.

ЋткройсЯ дышащаЯ сцена
всех слов ее, рыданий, поцелуев,
тоски ее, улыбок, слепоты,
дыханиЯ счастливые покровы,
изменчивые, грозные два войска,
что вечно маневрируют друг с другом,
две вечных недоучки страсти,
две ученицы ревности сухой,
две школьницы -- вот-вот, сейчас заплачут,
наказанные, встанут в два угла,
толкаютсЯ, целуютсЯ, сольютсЯ,
да тут же разбегутсЯ кто куда --
потом поймай их, приласкай, погладь,
пока никто не видит, как мальчишка, --
так две волны столкуютсЯ, столкнутсЯ
и -- побежали в стороны -- играть.

…е лицо -- открытаЯ печаль,
влечение, сиЯнье, удивленье
распахнутое улице, ребенку
и чудаку -- как приглашенье жить
или заплакать безутешно вместе.

…е лицо, как девочка в матроске --
была такаЯ  легонькаЯ блузка --
гюйс треугольником на худеньких лопатках
и белые полосочки летЯт.

…е лицо, как факел незажженный,
к которому так страшно поднести
сухие губы, только карий глаз
еще чуть-чуть на волосок приблизить.

…е лицо, как озерцо в тумане,
в котором тихо лебеди плывут,
и розовые странные созданьЯ --
фламинго -- изгибают шеи
в египетском иль греческом дворце,
в цветущей недоступной ѓалиллее.

…е лицо -- беспомощный Ягненок,
так остренькие звонкие копытца
свои перебирает, спотыкаЯсь,
по улицам стучит, где тьма народу,
что боЯзно и страшно за него --
а вдруг его толпа затопчет...

…е лицо -- невиданнаЯ птица,
внесеннаЯ в единственную книгу,
которую читаю Я и Ѓог,
оно сквозит через страницы,
мерцает, как дрожащаЯ звезда,
то затуманиваЯсь, то возникаЯ
в зерне зерна
и в сердцевине сердца,
в луне ‹уны
и солнце ‘олнца.
12 февр. 1984

        x x x
Ѓесцветных мотыльков ночных,
мохноголовых бабочек полночных,
шуршащих в притолках дверных,
на балках и панелЯх потолочных,
внезапно возникающих извне
за стеклами, сюда потом проникших,
отшелестевших шубками в луне,
теперь повисшей на ветвЯх поникших,
покинувших ее на небесах,
общупанных их крылышек касаньем,
в ее пыльце на загнутых усах,
в парЯщем неуклонном угасаньи,
между домов и влажных скатов крыш,
когда уже все фонари потухли,
когда машин, шагов не слышно, лишь
звенит тихонько лампочка на кухне,
когда весь мир, укутан мглою, спит,
включаЯ черный след луны, весь стынет,
кордебалет порхающих сильфид,
штурмующих стеклЯнную твердыню --
похож на дни твои, подобье дней,
живое кружево -- до полного отпада,
сцепЯсь в одушевленный сонм теней,
штурмует неподвижную преграду.
‘екундный выключателЯ щелчок --
бестрепетной руки движенье
окрасит красным лампочки зрачок
и успокоит их одушевленье,
забрезжит слепо небо из окна,
отчеркнутое резкими углами
соседних крыш и воздуха волна
плеснет в дома знобЯщими крылами.
22 июнЯ 84


        Ћ„Ђ

‚ыдох вЯнет у рта.
‚сЯ урла
от менЯ отошла.
‡а окном кумачеваЯ реет киста
на старинном и милом  мне доме.
Ћдинокий субъект жрет портвейн из горла,
ибо нет утешениЯ кроме.

Џересохшие патлы осенних  дерев
за окном распадаютсЯ на составные
клочьЯ,
ибо ветер терзает их, озверев,
и честные
прохожие сочно
матом греют друг друга, душевно прозрев.

‘колько лет
протЯну еще Я на Њалом Љаретном
под урчащий победно
близ менЯ в трех кастрюлЯх обед?
ќто вечный кортеж мимо двери моей
в тот таинственный мир,
где цветет сельдерей.

’ам порхает инжир.
’ам народный кумир
с голубого экрана
объЯвлЯет соседЯм наличье канкана
что плЯсуньи с “рала в Њоскву завезли.
‘уп дымитсЯ, и попки девчачьи вдали,
так как нетути крупного плана.


Џоутихли оркестры,
но приблизилсЯ гомон толпы,
переулок наполнилсЯ людом,
в утвержденном реестре
длЯ вечерней пальбы
предназначено крупное место --
здесь поздней запиздюлЯт полнеба салютом.

Љосмонавты с орбиты отстукали текст.
‘олнце взлезло на крыши.
Џродают в бакалеЯх и булочных кекс,
и в аллеЯх
на скамейках кишит бюстатых невест
и мордатых парнишек.

’о и славно, что праздник --
всенародный крутой выходной.
Ќа камоде
хвостик нюхает слонику слоник.
‘очлененные пасти
рупоров заливаютсЯ песней одной,
сочетающей всех сочетанием вроде
джин-тоник.

‚оспоем этот день воспаленной губой --
состругаем, боЯре, под праздники оду
не в прибыток себе,
но токмо мечтой голубой,
так Ќеглинка в трубе
под нелегкой московской землей
в океан и на волю несет свою пленную воду.
20 окт. 84


        ‚Ћ‘Џђ€џ’€…  ‚…‘Ќ›

        x x x
Ќа тротуарах, чистых как невесты,
среди любителей-собаководов,
детей плетущихсЯ из школы,
встречаю Я приход весны,
все времЯ небо ощущаЯ над собой,
как будто возвращенное из ссылки.
—итаю... и глазам не верю --
да нет же, точно, вон какаЯ надпись,
глЯдите сами: ѓЋ‹Ћ‚ЌЋ‰ ‡Ђ‚Ћ„.
’ам неуклонно движетсЯ конвеер,
и головы, и головы плывут,
и кто-то им прикручивает уши,
привинчивает бородавки,
лекалом мерЯет косые скулы,
лопаточкой ровнЯет крыльЯ носа
и кто-то прорезает рты;
занесена рука и ставит штамп на темЯ --
чернильный треугольник Ћ’Љ,
а после шелковою ниткой пришивает
веселые блестЯщие глаза.

Људа ни двинешьсЯ -- глЯдЯт из подворотен
хранЯщие убитый снег дворы.
„омишки смотрЯт точно с перепоЯ --
помЯтые и грЯзные ужасно,
и каждому течет за воротник.
‚от-вот они, болезные, очнулись
и окнами блуждающими водЯт,
как будто потерЯлись здесь и надо
им срочно отправлЯтьсЯ на вокзал.

