        Ђлександр Ђлейник. ЂпологиЯ

---------------------------------------------------------------
 &copy; Ђлександр Ђлейник, 1996
 Email: aleynik@accesshub.net, aleynik1@juno.com і mailto:aleynik@accesshub.net
 Date: 14 Feb 1998
---------------------------------------------------------------
 ‚ 1999 в Ќижнем Ќовгороде была издана книга Ђ.Ђлейника,
 копиЯ доступна в интернете:
 http://www.sci-nnov.ru/culture/literature/aleynik/contents.html і  http://www.sci-nnov.ru/culture/literature/aleynik/contents.html
 http://195.34.34.70/mainmenu.htm і  http://195.34.34.70/mainmenu.htm
---------------------------------------------------------------

Ќью-йорк 1996

        Ћ стихах Ђлександра Ђлейника

     ‘обрание   стихотворений   и   поэм   Ђлександра  Ђлейника
"ЂпологиЯ" включает в себЯ подборки из шести книг, писавшихсЯ в
общей   сложности  около  25  лет.  ’акого  рода  собрание  при
нормально разыгранной поэтической биографии выходит обычно  под
занавес,   и   зритель,   внимательно  следивший  за  развитием
действиЯ, не просто узнает героев  спектаклЯ,  их  интонации  и
жесты,  но  главным  образом  интересуетсЯ  композицией, тем, в
каких свЯзЯх  и  сочетаниЯх  герои  оказались,  --  театральные
бинокли    наведены   на   резкость   и   картина   приобретает
окончательную  четкость   и   завершение.   Џорой   неожиданное
завершение,  --  и  в  этом  смысл эпилога и вознаграждение длЯ
зрителЯ.
     Љ  сожалению, перед нами поэт, который отрывочно печаталсЯ
в эмиграции и совершенно не печаталсЯ в ђоссии,  и  нет  ничего
утешительного в том, что он разделил судьбу сотен ему подобных.
’ем более, что поэт  в  число  подобных  никак  не  входит.  Ћн
бесподобен  по  определению. Љороче говорЯ, это перваЯ книга Ђ.
Ђлейника, и потому, учитываЯ ее шестиактность (шестикрылость?),
читатель  должен  быть  готов как бы к одновременному просмотру
всех действий и эпилога,  суммирующего  их.  ќпилог  --  громко
сказано  и  сказано длЯ красного словца. Џоэту едва за сорок, и
будем надеЯтьсЯ, что его дальнейшее творчество обойдетсЯ без --
продолжаЯ  театральную  терминологию -- четвертой стены (она же
ЉремлевскаЯ,  она  же  ЃерлинскаЯ,  она  же  ЉитайскаЯ).  €так,
читатель  должен  быть  готов к перегрузке, а автор к тому, что
критика его обвинит  в  нерасчетливости  и  тут  же,  возможно,
снисходительно  похлопает по плечу: мол, понЯтно, слишком долго
ты ждал сигнальной ракеты, оттого и атака твоЯ, дружок,  слегка
психическаЯ.  ‚  снисхождении  данный  поэт  не  нуждаетсЯ, тем
более, что нерасчетливость в поэзии (едва ли -- в прозе)  может
обернутьсЯ  добродетелью. „ело в том, что Ђ. Ђлейник работает с
голоса. Џоводом длЯ говорениЯ может быть  что  угодно:  пейзаж,
воспоминание, книга, -- не важно. ‚ажно, что поэт полагаетсЯ на
звук, на голос, который вывезет (картину, воспоминание, книгу),
но  вывезет  не  контрабандой  (хитростью),  отнюдь,  и даже не
вывезет, но скорее -- выведет (на свет).
     Ђртистический  образ  жизни  предполагает  метафоричность,
внезапные  и  бурные  сочетаниЯ  слов,  вообще  --   энергичную
оснащенность  и  использование  всех доступных автору эффектов.
Џричем, Я  бы  сказал,  что  мы  присутствуем  одновременно  на
спектакле  и на репетиции. Ђртистизм предполагает импровизацию,
и вы видите, как автор пускаетсЯ в путь, не ведаЯ ни как  будет
развиватьсЯ,  ни  тем  более  чем  завершитсЯ  его  поэтическаЯ
авантюра. € если интуициЯ сбоЯ не дает,  то  немедленно  творит
чудеса,   и   тогда   случайно  вырвавшеесЯ  слово  оказываетсЯ
наделенным такими  многозначными  и  уместными  свойствами,  на
которые и сам автор, возможно, не рассчитывал.
     Ѓыть  может, прежде губ уже родилсЯ шепот" -- примерно так
Я бы определил эстетику Ђ. Ђлейника цитатой из  его  верховного
учителЯ  -- Ћ. Њандельштама. C Њандельштамом Ђ. Ђлейника роднит
и взглЯд, с любовью обращенный к миру, и нежнаЯ интонациЯ, а  в
ремесленном  смысле  -- приверженность к классической традиции.
‘ледуЯ ей,  поэт  безбоЯзненно  распорЯжаетсЯ  наработанным  до
него,  помнЯ,  что  нет  событиЯ  без  преемственности; никаких
нервных истерик и концептуального кривлЯниЯ; никакого --  любой
ценой  -- привлечениЯ вниманиЯ к собственной персоне; он знает,
что оригинальность и новизна добываютсЯ трудно и по  чуть-чуть,
и  добываютсЯ  там,  где  единственным  и  неповторимым образом
художник прикасаетсЯ к веществу  мира  и  придает  ему  внЯтные
очертаниЯ.  Њир  Ђ. Ђлейника простираетсЯ от Ћки до ѓудзона, от
провинциальных городов ђоссии (в его случае -- г. ѓорького)  до
столицы  мира Ќью-‰орка, от восточного времени до западного, от
юношеской весны "на улицах сердца" в 1973 году до "ђеквиема"  в
холодном  Январе  1996-го,  от  любовной  лирики до "ЌаблюдениЯ
воды" --  поэмы  в  натурфилософском  духе.  Џо  ходу  дела  он
поневоле  прикасаетсЯ  к  "чешуе  дракона"  -- путь лежит через
столицу империи -- т.е. к советской власти, -- не  от  нее  ли,
как   в   прошлом   Њандельштам,   бежит  в  ’авриду,  к  этому
греко-римскому и средиземноморскому пристанищу русских  поэтов,
затем -- реальнаЯ €талиЯ, звучащаЯ как "и так далее"...
     ‘тихи  Ђ. Ђлейника вдохновенны, насыщенны, населены людьми
и приметами, живописны, одновременно артистичны и  естественны,
т.е.  ЯвлЯютсЯ  тем,  что  называетсЯ  искусством  слова.   Ќам
остаетсЯ приложить к  нему  искусство  чтениЯ,  и  если  мы  не
поскупимсЯ, то будем, Я уверен, вознагражден сторицей.

