диночестве
на крыльце,  размышлЯЯ о нравственности террасных предприЯтий,  и,  сочтЯ их
безнравственными,   успокоилсЯ  было,  но  тут  же  обозвал  себЯ  соплЯком,
идеалистом  из  девЯтнадцатого  века,   ‹енским  с  романтическими  кудрЯми,
забывшим,  что на дворе иное столетие. ‚се делают - значит, и нравственно. €
он должен быть как все. Љонечно, ‹ешу несколько опечаливало то, что день его
рождениЯ проходит без  возвышенных застольных бесед,  вообще  без  серьезных
разговоров,  а  превратилсЯ в привычную вечеринку с пьЯным шумом и любовными
затеЯми. Љроме всего прочего высокие слова и понЯтиЯ были высокими словами и
понЯтиЯми,  а  в  ‹еше жило сейчас такое,  что не  подчинЯлось этим словам и
понЯтиЯм,  и  сдерживать это было трудно.  „а и  не надо было,  как казалось
‹еше,  сдерживать.  €  он  подсел к  Љлаше  ’ерновской,  розовой блондинке -
лондотон из "‚анды" -  годом старше его,  с холодной решимостью взЯть свое и
доказать всем этим ђожновым и Љолокольниковым,  что он...  что они... ‚се же
он  волновалсЯ,  но  Љлаша с  удовольствием принЯла его  игру,  стала в  ней
верховодить, и ‹еша поверил шепоту ђожнова. Ќо тут поЯвилась ‚ера Ќавашина.
     ’ерновскую ‹еша оставил. Ћн понЯл сразу, что любит ‚еру. Ћн был влюблен
в нескольких девушек,  среди них и в двух заводских,  в одну из Ћ’Љ и в одну
из  столовой,  причем отчетливое ощущение любви приходило к  нему только при
встрече с  той  или  иной его симпатией,  остальные же  при этом забывались.
’еперь ему казалось,  что ‚еру он  любит так,  как никого не  любил,  и  что
любовь к ‚ере,  видимо, жила в его подсознании давно, с детских лет, но он о
ней не догадывалсЯ, - так бывает. ‚прочем, ему показалось, что и раньше ‚ера
его волновала и печалила.
     ’ак или иначе,  но поЯвление ‚еры его обрадовало.  €  сама ‚ера,  и его
собственное сегоднЯшнее отношение к  ней  противоречили рожновской обыденной
пошлости и  как  бы  освободили ‹ешу  от  нужды  именно  сегоднЯшним вечером
становитьсЯ мужчиною.  Ћн  сразу же испытал облегчение.  Ћн любовалсЯ ‚ерой,
ходил за  ней,  как  опоенный чародеевым зельем,  и  все хотел восторженными
словами рассказать ‚ере о своей любви, но у него никак не получалось.
     Ђ  на  террасе его  огорошил Љолокольников,  заЯвив,  что  он  произвел
переориентацию кораблЯ и будет причаливать к ‚ере Ќавашиной. ђожнов принЯлсЯ
было  оспаривать  ‚еру,   но  Љолокольников  цыкнул  на  него.   ‹еша  стоЯл
возмущенный,   при  нем  марали  свЯтое,   о   себе  он  постеснЯлсЯ  сейчас
Љолокольникову и ђожнову сказать,  но о ‘ергее напомнил. "Ќу, знаю, - сказал
Љолокольников.  -  џ надеЯлсЯ на Ќинку, а она не пришла. Ђ ‘ергей ни мне, ни
‚ерке не помеха. —то у нас, домострой, что ли?" - "Ђ ты-то чего суетишьсЯ? -
сказал ‹еше ђожнов.  - ’ебе-то зачем ‚ерка?" Џотом они стали говорить о ‚ере
такое,  от  чего ‹еша совсем увЯл,  а  ‚еру тут же возненавидел.  "Ћткуда вы
знаете?" - взвилсЯ ‹еша напоследок. "‡наем", - сказал ђожнов значительно.
     € дальше, почти весь вечер, ‹еша ненавидел и презирал ‚еру. ‚ каждом ее
жесте,  в каждой ее фразе, в движениЯх губ и глаз чудилось ему подтверждение
слов ђожнова.  "Џро нее давно говорили,  что она гулЯет, так и есть..." ‹еша
чувствовал себЯ обиженным и  обманутым,  и несомненной виновницей была ‚ера,
она  вроде  бы  лопатой  перекопала его  возвышенные представлениЯ о  жизни,
обсыпала при этом ‹ешины идеалы глиной и навозом.  ‘нова выходило, что правы
ђожнов с Љолокольниковым,  а ему, взрослому мужчине, следует действовать. Ћн
сидел теперь за  столом разочарованным Џечориным,  только что без эполет,  и
женщин презирал.  ‚сех вообще и каждую из тех,  что были рЯдом.  "Љак женщин
уважать  возможно,  когда  мне  ангел  изменил..."  -  удивительным  образом
вспомЯнутаЯ строчка не  выходила из  головы.  Ќо при этом ‚ера волновала его
по-прежнему,  и все в ней казалось ему красивым -  и глаза, и большой рот, и
загорелые полные руки,  и всЯ ее сильнаЯ, ладнаЯ фигура. ‹еша с печоринским,
как ему чудилось,  выражением лица пригласил ‚еру танцевать, она согласилась
охотно.  € когда он в танго с отчаЯнной робостью притЯнул ее к себе,  она не
отстранилась, и он касалсЯ ее ног и ее бедер, млел от счастьЯ и от страха, а
проводив ее на место,  подумал, что она, видимо, не обратила вниманиЯ на его
уловки,  не принЯла их всерьез, а потом решил, что нет, обратила, просто она
порочнаЯ  женщина  и  больше  ничего.  ’о  есть,  наверное,  она  нормальнаЯ
современнаЯ женщина с пониманием, а он и верно сосунок, и так дальше нельзЯ.
Ћн решил с  нынешнего днЯ относитьсЯ к  женщинам холодно и  цинично,  однако
ухаживаниЯ Љолокольникова и  ‚ерины ответные улыбки ‹ешу расстраивали и даже
злили.  ‚ коридоре при нем Љолокольников, порЯдком выпивший, сказал ђожнову:
"Ќу,  все идет путем... Ћна голоднаЯ... Ђ хороша-то нынче!" ‹еша возмутилсЯ,
однако бросилсЯ не к Љолокольникову, а выловил ‚еру из суеты танцев и заЯвил
ей:  "Љак ты можешь так! Љак только ты можешь так!" Ћна глЯдела на него, рот
раскрыв.  €ли делала вид,  что ничего не понимает.  €ли и  вправду ничего не
понимала.
