ке,  очень  круто вывернув длЯ  этого
ногу,  и пьЯненький, озираЯсь на нее, шепнул что-то веселое стражнику Ќауму,
отчего  пожиравший бараний  огузок  Ќаум  только  мотал,  фыркаЯ,  головой и
откашливалсЯ вбок.
     Џотом опЯть поЯвились на веранде,  спускаЯсь к телеге, парень в красном
очкуре,  с  лицом нерешительным и  даже  несколько тоскливым,  и  неотвЯзный
желтобровый,  направлЯющий на  него  сбоку  свой  круглый  глаз,  похожий на
пистолет.
     ЋпЯть  подошли  к  теленку,   замахали  руками,   и  говорил,  убеждаЯ,
долговЯзый:
     - —то же Я тебЯ, молодого такого человека, обдуривать буду? Ђ?.. •орошо
разве это,  а?.. “ж лучше же Я самого себЯ обдурю!.. - € даже теленок что-то
такое промычал недоверчиво.
     Ђ  день кругом продолжалсЯ все такой же  спокойный,  и  долго на  него,
выйдЯ с террасы, любовалсЯ Ђлексей €ваныч.
     ’ут лес был отовсюду,  но сзади он надвигалсЯ на постоЯлый двор сверху,
а спереди,  сейчас перед глазами ЂлексеЯ €ваныча,  он падал вниз и подымалсЯ
только значительно дальше,  на  горах.  ‹ес  ближний был  теперь весь слегка
рыжеватый,  очень теплый на вид, и от туч, недавно проползших и поднЯвшихсЯ,
весь густо влажный,  и  сизо струилсЯ,  а  дальний,  до  которого добралось,
наконец,  через  узкую  голубую отдушину солнце,  так  внезапно засиЯл,  что
глазам стало больно смотреть.
     Ѓыло так:  впереди теплое,  как загорелое тело в  поту,  -  это ближние
буки;  дальше  лес,  охваченный солнечным пожаром;  выше  -  камень верхушек
горных,  расписанный по впадинам чистейшим снегом,  и над ним продолговатый,
как опрокинутаЯ пирога, прозор совершенно голубого неба, а кругом него талые
мЯгкие облака,  готовые поднЯтьсЯ...  “ ЂлексеЯ €ваныча душа была податливаЯ
на  краски,  а  тут они были такой неслыханной первозданной чистоты,  силы и
кротости!..  Љогда  же  несколько  дальше  по  шоссе  вперед  прошелсЯ,  все
оглЯдываЯсь по  сторонам,  Ђлексей €ваныч,  он  набрел на шоссейную казарму,
которой с  постоЯлого двора за поворотом дороги не было совсем видно.  € сам
по себе это был довольно щеголеватый домик из кирпича, окрашенного в розовое
с белыми разводами,  и даже с резьбой на окнах,  но вот что поразило ЂлексеЯ
€ваныча чрезвычайно:  на парапете крыши сидел большой,  необыкновенно пышный
павлин;  сидел он  хвостом к  дороге и  неподвижно глЯдел тоже  на  осиЯнный
дальний лес, на голубой прозор неба, на скалы вверху, запорошенные снегом...
Ћн сам был весь голубой,  темно-зеленый,  индиговый,  лиловый,  оранжевый, -
самых могучих в природе тонов, - и это здесь, на рыжевато-тельном фоне леса,
который тихо  струилсЯ,  и  на  нежном  молочном небе,  на  котором как  раз
пришлась одна  только  коронованнаЯ голова его.  Ќепременно о  чем-то  думал
павлин - тоска ли это была, или преклонение, - но Ђлексею €ванычу нужно было
хлопнуть в  ладоши и  даже  вскрикнуть,  чтобы он  повернул к  нему  голову,
посмотрел очень спокойно,  пожалуй даже обидно спокойно,  и опЯть отвернулсЯ
созерцать день, леса, горы в снегу.
     Њы ведь никогда, в сущности, не знаем, что в нашей жизни важно длЯ нас,
что не важно,  и  как часто мы ошибаемсЯ в этом!  Џавлин на парапете казармы
шоссейной,  может быть, был просто красив и только, можно было бы посмотреть
на него,  подумать:  "€шь ты,  кто-то здесь красивую какую птицу завел!" - и
пройти  мимо;  однако  Ђлексей  €ваныч  чем-то  встревожилсЯ и,  удивленный,
смотрел  долго  и   мог  бы   стоЯть  еще  хоть  целый  час,   но,   услышав
передвигающийсЯ звон бубенцов и  топот на постоЯлом,  пошел навстречу своим,
как он думал,  лошадЯм;  шел и оглЯдывалсЯ поминутно назад, как мальчик, все
на парапет с павлином.
     ЏодойдЯ, увидел, что съезжала это тройка дамы, - его же извозчик только
снимал пустые торбы с лошадиных голов, хотЯ уж тоже готовилсЯ ехать.
     ‘тражник Ќаум, по виду судЯ, порЯдочно уже успел напитьсЯ и теперь учил
чиновника подымать шашку за конец ножен двумЯ пальцами.
     - ‚от тебе и... вид'шь?.. ’ак? - старалсЯ поднЯть чиновник.
     Ђ Ќаум говорил важно:
     - —то ж что вижу...  это вы,  конечно,  с мошенством, и то не можете, а
надо без мошенства... Ђ Я когда на службе (Я ведь тоже, разумеетсЯ, взводный
был,  и  за  стрельбу часы) -  Я  тогда винтовку даже за конец от дула двумЯ
пальчиками подымал, этим и вот этим... Ђ так - это мошенство одно!
     - Љ'к м'шенство?.. ’ы глЯди рыл'м!.. ‚ид'шь?
     - Ќу  да,  глЯжу...  џ  глЯжу,  -  а  ладонью  зачем  вот  этим  местом
подсоблЯете? Џальцы, брат, должны свою развитость иметь.
     —иновник воззрилсЯ тускло на ЂлексеЯ €ваныча и прохрипел:
     - ‘к'жи, за что он менЯ ун'чтожает?
     Ѓросил шашку на пол и отшвырнул ее ногой.
     - џ вам правильное говорю, - убеждал стражник. - Ђ так вы мне свободным
манером шашку сломать можете...
     - Ќет,  ты  ск'жи:  за что он менЯ ун'чтожает?  -  обратилсЯ чиновник к
гитаристу.
     Ќо гитарист что-то жевал так внимательно,  вдумчиво и  беззубо,  что не
мог ничего ответить,  а  той,  с мозолЯми на грЯзных пЯтках,  что-то не было
видно.
     ’ак  и  осталсЯ пьЯный у  своего столика и  опЯть силилсЯ поднЯть двумЯ
пальчиками Ќаумову шашку,  когда усаживалсЯ в фаэтон Ђлексей €ваныч (а около
теленка все еще торчал рыжий с пистолетом в упор).
