жаснутсЯ справедливо-
сти гнева ѓосподнЯ! Џоди сюда, поди, мучитель, змий ве-
ликомудрый! Ќыне надругаемсЯ мы над тобою! ‘оединим-
сЯ духом, братьЯ, и возликуем, и ударим в тимпаны
воспоем победную песнь Њариам во €зраиле о потопле-
нии египтЯн в —ерном море! „а веселитсЯ пустынЯ и да
цветет, Яко крин, да веселитсЯ –ерковь, котораЯ вчера
и за день, по-видимому, вдовствовала и сиротствовала!..
‚идите: от удовольствиЯ делаюсь, как пьЯный, как безум-
ный!.. Љакой голос, какой дар слова будет соразмерен чуду
сему?.. ѓде твои жертвы, обрЯды и таинства, император?
ѓде заклинаниЯ и знамениЯ чревовещателей? ѓде искусст-
во гадать по рассеченным внутренностЯм живых людей?
ѓде слава ‚авилона? ѓде персы и мидЯне? ѓде боги, тебЯ
сопровождающие, тобой сопровождаемые, твои защитники,
ћлиан? ‚се исчезло, обмануло, рассеЯлось!
- Ђх, душечка, какаЯ борода! - заметила шепотом на

ухо подруге престарелаЯ нарумЯненнаЯ матрона, стоЯвшаЯ
рЯдом с Ђнатолием.- ‘мотри, смотри, золотом отливает!..
- „а, но зубы?..- усомнилась подруга.
- Ќу, что же, зубы? Џри такой бороде...
- Ђх, нет, нет. ‚ероника, как можно, не говори этого!
‡убы тоже что-нибудь да значат. Њожно ли сравнить
брата ”еофаниЯ?..
”еодорит гремел:

- ‘окрушил ѓосподь мышцы беззаконного! ‚отще
ћлиан возрастил в себе нечестие, 'подобно тому, как са-
мые злые из пресмыкающихсЯ и зверей собирают Яд
в своем теле. Ѓог ожидал, пока выйдет наружу всЯ злоба
его, подобно некоему злокачественному вереду...

- Љак бы в цирк не опоздать,-- шептал другой сосед
ЂнатолиЯ, ремесленник, на ухо товарищу.- ѓоворЯт -
медведицы. €з Ѓритании.
- Ќу, что ты? Ќеужели - медведицы?
- Љак же! Ћдну зовут ‡олотаЯ €скорка, другую
Ќевинность. —еловечьим мЯсом кормЯт. € еще ведь
гладиаторы!..

- ѓосподи €исусе! …ще гладиаторы! ’олько бы не
прозевать. ‚се равно, не дождемсЯ конца. “лизнем, брат,
поскорее, а то места займут.

’еперь ”еодорит прославлЯл ћлианова предшествен-
ника, ЉонстанциЯ, за христианские добродетели, за чисто-
ту нравов, за любовь к родным.

Ђнатолию сделалось душно в толпе. Ћн вышел из
церкви и с удовольствием вдохнул свежий воздух, не пах-
нувший ладаном и гарью лампад, взглЯнул на чистое
небо, не заслоненное золоченым куполом.

‚ притворах разговаривали громко, не стеснЯЯсь.
‚ толпе распространилась важнаЯ весть: сейчас повезут по
улицам в железной клетке двух медведиц в амфитеатр.
“слышавшие новость выбегали из церкви стремительно,
с озабоченными лицами.

- —то? Љак? Ќе опоздали? Ќеужели правда-‡оло-
таЯ €скорка больна?

- ‚здор! ќто у Ќевинности было ночью расстройство
желудка. Ћбъелась. ’еперь прошло. ‡доровехоньки обе.
- ‘лава богу, слава богу!

Љак ни сладостно было красноречие ”еодорита, оно не
могло победить соблазна гладиаторских игр и британских
медведиц.

–ерковь пустела. Ђнатолий увидел, как со всех концов
города, из всех покинутых базилик, по улицам, переул-
кам и площадЯм бежали запыхавшиесЯ люди по направле-
нию к цирку; сшибали друг друга с ног, ругались, давили
детей, перескакивали через упавших женщин, ронЯли сан-
далии и неслись дальше; на потных красных лицах был
такой страх опоздать, как будто дело шло о спасении
жизни.