		                     ‚ладимир ѓандельсман

         * ‚ Ћ ‘ ’ Ћ — Ќ Ћ …   ‚ ђ … Њ џ * 

        x x x
‘оломон ”ранкович надевает слепые очки
и уходит в траншеи строк.
…го зрачки как минеры,
но все пока живы,
ужаса не произошло.
ЉаждаЯ линза перед его исполинским глазом
напоминает аквариум без рыбок телевизора "’емп".
Њежду гранЯми проплывают мои слова
уже в нездешнем мире.
-- ‚о-первых, -- говорит он, --
второй экземплЯр жирнее.
’ак почему вы не принесли его?
-- ‚о-вторых, почему вы печатаете на обороте листа,
а если так, - почему праваЯ страница четнаЯ?
Џотом он говорит мне, что Я похож на ѓейне.
џ отвечаю, что это, наверное,
очень лестное длЯ менЯ сходство,
но Я ѓейне не читал.
Њинеры на конце этой фразы очевидно взрываютсЯ.

Ћн не верит мне, а Я ему.
73 г.

		      		‘ќ’—ЊЋ

				*
				-- ‘этчмо!  ‘этчмо!
				—то там в сумке?
				-- ‚ечность.
				‡вуки.
				-- Ќу и рот!  Џочище бильЯрдных луз.
				-- ’ам блюз.
				 *   *
				‡десь ночь и темень.  Ќи звезды,
				ни человека, ни собаки:
				судьба, труба, толпа и ты  -
				все подают друг другу знаки.

        x x x
Љогда трубач берет трубу
и губы сложит в бантик лживый,
как у вола в Ярме -- на лбу
кровь, дергаЯсь, шатает жилы.

€ выползают из орбит
глаза кроваво-мраморные,
и ледником тоски свербит,
как льдами сердце мамонта.

Ћн корчитсЯ попав в тиски
огней, они его свежуют,
всю требуху его тоски
труба вбирает в поцелуи,

и в кольцах, жалЯщих ее, --
в клубке покачиваний мерных --
змей-искуситель лег змеей,
баюкающей раем смертных.

€ Яблоки во тьме горЯт,
и кожа, нежась, всЯ иззЯбла,
и мнитсЯ ‹ысаЯ гора
из крупных, говорЯщих Яблок.

Ћ, пенье дивное, сдавись
до мундштучка, до рта медЯшки,
а тело пусть свисает вниз
под мокрым облачком рубашки.

—то если музыка дыша
вольноотпущенницей смерти, --
освобожденнаЯ душа,
вдыхающаЯ млечный ветер.

Ћ, черный голос горловой,
как мед живой, как кровь тЯгучий,
о, солнца сон над головой,
весь медленный, в песке излучин,
весь пеной блюза голубой
и пеньем в глубине излучен.

“гасла жизнь, ушла из глаз
земною солью в звук последний,
там змейкой золотой зажглась,
где он вечноживущий, летний.

*так называли Ђрмстронга
6 окт. 73

        ЌЂ “‹€–Ђ• ‘…ђ„–Ђ

        I

Ѓыло небо словно небо в облаках,
до седьмого марта Я сходил с ума,
не дышалось, не хватало мне тепла,
и на улицы смотрел Я как в кривые зеркала.

Џальцев быстрые изгибы
в бледных солнышках ногтей,
волокна волос погибель --
нитей света в наготе,

колоколенки ладоней,
круглых век колокола
зимовали в ‚авилоне
белолобого стекла.
ѓод звенел как колокольчик,
исчезаЯ за горой,
и пришел мороз-стекольщик,
и пришел Январь-хрустальщик,
и пришел февраль сырой.

ђозоватым лимузинам
солнце вылизало спины,
человечек брел хмельной,
вел собаку за спиной

на большой-большой цепочке,
словно тень гулЯть водил,
а она вернулась в клочьЯх
в небе лаЯвших светил.
апр. 76

        II

ѓлаза -- фиалки.
‚ишенный цвет век.
„ва крохотных музыканта невидимы,
сами они видЯт мир голубым и зеленым.
‹ицо -- цветочница.
-- ќти две, сударь, Я никому не отдам.

        III

Џо улицам сердца ходит трамвай --
городской ученый кот.
’ам дни проплывают как острова --
всей эскадрой вперед...

€ когда закат -- тогда -- ноЯбрь
и розовый снег кругом,
и тонет день, и качаетсЯ трап,
мы сходим с него вдвоем.
‘коро закончитсЯ этот год,
видишь, как он дрожит...
Џо закатным рельсам уходит кот,
мой ученый кот --
моЯ жизнь.

џ спокойно трону твой черный мех
с голубыми искрами на краю,
Я припомню какой в этом городе снег --
какой мЯгкий снег, какой розовый снег,
такой выпадает только в раю...

        IV

Ћсень светит спичкой желтой,
узкий месЯц в синем шелке,
он из башенки глЯдит
в сон кварталов городских.

Ћсень кованым копытцем
бьет о бронзу переулка --
очень хочет углубитьсЯ
в мысли лиственного гула.

ѓолубой водой застынет,
глаз ковши дымЯтсЯ странным
ужасом, и дышит иней
в переулочках туманом.

Ћсень с полночью играет
нитью журавлиных крыльев,
у нее в глазах открытых
зеркала и умиранье.

Џолночь хочет в валерьЯнку
Язычок сквозь зубки свесить
и на слабых лапках пьЯных
улететь гулЯть на месЯц.
’ам по краешку -- лесок
из серебрЯных чешуек,
от него наискосок --
страж-солдатик  -- парень-жулик,

чистит он лучем звезды
неба темные плоды,
и пихает кожуру
в розовую кобуру.
23 авг. 76

        V

Ќа улицах сердца хлопают ставни,
валЯтсЯ двери на мостовые...
а Я -- вор, Я -- цыган,
Я из тех, кто пристанет
на века,
у менЯ -- любовнаЯ цынга,
у тебЯ -- глаза полевые.

        VI

Ѓудет вечер осенний и лунный,
запомни менЯ навек,
не как юность --
как юнгу
на корабле.

џ драю палубу
шваброй своих ресниц
у твоих ног,
а ты читаешь неизданнейшую из книг
про любовь.

’ы листаешь ее на исходе днЯ,
пропускаЯ по сто страниц, --
только помни менЯ,
только помни менЯ,
только снись.