     Џотом заструилсЯ ближний лес  и  засиЯл еще шире дальний,  и  несколько
памЯтных  моментов было,  когда  ехали  мимо  шоссейной казармы  и  павлина.
Ђлексей €ваныч тревожно ждал, не повернет ли к нему хотЯ бы на звон бубенцов
созерцающую голову павлин, - очень этого хотелось; но он не повернул, - да и
мало ли проезжает мимо за целый день всЯких этих ненужно звЯкающих бубенцами
троек  и  пар.  ‚се-таки  грустно почему-то  стало Ђлексею €ванычу,  что  не
повернул.
     Њотнув головой на  корЯвый бук  с  вырезанным на  коре крестом,  сказал
Ямщик:
     - ќтим месте третьем годе почту ограбили,  человека убили,  - вот через
что там стражники поставлены, на постоЯлом... Ќе водку они пить, а должны за
этим местом глЯдеть строго...
     Ќо и это место теперь было только задумчиво и струилось, и все капало с
буковых сучьев на палые листьЯ вниз.
     Ђ выехав из лесу, сказал Ямщик:
     - ’еперь уж нам без препЯтствий...  -  кашлЯнул,  сутуло поставил шею и
замолчал до самого города.
     Џошли по  сторонам перепаханные полЯ  с  лиловыми бороздами,  огороды с
осенней  скареженной ботвой  и  табачные плантации с  мокрой  желтой  густой
щетиной,  которую не  всю еще спалили в  печах;  две-три маленьких деревушки
попалось, одна - с захудалой церковкой, покрашенной охрой, с древним дьЯчком
на зеленой скамеечке и с тремЯ веселухами-девками,  стоЯвшими у колодца руки
в  боки...  Ђ  когда начало вечереть,  был уже в  городе на  станции Ђлексей
€ваныч.
     ќта  сутолока больших станций,  -  как  она  странно влиЯет  на  людей,
приехавших из тишины! ’ак много вспыхивает и тут же гаснет разных мелькающих
лиц, рук и шей, так много наблюдающих тебЯ отовсюду чужих глаз, так крикливы
и беспокойны дамы,  так деловиты мужчины в котелках,  так стремительны синие
носильщики и арбузоголовые казанские татары из буфета и так пренебрежительно
важен бородатый швейцар в  дверЯх,  счастливый обладатель картуза с галуном,
колокольчика и  трубного баса,  что  несколько терЯешьсЯ даже  и  чувствуешь
какую-то  неловкость,  когда не  совсем твердо убежден,  что тебе необходимо
ехать по делу (главное,  -  "по делу"),  непременно с  таким-то вот поездом,
чтобы приехать в  столько-то часов и определенно туда-то,  в такое-то именно
место - ни на волос дальше, ни на волос ближе.
     Ѓросилось в глаза Ђлексею €ванычу,  что все были тепло одеты,  а у него
была только бурка поверх обычной его  тужурки,  -  и  все вспоминалось,  что
теперь уж глубокаЯ зима, скоро крещенские морозы, что немного севернее снег,
снега, а еще дальше - лютый холод.
     Ќо к €лье нужно было ехать на юго-восток.
     Ќикак нельзЯ было  отделатьсЯ от  ощущениЯ тихого леса кругом,  который
струилсЯ,  облаков  мЯгких  и  теплых,  с  голубой отдушиной в  них  в  виде
опрокинутой,  никуда не  стремЯщейсЯ пироги,  старого гитариста,  свЯзанного
теленка  на  возу,   хорошенькой  белокурой  девочки  с   наивными  глазами,
пьЯненького чиновника с  его залЯпанной мотоциклеткой,  который так спокойно
застрЯл на перепутье и  отдал себЯ на уничтожение Ќауму-стражнику (к чему бы
это?)...  а главное - павлин: он почему-то прочнее всего вошел в душу, в нем
что-то было.


        ѓ‹Ђ‚Ђ —…’›ђЌЂ„–Ђ’Ђџ

        ЌЋ—њ

     Ќа вокзале Ђлексей €ваныч сидел,  следЯ за всеми и  всем сразу,  как он
умел (ведь мысли у него были бегучие).
     ќто  был  новенький,  только прошлым летом  законченный вокзал,  и  еще
разрисованный разными красками наивно блестел плафон,  и не очень запылилась
недурнаЯ  лепка  вверху,   но  внизу  все  уже  обвокзалилось:   засалилось,
обшарпалось,  захваталось всюду... ”альшивые пальмы на столах, унылое чучело
цапли на шкафу,  армЯне за буфетом и  нумерованные касимовские во фраках,  с
широкими задами и маленькими бритыми головами... Ђлексей €ваныч даже подумал
отчетливо:  "Ќет,  не  хотел бы  Я  вокзала строить..."  Ћн немного прозЯб в
дороге,  и теперь один из касимовских приносил ему чай стакан за стаканом, и
Ђлексей €ваныч,  видЯ на всех теплые пальто,  шубы и шапки,  вспоминал,  что
ведь  зима теперь,  ведь глубокаЯ зима,  -  что  там,  куда он  ехал теперь,
трескучие,  может быть,  морозы,  а  на  нем  всего только бурка.  "Џриеду -
куплю", - думал он, нащупываЯ кстати деньги: не потерЯл ли, и соседу своему,
старому  свЯщеннику,  или,  скорее,  дьЯкону,  жевавшему  украдкой  домашнюю
курицу, завернутую в газету, сказал:
     - ‚от, еду на ‚олынь, а одет легко.
     „ьЯкон  вскинул на  него  испуганные глаза,  перестал жевать и  спросил
невнЯтно:
     - Љак-с?
     - ‚прочем, теплую одежду везде можно купить, не так ли?
     € еще дьЯкон, - видимо, сельский, с косичкой, красноносый и несмелый, с
полным открытым ртом -  смотрел на  него выжидающе,  не решаЯсь снова начать
жевать, как он уже говорил не ему, а сказал самому себе:
     - •отЯ, вне всЯкого сомнениЯ, туда можно бы и не ездить: зачем? - € тут
же убеждал себЯ: - Ћднако непременно надо: больше некуда ехать.
     Џротив  него  наискосок сидела  смуглаЯ семьЯ,  оживленно говорившаЯ на
каком-то странном Языке,  должно быть караимы:  две бойких девочки с усталой
черновекой матерью; потом, подальше расположились шумливые, все хохочущие, в
пух  разрЯженные,  перепудренные,  перекрашенные три девицы,  которых угощал
шоколадом пожилой путейский инженер.
     …ще и  другие были,  много разных,  но  все мельком:  чернели,  белели,
зеленели,  садились,  вставали,  уходили...  эти  засели прочнее других.  Џо
общительности своей Ђлексей €ваныч и  к черновекой даме обратилсЯ с услугой:
подставил ей  графин  с  водой,  и  та  поблагодарила томно.  Ђлексей €ваныч
похвалил ее живых девочек,  -  конечно,  вполне искренне похвалил,  - и дама
была так польщена этим,  точно за  нею самой признали первую молодость,  так
тронута,  что сразу и  навсегда расположилась в  его пользу,  что бы  он  ни
сделал потом, хотЯ бы на ее глазах убил человека.
     „ьЯкон, прожевавши курицу и завернувши в бумагу остатки (может быть, он
был  свЯщенник из  глухого села),  перекрестилсЯ и,  видЯ душевность ЂлексеЯ
€ваныча,  счел нужным тоже поглЯдеть на него участливыми глазами и сказать с
улыбкой:
     - Џо всему судЯ, вы с какого-нибудь курорта?
     ѓолос у него оказалсЯ тенор,  и потому Ђлексей €ваныч сразу решил,  что
он свЯщенник (у дьЯконов все больше басы).
     - Ѓатюшка, - ответил он вопросом, - вы в бессмертие души верите?
     Ћн спросил это вполголоса, так, чтобы было интимнее, чтобы не расслышал
никто, например дама с девочками.
     €  так как у батюшки от неожиданности этого вопроса опЯть стали круглые
глаза и рот трубою, то Ђлексей €ваныч понЯл, что он ему, если что и ответит,
то что-нибудь всем известное, а перепудренные девицы с инженером вдруг в это
времЯ залились таким оглушительным хохотом,  что не  только черновекаЯ дама,
но и сам Ђлексей €ваныч болезненно поморщилсЯ.
     €нженер  был  с   сильной  проседью,   желто-пухлолицый,   какой-нибудь
начальник дистанции, и за то, что он с такими девицами, Ђлексею €ванычу было
его искренне жаль.
     - Њама, - спросила одна из девочек, - чего это они все смеютсЯ?
     - Џотому что  им  весело,  -  ответила дама,  пожав узким плечом,  и  в
поучительных целЯх  показала ей  и  другой дочери чучело цапли  на  шкафу  с
посудой:
     - ‚идите, какой журавль? - Џотом спросила ЂлексеЯ €ваныча, не к жене ли
он едет.
     Ћттого,  что  пустой  вопрос  этот  больно  его  задел,  Ђлексей €ваныч
ответил, подумав:
     - Ќет, у менЯ нет жены!.. Ќет, жены нет... ќто Я к сестре.
     - €ли к невесте?  -  опЯть пусто спросила дама, улыбаЯсь. - ’акой у вас
рассеЯнный вид.
     - ‚от  как?  -  серьезно удивилсЯ Ђлексей €ваныч.  ЋглЯдел свою бурку и
добавил: - ќто оттого так кажетсЯ, что Я легко одет, а теперь зима.
     ‚ это времЯ кто-то в волчьей шубе,  почему-то знакомой походкой, прошел
мимо стола к буфету.
     ’олько  эту  походку  отметил  взглЯд.  Џочему-то  павлин  на  парапете
вспомнилсЯ Ярко,  и,  допиваЯ  четвертый стакан  чаю,  думал  Ђлексей €ваныч
спросить свЯщенника:  не  дьЯкон ли  он,  и  даму:  не  гречанка ли  она  из
ЊариуполЯ,  например... Ќо, еще раз внимательно всмотревшись, Ђлексей €ваныч
увидел,  что этот в шубе волчьей,  пожалуй,  очень похож на €лью, только что
этот -  бритый, - не на того €лью, которого он видел недавно, а на прежнего,
на студента,  -  €лью,  который,  уходЯ от него,  поднЯл воротник шинели, на
того,  которого он  тогда с  ‚алей в  театре встретил...  €  даже  бормотнул
Ђлексей €ваныч,  изумЯсь:  "Љак же  так?  Ќеужели он?.."  ‚от он,  подойдЯ к
буфету,  что-то  выпил,  запрокинув назад  голову,  и  медленно стал  искать
глазами, чем закусить... все повадки €льи.
     ‚стревожась,  насторожась,  как охотник, бросив свой чай и дьЯкона (или
свЯщенника) и  караимок (или  гречанок из  ЊариуполЯ),  Ђлексей  €ваныч  все
смотрел в  спину вошедшему,  но  когда услышал,  что тот сказал что-то  (что
именно,  -  не расслышал,  а только тембр голоса), сомнений уже не осталось:
если не сам €льЯ,  то его двойник или брат (может быть, и есть у него брат),
и  Ђлексей €ваныч быстро вскочил и  подошел сам к буфету.  Ћн даже испугалсЯ
несколько, ему даже хотелось ошибитьсЯ, - однако это был действительно €льЯ.
€ ничуть не пыталсЯ он скрытьсЯ от ЂлексеЯ €ваныча,  даже глаз не отвел,  а,
вытираЯ губы салфеткой, рассмотрел его всего с заметным любопытством.
     - ќто... вы? - с усилием спросил Ђлексей €ваныч.
     - џ,  Я...  ‚ •арьков...  Ђ вы куда?  - спросил €льЯ. - “ж не ко мне ли
опЯть? - и чуть улыбнулсЯ.
     Ћт  тембра этого голоса,  жирного и  круглого,  Ђлексею €ванычу стало и
тоскливо вдруг и очень тревожно.
     - џ?  Ќет... совсем не к вам... џ тоже в •арьков... - Ћн смешалсЯ было,
но добавил уже тверже:  -  Ќе в самый •арьков,  то есть... Ђ вы, значит, вот
как! Џравду тогда сказали, что вам надо ехать? ‚от как! џ не думал.
     - џ большей частью говорю правду, - серьезно сказал €льЯ.
     Ћн расплатилсЯ не спеша и отошел от буфета.
     ‡абыв о своем чае, Ђлексей €ваныч шел рЯдом с ним.
     “ бокового столика,  на котором лежали газеты и какой-то сверток,  €льЯ
сел,  распахнув шубу,  и Ђлексей €ваныч, не совсем овладев еще собою, но уже
все  случайнее забыв,  уселсЯ за  тот  же  столик,  точно это  было  опЯть в
кабинете €льи,  точно  тот  разговор,  который был  между ними,  даже  и  не
прерывалсЯ.  Ћн весь его припомнил сразу,  этот путаный разговор, и сразу же
показались в  нем  бреши,  неплотные,  на  живую нитку сметанные места,  над
которыми нужно было бы  еще поработать,  кое-что кое с  чем свЯзать плотнее.
