    -- Љыш, кыш. “бегайте, дурачк<b><i>и</i></b>, -- потрЯс Я клетку.
     Ќедоверчиво косЯсь на менЯ, робко выполз один; другие -- ни с места.
     -- Ќу же! -- сильно трЯхнул Я клетку.
     €з  дома послышались  крЯхтенье  и  шарканье ног.  џ спешно  вытаскивал
кроликов за  уши и кидал на пол. ЃросилсЯ за перегородку и замер. ‡аглЯнул в
щелку и с досадой и обидой увидел кроликов, сидевших кучкой возле чурки.
     ЏоЯвилсЯ дедушка;  его  брови приподнЯлись  и губы съежились, когда  он
увидел пустую клетку. Ћн, быть может, в ту минуту был комичен, но длЯ менЯ --
страшен.
     -- ’ьфу, Ядрена вошь! Џетька!
     џ отпрЯнул от щелки и прижалсЯ спиной к стене дома.
     -- —то, скажите на милость, за чертенок разэтакий.
     ‘кидал кроликов в клетку, последнего поставил на чурку. —ерез несколько
минут кролик висел на крюке. Ќевыносимо запахло свежим мЯсом и кровью.
     -- ЏроклЯтый дед, --  прошептал Я и с упертым в землю  взглЯдом пошел, не
таЯсь, в огород.
     -- Џетруша. Џетр! -- окликнул дедушка.
     џ не обернулсЯ и не остановилсЯ.
     -- „а стой же ты.
     џ остановилсЯ  и  нагнул голову так, что подбородок коснулсЯ груди  и в
позвоночнике вздрогнула боль.
     ’вердаЯ рука,  будто  черстваЯ  корка хлеба, прошуршала  по  моей шее и
щеке.
     --  ќх, ты, -- вымолвил  дедушка с ласковой укоризной. -- Џодумай, дурачок
ты этакий, как же мне их не резать, ежели только имЯ мы со старухой и живем.
ЏенсиЯ -- с гулькин нос, у своих  детей ничего не берем и не возьмем:  видим,
им нелегко. ‘тарые  мы.  —то ж  ты хочешь --  восьмой уж десЯток. Ѓез кролей,
милый, нам никак нельзЯ, хотЯ  и тЯжелехонько с имЯ. Ћни --  наше спасение: и
мЯско, и шкурки, и денежки кой-какие. ЃлагодарЯ кроликам мы скопили маленько
на черный день, чтобы схоронили нас на наши кровные. ‚от так-то оно в жизни,
--  вздохнул дедушка.
     € удивилсЯ  Я --  после  его слов, он  мне уже не казалсЯ  страшным, а --
жалким  и бедным стариком. џ открыл, всмотревшись, что его глаза  похожи  на
глаза   нашего   старого   кота   ‘емы,   которые   напоминали  мне   мокрые
серовато-пепельные камушки -- мало в них жизни или совсем нет.
     €  еще  один  незначительный  случай вспомнилсЯ мне. џ без особой  цели
бродил по огороду и между грЯдок увидел сидЯщих на корточках свою двоюродную
сестру ’аню, равных со мною лет, и  ее подругу „ашу; они рассматривали синий
цветок.  џ  приостановилсЯ  возле телеги  с  сеном, на котором сидел большой
усатый жук, -- тихонько к нему кралсЯ. ‘естра и „аша менЯ не видели.
     -- ‘мотри, „аша, какой он миленький, -- сказала ’анЯ. -- џ его люблю, если
хочешь знать.
     -- Љого? -- удивленно поднЯла брови „аша.
     -- –веток.
     -- € Я, и Я тоже люблю, -- поспешно сказала „аша.
     -- џ срывать цветок не буду. „авай поцелуем его.
     -- „авай! -- „аша потЯнулась губами к цветку.
     -- ‘той, „аша. ‘начала Я поцелую, потому что перваЯ нашла.
     -- ‡абыла: Я перваЯ подбежала?
     -- Ќу и что же? ‚ажнее, если хочешь знать, кто первый нашел.
     -- ‹адно, -- махнула рукой „аша. -- –елуй скорее.
     ’анЯ  прильнула к  цветку вытЯнутыми губами  и задержала  их секунд  на
пЯть.
     -- „а скорей  же! -- поторопила подруга. Љак только ’анЯ  отпрЯнула, „аша
склонилась к цветку и вытЯнула губы.
     ’анЯ  выдохнула  "ах" с таким  видом --  слегка откинула голову  назад и
приоткрыла  рот, -- словно ощущала величайшее блаженство. „аша  отпрЯнула  от
цветка  и  тоже  сказала  "ах".  Њне  происходЯщее  так  понравилось,  что Я
отказалсЯ  преследовать  уползавшего  наверх  жука и готов  был  подбежать к
девочкам и поцеловать цветок.  Ќо Я считал себЯ  "почти" взрослым и  полагал
постыдным проЯвлЯть детские чувства перед кем бы то ни было.
     џ вышел из-за телеги.
     -- Ђ мы цветок целовали, -- сказала мне „аша.
     џ  зачем-то  принЯл взрослый вид: крепко  сплел  на  груди тонкие руки,
кулаки сжал чуть ниже  подмышек, чтобы мышцы рук бугрились, как у настоЯщего
мужчины, и широко расставил ноги.
     -- ‚ам только и остаетсЯ, что цветочки целовать, -- сказал Я развЯзно.
     Ќо  неожиданно  увидел  дедушку,  стоЯвшего  возле  телеги  с  сеном  и
наблюдавшего за  нами. Ћн пристально, с прищуром правого  глаза посмотрел на
менЯ и, кажетсЯ, покачал головой -- чуть-чуть так. ЏостоЯл, помолчал  и ушел.
Ќо его "чуть-чуть" и молчаниЯ было довольным длЯ менЯ, чтобы больше ни слова
не  произнести, чтобы жарко покраснеть, чтобы впервые в жизни почувствовать,
как  постыдно  ложное.  Џрекрасно  помню,  что  именно  с  того  дедушкиного
"чуть-чуть" Я стал <b><i>смотреть</i></b>  на  него: Я  волей или неволей ожидал  и  искал
оценки, его призрачного "чуть-чуть". „едушка  не  то  чтобы представилсЯ мне
мудрым,  без зацепочки,  но как  бы -- ищу меткое  слово -- отражателем  моего
духа, -- как зеркало. „а, да, кажетсЯ, именно так и было, -- ведь иначе почему
бы мне часто, как ни при  ком другом, приходилось покрыватьсЯ румЯнцем перед
ним?  ‚прочем,  мне  не только  краснелось и  совестилось  при  дедушке,  но
происходило нечто крайне важное -- он помогал мне сблизитьсЯ с самим собой. џ
теперь хорошо  знаю, что любой, даже самый падший  человек, всю  жизнь  ищет
себЯ --  себЯ  истинного,  единственного. €  отлично, если  находитсЯ у  него
<b><i>верный</i></b> наставник.  ’рудно рассказать,  как  наставничал  надо мной  дедушка,
потому что все происходило  как-то  неуловимо, мимолетно, беспредметно, мало
что мне Ясно запомнилось в историЯх, а из запомнившегосЯ -- одни блики.
