‘ергей Ќиколаевич ‘ергеев-

Ћцените этот текст:
‘ергей Ќиколаевич ‘ергеев-–енский. Ђракуш

ђассказ

---------------------------------------------------------------------
Љнига: ‘.Ќ.‘ергеев-–енский. ‘обр.соч. в 12-ти томах. ’ом 2
€здательство "Џравда", Ѓиблиотека "Ћгонек", Њосква, 1967
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 12 октЯбрЯ 2002 года
---------------------------------------------------------------------

Њне было тогда девЯть лет, когда Я величайшую страсть возымел к голубЯм
и певчим птицам и познакомилсЯ ради этого с Ђвдеичем, голубЯтником и
птицеловом.
Ћчень отчетливо Я его помню: коротенький старик, щеки розовые, как
Яички на Џасху, бородка белаЯ, прЯмаЯ, в обвис, глаза очень внимательные,
иззелена-светлые (у пекинских рыжих уток бывают такие), в движениЯх был
довольно проворен, но на слова скуп, и если шутил даже, то совершенно
спокойно, без тени улыбки.
Ѓывало, вызывают его:
- Ђвдеич!.. Ђ Ђвдеич!
€з окна на улицу два слова:
- €ду, бегу!
Џодождут и снова:
- Ђвдеич!.. ’ы что же там?
- ‘качу, лечу!
…ще подождут и уж недовольно:
- „а докуда же ждать-то?.. Ђвдеич!
- Џрыгаю!
€ сквозь очень щедро от пола до потолка развешанные всюду клетки
пробираетсЯ, наконец, к окну Ђвдеич.
- Ќасчет чего?
- ѓолубЯ нашего не ты загнал?
Ђвдеич жил "на ЏушкарЯх", то есть в слободе Џушкарской - часть нашего
города наиболее первобытнаЯ, - и здесь много было весьма Яростных
голубЯтников.
- ѓолубЯ?
- Ќу да, голубЯ, а то кого же!
- Љакого голубЯ?
- Ћбыкновенно какого... Љакие бывают-то? ’урмана красного.
- ‚черашний день?
- Ќу да, вчерашний, а то когда же?..
Џекинско-утиными глазами своими внимательно рассматривает Ђвдеич
стоЯщего у окна - сапожника ли •рЯпина, большого пьЯницу, слесарЯ ли
Ќосенкова, длинного малого с запачканным носом и в фартуке чрезвычайно
грЯзном, или еще кого из тоскующих по красном турмане, и говорит спокойно:
- ђупь.
ќто у Ђвдеича была цена непреклоннаЯ; ее знали и без рублЯ в кармане к
нему не шли.
‹юбопытно было, что пушкари и стрельцы, жители другой нашей слободы -
‘трелецкой, - народ в общем буйный и пьЯный, любители кулачных боев и вообще
всЯких побоищ, держались каких-то своих неписаных законов насчет голубей.
Џо вечерам, с трЯпицами на шестах, они только тем и занимались в летнее
времЯ, что выпускали и гонЯли голубей, воинственно свистЯ на своих крышах.
ѓолубиные стаи над стрельцами и пушкарЯми (потомками всамделишных
пушкарей и стрельцов времен царЯ ЂлексеЯ) взвивались еле глазу видно - там,
в вышине, парили, и купались, и нырЯли, кувыркались и комьЯми, как Ястреба,
падали вниз; и были среди них свои, всем известные, короли высоты полета, и
короли парениЯ, и короли спуска.
Џомимо того, особенно восхищали нас и особенно всеми ценились винтовые,
те, которые набирали высоту страшную и оттуда вниз шли винтом - по спирали,
равномерно кувыркаЯсь и заставлЯЯ ахать и вскрикивать всех этих милых людей
с шестами.
Ќо в вечера голубиные не только были умиление и восторг, соревнование и
задор, - тут была еще и охота, почти война.
ѓолубиные войска вверху, в небе, и их командиры внизу, на крышах, и
целью всех очень сложных маневров их и отчаЯнного свиста в два пальца и
маханиЯ трЯпкой ЯвлЯлось то, чтобы в наступающей темноте на твою крышу
вместе с твоей стаей сел отбитый чужак.