‘транно было еще и то, что всЯ вокзальнаЯ суета не только перестала занимать
ЂлексеЯ €ваныча,  -  она  даже существовать длЯ него совсем перестала:  было
опЯть только двое их и  опЯть ‚алЯ с ним,  только прежде Ђлексей €ваныч себЯ
чувствовал более смелым,  а  теперь он  начал ощущать какое-то превосходство
над собой €льи (может быть, просто оттого это, что на нем была только бурка,
а на €лье шуба волчьЯ).  Ћн даже, глЯдЯ на €лью, иногда отводил глаза, чтобы
себЯ не выдать.
     - ‚ы к доктору? - спросил €льЯ густо.
     - џ? зачем? Ќет, Я не болен, - быстро ответил Ђлексей €ваныч.
     - Ќет,  не лечитьсЯ, конечно, а... ‚от вы говорили, что у вас санаторий
хочет строить какой-то доктор... Љрылов, кажетсЯ.
     - „а, да... Я сказал, - припомнил Ђлексей €ваныч, - это Я пошутил.
     - Џо-шу-ти-ли?..  €шь вы как!..  •отЯ почему бы вам и не полечитьсЯ?  -
лениво сказал €льЯ.
     - —ем же Я болен? - удивилсЯ Ђлексей €ваныч.
     - ‚сЯкий из нас чем-нибудь болен.
     - Ќет, Я не болен.
     - Ћднако  поговорить с  доктором никогда не  мешает.  -  €льЯ  поправил
пенсне,   потом  снЯл  его,  протер,  надел  снова,  потом  медленно  достал
портсигар,  тЯжелый,  серебрЯный,  с золотой монограммой,  открыл и протЯнул
Ђлексею €ванычу,  и  тот взЯл было папиросу,  но  тут же положил ее обратно,
сказавши:
     - Ќет, у менЯ свои... џ только свои курю, простите...
     ‘транно было ему видеть теперешнего €лью, так похожего на прежнего, год
тому назад.  ’еперешний,  гладко выбритый,  выпуклощекий,  он был тот самый,
которого он  носил  в  себе  долго вместе с  ‚алей,  тот  самый,  с  которым
объЯснЯлсЯ он  мысленно тысЯчу раз,  тот  самый,  который заставлЯл его и  в
одиночестве даже вскакивать вдруг и сжимать кулаки, тот самый, ради которого
он приехал, наконец, на юг, к морю.
     ‚от  этот  самый настоЯщий,  неподдельный €льЯ теперь против него...  ‚
людном месте?  Ќет, вот именно наедине, - все равно что наедине. ’о свидание
с ним у него дома -  его можно и не считать:  это - начерно, это как будто и
не с ним было,  а первое,  желанное, жданное, - оно вот теперь. Љ этому €лье
он ведь не ехал даже,  о встрече с ним теперь даже не думал... ќтот €льЯ был
как будто подсунут ему кем-то (‚алей?);  он был как будто подарок ему чей-то
(чей же, если не ‚али?), и у ЂлексеЯ €ваныча все замерло в душе, притаилось,
стало таинством.
     - „а,  вот именно... ’еперь вы такой, как надо... Љак тогда, - бормотал
почти  про  себЯ  Ђлексей €ваныч,  вглЯдываЯсь в  его  бритую темную губу  и
большой подбородок.  - Џочему это вы теперь стали, как прежде? €зменили себЯ
так?
     - ’ак изменитьсЯ можете и вы... за двугривенный, - вЯло сказал €льЯ.
     - Љак актер...  ‚прочем, знаете ли, вы, - очень странно, - на какого-то
иностранца теперь похожи... немного, конечно... ‚ы не были за границей?
     €льЯ подумал несколько и ответил:
     - Ѓыл. џ недавно оттуда.
     - Ќу  вот  видите!  -  точно  обрадовалсЯ Ђлексей  €ваныч  и  продолжал
оживленно: - Ђ сейчас в •арьков вы зачем?
     - ќ-э,  это уж мое дело, конечно... ‚ы согласны? - €льЯ чуть усмехнулсЯ
мЯсистыми бровЯми.
     Џравда,  это было его дело,  но  Ђлексею €ванычу стало вдруг не  только
неловко за себЯ,  за ненужный вопрос,  но и на €лью досадно:  этой усмешечки
его он совершенно не мог вынести спокойно. € сразу заволновалсЯ.
     - „а,  конечно...  џ не то хотел спросить... џ, видите ли, хотел только
узнать...
     ‚ это времЯ подошел к нему татарин получить за чай.
     - Ђ?  —ай?.. „а, Я там пил чай рЯдом с дьЯчком... —етыре стакана? ‚от Я
сколько!  € не заметил... Ќа! - € сунул ему серебрЯный рубль. - •олодно было
ехать несколько,  -  вот Я почему, а то Я не особенно люблю чай, - сказал он
€лье,  часто мигаЯ:  что-то мешало видеть его отчетливо,  выпукло,  так, как
хотелось видеть.  ’очно  он  все  времЯ  уплывал,  старалсЯ уплыть от  него,
прЯталсЯ за клубы табачного дыма.
     - ‚ы с каким поездом едете? - спросил €льЯ.
     - џ? ‚ девЯть, с ускоренным... ЉажетсЯ, он в девЯть идет.
     - „ЯдЯ,  -  вдруг поднЯв голову,  сказал €льЯ:  -  Ќе  поехать ли нам в
одиннадцать, с бисом?
     Ђлексей €ваныч обернулсЯ и  увидел подошедшего сзади  дЯдю  €льи,  того
самого,  с чудным именем, с серебрЯными кудрЯми из-под меховой шапки и уже с
заранее прочно вдетой в широкое красное лицо искристо-веселой улыбкой.
     - Ѓа-ба-ба! Љого Я вижу! - раскатисто на весь вокзал обрадовалсЯ дЯдЯ и
протЯнул ему обе руки в рукавах огромной шубы.  - Ђлексей... Ђлексей €ваныч?
’ак? Ќе напутал лишнего?
     Ђлексей €ваныч поднЯлсЯ было  уйти,  до  того неожиданным длЯ  него был
приход Ђсклепиодота.  Ћн даже растерЯлсЯ от этой внезапности,  -  это совсем
лишнее было теперь,  этот шумоватый дЯдЯ.  Ќо дЯдЯ и  его усадил,  взЯвши за
плечи, и сам повалилсЯ мешком рЯдом на стул.
     - ѓонЯл-гонЯл по городу и... до чего устал, до чего упрел. Ќет уж, стар
Я стал дела делать!..  ‘коро уж, скоро мне отдерут подковки... Ђ вы здесь по
строительной части все? Ђх, Ђлексей €ваныч, Ђлексей €ваныч! Ћчень вы хороший
человек, а...
     - Ќам не поехать ли в одиннадцать, с бисом? - перебил его снова €льЯ.
     - Ђ зачем это с бисом, хотел бы Я очень знать? —ем с бисом, так лучше с
бисовым  батькой,  а?  -  толкнул  ЂлексеЯ €ваныча Ђсклепиодот,  подмигнул и
похохотал немного.
     €льЯ подождал, когда он кончит, отрЯхнул папироску и сказал:
     - „а видишь ли...  Љоломийцев...  ‚едь нужно бы с  ним поговорить,  а у
менЯ как-то из головы вон... ‡аеду-ка Я к нему сейчас, а?
     €льЯ решительно встал было, но дЯдЯ ткнул его в грудь и усадил опЯть.
     - Ђх,  эти мне щеглы, молодые, шестиперые!.. „а ведь был, был Я у него,
сейчас был! ‚се решительно разобрал до косточек!
     - ѓм...  был? Љогда же это? Љакой ты скорый!.. ’ы бы закусил, что ли...
Џойдем к буфету.
     - ‡акусывал...  ѓрабиловка! ‘плошной грабеж везде, недоволен Я!.. „а-с,
Ђлексей €ваныч, дорогой, опЯть мы с вами встретились, очень кстати.
     Ђлексей €ваныч придумывал уже  мучительно,  как бы  ему так естественно
объЯснить,  зачем  он  здесь и  что  намерен делать,  как  вдруг Ђсклепиодот
поднЯлсЯ шумно:
     - Ђх,  вот тут Я одного хорошего очень, замечательного человека вижу!..
џ  сию минуту!..  -  и,  задеваЯ за стульЯ полами шубы,  ринулсЯ к какому-то
лопоухому восточному человеку с  башлыком на  шее,  который горЯчо глЯдел на
него из дверей, не входЯ в зал.
     - ‚от как!  -  насилу опомнившись,  сказал Ђлексей €ваныч. - ‚ы и тут с
дЯдей?
     - „а-а...  была у нас тут остановка,  -  заезд, вернее, по делам... - €
€льЯ скучно постучал мундштуком по столу.
     - „е-ло-вой  народ!  -  протЯнул без всЯкой насмешки Ђлексей €ваныч.  ‚
первый раз чужаЯ (именно €льи) деловитость его изумила как-то.  Џравда, он и
сам теперь делал что-то,  проводил шоссе, вычислЯл, наблюдал, хлопотал, даже
поругивал рабочих, но все это как-то по старой привычке, без всЯкого умысла.
     - €так,  - сказал вдруг €льЯ шутливо: - ‡начит, судьба нам ехать с вами
в одном поезде... €ли вы, может быть, поедете с бисом?
     - ‘удьба, да! - живо подхватил Ђлексей €ваныч. - џ с бисом? ‡ачем? Ќет,
Я в девЯть... ‘удьба, совершенно верно... Љонечно, судьба!
     - ‚  судьбу  вы  верите,  значит?..  ’а-ак...  ѓоворЯт,  от  судьбы  не
уйдешь... ’олько в какой бы вагон вы ни сели, Я сЯду в другой, так и знайте.
     - ‚от как? ќто зачем же?
     - Људа вы, собственно, едете? Љонечный пункт?
     - …ду? ђазве Я не сказал вам? Ќа ‚олынь... ‚ашего сынка посмотреть.
     - Ђга... кланЯйтесь ему.
     - „етей целуют!..  ‚ы  еще  неопытный отец...  „етЯм не  кланЯютсЯ,  их
целуют...
     - Ќу, поцелуйте...
     - Ђ  почему же  вы  не  хотите в  одном вагоне?  ‚едь это  мы  случайно
встретились, - не к вам Я ведь ехал... Ќе хотите?
     - ‘овершенно не хочу.
     - „а почему же?
     - Ђ чтобы не было скучно.
     - ‚ы уж второй раз говорите то же самое...  ‚  ресторане вы то же самое
сказали.
     - Ќеужели?..  € в третий раз могу сказать то же. - €льЯ уж не улыбалсЯ,
говорЯ  это:  у  него  стал  упорный и  тЯжелый взглЯд,  Явно  ненавидЯщий и
презрительный в то же времЯ.
     - „лЯ вас, значит, это только скука?.. Ќо ‚алЯ все-таки хотела, чтобы Я
именно сегоднЯ и здесь вас встретил...  „лЯ нее, значит, это не скука, как и
длЯ менЯ.
     - ‚от что: вы полечитесь, это Я вам серьезно говорю!
     - Ћт чего?
     - „а уж доктор, он знает... џ вам посоветую одного, есть в •арькове, на
‘абуровой даче: очень внимательный.
     - Ђ-а, вы уж менЯ вон куда хотите! Ќадоел Я вам?
     - Ћчень.
     - —резвычайно? Ќе правда ли? Ђ вы мне?
     - Џослушай, любезный, дай мне бутылку пива, - обратилсЯ €льЯ к случайно
подвернувшемусЯ татарину с верблюжьей губой,  и,  помолчав,  спросил ЂлексеЯ
€ваныча:
     - ђевольвер ваш знаменитый, конечно, и сейчас с вами? Љакой он системы,
кстати?
     - ‘о мной.  Џарабеллюм, - отчетливо ответил Ђлексей €ваныч, отчетливо и
тихо,  тише, чем он говорил обыкновенно. Њежду тем именно с этого момента он
почувствовал себЯ как бы в припадке, в том странном состоЯнии, когда Ясность
сознаниЯ вполне уступает место Ясности чувств.  ‚се резко вдруг,  как плетью
из проволоки,  начало хлестать его по нервам: и хохочущие вдали пусто, глупо
и  похабно девицы,  и  верблюжьЯ губа  седого  татарина,  и  грЯзные фартуки
носильщиков,  и  армЯне  за  буфетом,  и  проходившие мимо  двое  военных  с
усиленно-вертозадой дамой,  и  дьЯкон,  тот самый,  с косичкой,  и расписной
ненужно плафон,  и пальмы,  и цаплЯ,  недавно названнаЯ журавлем,  -  все он
воспринимал в  виде  резких,  противных,  наглых пЯтен,  и  все  углы кругом
казались точно штыки.
     Ќо €льЯ,  €льЯ!  Ћн как будто и  сам растворилсЯ во всем и  в  себЯ все
вобрал кругом.  Ћщутительно почувствовал Ђлексей €ваныч,  что €льЯ навалилсЯ
на  него,  и  это потому так трудно дышать,  что он под ним,  под этой шубой
волчьей, под бритым, ни в чем не сомневающимсЯ подбородком: притиснут, и нет
выхода.
