        ‚ладимир ‚икторович Ћрлов. Џроисшествие в Ќикольском


                                   ђоман


     ---------------------------------------------------------------------
     Љнига: ‚.‚.Ћрлов. ‘обрание сочинений в 6 томах. ’ом 2
     €здательство "’…ђђЂ-Љнижный клуб", Њосква, 2001
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 18 ЯнварЯ 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------

     ‚ладимир ‚икторович Ћрлов -  один из  самых самобытных писателей нашего
времени.  €спользуЯ приемы фантастики и романтического реализма,  он пишет о
творчестве,  о  положении художника в обществе,  о любви,  о любимой Њоскве.
ђоманы ‚ладимира Ћрлова изданы во многих странах мира.
     ‚о   второй  том   ‘обраниЯ  сочинений  вошел   роман  "Џроисшествие  в
Ќикольском" о судьбе юной ‚еры Ќавашиной,  о драме, произошедшей в ее жизни,
и о том, что никогда не поздно по-новому взглЯнуть на свое предназначение, а
также рассказы,  написанные в  разные годы "—то-то  зазвенело",  "’русаки" и
"‘убботники".


        1

     Ћх,  и скучно по утрам в Ќикольском. …й-богу. Ќу что за наказание такое
- все в сотый,  да и не в сотый даже,  а в стотысЯчный раз.  ‘ловно слушаешь
петую-перепетую песню и каждаЯ буква в той песне тебе знакома,  каждый звук,
каждаЯ  интонациЯ  старательного певца,  даже  все  его  придыханиЯ  выучены
наизусть.  ‚от проревел он в волнении: "’уча смешала землю с небом", - стало
быть,  дальше уж,  конечно,  с  угрозой пропоет насчет серого неба и  белого
снега, а ты кричи, уши затыкай чем под руку попадетсЯ, но от этого гремЯщего
серого неба,  от неумолимого песенного порЯдка никуда не денешьсЯ, да и куда
деватьсЯ?  ‚от хлопнула калитка у Њонаховых,  - значит, сейчас услышишь, как
продавец  гастрономического отдела  пристанционного магазина  пройдет  шагов
пЯть,  остановитсЯ и  крикнет  жене  трезвым металлическим своим  баритоном:
"Љолбасы граммов четыреста купи, докторской, и масла..." - и точно, крикнул,
и  Њонахова ответила:  "‹адно",  будто микрофон у  рта держала,  и разошлись
супруги,  довольные, успокоенные, подтвердившие еще раз честному народу, что
не жулики они, не уголовные элементы, общества не разорЯют, а покупают снедь
в поселковом гастрономе.  Ђ за Њонаховым по дымЯщейсЯ,  прожаренной уже пыли
„ементьевы  прошагают,   отец  и   сыновьЯ,   молчаливые,   несущие  себЯ  с
достоинством  получивших  звание,  выбритые  до  лаковой  синевы  с  помощью
безопасной бритвы  и  пенЯщегосЯ крема  "”лорена".  ‘ловно  готовые еще  раз
фотографу столичной газеты  у  ворот  завода  швейных  машин  позировать длЯ
снимка "Ђ без менЯ,  а без менЯ здесь ничего бы не стоЯло...".  Џрошли. ‚ере
кивнули.  ‚алЯйте,  валЯйте, спешите, ударники! Ђ за ними, а за ними шалопай
Љорзухин пронесетсЯ,  камнем  засадит в  чей-нибудь  свЯщенный огород,  так,
безобидно,  ради шутки, или собаку мирную соседскую подразнит диким голосом,
а той уж будет огорчительно слышать этот дикий, издевательский голос, потому
что и так,  без Љорзухина, жарко. "Ќу ладно, проваливай, чего руки тЯнешь! -
скажет ‚ера Љорзухину грозно. - „урной! Љонтуженый, что ли? Љак только таких
токарЯми держат!  ‚  армию хоть  бы  взЯли..."  Џробежал Љорзухин,  пробежал
никольский битл,  концы  красной рубахи узлом  свЯзавший на  голом  втЯнутом
животе;  в  распаренный,  голову дерущий запахом краски автобус влезет,  как
всегда,  первый,  да еще и место,  кому надо, займет. € повалит весь поселок
Ќикольский на  работу,  на службу,  на рынок,  в  магазины,  в  больницы,  в
районные конторы,  мастерить швейные  машинки и  мотоколЯски длЯ  инвалидов,
исписывать бумаги красными и синими чернилами, торговать ранними огурцами из
ухоженных парников,  да мало ли занЯтий вытЯгивает по утрам деЯтельных людей
из Ќикольского,  пустошат поселок,  заставлЯют никольских локтЯми работать в
автобусной  очереди,  крЯхтеть  в  резиновой  машине,  а  потом,  через  три
километра,  спешить в электричку, а уж электрички, электрички по Љурской, по
тесной и веселой железной дороге, развезут, растрЯсут никольских кого куда -
кого в Њоскву, кого в районную столицу, кого в ‘ерпухов, кого на сумасшедшую
станцию ‘толбовую, а кого и в прЯничную ’улу.
     ‚от и повалил поселок Ќикольский.
     Ђ ей, ‚ере, спешить некуда, день отгульный, сиди на крыльце, подставлЯй
смуглое уже свое лицо солнцу да поглЯдывай на утреннее никольское шествие.
     €дут,  идут,  кто торопитсЯ,  а кто нет,  кто с черным интеллигентным и
деловым портфелем,  а кто с дерюжными мешками, с сумой переметной, старики в
штопаных рубахах  и  пиджаках с  заплатами,  но  давней  никольской традиции
привыкшие надевать на работу и в баню что похуже,  а то попортишь или сопрут
еще.  Њолодые,  напротив,  в  отглаженном да в  модном,  длинные и здоровые,
переросшие на голову приземистых своих родителей,  не знавшие бомбежек и щей
из лебеды, щеголи, по мнению своих мамаш, добро беречь не научившиесЯ. €дут,
идут, а их дом, Ќавашиных, самый что ни на есть обыкновенный никольский дом,
не раздражающий соседей никакими особыми достоинствами, самое что ни на есть
заурЯдное подмосковное жилище,  неискусный гибрид  избы  и  дачи,  стоит  на
главной  поселковой улице,  и,  стало  быть,  утреннее шествие тЯнетсЯ перед
‚ериными глазами,  и люди, шагающие к автобусу, успевают поглЯдеть на нее. Ђ
так как она своЯ,  никольскаЯ, не дачница, выложившаЯ сто пЯтьдесЯт целковых
за лето,  и  вот сидит на крыльце с книжкой в руках,  и ничего не делает,  и
никуда не спешит,  это естественно,  моментально вызывает чувство досады или
непониманиЯ.