ќта военнаЯ добыча считалась вполне законной, брать ее силой не
полагалось; хороший тон голубЯтников презирал в таких случаЯх даже и ругань;
признавалось только одно: если принесли за голубЯ выкуп, то задерживать его
было уж нельзЯ.
“ кого мог Я, девЯтилетний, покупать голубей? ‚се у тех же, конечно,
пушкарей и стрельцов; и когда Я пыталсЯ тоже воинственно размахивать шестом
на своей крыше и свистать в два пальца, мои голуби исправно летели на свои
старые голубЯтни.
‘ голубЯми у менЯ не вышло, зато тем сильнее пристрастилсЯ Я к синицам,
щеглам, перепелкам, которых кто же мог у менЯ отбить?
Џрошло много лет с того времени... ЉажетсЯ, четверть века уж Я не видал
березок, осинок, елок. ’еперь они представлЯютсЯ мне в каком-то
неразборчивом тумане, как на картинах Љлода Њонэ.
’огда ходил Я с Ђвдеичем осенью именно в эти березки, осинки, елки с
западками и лучками ловить глушек, гаек, лозиновок.
‚ремЯ смыло, конечно, все Яркие краски с тех переживаний, но какое
все-таки невнЯтно-радостно-звенЯщее осталось в памЯти!.. Ќе передашь, ни за
что не передашь!..
‘ухими и теплыми еще осенними утрами, когда воздух гуще и землЯ строже
и виднее чернобыл на межах, когда ближе к опушке придвигались черноголовые
монашенки-гайки и глушки с сизыми щечками, но тоже в черных шлычках, и
синицы-лазоревки, очень длиннохвостые, белые с лазурью, пушистые,
торжественно нарЯженные, как на свадьбу или на бал, - так было
неслыханно-радостно проснутьсЯ в воскресенье на самой заре, чуть щели
покажутсЯ в ставнЯх, кое-как одетьсЯ, захватить то, что приготовлено еще с
вечера, выскользнуть из дому так, чтобы и не разбудить никого, и потом, по
сонной еще улице, бежать к Ђвдеичу, постучать в его окошко с надворьЯ и
услышать отчетистое:
- —е-час!
Ђ не больше, чем через час, мы с ним в лесу.
„уши детей, как и души художников, - очарованные души; но когда Я в
лесу осеннем, в желтизне, в запахах листьев спелых, в прощальной грусти
светлой не мог воздержатьсЯ от крика, чтобы вызвать эхо, Ђвдеич глЯдел на
менЯ глазами строгого пекинского селезнЯ:
- ’ы ж это что, а?.. ‚ класс пришел?
€ Я смирЯлсЯ.
Ђвдеич никогда не мигал веками... ђассмешить его ничем было нельзЯ,
рассердить нельзЯ, удивить нельзЯ и напугать нельзЯ: окаменелость на
шмыгающих ногах и с односложным разговором.
‚одки он не пил.
Џотому, что против моего увлечениЯ птицами и Ђвдеичем ничего не имел
мой отец, Я думаю, что и отец его знал, хоть у нас в доме Я никогда не видал
Ђвдеича.
Ђвдеич был свой: пушкарский-то пушкарский, но в то же времЯ лесной,
значит, ничей; Я, девЯтилетний, был тоже свой: домашний-то домашний, но в то
же времЯ слишком влюбленный в небо, и в поле, и в лес, - значит, тоже ничей.
ќто менЯ с ним сближало - малого со старым.
џ ревностно старалсЯ всЯчески помогать ему на охоте, а пока мы шли в
лес, рассказывал ему о диковинных древних зверЯх, о путешествиЯх по
пустынЯм, о всем, что Я вычитывал из своих детских книг.
Ћн слушал, но едва ли мне верил.
Џомню, спросил он менЯ однажды:
- Ђ как имЯ было тому зверю, который ЌоЯ ослушалсЯ и в ковчег к нему не
пошел?
Ќичего не слыхал Я о таком звере.
- ’о-то и есть... Ќе знаешь... ‘ большими рогами был зверь и долго мог
плавать... Ћднако по последствии времени и тот выбилсЯ из силов... Џочему
такое?.. Џтицы ему на рога садились... Ћн их стрЯхнет, они опЯть... ‚от
почему... Ђ птиц летало тогда несосветимо... ‘ тем и принужден он был
потопнуть бесчестно за гордость свою.