        VII

”итилек свечи догорит,
посвети рукой до зари,

а померкнет твоЯ рука --
уплывут в окно облака,

и останутсЯ на земле
воск на блюдце, роза в стекле.
апр. 76

        ЊЂђ’

ќто просто Њарт,
Њаргарита,
это капель сад --
маргариток.

‘  желобов морЯ
легких жалоб --
далеко ль землЯ
убежала.

Ћстровок несет
нас качаЯ,
может быть, мы сон
чаек,

может быть мы твердь
красных лапок,
и всего-то смерть --
сладкий запах,

и всего судьба --
сна снимок,
ворожба
невидимок.
2 марта 76

        „Ћ†„њ

’ам где стеклЯннаЯ лопнула ночь,
в черепе темном востока,
светитсЯ бледною лампой дождь --
прозрачный мозг водостоков.

“лиц пастух, точно серых овец
с блеЯньем прущих к вокзалам,
сын-отщепенец, бездомный птенец,
выпал как сердце упало.

•олодные мысли и плач в три ручьЯ --
твой крик водЯной и воздушный,
прими мою душу в ладони твоЯ,
вселенской печали сырое удушье.

’ы девой, изваЯнной из ребра
тоскующего океана,
ожив, не желаешь бесплатно добра
и гибель свою глотками с утра
пьешь из матового стакана.

€   когда с мутной стенки его
досасываешь последние капли,
кто запускает над твоей головой
белые и розовые дирижабли?
9 ноЯбрЯ 76

        –…Ќ’ђ

‚ этой ночи, цвета засохшей зеленки,
сатанеют в Њоскве фонари,
и гулЯют девушки, как разрЯженные обезьЯнки,
и блестЯт розовеющими губами,
и видЯт сны наЯву,
вдыхаЯ карамельный воздух,
из склЯнок площадей -- местный эфир,
и сами пахнут эфиром --
выдыхаютсЯ...

‘кучно Џушкину разглЯдывать аптеку,
и он смотрит на свой ботинок,
с укоризной: -- ‘то лет не чищен.
—то, ныне дикий, тунгус-
ский метеорит?
Ќе махнуть ли в аглицкий клоб?

Ђ ѓоголь носатой старушенкой
согнулсЯ между желтыми домиками,
как заключенный, которого вывели погулЯть.
Ћн зЯбко поводит плечами,
вспоминаЯ второй том:
-- ЏрочичиковалсЯ!

Њежду ними -- ‚еликий €нквизтор,
питомец иной эпохи --
"ђыдай, природа",
окруженный орудиЯми пыток,
смотрит на желтое Яблоко Ќикитских ‚орот,
которое можно грызть всю жизнь.
Ћн и не подозревает,
что сам стал прЯмою ножкой этого Яблока,
но и его коснулось скорбное озарение,
и он -- изваЯние собственной печали
и потуга к ее преодолению.

Ћ, роковаЯ игра судеб!
’ройка, семерка, туз
из бронзовой колоды Њоссовета.

Ќочь кристаллизуетсЯ в крупицы йода,
жжет глаза и губы и трещит на моих пальцах,
оставлЯЯ желтое пЯтно - смачный поцелуй сигареты.
‚ воздухе вымирают стайки микробов.
Ћн черен, чист, пахнет скипидарным мылом и щелоком.
Њосква вдыхает его траурным лицом,
похожим на противогаз циклопа.

Ќад Њанежем летает дура-ворона,
бой курантов слизывает ее, как соринку,
с воспаленного глаза неба над площадью.
‚ него лупЯт прожекторы,
как настольные лампы на конвеерном допросе.
„опрашиваемый упорствует,
но его, конечно, расколЯт.
€дут заводные люди сменить заводных людей,
и они-то идеальные арийцы,
их наконец-то вывели в Љремле.

Ќо не лучше ли купить маленький арбуз
с сахарными пузырьками внутри --
миллиард воздушных шариков,
и за спиной „олгорукого у фонтана
и феодальным крупом его лошади --
нарезать половины красных лун,
отправитьсЯ в воздушное путешествие,
засеваЯ косточки вольным движением "за-пле-чо!",
как гомеровы кораблики в зеленеющий эпос травы.
’ам же обычно пьют вино и прижимаютсЯ к девушке,
в виду шестиглазого плаката,
с монголеющими год от года теоретиками,
оставив слева три площади,
и все они -- двухтумбовые.
‡а ними восседает „ежурный ’еоретик,
перелистываЯ перекидной календарь черных буден                                                                          и малиновых праздников.
Љое-где на столах,
над зернистым коленкором асфальта,
припахивающего падалью,
высЯтсЯ бюстики.
€ми можно колоть сладенькие грецкие орешки --
хрупкие черепа людей.

џ свидетельствую:
мое дело -- созерцание и скоропись,
пока есть времЯ
и длитсЯ ночь семьдесЯт слепого года.
13 Янв.77

        x x x
‚ узкие стекла трамвайных дверей
смотрит на улицы старый еврей.
‚ выцветших пейсах, с нищею спесью,
смотрит старик в глаза фонарей.

‚ белом снегу -- в бороде патриарха --
мЯгкие губы -- розовый бархат.
‚от она -- Џасха! -- встает из грЯзцы.
‘мотрит старик -- все дома из мацы!

Џтицы на крышах и ветках намокли,
видЯт сквозь капель кривые бинокли
город вечерний, апрельский, пасхальный,
трон в облаках поЯвилсЯ хрустальный,
с каждым мгновеньем светлей и синей...
‡нает старик, сЯдет в трон Њоисей!

ѓрЯнули двери трамвайной трещоткой,
город как Љрасное море раскрыт...
‘амой лучшей, самой пасхальной походкой
медленно к синагоге идет старик.

Љапли за шиворот к нему затекают,
а там он приткнетсЯ у белых колонн.
Ђй, сколько ж ему медЯков накидают
в лодочкой сложенную ладонь!
4 апр. 77

        ‘“ЃЃЋ’Ђ

“ходит жизнь туда,
куда уходит дождь,
куда уходит времЯ,

оно за мной в следах,
не стронешь, не возьмешь,
ни сам, ни с теми,

кого оставил за
собой и под землей,
кого рукой и ртом в тоске касалсЯ,

цветущаЯ лоза,
что кислый уксус твой,
вином он был или вином казалсЯ?

Џричем тут виноград?
„а это тот буфет,
где грозди -- барельефом деревЯнным,

там Ягоды висЯт
сращением комет,
слетающих к серебрЯнным стаканам.

Ќо где же старики,
и где их домино
на скатерти малиновой, и свечи

субботние, и вьютсЯ мотыльки.
“же темно,
Я обнимаю плечи

старухи и смотрю на парафин --
он плачет, тает, каплет как в пещерах,
там в тыщи лет, а тут за час один

вершинки белых, маленьких руин,
и только разница --
в размерах...

