  огороженные  ржавой колючей проволокой,
повисшей  на  сгнивших  кольЯх,  площадки  -  не  следы военных складов; что
обвалившиесЯ  деревЯнные постройки - не вехи триангулЯционной сети, а вышки,
с  которых  стрелЯли  в  людей.  ‚идели  на  ‚оркуте  распадки  и  лога, где
расстреливали  из пулеметов и закапывали сотнЯми "оппозиционеров"... € среди
них - прежних их знакомцев и приЯтелей по московским редакциЯм...
     €   вот   писали   -   честным   пером  честных  советских  литераторов
свидетельствовали  и  подтверждали: не было никогда никаких воркутинских или
колымских  гекатомб,  соловецких  застенков, тьмы погибших и чудом выживших,
искалеченных  мучеников.  € весь многолетний лагерный кошмар - вражьи басни,
клевета...
     ...џ  в  Џеределкине,  под  Њосквой. €ду по дороге, огражденной с обеих
сторон  заборами  писательских  дач.  Њой  спутник,  ‚ениамин  Ђлександрович
Љаверин, издали узнав идущих навстречу, тихо предупреждает:
     - џ с ним не кланЯюсь...
     Њы  поравнЯлись  и  молча  разминулись  с  высоким  и  грузным,  слегка
сутулившимсЯ  стариком,  поддерживаемым  под  руку пожилой мелкой женщиной с
незапоми-нающимисЯ,  стертыми  чертами. ‡ато бросались в глаза и врезались в
памЯть  приметы ее спутника: неправильной формы, уродливо оттопыренные уши и
тЯжелый   тусклый  взглЯд  исподлобьЯ.  ‚  нем  -  угрюмаЯ  пристальность  и
настороженность:  выражение  преступника,  боЯщегосЯ  встречи со свидетелем,
потревоженного  стуком  в  дверь  интригана,  строчащего  донос.  €спуг  - и
готовность  дать  отпор,  куснуть;  вызов  -  и подлый страх одновременно. ‚
крупных  застывших чертах лица и взглЯде старика, каким он скользнул по мне,
-  недоверие  и  враждебность:  их  вызывает  встреча  с незнакомцем у людей
подозрительных.
     ќто  был  землЯк  и  сверстник Љаверина, вошедший .одновременно с ним в
группу  писателей  из  провинции, осевших в начале двадцатых годов в Њоскве,
которых  приручал и натаскивал ѓорький, тогда уже достаточно перетрусивший и
соблазненный   кремлевскими  заправилами,  чтобы  стать  глашатаем  насилиЯ,
лицемерно  оправдываемого демагогическими лозунгами, - ‚алентин Љатаев, одна
из  самых  растленных  лакейских фигур, когда-либо подвизавшихсЯ на смрадных
поприщах советской литературы.
     Ќелегко  было,  вероЯтно, Љаверину порвать с прежним попутчиком. ‚ этом
-  мера низости автора "‘ына полка" и "Ѓелеющего паруса": уж если деликатный
и  мЯгкий  Љаверин  решилсЯ не подавать ему руки... ‚прочем, Љаверин, если в
книгах  своих  и  воспоминаниЯх  стараетсЯ  замкнутьсЯ  в  цитадели "чистого
искусства",  отгораживающей  от критики порЯдков, не позволЯет себе судить о
политике,   то   поступками   своими   -  выступлениЯми  в  защиту  гонимых,
действенным  сочувствием  к жертвам травли - подтвердил репутацию честного и
достойного человека.
     ‚  среде  советских  литераторов, где трудно выделитьсЯ угодничеством и
изъЯвлениЯми  преданности  партии, Љатаев все же превзошел своих коллег. …му
нужно  было  сначала  заставить  простить  себе  отца-офицера  и собственные
погоны  в  белой  армии, потом - добитьсЯ реальных благ, прочного положениЯ,
ђади  этого  в возрасте, когда, по старинному выражению, пора о душе думать,
Љатаев  не  гнушалсЯ,  взобравшись  на  трибуну,  распинатьсЯ в своей пылкой
верности   поочередно   ‘талину-•рущеву-Ѓрежневу,  обливать  помоЯми  старую
русскую  интеллигенцию,  оправдывать  любое  "деЯние" власти - хотЯ бы самое
тупое  и  недальновидное,  -  внести  посильную лепту в охаивание травимого,
преданным  псом  цапнуть  того,  на  кого  науськивают,  лгать и лицемерить,
льстить   без   меры.   ѓлухой   к   голосу  совести,  не  понимающий  своей
неблаговидной  роли,  брезгливости,  с  какой  обходЯт его прежние знакомые,
Љатаев  тем  более  возмущает  чувство  справедливости, что ему было дано от
рождениЯ   во  всем  разбиратьсЯ  и  понимать:  не  неграмотным  деревенским
пареньком  встретил  он  революцию, не могла она обольстить его. ‘ открытыми
глазами оправдывал он насилие и клеймил его невинные жертвы...
     Ќо  нет  ныне  ‹ермонтовых, способных бросить негодЯЯм в лицо "железный
стих,  облитый  горечью  и  злостью".  „а  и  прошли  давно  времена,  когда
бесчестье  угнетало  человека:  понЯтие  это  скинуто  со  счета.  ‚о всЯком
случае, в кругу современных "толпЯщихсЯ у трона" литераторов.
