едший за ночь в себЯ латыш,  и стал на
голову выше всех, с опухшим хмурым лицом.
     - Ќе-у-жели наши?
     Ќо шум на селе был поднЯт не приезжими (никто не сбилсЯ пока с большака
на проселок),  не чужими,  а своими, родными тех четверых, длЯ которых ночью
так же, как и длЯ шести, копали могилу у свиной запруды.
     ‘ плачем кидались в ноги старикам бабы:
     - ЋслобонитЯ!.. Ћх, ослобонитЯ!
     ‘о сбившимисЯ на плечи платками, простоволосые, голосили, надрываЯсь:
     - ‚ам самим помирать скоро!.. Ѓогу ответ дадитЯ!
     - „адим!.. € дадим, нЯбось!.. „ади-им!
     “прЯмо  задирались  кверху  седые   бороды,   запавшие  глаза   глЯдели
неумолимо, жестко, как у всех судей.
     Џодбежал было рыжий,  всклокоченный мужик,  отец сухорукого,  в валенке
разбитой одна нога,  другаЯ -  босаЯ...  Ќо ему даже не дали и упасть в ноги
старикам, - оттащили назад.
     € тот, - взводный с выпуклой грудью, кричал вслед тащившим:
     - ‚озле халупы его  пост  поставь!  ‘лышишь?..  €  баб  этих  туда тоже
тащи!..


        VIII

     …ще не вставало солнце, но было уже перламутрово, и, как всегда в степи
летом по утрам, - звонко.
     —еловек двадцать в  два рЯда около дверей холодной стали с  берданками,
похожими на пики от больших лиловых штыков.
     ‚се они были пожилые или средних лет, бородатые, загорелые люди, больше
в  солдатских фуражках  и  даже  в  серых  капелюхах из  фальшивого барашка,
принесенных с фронта,  в гимнастерках защитного цвета,  подпоЯсанных поЯсами
или ремешками, и больше в сапогах, редко кто в чириках.
     €  сразу показалось страшным всем арестантам,  что лица у  них чересчур
значительны и строги одинаково у всех.
     - Љон-вой! - тихо шевельнул толстым больным Языком студент.
     - Џо-ве-ли  к  белым!  -  горестно вытЯнул полтавец,  всех своих обводЯ
пустыми глазами.
     „олжно быть,  народ по селу скликали из дому в  дом,  потому что шел он
отовсюду густо: мужики, бабы, старухи, ребЯта, протирающие глаза.
     € открылась наконец дверь.
     Ѓыл  момент,  когда,  выходЯ гурьбой,  широко глотнули свежего воздуху,
потом, уколовшись о строгие эти лица, слившиесЯ с лиловыми штыками, все, как
десЯтерное одно тело,  попЯтились снова назад:  в  холодной была еще надежда
жить, - здесь ее не было.
     Ќо закричали строгими голосами отсюда, с воли:
     - ‚ыходи!.. ‚ыходи, эй - чего стали!
     € первым выпал из общего тела курносый рЯзанец.
     - Џа-па-ши!..  -  сказал совсем по-детски изумленно и  непонимающе,  не
знаЯ, что именно сказать и кому сказать.
     Ќо,  уже  грубо хватаЯ за  руки,  вытащили его  дальше двое ближайших к
двери: один со странной бородою, точно нарочно намыленной длЯ того, чтобы ее
сбрить,  седою только на концах курчавых волос,  а  ближе к  лицу -  черной;
другой - красноносый, с усами вниз, как у запорожца.
     € вот выпали также и полтавец,  и татарин,  и весь белый - только глаза
очень темные и блуждающие - еврей, и глЯдЯщий одним правым глазом исподлобьЯ
студент,  и прЯчущий глаза внизу высокий,  наполовину отошедший уже от жизни
латыш,  и сухорукий -  бесшапаЯ голова просвиркой,  а кроличьи красные глаза
выкаченные, точно душили его сзади, и дюжий в матроске, с мутным взглЯдом.
     ЃратьЯ-воры залезли под нары...  их выволакивали за ноги человек шесть;
едва справились с  ними и свЯзали веревкой руки,  но,  когда выпустили их из
холодной,  они  так  остервенело ругались:  один -  в  правую сторону толпы,
другой - налево, что им завЯзали платками рты.
     Џовели всех по  четыре в  рЯд,  воров сзади.  Њелькала еще  у  шестерых
надежда на то,  что свои где-то близко: движутсЯ, может быть, по той большой
перекопской дороге,  по которой надо бы ехать и им, если бы не грузин, и что
белые,  куда их ведут (куда же больше?),  не расстрелЯют их,  как думают эти
мужики, а вольют в строй под присмотр своих: они нуждаютсЯ в людЯх.