     €  два  нежных  имени  порхали  из  уст  в  уста,  как сладкие обещаниЯ
неведомых радостей: -- ‡олотаЯ €скорка! Ќевинность! Ђнатолий вошел за толпою
в амфитеатр. Џо римскому обычаю, велариум, окропленный духами, защищал народ
от  солнца,  распространЯЯ  свежие  алые  сумерки.  ЊногоголоваЯ  толпа  уже
волновалась по нисходЯщим круглым ступенЯм.
     Џеред  началом игр  в императорскую ложу  высшие антиохийские сановники
внесли  бронзовую статую  €овиана,  чтобы народ мог насладитьсЯ  лицезрением
нового  кесарЯ. ‚  правой руке  держал  он  шар земной, увенчанный  крестом.
Ћслепительный  луч  солнца  проник между пурпурными полотнищами  велариума и
упал  на  чело  императора; оно засверкало,  и  толпа  увидела  на бронзовом
плоском лице  самодовольную  улыбку. —иновники  целовали  ноги кумира. —ернь
ревела от восторга:
     -- ‘лава,  слава  спасителю отечества, Ђ‚густу  €овиану!  Џогиб  ћлиан,
наказан дикий вепрь, опустошитель вертограда Ѓожьего!
     Ѓесчисленные руки махали в воздухе разноцветными платками и поЯсами.
     —ернь приветствовала в €овиане свое отражение,  свой  дух, свой  образ,
воцарившийсЯ в мире.
     €здеваЯсь  над  усопшим императором, толпа обращалась к нему, как будто
он присутствовал в амфитеатре и мог слышать:
     -- Ќу, что, философ?  Ќе помогла тебе мудрость  Џлатона  и •ризиппа, не
защитили тебЯ  ни  ѓромовержец,  ни  ”еб  „альномечущий!  Џопал  дьЯволам  в
когти,--да  растерзают  они  богохульника!  ѓде  твои  предсказаниЯ,  глупый
Њаксим? -- Џобедил •ристос и Ѓог его! Џобедили мы, смиренные!
     ‚се были уверены, что ћлиан пал  от руки христианина,  благодарили Ѓога
за "спасительный удар" и прославлЯли цареубийцу.
     Љогда же увидели смуглое тело гладиаторов под когтЯми ‡олотой €скорки и
Ќевинности,--  толпой   овладела   Ярость.  ѓлаза  расширЯлись  и  не  могли
насытитьсЯ  видом крови.  Ќа  рев  звериный  народ  ответил еще  более диким
человеческим ревом. •ристиане  пели хвалу  Ѓогу,  как  будто  теперь  только
увидели торжество своей веры:
     --  ‘лава императору, благочестивому €овиану!  •ристос победил, •ристос
победил!..
     Ђнатолий  с  отвращением чувствовал  зловонное дыхание  черни  -- запах
людского стада.  ‡ажмурив  глаза,  стараЯсь  не  дышать, выбежал  на  улицу,
вернулсЯ домой, запер двери, плотно закрыл ставни, бросилсЯ на постель и так
пролежал, не двигаЯсь, до позднего вечера. Ќо от черни не было спасениЯ.
     ’олько что стемнело,  всЯ ЂнтиохиЯ озарилась огнЯми. Ќа углах базилик и
высоких   крышах  государственных   зданий   дымились   громадные   светочи,
раздуваемые ветром; на  улицах коптили плошки. € в  комнату  ЂнатолиЯ сквозь
щели  ставен  проникло  зарево огней,  зловоние  горЯщего  дегтЯ и  сала. €з
соседних кабаков слышались пьЯные пес
     ни солдат и матросов, хохот, визг, брань уличных блудниц, и надо  всем,
подобно шуму вод, носилось немолчное славословие €овиану  ‘пасителю, анафема
ћлиану Ћтступнику.
     Ђнатолий,  с горькой  усмешкой,  подымаЯ  руки к небу,  воскликнул:  --
‚оистину, ’ы победил. ѓалилеЯнин!
     ќто  была  большаЯ торговаЯ трирема  с  азиатскими коврами  и  амфорами
оливковогй масла, совершавшаЯ  плавание от  ‘елевкии Ђнтиохийскои к  берегам
€талии.  Њежду  островами  ќгейского  архипелага направлЯлась она  к острову
Љриту, где  должна была  взЯть груз шерсти и  высадить нескольких  монахов в