     - ‚о, расселась, коленки выставила...
     - ‚ера Ђлексеевна, не желаете двинуть с нами на ‘иликатную?
     ќто Ђстанин, шофер, возит цемент с ‘иликатной.
     - Љак же,  -  говорит ‚ера певуче и  закрытой книжкой отгонЯет муху,  -
потом пыль из менЯ выбивать веником, да?
     “ж так ответила,  по привычке,  чтобы отстал и  шел дальше,  могла бы и
поостроумнее что-либо сообразить, но лень попридержала Язык, да и скучно.
     € снова:
     - ќй, ‚ерка, ноги-то сгорЯт...
     - Ћна подол обрезала напрочь...
     - Џривет,  ‚ерк!  ѓни свою линию,  от этих-то уши отводи,  а  то вЯнуть
начнут. ЊарьЯ €вановна с радостью паранджу бы надела...
     - Џошли с нами. Ќа ѓривне нынче жакеты будут!
     - €  занЯтие-то  себе  нашла -  не  бей  лежачего,  да  еще  и  сегоднЯ
загорает...
     - ‘лабенькаЯ! ‚етер дунет - рассыплетсЯ!
     - ‚алЯйте, валЯйте... Ќу, еще чего?
     ‚прочем,  слова летели в  ‚ерину сторону случайные и необидные,  в ‚еру
они  не  вцеплЯлись,  а  рассыпались в  воздухе,  и  от  них  не  надо  было
отмахиватьсЯ,  как от  обнаглевших июньских мух,  не  словленных еще липучей
бумагой.  Њужики и  парни отпускали на ходу реплики скорее доброжелательные,
им самим приЯтно было полюбезничать с навашинской девицей, такой смазливой и
фигуристой не по летам.  Ђ  женщины,  даже если бы и  пожелали ‚еру уЯзвить,
хотЯ  бы  длЯ  того,  чтобы досадить мужьЯм,  сделать это  все  равно бы  не
решились,  потому что шла в  Ќикольском о ‚ере слава как о девке горластой и
Язвительной,  к  старшим не имеющей почтениЯ,  и свЯзыватьсЯ с ней -  только
давать повод ославить,  осрамить себЯ на весь поселок. „а и чего цеплЯтьсЯ к
ней?  „евка как девка,  красиваЯ,  работЯщаЯ,  сегоднЯ сидит - так завтра со
всеми будет нестись к  автобусу,  а  что коленки выставлЯет,  так и их дочки
нынче не прЯчут колен. ‘рамота, конечно, но...
     Џрошли.
     Ќу вот еще последние суматошные пробежали.
     ‚ера вздохнула.
     ‘кучно. Ћх, и скучно же...
     € утро все тЯнетсЯ, жаркое, нестерпимое никольское утро.
     €  ничего в  это утро в  поселке не  произойдет интересного,  не  может
произойти,  да и  не происходило никогда.  ‚от днем или вечером в Ќикольском
происшествиЯ  еще   могут   случатьсЯ.   €   случались  же!   ‘лучались!   ‚
послеобеденные часы  или  еще  лучше  -  в  вечерние входит в  жизнь поселка
стихиЯ. ‚ новинку кое-что бывает, пусть не каждый день, но бывает, пусть раз
в  двадцать дней,  но  бывает  все  же,  вечером в  Ќикольском есть  на  что
поглЯдеть,  есть что послушать.  Ќа  худой конец включишь телевизор,  может,
станут разучивать "хоппель-поппель" или начнут многосерийный фильм.
     Ќо  до  вечера-то -  жизни год!  Ђ  сейчас такаЯ в  Ќикольском скучища!
Ќаказание, ей-богу, наказание!
     Ђ  чего ей-то,  дуре,  сидеть без дела и глазеть на утреннюю никольскую
жизнь? € слушать эту жизнь? Ђ вот сидит. € с места не двигаетсЯ. ‚ ней ведь,
в этой жизни, не только поЯвлениЯ ненаглЯдных соседей на пыльном, с травой у
канавок главном Ќикольском проспекте расписаны,  но  и  все запахи,  рыбные,
колбасные,  картофельные и прочие, известны заранее, и все звуки, пусть даже
самые пустЯковые,  словно бы записаны на магнитофонной ленте, и лента эта от
старости уже потрескивает,  да похрипывает,  да похрюкивает, но и не рветсЯ.
‚от  застучали у  пруда  молотки,  поначалу застучали старательно,  а  потом
растерЯлись,  спотыкатьсЯ стали,  застеснЯлись опасной своей старательности.
ђеставраторы -  в пруд бы их водЯными забрали!  - к работе приступили, чтобы
тут же занЯтьсЯ перекурами. €ли на левые дела разбрестись. Ђ церковь жалко -
ничего,  она  времен €вана ѓрозного или  каких других времен,  всего ведь не
упомнишь,   мало  ли  чем  им  в  седьмом  классе  забивали  голову.  ‘тучат
работнички,  старые леса чинЯт,  не спешат, не усовестились, хоть бы мелодию
своим молоткам придумали посвежее, нет, все, как вчера, как и позавчера, как
и всегда.
     Ќо если молотки у пруда застучали, стало быть, кончилось утро и началсЯ
трудовой день.
     Ђ  все равно веселее не  стало.  ‘кучно.  €  не скучно,  а  того хуже -
тоскливо.
     •оть   бы   ‘ергей  скорее  вернулсЯ.   “ж   больно  долго  длитсЯ  его
командировка. ‘тавит он теперь столбы высоковольтные в ’ульской области, под
городом —екалином.  €  что это за  —екалин такой?  ‘ергей писал:  назван так
город,  бывший ‹ихвин, в честь пЯтнадцатилетнего паренька, то ли он немцев в
войну убивал,  то ли они его убили.  € зачем этому городу —екалину,  бывшему
‹ихвину, держать ‘ергеЯ? ‘толбов, что ли, в нем не хватает?
     € хотЯ ‚ера знала точно, что ‘ергей вернетсЯ домой не позднее чем через
три  днЯ,  а  то  и  через  два  днЯ,  она  все  же  сидела теперь и  ругала
бессовестный город —екалин,  отнЯвший у  нее ‘ергеЯ,  упрЯтавший его в  свою
неизвестную жизнь на месЯц,  на три месЯца,  на полгода,  сколько там им еще
жить в разлуке!
     - ‚ерка, козу-то не вывела... ‚се тебе загорать!
     - „а сейчас. Ќу что ты со своей козой пристала? Ќичего с этой „ылдой не
сделаетсЯ...
     - Њатери так отвечаешь...
     - Ќу, сейчас, - проворчала ‚ера.
     Ќо в дом и во двор,  к козе,  она все же сразу не пошла,  потому что ей
хотелось думать о  ‘ергее,  просто повторЯть про  себЯ его имЯ,  вспоминать,
какой он,  какие у него волосы и какие руки,  вспоминать, как он ласкал ее и
как говорил ей:  "‡дравствуйте пожалуйста.  €звините,  что пришел".  ’Яжкими
выдались ‚ере последние ночи,  и ведь уставала за день, а сон не шел, не шел
- и  все  тут,  так хотелось ей,  чтобы ‘ергей был рЯдом,  лежал рЯдом,  так
соскучилось по нему ее сильное,  не девичье уже тело.  €  уж без поводов,  а
просто так,  длЯ  собственной радости она рассказывала знакомым и  случайным
собеседникам,  что  есть у  нее  парень,  вроде как  муж,  только длЯ себЯ и
говорила,  потому что в  Ќикольском все,  наверное,  давно знали,  что они с
‘ергеем живут, да и мать если и не знала, то уж догадывалась.
     - ‚ерка! “-у, змеЯ шелапутнаЯ...
     - Ќу ладно! - буркнула ‚ера. - € так тоскливо, а ты пристала!
     - €дешь ты или не идешь?
     - Ќу, иду, иду! Ћтстань ты, ради бога!
     Ѓосиком, книгу положив на ступеньки крыльца, ‚ера по утоптанной дорожке
между вишнЯми и  папировкой проскочила на  задний двор,  где перед грЯдами в
хлеву не в  хлеву,  в  сарае не в  сарае жила коза.  ‘тадо в Ќикольском было
скудное,  коров дюжина,  овцы да козы, вечное мучение с пастухами, вытравило
их  времЯ в  Џодмосковье,  как  извозчиков,  а  те,  что поЯвлЯлись иногда и
слаживали с никольскими, оказывались вскоре людьми несерьезными и пьЯницами.
‚от  и  теперь  никольский скот  сиротел без  пастуха,  и  ‚ере  приходилось
выгонЯть козу на зелень.  ‹ет десЯть назад,  как и многие никольские, и они,
Ќавашины,  имели корову. Џосле решили обойтись козой. ‘виней откармливать не
любили, к козам же, как и к картофельным огородам, выделенным возле железной
дорога,  они,  да и  все никольские,  привыкли с военных времен.  ‘ козами и
возитьсЯ не  надо было много,  и  молоко шло  у  них пусть с  привкусом,  но
жирное, а потом можно было пошить из их шкур и душегрейки. Џравда, в войну и
после  нее  все  держали по  нескольку коз,  теперь  же  оставили по  одной,
рассчитывали на магазины.
     - Ќу,  „ылда,  вставай,  - ‚ера схватила козу за рог, - пошли. € так уж
поздно выходим...
     Љоза поднималась медленно,  пошла за ‚ерой нехотЯ,  не имела желаниЯ из
тени хлева,  пахнувшего пометом и сеном,  плестись куда-то по жаре. Ќа дворе
она спугнула кур,  и те хоть и лениво,  но заорали,  закудахтали, к ‚ериному
удовольствию,  -  мать,  наверное, услышала их и успокоилась. Ќе ‚ерино было
дело выгонЯть козу, росли у них в доме хозЯйки и помоложе - Ќадька и ‘онька,
но  мать  чувствовала,  что  ‚ера  нацелилась нынче со  своей подругой Ќиной
‚ласовой податьсЯ в  Њоскву -  деньги транжирить без  толку или  приключений
искать,  и  уж  мать со вчерашнего вечера придумывала ‚ере занЯтиЯ,  чтоб та
намоталась по  хозЯйству и  отсидела  отгул  дома.  "Ќу  пусть,  пусть  себЯ
потешит,  -  думала ‚ера без зла,  -  времЯ у менЯ еще есть",  - и легоньким
прутиком подбадривала козу. Љороткий сарафан свой ‚ера надела на голое тело,
и  не таким злым было длЯ нее солнце,  а  уже когда набегал ветерок,  совсем
приЯтно становилось коже.  †аль только,  что  улицы вымерли и  никто не  мог
оценить этот  чудесный сарафан,  сшитый  ею  самолично на  прошлой неделе из
дешевенького штапелЯ с  белыми звенЯщими цветами на голубом поле,  оценить и
ее самое,  и ее плечи,  и ее ноги,  и ее колени, выше которых подол сарафана
был  сантиметров на  десЯть.  Ћт  досады ‚ера стукнула козу прутом покрепче:
давай поспешай, не глазей по сторонам.
     “  пруда было уже много подростков и ребЯтишек помельче,  они плавали в
темной воде,  играли на траве в  мЯч и  карты.  Ќа берегу валЯлись брошенные
велосипеды, а в зеленой низинке за холмиком лежали сытые соседские козы.
     - ‚ерка! €ди мЯч кидать!
     - „а ну! - отмахнулась ‚ера. - Ќекогда.
     Љозу она привЯзала к колышку,  вбитому в землю на совесть,  колышек был
их,  навашинский,  низина  делилась  невидимыми границами  на  зоны  влиЯниЯ
никольских владельцев коз,  длиной веревок хозЯева каждый день  обеспечивали
своим животным свежую траву. Ќо „ылда к зелени интереса не проЯвила, она тут
же залегла за кочкой и морду уткнула в землю.
     - ‹ежи,  лежи,  - сказала ‚ера, - только к петуховской козе не суйсЯ. €
веревку не заматывай.  Ђ то будешь орать!  ‡а молоком ‘онька придет.  € воду
принесет. ЏонЯла?
     ђастЯнувшаЯсЯ на земле коза казалась еще внушительнее и  длиннее.  "ќко
вымахала,  дубина,  лучше б  молока давала побольше.  ‚прочем,  что это Я ее
извожу?  -  подумала ‚ера.  -  Ћна ведь неплохаЯ коза, губы мЯгкие и добрые,
морду ее приЯтно гладить, и в глазах есть соображение".
     - Ќу,  если понЯла,  - сказала ‚ера, - то хорошо. Ќасчет веревки помни,
„ылда.
     Њать могла бы уже и  отойти,  времЯ ‚ера ей дала,  -  так нет,  все еще
нервничала.
     - џ тебе поеду!
     - Ђ то не поеду! - рассмеЯлась ‚ера.
     - ‚ырастила себе на голову. ‚о кобыла какаЯ! џ ж тебе мать!
     - “ менЯ выходной, могу Я им распорЯжатьсЯ или нет?
     - „ома дел, что ли, нет? „еньги только на ветер... џ в твои годы каждую
копейку считала.
     - Њожет, они у вас дороже были!
     - Џожила бы ты в наше времЯ...
     - џ-то в любое времЯ проживу!
     - Ќа какую-нибудь пустую дрЯнь выкинешь!
     - ќто мое дело. „еньги сама заработала!
     - ‚от как?  „еньги, значит, только твои? Ђ Я тебе не мать? € девчонки с
голоду полыхать должны?..
     - Љто это с голоду подыхает? - рассердилась ‚ера.
     - ‡амолчи!
     - Ќет, кто это с голоду подыхать будет?
     - ’олько  о  себе  и  думаешь,  о  матери не  думаешь!  ’ы  мне  жизнью
обЯзана...  ‚ отца пошла,  в беспутного!..  џ всю кровушку, все соки из себЯ
выжала,  чтобы на ноги поднЯть ее,  чтобы одеть,  накормить,  -  и  вот тебе
благодарность в старости... ‚ отца пошла, господи...
     - ‚  какой такой старости?  —то ты прибеднЯешьсЯ?  ‚ старости!  ‚ сорок
шесть лет - в старости!..
     ‚ера была сердита,  не  жалкие слова о  том,  что  она  кому-то  чем-то
обЯзана,  ну хотЯ бы и жизнью, хотЯ бы и здоровьем, и красотой своей, не эти
слова  разозлили ее,  нет,  а  вот  деньгами-то  зачем попрекать,  будто она
бессовестно вытЯгивает их из черной семейной шкатулки, будто не гробит себЯ,
когда ее сверстницы все еще развлекаютсЯ в школах,  или она такаЯ маленькаЯ,
что не имеет права на самостоЯтельность?
     - ‡наешь что?.. - почти закричала ‚ера, но сдержалась. - “ менЯ временЯ
нет на всЯкие разговоры.
     Џовернулась резко, пошла в свою комнату, переодевалась с шумом, гремела
лезшими под руку вещами так,  чтобы мать слышала и чувствовала, как серьезна
и  грозна ее дочь.  "“ всех матери как матери,  а мне повезло!" Ќастроение у
‚еры  испортилось вконец,  и  теперь  никольское утро  представлЯлось ей  не
только тоскливым,  но и жутким,  и жить не хотелось, одна надежда оставалась
на возвращение ‘ергеЯ.  "‚от уйду,  вот уйду Я  к  нему,  -  повторЯла ‚ера,
напЯливаЯ туфли,  - вот уйду навсегда", - хотЯ и знала, что никуда не уйдет,
уйти не сможет, потому что ни один загс их с ‘ергеем не распишет.
     - ќх, жизнь!
     ЋдетаЯ, принарЯженнаЯ длЯ московской публики, длЯ московской толпы, длЯ
кипЯщих, счастливых магазинов, черную сумочку подхватив, губу нижнюю поджав,
хотела пройти мимо матери,  гордаЯ и  самостоЯтельнаЯ,  матери не  заметить,
бровью накрашенной не повести.
     Ќет, взглЯнула на нее, малодушнаЯ.
     € встала.
     - ЌачинаетсЯ!  Ќет,  ну что Я тебе сделала такого,  ну скажи,  ну чем Я
тебЯ обидела?
     ‘умочку быстро положила на стол,  бросилась к матери.  Ќо не обнЯла ее,
не прижала к себе, слов никаких не сказала горЯчих, а остановилась в шаге от
матери,  потому что  мать  сделала брезгливое движение,  будто прикосновениЯ
дочери вытерпеть сейчас она не могла.
     Њать была ‚ере ниже плеча, плакала рЯдом, сжавшаЯсЯ всЯ, груди-то у нее
совсем нет,  подумала ‚ера, высохла, совсем старушка, жалкаЯ, простоволосаЯ,
несчастнаЯ.  Ђ она стоЯла рЯдом,  разодетаЯ,  спелаЯ да ухоженнаЯ,  и так ей
стало горько и стыдно,  и такую любовь она ощутила к матери,  что кинулась к
ней, сжала ее, волосы принЯлась гладить. "Ќу не надо, мамочка, роднаЯ, ну не
надо,  ну  прости менЯ,  ну успокойсЯ,  все хорошо будет,  вот увидишь,  вот
увидишь..."  Ћна  повторЯла эти  слова,  обещала хорошее впереди и  сама  не
знала,  что  хорошее,  то  ли  то,  что своей поездкой в  Њоскву она мать не
огорчит,  то ли то, что вообще в жизни их семьи настанут счастливые времена,
спокойные и  веселые,  настанут скоро,  и,  может,  даже отец их  вернетсЯ с
„альнего ‚остока, блудный отец ЯвитсЯ с повинной.
     - Ќе плачь,  ну,  не надо, садись сюда, успокойсЯ!.. Ќе поеду Я, никуда
не поеду.  Ќи в какую Њоскву не поеду!  ‚от сейчас переоденусь и Ќине скажу,
что не поеду...
     €  долго она так говорила,  себЯ ругала за  черствость и  эгоизм,  даже
матери  стало   жалко   ее,   она   принЯлась  успокаивать  ‚еру,   называла
сиротинушкой, вытирала слезы ее и, забыв прежние свод слова, советовала ей в
Њоскву ехать сейчас же, а то Ќина, наверное, ждет.
     - Ќикуда Я не поеду, - говорила ‚ера. - ‡ачем?..
     Њинут пЯтнадцать,  а  то  и  больше стоЯли они,  успокаиваЯ друг друга,
жалеЯ друг друга,  мать говорила:  "€ди,  иди, Ќина уж, верно, ждет тебЯ", а
‚ера твердила:  "€  не  уговаривай,  никуда Я  не  поеду,  не хочу Я  никуда
ехать..."
     € все же через полчаса, когда краснота сошла с лица и никому в автобусе
и в голову не могло прийти,  что эта рослаЯ красиваЯ девица недавно плакала,
‚ера уже ехала к  станции и против желаниЯ прикидывала,  на какую электричку
она успеет,  львовскую или серпуховскую,  и  сколько ждет ее рассердившаЯсЯ,
наверное,  Ќина; впрочем, эти мелкие соображениЯ казались ей кощунственными,
и  она отгонЯла их  и  все повторЯла себе,  что в  Њоскву она поехала только
из-за матери,  купит ей там что-нибудь ценное,  купит непременно, все деньги
истратит до  копейки,  себе на  мороженое не  оставит,  ей  перед матерью на
коленЯх стоЯть, а она ей слезы приносит...


        2

     Џо   платформе  от   скамейки   к   скамейке  каталсЯ   на   велосипеде
Љолокольников.
     Ќины не было видно.
     ‹ьвовскаЯ электричка прошла, а серпуховскаЯ должна была поЯвитьсЯ через
двадцать семь минут.
     Ћжидающих поезд было  мало,  и  все  они  хоронились от  солнца в  тени
болезненных пристанционных лип.  ‚ера хоть и вспотела в автобусе, в сквер не
пошла,  она была жадной до  солнца.  Љолокольников все каталсЯ по платформе,
дурашливый все-таки малый,  подумала ‚ера,  хотЯ и красивый.  Ћн бы сюда мог
заехать и  на  грузовике,  вон  как  веселитсЯ,  вокруг всех столбов норовит
объехать и объезжает их, виртуоз фигурного катаниЯ по асфальту, только перед
кем стараетсЯ,  неизвестно. Ќину ‚ера теперь ругала, называла ее беззаботной
и  готова была  ее  проучить за  опоздание.  ‚прочем,  может быть,  Ќина уже
поЯвлЯлась на станции,  да ждать ей надоело,  вот она и ушла домой или, того
хлеще, уехала одна в Њоскву...
     - Ћтстань ты от менЯ,  змей подколодный,  не дави мешок!  Џомоложе, что
ль,  нет, с кем игратьсЯ... - взвыла жалостливо бабка ’ворогова, пенсионерка
шестидесЯти  шести  лет,   ЏервомайскаЯ  улица,   четырнадцать,  или  просто
’ворожиха, в любое времЯ года снабжающаЯ московских, подольских, чеховских и
серпуховских жителей сырыми и калеными семечками,  взвыла,  сидЯ на соседней
скамейке,  потому что Љолокольников передним колесом попыталсЯ отодвинуть от
ног бабки серый тугой мешок.
     - Њотобол, знаешь, бабка, такаЯ игра есть, - засмеЯлсЯ Љолокольников, -
и еще пионербол...
     - ‚асенька, мы же свои, никольские, Я же стараЯ, беспомощнаЯ...
     - „о  чего  ж  ты,  бабка,  занудливаЯ!  -  рассердилсЯ Љолокольников и
покатил дальше.
     ‘камейки и столбы он объезжал быстро и ловко, и ‚ера знала: если раньше
он выказывал себЯ неизвестно перед кем, то теперь стараетсЯ ради нее.
     - ‚ась, - сказала лениво ‚ера, - подружки моей тут не было?
     - Ќе видал, - бросил на ходу Љолокольников.
     - ‚ерочка,  внученька,  ты тоже, что ль, куда едешь? - сиропным голосом
обратилась к ней ’ворожиха,  и глаза у нее засветились счастьем.  - ЉакаЯ ты
всЯ красиваЯ да сдобнаЯ!  Њать-то твоЯ счастливаЯ - такую кралю высидела! ’ы
уж этому извергу на велосипеде скажи, чтоб не шалил, а?
     - Ќе задавит, - сказала ‚ера, - это он так, шутит он.
     - утит,  шутит!  -  закивала бабка,  будто бы обрадовавшись тому,  что
Љолокольников с ней просто шутит.
     ’ворожиху ‚ера не  любила,  приторные ее  слова и  заискивающие взглЯды
терпела с трудом,  и в другой день с удовольствием бы помогла Љолокольникову
поиздеватьсЯ над этой семечной предпринимательницей,  что-нибудь выкинула бы
озорное да ехидное, но нынче, после слов матери, после холодных и горючих ее
слез, ‚ера, казалось ей, несла в себе чувство вины перед всеми старшими, она
любила их,  потому что мать была одной из  них,  и  даже бабку ’ворогову она
сейчас жалела.
     - €шь как гонит! - снова заволновалась бабка. - €шь как! ЏрЯмо на менЯ!
ЏрЯмо на мешки!
     - Ќе задавит, - мирно сказала ‚ера.
     € точно, не задавил, притормозив, замер у скамейки.
     - ЉатаешьсЯ? - улыбнулась ‚ера.
     - Ђга, катаюсь, - сказал Љолокольников.
     - „елать, что ль, нечего?
     - Ќечего, - сказал Љолокольников.
     - ‹учше бы стакан водички привез. †арко!
     - …ще ничего не желаешь?
     - ‘ъезди, будь человеком.
     - Ќу ладно, уговорила.
     Ќебрежно,  руки то и дело снимаЯ с голубого рулЯ, покатил Љолокольников
по  платформе,  а  потом  по  лоснЯщимсЯ  шпалам  и  по  красноватой  земле,
перебралсЯ через две московско-курских колеи и  прЯмо на велосипеде,  тонком
да хрупком,  казалось,  прогибающемсЯ под его тЯжелым, жилистым телом, прЯмо
на  легкой своей  машине въехал в  вокзальную дверь,  а  там  уж,  наверное,
отправилсЯ к буфету.
     - Ќу и здоров,  ну и ловок вымахал!  - с радостью заговорила ’ворожиха,
пересевшаЯ со  своими семечками на  ‚ерину скамейку.  ђадовалась она  то  ли
вправду тому,  что Љолокольников, никольский житель, вымахал таким здоровым,
то ли тому, что он уехал и не мог уже безобразничать с ее мешками.
     Ђ Љолокольников,  живший от ‚еры через три улицы, и верно, за последние
годы сделалсЯ парнем необыкновенно сильным и рослым,  образцовым покупателем
магазина "Ѓогатырь",  расположенного у  платформы ђжевскаЯ,  за  Љрестовским
мостом.  ‘реди молодой поросли поселка Ќикольского, рождениЯ конца сороковых
годов и начала пЯтидесЯтых годов,  по рассказам родителей,  несытых, ‚асилий
Љолокольников считалсЯ фигурой заметной, и не потому, что в нем обнаружились
особые таланты или  интерес к  наукам,  -  чего не  было,  того не  было,  -
выделЯлсЯ он  именно своей силой,  широченными плечами и  бицепсами.  ‘ила и
создавала ему  авторитет,  и  хотЯ  он  редко  применЯл ее,  потому что  был
человеком добродушным,  поселковые парни ее  признали и  хороводились вокруг
Љолокольникова.  ‚ атаманы Љолокольников не рвалсЯ,  но положение свое среди
поселковой ребЯтни принимал,  а потому и подражал сильным людЯм,  вызывавшим
его  уважение.  Џоначалу повторЯл Ягуарью  походку  ћла  Ѓринера,  кольты  и
смит-вессоны,  казалось,  торчали и покачивались за его широким великолепным
ремнем, дЯдиным, армейским, но почти что ковбойским. Ђ потом, через полгода,
Љолокольников окончательно влюбилсЯ в стокилограммового ђагулина, аж стонал,
когда на чемпионате мира его кумир грудью принимал несущихсЯ к нашим воротам
на гибельной скорости раззадоренных канадцев и  шведов и только улыбалсЯ,  а
рисковые парни в  белых шлемах разбивались о  его богатырскую грудь,  падали
кто  на  лед,  а  кто  на  борт  с  упоительным длЯ  Љолокольникова треском.
Љолокольников тоже  играл в  хоккей и  тоже  в  защите,  старалсЯ получить у
приЯтелей прозвище  "ђагулин" и  получил,  ковбойскаЯ походка  была  забыта,
ходил он  теперь "как ђагулин",  с  небрежным и  вроде бы ленивым выражением
лица,  плечи  расправив,  грудь намеренно выпЯтив и  руки  прЯмыми опустив к
бедрам.  ’онкими чертами лица он  не  был похож на  флегматичного армейского
гиганта,  но обещал догнать его статью.  ‚прочем, Љолокольников уважал еще и
‘таршинова  и  во  времЯ  игр  ремешок  шлема  по-старшиновски  поднимал  на
подбородок, под нижнюю губу.
     - ‚от бы тебе его женихом, - расплылась в счастливой улыбке ’ворожиха.
     - Љаким еще женихом? - сказала ‚ера настороженно.
     - € ладный, и здоровый, в техникуме учитсЯ...
     - Ќужен мне такой жених!
     - € свой ведь, на стороне-то еще неизвестно кого найдешь...
     - Ќу ладно, бабка, не суйсЯ не в свое дело, - резко сказала ‚ера.
     ‚ера вспомнила,  что  эта приторнаЯ ’ворожиха приходЯтсЯ Љолокольникову
дальней родственницей,  неизвестно какой  степени юродной,  пЯтой  водой  на
киселе,  но родственницей, вовсе не способна была старуха на самостоЯтельные
суждениЯ  и   навернЯка  высказала  сейчас   отголосок  слышанною  в   семье
Љолокольникова. Љроме того, она уж, конечно, как и все никольские сплетницы,
знала о ее,  ‚ериной,  любви с ‘ергеем,  и потому нынешние слова бабки иначе
как наглыми назвать было нельзЯ. ‚ера и хотела поставить ’ворожиху на место,
но  тут  открылась обитаЯ рыжим дерматином вокзальнаЯ дверь и  Љолокольников
выехал  на  размЯтый солнцем асфальт перрона.  ‹еваЯ  его  рука  по-хозЯйски
держала руль,  праваЯ же  самоуверенно,  но и  не без изЯщества несла полную
кружку  пива.  Џена  колыхалась,  вываливалась  мЯгкими  кусками,  таЯла  на
асфальте.
     - ђазбавленное, - сказала ’ворожиха.
     - Ћх, и надоела ты! - рассердилась ‚ера. - ‘иди да помалкивай.
     ‘таруха  обиделась,  отодвинулась даже,  принЯлась ворчать  громко,  но
невнЯтно,  и все же ‚ера смогла разобрать шипЯщие бабкины слова: "...шлЯетсЯ
с голыми ногами, до грешного места задралась, тьфу, срамотища какаЯ..."
     - ‘ейчас ты у менЯ договоришьсЯ! - грозно пообещала ‚ера.
     ‡амолкла  ’ворожиха,  негодующее шипение  ее  разом  оборвалось,  будто
регулЯтор  в   радиоле  остановил  стертую  корундовую  иглу:   знала  ушлаЯ
никольскаЯ жительница,  с кем следует свЯзыватьсЯ,  а с кем нет. € все же не
удержалась с разгону и, сама уже того не желаЯ, пробормотала напоследок:
     - Љрапивой бы по этим местам...
     €  тут же  испуганно заерзала на лавке,  кончики черного вечного платка
затеребила в  ожидании кары,  но,  на  ее  счастье,  подъехал Љолокольников,
привез кружку пива.
     - Ќу ладно,  -  сказала ‚ера ’ворожихе,  принимаЯ кружку,  - мы к этому
вопросу еще вернемсЯ.
     Џиво было теплое, разбавленное, кисловатое, не принесло облегчениЯ.
     - ‚ерочка, внученька. - взмолилась ’ворожиха, - оставь глоточек.
     - Ќа, держи, - протЯнула ей кружку ‚ера.
     - Џей,  бабка,  -  сказал Љолокольников,  -  но учти:  пиво - опиум длЯ
народа.
     - ‘пасибо,  ‚ась.  -  ‚ера достала кошелек.  -  ‘колько Я  тебе должна?
„вадцать четыре копейки, что ли?
     - “бери,  -  обиделсЯ Љолокольников. - ’ы менЯ за человека не считаешь,
да?
     - ‚асенька, Я молчу.
     - ‚от  ведь люди пошли,  -  вздохнул Љолокольников,  -  все на  копейки
мерЯт. Ђ можно ли любовь копейками оценить?
     - —той-то любовь у тебЯ такаЯ кислаЯ да жидкаЯ?
     - ЉакаЯ-никакаЯ, - сказал Љолокольников.
     - € за нее спасибо.
     - ‚ечером к нам придешь?
     ‚ечером  дома  у  Љолокольникова,   отец  и  мать  которого  гостили  у
родственников в ‹юберцах,  собирались ‚ерины знакомые отметить день рождениЯ
бывшего ее соученика по никольской школе ‹ешеньки ’урчкова.
     - Ќе знаю,  -  сказала ‚ера. - Џодумаем. Ќет, мы, наверное, не успеем с
Ќиной вернутьсЯ.
     - € Ќина не вернетсЯ? - озаботилсЯ Љолокольников.
     - …е, что ль, сейчас ждешь? - улыбнулась ‚ера.
     - Ќу  ладно,  -  быстро  сказал Љолокольников,  -  кружку-то  мне  надо
отвезти.
     - Ђ говоришь - любовь! - крикнула ему вдогонку ‚ера.
     - ЉлЯнусь  тебе  -   любовь!   -   подтвердил  громко  и   торжественно
Љолокольников.
     - ‚асЯ никогда не врет,  -  сказала ’ворожиха,  -  Я  его еще вот таким
мальчиком помню...
     - Џомолчи. Ђ когда электричка придет, садись в другой вагон. ЏонЯла?
     ’ворожиха, вздохнув, отодвинулась и драгоценный мешок притЯнула к себе.
     - ‘лушай,  ‚ер,  приходите,  а?  -  Љолокольников стоЯл уже напротив, у
вокзальной двери и просил ‚еру всерьез.
     - Ќе успеем мы вернутьсЯ, ‚ась. …ще подарок надо искать, мороки-то...
     - ‚ы без подарков! Ќа кой черт ему подарки!
     - Љак же без подарков-то! - сказала ‚ера. - ЌельзЯ.
     "Ќу,  если  без  подарка,  -  подумала  она,  -  тогда,  может,  еще  и
заглЯнем..." ’ут и Явилась ‚ерина подруга Ќина ‚ласова,  голову не повернув,
прошагала к  вокзальной двери,  никого не  замечаЯ,  но  так,  чтобы все  ее
заметили, прошагала летЯщей деловой походкой, рожденной любовью к полонезу и
джайву, - года три Ќина всерьез занималась в районной студии бального танца.
Ѓыла она,  как всегда,  красиваЯ,  тонкаЯ,  с чуть полными икрами -  они ее,
впрочем, не портили, хотЯ и мешали носить высокие сапоги.
     Њинуты  через  две  она  уже  подходила  к  ‚ере,   молча  шел  за  ней
Љолокольников, вел за собой велосипед, как ковбой присмиревшего мустанга.
     - ‘овесть у тебЯ есть? - спросила ‚ера.
     - Ђ что? - удивилась Ќина.
     - Ќа какую электричку мы договорились?
     - Ђ разве не на эту?
     - Њожет, на вечернюю?
     - Ќет, правда? Ќе на эту? Ќу, извини. Ќу, не сердись.
     - Џридете сегоднЯ?  -  спросил Љолокольников. - Ќина Ћлеговна, Я на вас
очень надеюсь.
     - ‚рЯд ли мы придем, - сказала ‚ера.
     - Ђ что, у вас ко мне особый интерес? - спросила Ќина.
     - Ќу, так... - смутилсЯ Љолокольников.
     - “ тебЯ вроде на ‘иликатной интерес есть, а?
     - ‚ общем - как хотите, - нахмурилсЯ Љолокольников и оседлал велосипед.
     - “  тебЯ,  говорЯт,  скоро там дети поЯвЯтсЯ,  -  сказала ему вдогонку
Ќина,  сказала громко и внЯтно,  чтобы ее слова разобрали и Љолокольников, и
притихшаЯ ’ворожиха.
     ‚о  времЯ  разговора с  Љолокольниковым Ќина  стоЯла не  просто так,  а
принЯв  позу,  приобретенную все  в  той  же  студии  бального  танца:  ноги
чуть-чуть расставив,  проЯвив крепкое бедро,  -  а  худое Ќинино лицо с чуть
широким книзу носом,  но  все  же  не  утиным,  выражениЯ своего не  менЯло,
застыло как  бы,  в  глазах Ќининых чувств никаких не  проЯвлЯлось,  лишь ее
длинные синие ресницы поднимались иногда, чтобы выказать удивление. ѓоворила
Ќина сейчас непривычно длЯ местных жителей старательно,  четко,  с идеальным
московским  произношением.   „а  и   во  всем  ее  облике,   отполированном,
обточенном, было нечто не здешнее, не никольское.
     - ‚ечно ты менЯ подводишь, - сказала ‚ера.
     ‘ерым  пЯтном  на  сверкающей стальной дороге  в  дальней  серпуховской
стороне  возникла наконец электричка,  разрослась,  распухла,  отодвинула от
краЯ платформы суетливых людей и уж затем остановилась на минуту, распахнула
перед Ќиной и ‚ерой тугие двери.


        3

     Ќа  станции  –арицыно,   знаменитой  своей  крышей  и  четырехгранными,
крашенными в белое фонарЯми каренинских времен,  дверь распахнулась снова, и
никольские  подруги  были  вынуждены  выпрыгивать  на  перрон,  спасаЯсь  от
контролеров.  Љонтролеры бежать за ними не собирались, только слова какие-то
укоризненные говорили.  ‚ера с  Ќиной остановились,  ‚ера молчала,  а Ќина -
высказывалась и  показывала службистам Язык,  а  потом  и  пальцем повертела
возле  виска.  “ходЯщей  электричке  и  контролерам  она  помахала  изЯщной,
наманикюренной ручкой,  но те-то уехали в  Њоскву,  а  они вдвоем остались в
–арицыне.
     - ЋпЯть из-за тебЯ, - сказала ‚ера.
     - Ћтчего ж из-за менЯ?
     - ‘мотреть надо было, а не этому старику глазки строить.
     - ‘разу вдруг и старику!
     „ействительно,  было дело,  без всЯкой корысти и  перспектив,  а просто
так,  из уважениЯ к себе и чтоб в дороге было не скучно,  быстрыми взглЯдами
Ќина ответила на  нескрываемый к  ней  интерес сидевшего напротив лысоватого
джентльмена с московской, видимо, пропиской. „жентльмен был и вправду стар и
нехорош, с рыхлым, бабьим лицом, и Ќине он не понравилсЯ, хотЯ она и оценила
его манеры и ладно сшитый костюм.  Ќо теперь, после ‚ериного замечаниЯ, Ќина
обиделась  за  "своего"  старика  и  готова  была  защищать  его.  ЏоЯвление
контролеров она действительно просмотрела, как, впрочем, просмотрела и ‚ера,
и  перебегать в соседний вагон было уже поздно.  Љонтролеры попались плохие,
предпенсионного возраста,  обаЯние  юности  не  произвело  на  них  никакого
впечатлениЯ.
     €  это был редкий случай,  потому что обычно контролеры отпускали их  с
миром или же позволЯли убежать,  а  чаще просто делали вид,  что не заметили
двух смазливых "студенток".  Ѓилетов Ќина и  ‚ера не брали никогда,  как они
считали,  из  принципа,  а  вовсе не  из  желаниЯ обворовать государство.  ‚
детстве привыкли экономить на мороженое -  впрочем,  и сейчас отдавать рубль
шесть копеек за билет в два конца было бы досадно.
     - ”у-ты, жарко, - сказала ‚ера.
     - ‘купнемсЯ, что ли?
     ‚  –арицыне они  полагали выйти на  обратной дороге,  сунули на  всЯкий
случай в  сумки  купальники,  но  теперь до  того  расплавила,  разморила их
утреннЯЯ   жара,   что   оставалось   только   поблагодарить  контролеров  и
вытоптанными  в   короткой,   словно  бы   подстриженной,   траве  дорожками
отправитьсЯ к прудам.
     Ѓерег,  пологий,  узкий, спускалсЯ от полотна железной дороги к темной,
взбаламученной воде и, как Ялтинский плЯж, был усыпан коричневыми ленивыми и
энергичными людьми.  ђаздевалок здесь так и  не поставили,  и  теперь Ќине и
‚ере надо было искать не общипанные пока кусты.
     - Џригнись,  пригнись же,  дурочка, - зашептала испуганно Ќина, - вот с
этой стороны ветки жидкие, вон те сейчас на нас обернутсЯ!..
     - „а пусть смотрЯт,  что они, баб, что ли, не видели? - сказала ‚ера. -
Ђ мне с ними на собраниЯх не сидеть.
     - ’ы  уж готова,  ловкаЯ какаЯ,  а  Я  в  этом своем Японском застрЯла,
прикрой менЯ, а?
     - „авай быстрее.  -  засмеЯлась ‚ера и легонько,  но со звуком шлепнула
подругу по голой спине.
     - ‚от глупаЯ,  что ты делаешь? - затараторила Ќина, пригнулась, сжалась
всЯ, платье, как рыцарский щит, прижала к себе.
     —ерез минуту Ќина королевой плЯжа в Японском купальнике,  приобретенном
по случаю, пусть и с переплатой, по царицынской мЯгкой траве, как на помосте
показа мод,  двигалась к пруду, а потом и в нагретой воде, чуть разбрызгиваЯ
ее босыми ногами,  продолжала свой путь вдоль берега, романтическаЯ неземнаЯ
особа,  бегущаЯ по волнам,  ноги ее ступали неспешно и с грацией,  худенькие
плечи были развернуты,  а  голова на трепетной шее откинута назад.  ‚ера шла
шагах в  пЯти позади подруги,  не  отставала,  но и  не спешила,  к  Ќининой
бальной   походке   она   привыкла,   относилась   к   ней   с   иронией   и
снисходительностью взрослого  человека,  приученного житейскими  заботами  к
практической простоте во всем,  но в то же времЯ и завидовала Ќине,  и, сама
того не желаЯ, подражала. € сейчас она шла и смотрела на подругу, знала, что
в воду они полезут не сразу, а пройдутсЯ еще по берегу - и других посмотрЯт,
и себЯ покажут.
     •ождениЯ по царицынскому берегу подругам нравились,  зрителей в  жаркие
дни набиралось много,  и  все они видели двух ловких,  красивых девиц,  и не
каких-то никольских провинциальных растерЯх,  а московских,  чуть надменных"
умеющих вести себЯ с достоинством,  готовых в случае нужды пресечь ухмылки и
приставаниЯ.  ‚прочем,  даже если и  слышали они  лошадиные восторги в  свой
адрес или  грубые предложениЯ познакомитьсЯ,  в  ответ слов  не  тратили,  а
выразительными движениЯми губ и  бровей давали понЯть,  что они выше плЯжной
пошлости.  Џро себЯ при этом отмечали не без удовольствиЯ: "„ураки, конечно,
грубиЯны, а нас заметили, вкус имеют, значит, не конченые люди".
     Ќо сегоднЯ ‚ера не намеревалась тратить много времени на купание, о чем
сказала подруге и,  не выслушав ее возражений,  пошла в воду. Ќа зиму воду в
пруду спускали,  а  теперь заполнили Яму не  до  краев -  к  глубокому месту
пришлось шагать долго.  ‚ода была темнаЯ,  теплаЯ,  пахла водорослЯми.  ‚ера
поплыла осторожно,  чтобы не  замочить лицо и  волосы,  по-лЯгушачьи,  будто
по-иному не умела, старалась не делать брызг.
     - Ќинка! Ќу чего ты там жаришьсЯ?
     —ерез  минуту Ќина  уже  плыла рЯдом,  и  удивительные синие ресницы ее
изображали недоумение.
     - —его ты вдруг сорвалась? Ќу, не брызгай, не брызгай!
     - џ и не брызгаю, отстань, плавай от менЯ подальше.
     - Ќет, обЯзательно надо спешить.
     - ‘пешить, спешить! ’ы хоть чувствуешь, как здесь здорово!
     - ‡дорово,  ‚ерк,  здорово! ‚ода прелесть какаЯ, Я помолодела на десЯть
лет!
     - Ђ не на пЯтнадцать?
     - ‚ерочка, а вот почему, когда Я плаваю, Я думать ни о чем не могу?
     - Ћтстань ты со своими глупостЯми. € не фыркай!
     - „авай останемсЯ, а? Ќе поедем в Њоскву? Ђ?
     Џлавали подруги не  напрЯгаЯсь,  на  одном месте,  недалеко от  берега,
лицом к  нему,  так,  чтобы все происходившее на земле заметить и  в случае,
если бы кто-нибудь заинтересовалсЯ их вещами,  успеть выскочить из воды.  Џо
правде сказать, надо было им разделитьсЯ и купатьсЯ по очереди, но нынче они
приглЯдели пожилую семейную пару,  вызывавшую доверие, и попросили последить
за их платьЯми,  туфлЯми и сумочками. ЉакаЯ была вода, жизнь делала сносной.
"‘частливчики, - думала ‚ера, - рождаютсЯ и живут у морЯ, вот скоплю денег и
в  августе вырвусь на  юг,  в  Љрым или под ‘очи,  завтра же сЯду за плЯжные
платьЯ и  сарафаны,  чтобы  в  сверкающем,  безалаберном краю  Ќикольское не
опозорить". Ќо тут ‚ера вспомнила о матери.
     - ‚ылезай. Џоехали. ‘овесть надо знать.
     ‚ электричке они сидели молча и были сердиты, а жара плавила вагон.
     - ’аким манером только к вечеру и доедем, - сказала ‚ера.
     - —то ты на менЯ шипишь, что ты злишьсЯ?
     - Ќичего,  -  сказала ‚ера резко. Џотом смилостивилась: - ќто Я на себЯ
злюсь. Џо одной причине.
     “же узкаЯ и  тихаЯ Њосква-река осталась позади,  и  пролетели гремЯщие,
забитые составами пути люблинской сортировочной горки,  и  Явились под  окна
белые  и  желтые дома  ’екстильщиков,  и  раскаленнаЯ,  с  пеклом коричневых
корпусов "‘ерпа и  молота",  вставших у железной дороги,  принЯла электричку
‡астава €льича.
     - ‚ремени-то не так уж много,  -  сказала Ќина,  но уже миролюбиво, - а
там,  на  плЯже,  один  парень,  студент,  рыжеватый  такой,  развитой,  как
культурист...
     - Ќу и что парень?
     - Ћчень недурной парень,  моск