     Џотом ‹еше было дурно,  и он многого не помнит,  помнит только, что его
выводили в  огород,  потом губы ему обожгли нашатырем,  в  чем-то  упрекали,
давали  серьезные  советы,  а  он  стоЯл  на  террасе,  посиневший,  слабый,
выдохшийсЯ,  словно  его  только  что  заставили на  стадионе  пробежать три
километра на времЯ.  Ћчень расстраивала ‹ешу запачканнаЯ нейлоноваЯ рубашка.
Џринесли горЯчей воды,  терли рубашку. ‡аодно заставили ‹ешу намочить голову
из рукомойника,  сказали при этом:  "Ѓрось киснуть. ‚миг и волосы, и рубашка
высохнут. „а и темно стало, кто разглЯдит!"
     ‚ремЯ  и  вправду  было  уже  позднее,  гости  тихо  расходились.  ‹еша
чувствовал себЯ легче и  трезвее.  Ќо сам себе он был мерзок и  все были ему
мерзки.  Љ  ‚ере он  уже не подходил,  а  только смотрел с  презрением на ее
любезности с  Љолокольниковым и все ему хотелось с досады учинить что-нибудь
этакое,  скандальное, в особенности хотелось сорвать ‚ерин парик с шумом, на
глазах гостей,  но стыд и слабость удерживали ‹ешу. ђожнов с Љолокольниковым
были  раззадорены.  Љолокольников на  террасе,  губы поджимаЯ,  рассказывал,
какаЯ ‚ера сегоднЯ податливаЯ,  вроде бы и сама намекает,  а ђожнов крутилсЯ
возле  удачливого  приЯтелЯ,   грудь  выпЯтившего  в  богатырской  удали,  и
приговаривал с  заискиванием:  "‚ась,  может,  и  менЯ пристроишь,  а?  €ли,
значит, друга в беде оставишь?.. „а ведь она-то сегоднЯ..." € шептал, шептал
что-то на ухо Љолокольникову.  "„а брось ты! - басил Љолокольников смущенно.
- Ќа кой черт это!" - "†адный ты, ‚аська, - возмущалсЯ ђожнов. - ‚едь она же
здороваЯ,  как  лошадь...  Ћна  привыкла небось..."  ‹еша встал,  двинулсЯ в
столовую, он знал теперь все о жизни и желал отыскать Љлашу ’ерновскую.
     Ћн был пьЯн. €ли все были пьЯны... „альнейшее он помнит смутно. Џровалы
какие-то...  ’о ли помнит,  то ли догадываетсЯ,  как все было... ‚ыЯснилось,
что  почти все гости ушли,  и  Љлаши ’ерновской нет,  осталось двое парней у
недопитых бутылок вермута, а из девчонок - одна лишь ‚ера Ќавашина. "“-у!.."
- отругал ее  ‹еша  в  мыслЯх и  совсем опечалилсЯ.  ђожнов налетал на  него
сердитый,  он Якобы удивлЯлсЯ тому,  что ‹еша потерЯл даму,  а  сам воровато
подмаргивал, давай, давай, не задерживайсЯ, не видишь, что лишний? "Џошел ты
еще!" - огрызнулсЯ ’урчков и уселсЯ на диван. ‚ера злила его, но уйти от нее
у ‹еши не было сил.  Џотом поЯвилсЯ Љолокольников,  подсел к ‚ере, и ђожнов,
хлебнув вермута,  знаками выманил парней на  террасу.  "—то у  вас,  совести
нет?" - прошипел он. Љроме него теперь на террасе курил и тихий ‘лава ѓришин
с Љаширской улицы и Њиша —истЯков,  обычно аккуратный и спокойный,  а сейчас
тоже пьЯный и  чрезвычайно возбужденный,  все он с места на место переходил,
егозил,  сыпал пепел на  пол,  говорил много и  быстро.  ‹еша нервничал,  но
думать ни  о  чем  не  хотел,  не  желал и  оглЯдыватьсЯ на  свои  житейские
принципы,  а положил:  пусть все будет как будет. ђожнов с ошалелыми глазами
суетилсЯ,  все  норовил узнать,  какие дела у  Љолокольникова,  и  когда тот
поЯвилсЯ на террасе,  подскочил к нему,  заблажил спеша: "Ќу, ‚ась! Ђ, ‚ась!
‚ыйдет,  а? џ-то как? џ-то?" Љолокольников потЯнулсЯ с ленцой: "„а брось ты!
—то,  других баб,  что ли, нет?" ђожнов разозлилсЯ: "‡начит, один, да? Ђ кто
тебЯ надоумил-то?..  ђазмазнЯ ты! ‘оплЯк!" ’ут Љолокольников ушел, а ђожнов,
все еще надеЯсь на что-то, принЯлсЯ неистово выталкивать парней вон: "€дите,
идите!  ‚ам-то  тут зачем,  проваливайте!"  Ћдин только ‘лава ѓришин сразу и
ушел, а ‹еша с —истЯковым остались.
     ’ут  ‹еша подумал,  что  все  это  гадко,  что  он  сейчас же  разгонит
компанию,  но эта горЯчаЯ мысль была секундной,  и  она исчезла тут же,  как
только  ЯвилсЯ  Љолокольников,   смущенным,   но  и,  как  показалось  ‹еше,
торжествующим,  этаким победителем,  и  засмеЯлсЯ:  "—аек просила поставить.
—аек так чаек!" Ћн и вправду налил воды в электрический чайник, включил его,
крышку долго не мог приладить, может, от волнениЯ, а потом пошел к ‚ере. Ђх,
тут  бы  и  догнать  Љолокольникова,  ударить его  довольную поганую рожу  и
ђожнова следом избить чем ни попадЯ или уйти совсем тихо,  как ‘лава ѓришин,
- так нет,  не ударил и не ушел, а вцепилсЯ, себЯ не помнЯ, в руку ђожнова и
застонал.  "’ы что!  -  прошептал ђожнов.  - „уреешь, что ли? ЌашатырЯ пойди
понюхай..."  Ћни стоЯли втроем,  как разбойники в засаде,  ожидаЯ купеческий
обоз с куньими мехами, не дышали и все шорохи, все комариные голоса, ленивый
шелест  каждого листочка в  душном  саду,  кажетсЯ,  слышали.  ‘ердце ‹ешино
колотилось,  и он все повторЯл про себЯ:  "—то же это? —то же это такое? —то
же  это  и  зачем оно мне?"  ’ут в  комнате раздались крики и  грохот.  ‹еша
испуганно посмотрел на ђожнова,  которого никогда не любил,  а в те минуты и
подавно не любил,  а  ђожнов стоЯл растерЯнный и сам глЯдел на ‹ешу странно,
как бы ища поддержки или успокоениЯ.  Љолокольников закричал что-то, и тогда
ђожнов,  выговорив невразумительное,  бросилсЯ в комнату, и —истЯков с ‹ешей
побежали за ним, хотЯ их никто и не звал, спешили теперь, зверели на ходу. €
стали зверьми. ‚прочем, он-то, ‹ешенька ’урчков, даже и не зверем, наверное,
стал. Ђ так, насекомым. €ли червем...
     Ќаутро он было уже приладил ремень к  порыжевшему костылю в  сарае,  но
мать подкараулила его,  и  он  пожалел мать.  Ќевропатолог районной больницы
после материнских слез выдал ему бюллетень на неделю и этим кое-как облегчил
‹еше жизнь.  ‹еша прЯталсЯ от  людей,  он  боЯлсЯ их и  себЯ боЯлсЯ,  но все
обошлось пощечиной,  которую влепила ему Ќина ‚ласова. Ђ через неделю, когда
он  уже решил,  как будет жить дальше,  он вышел из дома и,  вобрав в  плечи
повинную  голову,  вытерпел свое  пребывание среди  людей.  ’еперь  ему  все
оставалось терпеть.
     Ћднажды  в  электричке  он  наткнулсЯ  на  ђожнова.  Ћба  они  захотели
разойтись,  как бы не заметив друг друга,  но не удалось.  "’ы с билетом?" -
спросил ђожнов.  "‘ билетом".  -  "Ќу и правильно, - сказал ђожнов. - ’еперь
нам на копейку рисковать нельзЯ.  € с задней площадки нельзЯ выпрыгивать,  и
улицу  переходи только  у  светофоров".  -  "Љакое это  имеет  значение!"  -
поморщилсЯ ‹еша.  "‹опух! - сказал ђожнов. - Ќам теперь выковыриватьсЯ надо!
ђаз она оказалась такой стервой... € ее проучить! Ќадо доказать, что она нас
растревожила и заманила... ‚едь тебЯ-то она растревожила, а? Ќе Я ведь..." -
"Ќет,  - сказал ‹еша, - она ни при чем. џ виноват, Я подлец, и выкручиватьсЯ
Я  не буду..."  ђожнов,  рот скривив,  покосилсЯ на него,  похоже было,  что
интерес к собеседнику он потерЯл.  "‹опух ты и есть лопух,  -  сказал ђожнов
напоследок.  - ‹опухом сЯдешь, лопухом выйдешь. Ќо вам-то что, вы подростки.
Ђ мне положат взрослый срок.  Њне надо проситьсЯ в армию,  пока не поздно. Ђ
там пускай менЯ сыщут!.."
     ‘транный разговор получилсЯ у ‹еши с Њишей —истЯковым. ‘лышать они друг
друга слышали, но смотрели при этом кто куда: ‹еша - в каракулевые облака, в
голубые бездны,  а  Њиша -  на обсыпанную румЯными Яблоками кандиль-китайку,
распушившую ветви за  соседним забором.  Њиша все  говорил,  что  ему сейчас
тЯжело  оттого,  что  он  оказалсЯ мелким  человеком,  тварью со  скованными
лапами.  ‚ тот вечер он думал,  что он свободен и волен делать все,  что ему
заблагорассудитсЯ,   отключив  тормоза   условностей  и   подчинЯЯсь  только
инстинкту,  и  эта  свобода естественности,  казалось,  могла окрылить его и
одарить удовольствием.  Ћднако же вышла гадость.  ‡начит, тормоза ему нужны,
ой,  как нужны,  а  из свобод ему остаетсЯ только свобода с  расчетом,  и на
большее он не способен.  Ћт сознаниЯ всего этого он и мучаетсЯ сейчас.  ‹еша
из неожиданных длЯ него и  странных фраз —истЯкова ничего не понЯл,  спросил
на  всЯкий случай:  "’ы  что,  как  ђаскольников,  что ли?"  -  "Џри чем тут
ђаскольников!  - рассердилсЯ —истЯков. - џ дурак! ’акие опыты не длЯ менЯ. џ
себе весь путь испортил. џ на этом пути знал уже все рельсы и все шпалы, все
костыли у стыков,  сам же сгорЯча и спьЯну взорвал перед собой мост...  Ќо и
она,   конечно,   хороша...   ‘ама..."  ’ут  он,   кажетсЯ,   пожалел,   что
разоткровенничалсЯ перед ’урчковым,  а впрочем,  может,  откровение это было
ему  необходимо.  ‹еше  туманили голову слова  —истЯкова о  полной свободе и
свободе с расчетом, он долго думал о них, но так их себе и не разъЯснил.
     ‚полне возможно,  что и —истЯков,  выслушав его,  ничего не понЯл,  да,
видимо, и не мог понЯть. ’о, что ‹еша чувствовал сейчас, и то, что он решил,
словами он  никак не мог назвать точно.  Ќо не было сейчас нужды высказывать
людЯм сокровенное,  а потому можно было обойтись без слов, одним чувством. Ђ
чувством ‹еша все теперь знал и поэтому был спокоен. Ћттого, что случившеесЯ
и ему и людЯм вокруг казалось мерзким и позорным,  оттого, что ‚ера страдала
и  страдала его мать,  оттого,  что ему было стыдно и гадко и он хотел убить
себЯ,  от ощущениЯ всего этого ‹еше,  в конце концов,  стало легче.  ‡начит,
люди  какие  были,  такими и  остались,  значит,  свой  запас  добра они  не
растратили,  а может,  кое-что к нему и прикопили, значит, себЯ они изменЯть
не хотЯт и  все соблазны,  обещающие житейскую легкость,  безбоЯзненную езду
без ухабов на  скоростЯх очередного столетиЯ -  все это не длЯ него,  не длЯ
‚еры, не длЯ его матери, не длЯ Њиши —истЯкова, не длЯ Ќины ‚ласовой. Њожет,
длЯ кого-то они и есть жизнь,  а длЯ них они обман. ‚ крайнем случае удобное
средство самооправданиЯ.  €  не  стоило вставать на  цыпочки,  а  надо  было
оставатьсЯ самим собой... Ќу да, все мы крепки задним умом...
     ’еперь длЯ  ‹еши  все  должно было  пойти  по-иному.  Ћн  виноват перед
людьми.  Џеред всеми людьми. € за свое непонимание их, и за свою подлость он
не будет просить у них прощениЯ.  Ћн им не скажет ни слова. Ќо всЯ его жизнь
будет искуплением.  Џричем про это он  должен как бы забыть и  не заводить в
голове  бухгалтерских  счетов,  не  отщелкивать  на  них  рыжими  и  черными
костЯшками каждое свое  хорошее дело,  а  просто делать добро,  пусть  самое
крошечное, и больше ничего.
     Ћднако  вновь  обретенное ‹ешей  душевное  спокойствие легко  разбивали
мысли о ‚ере.  ’еперь он был уверен, что любит ее. Ћна виделась ему всюду, а
в  вечерних мечтаниЯх вела с  ним разговоры.  ‚ мечтаниЯх этих ‹еша совершал
рискованные поступки, выручаЯ ‚еру или даже спасаЯ ее в гибельных случаЯх, а
она ничего не  знала о  нем,  когда же ей открывали глаза,  было уже поздно.
€ногда помимо его воли приходили к  нему и чувственные мысли о ‚ере,  он тут
же гнал их - и прежде всего потому, что мысли эти были длЯ него не сладки, а
отвратительны и тут же вызывали брезгливость и к самому себе и к ‚ере.  "—то
же мне раньше не приходило в голову,  что Я ее люблю?  - думал ‹еша. - €ли Я
на самом деле после всего этого?..  Љак же случилось-то?.." Ћн говорил себе,
что не имеет права на любовь к ‚ере,  и если уж не может пересилить себЯ, то
обЯзан  любить втихомолку и  не  напоминать никогда о  своих  чувствах ‚ере.
‚прочем,  эта  тихаЯ,  жертвеннаЯ любовь  без  надежд  начинала  вдруг  ‹еше
нравитьсЯ,  и  он  даже был  рад,  что  ‚ера не  захотела и  говорить о  его
предложении...
     - Џлатформа ’екстильщики,  -  объЯвил машинист. - ‘ледующаЯ платформа -
Њосква-’оварнаЯ...
     "Ђ  если  вдруг  Я  ей  оттуда письмо напишу?..  Џросто так...  Ќе  как
кому-нибудь, а как человеку, - подумал ‹еша. - Ќеужели она мне не ответит?..
Њожет, и ответит..."


        17

     Њать просили ЯвитьсЯ в больницу после обеда, с двух до трех.
     ‚ера накануне побывала в  той больнице,  укараулила в коридоре главного
врача отделениЯ и быстро,  сбиваЯсь,  наговорила ему что-то, а он, вежливый,
видимо,  человек, обещал отнестись к матери со вниманием. ‚ера не удержалась
и сообщила на всЯкий случай,  что она тоже медик из ‚ознесенской больницы, а
сказав об этом, смутилась. ЏонЯтно, что их разговор не мог изменить ничего к
лучшему,  но  все-таки  главврач должен  был  бы  запомнить фамилию  матери,
запомнить и  то,  что  у  его больной остались три дочери и  одна,  довольно
привлекательнаЯ,  медик к тому же.  Љроме всего прочего, ‚ера чувствовала бы
себЯ  скверно,  если  бы  не  предпринЯла попытки хоть  как-нибудь облегчить
участь матери в  больнице.  „а  и  мать,  если бы дочь не съездила в  город,
обиделась бы.
     ‚ера познакомилась и  с  медсестрой отделениЯ,  поболтала с нЯнечками в
коридоре, под непременными фикусами с мокрыми, чистыми листьЯми, рассказала,
как ей приходитсЯ сидеть с нервными и психами, сразу же стала на этаже своей
и довольнаЯ отправилась домой.
     ЌастасьЯ ‘тепановна встала нынче с  левой ноги,  с утра была не в духе,
кричала  на  дочек,  отвешивала  младшим  подзатыльники,  раздражалась из-за
всЯких  пустЯчных мелочей,  обругивала крепкими  словами  своей  деревенской
юности не только девочек,  но и вещи, которые ей сегоднЯ не подчинЯлись, как
будто бы  даже  не  выдерживали прикосновений ее  рук,  чуть  что  оживали и
огорчали  Ќастасью  ‘тепановну  бессовестными  каверзами.   "Ђх   ты,   змей
подколодный!  Ђх ты, козел комолый!" - кричала она на очумевший дуршлаг, она
насыпала в него черную смородину,  шебутила Ягоду,  промывала ее,  а дуршлаг
вырвалсЯ из рук,  ударилсЯ о  плитку,  и  голубаЯ довоеннаЯ эмаль меленькими
клинышками опала на пол.  ЃереженаЯ чашка кузнецовского фарфора с пастушками
и  розовыми овечками в  нежно-зеленом  овале,  гордость навашинского буфета,
покатилась по столу,  и только у самого краЯ ЌастасьЯ ‘тепановна ее словила,
скользкую,  не  протертую полотенцем,  и  отставила к  мытой  посуде.  "“-у,
дьЯвол,  у-у,  иуда!  -  ругалась она.  -  ѓде же  теперь фарфор-то  купишь!
‘таканов-то тонких в  магазинах нет,  а  чашек и подавно..." „осталось ножу,
запутавшемусЯ в марлю,  снЯтую с творога,  досталось козе и курам досталось:
"Ѓашку вам открутить пора!  ‹учше бы  Я  держала уток или гусей!"  €  огурцы
получили свое:  "‚он у Њаркеловых едЯт их уже неделю,  а тут одна дохлость!"
‚ера поначалу терпела наскоки матери,  не огрызалась, но потом подумала, что
матери  может   показатьсЯ  подозрительной  непривычнаЯ  покорность  старшей
дочери,  она решит еще,  что дочь ее  сегоднЯ щадит,  и  расстроитсЯ,  учует
плохое,  и ‚ера стала перечить матери.  "Ќу и дочки выросли!  -  распалЯлась
ЌастасьЯ ‘тепановна. - “теха в старости! Ћторви да брось!"
     ‘ловно бы и не была она в последние недели тихой,  деликатной и доброй.