     - € такого любила ‚алЯ!  - медленно проговорил Ђлексей €ваныч про себЯ,
в то времЯ как €льЯ пил холодное пиво.
     Ћн выпил стакан,  налил другой и  выпил сразу и сказал,  играЯ голосом,
как актер:
     - ‹юбили менЯ всего три ‚али (за что,  -  это у  них спросите).  Ћдна -
‚алентина Ђндреевна,  другаЯ -  ‚алентина Џетровна,  а третьЯ... отчество вы
лучше помните,  а Я что-то забыл...  Ќиколаевна?..  ‘еменовна?..  ‘овершенно
забыл.
     - Љак "забыл"?  -  больше одними губами,  чем голосом,  спросил Ђлексей
€ваныч и  к  ужасу своему почувствовал,  что и  он сразу не может припомнить
отчество ‚али,  вымело как-то из памЯти,  запало куда-то, в темный угол, как
буква набора,  и несколько моментов шарил в памЯти он сам,  пока не поставил
на место:  Њихайловна,  - ‚алентина Њихайловна. ’ут же и отец ее возник, как
живой,   -  Њихаил  Џорфирьич,  инспектор  народных  училищ,  Ясный,  слабый
здоровьем старичок... € почему-то тут же представилсЯ сегоднЯшний пьЯненький
чиновничек  с   мотоциклеткой,   спрашивающий  скорбно:   "‡а  что  он  менЯ
уничтожает?"
     Ѓыла как  будто у  €льи затаеннаЯ мысль уничтожающе глЯдеть на  ЂлексеЯ
€ваныча.  Њожет быть,  €льЯ просто думал, что он уйдет от него оскорбленный,
как ушел и  тогда из  ресторана?  Џо крайней мере,  так казалось уже гораздо
позже Ђлексею €ванычу.  Ќо теперь он ощущал €лью,  как силу давЯщую,  идущую
прЯмо  на  него,   напролом,   нагло  хохочущую,  как  те  три  раскрашенные
проститутки с инженером.
     Ћн слышал и  то,  чего не говорил €льЯ,  но мог бы сказать непременно и
сказал бы, если бы не здесь, а где-нибудь в другом месте, хотЯ бы через час,
в вагоне в отдельном купе, например.
     - Љак "забыл"?  -  повторил Ђлексей €ваныч погромче.  ‚ это времЯ сзади
него  раскатисто,   по-хозЯйски  говорил  кому-то  Ђсклепиодот:   "‹ишь  бы,
батенька,  с рук свалить, а с ног и собаки сволокут!" - но Ђлексей €ваныч не
обернулсЯ;  потом голос дЯди  раздалсЯ где-то  дальше.  Џоезд в  это  времЯ,
товарный,   прогромыхал  за  окнами.   Љараимка  с   девочками  прошла  мимо
посмотреть,  не  пассажирский ли,  и  одна из  девочек поглЯдела на  ЂлексеЯ
€ваныча в  упор,  потом от  дверей еще  раз поглЯдела.  „ругие проходили,  -
черные, белые, красные - все это, как в снежной метели, мельком.
     - Њихайловна! - сам не знаЯ зачем, проговорил Ђлексей €ваныч.
     - Њихайловна?  -  переспросил €льЯ и,  выпив еще стакан пива,  осевшего
белой полоской на его темной губе,  пересчитал снова: - ‚алентина Ђндреевна,
‚алентина  Џетровна,   ‚алентина  Њихайловна...  три  ‚али,  Ђндреевна  была
шатенка, Џетровна - брюнетка, из Ѓатума, а третьЯ ‚алЯ...
     - Љак?  -  немеЯ от смертельной тоски и  втЯнув голову в плечи,  шепнул
Ђлексей €ваныч.  ’ут  сверкнуло в  памЯти:  "тихо у  нее  все  кончилось:  и
отомстить некому было", - так ЌатальЯ ‹ьвовна сказала.
     - ’ретьЯ уж не помню, какаЯ... Ћна блондинка была или шатенка? ќто Я уж
честно и добросовестно забыл...
     €льЯ  играл  жирным  голосом,  как  актер,  стараЯсь  сделать  особенно
выразительным каждое слово, и глЯдел выразительно: это был Явно насмешливый,
вызывающий и вот именно уничтожающий взглЯд.
     €  перед  глазами ЂлексеЯ €ваныча все  запрыгало и  смешалось,  и  враз
заколотилось сердце.
     - ‡абыл?  Ђ,  забыл?..  ’ак Я тебе напомню,  подлец!  -  Ђлексей €ваныч
кричал это визгливо,  совершенно не замечаЯ того,  что кричит.  ’ак как €льЯ
поднЯлсЯ и  схватил бутылку за горлышко,  то бессознательно поднЯлсЯ и  он и
бессознательным, обратившимсЯ уже в привычку жестом выхватил револьвер.
     Ћн  выстрелил три раза,  но ему показалось,  что он только нажал курок,
выстрелов же он не слышал,  и  только когда покачнулсЯ €льЯ и сел,  прижав к
груди  левую руку,  когда взметнулсЯ около него  дЯдЯ  и  тут  же  восточный
человек,  и какой-то военный,  и дама с девочками, и носильщик с очень Яркою
блЯхой,  и  проститутки с  инженером,  и  еще какие-то,  и громко заговорили
кругом, - он понЯл, что случилось с ним что-то страшное, и он тоже опустилсЯ
на скамью, потому что подкосились ноги.
     Ћн обмЯк весь.  ‘ердце билось часто и  вздрагивало от перебоев,  голова
тоже вздрагивала,  и револьвер он не выпустил,  а зажал его так закостенело,
точно и  себЯ он тоже ранил;  и  хотелось ему закрыть глаза и опЯть заснуть,
чтобы сон этот,  страшный сон развидеть:  удивительно было то, что ни за что
не хотел верить рассудок, что все вот теперь на вокзале Явь.
     Ђ кругом между тем было так же,  как всегда при несчастьЯх: бестолково,
крикливо,  один  другого точно  нарочно не  понимал...  Ѓольше всех  кричал,
конечно, дЯдЯ Ђсклепиодот:
     - џ этого знаю,  убийцу!..  Ћн в гостЯх у нас был! Ђлексей €ваныч, будь
он трижды, анафема, проклЯт! џ его, как доброго, принимал!
     апка  съехала ему  наперед,  и  из-под  шерсти какого-то  зверЯ  глаза
старика по-лесному блестели,  и  весь  он  был  -  красный зверь.  ’а  самаЯ
девочка-караимка,  которую Ђлексей €ваныч и прежде заметил вскользь, которую
раньше он похвалил матери за живость,  очутилась теперь ближе всех к  нему и
испуганно смотрела не на €лью,  а на него в упор... „ругаЯ такаЯ же девочка,
сегоднЯшнЯЯ,  мелькнула в памЯти зачем-то, и то, как она говорила о теленке:
"‡наешь, мама, это его везут, чтобы убить".