‡воню приЯтелю, узнав мой голос,
он спрашивает: -- Љак?  ’ы в ѓорьком? --
€ Я не знаю, что ему ответить,
что, собственно, имеет он в виду:
в подпитьи ли, обмане, заблужденьи,
весельи, -- Я не знаю, право,
но в чем-то "горьком"  Явно нахожусь
(а детЯм тут охота крикнуть "сладкий",
противно детЯм "горький"  говорить).
ђазглЯдываю лица и одежду:
знакомых нет (и не было быть может)
и надо жизнь здесь начинать с нулЯ,
как набирают телефон бесплатный:
-- Ђлло!  Џожар!  ЊилициЯ!  Ѓольница...
€ли :  "Џрошу вас, назовите номер.
‡десь жил когда-то старый мой приЯтель.
…го зовут... и назову его.
Ђ мне ответЯт: "Ќет такого".  €шь ты!
Љак любЯт "нет такого" говорить.
„а разве Я кого-то переспорю?
‚от Я в витрине скромно отражаюсь.
‚от в трубку телефонную дышу.
Ђ все ж, желаете до правды докопатьсЯ?
Њогу вам адрес тут же обозначить:
там есть стеллаж, как постамент, из стали,
под изваЯньем юности бумажным,
взглЯните сами - кто стоит на "Ђ"?
Ђ здесь Я прохожу под тыщей окон,
дымлю своей двадцатой папиросой,
блаженно забываЯ о зиме.
2 марта 85.


        x x x
Ќочь приходит,  она
в шубке из черных кошек.

—ерстваЯ в небе луна --
в восьмикопеечный коржик

в школьном буфете, давно,
со стаканом мутного чаЯ,

липа скребет окно,
двор -- метелка ЃабаЯ.

„ва раздолбаЯ растут,
сокрушаЯ казенную мебель.

Љак облака плывут
медленно в синем небе...

Њежду паркетин и
небосводом витаем,

пьем из Љастальской струи
и сигареты стрелЯем.

Ќас из пиратских шхун
вынул времени вектор.

Њост не взорвали, -- лгун
оказалсЯ директор.

‘держишь шаги свои,
узрев за чьей-то спиною

мрамор лестницы и
служащих "ЊетростроЯ"*.
20 марта 85
________
    *здание горьковской школы No49 было отобрано под "Њетрострой"

        x x x
‡атерЯтьсЯ в толпе незаметных людей с восторгом,
затеретьсЯ в трамвайную прозу c cорванным горлом,
передавать нагретый пЯтак на билетик,
занимать сидЯчее место в транспортном кордебалете.

Џричесывать волосы по утрам, исчезаЯ из зеркала, узкой расческой,
не останавливатьсЯ, проходЯ, у газетных киосков,
забываЯ ночь на свету -- обрывки ночного бреда,
вечно дымЯ на ходу недокуренной сигаретой.

‚идеть как лед плывет по гладкой воде в апреле,
подталкиваемый вперед солнечною форелью,
греметь опавшей листвой, просыпающимсЯ бульваром,
ощущаЯ над головой небо, ставшее старым.

‚идеть в черных деревьЯх графику собственных мыслей,
замечать одиноких женщин, усвоивших несколько истин,
до которых других доводит отчаЯнный возраст,
увидев N, -- удержать естественный возглас.

•одить по правой стороне одной и той же улицы годами,
встречать одни и те же лица над торопливыми шагами,
каждое утро за тысЯчей спин вбегать на уползающий эскалатор,
мимо блузок и шуб, вот еще один падает в мраморную прохладу,

мимо шоколадных панелей  и теплЯщихсЯ лампионов,
мимо таких же, как ты -- призеров и чемпионов,
под баритон или альт ошеломительных правил,
мимо миллионов лиц -- миллионов стершихсЯ фотографий.
†дать поезда -- нарастающий звук -- вас уносит поезд,
ждать вечера, ночи, утра, лета, не беспокоЯсь,
что они никогда не придут -- длЯ тебЯ исчезнет
весь этот мир возносЯщих и опускающих лестниц.

Ќовые двери, вещи, лица, глаза, объЯтьЯ,
новые президенты, слова, войны, платьЯ,
новые зимы, песенки, дети, тарифы,
новые календари, грачи, елки, цифры...

џ устаю от своего лица, от своей походки,
Я отличаю в толпе, кто мои одногодки,
Я видел девочку из нашего класса, теперь -- певица
в шикарном ресторане, куда вечером не пробитьсЯ.

Љак блестЯт у нее глаза над рукой с микрофоном,
она поет не одна -- на другой --							такое же платье с серебристым шиффоном,
очень белые плечи у обеих певиц, очень стройные спинки,
но не надо приближатьсЯ -- не увеличивать лиц --
				      пусть  не меркнут картинки.

Џусть мигают цветные лампочки и высокий голос
заполнЯет притихшую залу от потолка до пола,
пусть его вожделенно слышат опоздавшие "гости", даваЯ швейцару
сколько положено -- с одного, сколько положено -- с пары.

Џо часам, по кругу вечно бегущие стрелки,
вечно застывшие, вечно замершие на делениЯх мелких,
маленькие шажки, маленькие остановки жизни
в бесконечно привЯзанной к тебе отчизне.

„ень и ночь чередуютсЯ, как карты в пасьЯнсе,
менЯютсЯ местами, как пара на киносеансе,
чтобы увидеть вдвоем звучащее как далекаЯ арфа
за головами передних рЯдов завораживающее  ‡Ђ‚’ђЂ.
17 марта 85


        x x x
‚алерий —калов, фонари,
край башни, уханье оркестра,
звезда над полюшком горит,
упасть приискиваЯ место.

’оптанье сдвоенных фигур
по набережной вдоль ограды,
и приблатненных местных дур
неодобрительные взглЯды.
21 марта 85

        x x x
‹ицо с возрастною оснасткой
в подробной штриховке морщин
мне кажетсЯ тесною маской,
такой, как у прочих мужчин.
Њне эти ухмылки и знаки
и ерническое торжество
с глазами бездомной собаки
на свете знакомей всего.
24 марта 85

        x x x
Џрошла зима и облупилсЯ пласт
оштукатуренной стены,
как будто воспаленный глаз
глЯдит в менЯ из старины.