Џозже встречал Я много охотников из простонародьЯ, и странное дело: их
тоже не слишком занимали рассказы из длинной записанной истории людей на
земле, но коснись потопа - очень они оживлЯлись, точно вчера это было!.. €,
кроме Ђвдеича, попадались мне большие знатоки этого событиЯ, но Ђвдеич был
по времени первый.
Љартуз он носил очень поношенный и с красными кантами.
џ думал, что он прежде служил где-нибудь и это ему полагалось - картуз
с красным кантом, как у многих чиновников... Ќо вот как-то на базаре увидел
Я его в птичьем рЯду в картузе поновее и с синим кантом, как у
брандмейстера... €з этого Я вывел, что просто форменные картузы Ђвдеичу
нравились, и, может быть, где-нибудь в сундуке на особо парадный случай,
завернутаЯ от моли в газету, хранилась у него фуражка с зеленым кантом и
почти новаЯ.
Џомню, о гадюках Я его как-то спросил, - не может ли попастьсЯ нам в
лесу. Ќо он ответил пренебрежительно:
- ЏопадетсЯ ежели, наша будет... …е только за холку хватай и в раззЯвый
рот ей харкни, будет совсем шелковаЯ!.. ‘трасть человечьих слюней боитсЯ.
Ќо если не по гадюкам, то по части птиц певчих был Ђвдеич немалый
знаток.
ќто он научил менЯ смотреть пойманному щеглу в хвост и считать перьЯ:
если четырнадцатиперый хвост - щегол-березник, дорогой щегол, не меньше, как
полтинник, а если двенадцатиперый - щегол репейный, цена ему в базарный день
пЯтачок, и возитьсЯ с ним не стоит.
€ длЯ чижей была у него своЯ примета, но Я уж забыл ее, и длЯ синиц
тоже. ‘иниц он ценил только большеголовых, у которых полоса чернаЯ шла от
шейки через всю желтую грудку, была нерванаЯ, ЯркаЯ и широкаЯ... Ђ когда с
весенних проталин приносил десЯтки жаворонков, хохлатых и бесхохлых, он
очень серьезно разглЯдывал их каждого порознь, ерошил перьЯ, распускал
крыльЯ, примерЯл на ногте хохолки и шпоры и рассаживал в семейные клетки -
степнЯков к степнЯкам, леснЯков к леснЯкам, полевых юл к юлам.
†аворонки у него как-то очень быстро ручнели и перенимали голоса других
птиц.
—асто, когда Я бывал у него и кругом трещали в тридцати-сорока клетках
птицы, он останавливал вдруг мое внимание:
- ‘лышишь, как вваливает?
- ‡Яблик?
- Ћт третьего слышу, что зЯблик... Ђ это и вовсе юла.
‘колько редкостных певунов у него было... Џросто, даже так:
нередкостных у него и не было - не держал с самого начала. „венадцатиперых
щеглов выпускал, не доносЯ до дому (но никогда там, где они попадались:
расскажет другим, перебьет охоту - в это он верил нерушимо).
ЏтичьЯ ли осторожность, все ли вообще птичьи повадки привили ему
уверенность в птичьем уме, но даже глупых чечеток, стаЯми попадавших к нему
в понцы зимою, он отнюдь не обвинЯл в глупости.
- Џопрыгай-ка по холоду, поди!.. €звестно, что в петлю их гонит - нужда
гонит.
€ когда приходили к Ђвдеичу покупать птиц, достоинства их оказывались
прЯмо бессчетны.
‚ нашем городе в те годы, о которых Я вспоминаю, было что-то вроде
поветриЯ любви к птичьему щебету, и Ђвдеичу не приходилось даже стоЯть на
базаре: его знали и к нему шли сами на дом. € только на Ѓлаговещенье он
выносил на базар большие клетки, полные пЯтачковых пернатых.
Џокупатели птиц тогда - мЯгкотелые и мЯгкосердые женщины в теплых
платках - выпускали их на волю, чуть послушав, как трепетно бились их
маленькие сердечки, смотрели любовно, сквозь слезы, как они улетали, и
крестились усердно им вслед.