уединенную обитель на морском берегу. ‘тарцы, находившиесЯ на передней части
палубы,   проводили  дни  в  благочестивых  беседах,   молитвах   и  обычной
монастырской работе -- плетении корзин из пальмовых ветвей.
     Ќа противоположной стороне, у кормы, украшенной дубовым изваЯнием Ђфины
’ритониды,  под легким  навесом  из  фиолетовой ткани  длЯ защиты от солнца,
приютились другие путешественники, с которыми монахи не имели общениЯ, как с
Язычниками: то были Ђнатолий, Ђммиан Њарцеллин и ЂрсиноЯ.
     Ѓыл  тихий  вечер.  ѓребцы,   александрийские  невольники,   с  бритыми
головами, мерно  опускали и подымали длинные  гибкие весла,  распеваЯ унылую
песню. ‘олнце заходило за тучи.
     Ђнатолий  смотрел  на волны и припоминал слова ќсхила о "многосмеющемсЯ
море". Џосле суеты, пыли и зноЯ антиохийских улиц, после зловонного  дыханиЯ
черни и  копоти праздничных плошек, отдыхал он, повторЯЯ: -- ЊногосмеющеесЯ,
прими  и очисти  душу  мою!..  Љалимнос,  Ђморгос,  ЂстифалеЯ,  ”ера  -- как
видениЯ, один  за  другим,  выплывали  перед ними  острова, то подымаЯсь над
морем, то вновь исчезаЯ, как  будто вокруг горизонта сестры-океаниды плЯсали
свою  вечную плЯску. Ђнатолию казалось, что  здесь  еще  не  прошли  времена
Ћдиссеи.
     ‘путники не нарушали молчаливых грез  его. Љаждый  был погружен в  свое
дело.  Ђммиан приводил  в  порЯдок  записки  о  персидском  походе, о  жизни
императора ћлиана, а по вечерам, длЯ отдыха, читал знаменитое творение
     афистианского  учителЯ,  Љлимента Ђлександрийского,-- ‘тромата, Џестрый
ковер.
     ЂрсиноЯ лепила из воска маленькие изваЯниЯ,  подготовительные опыты длЯ
большого, мраморного.
     ќто было обнаженное тело олимпийского бога, с  лицом,  полным  неземной
печали;-Ђнатолий хотел и все  не решалсЯ спросить ее:  кто  это,  „ионис или
•ристос?
     ЂрсиноЯ   давно  покинула   монашеские   одежды.   Ѓлагочестивые   люди
отворачивались  от   нее  с   презрением,  называли   Ћтступницей.   Ќо   от
преследований избавлЯло ее славное имЯ предков и памЯть  о  щедрых  вкладах,
которыми  некогда почтила  она  многие  христианские  обители.  €з  прежнего
богатства ее оставалась  небольшаЯ часть,  но  и этого  было довольно, чтобы
жить безбедно.
     Ќа берегу  Ќеаполитанского  залива, недалеко от  Ѓай, сохранилось у нее
маленькое поместье с той самой виллой, в которой Њирра провела последние дни
свои. ‡десь ЂрсиноЯ, Ђнатолий и Њарцеллин согласились отдохнуть от последних
тревожных годов своей жизни, в сельской тишине и в служении музам.
     ЃывшаЯ  монахинЯ  носила  теперь  почти  такую  же  одежду,  как  и  до
пострижениЯ:  простые  складки пеплума делали  ее  снова  похожей на древнюю
афинскую  девушку; но цвет ткани был  темный, и бледное золото кудрей только
слабо  мерцало  сквозь  такую  же  темную  дымку,  накинутую  на  голову;  в
тускло-черных,  никогда не  смеЯвшихсЯ  глазах  было строгое,  почти суровое
спокойствие; только  руки, обнаженные по самые плечи, из-под складок пеплума
сверкали  белизной, когда художница работала, нетерпеливо,  точно со злобою,
мЯла и комкала  воск. Ђнатолий чувствовал  смелость и силу в этих белых, как
будто злых, руках.
     ‚ тот тихий вечер корабль проходил мимо маленького острова.
     Ќикто  не  знал  его  имени;  издали  казалсЯ  он голым  утесом.  —тобы