Ћн был бордовым -- этот дом,
а двор под ним -- в булыжных лбах
и небо с хлопавшим бельем
скрипело на шести столбах.

"„ом -- это грусть", идешь назад,
но странно движешьсЯ вперед,
остановив в прошедшем взглЯд --
увидишь в будущее ход.

’ак электричкой на ходу
из -- двери в -- дверь -- через вагон,
вошедшие назад идут,
но входЯт в новый перегон.

Џодобье странного моста
уводит из тенет ночных
на отслужившие места
к покинувшим навечно их.
9 апр. 85

        x x x
Њой дед домашнее вино
сквозь марлю процедил в графин.
ѓорит свеча, и мне темно.
џ маленький, и Я один.

‘  менЯ сползли мои чулки,
а он сутулитсЯ и сед
он -- стар, все станут старики,
и мы умрем, как все, как все...

Ћн говорит и шепчет вслух
нездешние слова молитв,
и плачу Я о нас о двух.
—асы стучат, свеча горит.
15 апр. 85


        Ѓ…‹›… ‘’€•€

        I

џ с вечностью приЯтельство забросил,
Я нынче не поглЯдываю в небо:
как там ѓосподь и живы ль звезды,
и как луна, скрипит еще старуха
разбитой колесницей тьмы?

—то смерть: здорова ли?  гулЯет?
блестит по вечерам косою? --
улыбкой черной опьЯнЯЯ полночь,
и также ль навещает безнадежных,
заказы принимаЯ на гробы:
-- Џришлем, пришлем, уж вы не беспокойтесь,
не заржавеет, так сказать, за нами...

џ тут забылсЯ, первый признак счастьЯ,
подробности позвольте опущу,
но к состоЯнью этому, как, впрочем,
к  любому, быстро привыкают,
так, кажетсЯ, Я тосковать начну,
продлись блаженство две еще недели,
-- печально мы устроены друзьЯ.

        II

Љак там трава?  ЉорнЯми обнимает
тех, кто ходил по ней... нет, ей не дотЯнутьсЯ,
но их дыханье шевелит ее
податливые ветру стрелки;
она в апреле будет зелена,
и ты, знакомец мой, позеленеешь,
злость зеленит, а мудрость серебрит.
’ут в рыбных отдыхает магазинах
мороженный, но серебристый хек --
лежит и пахнет, --
мутными очами
обозреваЯ непонЯтный мир,
мечтаЯ, может быть, о сковородке,
о жирных красногубых едоках,
хотЯ бы так судьба его согреет.

        III

—то думаешь о собственной планиде?
-- ’акое чувство, что менЯ она
интересует мало,
но это только видимость...

        IV

†изнь смотрит на себЯ с другой
какой-то новой точки.  џ на звездах
сейчас живу, как раньше -- на песчинках.
‘тоит луна, и звуком полнолуньЯ,
звенЯщаЯ на самой высшей ноте,
все тЯнетсЯ, закладываЯ уши.
’акаЯ у нас ночью тишина.

        V

‹ентЯй, болтун, мечтатель неподвижный,
ты все еще живешь на свете,
поправить думаешь свое существованье
передвиженьем в сторону заката,
в себе не изменЯЯ ничего,
с собой не спорЯ, но противореча
всему, что видишь в этом бедном крае.
Ћт этой площади пустой,
ночных скитальцев, воспаленных
сухим существованием своим,
бежать и впрЯмь бы надо.

Ќу, вот он -- преданный тебе
слуга-глагол, все времЯ наготове:
"бежать", "бежать"...
“знать бы нам куда?

        VI

‚ морозный вечер переулком темным
вхожу в утробу желтую метро,
как к электрическому ‹евиафану.
Њне времЯ кажетсЯ библейским,
а мы живем в дохристианской эре
и ждем ЯвленьЯ нового мессии,
которому досуг есть нас спасти.
џ замерзаю в мире помраченном
войной и иродовой властью,
Я силюсь вспомнить, кто Я и зачем,
и длЯ чего душа моЯ смотрелась
в луну, подставленную небом?

Љакой сомнительный источник света...
ноЯбрь 85

        Ћ„€‘‘…‰

Ќа полированные островки
меланхолического заведеньЯ,
под вечер, из людской реки
ценителей кофейного сиденьЯ,

разносчиц улетающих ресниц,
пестреющих нарЯдно плавниками
в размытой рЯби проходЯщих лиц
под плещущими светом фонарЯми --

выуживает, отворЯЯсь дверь,
и очередь, подставив чью-то спину,
сопит и извиваетсЯ как зверь,
заглатываЯ фимиам машинный.

‡десь продают с наценкой огурцы
под причитаньЯ стереосирены,
дешевый кофе с запахом грЯзцы
и цветом в колер знойного шатена.

‡десь можно времени сухой песок
не замечать, сквозь пальцы сеЯ,
и разбавлЯЯ темных зерен сок
кусочком сахара и грустью ЋдиссеЯ.
11 апр. 85

        x x x
Џтичьи головки в небо воздев,
шевелЯтсЯ флаги у глаза,
проплывает черный морской лев --
мокрый футлЯр контрабаса,

вносЯт деревьЯ зыбкие телеса
в напрЯженный гул транспортных остановок,
дождь в пространстве стоит как слеза,
не касаЯсь сердечек новых

зеленых листиков на ветвЯх,
молодой земли, поднимающей травы,
табачного столбика, зажатого в губах
трехмерного лица без траурной оправы.

Ќе то чтобы Я себЯ люблю --
просто больше чем о других знаю,
нечто вроде ЯкорЯ кораблю,
собственно "Я" себе представлЯю.

—то-то должно упиратьсЯ в грунт --
ножка ли циркулЯ, нога объекта,
имЯ, становЯщеесЯ во фрунт
за пЯтнадцать лет до конца века.

’ретсЯ цепь о крошащийсЯ матерьЯл,
уходЯ на дно в туманных потемках --
и гулЯет в далеких зеленых морЯх --
в странных современниках, собеседниках, потомках.
11 маЯ 85

        ќЉ‡…ђ‘€‘

        I

‚ полосе отчуждениЯ
известные учреждениЯ,
служа миру,
по радио строить лиру
и подводить часы,
близ цветущей лозы
умолкающей героини,
вклеивающей в усы
упоительное лобзанье на семейной перине.

„умаешь: все рифмы еще впереди,
суринамскаЯ пипа*
достойна всхлипа,
пока одиночество отстукивает времЯ в груди.

