Њакс ‚ебер. Ќаука как призвание и профессиЯ

Ћцените этот текст:
Њакс ‚ебер. Ќаука как призвание и профессиЯ

---------------------------------------------------------------
     Џеревод: Ђ.”. ”илиппов, Џ.Џ. ѓайденко
     Њакс  ‚ебер. €збранные произведениЯ. -- Њ.: Џрогресс, 1990, ‘.707-735
     ‘канирование: …вгений Џитолин.
     Љорректура: €льЯ Ѓыков. http://www.geocities.com/bykov2000
---------------------------------------------------------------

ЌЂ“ЉЂ ЉЂЉ Џђ€‡‚ЂЌ€… € ЏђЋ”…‘‘€џ (1)

     ‚  настоЯщее  времЯ  отношение  к  научному производству как  профессии
обусловлено  прежде   всего   тем,  что  наука   вступила  в   такую  стадию
специализации, какой  не  знали  прежде, и что  это положение  сохранитсЯ  и
впредь.  Ќе только внешне,  но и внутренне  дело  обстоит таким. образом, что
отдельный  индивид может создать в области науки что-либо завершенное только
при  условии  строжайшей   специализации.  ‚сЯкий  раз,  когда  исследование
вторгаетсЯ в соседнюю область, как это  порой у  нас бывает --  у социологов
такое  вторжение  происходит  постоЯнно,  притом  по  необходимости,   --  у
исследователЯ возникает смиренное сознание, что его работа может  разве  что
предложить  специалисту полезные постановки вопроса,  которые  тому  при его
специальной точке зрениЯ не так легко придут на ум, но  что его  собственное
исследование  неизбежно должно  оставатьсЯ  в высшей  степени несовершенным.
’олько  благодарЯ строгой специализации человеку, работающему в науке, может
быть, один-единственный раз в жизни  дано  ощутить во всей  полноте, что вот
ему удалось нечто такое, что останетсЯ надолго. „ействительно, завершеннаЯ и
дельнаЯ работа  -- в наши дни всегда  специальнаЯ  работа. € поэтому кто  не
способен  однажды надеть  себе,  так  сказать, шоры на глаза  и проникнутьсЯ
мыслью, что всЯ его судьба  зависит от  того, правильно ли он делает это вот
предположение в этом месте рукописи, тот пусть не касаетсЯ науки. Ћн никогда
не  испытает того, что  называют увлечением наукой.  Ѓез  странного упоениЯ,
вызывающего  улыбку  у   всЯкого  постороннего   человека,  без   страсти  и
убежденности в том, что "должны были пройти тысЯчелетиЯ, прежде чем поЯвилсЯ
ты, и другие тысЯчелетиЯ молчаливо ждут", удастсЯ ли  тебе твоЯ  догадка, --
без  этого человек  не  имеет  призваниЯ  к  науке,  и  пусть  он занимаетсЯ
чем-нибудь  другим. €бо  длЯ  человека не имеет  никакой цены  то, что он не
может делать со страстью.
     Ћднако даже при наличии  страсти, какой бы глубокой и подлинной  она ни
была, еще  долго можно  не получать  результатов.  Џравда,  страсть ЯвлЯетсЯ
предварительным  условием  самого  главного  -- "вдохновениЯ". ‘егоднЯ среди
молодежи очень распространено  представление, что  наука стала чем-то  вроде
арифметической задачи,  что  она  создаетсЯ  в  лабораториЯх  или  с помощью
статистических  картотек одним только холодным рассудком, а не всей "душой",
так  же как  "на  фабрике".  Џри этом  прежде  всего  следует заметить,  что
рассуждающие  подобным  образом по большей  части  не  знают  ни  того,  что
происходит  на фабрике,  ни того, что  делают в лаборатории. €  там и  здесь
человеку  нужна идеЯ, и притом идеЯ вернаЯ, и только благодарЯ этому условию
он сможет  сделать нечто полноценное. Ќо ведь ничего не приходит в голову по
желанию. Ћдним холодным  расчетом ничего не достигнешь. Љонечно, расчет тоже
составлЯет  необходимое   предварительное  условие.  ’ак,  например,  каждый
социолог должен быть готов  к тому, что  ему  и на старости лет, может быть,
придетсЯ месЯцами перебирать в голове  десЯтки тысЯч совершенно  тривиальных
арифметических задач.  Џопытка  же  полностью переложить  решение задачи  на
механическую подсобную  силу  не проходит  безнаказанно:  конечный результат
часто  оказываетсЯ  мизерным. Ќо если у  исследователЯ не  возникает  вполне
определенных  идей  о  направлении его  расчетов,  а  во времЯ расчетов -- о
значении  отдельных результатов, то  не  получитсЯ  даже  и этого  мизерного
итога. €деЯ подготавливаетсЯ только на основе упорного труда. ђазумеетсЯ, не
всегда. €деЯ дилетанта с научной точки зрениЯ может иметь точно такое же или
даже  большее  значение,  чем открытие специалиста. Љак  раз  дилетантам  мы
обЯзаны многими  нашими  лучшими  постановками проблем и многими познаниЯми.
„илетант  отличаетсЯ от специалиста, как сказал ѓельмгольц о ђоберте Њайере,
только  тем,  что ему не хватает надежности рабочего  метода, и  поэтому  он
большей частью не в состоЯнии проверить значение внезапно возникшей догадки,
оценить ее и  провести в  жизнь.  ‚незапнаЯ догадка не  заменЯет  труда. € с
другой стороны,  труд  не  может заменить или  принудительно вызвать к жизни
такую  догадку,  так же  как этого  не  может  сделать страсть.  ’олько  оба
указанных момента  -- и именно  оба  вместе -- ведут  за собой  догадку.  Ќо
догадка поЯвлЯетсЯ тогда, когда это угодно ей, а не когда это угодно нам.  €
в  самом деле, лучшие идеи, как показывает €еринг,  приходЯт  на  ум,  когда
раскуриваешь  сигару  на диване,  или -- как с  естественнонаучной точностью
рассказывает о себе  ѓельмгольц  --  во  времЯ  прогулки  по  улице,  слегка
поднимающейсЯ в  гору,  или в какой-либо  другой  подобной ситуации, но,  во
всЯком случае, тогда, корда их не ждешь, а не во времЯ размышлений и поисков
за письменным столом. Ќо конечно же, догадки не пришли бы в  голову, если бы
этому не предшествовали  именно размышлениЯ за письменным столом и страстное
вопрошание.
     Ќаучный  работник  должен  примиритьсЯ  также  с  тем  риском,  которым
сопровождаетсЯ всЯкаЯ  научнаЯ  работа: придет "вдохновение"  или не придет?
Њожно быть превосходным работником и ни разу не сделать собственного важного
открытиЯ. Ћднако  было  бы  заблуждением  полагать, что только в науке  дело
обстоит подобным образом,  и что, например, в конторе  все происходит иначе,
чем в лаборатории. Љоммерсанту  или крупному промышленнику без "коммерческой
фантазии",  то  есть без выдумки  -- гениальной  выдумки,  --  лучше было бы
оставатьсЯ приказчиком или  техническим чиновником;  он  никогда не  создаст
организационных нововведений. ‚дохновение отнюдь  не играет в науке, как это
представлЯет себе ученое чванство,  большей  роли, чем в практической жизни,
где  действует современный предприниматель. € с другой стороны, -- чего тоже
часто не признают -- оно играет здесь  не меньшую роль, чем в искусстве. ќто
ведь  сугубо  детское представление, что  математик приходит  к  какому-либо
научно  ценному результату,  работаЯ  за письменным столом с помощью линейки
или  других   механических   средств:   математическаЯ   фантазиЯ,  например
‚ейерштрасса,  по  смыслу  и результату,  конечно, совсем инаЯ, чем фантазиЯ
художника, то есть качественно от нее отличаетсЯ, но психологический процесс
здесь  один  и  тот  же.  Ћбоих  отличает  упоение (в  смысле  платоновского
"экстаза") и "вдохновение".
     …сть ли  у  кого-то научное  вдохновение, --  зависит от скрытых от нас
судеб, а кроме того, от  "дара". ќта несомненнаЯ истина сыграла не последнюю
роль  в  возникновении именно  у  молодежи  -- что вполне  понЯтно  -- очень
популЯрной  установки служить  некоторым идолам;  их  культ,  как  мы видим,
широко  практикуетсЯ  сегоднЯ на всех  перекрестках и во  всех журналах. ќти
идолы  --  "личность"  и  "переживание".  Ћни  тесно  свЯзаны:  господствует
представление, что последнее создает первую  и составлЯет ее принадлежность.
‹юди мучительно заставлЯют себЯ "переживать", ибо " переживание" неотъемлемо
от образа жизни, подобающего  личности, а  в случае неудачи нужно по крайней
мере делать вид, что у тебЯ есть этот небесный дар. ђаньше такое переживание
называлось "чувством"  (sensation). „а и  о том, что такое "личность", тогда
имели, Я полагаю, точное представление [...].
     "‹ичностью" в научной сфере ЯвлЯетсЯ только тот, кто служит лишь одному
делу. € это касаетсЯ не только области науки. Њы не знаем ни одного большого
художника, который делал бы что-либо другое, кроме как служил делу, и только
ему.  ‚едь  даже личности  такого  ранга,  как ѓете,  если  говорить  о  его
искусстве, нанесло  ущерб  то обстоЯтельство,  что он  посмел  превратить  в
творение искусства свою "жизнь". Џусть даже последнее утверждение  покажетсЯ
сомнительным --  во  всЯком  случае,  нужно быть ѓете,  чтобы позволить себе
подобное, и каждый  по крайней мере согласитсЯ, что даже и такому художнику,
как ѓете, рождающемусЯ раз в тысЯчелетие, приходилось за это расплачиватьсЯ.