     - Ќет,  это Я совсем не то... этого не надо было, - бормотнул беззвучно
Ђлексей €ваныч,  умолЯюще глЯдЯ  на  девочку-караимку.  Ћн  приходил в  себЯ
постепенно,  тем  более что  его  оставили,  возЯсь с  €льей,  только кто-то
уверенно взЯл у него револьвер,  грубо сдавив руку в запЯстье. Ћн все сидел,
не имеЯ сил поднЯтьсЯ. ‘ердце колотилось, отдаваЯсь в голове громом, и грудь
стало больно слева.  ѓлавное,  -  все люди кругом стали вдруг чужими людьми,
чего раньше никогда не было.
     „ьЯкон помогал укладывать €лью на  скамейке и,  должно быть,  советовал
что-то особенно дельное, потому что с ним соглашалсЯ Ђсклепиодот.
     Љогда подошли начальник станции, дежурный по станции и два жандарма, то
€льЯ лежал уже на спине, в расстегнутой белой рубахе. ’ут же кто-то подтащил
только что вошедшего и  еще не поставившего портпледа маленького,  с детским
лицом, военного врача, и тот, сморкаЯсь, говорил:
     - ’олько Я, к сожалению, не хирург, господа! Ќет ли здесь, - поищите, -
хирурга? - и видно было, что у него сильный насморк.
     - Ђх,  боже мой!  - всплескивала руками дама-караимка. - Ћн сидел рЯдом
со мною вот только сейчас, только сию минуту!.. ’акой воспитанный!
     Ђлексей €ваныч только по голосу различил ее,  а  глаз поднЯть на нее не
мог.  Ѓыла  остраЯ жуть,  неловкость перед  всеми  этими  вдруг поЯвившимисЯ
отовсюду людьми, так что все они стали чрезвычайно заметны, огромны, гиганты
какие-то,  а он - мал; главное же - была неуверенность, неизвестность: точно
провалилсЯ,  идЯ по той дороге,  которую знал и на которой провалитьсЯ никак
было нельзЯ.
     "‚алЯ!" -  усиленно призывал Ђлексей €ваныч.  Ћн закрывал глаза,  чтобы
представить ее Ярко,  Ярче всего того,  что было сейчас перед глазами.  ‚едь
это все во имЯ ее: может быть, она и сюда придет, как тогда в церковь, когда
потушила свечу?  Ќо открывал ли глаза,  закрывал ли,  -  точно засыпало ‚алю
обломками, обрывками, кусками того, что было кругом: жандармские желто-серые
рукава  с  шевронами,  краснаЯ фуражка начальника станции,  шинель  военного
врача,  клок бороды Ђсклепиодота,  ноги €льи в глубоких калошах... а ‚али не
было. џсно стало видно почему-то горное небо, резьба приснеженной верхушки и
павлин на парапете...
     "Њожет  быть,  павлин этот  был  ‚алЯ?.."  Ћт  покинутости,  от  полной
законченности всего,  чем он жил до этого часа,  от жути почти младенческой,
когда  все  уходЯт  и  никого  нет  над  колыбелью,  Ђлексей €ваныч заплакал
наконец:  качал  головою и  тихо  плакал.  Ђ  так  как  сердце все  билось с
перебоЯми и  дрожью и больно было в груди слева,  то он поднЯлсЯ,  оглЯдел с
высоты своего роста всех сквозь слезы и пошел было в ту сторону,  где увидел
караимку с  девочками,  но  жандармский вахмистр,  высокий красивый старик с
золотой медалью на шее, слегка дотронувшись до его руки, сказал строго:
     - Људа вы?
     - Ђ?.. џ пройдусь.
     - Ќет, нельзЯ... ‚ы уж сидите, пожалуйста!
     - џ не могу... џ с ума сойду, - пробормотал Ђлексей €ваныч.
     - ‚аша  фамилиЯ?  -  спросил  вахмистр,  вынимаЯ  записную  книжечку  в
клеенке. - Ђ может быть, с вами и паспорт?
     €льЯ  стонал  негромко,  видимо сдерживаЯсь.  ‘ознаниЯ он  не  потерЯл:
показались на  один момент в  просвете между загораживающими людьми открытые
глаза.
     - џ его опасно? - спросил Ђлексей €ваныч жандарма.
     - ќто уж доктор знает, - строго сказал жандарм.
     - ’олько бы не опасно...  только бы не смертельно...  Ђх, не нужно было
этого совсем! - бормотал Ђлексей €ваныч.
     ‚ахмистр  посмотрел на  него,  прочитал первый  листок  его  паспорта и
спросил:
     - Људа вы хотели пройтись?.. ‚ы ведь теперь арестованы.
     - Ђ?.. ‚от как!.. ‡ачем это?
     - —еловек не муха, - сказал вахмистр, вписываЯ его в свою книжку.
     - „а, конечно... Ќичего, Я сЯду. џ ослабел очень.
     € другой жандарм,  рыжий,  с густыми усами,  просил толпу разойтись,  а
толпа говорила ему,  что разойтись некуда,  что это не улица,  а вокзал, что
скоро должен был прийти поезд,  поэтому везде теснота, и дежурный по станции
громко говорил кому-то,  что карету скорой помощи он уже вызвал по телефону,
когда случилось что-то неожиданное длЯ ЂлексеЯ €ваныча.
     ЉакаЯ-то знакомаЯ на лицо молодаЯ дама в котиковой шапочке,  очутившись
близко от  скамьи,  на которой лежал раненый,  долго всматривалась в  него и
вдруг спросила громко:
     - Ѓоже мой, кто это?
     „олжно быть,  ей  никто  не  ответил,  потому что  она  опЯть  спросила
дьЯкона:
     - Ѓатюшка, кто - это? - но батюшка не знал.
     ’огда она  протиснулась к  изголовью (под головой €льи была уже  белаЯ,
справа окровавленнаЯ подушка) и вдруг вскрикнула истерически: - €льЯ! - и по
голосу ее Ђлексей €ваныч вспомнил,  что это ЌатальЯ ‹ьвовна. ’ут же вспомнил
он,  что  она  здесь должна быть  с  Њакухиным,  и,  поискав глазами,  нашел
Њакухина.
     Ћ том,  что ЌатальЯ ‹ьвовна могла тоже знать €лью,  он не подумал даже:
тут  ничего странного не  было длЯ  него на  первый взглЯд,  но  вот  что он
отметил,  вот что его изумило чрезвычайно:  он ждал, что теперь придет ‚алЯ,
но пришла совсем другаЯ, - ЌатальЯ ‹ьвовна.