‚ этой белой стране
рельеф лежащего тела,
изгибающегосЯ на простыне,
очерчивает пределы,
________
* вид жаб
за которые не хочетсЯ выходить --
это гладкаЯ поверхность кожи --
Я забываю, что Я -- один,
мы так беззащитны, так похожи.
‘мешиваем вдох-выдох-вдох --
когда становимсЯ сплошным касаньем --
в этой белой стране правит бог,
исполнЯющий прихоти и желаньЯ.

“плываем, держась друг за друга.
—ерное небо кажетсЯ лугом.
Џозвонками касаемсЯ звезд и планет -
там не понимают слова "нет".
.............................................................
.............................................................
.............................................................
.............................................................
џ плохой переводчик.  џ забыл Языки.
’ы живешь в сплетеньи сосудов руки.
’ы по венам течешь, ты толкаешь кровь
(Я не знаю рифму к этому слову) --
может быть -- это твои покровы,
может быть -- это безвыходный лабиринт).
Њы вошли вдвоем -- мы сгорим,
как сгорает от собственной краски роза --
остаетсЯ в пространстве застывшаЯ поза,
лежат на скатерти свернутые лепестки,
как ослепленные лампочкой мотыльки.

’оропись, торопись,
поднимай ресницы,
вспоминай жизнь --
зеркала и лица,
пожиратель губной помады...
...проводЯ по ней взглЯдом,
хочетсЯ сказать "не шевелись".

џ как колючки, что жаждут в пустыне воды.
Ќа менЯ наступает песок, построившись в рЯды.

Ќаступает атасное утро после Ясной ночи.
Џо радио поют пионеры -- дети рабочих.

‘олнце в окне дудит, как горнист.
‘мерть все длиннее.  ‚се короче жизнь.
‚сЯкаЯ жизнь.
ЊоЯ жизнь.

II

Ќаташа арова целовалась у лифта,
не убираЯ рук с лифа.
…е никогда, к сожаленью, не узнает страна.
€ когда ее предадут могиле --
ѓосподом будет посрамлен сатана,
но не задудЯт по ней заводы и автомобили.

Ћ ней никогда не будет поставлена пьеса,
в которую она выпархивает из леса,
намалеванного на широченном холсте,
прижимаЯ к незапЯтнанной шейке лесной букетик.
Ќа ней не скоро женитсЯ перспективный медик,
конструктивно и пламенно заЯвлЯющий о ее красоте.
Ћни не поплывут по сцене в скрипучей лодке.
“ него не будет конкурента в пилотке,
отавлившего неизвестно куда,
но Явно не возводить над болотами города.

‚о втором акте не обнаружитсЯ ее недальновиднаЯ мать,
и когда Ќаташа будет пластично-кротко стирать
медицинский халат в оцинкованном корыте,
улыбаЯсь так, чтоб увидел зритель,
как она трогательна и ранима,
даже когда ее пилит мамаша неутомимо,
не вышагнет из боковой кулисы отец --
долбануть, понимаешь, кулаком по столу, и положить конец
недостойной сцене в предыдущей картине,
не вспомнит дедушку, подорвавшегосЯ на мине
еще, понимаешь, в 1915-том году,
и, видимо, отродЯсь моловшего ерунду,
не снимет кепку с прилизанных седин,
не вынет угретую на груди
(с боковой резьбой!) многоугольную деталь,
за каковую в третьем акте, понимаешь, получит медаль,
а уж по каковому поводу не стащит с гвоздЯ гитару
и что-нибудь не сбацает с патефонного репертуару.

Ђ Ќаташа не шепнет разомлевшему медику "Я -- твоЯ".
ЏапанЯ, понимаешь, не пересвищет на свадебке соловьЯ.
…го не обнимет друг-лекальщик Џахомыч,
прикипевший сердцем к этому дому.
Ћн не будет приговаривать за чаем "мы еще повоюем".
Ќе обзовет медика (в сердцах) "ветродуем".
Ќе засверлит с папаней в полуночном цеху.
Ќе пожалуетсЯ медику на свербенье в боку
"особливо, ежели, скажем, дождь или сухо".
Ћтчего медик не преклонит красное ухо
к немодному, но выходному его пиджаку.

€ никогда в развЯзке нашей волнительной пьесы
не прогремит и не вдарит заупокойнаЯ месса,
при звуках которой, двигаЯ стульЯми, встанет на сцене народ.
€ когда Џахомыча протащат сандалетами вперед --
не разведет руками, понимаешь, потрЯсенный папанЯ,
не подаст ему накапанной валерьЯнки в стакане
Ќаташа арова в оттопыренном на животе платье,
а потом, очень стройнаЯ, в очень домашнем халате,
не склонитсЯ с медиком и папаней в приЯтном финале
над плаксивой подушкой, которую втроем укачали.

        III

ЊоЯ беднаЯ героинЯ,
цирк сожгли, ускакала четверка
лошадей в голубых султанах
и неоновых трубках синих,
из бетона воздвигли орган
по проекту чухны,
свиданьЯ
назначаютсЯ там, как прежде,
и с помадой стоЯт цыгане,
в проходных
те же
дЯди торгуют водкой,
и бульвар поруган разрытый.

’ы была на нем самой кроткой
веткой, к телу его привитой.

ЊоЯ беднаЯ героинЯ,
на каких ты теперь подмостках
перед зеркалом губы красишь
и талдычишь свои монологи
о себе, о дочке ли, сыне,
о творЯщемсЯ безобразьи,
и уже подводишь итоги
красоте, растворимой боем
часовым, от театра кукол,
уносимой снежинок роем
или листьев в кулису, с круга
поворотного в мощной арке
театральной... хлопки и крики
проникают за пышный бархат,
и цветы, в основном -- гвоздики.
18 маЯ 85

        ЏђЂ‡„Ќ€Љ

‡намена, знамена, знамена, знамена
и транспоранты,
оркестры, гитары и клавиши аккордеона,
солдаты, солдаты, солдаты и демонстранты,
слова и портреты, слова и портреты
и мегафоны,
шары и букеты, шары и букеты...
-- ‚ колонны!  ‚ колонны!
’рибуна, трибуна!  ’рибуна!!  ’рибуна!!!
“-р-р-р-а-а-а под трибуной!

Џод небом в широких знаменах пурпурных,
под маршем бравурным!
€ пенье, и пенье, и пенье, и пенье,
фанфары и голос!
€ мечетсЯ город в горЯчке весенней,
подпитый, веселый,
и дети и взрослые, трубы, спортсмены --
все в громе и гвалте...
и пестрыми клочьЯми праздничной пены --
бумажные розы и кожа шаров на асфальте.
25 маЯ 85

        x x x
‚ белом гольфстриме простынных складок
хлеб твоих губ не горек, не сладок --
только нежен -- из дышащего тепла
подними незрЯчие купола,

влажных ресниц сторожащие тени,
руки, ищущие сплетеньЯ
с медленным временем любЯщих рук --
это убежище, тающий друг.

ѓоловы наши летЯт на закат.
†утко над крышами траурных башен --
вид голых улиц воистину страшен...
хочетсЯ смытьсЯ за рамку -- за кадр.

Ќоет полчерепа, ищет, коричнев,
взглЯд совершенно другое, другое,
что-то извне непомерных количеств
каменных лиц и гранитных покоев.

џ не хочу уточнений, не нужен
этот букет, расцветающий в горле --
это другое, и Я не разрушен,
даже когда этот воздух разгромлен.

орох -- и шаркнули в небо шары!
‘тЯнуто горло в два конуса, будто
тихо, песчинками, через шарфы
ночь переходит за стеклышком в утро.
16 ноЯбрЯ 85

        Љђ›Њ‘Љ€…  ‘’€•€

        I

’ам где меднаЯ птица на дереве медном сидит,
там где двое волчат под сосцами у медной волчицы,
вдруг за тридевЯть верст Я услышу, как море гудит,
будто встав на дыбы, доплеснутьсЯ сюда оно тщитсЯ.

Ћбезлюдевший плЯж миллионы его Языков
лижут так далеко, что не веритсЯ в "—ерное море",
только ты, человек каменистых его берегов,
мне напомнишь, что вкус его вечен и горек.

Џерепутанный, душный, каштаново-рыжий поток,
сладковатые губы и черносветлые прЯди,
вечноспрЯтанный, бледный, задумчивый маленький лоб --
ты подобием морЯ мне видишьсЯ в каждом нарЯде.

’ы как воздух морской -- ослеплЯющаЯ новизна.
џ хочу искупатьсЯ, Я усну на полоске прибоЯ, --
ты штормишь, ты на сушу выходишь из сна
и менЯ забираешь, как камешек карий с собою.

        II

‚ это небо войду половину его перекрыв,
как бы ты ни глЯдела -- мою в нем поверхность увидишь,
через воздух густой, времЯ пенными свитками свив,
Я с тобой говорил бы сейчас, как новый Ћвидий.

џ бы вспомнил, как разрушаютсЯ царства и жалко уходЯт цари,
как псари, только то и живет на земле, что невечно --
имена наших чувств с бесконечной печалью внутри, --
остальное, как маленький день, быстротечно.

        III

‡автра август растает, как медленнотающий воск.
‡автра август тЯгучий остынет, расколетсЯ август хрустальный,
мы от грусти цикад, от мохнатых медлительных звезд,
как глаза у людей в полнолунье, тихи и печальны.

‡автра август сухой рассеет невесомого облака тень,
и как горько во рту и глазах, как солоно-горько.
‚ойско дышаще-жаркое, имперскаЯ августа лень,
-- Ђвгуст, где ты -- ау! --
-- ’ам, где шкурка миндальнаЯ	да апельсиннаЯ корка.

        IV

‡десь обрыв, оборвешьсЯ, того и глЯди,
и колючки торчат у лица и груди,
и дрожит напрЯженный шиповник
в красных пЯтнах, как злющий любовник.

‘ухоруких кустов непролазнаЯ цепь,
а с горы видно горы и море и степь
цвета серого черствого хлеба,
и отсюда  дорога -- на небо.

        V

џ войду в световую крупицу полуденной царственной лени
световою иглой -- спицей солнечной в трепетный глаз
синеглазого морЯ, ресниц его радужных пленник,
Я античной монетой сверкну, в грохочущей пене светЯсь.

ђастворЯйтесь мои золотые пылинки
в полновесных и твердых острых брызгах и гребнЯх волны,
это тело -- из местной ослепшей обветренной глины,
это времЯ -- из здешней, ослеплЯющей полночь луны.

џ не помнил, как вышел из морЯ -- из дома, теперь Я вернулсЯ,
лучшей смерти и жизни, чем слитьсЯ с ним нет человеку нигде,
совпаденьем дыханьЯ и красносоленого пульса --
вод морских с красной глиной перед небом морским в наготе.

        VI

џ любил перебирать камешки розовые, зеленые,
делавшиесЯ прозрачными в воде и от касаниЯ Языком --
маленькие гильгамеши гальки, теплые, вольные --
каждый казалсЯ свернутым лепестком

розы дремотной, розы голубоватой,
из синей вазы, разбитой на глубине
морЯ с вкрапленьЯми €лиады,
с глазком Ђтлантиды на сонном  дне...

        VII

‹ето всегда в Љрыму,
пароходик в дыму
задирает на рейде
то ржавый нос, то корму.

„ует устойчивый ост,
не покидает пост
в розовом небе солнце --
дожидаетсЯ звезд.

Љосмос над головой
точно дом угловой,
мы там окно снимали
в комнатке голубой.

        VIII

–вета жженого сахара загустевшаЯ в августе осень,
перезрелого солнца слезЯщийсЯ, киснущий вкус,
море мерно сверкает, глаза ослеплЯют на розе --
розе —ерного морЯ -- стекловидные капли медуз.

‚ лепестках синих волн слоистый и йодистый запах,
осы света сквозЯт, жалЯ хрупкий хрусталик глазной,
солнце мреет в зените, забыв где восток и где запад,
солнце тихо звенит ослепительной нотой одной.


Ћплывают черты неприметно горЯщих предметов.
€ссыхает пространство.  ‚о рту засыпает Язык.
‘кладок нет на земле.  †ар ползет опалЯющий ветра.
ђоза синЯЯ морЯ пахнет Явственно солью слезы.

ѓубы мира черствы, гулом слов поднимаетсЯ небо,
в арке розововлажной рассказана заново жизнь --
где-то к северу ближе каменеет она, как у греков Ќиоба,
и на краешке морЯ отпечаток ступней ее быстрых лежит.

–вета жженого времени осень...
апр. 86

        ’ђ€  Ћ’ђ›‚ЉЂ  Ћ  ЊЋђ…

        I

‡а марлевой завесой снегопада,
за долгой изнурЯющей зимой --
лиловый запах звезд и винограда,
продолговатых Яблок зной,
там солнце, неподвижное как Ѓудда,
в пространствах синевы и тишины
над полчищами каменных  верблюдов,
лежащих на коленЯх у волны.
’ам камешки, запутанные в стены,
напоминают миллионы глаз
мерцающих  и крохотных вселенных,
внимательно исследующих нас.
Њы возникаем в закипевшей пене
из глинЯных, омытых морем глыб,
мы кажемсЯ им слепками видений,
приснившихсЯ до кистеперых рыб...

        II

Џервый оратор, держащий соленые камни во рту,
перекатывающий медуз разбухшим Языком,
созидатель стеклЯнных статуй в громокипЯщем саду,
сокрушающий их рЯды чудовищным молотком,

менЯ преследует твой невменЯемый громоздкий вид,
львиный рык и заросшаЯ гривой криваЯ плоть,
под твоими лапами, пружинЯ, скрипит
корабельным канатом земнаЯ ось.

ђаздвигающий плиты материков,
прилипающий кожей к промороженным полюсам,
самый старый и хищный из стариков,
глухо завидующий моложавым небесам,

над тобой кипит хрустальнаЯ взвесь --
арки радуг бессонных, о, мой бешенный старикан,
твой грохочущий бас -- лучшаЯ весть
о бесмертной жизни, океан.
21  апр. 87

        III

ћжнаЯ ночь, как вино "ћжнаЯ ночь",
жаркий космос в чешуйках луны с чумной желтизной,
море заклеено лентой скотч,
побережье пахнет весной.

ѓулькает галька, хрустит песок,
в створки индиговой мидии входит нож,
сердце стучит слева наискосок
и сосок подружки, как южнаЯ ночь,
как южнаЯ ночь...
12 маЯ 87

        x x x
ѓранитно-чугунные сны о фонтанах зимой.
ќйфориЯ высоких давлений воды.
‚ холода человека тЯнет домой.
Њорозы рисуют ему ледЯные цветы.

Ћн читает чужие слова весь день,
курит папиросы, видит треснувший потолок,
проплывает коммунальной рыбой вдоль стен,
телефон наелсЯ звонков и умолк.

‘ерый свет, серый зернистый свет.
‚ещи как лежали, так и лежат.
Ћдиночество -- повод заснуть и умереть.
ѓород сжат зимой, как пружина -- сжат.

—еловек вмерзающий в пространственную спираль,
в ледЯное железо населенных витков,
отдает по капле в бетонный ѓрааль
переулков и улиц стучащую кровь.

Ћдиночество: "‡дравствуй, тикающаЯ смерть секунд", --
-- с ним нужно учитьсЯ жить, вообще уметь
прикоснутьсЯ своей рукой, как чужой, к виску,
чтобы шевельнуть волосы и отогнать смерть.
11 маЯ 87


         * ‘ € Ќ € ‰  ‚ Ђ ѓ Ћ Ќ * 

        x x x
        џ буду детскую открытку
        носить в советском пиджаке,
        в американскую улитку
        преображаЯсь вдалеке.

        ‚ немыслимой толпе Ќью-‰орка
        услышу - небоскреб шепнет
        в ущелье улиц: "Ѓедный ‰орик",
        и череп мой перевернет.
                          3 сент. 87

        x x x
Џространство к западу кончаетсЯ --
оно приклеено к земле,
оно на столбиках качаетсЯ
на проволоке и стекле

приборов пристальных оптических,
на дулах, выцеленных так
глазами зорких пограничников,
чтоб не свалить своих собак.

Џространство навзничь загибаетсЯ,
скудеет метрами -- пробел,
собачьи морды поднимаютсЯ,
чтоб охранЯть его предел.

Ћно сквозит и тЯнет сыростью
травы и тайною ночной,
оно ребенком хочет вырасти,
чтобы увидеть шар земной.
20 февр. 88

        x x x
‘еро-зеленое небо,
окна глотают туман,
запах горЯчего хлеба
сонным еще домам

слышен из переулка,
где дымит хлебзавод,
каждаЯ свежаЯ булка
вымытых пальцев ждет.

ђазорались вороны,
значит надо вставать --
вылезать из попоны,
чтобы травку щипать,

утро гонит трамваи,
сжалась в капли вода,
и Њосква уплывает
от менЯ навсегда.
19 марта 88

        x x x
                                           	            	   Њаргарите
                	‚озле фабрики Ѓабаева
                	только вьюга да метель
                	с фонарЯми заговаривают,
                	пахнет смертью карамель.

                 	‚озле фабрики Ѓабаева
                	Я скажу как на духу,
                	что пора туда отчаливать,
                	и ладонь согну в дугу.

                	‚озле фабрики Ѓабаева
	       	беспризорный вьетсЯ снег,
                	надо снова жизнь устраивать,
                	потому что жизни нет.

		Љанитель, пустаЯ улица
		да бродЯга с кобурой,
		да дома широкоскулые...
		Њы домой пришли с тобой

		через сквер на месте кладбища --
		десЯть метров конура,
		свет от марсианской лампочки,
		да обоев кожура,

		две лежанки, стул со столиком,
		листьЯ липнут на окно --
		клены выпили покойников
		и теперь от них темно.

		’воей бабушки-покойницы
		вдовий мир на три шага --
		нет теперь той синей комнаты,
		кленов, дома -- там снега...

		‚озле фабрики Ѓабаева
		замыкаетсЯ кружок,
		наши жизни размыкаютсЯ,
		вспоминай менЯ, дружок...

		’ы купи конфетки сладкие,
		подержи их на горсти,
		а слова и рифмы жалкие
		на дорогу мне прости.

		‚озле фабрики Ѓабаева
		вьюга жжетсЯ без огнЯ,
		в ней и вьетсЯ чье-то тающее
		"‚споминай, дружок, менЯ..."
		12 февр.88

        x x x
џ войду в метро, троллейбус, автобус, трамвай,
Я увижу начальника серый, черный, коричневый, синий костюм.
џ ходЯчаЯ сваЯ между ходЯчих свай
таких же, как Я, как они, Я -- угрюм.

Њне хочетсЯ лечь, удрать, удавитьсЯ, вылететь в окно.
џ не хочу считать деньги, терЯть ключи, кошелек.
Њне не помогает женщина и вино
забыть, что она одинока, что Я одинок.

’олько ребенком Я верил в жизнь,
в то, что она -- поле чудес, увлекательный мир.
Љто бы ты ни был, дай мне руку, держись, держись, --
мы полетим вместе в мутный эфир.

ќто -- мечта про звезды, освещающие твое лицо,
на котором тает глубокий снег, превращаетсЯ в свет лед,
мы руки раскинули в тысЯчах солнц,
мы летим водвоем, нам тепло... какой прекрасный полет!
28 Янв. 88

        x x x
Љак за каждой вещью стоит цена,
так была во мне, не извне стена,
Я, смотревший на жизнь во все глаза,
до сих пор усвоил в ней пол-аза.

Ћна будто чужой спесивый Язык,
Я и слова сказать на нем не привык,
вот она -- дикий, таинственный текст,
разве справишьсЯ с ним переменой мест?

џ уехать хочу в чужие краЯ,
да за мной потЯнетсЯ жизнь моЯ,
и Я буду дальше ее губЯ,
в каждом зеркале снова встречать себЯ.

џ несвежий и грустный ее продукт.
џ проезжий тип, эмигрант и фрукт.
‡а моей спиной исчезает землЯ,
на которой сохнет моЯ соплЯ.

„о свиданиЯ, пьющие сок берез.
‹ет в двенадцать последние капли слез
источили в ладошку мои очеса
и с тех пор расплакатьсЯ мне нельзЯ.

џ как камень сух, Я колючкой стал.
џ пришел на суд и Я устал.
•оть лежит на мне вина-не-вина,
Я прошу, ‚аша —есть, отпустить менЯ.
11 февр.88

        x x x
Ќевозможно собрать воедино
этот темный таинственный блеск,
склеить кислой тоской муравьиной
в оглушительной кроне небес.

ђазбредаетсЯ счастье на части,
на суставы и прЯди свои,
на мучительный рот, на безвластьЯ
муравьиного прах и слои.

’емнокрылые губы и руки,
напрЯженные жизнью своей
в тридцати сантиметрах разлуки --
как за тысЯчу желтых полей.

ќта жаркаЯ власть непонЯтна --
быстрых пальцев, ресниц, губ и глаз, --
за Янтарной стеной многократно
этот бред загоралсЯ и гас.

’очно сон прерываемый Явью --
горизонт и за ним -- горизонт,
да дорога, которую плавит
восходЯщее множество солнц.
11 февр. 88

        ‘€Ќ€‰ ‚ЂѓЋЌ

€счерпай это небо до дна,
пусть останетсЯ серое мессиво снега,
это прошлого века унылаЯ нега,
это книга за сотню страниц до нашествиЯ сна,

это стаи секунд, уплывающих через глаза --
через вереск соленых ресниц в берег синего морЯ,
это неба -- финифть, это --  камни темниц в облаках аллегорий,
это -- вздутые вены границ, за которые выйти нельзЯ.

ќто -- синий вагон, отраженье лица в полированном дереве,
это -- мЯтый билет на помЯтой ладони моей,
это -- окраины, это --  платформы, это -- землЯное тесто полей,
это -- вороны родины в верной истерике,

...................................................................
...................................................................
...................................................................
...................................................................

ќлегическое "Ђу!" выдыхаетсЯ ртом
в сплющенные холодом звездчатые чешуйки воды,
это -- зима, раздирающаЯ рот, замораживающаЯ следы,
это -- снег -- не мой, сыпучий-скрипучий дом.

€счерпай это небо менЯ!
2 марта 89

        x x x
‚се вокруг притворилось €талией,
все вокруг притворились не мной --
и смыкались, как ветви миндальные,
города за моею спиной.

ђазве в жизнь эту легкую веритсЯ, --
кто мне мир этот весь нашептал?
€ ударилось Яблоком сердце
о ‡емли повернувшийсЯ шар.
ђим, март 89

        x x x
џ живу в эмиграции,
в иноземном песке,
все что вижу -- абстракции
на чужом Языке.

Њоре точно абстрактное,
даже запаха нет,
только солнце громадное
наполнЯет мой бред.
ЋстиЯ, апр. 89


        x x x
Џусть бессмыслицей жизнь обернулась,
пустЯчком географии пестрой,
лоскутами пространства скупого --
и летает бесцветный наперсток
и латает запутанной нитью
белых, красных, сиреневых улиц
матерьЯл неизбежных открытий,
заучи же Язык бирюзовый --
колдованье морское …вропы.

‘ердце было то влажным, то птичьим
в оглушающем мареве римском,
мостовые влачили конвеер
из слепЯщего лоском величьЯ.
Џоднимала у ”орума пальма -
эмигрантка с песков аравийских,
над сиЯтельным городом веер
и бездомные кошки шипели
точно души в камнЯх ЉолизеЯ...
8 июнЯ 90

        x x x
‡акуси белую косточку на руке,
сделай больно коже -- очнись, очнись!
Ќа каком тебЯ разбудить Языке,
ты в ‚енеции, ночь, и тебе снитсЯ жизнь --

не такаЯ, что мальчиком вообразил
этот мир клиновидным -- кулек? телескоп?
’ы в ‚енеции... белую косточку закуси --
этот город -- ковчег, и сейчас -- потоп.


‚от он мелкий народец каналов, мостов,
ставен, жалюзей, ангелов, мачт, фонарей,
львов, трагет, гондол, барок, крестов,
отпускаемых в небо взамен Якорей.

Џотому-то, наверное, острова
не уходЯт лагуной из этих широт,
ибо лучшее место найдешь едва --
как вода стеной над ним встает.
7 июнЯ 89

        x x x
џ -- "изысканный мужчина",
ты -- "изысканнаЯ женщина",
и легла меж нами чинно
ЂтлантическаЯ трещина...
10 июнЯ 89

        x x x
Ќичего не умеешь, имеешь, уметь не хочешь,
хочешь чтобы само пришло, сама пришла,
потому что в ‚ене-ђиме-Ќью-‰орке длинные ночи,
как в Њоскве, ‚авилоне... кусок стекла

или просто дыра в стене, дверной проем, бойница,
проницаемые взглЯдом до той пустоты -- насквозь,
через которые втекают-вытекают лица,
все лица жизни, сколько их за нее набралось,

оставлЯЯ по себе нелепый, чужой, привычный осадок --
этакое никому-кому-нибудь письмецо --
рысьи бега сгибов, углов, овалов, отвердевающих складок --
это твое-не твое собравшее их лицо.

Љомната, номер отелЯ, каюта, купе вагона --
неси менЯ-его-менЯ каменный, железный, деревЯнный конверт
ты разберешь эту скоропись жизни, Џерсефона,
в зеленой, бурой, сгоревшей своей траве.

џ о себе-тебе-не себе-толпе идущей
через дни к ночи, бесчисленные, отсчитанные дни,
в этом потопе ночей -- в удушье
еще шевелю губами -- веслами лиц, как они,

и она -- безответна, безадресна, податлива, черновата,
она замечает нас, когда устаем ждать, устаем жить,
и тогда -- залеплЯет нам слух гулкой, свистЯщей ватой
ночь, но чтобы поверить в ночь -- нужно персты вложить.
28 Янв. 90

        x x x
Љак жизнь похожа на себЯ --
ну что присочинить, прибавить
к ней? “дивлЯЯсь, теребЯ
подол ее, еще лукавить
мальчишкой, сладкого просЯ,
пока еще не оскудела,
пока на сгибах и осЯх
к ней приспособленное тело

скрипит, и песенку свою
из воздуха, воды и хлеба
вытЯгивает и -- на ћг
идет окном вагонным небо,
плывет само сквозь пыль огней
и кроны рощ, полЯ и крыши,
и теплые ладони дней
на стыках рельс менЯ колышат.

џ в •арькове сошел купить
мороженное на вокзале
и просто на землю ступить,
чтобы ее мне не качали.
’ам тоже жизнь и запах свой:
арбузов, теплых дынь и Яблок,
и у менЯ над головой
луна, как проводница, зЯбла.

џ жил на влажных простынЯх,
когда придвинулсЯ ‚оронеж,
стоЯла ежиком стернЯ
и пахла степь сухой ладонью,
и небо млело под щекой
под утро, греЯ неуклонно,
дымЯщийсЯ в степи „жанкой
в звериных дерганьЯх вагона.

•отелось жить, как не хотеть
курить, высовываЯ локоть
к звезде высокой и лететь
над этой далью белобокой,
огни в тумане размечать --
там, чай, играют на гармошке
и дышит девка у плеча,
да влажные заводит плошки
целуЯсь или хохоча...
лето 91

        x x x
Ќичего не умеешь, имеешь, уметь не хочешь,
хочешь чтобы само пришло, сама пришла,
потому что в ‚ене-ђиме-Ќью-‰орке длинные ночи,
как в Њоскве, ‚авилоне... кусок стекла

или просто дыра в стене, дверной проем, бойница,
проницаемые взглЯдом до той пустоты -- насквозь,
через которые втекают-вытекают лица,
все лица жизни, сколько их за нее набралось,

оставлЯЯ по себе нелепый, чужой, привычный осадок --
этакое никому-кому-нибудь письмецо --
рысьи бега сгибов, углов, овалов, отвердевающих складок --
это твое-не твое собравшее их лицо.

Љомната, номер отелЯ, каюта, купе вагона --
неси менЯ-его-менЯ каменный, железный, деревЯнный конверт
ты разберешь эту скоропись жизни, Џерсефона,
в зеленой, бурой, сгоревшей своей траве.

џ о себе-тебе-не себе-толпе идущей
через дни к ночи, бесчисленные, отсчитанные дни,
в этом потопе ночей -- в удушье
еще шевелю губами -- веслами лиц, как они,

и она -- безответна, безадресна, податлива, черновата,
она замечает нас, когда устаем ждать, устаем жить,
и тогда -- залеплЯет нам слух гулкой, свистЯщей ватой
ночь, но чтобы поверить в ночь -- нужно персты вложить.
28 Янв. 90

        x x x
Љак жизнь похожа на себЯ --
ну что присочинить, прибавить
к ней? “дивлЯЯсь, теребЯ
подол ее, еще лукавить
мальчишкой, сладкого просЯ,
пока еще не оскудела,
пока на сгибах и осЯх
к ней приспособленное тело

скрипит, и песенку свою
из воздуха, воды и хлеба
вытЯгивает и -- на ћг
идет окном вагонным небо,
плывет само сквозь пыль огней
и кроны рощ, полЯ и крыши,
и теплые ладони дней
на стыках рельс менЯ колышат.

џ в •арькове сошел купить
мороженное на вокзале
и просто на землю ступить,
чтобы ее мне не качали.
’ам тоже жизнь и запах свой:
арбузов, теплых дынь и Яблок,
и у менЯ над головой
луна, как проводница, зЯбла.

џ жил на влажных простынЯх,
когда придвинулсЯ ‚оронеж,
стоЯла ежиком стернЯ
и пахла степь сухой ладонью,
и небо млело под щекой
под утро, греЯ неуклонно,
дымЯщийсЯ в степи „жанкой
в звериных дерганьЯх вагона.

•отелось жить, как не хотеть
курить, высовываЯ локоть
к звезде высокой и лететь
над этой далью белобокой,
огни в тумане размечать --
там, чай, играют на гармошке
и дышит девка у плеча,
да влажные заводит плошки
целуЯсь или хохоча...
лето 91

        Ѓ‹ћ‡   ЃЋ‹њЋѓЋ џЃ‹ЋЉЂ

        I

заворачиваЯсь в электрическую простыню
оживаЯ когда ночь вырезает сердце дню
и несет на лиловых ладонЯх на мост
уронить за бетонно-стальной беспардонный нарост
окровавленных зданий за баки их крыш
в разожженный закатом зеленый гашиш
навлекающий джаз дребезжащий огней
чернолицых прохожих тела их длинней
чем Њанхэттен барабанЯщий им в башмаки
вот он Ѓруклинский мост длЯ вспотевшей щеки
эти черные плечи несущие мрак
нефтЯной и багровый спрессованный мак
из которого сыплютсЯ искры в волну
небоскребов хватающих глоткой луну
им открыт горизонт и в него океан
свое пенное имЯ поет по слогам
испареньЯ текут остывающих стрит
дыбом вставшаЯ жизнь свою крошку струит
в непрозрачные трубки шуршащаЯ кровь
в маслЯнистую душу сабвеЯ уходит

II

„линные зеленые деньги океана
шуршат, размениваютсЯ в мелкую монету,
изрезанного пирсами в свайную бахрому побережьЯ.
—айки слонЯютсЯ у воды
в поисках посвиста по сердцу,
а склевывают объедки.
‘вобода в короне из гвоздей
пихает небесам плЯшущего белого негритосика --
пластиковый цветочек на электроприводе.
ѓород Ќью-‰орк, как каждый очень большой город,
пытаетсЯ забыть, как он мерзок,
и просто хорошеет на глазах,
ведь и здесь бывают перламутровые закаты.
Ќа Њэдисон авеню приЯтно делать покупки,
у Љарнеги -- оглЯдеть проститутку,
в ћжном Ѓронксе -- получить горЯчую пулю в живот.
		‡а моста басовую струну,
		за белесую волну ѓудзона
		полюби бетонную весну