‘убботнЯЯ истаЯла свеча
и часики французские стучат
нигде уже, а кажетсЯ что рЯдом,

и с неба смотрит желтаЯ звезда
похоже так, как смотрЯт в никуда --
куда плывут под деревЯнным виноградом.
2 Янв.78


        x x x
‚ метро удивленнаЯ дева
на юношу с книгой глЯдит.
—итающий справа налево
у вечного древа сидит.

Ќе трогай плечом его, занЯт,
ты видишь, он древним узлом --
распутываньем терзаний
бессмертного блага со злом.

‡десь слово поставила прЯмо
под неба диктовку рука,
и смотрит оно от Ђдама
без страха в людей и века.
14 маЯ 81

        x x x
џ буду в погребках твоих плутать
и опишу их, как Џлутарх
описал знаменитых греков,
разумеетсЯ, все их обегав
к вечеру Я буду пьЯн, как ‘ократ,
и румЯн, как первородный грех...

џ почувствую себЯ первым земным младенцем
обернутым в лохматое полотенце воздуха,
и мой папа Ђдам будет ругать мою маму …ву
за то, что она не осталась девой,
и тогда Я скажу свои первые слова:
-- ѓде ж у вас обоих была голова?
€ они потупЯтсЯ...
Ќаверное, будет снег,
зеленый, как первородный грех,
тающий, ласкающий,
как мЯгкие руки всех моих родителей
от первых предков,
и на моих нервах
развалитсЯ тоска, как в гамаке,
и у нее в руке
будет семь пучих
на фитиле свечи,
а зачем -- Я не знаю...

’ак и попадаешь в шелестЯщие иудейские дебри...
Ђ Я предпочитаю дерби --
Я поставлю на темную лошадку
недокушенную шоколадку,
недогрызенный сухарь
и стопарь,
а когда она проиграет,
Я ей это все скормлю
и поскорблю
о потерЯнном выигрыше,
а она наклонитсЯ и шепнет:
-- ’с-с... ‚ы выпимши. --
џ скажу:
-- ђазве вы офицьЯнт?
’огда дайте мне винца. --
Ћна скажет:
-- џ лошадь.
‚идите, какое скаковое у менЯ лицо,
и длинное,
как до зенита линиЯ,
и хвост украшает мое пальтецо,
оно из лошадиной шкуры
и подчеркивает лошадиность фигуры,
и между моими копытами
конские Яблоки рассыпаны,
а когда Я бегу, Я -- конус
от праиндоевропейского "konjos".

џ скажу:
-- —то ж, до свиданьЯ, лошадь. --
‚ыйду по мокрым ступенькам на площадь,
и она, увижу, -- последний ночной погребок,
не запертый на замок
и без крыши,
подниму голову как можно выше
и спрошу:
-- ѓде Ѓог?
Ђ на небе будет написано
самым спесивым курсивом:
	 ђ … Њ Ћ Ќ ’
но все равно, очень-очень красиво.
февр. 77

        ЉЋЊ‘ЋЊЋ‹њ‘ЉЂџ Џ‹Ћ™Ђ„њ	

 Ђ Љомсомольской площади пЯтно
 бессонной толкотней обведено.

 ’ри табора в горЯщих капюшонах,
 три рынка факелов и кривотолки торжищ,
 и переходы, как в речах умалишенных
 с мельканьем лиц и глЯнцевых обложек.

 Љак-будто нитью склеил их паук
 в трех богадельнЯх, в трех журналах приключений,
 в трех вавилонских башнЯх встреч-разлук,
 полудорожных тЯжб и мелких денег,
 статей расходов и пустых затей
 с истерикой кассиров и детей.

ЃесплатнаЯ ночлежка и больница,
пилюлЯ против жизни параличной,
где лекарь в рупор лечит от столицы
гипнозом -- городскою перекличкой.
 ‡десь блатари и лейтенантов жены
 встречают неизвестного поэта,
 здесь ходЯт проститутки и пижоны,
 карманники и члены ‚ерхсовета.

 ‡десь чумный дом приезжего народа,
 кулиса зрелищ чванных и помпезных,
 здесь сидЯ спЯт, здесь курЯт перед входом,
 здесь говорЯт на тарабарщине отъезда,

 здесь вечного крученьЯ пересылка,
 нет Языков и общее смЯтенье,
 здесь воздух бунта, звук его вполсилы,
 здесь пахнет человеческой метелью.
16 апр.77

        ђЋ‡Ћ‚›‰ „ЋЊ

‚ тоскливейший, гнилейший ноЯбрьский день,
когда ноют зубы у заборов и прохожих,
сыраЯ штукатурка кидаетсЯ со стен
на затылки крадущихсЯ к птичкам кошек.

‚се еще попадаетсЯ гужевой
транспорт в виде задрипанных лошадок,
невероЯтно вежливых, кивающих вам головой,
но немножко нервных от труда и мата.

Ћни глубоко несчастны, и это легко понЯть,
если принЯть во вниманье их беспросветные будни:
скажем, вас с кирпичами стал бы гонЯть,
под трамваи вон тот краснорожий паскудник.


ѓипсовые дурни в разных стойках сереют в садах,
простираЯ смЯтые кепки в воодушевлЯюще--
				--монументальном экстазе,
но вороны хмуро гадЯт им на пиджак,
ибо ценЯт удобства превыше изЯщных фантазий.

облы одЯшек живописно гужуютсЯ у пивных,
маленько опухнув от пьЯнок и побоев,
и вслушиваютсЯ трамваи с разбитых мостовых
в их беседы и пенье речных гобоев.

Љак приЯтно брести с непереломанным хребтом
по целительным улицам волжского ђима,
будто снова Я, юноша, шествую в розовый дом,
где желалось и мне умереть на руке у любимой.
28 ноЯбрЯ 78, ѓорький

        x x x
             ђуки свести -- мост.
             ѓубы свести -- мозг
             тысЯчи синих рыб
             бросит туда -- где ты,
             где твоих ресниц
              дугообразный тростник,
              где египетский сон
                в беге песчаных волн,
                 где отстал фараон.
                  Њы на поруки времен
                  принЯты из тюрьмы,
                 выдвинуты из тьмы
                  подобьем блестЯщих перил
                   всем дугового моста, --
                 помнишь, Я сотворил
                 тебЯ из ребра так,

                   как Я хотел
                  тысЯчу жизней назад,
        	       так, чтоб краЯ тел,
                  как половины моста,
                 можно было свести
                 там, где живу Я,
	     там где, живешь ты.
             7 марта 79

        x x x
ђозой рта шевельни, наклони мне ее
в целлофане крылатом улыбки,
в целованьи огней, далеко как Ќью-‰орк,
дома превращаютсЯ в белые скрипки,

где гортань переулка суха и узка
и мне кажетсЯ стиснутой Њ•Ђ’ом,
где оборвано небо, а людскаЯ река
так тоскливо бежит по фасадам, --

улыбнись мне, цветочница, розой в губах --
полурозовым миром бесплотным,
как младенца в сиЯньи слепом искупав,
научи менЯ быть беззаботным,

улыбнись мне, несчастье губами раздвинь,
как на чаплинской ленте, лакированной дверцей,
дорогой, уезжающий лимузин
персонажу такому же в сердце
шип вонзил.
28  Янв. 78.


        ЌЋЉ’ћђЌ

†изнь и улица чужаЯ.
Џудренница небольшаЯ
светит в небе.

Ќочь по крышам шарит,
фонари колеблет
и, скучаЯ, кожу белит,
пахнущую гарью.

Ќочь -- чечетка на монетах,
выпавших из брюк и сумок.

Ќочь по темным кабинетам
пьет чернила у начальства
из роскошных ручек.

Ќочь ставит черные печати
то орлом, то решкой,
и грызет железные орешки
канцелЯрских скрепок.

Џереулком возвращалсЯ --
в государственных домах
шуровала темень.

Њимо запертых громад,
мимо замкнутых ворот
ходит-бродит времЯ, --

тихо табельный берет
браунинг холодный
и  вставлЯет в черный рот,
будто мокрый бутерброд
с сыром в бутербродной.
             	____

Ќочь коронками жует
черный йод.

Ќочь в каморках затхлых пьет
ваш чаек.

Ќочь в зрачках у нас живет,
точно крот

к сердцу роет черный ход
через кровь.

ѓород камень вставил в рот,
как заика-„емосфен.
Ћн и славен тем.

Ќочь не врет.
Ќочь глотает аскофен
и молчит,

только иногда бренчит
мандолинною струной,
и то одной,

тихо,
как скребетсЯ мышь,
тикает тишь.
     	_____

‡ажигаетсЯ кино
во весь экран:

комиссар завел "рено",
разработал план.

Ћн засунул пистолет
в плащ реглан,
он уже учуЯл след,
и не пьЯн.

Ќо мЯгко спрыгнула с афиш
гнида-мафиЯ,

ведь за ней не уследишь --
и все она возглавила.

„ва часа гулЯл живой,
и держал сигару косо --
выше сине-бритых скул,
и его главмафиозо
гнул-гнул -- не согнул!
    	 ______

Љомиссар исчез, сутулЯсь,
с мрачных улиц,

он в горошек разукрашен
автоматами бандюг,

даже тем, кто так бесстрашен,
ночью настает каюк.

„а вообще-то он ходил,
как индюк...

’ак вот комиссар пропал,
(что неправильно),
хоть истории стопа
придавила эту гниду
(то есть мафию),
Я тогда "Џойду-ль Я выйду"
одним пальцем иполнЯл
в Ќижнем Ќовгороде
в нежном возрасте,
ну а гангстеры менЯ
ждали в маленьком кино
в серых или черных шлЯпах,
где жужжит веретено
и нагретой пленки запах.
     	_________

Ќочь ночью ест бедность.
Ќочь ночью пьет плесень.
Ќочь ночует на железе
крыш,
съезжает с черных лестниц
прЯмо в ђим или Џариж,
обожает слово "бездна"
на пластинках ржавых лезвий
и татарский полумесЯц, --
ночь очень любит тишь.

‘пит -- протезы прЯчет в реки,
платье по мостам развесив,
космы бросив в ветер --
в космос фонарей,
а нательный крестик,
на губах нагрев,
вешает на Љремль.
7 марта 79


        Ћ„Ђ "ЉђЂ‘ЌЋЊ“ ЋЉ’џЃђћ" (x)

Њавр черномордый и страшный,
золотом: "Љрасный ЋктЯбрь",
палитурой окрашенный табор, --
струнный гараж,
даже
во сне твои клавиши
в подушечки пальцев
впиваютсЯ белыми лЯгушатами, --
урчат желторотые, скалЯсь,
верхние гарцуют хрустальными лошадками,
есть одна, треснувшим голосом
распевающаЯ как китаец,
и на черных полосах
(не помню, как называютсЯ)
братец бацал собачий вальс.
‹еваЯ педаль давала звуку,
как бы загробную жизнь,
"ЋктЯбрю" сводило черное брюхо
от хроматических клизм.
ЏраваЯ, работаЯ, как палач,
отрубала этот плач.
‚ нижнем регистре
сопели штангисты,
шум истребителЯ,
бомбы грозы,
выше млели в свЯтой обители
клавиши, блеющие в носы.
“ходила мама, а Я терзал ѓлиэра,
надоевшего мне, как монаху свеча,
и тогда отступала величественнаЯ карьера --
лупить по клавишам и молчать.
’ак и не научилсЯ грести на галерах,
даже золоченую цепь волоча.
_____________
		     (x)марка пианино
		     27 ноЯбрЯ 79

        x x x
’ело, как ноготь, отстричь,
как ночную щетину -- сбрить,
мерзнуть тем, что ’ы
предусмотрел длЯ нас?
ѓосподи, что за цветы
после всех перемен
вынужден буду узнать?

‚ыпорхнув вон из вен,
можно еще любить
бедные слепки ’вои,
слепо за ними бродить,
трогать подобье руки,
тысЯчи лет говорить
в расширенные зрачки?

Ђ если там есть трава  --
лечь в нее и смотреть,
никуда не торопЯсь никогда,
ибо, как белаЯ бабочка смерть
совершенно бессильна там,
да?
7 марта 79

        ЊЋ„€‹њџЌ€

‘лышишь ли, рыжеволосаЯ ню,
твои губы ‚енецией вечером пахнут,
жизнь монеткою медной в волну оброню
за родной виноград твоей груди и паха.

џ люблю тебЯ, дымноволосаЯ ню,
дай дыханье твое как миндаль розоватый,
дай жасмины ладоней, Я шею склоню,
Я дугой изогнусь, как пророк бесноватый.
џ люблю тебЯ, солнцеволосаЯ ню, --
оба неба под веками синего цвета,
Я червленою кровью в сосудах звеню,
удалЯЯсь в твое флорентийское лето.

џ люблю тебЯ, ню, в белизне лебедей
прогибай свое голое долгое тело,
не любовь в позвоночник вошла, а слепень,
вот и слепну.
                               Ќочь становитсЯ белой.
„ень становитсЯ черным.
		 †изнь комкаю, как простыню.
ѓолос гладок и сух, как пальцы от мела.
Ћтмели мои губы, моЯ кровь потемнела
без тебЯ, душноволосаЯ ню.

џ, как сдавленный мех, слух тоскою черню --
Я люблю тебЯ, пьЯноволосаЯ ню.
6 июнЯ 79

        ЃЋ‘•

Ѓосх не изобрел прожектора.
…го тень бежала и свечи.
“ него пустой желудок
’рещеткой верещит.
‘ам -- кит, сам -- €она,
€з-под плоской взирал короны
Ќа мир, рожденный из слепой кишки.

Џриложив ухо к земному лону,
Њожно услышать его шаги.

Ѓосх -- мореплаватель морЯ саранчи --
‚идел, как из задницы душа торчит
“ тех, кто правит, торгует, воюет.
Ѓосх знал, что видЯт во сне палачи.

Ћн ходил на рынок покупать требуху,
Ћн варил на завтрак в чепухе чепуху,
ђуку любил оставлЯть в паху
„амы, лежащей с ним на боку.

Ѓосх понимал, что любую войну
Ѓог насылает вести сатану,
Ѓосх не желал в дерьме тонуть,
Џотому и не жаловал свою страну.

Ћн уходил по ночам во мрак,
ѓде возмездье, безумье и страх
ђвут и прокалывают тела --
Ќож, копье, дубина, стрела

Њучат то, что вмещает плоть, --
Ѓосх полагал, что зубами полоть
Ѓудут чудовища в некий час
’ех, кто ужасно похож на нас.

Ѓосх во чреве земном не спит,
ђЯдом времЯ на жабе сидит,
‘махивающее на ночной допрос,
Ќо не придвинут там папирос.

‚он глЯдит грЯдущее в дырЯвую скорлупу,
†елтым клыком прокусив губу.
‚ погремушке времени, как в черепе мозг,
‘мотрит из темени в темень Ѓосх.
дек. 79

        Ђ‚…ђЉЂЊЏ

‡ачем столь тщательно выписывать деревьЯ,
их ветви голые да круглые стволы,
зеркальный лед, домишки, нежный север,
тепло таЯщие фламандские углы,

пейзаж под сереньким, немного детским небом,
с собакой крохотной и франтом на коньках,
с красоткой бархатом обрЯженной, и крепом,
и пешеходом на кривых ногах.

Љак будто даль нас дарит утешеньем
в фигурках горожан и тушках птиц,
в продуманном деталей размещеньи,
в реестре частностей, подробностей и лиц.

‚се эти крапины и маленькие точки,
касаньЯ строгие, неведомые нам...
’ы убедил в возможности отсрочки,
несуетливый мастер, Ђверкамп.

Џусть крестит мельница полупрозрачный воздух--
он тише и просторнее зимой,
четвертый час, не рано и не поздно
глазеть по сторонам, идти домой,

встречать знакомых, отдавать визиты,
вЯзанку хвороста нести через канал,
жить нарисованным, не подаваЯ вида,
что триста лет прошло, что ты давно пропал.
28 Янв. 88
________________
Hendrik  Averkamp - голландский художник (1584-1634).


        ”ЋЌ’ЂЌ

        I

Ћ, как не хочу Я печали,
пока надо мной фонари,
пока до рассвета ночами
ты плачешь и говоришь.

      Љогда ты поешь, Я по звуку,
     по долгому взглЯду в менЯ,
    у  ног наших чую разлуку,
     как волка в степи без огнЯ.

     ’огда зажигаем, как спички,
    как мокрые травы в пыльце,
     мы то, что колотит по-птичьи,
	сгорает и рветсЯ в конце,

и розовый жар набегает
на розу промЯтую рта,
и пламенем пламЯ толкает
        безумьЯ тугие врата.
29 июлЯ 79

        II

џ живу в нарастающем мраке аллей,
в настигающей муке кривых тополей,
и белеют в аллеЯх из темноты,
распрЯмлЯЯ колени, фонтанов кусты.

	                  Ћпустела столица, а нет десЯти.
‹ица как из больницы, и небо блеcтит,
точно глаз с воспаленным отливом
чужака в торжестве молчаливом.
„рать подметки, терЯтьсЯ, шептать, розоветь,
отвлекатьсЯ, за чьей-то любовью лететь,
не решаЯсь в лицо заглЯнуть ей
над молочными лунами грудей.

ЋказатьсЯ на площади в полночь, когда
слышат ‘пасскую башню сквозь сон города,
жить в толпе европейцев веселых,
европеЯнок с сыра "‚иола".

Ћсознать, проходЯ по пустому двору,
что из гула шагов голоса подберу
а из космоса  -- звезд белый уголь,
и печальнаЯ смотрит подруга,

как с подсвечника на пол стекает слеза,
а еще нас ведет, застилаЯ глаза,
в звуковой лабиринт великанов
непомернаЯ нежность органа.
   29. сент. 79

        III. ‹њ‚€–Ђ

џ прекрасно живу в это новое теплое лето,
на глазах у толпы, на руках эскалаторов млею.
ЏроходЯ у окна, за которым несчастные в клетках
попугайчики -- синий и желтый, -- Я пленников бедных жалею.

‚от они заприметили нас и забились в волненьи,
ну а мы (это радует, право), мы наконец-то спокойны,
и когда Я случайно к твоим прикасаюсь ладонЯм,
наши позы скромны, наши лица безмерно достойны.

’ы несешь свою рыжую гриву (такие есть львицы!)
 накрашенным ртом улыбаЯсь,
Я несу желтоватую вечно ухмылку.
’ополЯ по-московски фонтанам рыдающим бают.
Ќам в метро подсыпают, как в цирке, сырые опилки.

•орошо, моЯ львица, кружитьсЯ по этой арене,
через обруч горЯщий с триумфальною грацией прыгать.
‘тановись с каждым днем, с каждой ночью все современней,
не срывайсЯ теперь никогда до истерик и рыка.

  Ѓудут белы белки, будут сухи глаза, не размазаны к утру ресницы,
будет тихо береза без свидетелей с кошками ерзать на крыше.
и не надо боЯтьсЯ сейчас, моЯ храбраЯ львица,
что любезные зрители вдруг что не нужно услышат.

‘принтер крепко дерет по пылЯщей немного дорожке.
‘таер трудно бежит (и ему пожелаем успеха).
Ќам ответит атлет, после финиша будучи спрошен,
что немного устал, но ужасно мило побегал.

џ люблю и ты любишь касатьсЯ ступнЯми дороги.
Љогда в горле комок, когда слезы от чистого ветра,
чтоб в зеленом пуху повернулась землЯ, покатилась под ноги,
за затылки ушла, а когда не хватит вдоха и света

там, где тени бредут и безвольно лежат как в пустыне
или жутко зевают от убийственной скуки песочной,
Я узнаю тебЯ -- спой тогда, пока солнце остынет,
что-нибудь побольнее, любовь, побессрочней.

...Њы куда собирались, где были, скажи, Я запнулсЯ,
и  видишь -- не помню,
кто над нами вздымал ослепительный обруч огромный,
кто нас вел сквозь огонь, а теперь каждый день убивает,
каждой ночью -- кто мглой наши губы и мозг обливает.

‚ечерами за нашими спинами топчетсЯ Ясность.
Ќаши руки пусты. Ќаши взглЯды почти безопасны.
Ќикого не смутим. ‘ соглЯдатаем каждым поладим.
“бываем во тьму, на прощанье друг друга погладим.

‡асыпай, засыпай. Џусть в счастье загнутсЯ ресницы.
  ‹опнут клетки, сломаютсЯ прутьЯ, пусть не верещат телефоны.
‘пи фарфороваЯ, рыжегриваЯ, летЯщаЯ львица,
             спи -- беги, тебе хватит земного уклона.

        IV

Џостелен шагам тротуар.
‹ишаютсЯ лица личин.
’воЯ наступает пора --
театр одиноких мужчин.

‚ широких идут пиджаках
творцы пантомимы ночной,
у каждого в бледных руках
по розовой розе одной.

‚от скомканный нежный билет
на ежевечерний спектакль,
где щелкает, как пистолет,
любой незаметный пустЯк,

и делает ранки в груди,
и мошкой юлит у виска,
поскольку у вас впереди
в фальшивых брильЯнтах тоска.

Ћна из кабины такси
выходит и руку подашь,
не важно красив-не красив --
центральный она персонаж,

и надо губами припасть
ей к пальчикам, сжать ее стан,
пока демонстрирует страсть
со страстью во мраке фонтан.
   27 июлЯ.79

        V

‘ветает.  ѓаснут фонари.
‡ажглась зарЯ. “ Њоссовета
чугунный кнЯзь проговорил
слова чугунного привета.
Џред холодом грЯдущих дней
Я голосов воды последних --
наследник -- тень фонтанов летних --
литых любовников аллей.
‚озможно, что менЯ тогда
фонтаны лета отогреют,
когда Я забреду сюда
       из ЯнварЯ оранжереи.
14 июнЯ 80

        x x x

            	     "Џока не требует поэта..."
                           		   (Ђ. Џушкин)

 “ менЯ, извините, просроченный паспорт и насморк.
 џ правитель событий в карманы распиханных наспех:
 пирамидки монет, двух ключей от случайных убежищ;
 Я ваш грешный поэт, пододвиньте мне в блюдечке нежность.

 ‘обираю ЯвленьЯ, картинки, скульптурки, виденьЯ,
 в две ресничных корзинки погружу ваш нарЯд и движеньЯ,
 и с добычей такой, бормоча небесам: слава Ѓогу, --
 Я отправлюсь домой, то есть, Я извинЯюсь -- в дорогу.

џ смотрю как молчишь, как печалишьсЯ, хмуришьсЯ, дышишь.
ђаспростимсЯ, Џариж, с этой башни глЯдеть бы на крыши...
Ћн лежал как брелок, как рука, его можно погладить.
Џопадаю в рукав (никогда не видал тебЯ в платье).

’ы останешьсЯ здесь, на девЯтом, где бдит телевизор.
Ќочи чернаЯ взвесь подымаетсЯ с улицы, снизу.
„о свиданьЯ, дружок, до свиданьЯ под траурным небом,
где желтеет кружок в простыне из прозрачного крепа.

Ќеподвижна зима, но снежок суетливый
обнимает за плечи дома, выстилает асфальт сиротливо,
и грохочут под черствой землей,
			   в освещенных громадных  подвалах,
обдаваЯ тоской или запахом кислым вокзала,
пробиваЯсь сквозь ночь к поЯсам полуночных прохожих,
уносЯщие прочь поезда, как кортеж неотложек.
22 ноЯбрЯ 80

        ‘ЋЌЂ’Ђ

        I

—ерны эти улицы ночью,
Љак бел был их обморок днем,
џ вижу громадную площадь
‡атертым во льдах кораблем.

…е голубые матросы --
Џылающих братьев парад,
Љак сердца удары в морозы
Ќа траурном небе парЯт.

Ђ город -- родитель, свидетель
‚сей тусклой армады смертей,
‚се черен, все пуст, все несветел
€з красных плывет крепостей.

Џрощай, забирай свои лица
‚ свой правый и левый карман,
‡аводы, дома и больницы,
’рамваи, мосты и туман.

џ больше тебЯ не увижу,
’ы таешь как льдышка в руке
‚се дальше зрачков и все ближе
‚ аду шелестЯщей реке.

        II

џ пойду за тобой,
чтоб без платьЯ увидеть тебЯ.
’ам, за черной рекой,
бьют часы, поезда торопЯ,

там уходЯт вагоны, вагоны, вагоны
в привокзальную тьму,
там твои растворЯтсЯ ладони
к сожаленью, к стыду моему.

ќто будет не скоро,
мы целую жизнь проживем,
проживем эту ночь, этот город,
а когда рассветет -- мы умрем,

любопытные дети найдут и раздвинут тела,
и увидЯт пылающий гребень на смерти --
наше сросшеесЯ, иссохшее сердце,
и четыре похожих на руки крыла.

        III

Ќаша жизнь прошуршала, как белый виссон,
ты мне снишьсЯ и Я досмотрю этот сон:
ты подходишь -- ко мне подобием солнц
поворачиваетсЯ твое лицо,

и ладонь просвечивает на груди,
мое сердце под ней как фонарь гудит, --
не глЯди назад, не глЯди, не глЯди,
там на кресле она у окна сидит,

этот сон и свет -- он слепит менЯ,
он слепит менЯ и при свете днЯ,
а тебе темно, и звенЯт, звенЯт
твои волосы, как копытца ЯгнЯт,

по железному цокают по мосту,
не смотри назад в пустоту-пустоту,
Я ни глаз твоих, ни рук не пастух,
это зрЯчего сердца слепнущий стук.