     Ћднако один случай, из того же  далекого детства,  отчетливо вижу. „ело
было в дедушкиной столЯрке.  Ћн,  покуриваЯ,  стоЯл  над верстаком и стругал
доску. Ѓрал  ее в  ладонь ребром и, прижмуриваЯсь, определЯл,  насколько она
ровна. џ стоЯл неподалеку  и наблюдал за его  действиЯми. ‚  его сараюшке  Я
бывал  часто, он поручал  мне нехитрую работу или вместе со  мной что-нибудь
мастерил.
     -- Ќ-та-ак, -- сказал дедушка, критически оглЯдываЯ доску. -- ‘тоишь?
     -- ‘тою.
     -- ‘ейчас, Џетр батькович, дам тебе работенку. Ѓудешь ладить перегородку
от собак: кролей завтра переселю сюда.
     џ должен  был прибивать доски  к стойке.  Ћн продолжил стругать, искоса
поглЯдываЯ на менЯ, но притворЯЯсь, будто не наблюдает. џ деловито, подражаЯ
дедушке, стучал молотком. Џервую доску прибил отменно, вторую -- еще лучше, а
третью,  засмотревшись  на  веселую  возню  собак, весьма  криво.  џ  тайком
взглЯнул на дедушку,  прикусил губу. Ћн все притворЯлсЯ,  будто занЯт только
своим делом, и, видимо, ждал, что же Я предприму. џ  решил, что  нет  ничего
страшного  в криво  прибитой доске.  "Џодумаешь, маленькаЯ  щелка. ‘ледующую
прибью  ровно,  ровнее  всех  остальных. ђовнее самого  ровного на свете!" --
подбадривал Я себЯ, однако скверное чувство росло.
     ’олько  Я  взЯлсЯ за  следующую доску, как дедушка спросил,  пристально
взглЯнув на менЯ и мою работу:
     -- Љак там у тебЯ, Џетр? ‚се ли ладно?
     -- Ќ-да-а, -- промолвил Я. -- ‚от только... криво... вато прибил.
     -- Ќичего страшного:  поправить не поздно. Ћторви и  прибей наново, а то
бабка засмеет нас за халтуру -- она просмешница еще та.
     ‘ большим трудом Я оторвал злополучную  доску и прибил  ее как следует.
Љогда  Я закончил работу,  дедушка попробовал  на крепость: подергал  каждую
доску. Џотом похлопал менЯ по спине:
     -- Њолодцом. ‘лавненько.
     -- Џравда, дедусь, хорошо?
     -- Џравда, правда. €ди, постреленок, играй.
     ‘купаЯ  похвала  заставила  менЯ улыбнутьсЯ  и, кажетсЯ, покраснеть.  џ
поцеловал  в  сырой  нос наскакивавшего  на  менЯ  пса Ѓульку, крутнулсЯ  на
носочке и побежал на улицу.
     -- „едусь, --  крикнул Я, тут  же вернувшись,  --  а может, еще что-нибудь
сделать? „авай, Я все смастерю, -- принажал Я на "все".
     „едушка улыбнулсЯ -- чуть-чутошно.
     -- ‘тупай, ступай, играй. Ќа сегоднЯ -- хва. ‡автра что-нибудь поладим.
     џ  весь  буквально  пылал: и радость  во  мне  сверкала, и  разгоралось
тщеславие, но  откуда-то  из  глубины  сердца выныривал  стыд  за хвастливую
самоуверенность.
     * * * * *
     џ очень жалею, что дедушка не идет со мной по жизни: он умер, когда мне
и  двенадцати  не  было,  и  Я,   разумеетсЯ,  мало  что  от   него  перенЯл
по-настоЯщему.
     ‚споминаЯ дедушку, Я невольно всегда возвращаюсь  сердцем  в один день,
тот,  который  Я  по-особенному  провел.  Ћбмолвлюсь сразу,  что историЯ,  в
сущности, как  и некоторые  выше  рассказанные,  пустЯковаЯ, но перебираю  с
нежностью  и  легкостью  каждую  нить и стежку  ее  уже не  один год. Љак ни
пытаюсь, но не могу  вспомнить, куда  мы тогда  с ним направлЯлись  и зачем,
однако светло, с теплотой  помню  все мелкое и  не  мелкое, что пришло к нам
тогда. Љак Я хочу теперь узнать, куда же менЯ вел дедушка, к чему или к кому
он хотел менЯ привести? ‚о всем этом по  верхней одежке незатейливом событии
есть,  если хотите, что-то ритуальное и колдовское. ‚прочем, пора  шагнуть в
тот день. џ жил в ‚есне на летних каникулах, то ли четвертый класс закончил,
то ли пЯтый -- неважно.
     “тро. Ћчень тихо. џ и  не проснулсЯ совсем, и не сплю -- неЯсно, но лежу
по плечи в перине  и пуховой  подушке  на большой кровати  и сквозь  бахрому
ресниц вижу мЯгкие, широкие, Ярко-солнечные полотенца, настеленные на стены,
полы  и стол. Ќе понимаю  и удивлЯюсь -- кто же полотенца расстелил, к какому
нежданному  празднику? Џриоткрываю глаза  шире  --  ха!  -- это  просто  Яркие
солнечные блики.  ‹учи ливнЯми рвутсЯ в дом через  щелки  в ставнЯх. Ќадо бы
еще поспать, но  дремать  и тем более  спать решительно невозможно:  мне  не
хочетсЯ расставатьсЯ с праздничной комнатой.  џ тЯну к призрачным полотенцам
ладонь, чтобы погладить их, но с сожалением и неуместной  обидой ощущаю лишь
сухую,  шершавую стену,  -- ронЯю  руку,  как  не  свою,  и  от  досады  хочу
непременно уснуть.
     ‹ежал,  дремал  и  неожиданно  увидел  маленького,  седого,  озаренного
солнцем старичка в окне, в котором, тихо заскрипев,  отворилась  ставнЯ.  Ќе
пойму, что  Я вижу -- старичка  в свете или свет в  старичке?  Љазалось, он и
свет вместе влились в комнату и потекли по стенам и полу. —то за наваждение?
’очит  свет  мои глаза,  Я  всматриваюсь,  жмурЯсь,  --  нет,  не  улетучилсЯ
старичок, а посмеиваетсЯ. Ћ, не признал Я своего дедушку!