’очно  так же обстоит дело в политике.  Ћднако  сегоднЯ мы не будем об  этом
говорить. Ќо в науке совершенно определенно не ЯвлЯетсЯ "личностью" тот, кто
сам  выходит на  сцену как импресарио  того дела, которому он  должен был бы
посвЯтить себЯ, кто  хочет узаконить себЯ через "переживание"  и спрашивает:
как  доказать, что  Я не только специалист,  как показать, что Я -- по форме
или  по существу -- говорю  такое,  чего еще никто не сказал так, как  Я, --
Явление, ставшее  сегоднЯ массовым, делающее все ничтожно  мелким, унижающее
того,  кто задает подобный вопрос, не будучи  в силах  поднЯтьсЯ до высоты и
достоинства  дела,  которому  он должен  был  бы  служить  и,  значит,  быть
преданным только своей задаче. ’ак что и здесь нет отличиЯ от художника.
     Ћднако  хотЯ предварительные  условиЯ  нашей  работы характерны  и  длЯ
искусства, судьба  ее глубоко отлична от  судьбы художественного творчества.
ЌаучнаЯ работа вплетена в движение прогресса.  Ќапротив, в области искусства
в  этом  смысле  не  существует  никакого  прогресса.  Ќеверно  думать,  что
произведение  искусства какой-либо  эпохи,  разработавшее новые  технические
средства  или,  например,  законы перспективы, благодарЯ этому  стоит выше в
чисто  художественном  отношении,  чем  произведение   искусства,  абсолютно
лишенное всех  перечисленных средств и законов, если только оно было создано
в соответствии с материалом и формой, то есть если его предмет был выбран  и
оформлен  по всем правилам  искусства  без  применениЯ  позднее  поЯвившихсЯ
средств и условий.  ‘овершенное  произведение  искусства  никогда  не  будет
превзойдено и  никогда не  устареет; отдельный  индивид лично длЯ себЯ может
по-разному оценивать  его  значение, но никто никогда не  сможет  сказать  о
художественно   совершенном  произведении,   что   его   "превзошло"  другое
произведение, в равной степени совершенное.
     Ќапротив,  каждый из  нас  знает,  что сделанное  им  в  области  науки
устареет через  10,  20.  40 лет. ’акова  судьба,  более  того,  таков смысл
научной работы, которому она подчинена  и  которому служит,  и это  как  раз
составлЯет ее специфическое отличие от  всех  остальных элементов  культуры;
всЯкое  совершенное исполнение замысла в науке означает новые "вопросы", оно
по  своему  существу желает  быть  превзойденным.  ‘ этим  должен  смиритьсЯ
каждый,  кто  хочет  служить  науке.  Ќаучные работы  могут,  конечно, долго
сохранЯть  свое  значение,  доставлЯЯ "наслаждение"  своими  художественными
качествами  или  оставаЯсь  средством  обучениЯ  научной  работе.   Ќо  быть
превзойденными в научном отношении -- не только наша общаЯ судьба, но и наша
общаЯ  цель. Њы не можем работать, не питаЯ надежды на то, что другие пойдут
дальше нас. ‚ принципе этот прогресс уходит в бесконечность.
     € тем самым мы  приходим к проблеме смысла науки. €бо отнюдь само собой
не разумеетсЯ,  что  нечто, подчиненное  такого  рода  закону, само по  себе
осмысленно  и разумно. ‡ачем наука  занимаетсЯ тем,  что  в действительности
никогда не кончаетсЯ и  не может  закончитьсЯ? Џрежде всего возникает ответ:
ради чисто практических, в более широком смысле слова --  технических целей,
чтобы  ориентировать  наше  практическое  действие  в  соответствии  с  теми
ожиданиЯми, которые  подсказывает нам  научный  опыт. •орошо. Ќо  это  имеет
какой-то смысл  только длЯ  практика. Ђ какова же  внутреннЯЯ позициЯ самого
человека науки  по отношению к  своей профессии, если  он  вообще  стремитсЯ
стать  ученым? Ћн утверждает, что заниматьсЯ наукой  "ради нее самой",  а не
только  ради  тех  практических  и  технических  достижений,  которые  могут
улучшить питание, одежду,  освещение,  управление.  Ќо  что  же  осмысленное
надеетсЯ   осуществить    ученый   своими    творениЯми,   которым   заранее
предопределено устареть, какой, следовательно, смысл усматривает  он  в том,
чтобы  включитьсЯ  в  это  специализированное  и  уходЯщее  в  бесконечность
производство? „лЯ ответа на данный вопрос надо принЯть во внимание несколько
общих соображений.
     Ќаучный  прогресс  ЯвлЯетсЯ  частью,  и притом  важнейшей частью,  того
процесса  интеллектуализации,  который  происходит   с  нами  на  протЯжении
тысЯчелетий  и по  отношению к  которому в  настоЯщее времЯ  обычно занимают
крайне негативную позицию.
     Џрежде всего  уЯсним себе, что же, собственно, практически означает эта
интеллектуалистическаЯ рационализациЯ, осуществлЯющаЯсЯ посредством  науки и
научной техники. Ћзначает ли она, что сегоднЯ каждый из нас, сидЯщих здесь в
зале, лучше знает жизненные условиЯ  своего  существованиЯ, чем какой-нибудь
индеец или готтентот?  …два ли. ’от из нас, кто едет  в трамвае,  если он не
физик  по  профессии,  не имеет  понЯтиЯ  о  том, как трамвай  приводитсЯ  в
движение.  …му  и  не нужно  этого  знать.  „остаточно того,  что  он  может
"рассчитывать" на определенное "поведение" трамваЯ,  в соответствии с чем он
ориентирует  свое поведение, но как привести трамвай в движение --  этого он
не знает. „икарь несравненно лучше знает свои орудиЯ. •отЯ мы тратим деньги,
держу  пари, что даже из присутствующих в зале коллег каждый из специалистов
по  политической  экономии, если  таковые  здесь  есть, вероЯтно,  по-своему
ответит  на  вопрос: как получаетсЯ, что  за деньги можно что-нибудь купить?
„икарь  знает, каким образом он  обеспечивает себе  ежедневное пропитание  и
какие  институты оказывают ему при  этом услугу. ‘ледовательно, возрастающаЯ
интеллектуализациЯ и  рационализациЯ  не означают роста  знаний о  жизненных
условиЯх, в каких приходитсЯ  существовать. Ћна  означает  нечто иное:  люди
знают или верЯт  в то,  что стоит только  захотеть, и  в любое времЯ все это
можно узнать; что, следовательно, принципиально нет никаких таинственных, не
поддающихсЯ учету сил, которые здесь действуют, что, напротив,  всеми вещами
в принципе можно  овладеть путем расчета. Џоследнее в свою очередь означает,
что мир расколдован. Ѓольше не нужно прибегать к магическим средствам, чтобы
склонить на свою сторону или подчинить себе духов, как это делал дикарь, длЯ
которого  существовали  подобные  таинственные  силы. ’еперь все  делаетсЯ с
помощью технических средств и расчета. ‚от это и есть интеллектуализациЯ.
     Ќо процесс расколдовываниЯ, происходЯщий в западной  культуре в течение
тысЯчелетий, и вообще "прогресс", в котором принимает  участие и  наука -- в
качестве звена и движущей  силы, -- имеют ли они смысл, выходЯщий за пределы
чисто   практической   и   технической   сферы?   Џодобные   вопросы   самым
принципиальным образом поставлены в произведениЯх ‹ьва ’олстого. Ћн пришел к
ним  очень  своеобразным путем. …го  размышлениЯ все более сосредоточивались
вокруг вопроса,  имеет ли смерть  какой-либо  смысл или не имеет. Ћтвет ‹ьва
’олстого таков:  длЯ культурного человека -- "нет".  € именно потому  "нет",
что   жизнь  отдельного  человека,   жизнь   цивилизованнаЯ,  включеннаЯ   в
бесконечный "прогресс", по ее собственному внутреннему смыслу не может иметь
конца,  завершениЯ.  €бо  тот,  кто  включен  в движение  прогресса,  всегда
оказываетсЯ   перед  лицом  дальнейшего  прогресса.   “мирающий  человек  не
достигнет  вершины  --  эта  вершина  уходит  в  бесконечность.  Ђвраам  или
какой-нибудь крестьЯнин в прежние эпохи умирал "стар и пресытившись жизнью",
потому что был включен в органический круговорот жизни, потому что его жизнь
по самому ее смыслу и на закате его дней давала  ему то, что могла дать; длЯ
него не  оставалось загадок,  которые ему хотелось бы разрешить, и ему  было
уже довольно того, чего он достиг.
     Ќапротив,   человек  культуры,  включенный  в   цивилизацию,  постоЯнно
обогащающуюсЯ  идеЯми,  знанием,  проблемами, может "устать от жизни", но не
может пресытитьсЯ ею. €бо он улавливает лишь ничтожную часть того, что вновь
и  вновь  рождает  духовнаЯ  жизнь, притом  всегда  что-то  предварительное,
неокончательное, и поэтому длЯ  него смерть -- событие,  лишенное смысла.  Ђ
так как бессмысленна смерть, то бессмысленна и культурнаЯ жизнь как  таковаЯ
--  ведь   именно  она   своим  бессмысленным   "прогрессом"   обрекает   на
бессмысленность  и  самое  смерть.  ‚  поздних  романах  ’олстого эта  мысль
составлЯет основное настроение его творчества.
     Љак  тут быть?  …сть ли  у "прогресса" как  такового постижимый  смысл,
выходЯщий за пределы технической  сферы, так  чтобы служение прогрессу могло
стать  призванием,  действительно  имеющим  некоторый  смысл?  ’акой  вопрос
следует  поставить. Ћднако  он уже  будет  не  только вопросом  о  том,  что
означает наука как профессиЯ и призвание  (2) длЯ человека,  посвЯтившего ей
себЯ.   ќто   и  другой  вопрос:  каково   призвание  науки  в  жизни  всего
человечества? Љакова ее ценность?