        IX

     Ѓабка  …всевна,  выплакавши по  внуке  все  свои  старые  скупые слезы,
прикурнув немного на лавке, вскочила, чем свет, топить котЯт.
     Ћдного оставила на забаву кошке, а остальных сгребла в подол и пошла.
     ’опить котЯт негде здесь было, кроме как в свиной запруде (не в колодец
же их бросать?),  и  бабка пошла задами,  с трудом перелезаЯ через низенькие
загорожи из кизЯка, и уж дошла, почитай, до самой запруды, когда споткнулась
на ком земли,  далеко отброшенной от канавы,  которую копали ночью, и упала,
широкаЯ в поЯсе,  ничком,  раскорЯчив руки и ноги, как жаба... € даже ушибла
себе колено,  и  в  голове потемнело с  перепугу,  и несколько минут она так
лежала,  а  котЯта  из  подола  расползлись  черными  слепыми  клубочками  и
запищали.
     Ђ когда очнулась …всевна, - забормотала:
     - ќто  ж  менЯ  бог  наказал,  что  Я  котЯток безвинных топить хотела,
злодейка!
     €,  трЯсЯ головой,  стала вновь собирать котЯт в подол,  высоко обнажив
дрЯблые,  рыхлые,  синежилые, слабые, толстые старушечьи свои ноги, и, когда
уж пошла назад,  заметила канаву.  Џодошла - и ужаснулась, - такаЯ глубокаЯ,
как  могила!..  €  вспомнила убитого внука и  заплакала снова стараЯ,  трЯсЯ
седой головою,  и засеменила было к селу,  когда увидела, что так же задами,
как и она шла,  идут четверо без шапок и тащат на ручниках новый гроб,  а за
ними несколько баб,  и голосит дочь ее, „омаша, и малые тащат крышку гроба и
какие-то кельЯ или лопаты.
     € так осталась она с котЯтами в поднЯтом подоле,  ошеломленнаЯ,  почему
здесь,  а не на кладбище,  хотЯт хоронить внучка,  и откуда взЯлсЯ,  как это
успели спроворить гроб, и зачем ему такаЯ длиннаЯ могила?..
     Ќебо  уже  стало густо червонное...  Џерекликались иванчики на  кочках.
Џара куличков с белыми крылышками слетела с запруды, где ночевала, и на лету
свистала встревоженно.
     Ќачалась ширина,  Ясность и  четкость нового днЯ,  и в ширину и белизну
эту степную влились -  с одной стороны,  с задов, гроб с убитым, с другой, с
улицы, - все село.
     €  как  стала  …всевна,  подслеповатыми глазами  вглЯдываЯсь в  большую
толпу, так и стоЯла, забывчиво держа подол с котЯтами.
     Ќо  толпа  двигалась быстро,  как  щупальца,  выбросив из  себЯ  вперед
белоголовых ребЯт, вперегонку бежавших к запруде.
     ѓроб  поставили  на  комьЯх  земли  невдали  перед  могилой,  и  сурово
выставлЯл из него желтое лицо мертвец.
     €  когда подвели десЯтерых к  канаве,  их поставили лицами к мертвецу и
окружили  плотным  кольцом:  впереди  -  старики  и  те  человек  двадцать с
берданками,  сзади -  прочие мужики и бабы, и ребЯта высовывали из-за юбок и
шаровар широкие глаза.
     €  все десЯть понЯли,  наконец,  что отсюда никуда уж  не уйдут они,  -
только в землю,  и что поведет их вот этот желтый,  деревЯнный, в деревЯнном
желтом гробу.
     - Ќа ррру-у-ку! - громко, откачнув голову, скомандовал взводный.
     ‡вЯкнули враз винтовки. Ћстро уперлись вперед штыки.
     - ђаздева-айсь!
     ќто - им команда.
     €  шестеро  детей,   так  недавно,   -   вчера  еще!   -   мчавшихсЯ  в
ультрамариновой каретке  в  какую-то  несказанную  голубизну  и  Яркость,  в
будущее,  которому не  видно было конца,  немо переглЯнулись и  поглЯдели на
четверых.
     €з четверых один,  -  сухорукий,  -  вдруг зарыдал в голос, с визгом, с
причитаньЯми, по-бабьи, по-ребЯчьи... „олжно быть, рассудок отлетел от него.
Ћн упал и тыкалсЯ головою в комьЯ свежей земли, катаЯсь и голосЯ, как дети.
     - Ћй, не буду, не буду, не буду!.. ѓолубчики, золотые, не буду!
     Џовернув винтовку штыком  к  себе,  тот,  с  намыленной будто  бородой,
стукнул его  в  затылок прикладом,  и  плач утих,  только голова дергалась к
левому плечу.
     …го поднЯли, и опЯть скомандовал взводный:
     - ђаздева-айсь!
     - ’оварищи! - высоко вскрикнул еврей. - ’оварищи!
     Ќо в ответ закричала сразу в несколько голосов толпа:
     - Ќет тебе здесь товарищей!.. Ќе митинг тебе здесь!.. ђаздевайсь!
     - Џостойте,  господа! —то такое?.. Ќе коммунист Я! џ... џ не коммунист!
—то такое! - в ужасе крикнул татарин, бегаЯ по всем дрожащими глазами.
     €  тут  же  полтавец -  неуверенно,  глухо,  с  полной безнадежностью в
голосе:
     - џ тоже не коммунист!.. ‡а что?
     ‘тарики закричали вперебой:
     - Џо одному выводи!.. ’ак не будет дела! Џо одному!
     Ѓлиже всех к  ним стоЯл студент,  и  его оторвали от кучки и  подвели к
гробу.
     Љриво жмурЯсь, глЯнул студент на твердое, желтое, губатое лицо, - живой
еще мальчик на мертвого, который вчера еще только был тоже жив, и жив был бы
теперь, если бы не его пулЯ.
     Ќо опухший Язык, шевелЯсь с трудом, проговорил вдруг что-то странное:
     - Џрави-тель-ство... право... имеет судить... Ђ вы... кто?
     - Њы?.. Ќарод! - ответил …влахов Ђндрей. - ‘кидавай портки!
     ‘апоги у студента были тугие,  -  сам он снЯть их не мог,  дрожали руки
так,  что их отбрасывало в  стороны даже против воли,  -  и два степенных и,
видимо,  сильных мужика,  повалив его  на  спину,  как  корову на  бойне,  и
упершись ногами в живот, быстро стащили с него сапоги, шаровары из диагонали
защитного  цвета,  потом  выпростали  из  френча.  Ћстановились  было  перед
рубахой, но решительно сдернули и сатиновую синюю, красными розами по вороту
и груди вышитую рубаху, и все это бережно положили около гроба.
     - ‘ледующий, выходи! - скомандовал взводный.
     Ќе  вышел  никто,  но  вытащили дико  озиравшегосЯ татарина и  так  же,
повалив его  на  землю,  насильно раздели,  и  так же  положили у  гроба его
щеголеватую куртку  из  полосатого,  табачного цвета,  Њанчестера,  брюки  и
ботинки.
     ђубашка на  нем  оказалась порвана во  вчерашней свалке,  и  ее  просто
разорвали у  ворота пополам,  потом стащили с  рук рукава и  бросили в кучу,
сказавши: - Ќа трЯпки!
     €  рЯдом  с  белым  девичьим телом студента стало его  желтое,  медное,
южное, с жидкими ребЯчьими мускулами.
     ‹атыш начал раздеватьсЯ сам.  Ћн слабо шевелил руками,  однако размотал
обмоты,  расшнуровал толстые  немецкие,  подбитые шипами  башмаки...  ’олько
френч с  него пришлось стЯгивать,  и при этом он сильно морщилсЯ от боли.  Ђ
рубашка в  двух местах на спине присохла к кровавым ссадинам,  и ее не стали
снимать.
     Џолтавец тоскливо оглЯдел всех  кругом,  бессильно махнул  перед  собою
рукой и сказал:
     - Ћсь де помирать прiйшлось!  - и шевельнул головой, точно петлЯ давила
и резала ему шею.
     Ћн медленно,  но споро разделсЯ сам,  точно длЯ купаньЯ, и, оставшись в
одних сподниках,  поежилсЯ от  утреннего ветерка и  погладил узловатой рукой
несколько впалую грудь.
     ђЯзанца тащили,  и  он,  отбиваЯсь,  ругалсЯ.  Ћн  кричал,  что за  них
отомстЯт.
     - Џридут наши, не думай! при-ду-ут! ни одной избы не оставЯт! Џоубивают
вас всех, чертей!
     Ћн был в  неистовстве и только,  избитый прикладами,  присмирел,  и его
раздели.
     …врей окаменел как-то...  €здали даже видно было,  что он стал холодный
весь,  что и  говорить он  уже не мог,  -  только глЯдел огромными от черных
кругов  глазами  и  послушно то  подымал,  то  опускал  руку  или  ногу,  то
выворачивал плечи.  €  тело  у  него  было совсем бессильное,  костлЯвое,  с
узенькими детскими плечиками,  с  резко выступающими лопатками,  похожими на
крыльЯ.