     „ивитьсЯ  ли  тому,  что ныне пишут о ‘оловках, куда зазывают рекламные
туристские  проспекты...  "‘пешите  посетить жемчужину ЃеломорьЯ, живописный
архипелаг с уникальными памЯтниками зодчества!"
     €  высаживаютсЯ  толпы  посетителей  с  пассажирских  лайнеров  в бухте
ЃлагополучиЯ,   изводЯт  километры  пленки,  восхищаютсЯ,  даже  проникаютсЯ
чем-то  вроде  изумлениЯ  перед циклопической кладкой монастырских стен. € -
разумеетсЯ  -  слава  Џартии,  обратившей  гнездо  церковного  мракобессиЯ в
привлекательный туристский аттракцион!
     Љто  это  взывал  к  тенЯм Ѓухенвальда? Љто скорбным голосом возвещал о
стучащем  в  сердце  пепле  Ћсвенцима?  Џочему оно осталось глухо к стонам и
жалобам  с  острова  Џыток  и  ‘лез? Џочему не велит оно склонить обнаженную
голову  и задуматьсЯ над долгим мартирологом русского народа, столбовой путь
которого пролег отсюда - с ‘оловецких островов?...
     Њне  видЯтсЯ  они  погруженными  в  Џифагорову  тень,  окутанными,  как
саваном,   мертвЯщим  мраком,  удушающим  и  глухим:  загублены,  повергнуты
справедливость, правда, человеколюбие, милость, сострадание...
     ’ихаЯ  монашескаЯ  обитель,  прибежище  ъеры  и горстки мирных иноков с
мозолистыми  руками,  обратилась в поприще насильников, содрогаетсЯ от брани
и залпов, сочитсЯ кровью и муками. ќто ли не знаменье и символ времени?

        x x x

     џ,  сотрудник санчасти, проникаю к ним беспрепЯтственно. ‚ахтер у входа
в  больницу  даже не интересуетсЯ, почему Я зачастил туда. Њежду тем Я делаю
то,  что стоит поперек планов начальства: сломить мусаватистов, разбив их на
разобщенные  группы.  Њне  же удаетсЯ доставлЯть в больницу записки и устные
посланиЯ   от   развезенных  по  дальним  командировкам,  а  из  больницы  -
переправлЯть  указаниЯ  главарЯ  голодной  забастовки,  старосты всей партии
мусаватистов.   ќти  свЯзи  ободрЯют  протестантов,  в  них  источник  силы,
мужества.
     “же  более  двух  недель  ими  держитсЯ  голодовка.  ќто  отчаЯннаЯ, но
безнадежнаЯ   и   оттого   еще   более   высокаЯ   попытка  отстоЯть  статут
"политических", избавленных от обЯзательных общих работ.
     Ќа  первых  порах  все  мусаватисты  были  поселены  вместе - в один из
старых  монастырских  корпусов,  переименованных  в  роты,  -  и оставлены в
покое.  Ќо  такое положение слишком противоречило целЯм лагерЯ и настроениЯм
начальства:  именно в этот период на смену "кустарничеству" приходила заново
разработаннаЯ   крупномасштабнаЯ   карательнаЯ   политика.   €  мусаватистов
попробовали  застать  врасплох:  вывели  на  двор  как  бы  на проверку и...
передали  нарЯдчикам.  Џроизошли  свалки  и  соблазнительные длЯ всей прочей
серой скотинки сцены... Ћт лобового наскока пришлось отказатьсЯ.
     ‚  некую  ночь  оперативники  и  мобилизованнаЯ военизированнаЯ охрана,
включаЯ  самых  главных  начальников,  переарестовали  всех  мусаватистов  и
развезли  их  в  ‘авватьево,  ђебалду,  на Њуксалму - кого куда. € там стали
выволакивать  на  работу.  Њусаватистам  удалось потаенно снестись. € в один
день и час они объЯвили голодовку по всему лагерю.
     Ћколо  пЯтидесЯти мусаватистов были оставлены в кремле. Ќа одиннадцатый
или   двенадцатый   день   голодовки  всех  их  перевели  в  палаты  бывшего
монастырского  госпиталЯ,  освобожденные от больных. ‚рачей обЯзали следить,
чтобы  голодающие  тайно  не  принимали  пищу;  приставили караул, подсылали
уговаривать,  нащупывали - не найдутсЯ ли раскольники... ‚ общем, начальство
тЯнуло, ожидаЯ указаний из Њосквы - как поступить с тремЯ сотнЯми бунтарей.
     Ќечего  говорить,  что мы им сочувствовали и желали успеха, хотЯ и жило
в  нас  сложное чувство неприЯтиЯ разницы между нами: с.какой стати их режим
должен  отличатьсЯ от нашего? Џедь и мы не уголовные преступники, а такие же
"политические", как и они.
     - ’акие,  да  не  такие,  - говорил ѓеоргий. - Ћни вон как все дружны и
согласны.  Њы  же  -  каждый  за  себЯ  и про себЯ, да еще кто в лес, кто по
дрова...  €  потом, перебит хребет, не стало мужества. Ћни открыто заЯвлЯют:
мы  не  признаем  большевиков  и  стоим за свои порЯдки длЯ своего народа. Ђ
приступи  к  любому  из  нас?  ‚едь  вилЯть станет, отвечать с оговорочками:
"Џомилуйте,  Я за советскую власть, вот только тут менЯ маленько обидели..."
и  начнет  о  какой-нибудь  ерунде  канючить...  ‚от  и можно нас, наравне с
урками,  тыкать  "в  ус да в рыло", - закончил неисправимый поклонник „ениса
„авыдова.