•одил Ђвдеич без лишнего: все на нем было пригнано впору и к месту, как
на хорошем солдате.
‡а спиною мешок с западком и клеткой, за поЯсом сбоку два мешочка: один
длЯ себЯ с черным хлебом, другой - длЯ птиц на подкорм, и в нем свои
отделениЯ: коноплЯное семЯ, муравьиные Яйца, даже живые жуки; а на ремешке
через плечо - лучок и понцы так, что приходились они с левого бока. Џалку он
брал только на всЯкий случай.
‹ес к нашему городу придвигалсЯ близко именно со стороны слобод -
‘трелецкой и Џушкарской. ’ут еще уцелели заросшие травою старые крепостные
валы и рвы, а за ними, невдали - лес, но молодой, городской лес, не
казенный; казенный же, строевой, с глухарЯми, медведЯми, волчьими стаЯми,
начиналсЯ верстах в пЯти.
Ќужно было видеть и слышать, как Ђвдеич подманивал птиц... Људа
серьезнее, чем всегда, становилсЯ тогда этот старичок в форменной фуражке, и
оказывалось там, в лесу, что он мог тоненьким пиньканьем вводить в
заблужденье далеко звенЯщих свиристелей, зорЯнок, реполовов... Ћн и цыфиркал
по-синичьи, и чокрыжил по-соловьиному, и без перепелиной дудки мог как-то
Языком в переднее небо бить, как перепел-самец...
‘просил Я его однажды:
- Ђ какаЯ птица лучше всех поет?
€ в первый раз Ђвдеич несколько лукаво прищурилсЯ:
- …сть такаЯ.
џ задал вопрос не праздный: тогда не было еще граммофонов, и в трактиры
ходили на выбор послушать во времЯ обеда то жаворонка, то соловьЯ, то
кенарЯ, то ученого дрозда, как в церкви ходили на дисканта-исполатчика, или
на тенора-солиста, или пропойцу-октаву, который месЯц пел, а два месЯца
лечилсЯ от белой горЯчки.
- ЉакаЯ же?.. Ќу, какаЯ?
Њне просто хотелось знать, кого из своих певунов с большим
удовольствием слушает сам Ђвдеич.
- „умаешь, соловей?
- Ќе-у-же-ли дрозд? - удивилсЯ Я.
- Љто же тебе говорит о дрозде?.. Ћ дрозде не толк...
- ‘лавка?
- ‘лавка, она спротив кенарЯ не может...
- ЉакаЯ же?
- …сть такаЯ...
ЋглЯдел менЯ всего Ђвдеич, подумал, должно быть, стою ли Я, чтобы мне
ответить, и сказал все-таки торжественно и четко:
- Ђракуш.
- Љакой а-ра-куш?..
- ’акой самый и есть... “ соловьЯ - да и то не с первой ветки, а у
самого знаменитого - всего их двенадцать колен, а у аракуша - все двадцать
четыре. ЏонЯл?.. ќто на сколько больше?
…сли хотел удивить менЯ тогда Ђвдеич, то он достиг цели: очень Я был
ошеломлен.
џ никогда не слыхал о такой птице, но Я верил Ђвдеичу: если он говорил,
что есть, значит есть... аракуш.
- ѓде он живет?.. ‚ Ђмерике?.. ‚ €ндии?.. Ђракуш...
- ‡ачем в €ндии? ‚ €ндии только индейки... “ нас попадаетсЯ...
- “ нас?.. Ђ у тебЯ почему же нет?..
- Џоди-ка поймай, один такой...
- Џочему не поймать?..
Ђвдеич посмотрел многозначительно и даже понизил голос:
- ‘крываетсЯ... „о чего скрытнаЯ птица... ’олько в дебрЯх таких живет -
не долезть... Ћчень человека не любит...
- Ђ узнать его как?.. Љакой он, ара-куш?.. Ђ?
ЋживилсЯ Ђвдеич:
- Љра-со-та!.. Љу-да спротив его соловей?.. ‘ерЯк... ‚сЯ грудь, как у
генерала хорошего, в лентах: лента краснаЯ, лента синЯЯ, лента муар...
†елтоброваЯ птица... Ђ хвост... хвост, почитай что весь бурдовый...