     -- „овольно, Џетр, лежебожничать, -- сказал он из-за  стекла. --  Ђйда вон
туда.
     -- Људа?
     -- ‚о-о-он туда, -- махнул он рукой куда-то за Ѓаранью гору.
     -- —то там делать?
     --  Ђ так.  Ќеужто  непременно  что-то  делать?  “видишь. ‚ытрЯхайсЯ  из
постели! Џоутру так славно пройтись.
     €  мы пошли. ‘начала  -- по сырой, шуршащей под  нашими  ногами траве на
верхушку  Ѓараньей горы,  названной  так,  видимо, потому что  она,  крутаЯ,
обрывистаЯ,  не очень-то охотно  позволЯет взобратьсЯ на  себЯ, так сказать,
по-бараньи упрЯмаЯ, -- хотЯ не уверен, правильно ли баранов называют упрЯмыми
животными. Њестами  она  так отвесна, что  приходитсЯ  карабкатьсЯ.  „едушка
согнулсЯ   и  потихоньку,  слегка   прихрамываЯ,   шагал  по   круче,  а   Я
молодечествовал: то  с  подскоками взбегал,  то высматривал  отвес  покруче,
опаснее и буквально полз по  выбоинам в  суровом скальнике, то  хваталсЯ  за
куст, рывком выбрасывал себЯ вперед, бралсЯ за другую зеленую прЯдь, -- таким
способом убегал далеко вперед.  Ђ дедушка  находилсЯ еще  далеко  внизу, шел
ровно, без порывов, не разгибаЯсь. Њне хотелось крикнуть: "„едушка, давай-ка
догонЯй менЯ! —то отстаешь?"
     Ћднако молодечество, задор мои иссЯкли к середине "лба", -- Я стал часто
останавливатьсЯ, а потом приседать, за кустом, чтобы дедушка не подумал, что
Я слабый. ‘ердце, казалось, вырывалось  из  груди, чтобы скатитьсЯ вниз, под
гору: хватит, больше не могу, иди без менЯ! Ђ дедушка -- все ближе, ближе, но
идет  очень тихо.  џ посвистываю, притворЯюсь,  что  мне  легко  взбиратьсЯ,
прутом  вспугиваю  бабочек. €ногда мне становитсЯ страшновато: вдруг дедушка
обгонит менЯ -- какой будет позор! Ћн чему-то улыбаетсЯ маленькими морщинками
у губ. „огнал менЯ.
     -- Љак оно, внук? ‹адненько? Ќе очень устал?
     -- Ќе-е-ет,  дедушка, --  придавливаю Я  тЯжелое горЯчее дыхание, но  мой
голос плавающий, неустойчивый. -- ‚се отлично. ѓорка пустЯковаЯ.
     --  ЏустЯковаЯ не пустЯковаЯ, а свое дело знает:  пот выжимает из нас. --
Ћн помолчал,  внимательно  посмотрел на  менЯ.  --  Ќо  забратьсЯ на  гору  --
полдела, даже пустЯк. Љак с нее хорошо спуститьсЯ -- вот закавыка.
     -- ‘ходи да сходи себе, можно и бегом, -- пожал Я плечами.
     -- Њожно-то  можно, -- вздохнул дедушка,  -- а вдруг как  понесет?  „а так
побежишь,  что  расшибешьсЯ, не  устоишь  на ногах.  Ќет,  внук, надо  уметь
поднЯтьсЯ наверх, надо уметь и спуститьсЯ. Љто  не додумалсЯ до этого -- тому
и лоб расшибать.
     -- ’ы, дедушка, умный, -- улыбнулсЯ Я.
     --  џ стрелЯный  воробей. ЊенЯ  жизнь ломала да гнула, по дорогам  войны
прогнала  -- посмотрел Я на людей...  Њал ты еще,  а скажу все  же тебе  -- не
умеем мы жить. Ѓог создал нас людьми, а  потому жить нам надлежит по-людски.
--   Ћн нахмурил влажные  брови, вздохнул. -- ‚от мы и вскарабкались. Ћтдохнем,
поглЯдим вниз.
     Њы  присели  на  широкие,  бугорчатые  спины   гранитных   глыб.  Љакое
наслаждение горЯчему, уставшему  путнику  чуЯть мертвый, но  желанный  холод
камней, благодарно поглаживаЯ и похлопываЯ их ладонью.
     -- ‚он она, ‚есна, -- ласково сказал дедушка. -- ЏросыпаетсЯ, засонЯ. -- Ћн
прикурил,  затЯнулсЯ дымом. -- Љак  Я, внук, тосковал без нее на войне...  ’ы
вот что... люби ее... -- сказал он смущенной скороговоркой.
     -- Љого? -- удивилсЯ и не понЯл Я.
     -- ‚есну. Ћна одна такаЯ.
     Њы видим ‚есны -- реку и городок; небо над ними и нами -- синее, широкое,
теплое.
     „олго мы сидели молча.
     ‘казать, что ширь и синь небеснаЯ захватили наш дух, -- чувствую, мало и
не  совсем точно, а  скажу иначе:  мы  словно сами превратились  в крохотные
кусочки этого веснинского неба и, представилось, полетели над ‚еснами, вошли
в синее -- и стали небожителЯми, не грозными,  властительными, а покорными  и
смиренными, как  само  утреннее  небо.  џ  ощутил  себЯ удивительно  легким;
подумалось, вдруг сорветсЯ  из того далекого леса какой-нибудь пробудившийсЯ
от  птичьего щебета ветер и  подхватит  менЯ с  дедушкой,  и на  самом  деле
вольемсЯ мы в небо или, может быть, упадем на ‚есны, как снег или дождь.
     ‚есна-река  смотрела   в  небо  и,  казалось,   так  засмотрелась,  что
остановилась --  не шелохнетсЯ. Ќо Я  знал, что она быстраЯ, стремниннаЯ, что
крутит  на глубинках стаи щепок и  корЯг, что  рокочет, перебираЯ каменистые
ребра  отмелей,  что  качает  большие  утонувшие  бревна,  что  порой  жадно
слизывает с берегов  ил  и глину.  Ќо сейчас она затЯнута утренней  дымкой и
кажетсЯ тихой, смирной.
     ‚есну-городок  Я  совсем не узнал с горы -- весь сверкает,  мечет во все
стороны  острые, жгучие  лучи, и мы  зажмуриваемсЯ.  ЏредставлЯетсЯ, что все
улицы  за ночь  завалили Яхонтами и алмазами, солнце взошло -- и тысЯчекратно
умножилось в богатом, необычном даре. Њне не хотелось признать, что виденное
--  лишь призрак, всего-то отражениЯ в стеклах домов, теплиц, фонарей.
     „едушка что-то тихо произнес.
     -- —то ты, дедушка, сказал?
     -- ”илософствую, внук, -- улыбнулсЯ он.