     Ћтмечу,  что  хотЯ  Ћсоргин  и  говорил  обо  "всех",  сам с превеликой
твердостью заЯвлЯл на допросах: "монархист и верующий".
     ...Ћни  лежали  молчаливые,  сосредоточенные,  в  каком-то  напрЯженном
покое.  џ  пробиралсЯ  меж  коек к моему Њахмуду, всем существом чувствуЯ на
себе   пристальность  провожающих  менЯ  с  подушек  взглЯдов  -  строгих  и
отчужденных.  Ѓольшинство  мусаватистов  было  настроено  стоЯть  до  конца.
„обровольно  обрекшие  себЯ  на  смерть  смотрели  на  менЯ  как  на  чужого
человека,  находЯщегосЯ  от  них  по  другую грань жизни. Џусть и знали, что
пришел друг.
     Њахмуд  был  все  так  же  приветлив  и  улыбалсЯ,  словно  и  не  было
гибельного  поединка  и  на  душе  его  -  мир и покой. Ќа мои встревоженные
вопросы   он   отвечал   лишь   неопределенным,   типично  восточным  жестом
приподнЯтой  руки.  €збегаЯ  прЯмого  ответа,  говорил  чуть шутливо: "‚се в
руках  Ђллаха", - и решительно отклонЯл мои передаваемые шепотом предложениЯ
спрЯтать под подушку кулек наколотого сахара.
     ‚  борьбе  с  бесчестным  противником допустимы любые приемы защиты - с
этим  Њахмуд был согласен. Ќо нельзЯ не делить общей участи, не быть честным
по отношению к товарищам.
     Џожалуй,  по  лихорадочному  блеску  глаз  и потрескавшимсЯ губам можно
было  угадать,  что  эти так тихо и спокойно лежащие люди про себЯ борютсЯ с
искушением   отодвинуть   вставший   вплотную   призрак   конца.  Њногим  из
голодающих,  жестоко пострадавшим в бакинских застенках, приходилось тЯжко -
их,  изнуренных,  покрытых  холодным  потом,  уже крепко прихватила чахотка.
Ќекоторые бредили...
     €х  все-таки  сломили.  Ћбещали  -  приходил к ним сам начальник лагерЯ
ќйхманс  -  дать  работу  по  желанию  и  вновь поселить всех вместе. ’ут же
принесли еду - горЯчее молоко, рис.
     ‘амо  собой  -  обманули...  ‡нали,  что у человека, ощутившего счастье
перехода  на  рельсы  жизни  после  трехнедельного  соскальзываниЯ  в  тупик
смерти,  уже  не хватит духа вновь с них сойти... Ќе поддались лишь староста
мусаватистов  и  несколько  его  ближайших друзей. Њы с ѓеоргием пытались их
уговорить.
     - џ  решил  умереть,  -  твердо  сказал  нам староста. - Ќе потому, что
разлюбил  жизнь.  Ђ  потому,  что  при  всех  обстоЯтельствах  мы  обречены.
Ѓольшинство  из  нас  не  переживет  зиму  -  едва  ли не у всех туберкулез.
ЋставшихсЯ   все  равно  уничтожат:  расстрелЯют  или  изведут  на  штрафных
командировках.  Ќа какое-то времЯ спасти нас мог бы перевод в политизолЯтор.
„а  и  то... Њы и на ‘оловки-то привезены с тем, чтобы покончить с остатками
нашей  самостоЯтельности. ‚ Ѓаку мы длЯ них реальные и опасные противники...
Ќо  не  стоит  об этом. Њы и наши цели слишком оболганы, чтобы Я мог коротко
объЯснить  трагедию  своего  народа...  - Ћн закрыл глаза и долго молчал. Ќа
осунувшемсЯ  его  лице  мы  прочли волю человека, неспособного примиритьсЯ с
отвергаемыми совестью порЯдками. - ’ак уж лучше так, не сдавшимсЯ!
     Ќапоследок он пошутил:
     - џ  потребовал перевода с острова... в солнечную емаху! ‘лучитсЯ мимо
ехать  -  поклонитесь  милым моим садам, кипарисам, веселым виноградникам...
Џрощайте, друзьЯ: таких русских, как вы, мы любим.
     џ  не  помню  имени  этого героЯ азербайджанского народа, хотЯ не забыл
его  черты:  высокий, смуглый красавец с открытым лбом над густыми бровЯми и
умным  внимательным  взглЯдом.  ‡наю, что был он европейски образован, жил в
Џариже и ‚ене.
     ‚скоре  после  прекращениЯ  общей голодовки его и трех оставшихсЯ с ним
товарищей  увезли  в бывший Ђнзерский скит, обращенный в штрафное отделение.
‚се  они  там  один  за  другим  умерли  - староста на пЯтьдесЯт третий день
голодовки.  ѓоворили, будто их пытались кормить искусственно и кто-то из них
вскрыл  себе  вены...  Ћстальные  мусаватисты  рассосались,  потонули во все
растущей массе заключенных. Ћ них не стало слышно.
     ‘пустЯ  несколько  месЯцев  дал  знать  о себе Њахмуд. џ ходил к нему в
‘авватьево,   где   какие-то   доброхоты  устроили  его  на  молочную  ферму
учетчиком.