‚прочем,  нынешнее воинственное настроение матери  не  пугало ‚еру  -  слава
Ѓогу,  она видела ее  воительницею не  один раз.  ‚сегда,  когда задерживали
зарплату,  когда в доме не хватало денег,  хлеба,  дров,  корма длЯ скотины,
когда пропадал отец и  все догадывались,  что он пьет и  гулЯет на стороне с
беспутными приЯтелЯми, когда она, ‚ера, убегала из школы, а потом выкидывала
и еще что-либо огорчительное,  а то и просто от тЯжелой работы и плохого сна
грохотом  вещей,  дурными  словами,  громким  раздражением  выходили  наружу
усталость, досада и тревога матери. € нынче ‚ера знала, отчего матери плохо,
и  не старалась успокоить ее.  „ело было не только в  операции,  не только в
страхе перед худшим, - тут от матери ничего не зависело, а в споры с судьбой
она никогда не вступала,  верила:  чему быть,  того не миновать.  Ќо то, что
она,  не  стараЯ еще женщина,  должна была недели,  а  то  и  месЯц лежать в
больнице,   есть  дармовую  еду  и  бездельничать  -   вот  это  угнетало  и
расстраивало  ее,   казалось  ей  противоестественным  и  обидным.   ЌикакаЯ
температура -  ну, уж если только за тридцать девЯть - не могла уложить ее в
постель,  как не могла уложить и  никого из их семейства -  и ее мать,  и ее
бабку,  и ее старших сестер. ‚сегда находились неотложные дела по хозЯйству,
да  и  вообще валЯтьсЯ или  сидеть просто так  длЯ  Ќастасьи ‘тепановны было
стыдно.  €  скучно.  Љак-то она и  с воспалением легких выскакивала на холод
рубить дрова и  кормить скотину,  -  муж в  те дни исчез,  а трехлетнЯЯ ‚ера
лежала с простудой. Ђ сейчас не было и температуры, боли случались, но они в
счет не  шли,  и  главное -  лежать Ќастасью ‘тепановну заставлЯли не зимой,
когда болеть как бы и полагалось,  и не поздней осенью,  усталой и сырой,  а
летом,  в  сладостную хлопотную пору,  когда час  упустишь -  потом неделЯми
будешь кусать локти  с  досады.  Њысли  о  неокученных грЯдках картофелЯ,  о
капусте,  котораЯ уж  конечно без  нее  не  завернетсЯ в  голубые кочаны,  о
палках,  которые она не вбила длЯ поддержки тЯжелых уже кустов помидоров,  и
прочие и прочие заботы мучили ее.  Ћна знала,  что девчонки без нее проживут
месЯц и не отощают, а вот огород и скотина ее беспокоили.
     ‚ера поглЯдывала на  часы,  она  вовсе не  хотела торопить мать,  но  в
больнице,  на  людЯх,  мать  могла успокоитьсЯ,  быстро привыкнуть к  новому
житью, и, может быть, не стоило тЯнуть с выездом в город.
     …ще  ‚ера  боЯлась,  как  бы  не  пришла  приЯтельница  матери  ЉлавдиЯ
Ђфанасьевна ‘уханова и  не  испортила вконец настроение.  ђаньше тетЯ  Љлаша
непременно бы  Явилась проводить мать.  ’огда бы  поначалу пошли сочувствиЯ,
лишние сегоднЯ,  а  кончилось бы  все  разговором,  который ‚ера уже не  раз
слышала:  никольские старухи да и  женщины в летах матери в уместных случаЯх
охотно говорили о своих будущих похоронах и о том,  где их следует хоронить.
Џричем  разговоры  эти  велись  не  только  длЯ  молодых  родственников,   с
намерением попугать их в воспитательных целЯх и вызвать к себе жалость, нет,
они и самим женщинам,  казалось, нравились. ’еперь же тетЯ Љлаша снова могла
сказать  матери,  что  ничего  лучше  крематориЯ нет,  при  этом  ее  зрачки
расширились бы и излучили сладостное мечтание,  но ненадолго.  Ћна тут же бы
добавила, что все это впустую, нет у нее московской прописки, без московской
же прописки нечего и  мечтать о крематории,  а так ей все равно,  и пусть ее
хоронЯт на Ќикольском кладбище, в любом месте. Њать выслушала бы ее с доброй
улыбкой,  как  выслушивает хозЯйка швейной машинки с  ручным и  ножным ходом
хозЯйку штопальной иглы,  и  сказала бы,  что,  конечно,  там и  любое место
хорошо, но вот ей соседи ‘урнины обещали устроить землю на их участке, возле
ее подруги ‘офьи,  это на холме,  рЯдом четыре березы, и оттуда видна долина
речки ђожайки с  дальними деревнЯми и  грибными лесами.  Љрасиво и спокойно.
Ћбычно ‚ера терпела такие разговоры,  но сегоднЯ они и ей и матери были ни к
чему.  Ђ  ЉлавдиЯ Ђфанасьевна уж точно бы сказала сегоднЯ,  желаЯ поддержать
мать:  "„а  чего ты  стонешь-то?  ’ы  нас  всех переживешь.  ќто  мне надо о
крематории думать!"  €  пошло  бы.  Ћднако  ЉлавдиЯ Ђфанасьевна не  Явилась,
значит,  обиделась всерьез,  да и  какаЯ радость приходить в дом,  откуда ее
выгнали со скандалом... Ќу и ладно.
     - ’ы уж собирайсЯ,  - сказала ‚ера матери, - а то ведь, если опоздаешь,
место не будут держать.
     - Ђ чего мне собиратьсЯ-то?  -  проворчала мать.  -  ‘умка у менЯ почти
готова.  Љнижку вот, какую полегче, взЯть. ЏриключениЯ или про историю. „а у
нас и нет...
     - џ тебе принесу. “ Ќинки попрошу. “ них много книг.
     - —той-то Ќинки-то не видать в последние дни?
     - “  нее  свои  хлопоты.  ‘егоднЯ-то  она  обещала  быть  на  станции в
полвторого. ’ебЯ хотела увидеть.
     - Њожет, и придет... - сказала мать рассеЯнно.
     Ћна  укладывала в  черную сумку с  пришитыми недавно желтыми ручками от
другой сумки,  вконец износившейсЯ,  мыло,  зубной порошок,  щетку и зеленую
кружку.
     - ’ы что? - спросила ‚ера. - ’ак, в этом халате, и поедешь?
     - Њочалку бы мне не забыть, - проворчала мать.
     - џ говорю, ты в этом халате так и поедешь?
     „линное ситцевое платье,  похожее на  халат,  чистое,  правда,  но  лет
двадцать бывшее в носке,  трЯпка трЯпкой, сидело на матери плохо, старило ее
и горбило.
     - Ђ что?  -  сердито сказала мать,  она ждала, что ‚ера пристанет к ней
из-за этого платьЯ;  смущалась и досадовала,  что смущаетсЯ.  - •орошее, что
ль, мне туда надевать?
     - Ќет, обЯзательно надо напЯлить худшую вещь!
     - Ќу конечно,  там платье будет валЯтьсЯ без дела,  новое и хорошее,  а
потом его потерЯют или украдут!
     - Ќу, валЯй, валЯй, - сдалась ‚ера, - иди пугалом.
     - Љонечно,  - проворчала мать, - вам-то что добро! Ќа ветер пустите - и
все.
     ‘онЯ и  Ќадька просились в  город,  проводить до  больницы,  но им было
запрещено.  "‡а домом присмотрите",  - объЯснила мать. ‚ера добавила: "Њамка
скоро вернетсЯ.  џ  вас свезу к  ней в посетительский день.  ‚от разрешат ей
гулЯть..." „евочки вертелись около матери,  ‘онЯ прижалась к ней, заплакала:
"Њамочка,  мамочка!"  Њать растерЯлась,  ресницы ее захлопали,  ‚ера сказала
резко: "‘онька, кончай! —его разревелась? џ говорю, мамка скоро вернетсЯ..."
‘лезы сестры и печальный вид ее расстроили ‚еру, ‘онЯ росла чуткой на беды и
несчастьЯ, а сейчас она будто бы прощалась с матерью. Ќадька не плакала, она
стоЯла с  рыжеволосой куклой Љсаной в руках и смотрела на мать молча.  Џотом
сказала по-взрослому,  как бы желаЯ успокоить и мать,  и сестер,  и себЯ: "џ
отцу напишу,  чтоб приехал". - "џ тебе напишу! - испугалась мать. - ‚ерк, ты
последи,  чтобы она сдуру не  написала".  -  "„а она и  писать-то  толком не
умеет,  -  сказала ‚ера.  - џ ей напишу!.. Ќу ладно, присЯдем, что ли, перед
дорогой!.."  Џрисели.  Ќадька была  важнаЯ,  а  ‘онЯ потерЯннаЯ и  одинокаЯ,
сирота  сиротой.  ‚ера  видела,  как  глЯдела  мать  на  младших дочерей,  и
понимала, чего стоЯт ей сейчас сухие глаза.
     - ‹адно,  -  сказала ЌастасьЯ ‘тепановна, - встали, что ль. Ђ вы с нами
только до калитки...
     Џрижала у калитки девочек к груди,  русые головы их погладила; пожурила
Ќадьку за плохо заплетенную косу,  велела девочкам не ругатьсЯ, хорошо есть,
в особенности ‘оне, помогать старшей сестре и слушатьсЯ ее. “лица показалась
‚ере нынче удивительно длинной.  ‚еру подмывало обернутьсЯ,  и  как  она  ни
удерживала себЯ, все же обернулась, увидела сзади, уже вдали, двух девочек.
     Њать так и не поглЯдела назад.
     Љак всегда ухоженнаЯ и нарЯднаЯ,  на станции их уже караулила Ќина. Ћна
обнЯла Ќастасью ‘тепановну, пообещала ей скорое выздоровление.
     - ЉакаЯ  ж  ты,  Ќиночка,  у  нас  красиваЯ!  -  обрадовалась  ЌастасьЯ
‘тепановна.  -  € все у тебЯ так ладно подобрано -  одно к одному.  Ќу точно
куколка.
     ‘   деревенской  поры  "куколка"  у   Ќастасьи  ‘тепановны  было  самым
одобрительным и  даже  восторженным определением красивой  и  богато  одетой
женщины. Џричем женщина эта была франтихой не потому, что бесилась с жиру, а
потому,  что  ей  на  роду  самой  природой было  написано стать  красивой и
франтихой. ‚прочем, сейчас мать, может, вспомнила и куклу младшей дочери.
     - Ќу, ты и ресницы наклеила! - сказала ‚ера.
     - Ђ что?
     - Ќичего.  Ћни у тебЯ как лепестки у ромашки.  Ќе полевой, а той, что у
нас под окном на клумбе. ‡наешь, такаЯ лохматаЯ...
     - Ќу и хорошо! - засмеЯлась Ќина.
     ‚  электричке  Ќина  рассказывала  никольские  новости,  при  этом  она
поглЯдывала на ‚еру,  как бы испрашиваЯ ее,  что сейчас следует прежде всего
рассказывать с  пользой длЯ  Ќастасьи ‘тепановны.  ‘ама  ЌастасьЯ ‘тепановна
слушала Ќину рассеЯнно,  видимо, все еще думала об оставленных ею девочках и
о хозЯйстве. ‘реди прочих забот ее печалило и то, что она не успела оборвать
верхушки у  тех кустов помидоров,  где плоды на нижних и  средних ветках уже
округлились и налились соком.
     - Ћборву, - пообещала ‚ера.
     - Ћколо уборной рогатины стоЯт.  џ  их принесла длЯ мельбы и антоновки.
‘олнечные ветви совсем отЯжелели.
     - •орошо, - сказала ‚ера, - подставлю.
     Њать  и  еще  делала  распорЯжениЯ -  и  насчет козы,  и  насчет черной
смородины,  как ее провертывать мЯсорубкой и сколько класть песку,  и насчет
прочего.  ‚еру эти распорЯжениЯ стали раздражать.  ‘лушаЯ ее,  она понимала,
что если бы мать ей ничего и  не сказала,  то и тогда бы она сделала все как
надо.  ‘лава богу,  привыкла к домашним заботам.  Љ тому же она и дома, и на
работе ужасно не любила, когда ей напоминали, что она еще должна делать, как
бы признаваЯ тем самым ее человеком бестолковым или, может, бессовестным.
     - ‹адно, знаю, - сказала ‚ера сердито. - —его говорить-то.
     ‚ городе ‚ера с матерью вышли из электрички,  а Ќина поехала дальше,  в
Њоскву. Ќина поцеловала на прощанье Ќастасью ‘тепановну, пожелала ей ни пуха
ни пера,  сказала, что непременно навестит ее в больнице, а ‚еру возьмет под
свою опеку.  ’ак что пусть ЌастасьЯ ‘тепановна ни о чем таком не беспокоитсЯ
и не думает о домашних делах.
     Љ  больнице шли  пешком,  мать шагала за  ‚ерой тихаЯ,  сгорбленнаЯ,  в
нелепом, худшем своем платье. ‚ иной день, еще месЯц назад, ‚ере стыдно было
бы идти по улицам с  такой матерью,  и она нашла бы предлог улизнуть от нее.
’еперь же  ‚ера укорЯла себЯ за прежние настроениЯ и  мысли.  Ћна вспомнила,
как  недели три  назад  почти  по  тем  же  самым  улицам мать,  энергичнаЯ,
увереннаЯ если не в  самой себе,  то в  необходимости и правоте своего дела,
вела ‚еру в  милицию,  и она,  ‚ера,  несмотрЯ на свою беду и свой стыд,  не
могла не  удивитьсЯ преображению матери.  Ќаседка стала орлицей ради  своего
обиженного цыпленка.  Ђ  она,  ‚ера,  кто теперь?  …й и  думать об этом было
некогда,   однако  же  она  чувствовала  себЯ  сейчас  старшей,  а  мать  ей
подчинЯлась и верила,  видно,  в то,  что ‚ера и в больнице, и на пути к ней
все устроит лучшим образом.
     - Џеску-то  Я  так и  не  подкупила,  -  сказала мать у  гастронома.  -
ѓоворЯт,  что он подорожает.  џ все хотела и не подкупила.  Ќу ладно,  потом
подкуплю. …сли жива буду.
     Ћна вздохнула, и ‚ера быстро взглЯнула на нее, стараЯсь уловить, был ли
в  обычной присказке матери "если жива  буду" особый оттенок.  Ќо,  кажетсЯ,
слова были произнесены машинально,  а  вздох скорее относилсЯ не к ним,  а к
тому, что мать и вправду не прикупила сахара.
     ‚ больнице мать принЯли быстро. ‚ера вышла во двор и скоро увидела ее в
окне второго этажа.  †енский корпус был свежий,  двухэтажный,  выкрашенный в
бледно-кремовый цвет.  ђЯдом  в  липах  и  тополЯх  стоЯли  старые  корпуса,
крепкие, красные, с узорно выложенными кирпичом наличниками, такие же, как и
в ‚ериной ‚ознесенской больнице, но пониже и покороче.
     - Ќу как, хорошо? - крикнула ‚ера матери. - Џривыкнешь!.. џ послезавтра
к тебе приду.  Љнигу принесу и соки куплю. Ћбследование тебе сделают быстро,
и все будет в порЯдке. ‚се будет в порЯдке, говорю!
     ‚ приемном покое ЌастасьЯ ‘тепановна совсем было растерЯлась, ее пугали
белые стены и  люди в  белых халатах,  а  людЯм этим она  должна была теперь
подчинЯтьсЯ.  € в особенности пугал ее больничный запах -  он как бы завесой
отрезал ее от нормальной человеческой жизни,  он был запахом особого мира, в
мире  этом  ЌастасьЯ ‘тепановна уже  не  могла быть  сама собой и  не  могла
принадлежать себе,  мир этот был длЯ нее вынужденным и  противоестественным.
Ќо теперь,  получив место,  ЌастасьЯ ‘тепановна хоть чуть-чуть, но освоилась
на нем, обжилась и повеселела, улыбалась из окна словам дочери. ‚ера видела,
что у  матери полегчало на  душе.  —увство облегчениЯ от матери передалось и
‚ере.  Ћна вдруг поверила в  то,  что все обойдетсЯ,  ей  казалось:  и  мать
считает теперь,  что  все  обойдетсЯ.  ’ак они и  расстались,  ‚ера пошла из
больницы в  город в  хорошем настроении,  спешила в магазины,  хотела скорее
вернутьсЯ к сестрам, чтобы и их успокоить.
     €  тут опЯть без всЯкой видимой причины к  ней вернулись тоска и дурные
предчувствиЯ.  ‚ера,  усталаЯ,  разбитаЯ, опустилась на скамейку в тополином
сквере.  †изнь снова казалась ей  тошной,  было скверно,  и  очень хотелось,
чтобы подошел кто-нибудь,  выслушал ее, пожалел ее, сказал ласковые и добрые
слова.  Ћна встала и пошла.  „олго бродила по городу, но ни один знакомый не
встретилсЯ ей,  ни никольский,  ни вознесенский, никто. Ћдного ‘ергеЯ она не
хотела  видеть  теперь.  Ћна  чувствовала к  нему  сейчас  отвращение,  была
уверена,  что и он относитсЯ к ней с отвращением, ей, понЯтно, объЯснимым, и
сегоднЯ встреча с  ним могла только опечалить.  Џотом она зашла в церковь на
берегу реки.  …й  опЯть стало до слез жаль мать,  она ощутила вдруг щемЯщую,
пронзительную любовь к матери,  она стоЯла теперь,  молилась и думала, какаЯ
мать у нее добраЯ и хорошаЯ и как надо, чтобы она жила, и какие-то неведомые
ей раньше высокие чувства, радостные и горькие, тревожили ее.
     „вое мужчин тихо заговорили рЯдом,  ‚ера вздрогнула как  бы  очнувшись,
вышла из церкви.  Ћна спустилась переулком к  торговой улице и  чувствовала,
что успокаиваетсЯ.  “  нее было теперь такое ощущение,  будто им  с  матерью
повезет.
     ‚ера купила девчонкам лимонных карамелек,  прЯников, выстоЯла в очереди
килограмм вареной колбасы,  на  пустом уже  рынке  взЯла остатки картофелЯ -
мелочь, с перепелиное Яйцо, - и пошла на станцию.
     Ќа перроне она увидела Љолокольникова.
     Ћна шла ему навстречу,  сделать вид,  что не замечает его, не смогла, а
повернуть  назад  и  показать  тем  самым,   что  смутилась  или  испугалась
Љолокольникова, не захотела.
     - ‡дравствуй. ‚ера, - сказал Љолокольников робко, он тоже был растерЯн,
от растерЯнности и заговорил.
     - ‡дравствуй,  -  сказала ‚ера холодно, ее вдруг озаботило: не протЯнет
ли  он  ей,  грешным делом,  руку,  и  как  ей  теперь в  разговоре называть
Љолокольникова? "‚асей" - Язык бы не повернулсЯ.
     ђуку он, слава богу, не протЯнул, спросил:
     - ‡а харчами, что ль, ездила?
     - Ќет, - сказала ‚ера, - мать в больницу положила.
     - —то с ней? ‘ерьезное, что ль?
     - ‘ерьезное,  -  вздохнула ‚ера,  хотела сказать об операции и  о своем
страхе за мать,  но решила, что не следует ей говорить это Љолокольникову. -
Џоложили на исследование...
     - Ќебось обойдетсЯ...  - улыбнулсЯ ей Љолокольников, но, спохватившись,
подумал,  что  ‚ере  его  сочувствие будет  неприЯтно,  а  может  быть,  оно
покажетсЯ ей и поддельным,  тут он и сник. Џомолчав, сказал: - Ђ Я вот еду с
‘иликатной.  ’ы  ведь знаешь,  там у  менЯ была девчонка...  ’еперь они менЯ
близко к ихнему дому не подпускают... Ќу и правильно... Ђ Я вот езжу...
     ‚ера чуть было не сказала ему:  "…здишь -  ну и  езди,  мне-то что",  -
однако состоЯние души у нее было сейчас спокойное,  словно бы надежда жила в
ней,  и ‚ере не захотелось говорить ни злых,  ни ехидных слов.  Ћни стоЯли с
Љолокольниковым, молчали.
     ЌесмотрЯ на  свою богатырскую стать,  несмотрЯ на то,  что плечи его не
ссутулились,  а грудь была расправлена по-прежнему фасонисто, по-рагулински,
несмотрЯ на здоровый материнский румЯнен,  выглЯдел Љолокольников несчастным
и  даже затравленным -  что-то  в  глазах его было от битого боксера.  Њожет
быть,  с  тЯжестью на сердце он возвращалсЯ сегоднЯ из ‘иликатной,  а может,
вообще стал таким, битым, после днЯ рождениЯ ’урчкова. € ‚ера ощутила к нему
сейчас если не  жалость,  какую испытывала к  ‹еше ’урчкову,  то,  во всЯком
случае, некое сочувствие.
     - ‡наешь, - сказал Љолокольников, - тебе ведь теперь трудно будет.
     - Ћтчего?
     - Ќу,  намотаешьсЯ на  работе,  а  дома  хозЯйничать с  девчонками  без
матери...
     - Ќу и что?
     - Њожет,  помощь нужна?  Џо хозЯйству,  по огороду,  может,  в  магазин
сходить или еще что...
     - ЋбойдемсЯ, - сказала ‚ера.
     - „а пусть не Я,  -  сказал Љолокольников.  -  џ понимаю.  ’ы не бойсЯ.
„ругие ребЯта найдутсЯ. ’ы их знаешь. •орошие ребЯта.
     - Ќе надо.
     - ’ы не обижайсЯ, Я же по делу...
     - „а  нет,   -   сказала  ‚ера,  улыбнувшись  грустно.  -  Њы  уж  сами
как-нибудь...
     ЋпЯть замолчали.
     - Ђ помнить, - сказал Љолокольников, - два года назад мы с тобою ездили
сюда на спартакиаду?  ’ы двести метров бежала, а Я толкал Ядро и перетЯгивал
канат. ‹адони ссадил...
     Џодошла  электричка,   бордоваЯ,  серпуховскаЯ,  тЯжелаЯ,  с  людьми  в
проходах и тамбурах, от –арицына она следовала без остановок.
     - ’ы в другой вагон садись, - сказала ‚ера.
     - џ знаю, - сказал Љолокольников.


     ...Љолокольников занЯл в вагоне место, но потом увидел, что рЯдом стоит
женщина,  тут же поднЯлсЯ сказал:  "‘адитесь,  пожалуйста..." Ѓыл он сегоднЯ
тихий, печальный и вежливый, хотелось ему сделать что-нибудь этакое, от чего
люди подумали бы  о  нем  хорошо и  посочувствовали ему.  ‚  знакомый дом на
‘иликатной  его  не   пустили  снова,   он  расстроилсЯ,   но  подумал:   "€
правильно..."  ‘тыдно ему  было ездить на  ‘иликатную,  однако отчего-то  он
ездил...  Ќо  после  того,  как  он  предложил ‚ере  помощь и  уступил место
женщине,  он  словно бы успокоилсЯ и  даже стал доволен собой.  Ћн уже и  не
помнил,  как вчера,  сам того не желаЯ,  наговорил следователю про ‚еру семь
коробов и  поверил в  свои слова.  ‘ейчас он с  удовольствием думал о  своем
намерении помочь Ќавашиным и сокрушалсЯ о своей жизни сильнее прежнего.
     ‚прочем, жизнь уже не казалась ему такой невыносимой, как неделю назад.
ђугань отца кончилась,  никольские жители не смотрели на него зло, привыкли,
а мать и вовсе хлопотала вокруг ‚асеньки,  будто он был неизлечимо больной и
с  ним  прощались.  Љолокольникову даже неудобно было.  Ќо  хлопоты матери и
домашних  были  ему  приЯтны,   их  ласковые  слова  тоже.  "ќх,  -  вздыхал
Љолокольников,  - если бы ничего не было, если бы все сначала, как хорошо бы
Я  жил..."  Њать была уверена,  что он не виноват,  а ‚ерка его попутала,  и
Љолокольников чувствовал,  что он все меньше и  меньше думает о своей вине и
своем стыде. ‚друг и совсем беда улетучитсЯ?.. Љак же! Ђ срок-то!
     Ќа станции Ќикольской Љолокольников вышел из электрички,  в  автобус не
сел,  чтобы не  ехать вместе с  ‚ерой.  ‚  очереди за  пивом увидел знакомых
ребЯт.  Ћни позвали его.  "—его ты кислый такой? - засмеЯлсЯ ’олька ‘околик,
не раз игравший с Љолокольниковым в футбол на первенство района. - ‡абудь ты
про всю эту ерунду. Ќу, отсидишь, выйдешь. Ђ то еще и не сЯдешь. —то, жизнь,
что  ли,  кончилась?  ќтих  баб  давить надо!  Ќа  пиво!"  Џустые были слова
‘околика,  но и от них Љолокольников повеселел.  "џ теперь не пью ничего", -
сказал он. "Ѓрось, пиво-то можно!" - "Ќу, если пиво", - сказал Љолокольников
и взЯл кружку.


     ...‘онЯ и  Ќадька принЯлись расспрашивать о  матери,  и  ‚ера,  вытащив
пакет лимонных карамелек, рассказала, какаЯ замечательнаЯ в городе больница,
точно санаторий,  и как там хорошо будет матери.  Ќадька кивала, такие слова
ей и были нужны,  а ‘онЯ, опустив печально ресницы, вздыхала по-взрослому, и
‚ера  чувствовала,  что  она  ей  не  верит  или  же  составила  собственное
заключение о болезни матери и ее теперь с этих мыслей ничем не собьешь.
     - —то вздыхаешь?  -  сказала ‚ера.  - —то ты из себЯ старуху корчишь? џ
как медик говорю - мать скоро вернетсЯ.
     - „ай бог, - сказала ‘онЯ тоном матери и встала.
     - Ќу ладно, хватит болтовни. „ела-то делали или как?
     - „елали,  -  сказала ‘онЯ.  -  „аже лопату наточили. ђаз мужика в доме
нету...
     - Џосмотрим,  что  вы  тут  наделали,  -  сказала  ‚ера  сурово,  желаЯ
напомнить, кто главный в доме.
     - ‘оседи приходили, - сообщила Ќадька.
     - Љакие еще соседи?
     - ’етЯ ‚арЯ Љошелева, тетЯ ’онЯ ‘урнина и ’олмачевы.
     - Ѓрось ты!
     - ’олмачевы, - рассмеЯлась Ќадька. - ‹ушпеюшки!
     ’етЯ ‚арЯ Љошелева была у Ќавашиных соседом справа,  а ‘урнины слева, с
’олмачевыми  же  общим  был  задний  навашинский  забор,  ’олмачевы  вели  с
Ќавашиными то  тихую,  то  шумную войну вот  уже  четыре года после памЯтной
отцовской шутки.
     - ‚от тебе и ‹ушпеюшки! - засмеЯлась ‚ера.
     - Ђга!  ‘ами пришли. - Ќадька сообщала об этом с удовольствием, видимо,
приход ’олмачевых подействовал на нее сильнее расставаниЯ с матерью.
     - Ќу, и чего они?
     - ‘прашивали: надо ли чем помочь?
     - Ќу, а вы чего?
     - Ђ нам ничего не надо, - сказала ‘онЯ.
     - ‚от ведь! Џришли ‹ушпеюшки! - покачала головой ‚ера.
     ‚ечером хлопотали в  огороде чуть ли не до сумерек -  обрезали отдавшие
Ягоду кусты клубники, собирали сахарную уже черную смородину, осыпавшуюсЯ от
резких  прикосновений к  веткам.  ‘мородину ‚ера  полагала  з