     -- Ћ чем?
     -- Ћ том, что вижу. „умаю о тебе, о себе -- обо всех нас.
     -- ‘кажи, деда, что же ты нафилософствовал? -- улыбнулсЯ Я не без иронии.
     -- Ђ вот думаю:  как сверху  все красивее и  обманчивее. ‡десЯ, наверху,
думаешь одно -- а внизу оказываетсЯ совсем другое.
     -- џ, дедусь, так же думаю.
     -- ‚от и думай. Ќо не поднимайсЯ в мыслЯх шибко высоко.  „ержись ближе к
земле -- она, родимаЯ, никогда не подведет.
     --  Ќе  поднимусь! -- зачем-то и здесь Я  помолодечествовал.  Ќо  дедушка
посмотрел на  менЯ с чуть-чутошным прищуром, -- и Я  наклонил голову, не смог
открыто смотреть в его глаза.
     -- „ай Ѓог, -- сказал он. -- —то ж, внук, пойдем?
     -- Ђ куда?
     -- ‚о-о-он туда, -- махнул он куда-то в поле.
     € мы пошли.
     „олго  шли  узкой дорогой,  вившейсЯ  между  полей,  засеЯнных  густой,
косматой зеленкой -- кормовой травой, клевером и рожью. ‘олнце стало легонько
припекать; Я сбросил  сандалии и пошел  босиком  по мЯгкой, еще  присыпанной
росой,  но  уже  теплой  пылистой  дороге. ЏарнаЯ  пыль  щекотала  ступни  и
щиколотки,  с  каждым  моим  шагом вскидывалась  серебристыми  облачками,  в
которые вплетались солнечные лучи, мешаЯ улечьсЯ, побуждаЯ к игре,  веселью.
Џотом  Я  стал наблюдать  за  перепрыгивавшими через  тропу с полЯ  на  поле
кузнечиками,  стрекотавшими так звонко и Ясно, что Я порой не слышал своих и
дедушкиных шагов. Љ хору кузнечиков присоединЯлись вившиесЯ передо мной мухи
и пчелы, жужжавшие и звеневшие перед самым носом или ухом. ЌаслушалсЯ  Я  их
вволю,  и   они   мне   наскучили.  “влексЯ  сусликами,   этими   волосатыми
человечками-гномиками. ‚ыскочит на волю какой-нибудь хозЯин норки, мордочкой
повертит, увидит нас и --  превращаетсЯ в столбик, но глаза отчаЯнно сверкают
на  солнце.  Џоближе  подойдешь,  иной мгновенно уныривает  в свое  надежное
убежище, а за ним --  его хвостик  стрелой; другой, смельчак,  подпустит тебЯ
очень близко, повертит мордочкой, но, воинственно распушив хвостик, убежит в
траву или скроетсЯ в норке.
     Џотом  мне  представилось,  что  иду  один,  о  дедушке  забыл,  и  мне
захотелось летать.  џ стал размахивать руками, подпрыгивать, поднимаЯ голову
к небу с его чистыми, Яркими красками, желтым, созревшим  солнцем.  џ долго,
увлечено размахивал руками, приплЯсывал на цыпочках и вдруг вспомнил, что со
мной рЯдом идет дедушка. Њне стало стыдно, Я  тайком взглЯнул на дедушку. Ћн
шел  чуть  впереди  и смотрел под  ноги. "Љакой хитрец,  -- подумал Я. --  ‚се
видел, но притворЯетсЯ".
     Њожет  быть,  дедушка  видел,  а может быть, и нет. Ћн  молчал. Ћн  был
мудрый  человек, поэтому, наверное, и молчал; мудрецу не к лицу говорить обо
всем, что он видел и знает.
     Њы приметили вдалеке дым; оказалось, горела свалка,  на которую свозили
мусор из близлежащих селений. ‚  чистом  поле  находилась свалка, на которой
горела бумага, резина,  опилки. ‘тоЯл крепкий запах гари. —ерный и белый дым
широко застилал  лазоревое небо, кралсЯ к высокому солнцу. „ым, вообразилось
мне,  воздвигал  стену между  нами  и бескрайним  чистым  полем, за  которым
угадывалсЯ  лес.  Њне стало  очень  грустно. Ѓыло досадно,  что мы увидели в
чистом поле свалку.
     Њне  показалось,  что  дедушка  посмотрел  на  менЯ   своим  неизменным
чуть-чутошным прищуром, хотел что-то сказать, но только  лишь поводил Языком
по нестриженому, уже завернувшемусЯ на губу белому усу, потом крепко сомкнул
губы и молча пошел.
     ‘начала шли  быстро; когда  же  дым  скрылсЯ за  бугром, усмирили  ход.
Џрисели на  бревно отдохнуть.  „ыма не  было  видно,  но  Я чувствовал  себЯ
нехорошо.  ‘олнце  уже  лило  на  нас  зноем.  Џрилегла  трава,  суслики  не
показывались, затаившись в норках; пыль жгла пЯтки, роса превращалась в пар,
который быстро пропадал.
     „едушка сказал, смахиваЯ ладонью с красного лица соленую змейку пота:
     -- ‘лавно в поле.
     џ не сразу отозвалсЯ:
     -- Ђга.
     Њы молчали и слушали прилетевший из соснового леса ветер, который катил
вдоль  дороги  шары  пыли,  комки  сухой  травы,  вскидывал  ввысь  бабочек,
невидимой гребенкой расчесывал косматые  прЯди зеленых полей. Њы смотрели на
прЯмую  дорогу, котораЯ  входила в лес  и  пропадала  в нем, прЯчась от зноЯ
между высоких, раскидистых сосен. Џочему-то ни  о чем не хотелось  думать, а
просто  сидеть,  смотреть  вдаль.  ‚ сердце  установилсЯ  грустный  покой. €
незаметно ко мне  пришло новое, раньше  не посещавшее менЯ чувство пониманиЯ
всего  того, что Я видел, -- и дороги, и неба, и леса, и солнца, и дедушки, и
ветра, и самого себЯ.
     -- ‚от так Я  хочу, мои родные,  чтобы  было в жизни каждого человека, --
неожиданно  сказал  дедушка;  Я,  разморенный  зноем  и  захваченный  новыми
ощущениЯми и чувствами, не понЯл, что он сказал и зачем.
     -- —то, дедушка?
     Ћн повторил и снова замолчал; пристально смотрел на дорогу.
     -- џ,  внук, когда-то не признавал, что в жизни должно быть так.  ’еперь
понимаю, догадалсЯ, и хорошо мне. ‚ душе стало светло.
     -- Љак, дедушка, <b><i>так</i></b>? -- спросил Я.
     --  Ђ вот так, внук,  как здесь, в поле. € ничто не  смей вмешиватьсЯ  в
естественный ход жизни, не ломай его, не поворачивай по своему умыслу.
     џ не понЯл мыслей дедушки и промолчал.
     -- џ старый,  скоро,  поди, умру, -- сказал  он,  помолчав. -- Ђ вам, моим
детЯм, внукам  и правнукам, жить. -- „едушка  стал  потирать свои  мозолистые
загорелые  ладони,  и Я  понЯл, что он волнуетсЯ. -- „умайте, крепко думайте,
прежде чем что-то сделаете. Ќо  главное другое -- любите,  крепко  любите эту
землю.  Ћна -- ваша. ‚ы обЯзательно должны  быть  на  ней  счастливы. Ђ иначе
зачем  столько моих товарищей,  землЯков  полегло на войне,  зачем  страдали
люди,  боролись  за лучшую жизнь... -- Ћн закрыл глаза,  вздохнул и  какое-то
времЯ молчал, глубоко  вдыхаЯ горЯчий воздух полей и лесов. --  Њало ты у нас
бываешь, Џетр. ‚ городе что за жизнь? Њаета! -- потрепал он мои волосы.
     Њы снова шли -- лесом, полем, но куда? Ђ может, все приснилось мне?
     Њои голые  пЯтки прижигало. ‡атихли  птицы и  кузнечики, попрЯтавшись в
кустах и пшенице; не было видно сусликов.
     Њы страдали от жары. “ дедушки росли на кончике носа большие капли пота
и созревали как Ягода, падали на его грудь или землю. Ћн  разгорелсЯ, словно
в  бане,  но  внешне  мало переменилсЯ:  на  все  пуговицы  была  застегнута
неопределенного цвета застираннаЯ рубашка  с  накладными военными карманами,
туго был затЯнут в  поЯсе сыромЯтным ремнем. Ќе скидывал он тЯжелых кирзовых
пыльных сапог.
     --  ”у, жарища проклЯтаЯ! --  постанывал Я все громче,  как бы  исподволь
упрекаЯ дедушку за те мучениЯ, которые он нежданно-негаданно на менЯ свалил.
Ќо он молчал и неторопливо шел.
     ‘лои горЯчего, жаркого  воздуха ломали  перед нашими глазами горизонт и
деревьЯ и там, вдали, воображалось,  все  растаЯло  и широким морем плыло на
нас.  ЏолЯ  казались   бесконечными;  только   по  правому  плечу  виднелись
зеленовато-синие ангарские сопки, которые в этом знойном, немилосердном поле
были  желанными. џ невольно клонилсЯ вправо, заходил с дороги в пшеницу,  но
секущие стебли и  твердые комьЯ земли  вынуждали  менЯ сойти  на мЯгкую пыль
колеи. Њучительно хотелось пить и есть.
     Ќеожиданно дорога  повернула  вправо, и  Я улыбнулсЯ.  ‚скоре наших лиц
коснулось дуновение с запахом  пресной  холодной  воды, рыбы, сохнувшего  на
берегу  ила  и густого  тенистого  леса. ‘опки становились ближе, наливались
молодым  зеленым  колером.  ѓромко  вскрикивали  чайки и  улетали к воде. Њы
торопились. џ побежал, взобралсЯ на высокий бугор, и мне хотелось крикнуть:
     -- ‡дравствуй,  Ђнгара, широкаЯ, синЯЯ, спокойнаЯ! ‡дравствуй, свежесть!
‡дравствуйте,  маленькие  солнца,  дрожащие  на  воде  и  слепЯщие  блеском!
‡дравствуйте,  изумрудные  сопки,  вольно  лежащие на  правом диком  берегу!
‡дравствуй, плеснувшаЯ черным хвостом рыба!..
     „едушка   медленно  поднЯлсЯ  ко  мне  и  сказал,  рукавом  смахиваЯ  с
распаренного лица пот:
     -- ‚от она, внук, наша Ђнгара-матушка, жива-здорова, и  слава Ѓогу. ‚сю,
почитай,  …вропу Я прошел, а такой красавицы реки  не встретил.  -- Џомолчал,
всматриваЯсь в чистую даль. -- ‹юбите ее, крепко любите.
     Њне после нежного "матушка" подумалось, что Ђнгара --  живаЯ, думающаЯ и
чувствующаЯ женщина.
     -- Ћна  нас,  Џетр, долго  ждала,  --  смотри, сколько припасла свежести,
блеска и света.
     џ  быстро сбросил на траву  рубашку и брюки, осторожно вошел в холодную
воду. ЏостоЯл  по щиколотку  в  мЯгком, густом, но ледЯном иле, из которого,
представилось,  поползли  по моим  ногам  призрачные  жучки боЯзни. џ шагнул
глубже --  вода щекочущим  поЯсом  обвилась вокруг моих бедер. …ще  глубже  --
возле подбородка  и глаз  радостно засверкали  блики  и  лучи;  секундами  Я
буквально  слеп.  ‚озле ушей журчала вода.  ‡а шею игриво цеплЯлись  щепки и
кора.
     --  Ђнгара  рада  нам,  будто  на самом  деле  ждала нас, -- сказал  Я  и
оттолкнулсЯ,  подскочив  на носочках, от илисто-каменистого дна и  медленно,
без взмахов и плеска поплыл.
     ’ечение помогало мне,  струи услужливо лизали мою спину и  ноги, и  мне
стало  так легко,  словно  Я  летел, парил, слегка взмахиваЯ руками. Ќырнул,
открыл в воде глаза  и  увидел  зеленовато-желтую,  почти  Янтарную  долину.
‘олнечные  лучи  шелковыми  косынками опускались  к самому дну. Џеред  моими
глазами металась мелкаЯ рыба и уносилась в серовато-зеленую, как глухой лес,
пугающую менЯ глубину.
     џ  резко вынырнул. ‘ердце  тревожно билось. Ќо передо мной стоЯло Яркое
голубое  небо,  вдали  плыли  кипенные облака,  метались стрижи  и чайки;  Я
кручусь и нахожу глазами сопки, каменные лбы которых  склонены к воде; снова
кручусь и нахожу глазами дедушку -- он сидит на пне, подпер голову ладонью и,
кажетсЯ, дремлет,  -- и  во мне исчезает чувство  смЯтениЯ, Я быстро верчусь,
поднимаЯ ладонЯми брызги. Џотом ложусь на спину и тихо плыву к берегу. Џеред
глазами  стоЯло небо,  и  мне начинало  казатьсЯ, что весь мир --  это только
небо, огромное, красивое, но не понЯтное.
     џ  доплываю на спине до берега, упираюсь  головой  в ил  и долго  лежу,
всматриваЯсь в небо. Ќе хочетсЯ расставатьсЯ с радостными ощущениЯми. Ћднако
мне  становитсЯ холодно, и  Я вынужден встать, обмыть с головы ил и выйти на
берег.
     „едушка очнулсЯ,  приподнЯлсЯ  с  пнЯ, потЯнулсЯ.  Ѓлаженным  было  его
старое  лицо;  в  сивую,  редкую  бороду  вплелсЯ  солнечный  свет,  и  она,
показалось  мне,  стала   светитьсЯ.  Ћн  погладил  бороду,  и   рука   тоже
засветилась.
     -- ’ы, дедушка, светишьсЯ, как сегоднЯ утром в окне, -- сказал Я.
     -- ‚  такой  славный день,  внук,  мудрено  не засветитьсЯ.  -- Џомолчал,
посмотрел,   прижмурившись,   на  солнце   и   небо   и   тихо   сказал:   --
Ќезнамо-негаданно и засвЯтитьсЯ можно. -- “смехнулсЯ, подергал двумЯ пальцами
бороду, как бы порицаЯ себЯ за такие слова. -- Ќу,  что, внук, перекусим, что
ли?
     --  —то же, деда, мы поедим? -- с неудовольствием сказал Я, ощущаЯ голод.
--  Њы ничего с собой не взЯли.
     „едушка хитро улыбнулсЯ:
     -- ‘обирай-ка костерок: будет огонь -- найдетсЯ чего пожевать.
     "ќкий бодрЯчок", -- нахмурил Я брови, но промолчал.
     Џо берегу и на полЯне  собирал сухие  ветки  и щепки, и  вскоре  у  нас
весело  похрустывал  молодой огонь,  которым мы любовались. „едушка вынул из
карманов своей рубашки-гимнастерки два  свертка, в которых  оказалось сало и
хлеб.
     -- Ћ, сальце, хлебушек! -- потирал Я руки.
     „едушка  из кустов  ивнЯка принес закопченный  котелок  и  две жестЯные
банки, служившие стаканами.
     -- –елы мои припасы, -- сказал дедушка. -- џ здесь рыбачу.
     џ  так проголодалсЯ, что не  мог спокойно сидеть  возле  огнЯ, а  часто
заглЯдывал  в  котелок, словно хотел  поторопить  воду,  чтобы  она  быстрее
закипела. Ќаконец, от дна  поднЯлись пузыри,  вода стала  с мелодичным шумом
бурлить.  „едушка бросил  в  нее щепотку-две какой-то душистой  травы,  и мы
расположились под кустами.  џ  кушал  быстро,  даже  с жадностью, но  слушал
журчание воды  на  отмелЯх и  смотрел  на  сопки  и  небо. Њое  сердце  было
наполнено чувством счастьЯ и покоЯ.
     „едушка кушал неспешно и о чем-то длинно говорил; только одну его фразу
Я запомнил:
     -- Њного ли, внук, человеку надо? ЏустЯк! ќх, если бы раньше мне понЯть.
     —то-то горестное слышалось  мне в его тихом голосе;  но Я тогда был еще
так мал, что не мог серьезно задуматьсЯ над его словами.
     Џотом мы снова  шли, но --  куда? џсно не помню, скорее  всего, домой, в
‚есну. ‚от, собственно, и все!
     * * * * *
     „а, все. Џлохой  Я литератор:  нет в  моем произведении ни  завЯзки, ни
развЯзки! Ќо тот день живет в моем сердце уже не один год, к чему-то  зовет,
заставлЯет думать, останавливатьсЯ, чего-то ждать и во что-то верить.
     „а,  Я жалею, что редко находилсЯ рЯдом с дедушкой;  только на летние и
зимние  каникулы  приезжал  в  ‚есну.  €  однажды  приехал  длЯ того,  чтобы
похоронить дедушку.
     Ћн  лежал  в  гробу  маленький, худенький,  с  подстриженными  усами  и
бородой,  не страшный и  не желтый,  а  очень естественный, будто  прилег на
часок-другой вздремнуть. ‘олнце пушистыми клубками жило в его белых волосах,
и мне казалось, он очнетсЯ и скажет:
     -- џ хочу вам счастьЯ, мои родные.
     Ѓабушка не долго прожила  без него:  тихо умерла дома  в кровати, не от
тоски  по  дедушке,  а так,  естественно,  от  старости.  џ почти ничего  не
рассказал о бабушке, хотЯ мне  казалось, что о ней Я могу говорить долго. Ќо
сейчас задумалсЯ: а что, собственно, рассказать  о  ней? …е  жизнь -- как моЯ
ладонь, на которую  Я сейчас смотрю: вижу  все линии и изгибы,  все жилки  и
шрамы.  —то  можно сказать  о  ее днЯх,  похожих друг  на  друга,  в  работе
уходивших из ее жизни; что можно сказать о ее кроткой и неразличимой улыбке,
о ее нетЯгостной молчаливости, о ее маленьких загорелых  натруженных  руках?
Ѓ<b><i>о</i></b>льшаЯ  часть  жизни дедушки  и  бабушки  -- будни, будни. Ќо  именно в этих
приземленных буднЯх Я  и любил дедушку  с бабушкой. Њне хочетсЯ прожить так,
как они -- тихо, трудолюбиво, без шума и суеты.
        —…‹Ћ‚…Љ ‘ ѓЋђ›
        1
     †изнь старика €вана ‘ухотина казалась людЯм таинственной и непонЯтной.
     ‚  небольшом  поселке  Ќовопашенном  отзвенело  его  недолгое  детство,
мутными половодьЯми отбурлила молодость, иногда выбрасываЯ его то на большие
стройки ‘ибири,  то  на дороги  войны.  “ставший и худой,  он возвращалсЯ  в
родной Ќовопашенный.
     ‘  конца восьмидесЯтых, лет шесть или семь,  €ван ‘тепанович живет не в
самом Ќовопашенном, а в стороне, на  лишившейсЯ леса сопке-отшельнике. ђЯдом
тоже сопки, но они  красивые,  дородные, с лесом и кустарниками, а эта и  на
самом деле какаЯ-то одиночка, уродец в таежном семействе.  …е  супесное,  не
схваченное корнЯми  деревьев подножие,  подтачивала тугими  струЯми аманка,
несущаЯ свои быстрые воды с далеких ‘аЯнских гор.
     €зба ‘ухотина стоЯла на гладкой маковке, однако не видна была поселку --
таилась за всхолмием.  •орошо  ее видели  только  птицы, внимательно,  цепко
разглЯдывали с высоты залетные коршуны и орлы, словно вызнавали, не звериное
ли внизу жилище,  и, быть может,  надеЯлись  поймать показавшегосЯ  из  него
зверька.
     Ќо из жилища неспешно выходил сутулый, старый человек,  и грозные птицы
разочарованно  улетали восвоЯси.  …сли день клонилсЯ  к  вечеру, то вышедший
смотрел на закат и говорил то ли себе, то ли собаке Џолкану:
     -- Ќу, вот, и нам, людЯм и зверЯм, пора на покой. ‘тупай, Џолкан, в свои
хоромы, а Я в свои поковылЯю.
     Џолкан угодливо-понимающе  вилЯл облезлым, как стараЯ  метла, хвостом и
кралсЯ за хозЯином,  который, однако, захлопывал перед его носом  дверь,  но
напоследок, извинЯЯсь, говорил:
     -- ‚сЯкой живности свое место, голубчик. Ќе обессудь!
     € собака, не обессуживаЯ старика, плелась в свою будку, заваливалась на
солому,  зевала  и   потом  бдительно   дремала,  готоваЯ  в   любую  минуту
ночи-полночи постоЯть за хозЯина и его имущество.
     Ќередко до утра в  избе €вана ‘тепановича  билсЯ  огонек  в керосиновой
лампе:  хозЯин  лежал  или  задумчиво прохаживалсЯ по единственной  комнате,
вздыхал, почесывал в затылке, что-то невнЯтно говорил.
     ‘ вечера бродили за протекающей невдалеке Ђнгарой густые сырые тучи, но
так и  не подошли к  Ќовопашенному.  ‘нег выпал ночью; утром €ван ‘тепанович
вышел во двор -- ахнул и зажмурилсЯ: неприглЯдной, серой была землЯ, а теперь
--  светлаЯ,  торжественнаЯ; казалось, что и кочки, и деревьЯ,  и поленница, и
будка,  и  сопки -- все источает  свет  радости и привета. Ќад  округой стоЯл
легкий синеватый туман. €з печных труб в новопашенской долине клубами  валил
дым утренних хлопот. ‡аливались петухи,  будто возвещали  о приходе снежного
гостЯ. €ван ‘тепанович бодро, с приплЯсом протоптал стежку до ворот; рЯдом с
ним подпрыгивал  и  повизгивал Џолкан, на радостЯх норовил клацающими зубами
выхватить хозЯйскую рукавицу.
     --  ‚от  и  славно: снег пожаловал  на  новопашенскую  землю, --  ласково
говорил  €ван  ‘тепанович собаке.  --  Ќа  два днЯ приспешил  по сравнению  с
прошлогодним ноЯбрем.  Ђ какой  мЯгкий, словно тысЯча лебедей проплыла ночью
над нами, -- обронили пух. € на дом Ћльги, супруги моей, слышь, Џолкан, упали
они,  -- теплей ей будет.  ‘лава Ѓогу, пришел снег в Ќовопашенный.  †иви, все
живое,  радуйсЯ.  Ђ  какую  густую тишину принес! ‚он  там, Џолкан,  далеко,
ворона, поди, с ветки  на ветку перепрыгнула, ударила по воздуху крыльЯми, --
вчерась Я не услышал бы, а сегоднЯ звук Ядреный, хлопнуло будто бы под самым
моим ухом.
     Џолкан  внимательно слушал  речь хозЯина,  не  прыгал, не шалил. ‘тарик
помолчал, всматриваЯсь в белое, как снег, солнце, которое, вообразилось ему,
покатитсЯ,  такое полное,  сыровато-тЯжелое,  с  небосвода  и остановитсЯ на
земле туловищем снеговика; выбегут на улицу дети -- н<b><i>а</i></b> тебе, снеговик, голову
с дырЯвым ведром, нос-морковку. “лыбнулсЯ старик.
     -- ‚от ведь,  Џолкан,  как  мудро устроена  жизнь:  прыснуло на человека
радостью и  благодатью и --  заиграло, закудрЯвилось в душе. Ђж в плЯс охота.
’осковал Я долго, разнаЯ напасть лезла в голову, а смотри-ка, пошел снег -- и
мою душу  побелил.  „а, порой  мало  надо  человеку...  —его  уши  развесил?
‘лушаешь хозЯйские байки? Ѓудто понимаешь!
     €ван ‘тепанович погладил оживившегосЯ пса и ушел в избу. ‘обрал завтрак
--  три вареные в мундирах картошки, миску квашеной капусты, соленого хариуса,
репчатый  лук,  соль, два ломтика хлеба  и домашнего кваса.  Ћн  питалсЯ так
небогато, просто не потому, что не хватало денег, а потому, что так привык с
детства,  и когда ему где-нибудь предлагали отведать что-то "непростое", как
он говорил, то отказывалсЯ.
     Џростым, без  затей было и убранство его жилища: топчан без матраса, но
с  рогожами, самодельные  табуретки  и стол, книжнаЯ полка  возле маленького
окна, печка. €вану ‘тепановичу однажды сказали, что его  приют убогий, как у
монаха-схимника, но он поправил, усмехнувшись:
     -- Џростое,  как  у зверЯ, и живу по-простому, как  зверь, и лучшей доли
мне не надо.
     ‘тарик  неспешно позавтракал, крЯкнул от кисло ударившего в  нос кваса.
Џотом  протопил печь, убрал  во  дворе снег, наколол дров. Џосле  обеда стал
собиратьсЯ  в дорогу:  надо спуститьсЯ в Ќовопашенный, давно -- дней десЯть --
там не был, к  тому же  суббота -- банный день,  да и супруге нужно помочь по
хозЯйству;  еще  сына  с  внуком  хочетсЯ  повидать  --  должны подъехать  из
€ркутска.
     Ќо не  спешил старик спускатьсЯ с  горы, тЯжело  думал,  подбрасываЯ  в
печку дрова. Ќе хотелось  ему в Ќовопашенный, не было расположено его сердце
к людЯм. Ќо никуда  не денешьсЯ, надо идти!  •оть как живи: по-звериному ли,
по-божьему ли -- а человечье, малое  или большое, человек с человеком решает,
--  убеждал себЯ €ван ‘тепанович, вздыхаЯ.
     Џечь протопилась, он закрыл заслонку в трубе, с хмурым видом натЯнул на
худые плечи овчинный полушубок, нахлобучил на  седую  голову  старую  заЯчью
ушанку. Љогда вышел на солнечный свет, снова защекотала губы улыбка:
     --  ‘вету, мать моЯ,  свету сколько!  -- ‚  сердце стало  легче, и старик
пошел, притормаживаЯ, по скользкому, нехоженому косогору.
        2
     •орошо,  легко  шел старик вниз. € не только  потому, что его  путь был
мЯгким, свежим и белым, а  потому еще, что чистой, новой, радостной виделась
ему новопашенскаЯ долина  сверху -- с высоты его отшельничьей горы и с высоты
его долгой жизни. Ћн спускалсЯ вниз, в родной  поселок,  а  вспоминалось ему
то, что  находилось когда-то  словно бы вверху, в  каком-то  другом, высшего
порЯдка мире. Џеред  ним  лежала  белаЯ землЯ,  как  белый лист  бумаги,  на
котором он мысленно писал свои воспоминаниЯ
     €  почему-то вспоминалось ему  все  хорошее, доброе, чистое,  как  этот
первый   снег.  ‘ощурившись,  увидел  старик  крутой  бок  Љременевой  горы,
насупленно-задумчиво   смотревшей   на    поселок   и   реку.   Њальчишками,
припоминаетсЯ  €вану ‘тепановичу, наперегонки взбегали,  карабкались  на эту
гору;  не у  всЯкого  "дыхалка"  выдерживала, но  тот, кто первым  вбегал на
каменистую  маковку,  недели  две-три был героем у  детворы.  …ще старику  с
нежностью припомнилось, как парень  ‚асЯ Љуролесов, странноватый,  но умный,
как говорили односельчане, "с царем в голове", смастерил механические крыльЯ
и сказал:
     --  ‚ерьте,  ребЯта,  не  верьте,  а  Я  полечу.  Џтицей  пронесусь  над
Ќовопашенным.
     Ћтец строго сказал ему:
     -- џ тебе, антихрист, полечу! -- € ногами поломал его крыльЯ.
     ‚асЯ  плакал,  но  поздно  ночью  ушел   из  дома  с  обломками  своего
прекрасного безумства. —ерез неделю под закат солнца  отдыхающие новопашенцы
неожиданно услышали с Љременевки:
     -- ‹юди, смотрите -- ле-чу-у-у!
     -- Ѓатюшки, свЯт, свЯт! -- крестились люди, испуганно поднЯв головы.
     „ействительно,  ‚асЯ  летел  под  большими  крыльЯми своей  непобедимой
мечты.  Ќо  неожиданно  крыльЯ  схлопнулись, как ставни, и  будто закрыли от
всего  света его  безумную, молодую  жизнь.  “пал  ‚асЯ рЯдом с кладбищем, а
односельчанам показалось  -- в закатное солнце, в красные, мЯгкие лучи, как в
пух, зарылсЯ парень.
     €вану  ‘тепановичу радостно вспоминалось  о Љуролесове, потому что  всю
жизнь ему хотелось так же поднЯтьсЯ в небо и победно крикнуть новопашенцам:
     -- ‹ечу-у-у, братцы!
     €  даже однажды тайком крыльЯ починил,  но  не смог поднЯть своего духа
длЯ совершениЯ полета. ’олько в мечтах летал.
     --  ќ-эх,  кто  знает,  ребЯта,  может,  еще  полечу,  -- сказал  старик,
прижмурившись на  солнце. --  ‚сполыхнетсЯ Ќовопашенный! --  беззубо улыбнулсЯ
старик своей ребЯчьей мысли.
     ‘олнце стоЯло над  сосновым бором,  который  большим облаком кучилсЯ за
рекой, словно ночью небо прислонЯлось к  земле --  и  одно  облако уснуло  на
новопашенской притаежной равнине.
     ЋстановилсЯ старик, любуЯсь заснеженным бором.
     € вспомнилось ему  давнее  -- как однажды он  чуть было не погиб за этот
лес. Љогда  случилась  историЯ  --  уже Ясно  не помнит, но  до войны.  “знал
Ќовопашенный,  что  в областных  начальственных  верхах решено  соорудить  в
соснЯке за  аманкой военные  склады. Ћтбыли новопашенские ходоки в €ркутск,
просили за свой бор. “спокоили их:
     --  Ќе  волнуйтесь,  товарищи, в  другом  месте построим  склады. ‘ибирь
большаЯ!
     Ћднако через месЯц с воинского эшелона была сгружена  автотехника, и ее
направили на бор --  валить,  выкорчевывать деревьЯ. Ќовопашенцы  любили бор,
берегли его, всюду в чужих краЯх хвалились, но волной накатитьсЯ в  защиту --
не  смогли.  ’ехника  гремела по  дороге  на  переправу,  но  неожиданно  от
притихшей,   молчаливой  толпы   отделилсЯ  молодой  мужичок  €ван  ‘ухотин,
вприпрыжку забежал наперед колонны и поднЯл руки:
     -- ‘топ!
     ’рактор с  грохотом остановилсЯ перед его грудью. Џодбежал  запыленный,
потный майор:
     -- Џарень, ты  что,  пьЯный, а? Џошел  прочь!  —его выпучилсЯ? ЌажралсЯ,
скотина!
     -- Ќе пущу. Ќаш бор.
     -- —то, что? -- не понЯл майор.
     -- Ќе пущу. Ќаш бор.
     -- „а ты что, гад?! Џшел! -- € ударил бунтарю по носу промасленным черным
кулаком.
     €ван ударилсЯ головой об гусеницу. Ћдносельчане подхватили его за руки,
за ноги и унесли от трактора. €ван был худым, но сильным, от жил происходила
его сила -- жильнаЯ. Ћн поднЯлсЯ с травы,  растолкал людей и снова подбежал к
трактору. Ќатужно-тихо сказал майору:
     -- Ќе пущу. Ќаш бор.
     -- „ави его! -- крикнул майор трактористу-солдату.
     ‘олдат отодвинулсЯ  от рычагов,  словно  боЯлсЯ,  что  рука сама  собой
рванет на ход, побледнел. Њайор выругалсЯ, вынул из кобуры пистолет:
     -- “йдешь с дороги или нет, предатель родины?
     €ван испугалсЯ, но покрутил головой:
     -- Ќет.
     -- Џолучай!
     Џрогремел  выстрел.  ЋтчаЯнно   закричали  люди,  разбегаЯсь  в  разные
стороны.
     Ќе  убил  горЯчий  майор  €вана,  лишь  клочок  мЯса  вырвала  пулЯ  из
предплечьЯ.  Њайора  вскоре арестовали  и  судили. € складов не  построили в
прекрасном сосновом бору: оказалось, что автотехнику сгрузили в Ќовопашенном
по  ошибке; второе решение о строительстве  складов в  другом месте пришло в
воинскую часть с большим опозданием.
     €ван ‘тепанович осторожно  спустилсЯ к аманке,  цеплЯЯсь за кустарники
на прибрежном укосе.
     -- ‡дравствуй, болюшка наша, -- сказал старик реке.
     Ѓерега аманки были засыпаны снегом, забереги схвачены темным льдом, но
посередине она журчала по-летнему звонко, весело. ђека неширокаЯ, до другого
берега  можно  было  камнем  добросить,  но  глубокаЯ,  быстраЯ,  пеннаЯ.  ‚
предгорьЯх  ‘аЯн  тонкие  цевки  ручьев  пробегают  по  каменистым,  мшистым
распадкам,  порогам,  падают  в  пропасти,  а  потом  сплетаютсЯ в  сильную,
напористую аманку. ‘ильной, напрЯженной,  взбитой,  она вырываетсЯ из вечно
темного  ‘емирЯдного