     ‡десь противоположность  между  прежним  и современным пониманием науки
разительнаЯ.  ‚спомните  удивительный  образ,  приведенный Џлатоном в начале
седьмой книги "ѓосударства", -- образ людей, прикованных к пещере,  чьи лица
обращены к ее стене, а источник света находитсЯ позади них, так что  они  не
могут его видеть; поэтому они занЯты только тенЯми, отбрасываемыми на стену,
и пытаютсЯ объЯснить их смысл. Ќо вот одному из них удаетсЯ  освободитьсЯ от
цепей, он оборачиваетсЯ и  видит  солнце.  Ћслепленный, этот человек  ощупью
находит себе  путь и, заикаЯсь,  рассказывает о том,  что  видел. Ќо  другие
считают его  безумным. Ћднако постепенно он учитсЯ созерцать  свет, и теперь
его задача состоит в  том, чтобы спуститьсЯ  к людЯм в пещеру и вывести их к
свету.  ќтот человек -- философ,  а солнце -- истина  науки, котораЯ одна не
гонЯетсЯ за призраками и тенЯми, а стремитсЯ к истинному бытию.
     Љто сегоднЯ так относитсЯ к науке? ‘егоднЯ как раз у молодежи поЯвилось
скорее противоположное чувство,  а  именно что мыслительные построениЯ науки
представлЯют  собой  лишенное   реальности  царство  надуманных  абстракций,
пытающихсЯ своими  иссохшими пальцами ухватить  плоть и кровь действительной
жизни, но никогда  не достигающих этого. € напротив, здесь,  в жизни, в том,
что длЯ  Џлатона  было игрой теней на стенах  пещеры,  бьетсЯ пульс реальной
действительности,  все  остальное  лишь безжизненные,  отвлеченные  тени,  и
ничего больше.
     Љак совершилось такое  превращение?  ‘трастное воодушевление Џлатона  в
"ѓосударстве" объЯснЯетсЯ в конечном счете тем, что в его времЯ впервые  был
открыт  длЯ  сознаниЯ  смысл  одного из величайших  средств всЯкого научного
познаниЯ -- понЯтиЯ. ‚о всем своем значении оно было открыто  ‘ократом. € не
им одним. ‚ €ндии обнаруживаютсЯ начатки логики, похожие на ту логику, какаЯ
была у ЂристотелЯ. Ќо нигде нет осознаниЯ значениЯ этого открытиЯ, кроме как
в ѓреции. ‡десь, видимо, впервые в руках людей оказалось средство, с помощью
которого можно заключить человека в  логические тиски, откуда длЯ  него  нет
выхода, пока он не признает: или он ничего не знает,  или это -- именно  вот
это,  и  ничто  иное,  -- есть  истина, вечнаЯ,  непреходЯщаЯ  в отличие  от
действий  и  поступков  слепых  людей.  ќто  было  необычайное  переживание,
открывшеесЯ ученикам ‘ократа.  €з него,  казалось, вытекало следствие: стоит
только  найти  правильное   понЯтие   прекрасного,  доброго  или,  например,
храбрости,  души и тому подобного, как будет  постигнуто  также  их истинное
бытие. Ђ это опЯть-таки,  казалось, открывало  путь к тому,  чтобы научитьсЯ
самому и  научить других,  как человеку надлежит  поступать в  жизни, прежде
всего   в  качестве   гражданина  государства.  €бо  длЯ  греков,  мысливших
исключительно политически, от данного вопроса зависело все. ‡десь  и кроетсЯ
причина их занЯтий наукой.
     ђЯдом  с  этим  открытием  эллинского  духа   поЯвилсЯ  второй  великий
инструмент   научной  работы,  детище  эпохи  ‚озрождениЯ  --   рациональный
эксперимент как средство надежно контролируемого познаниЯ, без которого была
бы невозможна современнаЯ эмпирическаЯ наука. ќкспериментировали,  правда, и
раньше: в  области  физиологии  эксперимент существовал, например, в €ндии в
аскетической  технике  йогов; в  „ревней  ѓреции существовал  математический
эксперимент,  свЯзанный  с военной  техникой,  в  средние  века  эксперимент
применЯлсЯ в горном деле. Ќо возведение эксперимента  в принцип исследованиЯ
как  такового --  заслуга  ‚озрождениЯ. ‚еликими новаторами были  пионеры  в
области искусства: ‹еонардо да ‚инчи и другие, прежде всего экспериментаторы
в  музыке  XVI в. с их  разработкой темперации  клавиров. Ћт них эксперимент
перекочевал в науку, прежде всего благодарЯ ѓалилею, а в теорию -- благодарЯ
Ѓэкону;  затем его перенЯли отдельные точные  науки  в университетах …вропы,
прежде всего в €талии и Ќидерландах.
     —то же означала наука длЯ этих людей, живших на пороге  нового времени?
„лЯ художников-экспериментаторов  типа  ‹еонардо  да  ‚инчи  и  новаторов  в
области музыки она означала путь к истинному искусству, то есть прежде всего
путь к истинной  природе.  €скусство тем  самым возводилось  в  ранг  особой
науки, а художник в социальном отношении и по смыслу  своей  жизни -- в ранг
доктора. €менно такого рода честолюбие лежит в  основе,  например, "Љниги  о
живописи" ‹еонардо да ‚инчи.
     Ђ  сегоднЯ? "Ќаука  как  путь к  природе"  --  длЯ  молодежи это звучит
кощунством. Ќаоборот, необходимо  освобождение от научного интеллектуализма,
чтобы  вернутьсЯ к  собственной природе и  тем самым к природе вообще! Њожет
быть, как путь к искусству? ’акое предположение ниже всЯкой критики.
     Ќо  в эпоху возникновениЯ точного  естествознаниЯ от науки ожидали  еще
большего.  …сли  вы  вспомните  высказывание  ‘ваммердама:  "џ  докажу   вам
существование божественного провидениЯ, анатомируЯ вошь", то вы увидите, что
собственной  задачей  научной   деЯтельности,  находившейсЯ   под  косвенным
влиЯнием протестантизма  и  пуританства, считали открытие пути к  Ѓогу. ‚ то
времЯ  его больше  не находили у философов с их понЯтиЯми  и дедукциЯми; что
Ѓога невозможно найти на том пути, на котором его искало средневековье, -- в
этом была  убеждена всЯ пиетистскаЯ  теологиЯ того времени,  и прежде  всего
пенер. Ѓог сокрыт, его пути -- не наши пути, его мысли -- не наши мысли. Ќо
в точных естественных  науках, где  творениЯ  Ѓога физически  осЯзаемы, были
надежды напасть на след его намерений относительно мира.
     Ђ сегоднЯ? Љто сегоднЯ, кроме некоторых "взрослых" детей, которых можно
встретить как  раз  среди естествоиспытателей,  еще верит в то,  что  знание
астрономии, биологии,  физики или химии может  -- хоть в малейшей степени --
объЯснить нам смысл мира или хотЯ бы указать, на каком пути можно напасть на
след этого "смысла", если он существует? …сли наука что и может сделать, так
это скорее убить веру в то, будто вообще существует нечто такое, как "смысл"
мира! € уж тем более нелепо рассматривать ее, эту особенно чуждую Ѓогу силу,
как путь "к Ѓогу". Ђ что  она именно такова -- в этом сегоднЯ в глубине души
не сомневаетсЯ  никто,  признаетсЯ он  себе в  том  или  нет. €збавление  от
рационализма  и  интеллектуализма науки  есть основнаЯ  предпосылка  жизни в
единстве с  божественным -- такой или тождественный ему по смыслу тезис стал
основным  лозунгом  нашей  религиозно настроенной  или  стремЯщейсЯ  обрести
религиозное  переживание   молодежи.  €   не  только  религиозное,   а  даже
переживание  вообще. Ћднако здесь  избираетсЯ странный  путь:  единственное,
чего  до  сих  пор  не коснулсЯ интеллектуализм,  а  именно  иррациональное,
пытаютсЯ  довести  до сознаниЯ и  рассмотреть в  лупу.  ‚едь именно к  этому
практически    приходит    современнаЯ    интеллектуалистическаЯ   романтика
иррационального. ’акой путь освобождениЯ  от интеллектуализма  дает  как раз
противоположное тому, что надеЯлись найти  на нем  те, кто  на него вступил.
Ќаконец, тот факт,  что науку, то есть основанную  на ней технику  овладениЯ
жизнью, с наивным  оптимизмом  приветствовали  как  путь к счастью,  Я  могу
оставить в стороне после  уничтожающей  критики Ќицше  по  адресу "последних
людей,  которые  изобрели  счастье".  Љто  верит  в  это,  кроме   некоторых
"взрослых" детей на кафедрах или в редакторских кабинетах? (3)
     ‚ чем же состоит смысл науки как профессии теперь, когда рассеЯлись все
прежние  иллюзии, благодарЯ  которым  наука выступала как "путь  к истинному
бытию", "путь к истинному  искусству", "путь  к истинной  природе", "путь  к
истинному Ѓогу",  "путь к истинному счастью"? ‘амый  простой  ответ на  этот
вопрос дал ’олстой: она лишена смысла, потому что не дает никакого ответа на
единственно важные  длЯ нас  вопросы: "—то нам делать?", "Љак нам  жить?". Ђ
тот факт,  что она не  дает ответа на данные вопросы,  совершенно неоспорим.
Џроблема лишь в том, в каком  смысле  она не  дает "никакого" ответа.  Њожет
быть, вместо этого она  в состоЯнии дать кое-что тому, кто  правильно ставит
вопрос?
     ‘егоднЯ часто говорЯт о "беспредпосылочной" науке.  ‘уществует ли такаЯ
наука?  ‚се  зависит от того, что под этим  понимают. ‚сЯкой  научной работе
всегда предпосылаетсЯ  определеннаЯ  значимость правил логики и  методики --
этих  всеобщих  основ  нашей  ориентации  в  мире.  —то  касаетсЯ  указанных
предпосылок, то они, по  крайней мере,  с  точки зрениЯ  нашего специального
вопроса,  наименее проблематичны.  Ќо  существует  и  еще  одна предпосылка:
важность результатов научной работы, их научнаЯ ценность. Ћчевидно, здесь-то
и коренЯтсЯ все наши  проблемы. €бо эта предпосылка  сама уже  не  доказуема
средствами  науки. Њожно только указать  на ее конечный смысл, который затем
или отклонЯют, или принимают в зависимости от собственной конечной жизненной
установки.