     ‘вои четверо были в рубахах только и сподниках. €х не раздевали дальше,
а братьЯм развЯзали платки: хотите ругатьсЯ, - ругайтесь. ‘пешили уж кончить
до восхода солнца.
     ‚  канаве  сделаны были  спуски  с  обеих  сторон.  Ѓыстро  пододвинули
шестерых первых к одному краю,  остальных к другому...  ‡агонЯли их в канаву
штыками.
     Љрик сделалсЯ общий, - звериный, страшный крик... ‚ой... ‚ысоко в общей
свалке звенел совсем свиной,  режущий сердце пронзительный визг председателЯ
комбеда.
     - ‘трелЯйте!..  ‘трелЯть должны!..  ‘трелЯйте!.. - кричали и рЯзанец, и
полтавец, и тамбовец.
     Њатрос с дюжей шеей боролсЯ Яростно и,  сброшенный,  наконец, в канаву,
был в нескольких местах исколот штыками.
     ‹атыш грузно упал навзничь и свалилсЯ в канаву плашмЯ.
     ЃратьЯ-воры кусались...
     - ‡асыпай!..  ‚али живей!  Љажный номер займет свое место... ‡асыпай! -
командовал взводный.
     € оказалсЯ верен расчет:  чуть только первые комьЯ стали сыпатьсЯ вниз,
ужас быть засыпанным заживо выкинул все головы кверху.  Љанава была узкаЯ, и
все могли стать в  ней только в  рЯд,  но  смотрели одни -  в  одну сторону,
другие - в другую, как пришлось.
     ‹опаты работали лихорадочно,  и над каждым в канаве стоЯли двое вверху,
направив винтовки вниз,  и  чуть за  край канавы хватались руки,  их  кололи
штыками...
     ‚ две-три минуты все было кончено:  засыпаны девЯть по шею,  а высокому
латышу  край  канавы пришелсЯ только на  высоте подмышек,  но  его  обсыпали
бугорками все-таки по  шею  и  даже слегка притоптали,  как садовник,  когда
сажает дерево в саду, или плотник, когда вкапывает на дворе столб длЯ сараЯ.
     ‚се  эти  десЯть  страшных  как-то,  хоть  и  маленьких,  голов,  точно
отрубленных и поднесенных толпе на блюде земли,  ждали, что вот теперь дадут
по ним залп,  и глЯдели немо мигающими глазами,  и как-то сразу зачугунели у
них лица.
     †алобно прокричала было нараспев, несколько раз подрЯд кочелобаЯ голова
татарина, с каждым разом слабее:
     - Ђллагу-у!.. Ђлла!.. Ђлла-а!
     Њожет быть,  он хотел пропеть в последний раз перед смертью ту молитву,
которую пел когда-то с дегерменкойского минарета, но задохнулсЯ и смолк.
     ’огда старый Ќикита ”ролов,  отделЯсь от других стариков,  вышел и стал
между  гробом  с  убитым  парнем  и  этой  страшной грЯдой человечьих голов,
оглЯдел всех своих кругом голубыми, как небо, светлыми детскими глазами (как
у детей, светлы глаза стариков), снЯл шапку, перекрестилсЯ истово на восток,
где показывалась уже всЯ багроваЯ горбушка солнца, и сказал раздельно:
     - ‚о имЯ отца... и сына... и свЯтого духа... Ђминь!
     €  все  истово перекрестились следом,  и  лица у  всех стали степенные,
встревоженно-чуткие к каждому слову,  суровые,  строгие,  даже у большеротых
ребЯт.
     - Џравославные хресьЯне!..  Љак отца ‚ихтора нашего нету,  - зничтожили
нашего отца ‚ихтора...  и  как церква наша стоит теперь пустаЯ...  Љто этому
виноват?.. ‚от кто этому делу виноват (и показал твердым пальцем на чугунную
голову матроса,  блиставшую белками раздвинутых ужасом глаз)... “битый у нас
вот он... Џанихиды по нем спеть некому!
     „омаша зарыдала было, - ее унЯли.
     - ’руда  наши  мужицкие кто  поганым словом обозвал,  быдто  баржуи мы,
помещики те  же?..  Ћни  вон,  -  комиссары!..  Њужицкому нашему хлебу-квасу
позавистовали!..  Њыто  себе  думаем,  уж  беднее нас,  мужиков деревенских,
никого и  нетути,  а  они -  вон они нищие-то  нашлись!..  ’ак что мы богачи
баржуи спроти их  стали!..  Ќаши труда округ (широко обвел он полЯ руками) -
потом-кровью нашей,  и теперича все отымай?..  Ђ нам,  стало быть,  к ним, к
комиссарам, в работники?.. Ќичего как есть вашего нет, а все наше!.. Џшенца,
скажем,  десЯть  хунтов  на  стреху сховали,  -  и  то  нашли!  "ЌЯ-бось,  -
сказывали, - го-лод - он придет. Џокоритесь нам тогды, нЯбось!.. Ђ то живьем
вас в земь загоним!.." Ђ-а?..  Ќу вот,  и обсудили мы,  старики,  - чем нам,
миру усему,  вземь итить,  мы их лучше ж самих в земь заховаем!..  € как они
всею жись хресьЯнскую загадили, так чтоб и их обгадить!.. ‚о-от!..
     €, положив герлыгу свою наземь и твердо надев шапку, оглЯдел кругом всю
грЯдку голов, пожевал губами от затруднениЯ и спросил других стариков:
     - €где тут? мнучек мне нашелсЯ... не вижу!
     €  ему указали голову того,  который родилсЯ на мызе в лесистой ‹атвии,
тискал и мЯл добродушную серую старую кошку ”иуль,  слушал, как заливаетсЯ в
желтой клетке ощипанный,  но бодрый ”огель ѓанс, видел в один страшный день,
как жгли зимою их мызу и гнали их нагайками прочь в бездорожный снег; слышал
в  одну  темную весеннюю ночь,  как  брат џн  говорил о  смерти брата Љарла;
училсЯ в тихом ’альсене и ходил в школу мимо русской вывески: "Џродажа овса,
дехтЯ, керосина и продчих лакомств"...
     €  Ќикита ”ролов подошел к  этой  голове,  немо глЯдЯщей,  только слабо
мигающей  ресницами набрЯкших глаз,  покачал  укоризненно своей  головою  и,
долго шарЯ по животу руками, развЯзал очкур...
     €  когда стоЯвшаЯ возле гроба бабка …всевна понЯла,  наконец,  что надо
было делать с этой непугающей ее грЯдкой голов,  она с любопытством спросила
ЊитриЯ Џашкова, который стоЯл тут же с берданкой к ноге:
     - Ђ мой-то игде?
     - Љакой твой? - не понЯл Њитрий.
     - Њово мнучка-то, ѓаврюшку, какой убил?
     - Ђ-а!.. Љартуз-то синий?.. ‚он он твой!
     €  над  головой  потомственного интеллигента,  родившегосЯ  в  ’амбове,
бегавшего с  зимними салазками,  розово  покрашенными,  по  улицам Ѓольшой и
„убовой,  любившего маленькую красавицу в белом капоре,  пеночек, снегирей и
щеглов,  томимого дерзким вопросом:  "„лЯ  чего богу нужны ангелы,  ежели он
всемогущ?"  -  стараЯ  …всевна,  облизнув западающие губы  и  утершись левым
рукавом, присела, как девка ”еклунька...
     „аже подола не  пришлось подымать ей;  она все еще матерински держала в
нем,  поднЯтом,  своих безвинных котЯток,  обнажив синие,  дрЯблые, толстые,
отечные ноги...
     ...‚стало солнце,  но и ему,  всевидЯщему,  трудно уж было рассмотреть,
над чем трудилась усердно эта большаЯ толпа народа у свиной запруды.
     Њожно было  понЯть только,  что  немного поодаль снова поднЯли гроб  на
полотенцах на плечи четыре бородатых,  коричневых,  широких мужика, готовЯсь
нести его куда-то  еще,  должно быть на  кладбище,  а  с  севера к  Ѓешурани
подвигалась туча, таЯщаЯ проливной дождь.

     ЌоЯбрь 1922 г.


        Џђ€Њ…—ЂЌ€џ

     †естокость.  ‚первые напечатано в  "Ќовом мире" ќќ 2  и  3 за 1926 год.
‚ошло в  восьмой том собраниЯ сочинений изд.  "Њысль".  ЏечатаетсЯ по книге:
‘.‘ергеев-–енский. €збранные произведениЯ. ѓ€•‹, 1933.
     ‚  статье "Њое  знакомство с  €.….ђепиным" ‘.Ќ.‘ергеев-–енский приводит
письмо к  нему  ђепина,  в  котором есть отзыв о  "†естокости":  "Ѓлагодарю,
благодарю за книгу "Ќовый мир" -  ну,  конечно,  за "†естокость". ‘ упоением
читал все времЯ (давно уже не читывал с таким упоением)..."

                                                                 H.M.‹юбимов