     ‚  последний  раз,  что  Я  его  навестил, он, словно предчувствуЯ, что
больше  встретитьсЯ нам не суждено, проводил менЯ довольно далеко. Њы шли по
укатанной  лесной  дороге,  над головой плыли низкие грузные тучи, то и дело
сыпавшие  колючей  снежной крупой, тут же таЯвшей на земле, - стоЯли темные,
ненастные  октЯбрьские  дни.  Њахмуд  вспоминал  теплую  карабахскую  осень,
просвечивающие  на  солнце грозди винограда, соседок, собравшихсЯ в его доме
перед  праздником,  чтобы  помочь  перебрать  рис  длЯ плова... Ћн крепилсЯ,
поддакивал   высказываемым   мною   надеждам:   "Ќе  может  быть,  чтобы  не
пересмотрели   приговор,  так  долго  продолжатьсЯ  не  может!"  -  и  зЯбко
засовывал  руки  поглубже  в  рукава  овчинной шубенки. ел Њахмуд медленно,
чтобы  не задохнутьсЯ. Њы на прощание обнЯлись, и Я ощутил под руками птичью
хрупкость его истощенного тела.
     ЋглЯдываюсь  на  мою  длинную  жизнь  -  Я это вписываю в 1986 году - и
вспоминаю   случаи,   когда   Я   чувствовал   свою   вину   русского  из-за
принадлежности  к  могучему народу - покорителю и завоевателю, перед которым
приходилось   смирЯтьсЯ  и  поступатьсЯ  своим,  национальным.  ’ак  было  в
некоторые  минуты  общениЯ с паном ”еликсом, много спустЯ - при знакомстве с
венгерским   студентом.   Ќо  особенно,  когда  развернулась  перед  глазами
трагическаЯ  эпопеЯ  мусаватистов:  словно  и  Я  был участником насилиЯ над
слабейшим!..

        x x x

     Џодходили  к концу темные месЯцы моей первой соловецкой зимовки. ‘олнце
стало  дольше задерживатьсЯ в небе, подыматьсЯ выше, и в наши будни проникли
предчувствиЯ   весеннего   оживаниЯ:   словно   с   открытием   навигации  и
освобождением   острова   ото  льдов  и  в  судьбах  заключенных  непременно
произойдут   какие-то   сдвиги.  €  уж,  разумеетсЯ,  в  добрую  сторону.  ‚
пустовавшем  зимой  сквере  между  ‘вЯтительским  и Ѓлаговещенским корпусами
стали   вновь   задерживатьсЯ,  а  то  и,  поманенные  обманчивым  солнечным
пригревом,   посиживать   на   лавках  заключенные,  более  всего  обитатели
сторожевой  роты  -  духовенство,  свободное  от  дежурств.  —ернели  сутаны
собравшихсЯ   тесной   кучкой   католических   свЯщенников.   Ћни  держались
особнЯком,  редко  когда  по  своей  инициативе  заводили разговоры с нашими
батюшками.  Џан  ”еликс,  завидев  менЯ,  тотчас покидал своих и подходил ко
мне.
     Њы  встретились  с  ним  на  острове  как старые друзьЯ. Ѓыл он устроен
сносно:  через  сутки дежурил у какого-то склада, получал от Љрасного Љреста
посылки  и  деньги.  Њы  уже  не  возобновлЯли  наших  польских  чтений,  но
беседовали подолгу. Ѓольшей частью у менЯ в келье, за мирным чаепитием.
     Ћднако  чувствовалось,  что  пана  ”еликса  гложут  тревоги, от которых
здесь  ему  труднее  отвлечьсЯ,  чем  в  Ѓутырках.  Ќе  сбывались надежды на
заступничество   польского   правительства  или  ‚атикана,  какими  поманило
свидание  с  польским  дипломатом  накануне отправки из тюрьмы. Љатолические
свЯщенники  убеждались,  что  уповать  им  не  на  кого: они целиком в руках
власти, взЯвшейсЯ искоренить их влиЯние.
     Љсендзы,   объЯвленные  эмиссарами  вражеского  окружениЯ  и  шпионами,
преследовались  особенно  настойчиво.  Љак  ни  скудно проникали известиЯ на
остров,   пан   ”еликс   по   редким   письмам   своих   прихожан,  писавших
иносказательно  и  робко,  догадывалсЯ о ссылках и арестах самых близких ему
людей, обвиненных в свЯзЯх с ним - агентом Џилсудского!
     ’оска... Ќи одно из предчувствий пана ”еликса не обмануло его.
     Љак-то  под  утро в кельи сторожевой роты ворвалсЯ отрЯд вохровцев. Ћни
перехватили  спавших  польских ксендзов - около пЯтнадцати человек. …два дав
одетьсЯ,  вывели  и, свЯзав им руки, посажали на телеги и под конвоем увезли
в штрафной изолЯтор на ‡аЯцких островах.
     “часть  ксендзов  разделил  тогда  и Џетр, епископ ‚оронежский. ’о была
месть   человеку,   поднЯвшемусЯ   над   суетой  преследований  и  унижений.
ЌеуЯзвимый  из-за высоты нравственного своего облика, он с метлой в руках, в
роли  дворника  или  сторожа,  внушал  благоговейное  уважение.  Џеред  ним.
тушевались  сами  вохровцы,  натасканные  на  грубую  наглость и издевку над
заключенными.  Џри  встрече  они  не  только  уступали  ему  дорогу, но и не
удерживались  от приветствиЯ. Ќа что он отвечал, как всегда: поднимал руку и
осенЯл  еле очерченным крестным знамением. …сли ему случалось проходить мимо
большого  начальства,  оно,  завидев  его  издали,  отворачивалось, будто не
замечаЯ  православного  епископа  -  ничтожного  зэка,  каких,  слава  Ѓогу,
предостаточно...
     Ќачальники  в  зеркально  начищенных  сапогах  и  ловко сидЯщих френчах
принимали  независимые  позы:  они  пасовали  перед  достойным  спокойствием
архипастырЯ.  Ћно  их  принижало.  €  брала досада на собственное малодушие,
заставлЯвшее отводить глаза...
     ЏреосвЯщенный  Џетр  медленно шествовал мимо, легко опираЯсь на посох и
не  склонЯЯ  головы.  €  на  фоне  древних  монастырских  стен это выглЯдело
пророческим  видением: уходЯщаЯ фигура пастырЯ, еловно покидающего землю, на
которой утвердилось торжествующее насилие...
     …пископа   Џетра  схватили  особенно  грубо,  словно  сопротивлЯющегосЯ
преступника. € отправили на те же ‡айчики...
     ‡а  свою  лагерно-тюремную  карьеру  Я не раз бывал запираем в камеры с
уголовниками,  оказывалсЯ  с  ними  в одном отделении "столыпинского" вагона
или  в  трюме  этапного  парохода. ’рудно передать, как страшно убеждатьсЯ в
полной  беспомощности  оградить  себЯ от насилиЯ, от унизительных испытаний,
не  говорЯ  о  выхваченной  пайке  и  раскуроченном  "сидоре".  …ле теплитсЯ
надежда,  что  надзиратель  или конвоир, в какой-то мере отвечающий за жизнь
этапируемых, вовремЯ вмешаетсЯ.
     ‘лучалось,  правда,  и  не  так  редко, что таких, как ты, крепких и не
робких,  подбиралось несколько человек. € тогда удавалось не только отбитьсЯ
от  уголовников.  „о  сих  пор  с  мстительным  наслаждением  вспоминаю  эти
очистительные  побоища, загнанных под нары избитых, скулЯщих и всхлипывающих
"блатарей".
     Ќо  отчаЯнна  была  участь слабых, пожилых, одиноких - даже в тюрьмах и
на  этапах,  с  упомЯнутой мною тенью заступы охраны. …е и признака не могло
быть   на  ‡аЯцких  островах,  где  вохровцы  боЯлись  заходить  в  барак  к
заключенным.  €  там долю вброшенного к штрафникам интеллигентного человека,
тем  более  немощного,  тем  более  кроткого  нравом духовного лица, Я опЯть
сравню  с долей христиан, вытолкнутых на арену цирка к хищным зверЯм. Џозади
-  палачи  с  бичами  и  заостренными  палками; впереди - клыкастые пасти со
смрадным  дыханием.  ‚от  только  тигры  и львы были милосерднее: не терзали
подолгу  свои  жертвы.  трафникам  с  ‡аЯцких  островов - матерым убийцам и
злодеЯм,  татуированным  рецидивистам  -  была полнаЯ волЯ издеватьсЯ, бить,
унижать:  они  знали, что охрана не заступитсЯ. Џотому что "фраеров" швырЯли
к ним длЯ уничтожениЯ...
     ...’а  моЯ перваЯ, "благополучнаЯ", соловецкаЯ зима оказалась последней
длЯ  Якутов,  перед самым закрытием навигации большой партией привезенных на
остров.
     •одили  слухи  о  подавленном  в  џкутии  восстании,  но  проверить эти
туманные  новости  было  нельзЯ:  Якуты  не  понимали или не хотели говорить
по-русски  и  ко  всем  "не  своим"  относились настороженно, отказываЯсь от
всЯкого  общениЯ.  Ћт  тех,  кто мог добыть сведениЯ в управлении, узналось,
что  на  ‘оловки  привезли  состоЯтельных  оленеводов  -  тойонов, владевших
многотысЯчными стадами.
     Џо   мере   проникновениЯ   советской  власти  глубже  на  ‘евер  Якуты
откочевывали   все  дальше,  в  малодоступные  районы  тундры,  спасаЯсь  от
разорениЯ,  ломки  и  уничтожениЯ  своего  образа  жизни  и обычаев. ‡а ними
охотились  и  ловили  тем  рьЯнее,  что  у них водилось золото и драгоценные
меха. €х расстреливали или угонЯли в лагерь.
     џкутов  скосила влажнаЯ беломорскаЯ зима и отчасти непривычнаЯ еда. Ћни
все - до одного! - умерли от скоротечной чахотки.
     ...€ногда  волна  расправ  лизала  самый мой порог. ’ак, неожиданно был
схвачен   и  увезен  на  ‘екирную  гору  [Ќет,  вероЯтно,  надобности  здесь
описывать  этот  ставший  известным  на  весь  мир застенок на ‘оловках. …го
хорошо  знают  по  другим  публикациЯм. „лЯ тех же, кто сидел на острове, не
было  страшнее  слова.  €менно  там,  в  церкви  на ‘екирной горе, достойные
выученики   „зержинского   изобретательно  применЯли  целую  гамму  пыток  и
изощренных  мучительств,  начинаЯ  от "жердочки" - тоненькой перекладины, на
которой  надо было сидеть сутками, удерживаЯ равновесие, без сна и без пищи,
под   страхом  зверского  избиениЯ,  до  спуска  свЯзанного  истЯзуемого  по
обледенелым   каменным   ступенЯм   стометровой  лестницы:  внизу  подбирали
искалеченные  тела,  с  перебитыми  костЯми и проломленной головой. Њассовые
расстрелы  также  устраивались  на ‘екирной] близкий мой знакомый и сосед по
келье ќдуард
     ќдуардович   Љухаренок   -  средних  лет  инженер-путеец.  ‘читалсЯ  он
незаменимым:    высококвалифицированный    спец,   руководивший   прокладкой
островной узкоколейки.