     ђазличной ЯвлЯетсЯ, далее, свЯзь научной работы с ее предпосылками: она
зависит от структуры  науки. …стественные  науки,  например  физика,  химиЯ,
астрономиЯ,  считают само собой разумеющимсЯ,  что высшие законы космических
Явлений,  конструируемые  наукой,  стоЯт того,  чтобы их  знать.  Ќе  только
потому, что с помощью такого знаниЯ можно достигнуть технических успехов, но
и  "ради него  самого",  если наука есть "призвание".  ‘ама эта  предпосылка
недоказуема. € точно  так же  недоказуемо,  достоин  ли  существованиЯ  мир,
который описывают естественные науки, имеет  ли  он  какой-нибудь "смысл"  и
есть ли смысл существовать в таком мире. Ћб этом вопрос не ставитсЯ.
     €ли  возьмите  такое  высокоразвитое  в научном  отношении практическое
искусство,  как современнаЯ  медицина.  ‚сеобщаЯ  "предпосылка"  медицинской
деЯтельности,  если  ее  выразить  тривиально,  состоит в  утверждении,  что
необходимо  сохранЯть  жизнь  просто как таковую и по возможности  уменьшать
страданиЯ  просто  как  таковые.  Ђ сама  эта  задача проблематична.  ‘воими
средствами медик  поддерживает смертельно больного,  даже  если  тот умолЯет
избавить  его  от  жизни,  даже если  его родственники,  длЯ  которых  жизнь
больного утратила ценность, которые хотЯт избавить его от страданий, которым
не хватает средств длЯ поддержаниЯ его жизни, утратившей свою ценность (речь
может  идти о каком-нибудь жалком помешанном), желают и должны желать смерти
такого  больного, признаютсЯ они в этом или нет. ’олько предпосылки медицины
и уголовный кодекс мешают  врачу  отказатьсЯ  поддерживать жизнь  смертельно
больного. џвлЯетсЯ ли жизнь ценной  и когда? Ћб этом медицина не спрашивает.
‚се естественные науки  дают нам ответ на вопрос, что мы должны делать, если
мы хотим технически овладеть жизнью. Ќо хотим ли мы этого и должны ли мы это
делать  и  имеет  ли  это в конечном  счете какой-нибудь  смысл  -- подобные
вопросы  они  оставлЯют совершенно нерешенными  или принимают  их в качестве
предпосылки длЯ своих целей.
     €ли возьмите такую дисциплину, как искусствоведение. ќстетике дан факт,
что  существуют произведениЯ искусства. Ћна пытаетсЯ  обосновать,  при каких
условиЯх этот факт имеет место. Ќо она не ставит  вопроса о том, не ЯвлЯетсЯ
ли  царство  искусства,  может  быть,  царством   дьЯвольского  великолепиЯ,
царством мира сего, которое в самой своей глубине обращено против Ѓога, а по
своему  глубоко  укоренившемусЯ   аристократическому  духу  обращено  против
братства людей.  ќстетика, стало быть, не  ставит  вопроса о том,  должны ли
существовать произведениЯ искусства.
     €ли возьмите юриспруденцию. Ћна устанавливает, что ЯвлЯетсЯ значимым: в
соответствии  с  правилами  юридического  мышлениЯ,   отчасти  принудительно
логического,    отчасти   свЯзанного   конвенционально   данными    схемами;
следовательно, правовые принципы и определенные методы их толкованиЯ заранее
признаютсЯ  обЯзательными. „олжно  ли существовать  право и  должны ли  быть
установленными  именно  эти  правила  -- на  такие вопросы юриспруденциЯ  не
отвечает. Ћна только может указать: если хотЯт  определенного результата, то
такой-то правовой принцип в соответствии с нормами нашего правового мышлениЯ
-- подходЯщее средство его достижениЯ.
     €ли  возьмите  исторические  науки   о  культуре.  Ћни  учат   понимать
политические,  художественные,  литературные и социальные  ЯвлениЯ культуры,
исходЯ из условий их происхождениЯ. Ќо сами они не дают ответа ни на  вопрос
о  том,  были  ли  ценными эти  ЯвлениЯ  культуры и  должны  ли  они  дальше
существовать,  ни  на другой  вопрос:  стоит  ли  прилагать  усилиЯ  длЯ  их
изучениЯ. Ћни предполагают уверенность, что участие таким путем в сообществе
"культурных людей" представлЯет интерес.
     Ќо  что это  на  самом  деле так, они  не в состоЯнии  никому  "научно"
доказать, а то, что они принимают данный факт как предпосылку, еще отнюдь не
доказывает,  что  это само  собой разумеетсЯ.  ќто и в самом деле  отнюдь не
разумеетсЯ само собой.
     Ѓудем  говорить  о  наиболее  близких  мне  дисциплинах --  социологии,
истории, политэкономии и теории  государства, а также  о тех видах философии
культуры,  которые ставЯт своей целью истолкование  перечисленных дисциплин.
…сть  такое  мнение --  и  Я его  поддерживаю, --  что политике  не  место в
аудитории.  ‘туденты  в аудитории  не должны заниматьсЯ политикой.  …сли бы,
например,  в  аудитории  моего  прежнего  коллеги  „итриха ефера  в Ѓерлине
пацифистски настроенные студенты стали  окружать кафедру и поднимать шум, то
Я  счел бы  такое поведение  столь  же  примитивным Явлением, как  и то, что
делали антипацифистски настроенные студенты в аудитории профессора ”ерстера,
воззрениЯ которого Я совсем не разделЯю.
     ‚прочем, политикой не  должен заниматьсЯ в аудитории и преподаватель. €
прежде всего  в том случае, если он исследует сферу политики как ученый. €бо
практически  --   политическаЯ  установка  и   научный  анализ  политических
образований  и  партийной  позиции  --  это  разные  вещи. Љогда  говорЯт  о
демократии в народном собрании, то из своей личной позиции не делают никакой
тайны; Ясно выразить  свою позицию  -- здесь неприЯтнаЯ обЯзанность и  долг.
‘лова, которые  при  этом  употреблЯютсЯ, выступают в  таком  случае не  как
средство   научного  анализа,  а  как   средство   завербовать  политических
сторонников.  Ћни  здесь -- не лемехи  длЯ взрыхлениЯ почвы  созерцательного
мышлениЯ,  а   мечи,  направленные   против  противников,  средство  борьбы.
Ќапротив,  на  лекции или  в  аудитории  было  бы преступлением пользоватьсЯ
словами  подобным  образом.  ‡десь следует,  если,  например,  речь  идет  о
"демократии",  представить  ее различные  формы,  проанализировать,  как они
функционируют, установить,  какие последствиЯ длЯ жизненных отношений  имеет
та  или  инаЯ из  них, затем  противопоставить им другие,  недемократические
формы  политического  порЯдка  и  по возможности стремитьсЯ  к  тому,  чтобы
слушатель нашел  такой пункт, исходЯ из которого он мог бы  занЯть позицию в
соответствии  со своими высшими идеалами. Ќо подлинный наставник будет очень
остерегатьсЯ навЯзывать с  кафедры ту или иную  позицию  слушателю, будь  то
откровенно или  путем внушениЯ, потому  что, конечно, самый нечестный способ
-- когда "заставлЯют говорить факты".
     Џочему,  собственно,  мы  не  должны  этого  делать?  џ  допускаю,  что
некоторые весьма  уважаемые  коллеги придерживаютсЯ того  мнениЯ,  что такое
самоограничение  вообще  невозможно,  а если бы  оно  и  было  возможно,  то
избегать всего этого было бы просто капризом. Љонечно, никому нельзЯ  научно
доказать,  в  чем  состоит его обЯзанность как академического преподавателЯ.
Њожно только требовать от него интеллектуальной честности -- осознаниЯ того,
что  установление   фактов,  установление  математического  или  логического
положениЯ  вещей или  внутренней  структуры культурного  достоЯниЯ,  с одной
стороны, а с другой --  ответ  на вопрос о ценности  культуры и ее отдельных
образований  и соответственно ответ на вопрос о том, как следует действовать
в рамках культурной общности и политических союзов, -- две совершенно разные
проблемы.
     …сли  он  после  этого спросит,  почему  он  не  должен  обсуждать  обе
названные проблемы в аудитории, то ему следует  ответить: пророку и демагогу
не место на кафедре в учебной аудитории. Џророку и демагогу сказано: "€ди на
улицу в  говори открыто".  ќто  значит: иди  туда,  где возможна критика.  ‚
аудитории преподаватель сидит напротив своих слушателей: они должны молчать,
а он -- говорить. € Я считаю безответственным пользоватьсЯ тем, что студенты
ради своего будущего  должны посещать лекции  преподавателей и что  там  нет
никого, кто мог бы выступить против него  с  критикой;  пользоватьсЯ  своими
знаниЯми и научным опытом не длЯ того, чтобы принести пользу слушателЯм -- в
чем  состоит  задача  преподавателЯ, --  а  длЯ того, чтобы привить  им свои
личные политические взглЯды.
     Љонечно,  возможен такой случай, когда  человеку не  удаетсЯ  полностью
исключить свои  субъективные  пристрастиЯ.  ’огда он  подвергаетсЯ острейшей
критике на форуме своей собственной совести. Ќо данный случай  ничего еще не
доказывает, ибо возможны и другие, чисто фактические ошибки, и все-таки  они
не  ЯвлЯютсЯ  свидетельством  против  долга  --  искать истину.  џ  отвергаю
субъективное  пристрастие именно в чисто  научных интересах. џ готов найти в
работах наших  историков доказательство  того,  что  там, где человек  науки
приходит со своим собственным ценностным  суждением, уже нет  места  полному
пониманию фактов. (4) Ќо это  выходит  за рамки  сегоднЯшней темы и  требует
длительного обсуждениЯ.
     џ  спрашиваю только  об  одном: как  может,  с одной  стороны, верующий
католик, с другой -- масон, слушаЯ лекцию о формах церкви и государства, как
могут они когда-либо сойтись в своих  оценках данных вещей? ќто исключено. €
тем не менее у  академического преподавателЯ должно  быть  желание  принести
пользу своими знаниЯми и своим методом и тому и другому. ’акое требование он
должен поставить перед  собой. ‚ы справедливо  возразите:  верующий  католик
никогда  не  примет   того  пониманиЯ  фактов,  свЯзанных  с  происхождением
христианства,  которое  ему   предложит  преподаватель,  свободный   от  его
догматических предпосылок. Љонечно! Ћднако отличие науки от веры заключаетсЯ
в  следующем:  "беспредпосылочнаЯ" в смысле  свободы  от  всЯких религиозных
стеснений наука  в действительности  не  признает "чуда"  и "откровениЯ",  в
противном случае она  не была  бы верна  своим  собственным  "предпосылкам".
‚ерующий признает и  чудо  и  откровение. €  такаЯ "беспредпосылочнаЯ" наука
требует от него только одного, не менее,  но и не более: признать, что, если
ход  событий  объЯснЯть  без  допущениЯ  сверхъестественного  вмешательства,
исключаемого  эмпирическим объЯснением в качестве причинного момента, данный
ход  событий должен  быть объЯснен  именно  так,  как это  стремитсЯ сделать
наука. Ќо это он может признать, не изменЯЯ своей вере.
     Ћднако  имеют ли научные достижениЯ  какой-нибудь смысл  длЯ того, кому
факты как таковые безразличны, а важна только практическаЯ позициЯ? Џожалуй,
все же имеют.
     „лЯ начала хотЯ бы такой аргумент. …сли преподаватель способный, то его
перваЯ  задача  состоит  в том,  чтобы  научить  своих  учеников  признавать
неудобные факты, Я  имею в  виду такие, которые неудобны  с точки  зрениЯ их
партийной  позиции; а длЯ  всЯкой партийной  позиции,  в  том числе  и моей,
существуют  такие   крайне  неудобные   факты.  џ  думаю,   в  этом   случае
академический преподаватель заставит своих слушателей привыкнуть к тому, что
он  совершает нечто большее, чем только  интеллектуальный акт, -- Я позволил
бы  себе  быть  нескромным и употребить здесь выражение  "нравственный акт",
хотЯ  последнее,  пожалуй,  может прозвучать слишком патетически длЯ  такого
простого и само собой разумеющегосЯ дела.
     „о  сих пор Я говорил  только о практических основаниЯх, в силу которых
следует   избегать  навЯзываниЯ   личной  позиции.  Ќо   это  еще   не  все.
Ќевозможность  "научного"  оправданиЯ  практической  позиции  -- кроме  того
случаЯ,  когда  обсуждаютсЯ средства достижениЯ заранее  намеченной цели, --
вытекает  из  более  глубоких  оснований.  ‘тремление  к  такому  оправданию
принципиально лишено  смысла, потому  что различные ценностные  порЯдки мира
находЯтсЯ в непримиримой борьбе. ‘тарик Њилль -- его философию в целом Я  не
похвалю,  но здесь он был прав  --  как-то сказал: если исходить из  чистого
опыта, то придешь к  политеизму. ‘казано напрЯмик и звучит парадоксально, но
это правда. ‘егоднЯ мы хорошо знаем, что свЯщенное может не быть прекрасным,
более того, оно свЯщенно именно потому и постольку, поскольку  не прекрасно.
Њы найдем тому примеры в 53-й главе €сайи  и  в  21-м псалме.  (5) Њы  знаем
также, что это прекрасное может не быть  добрым  и даже, что  оно  прекрасно
именно потому, что не добро;  это нам известно со времен Ќицше, а  еще ранее
вы найдете подобное  в "–ветах зла" -- так Ѓодлер назвал томик своих стихов.
€ уже ходЯчей мудростью ЯвлЯетсЯ то, что истинное может не быть прекрасным и
что нечто истинно лишь постольку, поскольку  оно не прекрасно, не свЯщенно и
не добро.
     Ќо  это  самые  элементарные   случаи  борьбы  богов,   несовместимости
ценностей.  Љак   представлЯют  себе  возможность  "научного"  выбора  между
ценностью французской и немецкой  культур  -- этого Я не знаю.  ’ут  же спор
разных богов и  демонов: точно так же, как эллин  приносил жертву  Ђфродите,
затем Ђполлону и  прежде  всего  каждому из  богов  своего города,  так  это
происходит  и  по  сей  день,  только  без  одеЯний  и   волшебства  данного
мифического   образа  действий,  внутренне,  однако,  исполненного  истинной
пластики. Ђ этими богами и  их борьбой правит судьба,  но  вовсе не "наука".
‘ледует только понЯть, что представлЯет  собой божественное длЯ одного и что
--  длЯ  другого или  как оно  выступает в одном н  в другом порЯдке. Ќо тем
самым кончаетсЯ  обсуждение профессором  предмета  в аудитории -- последнее,
разумеетсЯ,  не означает,  что вместе с тем кончаетсЯ сама  эта серьезнейшаЯ
жизненнаЯ проблема. Ћднако здесь слово уже не за университетскими кафедрами,
а  за иными  силами.  Љакой человек  отважитсЯ  "научно опровергнуть"  этику
Ќагорной  проповеди,  например заповедь  "непротивлениЯ  злу"  или  притчу о
человеке, подставлЯющем и левую  и  правую  щеку длЯ  удара? € тем не  менее
Ясно, что здесь, если взглЯнуть на это с мирской точки зрениЯ, проповедуетсЯ
этика,  требующаЯ отказа от чувства собственного достоинства. Ќужно выбирать
между   религиозным  достоинством,   которое  дает  эта   этика,  и  мужским
достоинством, этика которого проповедует нечто  совсем иное: "ЏротивьсЯ злу,
иначе  ты будешь  нести  свою  долю  ответственности, если  оно  победит". ‚
зависимости от конечной установки индивида одна,  из этих  этических позиций
исходит от дьЯвола, другаЯ -- от Ѓога, и индивид должен решить, кто длЯ него
Ѓог и кто дьЯвол. € так обстоит дело со всеми сферами жизни.
     ‚еличественный рационализм методически-этического образа жизни, которым
проникнуто всЯкое религиозное пророчество,  низложил это многобожие в пользу
"…диного на потребу",  а затем перед лицом реальностей внешней  и внутренней
жизни вынужден был  ввести релЯтивизм и пойти на те компромиссы, которые нам
всем известны из истории  христианства.  Ќо сегоднЯ  это стало  религиозными
"буднЯми".  Њногочисленные  древние боги, лишенные  своих чар  и  принЯвшие,
следовательно,  образ безличных сил, выходЯт  из  могил, стремЯтсЯ завладеть
нашей жизнью и вновь начинают вести между  собой свою  вечную борьбу. Ќо что
так трудно современному человеку и труднее всего молодому поколению, так это
быть вровень с этими буднЯми. ‚сЯкаЯ погонЯ за "переживаниЯми"  вырастает из
данной слабости. €бо не иметь сил взглЯнуть в суровое  лицо  судьбы,  судьбы
времени, и есть слабость. Ћднако судьба нашей культуры состоит в том, что мы
асе  отчетливее  снова  сознаем  ее,  тогда   как  в  течение   тысЯчелетиЯ,
проникнутые  величественным пафосом христианской этики,  мы не замечали этих
сил.  Ќо довольно обсуждать  вопросы, уводЯщие  нас  слишком далеко.  ‚се же
среди части  нашей молодежи, той части, котораЯ на все это ответила бы: "„а,
но мы же идем  на  лекцию, чтобы пережить нечто большее, чем только анализ и
констатацию  фактов",  ходЯчим  ЯвлЯетсЯ заблуждение,  заставлЯющее искать в
профессоре не то, что она видит перед собой: вождЯ, а не учителЯ. Ћднако  мы
поставлены  на кафедру только как учителЯ. ќто  две разные вещи, в чем можно
легко  убедитьсЯ. ‚  Ђмерике  такие  вещи часто  можно видеть  в  их  грубой
первобытности. Ђмериканский мальчик учитсЯ несравненно  меньше европейского.
ЌесмотрЯ на  невероЯтно  большое  число экзаменов,  он по  самому духу своей
учебной  жизни  еще  не  стал  тем  абсолютным  "человеком   экзамена",  как
мальчик-немец. €бо  бюрократиЯ, которой нужен диплом, фиксирующий результаты
экзамена и служащий  входным билетом  в  мир человеческой карьеры,  там  еще
только зарождаетсЯ. Њолодой американец не испытывает почтениЯ ни перед чем и
ни перед  кем:  ни перед  традицией, ни  перед  службой; он  уважает  только
собственную  личную  заслугу -- вот это американец и называет "демократией".
Љак  бы искаженно  ни  выступала  реальность  по отношению к такому идейному
содержанию,  идейное содержание именно таково, и об этом здесь идет  речь. Ћ
своем учителе американский юноша имеет вполне определенное представление: за
деньги моего отца он продает мне свои  знаниЯ и методические  принципы точно
так же, как торговка овощами продает моей матери капусту. €  точка. ‚прочем,
если учитель, например, футболист, то в этой области он выступает в качестве
вождЯ. Ќо если он таковым  (или  чем-то подобным в  другом  виде  спорта) не
ЯвлЯетсЯ, то  он  только  учитель и  ничего  больше, и  молодому  американцу
никогда не придет в  голову  покупать  у него  "мировоззрение" или  правила,
которыми следует руководствоватьсЯ в жизни. Љонечно, в такой грубой форме мы
это  отвергаем. Ќо  разве именно в таком, намеренно заостренном мною способе
чувствованиЯ не содержитсЯ зерно истины?
     ‘туденты приходЯт к нам на  лекции, требуЯ от нас качества вождЯ,  и не
отдают себе отчета в том, что из сотни профессоров по меньшей мере девЯносто
девЯть  не только  не  ЯвлЯютсЯ  мастерами по  футболу жизни,  но  вообще не
претендуют и не могут претендовать на  роль  "вождей", указывающих, как надо
жить. ‚едь ценность человека не зависит от того, обладает  ли он  качествами
вождЯ  или  нет.  €  уж во всЯком  случае,  не те  качества делают  человека
отличным ученым и академическим преподавателем,  которые  превращают  его  в
вождЯ в сфере  практической  жизни или, специальное, в политике. …сли кто-то
обладает  еще и этим качеством,  то мы имеем  дело с чистой случайностью,  и
очень опасно, если каждый,  кто занимает кафедру, чувствует себЯ вынужденным
притЯзать  на  обладание  таковым. …ще  опаснее, если  всЯкий  академический
преподаватель  задумает  выступать  в  аудитории в роли вождЯ.  €бо  те, кто
считает  себЯ наиболее  способным в  этом отношении,  часто как раз наименее
способны,   а  главное  --  ситуациЯ  на  кафедре  не  представлЯет  никаких
возможностей  доказать, способны они  или  нет. Џрофессор, чувствующий  себЯ
призванным  быть  руководителем юношества и пользующийсЯ у него  доверием, в
личном  общении с  молодыми  людьми может  быть  своим человеком. € если  он
чувствует  себЯ призванным  включитьсЯ  в  борьбу мировоззрений и  партийных
убеждений, то он может это делать вне учебной аудитории, на жизненной сцене:
в  печати,  на собраниЯх, в  кружке  -- где  только ему угодно.  Ќо  было бы
слишком удобно демонстрировать свое призвание там,  где присутствующие  -- в
том числе, возможно, инакомыслЯщие -- вынуждены молчать.
     Ќаконец, вы можете спросить: если все  это  так,  то  что же собственно
позитивного дает  наука длЯ  практической и личной  "жизни"? € тем  самым мы
снова стоим перед проблемой  "призваниЯ"  в науке.  ‚о-первых, наука  прежде
всего  разрабатывает,  конечно,  технику  овладениЯ  жизнью --  как внешними
вещами,  так и  поступками людей --  путем  расчета.  Ћднако это  на  уровне
торговки овощами, скажете  вы. џ целиком  с вами согласен.  ‚о-вторых, наука
разрабатывает методы мышлениЯ,  рабочие  инструменты  и  вырабатывает навыки
обращениЯ с ними, чего обычно  не  делает  торговка овощами. ‚ы, может быть,
скажете: ну, наука не овощи, но это тоже не более как средство  приобретениЯ
овощей. •орошо,  оставим  сегоднЯ  данный вопрос  открытым. Ќо на этом  дело
науки,  к  счастью, еще не  кончаетсЯ; мы  в состоЯнии  содействовать вам  в
чем-то третьем,  а именно в обретении Ясности. ђазумеетсЯ,  при условии, что
она есть у нас самих.
     Ќасколько это  так,  мы  можем  вам поЯснить. Џо отношению  к  проблеме
ценности, о  которой  каждый раз идет речь, можно занЯть практически  разные
позиции --  длЯ простоты Я предлагаю вам взЯть в качестве примера социальные
ЯвлениЯ. …сли занимают определенную  позицию,  то  в  соответствии с  опытом
науки следует применить соответствующие средства, чтобы практически провести
в жизнь данную позицию. ќти средства, возможно, уже сами по себе таковы, что
вы считаете необходимым их  отвергнуть. ‚ таком случае нужно выбирать  между
целью и неизбежными  средствами ее  достижениЯ. "ЋсвЯщает" цель эти средства
или нет? “читель должен показать вам  необходимость такого выбора.  Ѓольшего
он не может --  пока  остаетсЯ учителем, а не становитсЯ демагогом. Ћн может
вам, конечно, сказать: если вы хотите достигнуть такой-то цели, то вы должны
принЯть  также и соответствующие  следствиЯ, которые,  как  показывает опыт,
влечет за собой деЯтельность по достижению намеченной вами цели.
     ‚се эти проблемы могут  возникнуть и  у  каждого техника, ведь он  тоже
часто  должен выбирать  по  принципу  меньшего зла  или относительно лучшего
варианта.  „лЯ  него важно, чтобы было дано  одно главное -- цель. Ќо именно
она, поскольку речь идет о действительно "последних" проблемах, нам не дана.
€  тем самым мы подошли к последнему акту, который наука  как таковаЯ должна
осуществить ради достижениЯ Ясности, и  одновременно мы подошли  к  границам
самой науки.
     Њы  можем  и  должны  вам сказать:  какие-то  практические  установки с
внутренней последовательностью и, следовательно, честностью можно вывести --
в соответствии с их духом -- из такой-то последней мировоззренческой позиции
(может быть, из одной, может  быть, из разных),  а из других -- нельзЯ. …сли
вы  выбираете эту установку, то  вы  служите, образно  говорЯ, одному Ѓогу и
оскорблЯете всех остальных богов. €бо если вы остаетесь  верными себе, то вы
необходимо  приходите к  определенным последним  внутренним  следствиЯм. ќто
можно  сделать по крайней мере в принципе. ‚ыЯвить свЯзь последних установок
с их  следствиЯми  --  задача  философии  как  социальной  дисциплины и  как
философской базы  отдельных наук. Њы  можем,  если  понимаем свое  дело (что
здесь  должно  предполагатьсЯ), заставить  индивида --  или по крайней  мере
помочь ему -- дать  себе отчет в  конечном смысле собственной  деЯтельности.
’акаЯ  задача мне представлЯетсЯ отнюдь немаловажной, даже длЯ чисто  личной
жизни. …сли какому-нибудь учителю это удаетсЯ, то Я бы сказал, что он служит
"нравственным" силам, поскольку вносит  Ясность; что он тем лучше  выполнЯет
свою задачу, чем добросовестнее будет избегать внушать своим слушателЯм свою
позицию, свою точку зрениЯ.
     ’о, что  Я вам здесь излагаю, вытекает, конечно, из главного положениЯ,
а именно из того, что жизнь,  основаннаЯ на самой себе и  понимаемаЯ из  нее
самой, знает только вечную борьбу  богов, знает (если не прибегать к образу)
только  несовместимость наиболее принципиальных,  вообще возможных жизненных
позиций и  непримиримость  борьбы между ними, а следовательно, необходимость
между  ними выбирать.  ‡аслуживает ли  наука при таких условиЯх того,  чтобы
стать чьим-то "призванием",  и  есть ли у нее  самой  какое-либо объективное
ценное   "призвание"  --  это  опЯть-таки  ценностное  утверждение,  которое
невозможно обсуждать в аудитории, ибо утвердительный ответ на  данный вопрос
ЯвлЯетсЯ  предпосылкой   занЯтий  в  аудитории.   џ   лично   решаю   вопрос
утвердительно уже  моей собственной работой. € утвердительный ответ  на него
ЯвлЯетсЯ также предпосылкой той  точки зрениЯ, разделЯЯ  которую --  как это
делает  сейчас  или по большей части притворЯетсЯ, что делает, молодежь,  --
ненавидЯт интеллектуализм как  злейшего  дьЯвола. €бо тут справедливы слова:
"„ьЯвол стар  -- состарьтесь,  чтобы понЯть  его".  „анное  возражение  надо
понимать не буквально, а в том смысле, что, желаЯ покончить с этим дьЯволом,
надо не обращатьсЯ в бегство при виде его, как обычно предпочитают делать, а
с начала до конца обозреть его пути, чтобы увидеть его силу и его границы.
     ‘егоднЯ наука есть профессиЯ, осуществлЯемаЯ как специальнаЯ дисциплина
и  служащаЯ  делу  самосознаниЯ и  познаниЯ фактических свЯзей,  а  вовсе не
милостивый дар провидцев и пророков, приносЯщий спасение и откровение,  и не
составнаЯ  часть  размышлениЯ  мудрецов  и  философов  о  смысле мира.  ќто,
несомненно, неизбежнаЯ данность в нашей исторической ситуации, из которой мы
не можем выйти, пока остаемсЯ верными самим себе.
     € если в нас вновь заговорит ’олстой и спросит: "…сли не наука, то  кто
ответит на вопрос:  что нам делать, как  устроить нам свою жизнь?" -- или на
том Языке, на котором мы говорим сегоднЯ: "Љакому из борющихсЯ друг с другом
богов должны мы служить? €ли, может  быть, какому-то  совсем иному богу -- и
кто этот бог?"  -- то надо сказать: ответить на это может только  пророк или
‘паситель. …сли его нет или если его благовествованию больше не верЯт, то вы
совершенно  определенно ничего не  добьетесь тем,  что  тысЯчи профессоров в
качестве оплачиваемых  государством или привилегированных маленьких пророков
в  своих аудиториЯх  попытаютсЯ  взЯть  на  себЯ его роль. ’ем самым вы лишь
воспрепЯтствуете осознанию того, что нет пророка, по которому тоскуют  столь
многие  представители нашего молодого  поколениЯ. џ думаю, что действительно
"музыкальному" в  религиозном отношении человеку не пойдет на пользу, если и
от него, и от  других будут скрывать тот основной факт,  что его  судьба  --
жить  в богочуждую,  лишенную  пророка  эпоху  --  если это будут скрывать с
помощью  суррогата,  каким ЯвлЯютсЯ все подобные  пророчества с кафедры. Њне
кажетсЯ, против этого должна была восстать его религиознаЯ честность.
     Ќо  как же отнестись к факту существованиЯ "теологии" и к ее претензиЯм
на "научность"? Џопробуем  не  уклонЯтьсЯ от  ответа. "’еологиЯ" и  "догмы",
правда, существуют не во всех религиЯх, но и не  только в христианстве. …сли
оглЯнутьсЯ на прошлое, то можно  увидеть  их в весьма развитой форме также в
исламе, манихействе, у гностиков, в суфизме, парсизме, буддизме, индуистских
сектах,  даосизме,  упанишадах,  иудаизме.  Ќо  разумеетсЯ,  систематическое
развитие они получили в разной мере. €  не случайно западное  христианство в
противоположность  тому, что создал  в области теологии  иудаизм,  не только
более систематически  развило  ее  (или стремитсЯ  к  этому),  но  здесь  ее
развитие  имело  несравненно  большее историческое  значение.  Ќачало  этому
положил эллинский дух, и  всЯ теологиЯ  ‡апада восходит к нему точно так же,
как, очевидно, всЯ восточнаЯ теологии восходит к индийскому мышлению.
     ‚сЯкаЯ  теологиЯ  представлЯет  собой  интеллектуальную  рационализацию
религиозного спасениЯ. Ќи одна наука  не может  доказать свою ценность тому,
кто отвергает ее предпосылки. ‚прочем, всЯкаЯ теологиЯ длЯ выполнениЯ  своей
роли и тем самым  длЯ оправданиЯ своего собственного существованиЯ добавлЯет
некоторые  специфические  предпосылки.  Ћни имеют  различный смысл н  разный
объем.  „лЯ  всЯкой  теологии, в  том числе,  например, и  длЯ  индуистской,
остаетсЯ в  силе предпосылка:  мир  должен иметь  смысл, и  вопрос  длЯ  нее
состоит в тон, как толковать мир, чтобы возможно было мыслить этот смысл.
     Љант в  своей  теории познаниЯ исходил  из предпосылки: научнаЯ  истина
существует и  имеет  силу,  а затем ставил  вопрос:  при каких  мыслительных
предпосылках возможно, то есть имеет смысл, такое утверждение? ’очно  так же
современные эстетики (осознанно -- как, например, „ьердь ‹укач -- или просто
фактически) исходЯт из предпосылки, что существуют произведениЯ искусства, а
затем ставЯт вопрос: как это в конце концов возможно?
     Џравда, теологи, как  правило,  не удовлетворЯютсЯ  такой  (по существу
религиозно-философской) предпосылкой, а исходЯт из предпосылки  более далеко
идущей --  из веры в "откровение" как  факт,  важный  длЯ  спасениЯ, то есть
впервые  делающий  возможным  осмысленный  образ  жизни. Ћни  допускают, что
определенные  состоЯниЯ  и  поступки  обладают качествами свЯтости, то  есть
создают образ жизни, исполненный религиозного смысла.
     ‚ы  опЯть-таки спросите: как истолковать долженствующие  быть принЯтыми
предпосылки, чтобы  это имело  какой-то смысл? ‘ами  такие  предпосылки  длЯ
теологии  лежат  по  ту  сторону того, что ЯвлЯетсЯ "наукой".  Ћни  суть  не
"знание" в обычном смысле слова, а скорее некоторое "достоЯние".  “ кого нет
веры или всего прочего, необходимого длЯ религии, тому их не заменит никакаЯ
теологиЯ.  €  уж  тем  более  никакаЯ  другаЯ  наука.  Ќапротив,  во  всЯкой
"позитивной"  теологии  верующий  достигает  того  пункта,  где  имеет  силу
положение  Ђвгустина:  "Credo   non  quid,  sed  quia   absurdum  est".  (6)
‘пособность  к подобному виртуозному  акту "принесениЯ в  жертву интеллекта"
есть главнейший  признак  позитивно-религиозного  человека.  € это  как  раз
свидетельствует  о  том, что  напрЯжение между  ценностными сферами  науки и
религии  непреодолимо,  несмотрЯ  на  существование  теологии (а скорее даже
благодарЯ ей).
     "†ертву  интеллекта" обычно  приносЯт: юноша  --  пророку, верующий  --
церкви. Ќо еще никогда не возникало новое пророчество (Я намеренно здесь еще
раз привожу данный  образ,  который длЯ многих был предосудительным) оттого,
что некоторые современные интеллектуалы испытывают потребность, так сказать,
обставить  свою  душу  антикварными  вещами,  подлинность  которых  была  бы
гарантирована, и  при всем этом вспоминают, что среди них была и религиЯ; ее
у них,  конечно,  нет, но они сооружают себе  в качестве эрзаца своеобразную
домашнюю часовню, украшенную длЯ  забавы иконками свЯтых, собранными со всех
концов света, или  создают суррогат  из  всЯкого рода  переживаний,  которым
приписывают достоинство мистической свЯтости  и которыми  торгуют вразнос на
книжном рынке.  ќто или надувательство,  или самообман. Ќапротив,  отнюдь не
надувательство, а нечто серьезное и настоЯщее  (но, может  быть, неправильно
истолковывающее  себЯ) имеет  место тогда, когда некоторые молодежные союзы,
выросшие в  тиши последних лет, видЯт в своей человеческой общности общность
религиозную, космическую  или  мистическую. ‚сЯкий  акт  подлинного братства
вносит в надличное царство нечто такое, что останетсЯ навеки; но мне кажетсЯ
сомнительным стремление возвысить достоинство чисто человеческих отношений и
человеческой общности  путем их  религиозного истолкованиЯ. Ћднако  здесь не
место обсуждать этот вопрос.
     ‘удьба   нашей   эпохи  с  характерной  длЯ   нее   рационализацией   и
интеллектуализацией и прежде всего расколдовыванием мира заключаетсЯ в  том,
что  высшие  благороднейшие  ценности  ушли  из  общественной  сферы  или  в
потустороннее   царство  мистической   жизни,   или   в  братскую   близость
непосредственных отношений отдельных  индивидов  друг  к другу. Ќе  случайно
наше  самое  высокое  искусство  интимно, а  не  монументально;  не случайно
сегоднЯ  только внутри  узких общественных кругов,  в личном общении, крайне
тихо, пианиссимо,  пульсирует  то,  что раньше буйным  пожаром,  пророческим
духом  проходило через большие  общины и  сплачивало их. …сли  мы попытаемсЯ
насильственно привить вкус к монументальному искусству и "изобретем" его, то
поЯвитсЯ  нечто  столь  же жалкое  и безобразное, как  то,  что мы видели во
многих памЯтниках последнего десЯтилетиЯ. …сли попытатьсЯ ввести религиозные
новообразованиЯ без нового, истинного пророчества,  то  возникнет  нечто  по
своему внутреннему смыслу подобное --  только  еще  хуже.  €  пророчество  с
кафедры  создаст в  конце концов только фантастические секты,  но никогда не
создаст подлинной общности.  Љто не может  мужественно  вынести  этой судьбы
эпохи,  тому  надо сказать: пусть  лучше  он молча,  без  публичной рекламы,
которую  обычно создают  ренегаты, а  тихо  и просто  вернетсЯ  в  широко  и
милостиво  открытые объЯтиЯ  древних церквей. Џоследнее сделать нетрудно. Ћн
должен также  так или  иначе принести в "жертву" интеллект -- это неизбежно.
Њы не будем его порицать,  если он действительно в состоЯнии  принести такую
жертву.  €бо  подобное  принесение  в  жертву  интеллекта  ради  безусловной
преданности  религии есть  все же нечто  иное в нравственном  отношении, чем
попытка уклонитьсЯ от  обЯзанности быть  интеллектуально добросовестным, что
бывает тогда,  когда  не имеют  мужества дать себе Ясный отчет  относительно
конечной  позиции,  а  облегчают себе  выполнение этой обЯзанности с помощью
дрЯблого  релЯтивизма. ’а  позициЯ  представлЯетсЯ  мне более  высокой,  чем
кафедральное  пророчество,  не  дающее себе  отчета  в  том,  что  в  стенах
аудитории  не  имеет значениЯ  никакаЯ  добродетель,  кроме  одной:  простой
интеллектуальной   честности.   Ќо   такаЯ    честность   требует   от   нас
констатировать,  что  сегоднЯ  положение  тех,  кто ждет  новых  пророков  и
спасителей,  подобно  тому  положению,  о  котором  повествуетсЯ  в одном из
пророчеств  €сайи; речь  идет  здесь о  прекрасной  песне эдемского  сторожа
времен изгнаниЯ евреев: "Љричат, мне с ‘еира: сторож! сколько ночи?  сторож!
сколько  ночи?  ‘торож  отвечает:  приближаетсЯ утро,  но еще  ночь. …сли вы
настоЯтельно спрашиваете, то обратитесь, и приходите". (7)
     Ќарод, которому это  было  сказано, спрашивал  и  ждал  в течение  двух
тысЯчелетий, и мы  знаем  его потрЯсающую судьбу. Ћтсюда надо  извлечь урок:
одной только  тоской  и ожиданием ничего  не  сделаешь, и  нужно действовать
по-иному -- нужно обратитьсЯ к своей работе  и  соответствовать  "требованию
днЯ" --  как человечески, так и профессионально. Ђ данное  требование  будет
простым  и  Ясным, если  каждый найдет  своего демона и будет послушен этому
демону, ткущему нить его жизни.


ЏримечаниЯ
     ----------
     (1) „аннаЯ работа представлЯет собой доклад (переведенный с  небольшими
сокращениЯми), прочитанный ‚ебером зимой 1918 г. в Њюнхенском университете с
непосредственной целью -- показать студентам, в чем состоит их призвание как
будущих ученых и преподавателей.
     Ћднако,  по  существу,  выступление  ‚ебера  вышло  далеко  за  пределы
намеченной  задачи и  превратилось в программную речь,  подводЯщую  итог его
более чем  тридцатилетней  деЯтельности  в  области  политической  экономии,
социологии,   философии  истории.   ‚  центре   доклада  оказались  проблема
превращениЯ духовной  жизни  в  духовное  производство  и  свЯзанные  с этим
вопросы  разделениЯ труда  в  сфере  духовной деЯтельности,  изменениЯ  роли
интеллигенции  в   обществе,  наконец,   судьбы  европейского   общества   и
европейской цивилизации, вообще.
     ’акое "разрастание"  темы доклада  не случайно. Ћна  в известном смысле
традиционна  длЯ ѓермании: проблема  университета всегда выступала здесь как
проблема воспитаниЯ в  широком  смысле  слова и тесно  взаимосвЯзывалась  не
только с судьбой немецкой  нации и ее историей, но и с судьбами человеческой
культуры вообще. ‚спомним  знаменитые  лекции ”ихте  "Ћ назначении  ученого"
(Њ.,  1935), в  которых  звучит пафос подлинно  религиозной  проповеди,  или
гегелевские   университетские  речи  о  высокой  цене   науки,   открывающей
человечеству свет истины.  ‚ XX в. та же традициЯ находит свое продолжение в
выступлениЯх  ’еодора ‹итта и  Љарла  џсперса,  развивающих  мысль о великой
воспитательной  роли  университета,  который   должен  служить  противовесом
ограниченно-профессионального   пониманиЯ   образованиЯ,   характерного  длЯ
современности.  ђечь  о  призвании  ученого  и  о  социальной  роли   науки,
отождествлЯвшейсЯ обычно с философией, звучала в устах немецких  профессоров
не  только как их  теоретическое, но главным образом  как  мировоззренческое
кредо. ’ак же прозвучала она и у ‚ебера.
     ‚ысокаЯ   оценка  роли   университета   в   ѓерманки  тесно  свЯзана  с
протестантским   характером  религиозности  в  этой  стране:   протестантизм
настолько рационализировал здесь духовную жизнь, настолько лишил религиозные
отправлениЯ   культово-обрЯдового  характера,  что   речь   проповедника   в
протестантской  церкви мало  чем  отличалась  от речи  профессора  немецкого
университета. Ѓолее  того,  именно протестантизм сделал  возможным тот факт,
что немецкаЯ философиЯ  во  многих  отношениЯх смогла  взЯть на  себЯ  роль,
которую  в католических странах играла церковь; отсюда  и громадное значение
воспитательной роли философии и науки вообще, то есть университета.
     „ругое  обстоЯтельство,  обусловившее программный характер  выступлениЯ
‚ебера  свЯзано  с  тем,  что  он  затронул здесь больную  тему  XX в. -- об
изменении  роли  науки  и свЯзанном  с  ним изменении  общественного статуса
ученого.  ‹огика  самого  вопроса  привела ‚ебера  к необходимости  показать
перемены в  европейской  духовной  культуре вообще, которые  наметились  уже
давно,  но только в XX в. стали очевидными длЯ всех  тех, кто вышел за рамки
установившихсЯ традиционных представлений. -- Џрим. перев.

     (2)  Ќемецкое  слово "‚еruf" может быть переведено и как "профессиЯ", и
как  "призвание". Ќа основании анализа протестантизма ‚ебер пришел к выводу,
что эта двузначность термина "Beruf" не случайна: она вырастает из пониманиЯ
профессиональной  деЯтельности  как  божественного  призваниЯ  и приводит  к
весьма  существенным  длЯ  европейского  общества   и  европейской  культуры
последствиЯм.  Џоэтому  мы длЯ  перевода  "Beruf"  используем  оба указанных
значениЯ данного слова. -- Џрим. перев.

     (3)  Љак   видим,  те   идеи,   которые   в   20-30-х  годах   развивал
экзистенциализм, критикуЯ  сциентистское мировоззрение как  техницистское  и
усматриваЯ  в научной рациональности  принцип, приводЯщий современный мир  к
утере  духовности,  восходЯт  к  Њаксу   ‚еберу.   Ћдин  из   представителей
экзистенциалистской философии, Љарл џсперс, неоднократно ссылаетсЯ на ‚ебера
как  на  мыслителЯ,  революционизировавшего современное  мышление и  давшего
толчок  целому  рЯду  новых   постановок  вопроса  относительно   перспектив
европейской цивилизации. -- Џрим. перев.

     (4)  Џозитивистское  требование отделить  факт  от его  интерпретации и
иметь  дело  только  с  фактом,   по   возможности   освобожденным  от  всех
"метафизических"    мировоззренческих    предпосылок,    заставило    ‚ебера
отмежеватьсЯ  не  только  от  гегельЯнской  традиции  в  немецкой  философии
культуры,   не  только  от   Њаркса,   который  представлЯлсЯ  ему  "слишком
метафизически  ориентированным  мыслителем",  но  и  от  школы  „ильтеЯ,  от
исторической концепции  пенглера  --  словом,  от  всего  того направлениЯ,
которое  впоследствии (особенно в  американской  социологии) стали именовать
"историцизмом"  (см.  доклад  ’.  Џарсонса  на  XV немецком  социологическом
конгрессе,   посвЯщенном  столетию  со  днЯ  рождениЯ  ‚ебера:  Parsons   T.
Evaluation  et objectivite  dans le domaine de  sciences. Une interpretation
des travaux de Max Weber. -- "Rev. intern. des sciences sociales". P., 1965,
vol. 17, p. 49-69).
     ‚ебер полемизирует с представителЯми этого направлениЯ прежде  всего по
вопросам   методологическим:   он   не  согласен   с   идущим   от   „ильтеЯ
противопоставлением наук о природе наукам о духе;  он резко выступает против
метода вживаниЯ,  вчувствованиЯ  в историческую  реальность, который „ильтей
противополагает естественнонаучному  методу "объЯснениЯ",  обЯзанному  своим
существованием тому факту, что  предмет природы  противопоставлен человеку в
качестве  внешнего  объекта в  отличие  от  человеческой реальности  (духа),
данной историку, искусствоведу и т. д. "изнутри".
     ‚ебер полагает, что если гуманитарнаЯ наука претендует на звание науки,
то  она  должна  удовлетворЯть  требованию  общезначимости,  которое  всегда
выполнЯетсЯ естественными науками,  и выполнЯетсЯ именно потому, что  в  них
познающий субъект находитсЯ всегда на дистанции  по отношению к познаваемому
предмету.  ‘охранение  такой  дистанции,  по ‚еберу, необходимо Я в об  шест
венных  науках:  "Ћтсутствие дистанции  по  отношению  к изучаемому  объекту
должно  быть осуждено,  так же как  и  отсутствие дистанции  по отношению  к
человеку"  (Weber   M.  Gesammelte  Aufsatze  zur   Religionssoziologie.  1.
Tubingen,  1922,  S.  14).  ‚о  избежание  недоразумениЯ  следует  сразу  же
оговорить, что  ‚ебер не согласен  именно с тем различением  естественных  и
гуманитарных наук, которое дает „ильтей и которое основано на убеждении, что
гуманитарные  науки  как  науки  о  человеке  должны  избегать введениЯ  той
дистанции  по  отношению  к  изучаемому  предмету,  котораЯ  характерна  длЯ
естественных наук. —то же касаетсЯ вообще требованиЯ различать  исторический
и  естественнонаучный подходы, то против этого требованиЯ, исходЯщего прежде
всего  от  ђиккерта,  ‚ебер  не возражает. ђиккертовский принцип  различениЯ
предполагает, что  образование понЯтий в  исторических и естественных науках
производитсЯ по  различным  основаниЯм, но как  те,  так и другие  одинаково
должны вводить дистанцию между исследуемым объектом, а потому  и те и другие
--  равно  объективны, выводы  тех и других  --  равно  общезначимы. —то  же
касаетсЯ  такой науки о человеке, как социологиЯ, то она строит свою систему
понЯтий по тому же основанию, что и  естественные  науки (на  Языке ђиккерта
это  наука  "номотетическаЯ",  а  не  "идеографическаЯ");  так  же,   как  и
естественные науки, она пытаетсЯ установить общие  законы социальной  жизни.
‚ебер,  подобно ђиккерту,  рассматривает  социологию  как позитивную  науку,
пользующуюсЯ  теми же методами мышлениЯ,  что и естествознание. ’ем самым он
категорически   протестует    против   пониманиЯ   личности    как   некоего
иррационального   существа,  в   основе   которого  лежит  "переживание",  и
противопоставлЯет этому свою теорию "человеческого действиЯ".
     ‚ соответствии со  своими методологическими установками ‚ебер отвергает
также  важнейший принцип  исторической школы  в  ее гегельЯнском варианте, а
именно  выведение  отдельных  моментов  социальной системы из  ее  основного
принципа  или,  как в  свое  времЯ говорил  Њаркс,  из  "клеточки",  котораЯ
составлЯет исходный пункт и методологический принцип анализа. ќто и понЯтно:
не желаЯ отождествлЯть социокультурную реальность с системно-организационным
целым,  ‚ебер  не  принимает  и  адекватный  метод  ее  постижениЯ. ‡десь он
стремитсЯ быть верным  своему  требованию:  анализировать общество так,  как
естествоиспытатель анализирует природу. -- Џрим. перев.

     (5) "€бо Ћн взошел пред Ќим, как отпрыск и как росток  из сухой  земли;
нет в Ќем  ни  вида,  ни величиЯ;  и  мы  видели …го, и не было в Ќем  вида,
который  привлекал бы нас к  Ќему. Ћн был презрен и умален  пред людьми, муж
скорбей и изведавший  болезни, и  мы  отвращали  от Ќего лице свое;  Ћн  был
презираем, и мы ни во  что ставили …го.  Ќо Ћн взЯл;  на  ‘ебЯ наши немощи и
понес наши болезни; а мы  думали,  что Ћн был поражаем,  наказуем н уничижен
Ѓогом" (€сайЯ, 53, 2 -- 4)..
     "џ же червь, а не человек, поношение у людей и презрение в народе. ‚се,
видЯщие менЯ, ругаютсЯ надо мною..." (Џсал., 21, 7 -- 8). -- Џрим. перед.

     (6)  "‚ерую не в то, что абсурдно, а потому,  что абсурдно"  (лат.). --
Џрим. перев.

     (7) €сайЯ, 21, 11 -- 12. -- Џрим. перев.
Last-modified: Mon, 26 Nov 2001 21:47:54 GMT
Ћцените этот текст: