 котораЯ была также верою Џлатона, -
вера в то, что Ѓог есть истина, что истина божественна... Ђ что, если именно
это становитсЯ все более и более сомнительным, если ничто уже не оказываетсЯ
божественным,  разве  что заблуждением, слепотою,  ложью,  -  если  сам  Ѓог
оказываетсЯ  продолжительнейшей  нашей   ложью?"  -  Ќа  этом  месте   впору
остановитьсЯ и  погрузитьсЯ  в  размышлениЯ. ‘ама наука  нуждаетсЯ  отныне в
оправдании  (чем  вовсе  еще  не  сказано,  что  таковое  длЯ нее  имеетсЯ).
‚зглЯните в этой свЯзи на древнейшие и новейшие философии: всем им недостает
сознаниЯ того, в какой мере  сама волЯ к истине нуждаетсЯ еще в  оправдании;
пробел этот очевиден в каждой философии  - отчего он? Ћттого, что  над  всей
философией господствовал до сих пор аскетический  идеал; оттого, что  истина
полагалась  как сущее,  как Ѓог,  как сама верховнаЯ  инстанциЯ: оттого, что
истина  и не смела быть проблемой.  Џонимают ли это "не  смела"?  -  ‘  того
самого  мгновениЯ,  когда  отрицаетсЯ  вера  в  Ѓога  аскетического  идеала,
наличной  оказываетсЯ и  некаЯ новаЯ проблема: проблема ценности  истины.  -
‚олЯ к истине нуждаетсЯ в критике  - определим этим нашу собственную задачу,
-  ценность  истины  должна  быть  однажды экспериментально  поставлена  под
вопрос... (Љому  сказанное  покажетсЯ  слишком  кратким, тому  позволительно
будет   посоветовать  перечитать  тот  отрывок   "‚еселой   науки",  который
озаглавлен: "‚ какой мере и мы еще набожны" (II  206  сл.) [I  663 - 665], а
лучше всего всю  пЯтую  книгу названного  произведениЯ  и  еще предисловие к
"“тренней заре".)
     25
     Ќет! Ќе говорите  мне о науке,  когда Я  ищу  естественного антагониста
аскетического идеала, когда  Я спрашиваю: "ѓде та враждебнаЯ волЯ, в которой
выражаетсЯ  враждебный  ему  идеал? Ќауке длЯ  этого слишком  еще  недостает
самостоЯтельности, она во всех  отношениЯх  нуждаетсЯ  в идеале ценности,  в
силе творЯщей  ценности, на  службе у которой она только  и  смеет  верить в
себЯ, - сама она  никогда не творит ценностей. …е  отношение к аскетическому
идеалу само по  себе никак  не  ЯвлЯетсЯ еще  антагонистическим; скорее, она
представлЯет даже  по  существу  понукающую силу в  процессе его внутреннего
формированиЯ. Џри более тонкой проверке ее разлад и борьба свЯзаны отнюдь не
с  самим  идеалом,  но  лишь  с  его передовыми  укреплениЯми,  экипировкой,
маскарадом, с его периодическим очерствлением, одеревенением, затвердением в
догму  - отрицаЯ в нем эксотерическое, она наново высвобождает в  нем жизнь.
Ћба они, наука и аскетический идеал, стоЯт-таки на одной почве - Я уже давал
понЯть  это,  -  именно,  на  почве одинаковой преувеличенной  оценки истины
(вернее:  на  почве одинаковой  веры  в недевальвируемость,  некритикуемость
истины); в этом-то и оказываютсЯ  они по необходимости союзниками -  так что
они,  при  условии  что  с  ними  приходитсЯ  боротьсЯ,  могут  лишь  сообща
подвергатьсЯ  нападению   и  стоЯть   под   одним  общим  вопросом.   Ћценка
аскетического  идеала  неизбежно  влечет за  собою и оценку науки: длЯ этого
протрите  себе вовремЯ глаза и  навострите уши! (€скусство, говорЯ  наперед,
ибо  когда-нибудь  Я  вернусь  к  этому более обстоЯтельно, -  искусство,  в
котором  рукополагаетсЯ  сама ложь,  а волЯ  к  обману поддерживаетсЯ чистой
совестью,  гораздо  основательнее  противопоставлено  аскетическому  идеалу,
нежели  наука:  так  инстинктивно чувствовал  Џлатон,  этот  величайший враг
искусства, какого до сих пор производила …вропа. Џлатон против ѓомера: вот и
весь  доподлинный  антагонизм  -  там  пылкий  доброволец  "потустороннего",
великий клеветник жизни, тут невольный ее обожатель, золотаЯ природа. Ћттого
наемничание  художника  на   службе  у   аскетического  идеала   есть   верх
художнической коррупции,  к сожалению, одной из  наиболее  распространенных:
ибо  нет  ничего  более  охочего   до  коррупции,   чем  художник.)  „аже  с
физиологической  точки  зрениЯ  наука  покоитсЯ  на  той  же  почве,  что  и
аскетический идеал: некое скудение жизни служит в обоих случаЯх предпосылкой
- охлажденные аффекты,  замедленный темп, диалектика,  вытеснившаЯ инстинкт,
лица  и  жесты,  оттиснутые серьезностью (серьезностью, этим безошибочнейшим
признаком  нарушенного  обмена  веществ, растущей борьбы жизненных функций).
ђассмотрите  те  эпохи в  развитии народа, когда на  передний план выступает
ученый: это эпохи усталости, часто сумеречные, упадочные - хлещущаЯ отовсюду
сила, уверенность в  жизни, уверенность в  будущем  канули здесь в  прошлое.
Џеревес касты мандаринов никогда не сулит  ничего доброго  -  равным образом
восхождение демократии,  мирных  третейских  судов  вместо войн, равноправиЯ
женщин, религии состраданиЯ и каких бы там еще ни было симптомов ниспадающей
жизни. (Ќаука, понЯтаЯ как проблема;  что означает наука? - ср. в этой свЯзи
предисловие  к  "ђождению  трагедии".)  -  Ќет!  эта  "современнаЯ наука"  -
раскройте   лишь   глаза  на   это!  -  остаетсЯ  покуда   лучшей  союзницей
аскетического идеала, и как раз оттого, что она  есть самаЯ бессознательнаЯ,
самаЯ непроизвольнаЯ, самаЯ таинственнаЯ и  самаЯ  подземнаЯ  союзница!  Ћни
играли  до  сих  пор в одну  игру, "нищие духом" и научные  противники этого
идеала (к слову сказать,  как бы их не принЯли за противоположность  первых,
скажем за богатых духом,  - они не таковы, Я назвал  их чахоточниками духа).
ќти прославленные победы  последних: бесспорно, именно победы, - но над чем?
Ђскетический идеал ни в малейшей степени не потерпел в них поражениЯ, он был
скорее ими усилен, т. е. выступил в более  неуловимом, более духовном, более
коварном обличии, как раз оттого, что выстроенные им себе крепостные стены и
рвы, представлЯвшие его в более грубом виде, всЯкий раз беспощадно сносились
и менЯлись  со  стороны науки. „умают  ли  в самом деле,  что  крах, скажем,
теологической  астрономии ознаменовал крах этого идеала?..  ‘тал  ли человек
менее нуждатьсЯ в потустороннем решении загадки своего существованиЯ оттого,
что существование это  с  тех  пор  получило более  взбалмошный, прогульный,
необЯзательный  вид  в  зримом  распорЯдке  вещей? ђазве  не  в  безудержном
прогрессе  пребывает со времен Љоперника именно  самоумаление  человека, его
волЯ к самоумалению? Ђх, вера в его достоинство, уникальность, незаменимость
в ранговой очередности существ канула в небытие - он стал животным, животным
без всЯких  иносказаний, скидок,  оговорок, он, бывший  в прежней своей вере
почти что  Ѓогом ("чадом  Ѓожьим", "Ѓогочеловеком")...  ‘о  времен Љоперника
человек  очутилсЯ как  бы на  наклонной  плоскости -  теперь  он все быстрее
скатываетсЯ  с  центра  -  куда?  в  Ќичто?  в  "сверлЯщее  ощущение  своего
ничтожества"?.. —то  ж!  это и  было  бы  как  раз прЯмым  путем  - в старый
идеал?.. ‚сЯкаЯ  наука  (а  не только  одна  астрономиЯ,  об  унизительном и
оскорбительном  воздействии  которой обронил  примечательное признание Љант:
"она  уничтожает  мою  важность"...),  всЯкаЯ  наука,  естественнаЯ,  как  и
неестественнаЯ  -  так  называю  Я  самокритику  познаниЯ,  -  тщитсЯ  нынче
разубедить человека  в  прежнем его уважении к самому себе, как  если бы это
последнее  было не чем иным,  как причудливым  зазнайством;  можно  было  бы
сказать  даже,  что  она  изводит всю свою  гордость,  всю  суровость  своей
стоической атараксии  на то,  чтобы поддержать в человеке это с таким трудом
добытое  самопрезрение в качестве  его последнего,  серьезнейшего  права  на
уважение  перед  самим  собой  (фактически  вполне  резонно:  ибо  тот,  кто
презирает, все еще "не  разучилсЯ уважению"...). ‡начит ли  это, собственно,
противодействовать  аскетическому идеалу?  Ќеужели еще серьезно считают (как
это некоторое времЯ воображали себе теологи), что, скажем, кантовскаЯ победа
над   теологической   догматикой   понЯтий   ("Ѓог",   "душа",    "свобода",
"бессмертие")  сокрушила этот идеал?  - причем нам покуда нет  дела до того,
было ли  в намерениЯх самого Љанта вообще нечто подобное. Ќесомненно, что со
времени Љанта  козыри  снова оказались в руках у трансценденталистов всЯкого
пошиба -  они эмансипировались от теологов: какое счастье! - он подмигнул им
на ту лазейку, через которую они смеют впредь на собственный страх и  риск и
с  изысканнейшими  научными манерами  следовать  "велениЯм  своего  сердца".
ђавным  образом:  кто бы  смог упрекнуть нынче агностиков, когда они, будучи
почитателЯми Ќеведомого и ’аинственного как такового,  поклонЯютсЯ нынче как
Ѓогу самому  вопросительному знаку? (Љсавье  „удан говорит где-то о ravages,
которые причинила  "l'habitude  d'admirer l'inintelligible au lieu de rester
tout simplement dans  l'inconnu";  он  считает,  что  древние  обошлись  без
этого.) Џри условии,  что все, что "познает" человек, не  удовлетворЯет  его
желаниЯм,  напротив,  противоречит   им  и  приводит  его  в  трепет,  какаЯ
божественнаЯ  увертка  - быть вправе искать вину за это не в "желании",  а в
"познании"!..  "Ќет никакого познаниЯ; следовательно,  - есть какой-то Ѓог":
что за новаЯ elegantia syllogismi! что за триумф аскетического идеала! -
     26
     -  €ли  всЯ   нынешнЯЯ  историографиЯ  нет-нет  да   и  принЯла   более
жизнеуверенную,  более  идеалоуверенную позу?  …е  благороднейшаЯ  претензиЯ
сводитсЯ  нынче  к  тому,  чтобы  быть  зеркалом;  она  отклонЯет  всЯческую
телеологию; она не желает больше ничего  "доказывать"; ей претит разыгрывать
судейскую  роль, и в этом сказываетсЯ  ее хороший  вкус  - она столь же мало
утверждает, как и отрицает, она констатирует, она  "описывает"...  ‚се это в
высокой степени аскетично; но  в  то  же времЯ и в еще более высокой степени
нигилистично, пусть не обманываютсЯ  на сей счет!  ‚идишь скорбный, суровый,
но   полный   решимости   взглЯд   -  глаз,   который  приглЯдываетсЯ,   как
приглЯдываетсЯ  одинокий  полЯрник  (должно   быть,   длЯ  того,  чтобы   не
вглЯдыватьсЯ? чтобы не оглЯдыватьсЯ?..). ‡десь  снег,  здесь онемела  жизнь;
последние  вороны,  слышимые  здесь,  называютсЯ:  "Љ  чему?",  "Ќапрасно!",
"Nada!"  -  здесь  ничего  больше  не  преуспевает  и не  растет,  разве что
петербургскаЯ  метаполитика  и  толстовское "сострадание".  —то  же касаетсЯ
другого  рода  историков,  должно   быть,  еще  "более  современного"  рода,
сластолюбивого, похотливого, делающего глазки как жизни, так и аскетическому
идеалу, рода,  пользующегосЯ  словом  "артист",  точно перчаткой, и  целиком
заарендовавшего себе нынче  похвалу контемплЯции, -  о,  после  этих сладких
остроумцев испытаешь еще  не ту жажду по аскетам  и зимним  ландшафтам! Ќет!
черт бы побрал  эту "созерцательную" братию!  Ќасколько  охотнее готов Я еще
бродить с теми историческими нигилистами в самом  мрачном, сером, промозглом
тумане! - да,  Я не остановлюсь даже перед тем  - допустив, что мне пришлось
бы   делать   выбор,  -   чтобы   уделить   внимание   какой-нибудь   вполне
неисторической, противоисторической голове (тому  же, скажем, „юрингу, чьими
звучными речами упиваетсЯ в нынешней ѓермании  покуда  еще  пугливаЯ, еще не
расколовшаЯсЯ  специЯ   "прекрасных  душ",  species  anarchistica  в  рамках
образованного пролетариата). ‚о сто крат  хуже "созерцательные";  Я не  знаю
ничего,  что действовало  бы  более  тошнотворно,  чем  такое  "объективное"
кресло,  такой   благоухающий  сластена,  потирающий  руки  перед  историей,
полупоп, полусатир, parfum ђенан, который уже одним высоким фальцетом своего
одобрениЯ предает  огласке, чего у него не  хватает, где  у него не хватает,
где в этом случае воспользовалась Џарка - ах! слишком  хирургически - своими
жестокими ножницами! ќто раздражает мой  вкус, также  и мое терпение - пусть
при подобных зрелищах сохранЯет свое терпение тот, кому нечего здесь терЯть,
- менЯ  такое зрелище  приводит в  Ярость,  такие  "зрители" озлоблЯют  менЯ
против  "спектаклЯ",  больше,  чем  спектаклЯ  (самой истории,  вы понимаете
менЯ); вдруг откуда ни возьмись  на  менЯ нападают при этом анакреонтические