     ‚  этом  человеке  были  сильны  предубеждениЯ  подлинного специалиста,
отлично  знающего  свое дело, к невежественным руководителЯм, некаЯ кастоваЯ
исключительность,  не  допускавшаЯ  малограмотного вмешательства в его дело.
Џри  смелом  характере  и  остром  Языке,  он  умел посадить в лужу, Ядовито
оспорить   и   доказать   как   дважды  два  несостоЯтельность  распорЯжений
"гражданина  начальника". Ќо более всего самонадеЯнный инженер досаждал тем,
что  не  давал лютовать, энергично осаживал расходившихсЯ охранников. …сли к
этому  прибавить  богатырскую стать Љухаренка, независимость, манеру свысока
разговаривать  с  презираемыми  им  "начальничками",  то  станет  очевидным,
насколько он намозолил им глаза.
     „о  поры до времени ќдуарда ќдуардовича спасала незаменимость - другого
знающего   железнодорожника  на  острове  не  было.  ‘  нами  Љухаренок  был
обходителен  и  приЯтен,  весел,  даже немного шумен; в нем чувствовалсЯ bon
vivant  старого  пошиба.  ‚  своей келье он ухитрЯлсЯ устраивать нечто вроде
вечеринок,  на которых строил куры смазливенькой охраннице из женба-рака. …е
присутствие  обезопасивало  незаконное сборище. ‚ роли хлебосольного хозЯина
ќдуард  был  просто  великолепен:  широкий жест, легкаЯ шутка, исполненный с
неподражаемым  прищуром  и  легким  притоптыванием  под  воображаемую гитару
куплет...
     „ва  месЯца  мы  о  нем  ничего  не слышали. Ђ потом, когда увидели, не
узнали...  €  не  то  было  страшно, что сделалсЯ он худ, припадал на ногу и
подергивалась  его  лихаЯ  голова.  Ќепереносимо  было  убедитьсЯ  в  полной
апатии,   в   потускневшем   сознании   ќдуарда.  ’о  был  не  воображаемый,
литературный,  а  подлинный †ивой ’руп. …го бы добили и замучили насмерть на
‘екирной.  Ќо  железной  его  силы  и  стойкости  хватило  до  днЯ, когда та
пухленькаЯ  девчонка  из  охраны нашла-таки ход к коменданту ‘екирной, и тот
велел своим катам отступитьсЯ от Љухаренка.
     ‘  месЯц  после  того  провалЯлсЯ ќдуард ќдуардович, на каменных плитах
‘пасо-‚ознесенскЋй  церкви  на  ‘екирной,  пока  не  пришло  распорЯжение  -
говорили,  из  Њосквы - со штрафного изолЯтора его вернуть и восстановить на
прежней  должности.  Ќачальство  учуЯло,  что  переборщило: Љухаренка велено
было  лечить и дать полный отдых. ЌавещаЯ его в больнице, Я видел, что любой
разговор ему в тЯгость.
     ‚скоре  его  вывезли  с  ‘оловков на спецкомандировку. Џрошел слух, это
ќдуарда   ќдуардовича  освободили  по  личному  распорЯжению  наркома  путей
сообщениЯ...  ’огда именно и узналось, что был Љухаренок крупнейшим спецом в
своей области.
     ‚  обЯзанность  статистика  санчасти входило посещение 13-й пересыльной
роты,  где  принимались и откуда отправлЯлись этапы. Џомимо сбора данных длЯ
отчетности  о  поступивших,  Я мог попутно справитьсЯ о "своих", предпринЯть
попытку  помочь  кому  возможно.  —ерез  медперсонал  почти всегда удавалось
устроить перевод в больницу и избавить от общих работ.
     —аще  всего  на  осмотр  этапа  мы  отправлЯлись  вдвоем  с  фельдшером
”ельдманом,  петербургским  немцем, умевшим веско и безапеллЯционно объЯвить
больным  и  вызволить  из  тЯжкого  трехъЯрусного  ада пересылки собрата "по
статье".
     Ѓыли  мы  с  ”ельдманом  ровесниками  и  землЯками. “ обоих жизнь после
революции  не  сложилась  -  его  вытурили из университета, и он прозЯбал на
каких-то  медицинских  курсах.  ЏонимаЯ  друг  друга,  мы действовали всегда
согласно.
     Ќередко  уходили  вдвоем  на  прогулки  или  сами  себЯ  направлЯли  на
статистически-санитарные  обследованиЯ по командировкам. Ђ когда стала зима,
”ельдман  раздобыл  в охране лыжи, и по воскресеньЯм мы целыми днЯми бродили
по   острову.   Ѓыл  ”ельдман  несколько  чопорен,  по-немецки  аккуратен  и
методичен.   €   если   и  не  располагал  к  нашим  "расейским"  отношениЯм
нараспашку, то длЯ дружбы на западный, сдержанный манер подходил как никто.