     ’о  острое  расстройство,  которым  заболел  Ђлексей €ваныч,  началось,
конечно,  несколько раньше,  но  окончательно постигло его  оно вот именно в
этот  момент,  когда другаЯ,  близко знакомаЯ женщина вскрикнула истерически
"€льЯ",  так же,  как,  очевидно,  вскрикнула бы и ‚алЯ. ќта тоска влилась в
ЂлексеЯ €ваныча,  как ‚алина тоска,  и захлестнула его. € то, что он видел и
слышал теперь,  было  как-то  на  краю  сознаниЯ,  едва  доходило и  тут  же
выпадало, и свЯзать одно с другим даже не пыталась мысль.
     Њакухин  стоЯл  с  видом  большой  растерЯнности:  он  пыталсЯ удержать
Ќаталью ‹ьвовну, но та вырвалась почти силой. “бедившись уже в том, что этот
раненый -  ее  €льЯ,  она теперь добивалась узнать,  кто его ранил.  Ђлексей
€ваныч видел,  как  слабо и  криво улыбнулсЯ узнавший ее  €льЯ,  точно хотел
сказать:  "Ђ-а! € вы здесь!..", услышал свое имЯ, с ненавистью произнесенное
Ђсклепиодотом,  и увидел, как, изумленно повторив: "Ђлексей €ваныч!" - упала
ЌатальЯ ‹ьвовна, заломив руки, а Њакухин, весь красный, сопЯщий, поднЯл ее с
пола и понес в дамскую уборную, поминутно бросаЯ в толпу:
     - Џропустите,  пожалуйста!..  - ‘ледом за ним почему-то пошел туда же и
рыжий жандарм.
     Џотом пришел поезд,  публика с  вокзала ринулась к вагонам,  на вокзале
стало совсем просторно; в дверЯх военный врач с детским личиком отбивалсЯ от
наседавшего на него Ђсклепиодота и кричал визгливо:
     - Џоймите же: его надо в больницу! ’ам хирург!..
     €льЯ  лежал лицом к  спинке дивана.  †андармский вахмистр отошел было к
дверЯм вокзала, но тут же вернулсЯ вновь.
     - ЊенЯ теперь - в тюрьму? - рассеЯнно спросил его Ђлексей €ваныч.
     - ќто -  дело полиции,  -  ответил жандарм.  -  Њы  должны передать вас
полиции... Џройдите пока в жандармскую комнату: дознание напишем.
     ‚  это  времЯ  продвинулсЯ вперед загораживавший окна  поезд,  и  косые
пыльные лучи ворвались.
     - —то это? ‘олнце садитсЯ? - рассеЯнно спросил Ђлексей €ваныч.
     ‘тарик в жандармской шинели покосилсЯ на него и промолчал.
     ‚ жандармскую комнату за ним, где, кроме желтого стола с чернильницей и
ручкой и  двух желтых же табуретов,  ничего не было,  Ђлексей €ваныч вошел с
большой готовностью, но там, осмотревшись и видЯ пустоту, по старой привычке
своей начал усердно шагать из угла в угол. ‚ахмистр по-стариковски понимающе
поглЯдел на него,  убедилсЯ,  должно быть,  что бежать никуда он не хочет, и
начал писать протокол о  том,  что на  таком-то  вокзале,  такого-то  числа,
месЯца и  года и во столько-то часов днЯ один человек,  -  такой-то,  -  был
ранен другим, - таким-то - вследствие ссоры.
     Ќо  еще не  успел вахмистр дописать своих последних казенных слов,  как
рыжий жандарм ввел оправившуюсЯ Ќаталью ‹ьвовну и Њакухина.
     Ђлексей €ваныч перестал шагать.  €з толпы, чужой и холодной, выделились
эти двое, как свои, но в то же времЯ неЯсно как-то пробежало в сознании, что
женщина эта, в сбившейсЯ шапочке и со следами недавних слез на бледном лице,
почему-то смертельно оскорблена им,  и потому в ее большие темные нестерпимо
тоскливые глаза Ђлексей €ваныч, остановЯсь, глЯдел умолЯющими глазами.


        ѓ‹Ђ‚Ђ Џџ’ЌЂ„–Ђ’Ђџ

        —…‹Ћ‚…Љ —…‹Ћ‚…Љ“...

     Љогда душа притихает, не кажетсЯ ли тогда излишне шумным решительно все
на свете?
     „уша слушает тогда только себЯ одну:  свое прошлое,  свои исканиЯ, свои
тайны,  и  иногда так болезненно трудно бывает внезапно оторватьсЯ от  всего
этого,  самого скрытого, самого дорогого, - и идти куда-то вместе со всеми -
жить.  ђазве это  усталость души?  Ќет,  это  просто душа у  себЯ,  в  своей
собственной келье,  дома.  ‚  сутолоке жизни так  редко бывает это  с  нашей
душой, а как это нужно!..
     ќто -  не одиночество,  это только свидание с самим собою,  радостное и
милое,  -  ну,  просто куда-то сбежал от себЯ самого,  долго скиталсЯ и  вот
вернулсЯ.
     € что бы ни говорили слишком краснощекие,  а хорошо это: закрыть ставни
наглухо днем,  занавесить окна черным,  зажечь свечу,  скромную, как ребЯчий
глазок, - сидеть перед нею, прижавши руки к вискам, и думать.
     Њожет быть,  то,  что промелькнет в это времЯ или на чем остановишьсЯ с
любовью, никому и не нужно, - но ведь это было бы неслыханным чудом, если бы
до скрытых тайников в твою душу проникла чужаЯ душа!  €менно то,  что никому
другому не нужно, нужнее всего тебе.
     € у кого тиха и глубока своЯ кельЯ,  и у кого длинна и Ярка свеча,  и у
кого есть над чем задуматьсЯ надолго, - просто, самозабвенно, без слез и без
гнева, - хорошо тому, потому что с ним весь мир...
     - Ђлексей  €ваныч!  -  с  усилием  сказала ЌатальЯ ‹ьвовна.  -  —то  вы
сделали!..
     - Џростите! - привычно длЯ себЯ сказал Ђлексей €ваныч.
     - Ќо его уже нет на вокзале, вы знаете? ѓде же он? ѓде же €льЯ? ѓде?
     “ Ќатальи ‹ьвовны вновь навернулись крупные слезы.
     - ќто вы насчет раненого?  -  осведомилсЯ вахмистр.  -  ‡начит,  карета
скорой помощи пришла.  †елезнодорожнаЯ больница есть у нас тоже, но уж лучше
в настоЯщую, в земскую.
     - ‹учше? - отозвалсЯ Ђлексей €ваныч.
     - ђазумеетсЯ... ’ам приспособлениЯ все, а у нас ч