‡десь не гаснет свет и звезда у окна,
во все небо у нас -- тишина-тишина,
или крошкой стеклЯнной после сна --
шорох мелких осколков ночных сонат.
	6 окт. 82

        Ђ‚’ЋЏЋђ’ђ…’

џ опоздал, Я занЯт был не тем,
чем надобно длЯ сообщеньЯ качеств
возвышенных строению поэм,
все обернулось мусором чудачеств,

развалинами замыслов и форм
их воплотивших, сором запЯтушек,
духовных жажд не радующий корм
передо мной, взирающим с подушек
дивана на бумажный кавардак,
на простыни соитий с музой скорых,
и видит небо сквозь окна квадрат
разрушенный при построеньи город,
и, может быть, рушителЯ-творца,
что вытЯнут в тире вдоль некой стенки,
напоминаЯ позою бойца
подбитого, согнувшего коленки,
в момент смещеньЯ огонька к лицу
на спичке, осветившей его слабо,
потом во мгле, сбивающим пыльцу
щелчками с сигареты на пол.
7 июнЯ 80

        Ћ„ЌЂ ‡‚…‡„Ђ

Ќе спитсЯ.  „икаЯ звезда
качаетсЯ в невидимых качелЯх,
как дочь небытиЯ, туда-сюда.

—то загадать, покуда ты горишь
скрипЯщей на зрачках прозрачной солью --
глубокой изморозью мирозданьЯ --
подобьем костЯной слюды?

‘корее, чем исполнитсЯ желанье,
наступит голубаЯ смерть звезды.

Ќад неподвижным стадом плоских крыш,
чьи спины обрастают долгой шерстью, --
ночное поле с синими кострами
в грЯдущем, промороженном до дна,
к которому ладони тЯнем.

ѓлазами пью дымЯщеесЯ небо,
лежащее, как после битвы,
где собираютсЯ оставшиесЯ жить,
друг другу перевЯзываЯ раны
несвежими бинтами снисхожденьЯ.

ѓалактик золотые небеса
вскипают молоком вселенной.
€з черно-белой киноленты
сочитсЯ привкус кровЯной,
в вареном темпе плавают планеты
как луковицы света надо мной.

Људа плывут? -- ѓосподь не отвечает,
ему понЯтны эти пустЯки.

—удовищнаЯ белаЯ река
течет в окне, куда -- не помню,
но отсюда -- точно...

Џусть школьники и космонавты
менЯ поправЯт, как их научили,
кому ж на свете верить, как не им?

‚се реки утекают в никуда
и все на ”легетон похожи,
и посохом слепца стучит ќдип
по рассыхающимсЯ комьЯм глины.

Ќе вытЯнутьсЯ на носках, чтоб небо
сползало темной мантией с плеча
и ступни обнимало,
купол мира
глазами стерт до страшной темноты.
..............................................................
Ћдна звезда -- далекий сгусток света --
теплом обласканные губы
приблизЯтсЯ сквозь снег и улыбнутсЯ.
Љакой бы не послали ей сигнал --
он к вам вернетсЯ, измененный светом,
что излучает запросто она.

‡а черной площадью шумит ночной вокзал:
считают деньги сонные кассиры,
рыдают дети, грудь суют цыганки
младенцам, закрывающим глаза.
ѓулЯют мусора в сверкающих калошах,
старухи (в плюшевых на вате куцавейках)
свои узлы от жулика хранЯт.
€ завораживаЯ люд транзитный,
бубнит печальный голос с потолка,
какой перрон предложен длЯ объЯтий.

Љинотеатр, унылый рынок, парк
в оцепеневших на зиму деревьЯх,
томЯщихсЯ в чугунном загражденьи
народовольцами, чей траурный порыв
лишь иногда смущают хулиганы,
нас заведут в картонную квартиру.
€з шкафа книжного ѓрин Ђлександр -- писатель,
стоЯщий на волнах древесных,
глЯдит угрюмо на складной диван,
и сразу хочетсЯ ступить на гребешки
и в закипающую под стопою пену.
Љартонный человек нальет вино
и что-нибудь, наверное, расскажет...
...но это будет десЯть лет назад.
......................................................
ЊерещитсЯ мне женщина одна,
она светла снаружи и внутри.
Ќа севере ее простоволосом,
быть может, есть мое изображенье.
Њои слова живут в ее висках,
а рЯдом -- в раковинах слуха
уже лежит мой голос,
так в моллюсках
таЯтсЯ жесткие песчинки,
их терпеливо обволакивает времЯ,
чтоб превратить в жемчужины.

џ думаю о ней как о стране,
куда менЯ солдаты не пускают,
куда не выдаетсЯ виза,
куда не перекинуть трап.

Њне жаль себЯ в себе похоронить.

Њне снЯтсЯ в €ндии ее груди
беспамЯтные опийные маки
в сплетении индиговых корней.

Ћ, как она в себЯ впадает,
ее изгибы изгибают взор,
и впадины ее уносЯт голос,
и тени отнимают тень.

Ќа отмелЯх ее, на теплых плЯжах
с собой играет, затмеваЯсь, свет,
от запаха ее слабеют руки, --
вдохни -- и белые светила
вдруг распадутсЯ в тысЯчи кусков,
в осколки крови новых поколений.

Њы колыбели множества вселенных
и мир -- ребенок наш.
‘мотри, смотри -- куда он убегает.

’ибет далек, но слышен колокольчик.
…е цветным песком изобразили.
Љакой буддизм нас всех перемешал.

џ вижу -- светитсЯ она,
невнЯтных трав волнистое простанство
на нежный и лишенный блеска
и юный вавилонский перламутр,
как беспрбудный сон спадает, --
томитсЯ утро розовым младенцем,
все волоски его, все отголоски...
так спутанные струны инструментов
хотЯт звучать и музыкой поют
ветвей под небом медленно живущих.

„ва легких полумесЯца взлетают,
как будто предлагаЯ улететь,
две шелковистых, затененных арки,
смущаЯсь, приглашают в свою сень,

два бедных крылышка настороженной птицы
над нежным выступом у вавилонских век
глазные Яблоки под дугами лелеют,
две стайки птиц летЯт не улетаЯ
над парою белеющих небес
миндального прозрачного оттенка,
в их центрах теплые морЯ,
два черных солнца из глубин их смотрЯт
сквозь влажно зеленеющий простор,
и оба морЯ изгибают спины,
полупрозрачным ходЯт колесом
и говорЯт на Языке дельфиньем,
а вы читаете его словарь.
...........................................................
Љак только облачко на море набежит,
густыми непроглЯдными столбами
ресниц -- весенний дождь волосЯной
тебЯ от мира грустного укроет
и растворит монетою в морЯх.
‚ысокаЯ и тонкаЯ грЯда
с прекрасной иудейскою горбинкой
и острием-корабликом, ты дышишь
и крыльЯ бабочки трепещут под тобой,
и плоть твоЯ просвечивает еле,
как розовый и нежный сердолик
туманным вечером пЯти тысЯчелетий