     ‘лыл  он  знающим  медикусом.  Љ нему повадились обращатьсЯ охранники и
вольнонаемные  -  за  советом,  порошками,  освобождением.  ’ут мой приЯтель
бывал  мудр  и находчив: и откажет, бывало, но так ловко, что тупой вохровец
даже   расчувствуетсЯ.  €  во  всех  случаЯх  -  приобретал  пособников  длЯ
облегчений  и поблажек нуждающимсЯ. €х у ”ельдмана всегда был полный реестр:
этого  перевести с кирпичного завода в сапожную мастерскую, того зачислить в
"труппу"   (ведь   были   же   театр,  эстрада,  хор,  оркестр,  декораторы,
режиссер... даже примадонны!), тому дать на две недели отдых...
     Џри   внешней   холодности   был  ”ельдман  отзывчив  и  обЯзателен:  и
перечислить невозможно, скольким со-ловчанам он помог. Ђ кого и спас.
     Ћднажды,  просмотрев  списки  нового  пополнениЯ, Я ринулсЯ разыскивать
своего  кузена.  Џо  пути на пересылку гадал - узнаю ли того €горЯ Ђничкова,
которого  не  видел  уже более десЯтка лет. ‡нал Я его петербургским хлыщом,
кичившимсЯ,  впрочем,  не  только  светскими  манерами  и родовитостью, но и
исключительной образованностью, блистательным знанием Языков.
     ђодители  его  жили  на  широкую ногу, по-барски. €, как было принЯто в
известном  кругу,  не  по  средствам.  “ Ђничковых все было не совсем, как у
подлинно  богатых  людей: если и была дача на Љаменном острове - то наемнаЯ;
длЯ  журфиксов  приглашались лакеи из ресторана, не было и своего городского
выезда.  Ќо  на  мою  мерку  подростка,  приученного  к  скромному  обиходу,
Ђничковы   жили  вельможно.  €  €горь  запомнилсЯ  мне  на  крыльце  дома  с
колоннами,  одетым  длЯ  верховой  езды,  с ожидавшим его конюхом в куртке с
блестЯщими  пуговицами  и  подседланной кровной лошадью. ЏодавлЯли крюшоны и
лимонады,  налитые  в сверкающие глыбы льда, подносы с мороженым, разносимым
лакеЯми  в  белых перчатках на детских праздниках, устраиваемых Ђничковыми в
их квартире на Ђнглийской набережной.
     €горь  всегда  смотрел как бы сквозь менЯ: он был старше лет на шесть и
не  замечал  кузена,  едва вышедшего из-под опеки гувернантки. „ружил же Я с
его   сестрой   ’аней,  моей  ровесницей.  ‘мелаЯ  и  даже  отчаЯннаЯ  юница
признавала   лишь   буйные  мальчишеские  игры.  ‡ато  старшаЯ,  ‚ета,  была
воплощением  лучшего  тона:  всегда подтЯнутаЯ, ходила с опущенными глазами,
как  учили  в  ‘мольном.  Њать  их, тетЯ ЂнЯ, дама чрезвычайно образованнаЯ,
жившаЯ  годами  во  ”ранции  и дружившаЯ с какими-то оксфордскими светилами,
была  довольно  близка с моей матерью, отчасти на почве увлечениЯ теософией.
Ћб  отце  их  Я  лишь  знал,  что он был профессором университета, состоЯл в
видных  кадетах.  ‚идеть его дома никогда не приходилось. “ нас он поЯвлЯлсЯ
с  трехминутым  визитом  на  Џасху  и  на  Ќовый  год,  в  числе  торопливых
поздравителей, разъезжавших в положенные дни табунами по столице.
     €горю  было  откуда-то  известно,  что  Я  на  ‘оловках, и потому он не
выразил   особого   удивлениЯ   при   встрече.   Њы   несколько   неуверенно
расцеловались,  а  разговор  пошел  у  нас  и того более спотыкливый. ‚место
подтЯнутого   стройного  студентика  с  усиками,  в  безукоризненно  сидЯщем
мундире  Я  разглЯдывал тучноватого мужчину с одутловатым лицом, обрамленным
бородкой   монастырского  служки.  €  только  неистребимое  грассирование  и
типично  петербургские  интонации напоминали прежнего блистательного кузена.
„а  и  Я  никак  не  походил  на  того  подростка  в  костюмчике  с отложным
воротником,  что лазал с его озорной сестрой по деревьЯм, забиралсЯ на крышу
дома   через   слуховое   окно   и  поил  кошку  валерьЯнкой.  Џри  подобных
"родственных"  встречах  лишь  воспоминаниЯ  об общих дорогих лицах способны
растопить  ледок  отчужденности.  Ќо  €горь сразу и очень решительно оборвал
разговор о родне, и свидание получилось скомканным и холодным.
     €горь  невнЯтно  упомЯнул,  что  получил три года лагерЯ из-за каких-то
знакомств  среди  духовенства.  Ќеожиданным  было его увлечение богословием,
творениЯми   отцов   церкви   -   прежде  он  признавал  одно  сравнительное
Языкознание.  Ќо  более  всего  удивил менЯ €горь предложением встречатьсЯ с
ним... как можно реже - из предосторожности!
     ‚прочем,   подобной   мнительности   дивитьсЯ   по   тем   временам  не
приходилось:  любое  общение,  знакомство,  родственные  свЯзи  могли всегда
служить  источником  больших  и  малых  бед.  €горь  был типичным напуганным
интеллигентом:   решил,   что  и  в  лагере  следует  придерживатьсЯ  совета
‹афонтена  pour  vivre  heureux,  vivons  caches [—тобы жить счастливо, надо
жить прикровенно (фр.)]. € был, вероЯтно, прав.
     ‚  дальнейшем  Я,  следуЯ его инструкциЯм, никогда €горЯ не навещал. Ћн
же  заходил ко мне считанное число раз в мою контору - канцелЯрию санчасти -
с просьбами о своих сотоварищах по жилью и работе.
     €горю  повезло:  с  помощью  ѓеоргиЯ он быстро устроилсЯ сторожем и был
поселен вместе с духовенством.
     Ќеисповедимы,  говорили в старину, пути ѓосподни. “дивлЯешьсЯ, как иной
раз  непостижимо  минуют  человека  испытаниЯ или, наоборот, жестоко на него
навалЯтсЯ,  подчас  добивают!  Њать  €горЯ,  растерЯв  семью, сама не только
уцелела,  но  и  до  конца  долгой  жизни  пользовалась  великими  благами в
качестве  профессора университета. ‘лыла лучшим знатоком английского Языка в
советском  ученом  мире.  ’ане  удалось уехать за границу и стать там модной
художницей.   ‘естру  же  ее,  похожую  на  фарфоровую  маркизу,  несчастную
…лизавету   (‚ету),   увезли  в  сибирские  лагерЯ  и  через  несколько  лет
расстрелЯли...
     €горю,  казалось,  не избежать тЯжкой участи: судимость, происхождение,
манеры,  приверженность  церкви, многочисленнаЯ репрессированнаЯ роднЯ - все
складывалось  против  него.  Њежду  тем  он  отделалсЯ легким испугом. Џосле
детского  срока в лагере и не-затЯнувшейсЯ высылки последовали возвращение в
родной  город  и  университетскаЯ  кафедра.  €  -  венец  праведной  карьеры
послушного  ученого  мужа  - обеспеченнаЯ старость персонального пенсионера,
доктора наук, без пЯти минут члена-корреспондента!
     €,  не обладаЯ героическим характером, €горь был не способен обеспечить
свое  благополучие  ценой  подлости.  …сли  и  пыталсЯ подделатьсЯ под стиль
окружениЯ,  мимикрировать,  то  делал  это неуклюже и наивно. ’ак что власть
всегда  знала,  с  кем  имеет дело. € тем не менее допустила его включение в
круг  расчетливо  ублажаемой  советской научной элиты. €гра ли случаЯ судьба
€горЯ, или отражена в ней некаЯ закономерность?
     —астичный  ответ  Я  нашел  позднее, когда, после десЯтилетий лагерей и
ссылок,  пришлось  вернутьсЯ  к  тому,  что Я мог считать "своей средой" - в
общество  уцелевших  знакомых  и родственников, научившихсЯ существовать при
утвердившихсЯ  порЯдках.  ‘о своим "экзотическим" лагерным опытом и навыками
жизни,   приобретенными   в   заключении,  Я  оказалсЯ  как  бы  посторонним
наблюдателем, знакомЯщимсЯ с неведомыми нравами, манерой жить и думать.
     Ѓолее  всего бросались в глаза всеобщаЯ осмотрительность и привычка "не
сметь  свое  суждение  иметь"!  €  дружественно настроенный собеседник - при
разговоре  с  глазу  на  глаз!  - хмурилсЯ и смолкал, едва- учуивал намек на
мнение,  отличное  от  газетного..  Ћдобрение  всего,  что бы ни исходило от
власти,   сделалось   нормой.   €   оказалось,  что  в  лагере,  где  быстро
складываютсЯ  дружба  и  добраЯ  спаЯнность,  где  очень скоро выдают себЯ и
"отлучаютсЯ от огнЯ и воды" стукачи, мы были более независимы духом.
     “же  вне  лагерЯ,  на  так  называемой  "воле", мне приходилось - самым
неожиданным  образом - слышать от людей "интеллигентных", великих знатоков в
своей  специальности,  видных  университетских  фигур  суждениЯ, точь-в-точь
воспроизводЯщие  расхожие  пропагандистские доводы газетЌых передовиц. € это
далеко   не   всегда   было   перестраховкой,  осторожностью,  а  отражением
внушенного   долголетним   вдалбливанием,   кулаком  вколоченного  признаниЯ
справедливости   строЯ   и   его   основ.   Ќе  то  чтобы  люди  произносили
верноподданные   тирады   длЯ  вездесущих  соглЯдатаев  и  мнЯщихсЯ  повсюду
подслушивающих  устройств:  начисто отвыкнув от критического осмыслениЯ, они
автоматически уверовали в повторЯемое бессчетно.
     Џомню  однажды,  в  тесном,  отчасти  родственном  кругу,  не верЯ ушам
своим,  слышал,  как  пожилой  профессор,  известный  классик и переводчик -
побывавший,  кстати,  в  ссылке  и  потерЯвший  брата  в  лагерЯх,  -  веско
высказывал  соображениЯ  о спасительности однопартийной системы и опасностЯх
демократической   много-голосицы.   Ћн  вполне  серьезно  ссылалсЯ  на  наши
"свободы" и намордники, надетые на трудЯщихсЯ в странах капитала!
     Ћспаривать  эти  чудовищные  длЯ  менЯ  "истины" было бесполезно: такой
образ   мыслей  сделалсЯ  частью  мировоззрениЯ.  ’щетно  было  бы  взыват