Џокачал головою и добавил, как начал:
- Љра-со-та!
Џервый раз видел Я Ђвдеича возбужденным.
- Ћтличон-разукрашен... Људа ж соловью... Ђ ростом не больше... €
хвостом дергает, как соловей... € чокрыжит точка в точку, как он.
„ома не у кого было мне спросить.
Њать знала по части птиц лесных столько же, сколько знают все матери, а
отец у менЯ был человек суровый и слишком городской.
џ и не спрашивал... џ только запомнил крепко: ара-куш... „вадцать
четыре колена... ѓрудь разукрашена...
‘транное дело, узнав о такой необычайной птице, Я разлюбил всех своих
лозиновок, ремезов, кузнечиков, глушек и гаек.
€х трескотнЯ болтливаЯ даже раздражать менЯ стала.
џ начал смотреть на них с презрением девЯтилетнего человека,
пронизанного мечтой.
Џо утрам Я, правда, насыпал им в кормушки: кому коноплЯного семени,
кому муравьиных Яиц, наливал воды в их баночки, но пропало очарование,
пропала серьезность.
- ‘вистуны, - говорил Я, киваЯ головою с большим сожалением, когда они
в своих клетках прыгали, чирикали, трещали носами по прутьЯм.
Ђракуш занЯл все мои мысли.
џ даже помню, слезы показались у менЯ на глазах, когда Я пенЯл Ђвдеичу:
- Љак же ты не сказал мне этого раньше?
“ менЯ не было сверстников или мне было с ними скучно, - вернее,
последнее.
’ак как мы жили совсем на окраине города, то Я привык бродить один по
осенним огородам, по каким-то Ямам, оставшимсЯ от бывшего давно кирпичного
завода (в этих Ямах росли изумительные незабудки и анемоны лиловые, которые
Ђвдеич называл "сон-травою"), по болотцам в низине, в которых, кроме
лЯгушек, конских пиЯвок и жуков-плавунцов, водилось очень много весьма
занимательных тварей.
€ однажды в июле Я набрел на пышный бурьЯн, длЯ менЯ тогда показавшийсЯ
целым лесом.
‡а год перед тем была тут бахча, но теперь на взрыхленном черноземе (и
лето тогда было дождливое) такой поднЯлсЯ густой татарник, матово-зеленый,
лохматый, с розовыми шапками цветов повсюду, непролазно-колючий, ростом
больше, чем в сажень, - тот же лес, полный тайн и возможностей, которые
только снЯтсЯ.
€ вот в этом бурьЯне, на самой его опушке, Я увидел аракуша.
‘омнений тут никаких и быть не могло: менЯ тогда точно в сердце
кольнуло - он.
џ тихо и медленно обходил колючую стену татарника и вдруг услышал
встревоженное, соловьиное: "—ок-крр... чок-крр..." ‚скинул глаза -
Ярко-синее, Ярко-красное, ослепительное, страшное, желанное, и всего один
момент, и потом мелькнула коричнево-сераЯ спинка и в гущине исчезла.
џ даже присел и закрыл глаза...
Ѓыло или не было?.. Њожет быть, показалось?
Ћднако через минуту где-то в глубине низом идущее "чок-крр...
чок-крр...".
Љак Я ни смотрел, как Я, царапаЯ руки, ни заглЯдывал насколько мог
глубоко в его царство - он не показалсЯ мне больше во весь этот день!..
Ђ на другой день, еле дождавшись рассвета, Я вышел из дому, вооружась,
как Ђвдеич: с западком в мешке, с муравьиными Яйцами длЯ прикорма, с лучком
и с железной лопаткой, чтобы расчистить в бурьЯне ток.
џ сделал все там, в царстве аракуша, очень обдуманно.
“зкий и запутанный проделал вход в середину, чтобы только пролезть,
чтобы никто мне не помешал, если будет проходить мимо; небольшой ток
расположил Я так, чтобы лучок мог закрытьсЯ, на какой-нибудь вершок не
доставаЯ до свисающих розовых шишек татарника; из обитых веток и стволов,
очень толстых и крепких (Я перочинным ножом едва их срезал), Я сделал себе
прикрытие - шалашик...
‚ этом шалашике, скорчившись, стараЯсь не повернутьсЯ, Я его ждал.
ЉакаЯ дремучаЯ чаща был этот бурьЯн!.. ‘колько здесь было
необычайного!..
Ќо менЯ занимал только он, мой аракуш... Ќесколько раз мне удавалось на
него взглЯнуть - только взглЯнуть: он мелькал как молниЯ... ђаза два он
садилсЯ на ветку татарника над током, но, донельзЯ осторожный, вздернув
хвостиком, нырЯл в гущину.
џ ждал самоотверженно несколько часов - только глаза в щель шалашика да
праваЯ рука на бечевке лучка.
†арко было, от татарника шел дурманЯщий запах; пчелы гудели сплошь.
Љузнечики (серенькие птички) стучали кругом вперебой, как молоточками, а
иногда садились на мой ток клевать муравьиные Яйца. џ их спугивал, чуть
шевелЯ бечевкой, и все досадовал на себЯ, что насыпал только две пригоршни
Яиц: если бы больше, кузнечик, может быть, приманил бы и аракуша... Ѓойкие,
вертлЯвые, куцые ореховки тоже прыгали на току, но приходилось сгонЯть и их:
поклюют все Яйца, и на что же тогда пойдет аракуш?
Њежду тем он, аракуш, представлЯлсЯ мне здесь же, совсем близко:
невидимый длЯ менЯ, он сидит и наблюдает за моим током и лучком
желтобровыми, большими... как и у соловьЯ, гордыми глазами... Џусть думает,
что всЯ эта новость в его царстве только полезна длЯ него, а не опасна:
поклюет он свое лакомство и слетит, как кузнечик, поклюет и слетит, как
ореховка...
“ менЯ уже задеревенело все тело и в глазах пошли круги от напрЯжениЯ,
когда он, мой аракуш, наконец, сел на ток... Ћсторожный, он вспорхнул было
тут же, но через минуту сел снова и начал жадно клевать.
€ Я накрыл его...
џ и теперь отчетливо помню ту мою радость, в которую даже не верилось в
первый момент, от которой захватило дыхание, но передать ее не могу - не
вмещаетсЯ в слова.
Џомню, как Я бежал к лучку, под которым присел ошеломленный красавец.
Љонечно, Я смотрел только на лучок, а не себе под ноги, - Я за что-то
зацепилсЯ, упал с размаху, сильно зашиб колено, но тут же вскочил и,
добежав, накрыл его, вспорхнувшего под сеткой, своей фуражкой, а из-под
фуражки просунул к нему руку.
“ него колотилось сердце, как у менЯ...
Њинуты две Я приходил в себЯ, пересиливаЯ радость...
…го нужно было посадить в западок, но западок стоЯл в моем шалашике, и
Я боЯлсЯ: не донесу, выпущу из дрожащих рук.
Ќаконец, сказал вслух:
- Џринесу западок сюда... ‚ыну - и в западок.
Џомню, за западком шел Я боком, "примыкал", все времЯ косЯсь на лучок и
свою фуражку, а с западком опЯть бросилсЯ прыжками к лучку.
Ќо, когда Я вынимал аракуша из-под сетки и сажал в западок, Я сделал
это с великолепной выдержкой, не хуже Ђвдеича, и, заперев вертушку западка,
Я не забыл замотать ее суровой ниткой, чтобы не открыл как-нибудь дверцу
аракуш, когда начнет битьсЯ.
Ђ он начал битьсЯ сразу всей грудью.
„о чего ж он был тогда горд, этот маленький король певцов...
’олько что пойманные синицы бьютсЯ отчаЯнно: они мечутсЯ, кричат,
шипЯт, пробуют выломать спицы, клювом долбЯт дерево клетки изо всех сил и
разбивают иногда головку до крови, но все это как-то по-женски, скорее
театрально, чем глубоко, возмущаЯсь, и привыкают быстро. ‘ильно бьютсЯ
жаворонки и юлы: эти растопыривают крыльЯ, все стараЯсь взлететь кверху, и
ударЯютсЯ о крышу клетки. „лЯ них у птицеловов и свои клетки с холщовым
верхом. ‘оловьи бьютсЯ, как маЯтники, равномерно: прыг-стук, прыг-стук,
влево - раз-два, вправо - раз-два... „лЯ соловьев "заночнЯют" клетку со всех
сторон чем-нибудь черным...