причуды. ќта природа, давшаЯ быку рог, дала льву [пасть  с острыми клыками];
зачем дала мне  природа ногу?..  —тобы топтать, клЯнусь свЯтым Ђнакреоном! а
не  только  бежать  прочь;  чтобы  обеими ногами  топтать  трухлЯвые кресла,
трусливую   созерцательность,   похотливое   евнушество   перед    историей,
флиртование  с  аскетическими  идеалами,  рЯдЯщеесЯ  в  тогу  справедливости
тартюфство импотенции!  ‚се мое  почтение аскетическому идеалу, поскольку он
честен! коль скоро он верит  в самого себЯ и не валЯет с нами  дурака! Ќо не
люблю Я всех  этих кокетливых  клопов, коих честолюбие не  утолЯетсЯ  до тех
пор,  покуда  от   них  не  разит  бесконечностью,  покуда   наконец   и  от
бесконечности не разит клопами; не люблю Я гробов повапленных, разыгрывающих
комедию жизни; не люблю усталых и использованных, которые упаковывают себЯ в
мудрость  и  смотрЯт на  все  "объективно";  не  люблю разодетых  под героев
агитаторов,  которые напЯливают  шапку-невидимку идеала на соломенные  жгуты
своих  голов; не люблю  честолюбивых  художников,  желающих выдать  себЯ  за
аскетов  и  жрецов  и  представлЯющих  собою,  по   сути,  лишь  трагических
гансвурстов; не люблю и  этих новейших  спекулЯнтов идеализма,  антисемитов,
которые нынче  закатывают  глаза на  христианско-арийско-обывательский лад и
пытаютсЯ  путем  нестерпимо наглого  злоупотреблениЯ дешевейшим агитационным
средством, моральной позой, возбудить все элементы рогатого скота в народе (
- что в нынешней ѓермании пользуетсЯ немалым спросом всЯкого рода умничающее
мошенничество,  это  свЯзано  с  непререкаемым и уже  осЯзаемым  запустением
немецкого  духа, причину коего Я ищу в питании, состоЯщем  сплошь из  газет,
политики, пива и вагнеровской музыки, включаЯ сюда и предпосылку этой диеты:
во-первых, национальное ущемление и тщеславие, энергичный, но узкий принцип:
"Deutschland,  Deutschland  uber alles",  во-вторых  же,  paralysis  agitans
"современных  идей").  …вропа  нынче  горазда  в  изобретении  прежде  всего
возбуждающих средств;  ни в чем, должно быть, не нуждаетсЯ она больше, чем в
stimulantia и  в  спиртном:  отсюда  и  чудовищнаЯ  подделка  идеалов,  этих
неразбавленных спиртных напитков духа, отсюда же и противный, провонЯвшийсЯ,
изолганный, псевдоалкогольный воздух повсюду. Њне хотелось бы знать, сколько
судовых  грузов  кустарного  идеализма,  театрально-героического реквизита и
громыхающей жести  высокопарных слов,  сколько тонн  засахаренного спиртного
сочувствиЯ  (торговаЯ фирма: la religion de  la souffrance), сколько  ножных
протезов  "благородного  негодованиЯ"  в  подмогу  умственно  плоскостопным,
сколько   комедиантов   христианско-морального   идеала   понадобилось    бы
экспортировать  нынче  из …вропы,  чтобы проветрить  ее от этого зловониЯ...
џсное  дело,  в перспективе  этого перепроизводства  открываетсЯ возможность
новой  торговли;  Ясное дело, с  маленькими идолами идеала и соответствующим
ассортиментом "идеалистов" можно преуспеть в новом "гешефте" - не пропустите
мимо ушей этот посаженный на кол намек! “ кого хватит духу на это? - в наших
руках "идеализировать" всю землю!.. Ќо что Я говорю о духе: здесь необходимо
лишь одно  - именно  рука,  не знающаЯ промаха,  слишком не  знающаЯ промаха
рука...
     27
     -  „овольно! „овольно! Ћставим эти курьезы и  хитросплетениЯ  новейшего
духа, достойные  равно и смеха, и сетований:  как раз  наша  проблема  может
обойтись без них, проблема значениЯ аскетического идеала - какое ей  дело до
вчерашнего  и  сегоднЯшнего  днЯ! ќти  темы  с  большей  основательностью  и
строгостью будут рассмотрены мною в другой свЯзи (под заглавием: "Љ  истории
европейского нигилизма";  Я  отсылаю  с этой  целью к подготавливаемому мною
труду:  ‚олЯ к власти. Ћпыт переоценки  всех ценностей). ‡десь  же дело идет
лишь о  том,  чтобы указать  на следующее: и в высших  сферах  духовности  у
аскетического идеала есть  все еще только одна разновидность  действительных
врагов  и  вредителей  -  комедианты  этого  идеала  -  ибо  они  пробуждают
недоверие. ‚о  всем же  остальном,  где нынче Явственна  строгаЯ, властнаЯ и
лишеннаЯ всЯкого жульничества работа духа, ему нет никакого дела до идеала -
популЯрное выражение длЯ  этого поста есть "атеизм": за  вычетом его воли  к
истине. Ќо эта волЯ, этот остаток идеала и есть,  если угодно  поверить мне,
все   тот  же  самый  идеал  в  наиболее   строгой,  наиболее  духовной  его
формулировке, насквозь эсотерический, лишенный  всЯких  показух, стало быть,
не столько его осадок, сколько его сердцевина. Ѓезусловный порЯдочный атеизм
( - а только его воздухом и  дышим  мы, более духовные  люди этой эпохи)  не
пребывает поэтому в противоречии  с  этим  идеалом, как могло бы показатьсЯ;
скорее, он представлЯет собою лишь одну  из последних фаз его развитиЯ, одну
из заключительных  форм  его  во  внутренней логике  становлениЯ  - он  есть
импозантнаЯ катастрофа  двухтысЯчелетней муштры к истине, котораЯ  под конец
возбранЯет себе ложь в вере в Ѓога. (’от же ход развитиЯ в €ндии, совершенно
независимый  и  оттого кое-что  доказывающий;  тот  же  идеал, примыкающий к
одинаковому   выводу;  решающий   пункт  достигнут  за  пЯть   столетий   до
европейского  летосчислениЯ   Ѓуддою,   точнее:  уже   философией   санкхьЯ,
популЯризированной впоследствии и превращенной в  религию Ѓуддой.) —то, если
спрашивать  со всей  строгостью,  одержало по  сути победу  над христианским
Ѓогом? Ћтвет представлен в моей "‚еселой науке" (II  227 сл.) [I 681]: "‘ама
христианскаЯ  мораль,   все  с   большей  строгостью   принимаемое   понЯтие
правдивости, утонченность исповедников  христианской совести, переведеннаЯ и
сублимированнаЯ в  научную совесть, в интеллектуальную  чистоплотность любой
ценой.  ђассматривать природу, как если бы она  была доказательством Ѓожьего
блага и попечениЯ; интерпретировать историю к чести божественного разума как
вечное  свидетельство  нравственного  миропорЯдка  и  нравственных  конечных
целей;  толковать собственные переживаниЯ,  как их достаточно  долгое  времЯ
толковали  набожные люди, словно  бы всЯкое стечение  обстоЯтельств,  всЯкий
намек, все было измышлено и послано ради спасениЯ души - со всем этим отныне
покончено,  против  этого   восстала  совесть,  это  кажетсЯ   всЯкой  более
утонченной  совести  неприличным, бесчестным,  ложью, феминизмом, слабостью,
трусостью - с этой строгостью, и с чем бы еще ни было, мы - добрые европейцы
и  наследники  продолжительнейшего и отважнейшего самопреодолениЯ …вропы"...
‚се великие вещи  гибнут сами по себе, через  некий акт самоупразднениЯ: так
требует  этого закон  жизни, закон  необходимого "самопреодолениЯ", присущий
самой  сущности жизни, -  клич "patere  legem,  quam ipse  tulisti" в  конце
концов обращаетсЯ  всегда  и  на самого законодателЯ.  ’ак именно  и погибло
христианство  в качестве  догмы -  от собственной своей морали;  так  именно
должно теперь погибнуть  и христианство  в  качестве морали  -  мы стоим  на
пороге  этого событиЯ.  –епь выводов,  сделанных христианской  правдивостью,
упираетсЯ напоследок в ее сильнейший вывод, в ее вывод против самой себЯ: но
это  случитсЯ,  когда  она  поставит  вопрос: "что означает  всЯкаЯ  волЯ  к
истине?"... €  здесь  Я  вновь касаюсь моей  проблемы, нашей  проблемы,  мои
неведомые  друзьЯ ( - ибо  Я не  знаю покуда ни одного  друга): в чем был бы
смысл всего  нашего  существованиЯ, как  не в том, чтобы  эта  волЯ к истине
осознала себЯ  в нас как проблему?.. ‚ этом вот  самоосознании воли к истине
таитсЯ  отныне - без всЯкого сомнениЯ - погибель морали: великаЯ драма в ста
актах,  зарезервированнаЯ  на  ближайшие  два   века   …вропы,   ужаснейшаЯ,
сомнительнейшаЯ и, возможно, наиболее чреватаЯ надеждами из всех драм...
     28
     …сли  закрыть глаза на аскетический идеал, то человек, животное человек
не имело до сих пор никакого смысла. …го существование  на земле было лишено
цели;  "к чему  вообще  человек?" - представало  вопросом,  на  который  нет
ответа;  длЯ   человека  и  земли   недоставало  воли;  за  каждой   великой
человеческой  судьбой  отзывалось  рефреном еще  более  великое: "Ќапрасно!"
€менно  это  и  означает  аскетический  идеал:  отсутствие  чего-то,   некий
чудовищный  пробел, обстающий человека,  -  оправдать, объЯснить,  утвердить
самого себЯ было выше его сил, он  страдал проблемой своего же  смысла. Ћн и
вообще страдал,  будучи по самой сути своей болезненным животным: но не само
страдание  было его проблемой,  а отсутствие ответа на  вопиющий вопрос:  "к
чему страдать?" —еловек, наиболее отважное и наиболее  выносливое  животное,
не отрицает страданиЯ как такового; он желает его, он даже взыскует его, при
условии что ему указуют на какой-либо смысл его, какое-либо ради  страданиЯ.
Ѓессмысленность  страданиЯ,  а  не  страдание,  -  вот  что было проклЯтием,
тЯготевшим до  сих  пор над человечеством, - и аскетический идеал придал ему
некий смысл. ’о был доныне единственный смысл; любой случайно подвернувшийсЯ
смысл-таки  лучше  полнейшей  бессмыслицы; аскетический  идеал  был  во всех
отношениЯх  уникальным  "faute  de  mieux"  par  excellence.   ‚   нем  было
истолковано  страдание; чудовищный вакуум  казалсЯ заполненным; захлопнулась
дверь перед всЯким самоубийственным нигилизмом. ’олкование  - что и говорить
- влекло за собою новое страдание,  более глубокое, более сокровенное, более
Ядовитое,  более  подтачивающее  жизнь:  всЯкое страдание подводилось им под
перспективу  вины...  Ќо  вопреки всему  этому  - человек был  спасен им, он
приобрел смысл, он  не был уже листком, гонимым ветром, не был мЯчом абсурда
и "бессмыслицы",  он мог отныне хотеть чего-то -  безразлично пока, куда,  к
чему, чем именно он хотел:  спасена была  сама волЯ. …два ли можно утаить от
себЯ, что  собственно выражает все это воление, ориентированное аскетическим
идеалом: эта ненависть к человеческому, больше - к животному, еще больше - к
вещественному, это  отвращение  к чувствам,  к самому  разуму,  страх  перед
счастьем  и  красотой,  это   стремление  избавитьсЯ  от  всЯкой  кажимости,
перемены,  становлениЯ,  смерти, желаниЯ, самого стремлениЯ - все  сказанное
означает, рискнем понЯть это, волю к  Ќичто, отвращение к жизни, бунт против
радикальнейших предпосылок жизни,  но это есть  и  остаетсЯ волей!.. € чтобы
повторить  в заключение  сказанное мною в начале: человек предпочтет  скорее
хотеть Ќичто, чем ничего не хотеть...

        ЉЋЌ…–