избегнуть  подводных  камней,  корабль должен  был  пройти очень  близко  от
берега. ‡десь,  вокруг обрывистого мыса, море было  так прозрачно, что можно
было видеть на дне серебристо-белый песок с черными пЯтнами мхов.
     €з-за  темных скал выступили тихие  зеленые лужайки. ’ам паслись козы и
овцы.  Џосередине мыса рос  платан.  Ђнатолий заметил  на мшистых корнЯх его
отрока  и девушку;  то были, должно быть,  дети бедных пастухов. ‡а  ними, в
кирарксогой роще, белел мраморный Џан с девЯтиствольною флейтою.
     Ђнатолий обернулсЯ к Ђрсиное, указываЯ на этот мирный уголок ќллады. Ќо
слова  замерли на  губах  его:  пристально,  с  улыбкой  странного  весельЯ,
смотрела  художница  на  вылепленное  ею  из  воска  маленькое  изваЯние  --
двусмысленный и соблазнительный  образ, с  прекрасным олимпийским  телом,  с
неземной грустью в лице.
     ‘ердце  ЂнатолиЯ  сжалось.  Ћн  спросил  ее  отрывисто,  почти  злобно,
указываЯ на изваЯние:
     -- Љто  это? 1 Њедленно, как будто с усилием, поднЯла она глаза свои --
"такие глаза должны быть у ‘ибиллы",-- подумал он.
     -- ’ы надеешьсЯ, ЂрсиноЯ,-- продолжал Ђнатолий,-- что люди поймут тебЯ?
     -- Ќе все ли равно? -- проговорила она тихо, с печальной улыбкой.
     € помолчав,-- еще тише, как  будто про себЯ: -- Ћн должен быть неумолим
и страшен, как Њитра„ионис в славе и силе своей, милосерд и кроток как €исус
ѓалилеЯнин...
     -- —то ты говоришь? ђазве это может  быть вместе? ‘олнце опускалось все
ниже.  Џод  ним,  на  краю неба  лежала  туча.  Џоследние  лучи, с грустью и
нежностью,  озарЯли остров. ’еперь  отрок с девушкой  подошли к  жертвеннику
Џана, чтобы совершить возлиЯние вечернее.
     -- ’ы  думаешь,  ЂрсиноЯ,-- сказал  Ђнатолий,-- неведомые  братьЯ снова
подымут упавшую нить нашей жизни и пойдут по ней дальше? ’ы думаешь,  не все
погибнет в этой варварской тьме, сходЯщей  на ђим  и ќлладу? Ћ, если бы так,
если бы знать, что будущее...
     -- „а,--  воскликнула  ЂрсиноЯ,  и  суровые  темные глаза ее загорелись
вещим огнем.-- Ѓудущее в нас -- в нашей скорби! ћлиан был прав: в бесславии,
в  безмолвии,  чуждые всем,  одинокие, должны  мы  терпеть до  конца; должны
спрЯтать в пепел последнюю искру, чтобы грЯдущим  поколениЯм было чем зажечь
новые  светочи.  ‘  того,  чем  мы кончаем,  начнут они.  Љогда-нибудь  люди
откопают свЯтые кости ќллады, обломки  божественного мрамора  и снова  будут
молитьсЯ и плакать над ними; отыщут в могилах истлевшие страницы наших книг,
и  снова  будут,  как  дети,  разбирать по складам  древние сказаниЯ ѓомера,
мудрость Џлатона. ’огда воскреснет ќллада -- и с нею мы!
     -- € вместе  с нами -- наша скорбь! -- воскликнул Ђнатолий.--‡ачем? Љто
победит в этой борьбе? Љогда она кончитсЯ? Ћтвечай, сивилла, если можешь!
     ЂрсиноЯ молчала, потупив глаза; наконец, взглЯнула на Ђммиана и указала
на него Ђнатолию:
     -- ‚от кто лучше менЯ ответит тебе. Ћн так же страдает, как мы. Ђ между
тем не утратил Ясности духа. ‚идишь, как спокойно и разумно он слушает.
     Ђммиан Њарцеллин, отложив творениЯ Љлимента, прислушивалсЯ  к разговору
их молча.
     -- ‚ самом деле,-- обратилсЯ к нему Ђнатолий, со своей обычной, немного
легкомысленной  улыбкой,--  вот уже  более четырех  месЯцев, как мы с  тобой
друзьЯ, а между тем Я до сих пор не знаю, кто ты -- христианин или эллин?
     --  џ и сам не знаю,-- ответил Ђммиан просто. --  Ќо  как же  хочешь ты
писать свою  ‹етопись ђимской  €мперии?--допрашивал  Ђнатолий.--ЉакаЯ-нибудь
чаша весов -- христианскаЯ или эллинскаЯ --  должна перевесить. €ли оставишь
ты потомков в недоумении о твоих верованиЯх?
     -- €м этого ненужно  знать, -- Ћ’‚е’€‹ €‘’Ћр€Љ. Ѓыть справедливым к тем
и другим -- вот моЯ цель.  џ любил  императора ћлиана; но не опуститсЯ и длЯ
него в руках моих чаша весов. Џусть в грЯдущем никто не  решит, кем Я был,--
как Я сам не решаю.
     Ђнатолий  имел  уже  случай  видеть  изЯщную  вежливость  Ђммиана,  его
нетщеславную ч неподдельную храбрость на войне, спокойную верность в дружбе;
теперь он любовалсЯ в нем новой чертой -- глубокой Ясностью ума.
     --  „а,  ты  рожден   историком,  Ђммиан,  бесстрастным  судиею  нашего
страстного   века.  ’ы  примиришь  две  враждующих  мудрости,--  проговорила
ЂрсиноЯ. -- Ќе Я первый,-- возразил Ђммиан.
     Ћн  встал,  указываЯ  на  пергаментные  свитки  великого  христианского
учителЯ:
     -- ‡десь все это есть, и еще многое, лучшее,--чего Я не  сумею сказать;
это  ‘тромата Љлимента Ђлександрийского. Ћн  доказывает, что  всЯ сила ђима,
всЯ  мудрость ќллады только путь  к  учению •риста; только предзнаменованиЯ,
предчувствиЯ, намеки;  широкие ступени. Џропилеи, ведущие с  –арствие Ѓожие,
Џлатон -- предтеча €исуса ѓалилеЯнина.
     ќти последние  слова об учении Љлимента, сказанные Ђммианом так просто,
поразили ЂнатолиЯ: как  будто вдруг  вспомнил он, что вое  это  уже когда-то
было,  все  до  последней  мелочи: и остров, озаренный  вечерним  солнцем, и
крепкий, приЯтный  запах корабельной смолы, и  неожиданные  простые слова  о
Џлатоне --  предтече  €исуса.  …му почудилась  широкаЯ  лестница, мраморнаЯ,
белаЯ, залитаЯ  солнцем, многоколоннаЯ, как Џропилеи в Ђфинах, ведущаЯ прЯмо
в голубое небо.
     Њежду тем трирема медленно огибала мыс. ЉипарисоваЯ роща почти скрылась
за  утесами. Ђнатолий  кинул последний  взглЯд  на  юношу, стоЯвшего рЯдом с
девушкой  перед  изваЯнием  Џана;  она  склонила  над  жертвенником  простую
деревЯнную  чашу, приносЯ вечерний  дар  богу --  козье молоко,  смешанное с
медом;  пастух  приготовилсЯ  играть на флейте. ’рирема въезжала  в открытое
море.  ‚се  исчезло за  выступом берега.  ’олько  струйки  жертвенного  дыма
подымались прЯмо над рощей.  Ќа небе, на земле и на море наступила тишина. €
в   тишине  вдруг   послышались   медленные   звуки  церковного  пениЯ:  это
старцы-отшельники, на передней части кораблЯ, пели хором вечернюю молитву.
     ‚  это же  мгновение по недвижимой  поверхности  морЯ  пронеслись  иные
звуки:  мальчик-пастух играл  на  флейте  вечерний  гимн богу  Џану.  ‘ердце
ЂнатолиЯ дрогнуло от изумлениЯ и радости.
     -- „а будет волЯ ’воЯ на земле, как на небе,-- пели монахи.
     € высоко под  самое  небо возносились чистые  звуки пастушьей  свирели,
смешиваЯсь со словами молитвы ѓосподней.
     Џоследний луч солнца потух на камнЯх  блаженного острова. ’еперь  снова
казалсЯ он мертвой скалой среди морЯ. Ћба гимна умолкли вместе.
     ‚етер  шумел  в  снастЯх. Џодымались волны. ѓальциона  жалобно стонала.
Џобежали тени от  ‡апада,  и море потемнело.  ’уча  росла.  „оносились глухо
первые раскаты грома. Ќадвигались ночь и бурЯ.
     Ќо  в сердце  ЂнатолиЯ, Ђммиана и  Ђрсинои, как незаходЯщее солнце, уже
было великое веселие ‚озрождениЯ.