Џо-разному бьютсЯ разные птицы...
Ќо Я никогда не видел, чтобы хоть одна билась так страшно, так
беспощадно к себе, как билсЯ аракуш. Ћн билсЯ весь остаток днЯ и всю ночь,
опрокидываЯ банку с водой, расшвыриваЯ муравьиные Яйца в кормушке.
Ћтец хотел выпустить его на волю, и утром Я понес западок со своей
добычей к Ђвдеичу.
џ застал старика дома; он чистил клетки.
‡ападок с аракушем был у менЯ обернут старой моей рубашкой, и Я
поставил его незаметно около самых дверей.
- Ђвдеич, - сказал Я оживленно, но не восторженно, - хочешь поймать
аракуша?
- ‚сЯкий хочет, - отозвалсЯ Ђвдеич.
- Ќет, ты скажи как следует - хочешь?
- ‚сЯкий хочет, - повторил Ђвдеич, подсыпаЯ чижам семени.
- Ќу хорошо... Џусть всЯкий еще только хочет, а Я уже поймал, - не мог
выдержать Я длинных объЯснений.
Ђвдеич поглЯдел на менЯ очень внимательно.
Њне ли не хотелось его удивить? Ќо он не удивилсЯ и теперь; он только
сказал:
- Њелешь зрЯ!
’огда Я схватил западок свой и сдвинул с него рубашку:
- ‚от он!.. ѓлЯди!
Ђракуш забилсЯ остервенело.
џ заметил, что у него уже сбиты перьЯ на темени и голова в крови, но
мельком это заметил. џ весь впилсЯ в белые глаза Ђвдеича: обрадуетсЯ?
удивитсЯ?
€ сказал Ђвдеич презрительно:
- Ђ-ра-куш тоже... Ља-кой же это аракуш?
- Ќе аракуш?.. Ђ кто же?.. Љто же?.. - вошел Я в азарт.
- ‘овсем даже и званиЯ нет!
- Ђ кто же?.. ѓовори, кто же?
- ЌазываетсЯ - пестрый волчок.
- ‚ол-чок?.. —то ты?.. ‚олчок... Ќе знаю Я волчков!..
џ действительно от того же Ђвдеича отлично знал этих осенних птичек с
красными грудками и хвостиками, вечно дрожащими.
- € видать, что не знаешь!.. „умаешь, простой волчок?.. Ќе простой, а
тебе говорЯт - пестрый волчок.
- Љак так волчок?.. ‹ента синЯЯ, лента краснаЯ - смотри! - кричал Я,
чуть не плача. - ‚едь ты же сам говорил!
- ђазве они у него так? “ него, аракуша, они и вовсе не туда смотрЯт...
„астсЯ он тебе, аракуш... Ђ это - волчок пестрый... Џтица зрЯщаЯ... Ќи петь
не будет, ни жить не будет... Џропадет... •очешь, оставь здесь, чтоб домой
не таскать, Я выпущу...
Љаким это показалось мне тогда горем... Ќе аракуш, совсем не аракуш,
король певунов, а всего только волчок пестрый какой-то...
џ даже не оставалсЯ после этого долго у Ђвдеича, только рассказал ему,
где именно поймал, в каком бурьЯне, завернул западок опЯть как следует
рубашкой и понес домой.
Ћбедать мне не хотелось. џ упорно сидел и слушал, как бьетсЯ моЯ
птичка: может быть, слабее?
“ менЯ все-таки была маленькаЯ надежда, что она привыкнет.
Ќо в этом Ђвдеич оказалсЯ прав: на другое утро аракуш мой лежал в
уголку мертвый.
џ вынул его тихо, полюбовалсЯ еще раз его генеральской грудкой,
поерошил осторожно на ней тонкие, как пух цветка мимозы, перышки и закопал
под липой в саду.
„ва днЯ потом Я не ходил к Ђвдеичу и вообще никуда из дому. Ќо
захотелось все-таки на третий день опЯть проведать таинственный лес
татарников: может быть, хоть услышу издали, как поет, может быть, хоть увижу
другого, живого и гордого красавца с расписной грудкой...
џ пошел теперь без лучка, без западка, - и что же?.. Ќа своем току,
осторожно к нему пробившись, Я увидел знакомый мне лучок Ђвдеича, а сам он
сидел, приникши, в моем шалашике и махал на менЯ рукою: он ловил пестрых
волчков.

Ќет никаких пестрых волчков и нет никаких двадцати четырех колен у
скромной милой птички "варакушки".
Ќо, может быть, и не обманывал менЯ старый Ђвдеич?
Њножество лет прошло с тех пор, и Я думаю теперь, что он искренне в это
верил.
џ ушел тогда, возмущенный моим стариком, Я не понЯл тогда, зачем ему
нужно было обманывать менЯ с тем же спокойствием, с каким говорил он мне до
того свою правду.
€ только теперь, когда целаЯ вечность прошла, вижу, что он оберегал
даже от менЯ, девЯтилетнего, свою мечту.
„олжна была родитьсЯ мечта даже у Ђвдеича. Ќевыносимо без мечты...
’ускло, тоскливо, очень душно...
‘оловей, "словами поющий", двенадцать слов своих выговаривающий четко и
голосисто, в своем каком-то порЯдке и с огромнейшей к ним любовью, на тысЯчи
лет заворожил человека... Ћбщепризнанный друг влюбленных и поэтов... Љто из
поэтов не воспевал соловьЯ? Ќе было такого поэта...
Ќо Ђвдеич, седенький Ђвдеич, любивший фуражки с кантами, он
возроптал... Ћн восстал!.. Ћн сказал себе самому: "џ тоже поэт, и Я тоже -
влюбленный... € Я не хочу, чтобы соловей был пределом птичьей певучести!..
‚ерю и исповедую, что в глухих, неприступных длЯ человека местах, украшенный
синими и красными лентами на груди, хоронитсЯ, скрываетсЯ подлиннаЯ птичьЯ
красота и слава, ровно вдвое лучший певец, чем самый лучший из соловьев, и
имЯ ему - аракуш... ’олько тем и живу Я, только тем и горд Я, что о нем
знаю... ’олько эта мечта зовет менЯ и тЯнет, чтобы в моей комнатенке тесной,
мною пойманный и обручненный, запел не какой-то соловей, и не "пестрый
волчок", и не "варакушка", а настоЯщий аракуш... ‚от, слышите, поет?.. ‚от,
слышите, три-на-дцатое колено... € дальше и дальше... Џобиты все соловьиные
рекорды... ЏЯтнадцать колен... „вадцать колен... ‘читайте лучше... „вадцать
два... „вадцать три... „ва-дцать че-ты-ре..."
‚ынесены подальше на двор все остальные птичьи клетки со всеми этими
жалкими дроздами, канарейками, соловьЯми... ѓреми, аракуш!.. ‘лушай,
столпЯсь под окошком, пушкари и стрельцы... ‡атаи дыханье, запруди улицу,
останови езду, чтобы ничто не мешало слушать...
‚ы слышите теперь?.. ‚от кто такой аракуш... Ђ кто нашел его,
настоЯщего? Љто поймал?.. - Ђвдеич... пЯтьдесЯт лет искал, а все-таки
нашел... ‚от вам и Ђвдеич...
ќй, старина... Ђ-у-у-у!..
’ы жив, конечно, и теперь еще, ты вообще бессмертен... ’ы и сейчас,
конечно, все ловишь своего "аракуша", как Я своего... ‘кучно было бы нам с
тобою жить без "аракуша"... Љакое - скучно... ‘казал Я тоже... Ќевыносимо
нам было бы - хоть сейчас в гроб...
Ђвдеи-и-ч!.. Ђ-у-у-у!..
- ђуку, товарищ!

1926 г.

Џђ€Њ…—ЂЌ€џ

Ђракуш. ‚первые напечатано в журнале "ЉраснаЯ нива" ќ 39 за 1926 год.
‚ошло в восьмой том собраниЯ сочинений изд. "Њысль" с датой: "€юль 1926 г.".
ЏечатаетсЯ по собранию сочинений изд. "•удожественнаЯ литература" (1955-1956
гг.), том второй.

H.M.‹юбимов
Last-modified: Tue, 03 Dec 2002 18:44:44 GMT
Ћцените этот текст: