‚ладимир Ќабоков. ‘лучаj из жизни

Ћцените этот текст:
‚ладимир Ќабоков. ‘лучаj из жизни

     ‡а стеною Џавел ђоманович с хохотом  рассказывал,  как  от
него ушла жена.
     џ  не  выдержала  этого  ужасного  звука  и,  не  спросЯсь
зеркала, в мЯтом платье, в котором  валЯлась  после  обеда,  и,
вероЯтно,  с печатью подушки на щеке, выскочила туда, то есть в
хозЯйскую столовую, где застаю такую картину: мой хозЯин, некто
Џришвин  (не  родственник   писателЯ)   поощрительно   слушает,
безостановочно набиваЯ папиросы, а Џавел ђоманович ходит кругом
стола  с  кошмарным  лицом,  до  того бледный, что кажетсЯ даже
побледнела его  чистоплотно  обритаЯ  голова,--  чистоплотность
особенно русскаЯ, инженерно-военнаЯ какаЯ-то, но котораЯ сейчас
напоминает мне что-то нехорошее, страшное, вроде как каторжное.
Ћн  пришел  собственно к моему брату, который как раз уехал, но
это ему в сущности все равно, его горе должно говорить,  и  вот
он  нашел довольного слушателЯ в едва знакомом, малосимпатичном
человеке и, хохоча, причем глаза  не  участвуют,  рассказывает,
как  жена  собирала  по квартире вещи, как по ошибке увезла его
любимое пенсне, как все ее родственники были в  курсе  дела  до
него,  как  --  "‚от  интересно",-- вдруг обращаетсЯ он прЯмо к
Џришвину, богомольному  вдовцу,  а  то  все  больше  говорил  в
пространство,--  "вот  интересно, как будет на том свете, будет
ли она там жить со мной или с этим холуем?" "Џойдемте  ко  мне,
Џавел  ђоманович",-- сказала Я своим самым хрустальным тоном, и
только тогда он заметил  мое  присутствие,  Я  стоЯла,  грустно
прижавшись  к  углу  темного буфета, с которым словно сливалась
моЯ небольшаЯ фигура в черном платье,-- да, Я  ношу  траур,  по
всем,  по  всем, по себе, по ђоссии, по зародышам, выскобленным
из менЯ.  Њы  перешли  в  мою  комнатку,  крохотную,  там  едва
помещаетсЯ  шелковое ложе поперек себЯ шире и на низком столике
стеклЯннаЯ бомба лампы, налитаЯ водой, и в этой атмосфере моего
личного уюта Џавел ђоманович сразу сде-.  далсЯ  другим,  молча
сел,  потер воспаленные глаза. џ свернулась рЯдом, похлопала по
подушкам  и  задумалась,  женской  облокоченной  задумчивостью,
глЯдЯ на него, на его голубую голову, на крепкие плечи, которым
бы шел скорее китель, а не этот двубортный пиджак. џ глЯдела на
него  и  все  удивлЯлась,  как  могла  некогда  увлекатьсЯ этим
низкорослым, коренастым мужчиной с простым лицом  (только  зубы
больно  хороши,  это нужно признать), а ведь увлекалась же Я им
два года тому назад, когда он еще только собиралсЯ женитьсЯ  на
своей  красавице,--  и  как  еще  увлекалась, как плакала из-за
него, как снилась мне  эта  тонкаЯ  цепочка  на  его  волосатой
кисти!  €з  заднего  кармана  он  добыл  свой большой и, как он
выражалсЯ  "боевой"  портсигар  и,  удрученно  киваЯ,  постучал
несколько раз, больше раз, чем обычно, папиросой о крышку. "„а,
ЊарьЯ  ‚асильевна,-- сказал он наконец сквозь зубы, закуриваЯ и
поднимаЯ треугольные брови,-- да, никто не мог думать, что  оно
так  случитсЯ,  верил в бабу, крепко верил". Џосле его припадка
разговорчивости все казалось теперь страшно тихим, слышно  было
как  дождь  капает  о  подоконник,  как за стеной щелкает своей
набивалкой Џришвин. Ћттого ли,  что  день  был  пасмурный,  или
оттого,  что  такое  несчастье, как несчастье Џавла ђомановича,
требует и от видимого мира распада, затмениЯ, но мне сдавалось,
что уже давно вечер, хотЯ было всего три часа днЯ,  и  мне  еще
предстоЯло  ехать  за город по братнему делу. "ЉакаЯ сволочь,--
сказал Џавел ђоманович со свистом,-- ведь она и только  она  ее
свела  с  ним, она мне всегда была противна, Я от ‹еночки этого
не  скрывал.  ЉакаЯ  сволочь!  ‚ы  ее  кажетсЯ  видали,--   под
шестьдесЯт,  краситсЯ  в  гнедую масть, жирна, горбата от жира.
‚есьма жаль, что ЉолЯ уехал.  Љогда  он  вернетсЯ,  пускай  мне
позвонит немедленно. џ, как вы знаете, простой, прЯмой человек,
и  Я давно ‹еночке говорил, у тебЯ мать дурнаЯ, вреднаЯ. ’еперь
вот какаЯ вещь: может быть мне ЉолЯ поможет сварганить письмо к
старухе, формальное так сказать заЯвление, что Я отлично знаю и
понимаю, чье это влиЯние, кто это мою жену подталкивал,-- вот в
таком духе и абсолютно вежливо, конечно".
     џ молчала. ‚первые он был у менЯ, именно у менЯ, визиты  к
брату  не считались, впервые сидел у менЯ на кауче. ронЯл пепел
на мои разноцветные подушки,-- но то, что прежде  было  бы  длЯ
менЯ  райским  удовольствием,  теперь  вовсе  менЯ не радовало.
„авно уже добрые люди доносили, что его брак неудачен, что  его
жена  оказалась  дрЯнной,  взбалмошной  дурой,-- и дальновиднаЯ
молва давно давала ей  в  любовники  как  раз  того  оригинала,
который  ныне  прельстилсЯ  ее  коровьей  красотой.  Љатастрофа
поэтому не ЯвлЯлась длЯ менЯ сюрпризом,-- мало  того,  Я  может
быть  и ожидала, что когда-нибудь Џавел ђоманович вот так будет
прибит ко мне. Ќо нет,-- как Я ни  скребла  по  самому  донышку
души,  не  находила  Я радости, а напротив мне было так тЯжело,
так тЯжело, что просто не умею  выразить.  ‚се  мои  романы  по
какому-то  секретному  соглашению  между их героЯми всегда были
как на подбор бездарны и трагичны, или  точнее  бездарностью  и
обуславливалась  их  трагичность.  €х вступлениЯ мне вспоминать
совестно, развЯзки -- противно,-- а средней части, то есть  как
раз  самой  сути,  как  бы  вовсе  и нет, а вспоминаетсЯ только
какое-то вЯлое копошение, как сквозь  мутную  воду  или  липкий
туман.  Њое  увлечение Џавлом ђомановичем было хоть тем славно,
что оно  не  походило  на  все  другое,  оставаЯсь  холодным  и
прелестным,--  но  сейчас и оно, такое уже далекое, минувшее,--
обратным  порЯдком  заимствовало  от  настоЯщего  днЯ   оттенок
несчастьЯ,  неудачи, даже просто какого-то конфуза, из-за того,
что мне теперь приходилось выслушивать эти жалобы на  жену,  на
тещу.
     "Џоскорее  бы ЉолЯ вернулсЯ,-- сказал Џавел ђоманович.-- “
менЯ еще есть один план и, кажетсЯ, неплохой.  Ђ  пока  что  Я,
пожалуй, пойду".
     џ  молчала,  горестно глЯдЯ на него и прикрыв рот бахромой
черной шали. Ћн подошел к окну, по  стеклу  которого,  стуча  и
жужжа,  кубарем  поднималась  муха  и  опЯть съезжала; потом он
потрогал корешки книг на полке.  Љак  большинство  людей,  мало
читающих,  он  питал  пристрастие  к  словарЯм и теперь вытащил
толстозадый том с одуванчиком и  девицей  в  рыжих  локонах  на
обложке. "ЏрекраснаЯ штука",-- сказал он, втиснул слона обратно
и  вдруг  громко  зарыдал.  џ  усадила  его  рЯдом  с собой, он
покачнулсЯ, рыдаЯ все пуще, и  уткнулсЯ  лицом  в  мои  колени.
‹егкими  пальцами  Я  касалась  его  горЯчей наждачной головы и
розового крепкого затылка, который мне так нравитсЯ в мужчинах.
Џонемножку его рыданиЯ утихли.  Ћн  мЯгко  укусил  менЯ  сквозь
платье и выпрЯмилсЯ. "‡наете что,-- сказал он, звучно шлепнув в
большие  полые ладони (у менЯ был волжский дЯдюшка, который так
показывал,  как  коровы  кладут  пироги),--  пойдемте  ко  мне,
голубушка.  џ  оставатьсЯ  один  нс  в  силах.  Њы  вот  вместе
поужинаем, водочки трахнем, затем в кино, а?"
     џ не могла не согласитьсЯ, хотЯ знала, что  буду  об  этом
жалеть.  ЋтменЯЯ  по  телефону  дело, Я видела себЯ в зеркале и
себе самой казалась монашкой  со  строгим  восковым  лицом,  но
через  минуту,  пудрЯсь  и  надеваЯ шлЯпу, Я как бы окунулась в
свои огромные, черные, опытные глаза, и в них был блеск  отнюдь
не  монашеский,--  даже  сквозь  вуалетку  они  горели, ух, как
горели. Џо  дороге,  в  трамвае  Џавел  ђоманович  стал  чужим,
угрюмым,  Я рассказывала ему про колину службу, а у него шнырЯл
взглЯд, он Явно не слушал. Џриехали. ‚ трех небольших комнатах,
которые он со своей ‹еночкой занимал, господствовал невероЯтный
беспорЯдок, точно самые  вещи,  его  и  ее,  передрались  между
собой.  —тобы  развлечь  Џавла  ђомановича,  Я стала изображать
субретку, надела всеми забытый в углу кухни передничек,  внесла
успокоение  в  рЯды  мебели, чистенько накрыла на стол, так что
Џавел ђоманович наконец опЯть шлепнул в ладони и решил  сварить
борщ, он очень гордилсЯ своими поварскими способностЯми.
     Џосле  первых  двух-трех  рюмок, он пришел в необыкновенно
бодрое, деловитое настроение, точно в самом деле  был  какой-то
план,  к  выполнению  которого  надо  было приступить. Ќе знаю,
заразилсЯ ли он сам от себЯ той напускной серьезностью, которой
умеющий выпить мужчина обставлЯет  водку,  или  же  впрЯмь  ему
казалось,  что  еще  у  менЯ  в  комнате мы с ним вместе начали
что-то такое вырабатывать, обсуждать, но он зарЯдил самопишущее
перо, с многозначительным видом принес досье,-- письма  жены  к
нему,  когда  он  весной  уезжал  в  Ѓремен или куда-то, и стал
приводить из них  цитаты,  доказывающие,  что  она  именно  его
любит,  а  не  того.  Џри  этом он что-то бодро приговаривал,--
"так-с", "отлично-с", "вот,  изволите  видеть",--  и  продолжал
пить.  ђассуждение  его  сводилось к тому, что если ‹еночка ему
писала "мысленно ласкаю тебЯ, павианыч милый", то она не  может
любить  другого,  а посему заблуждаетсЯ, и нужно ей заблуждение
это  растолковать.  …ще  выпив,   он   переменилсЯ,   потемнел,
погрубел,   почему-то  разулсЯ,  а  потом  снова,  как  давеча,
разрыдалсЯ и рыдаЯ ходил по комнатам, словно не было менЯ, и со
всей  силой  босой  ступней  отпихивал  стул,  когда  на   него
натыкалсЯ.  Ћн  докончил  между  тем  графин, и тогда наступила
третьЯ фаза, заключительнаЯ часть этого пьЯного  силлогизма,  в
которой  сочетались  по всем правилам диалектики первоначальнаЯ
деловитость и последовавшаЯ за нею мрачность.  ’еперь  выходило
так, что мы с ним установили кое-что (что именно, было довольно
неЯсно),   в   чрезвычайно   неблаговидном  свете  рисующее  ее
любовника,  и  план  состоЯл  в  том,  чтобы  Я,  как   бы   по
собственному почину, отправилась к ней и "предупредила", причем
надо  было  зараз  дать  ей  понЯть  и  то, что Џавел ђоманович
абсолютно против всЯкого вмешательства, и то,  что  его  советы
носЯт характер ангельского бескорыстиЯ. Ќе успела Я опомнитьсЯ,
как уже окруженнаЯ и стесненнаЯ густым шепотом Џавла ђомановича
тут  же поспешно обувавшегосЯ, звонила ей по телефону и только,
когда услышала ее голос, высокий, глупо звонкий,--  вдруг  Ясно
понЯла,  что  Я  пьЯна  и  делаю глупости. џ разъединила, но он
принЯлсЯ целовать мои  холодные,  мон  сжимающиесЯ  руки,  и  Я
позвонила  опЯть,  была  признана  без энтузиазма, сказала, что
должна ее  повидать,  по  делу,  и  она  с  некоторой  запинкой
согласилась,  чтобы  Я пришла к ней тотчас. ’ут, то есть, когда
уже мы вместе с Џавлом ђомановичем вышли из дома, оказалось что
план наш созрел окoнчaтeльнo и  поразительно  прост:  Я  должна
была  ей сказать, что у Џавла ђомановича есть нечто сообщить ей
исключительно  важное,--  -никак,  никак   не   касающеесЯ   их
расхождениЯ (на это он особенно напирал, смакуЯ такую тактику),
и что он ее ждет в пивной напротив.
     џ  как-то  очень  долго  поднималась  по  лестнице, и менЯ
почему-то страшно мучила мысль, что последний раз, когда  мы  с
нею  виделись, Я была в той же шлЯпе и с той же черной лисой на
плече. ‹еночка зато вышла ко мне нарЯднаЯ, только что,  видимо,
завитаЯ, но плохо завитаЯ, да и вообще подурневшаЯ, с какими-то
пожилыми  припухлостЯми  вокруг  шикарно намазанного рта, из-за
которых весь этот шик пропадал напрасно. "џ не  верю,  что  это
так  важно,--  сказала  она, глЯдЯ на менЯ с любопытством,-- но
если  он  думает,  что  мы  еще  не  обо   всем   переговорили,
пожалуйста,  Я  согласна,  только  прошу при свидетелЯх, одна Я
боюсь с ним остатьсЯ, довольно, господа".
     Љогда мы вошли в пивную, Џавел ђоманович сидел  облокотЯсь
о  стол, тер мизинцем красные, голые глаза и длинно, однотонно,
рассказывал  что-то,  какой-то  "случай  из  жизни"  совершенно
незнакомому  немцу,  сидевшему  за  его столом, огромного роста
мужчине с прилизанным пробором, но с темным пухом сзади на шеей
с обкусанными  ногтЯми.  "‘  другой  стороны,--  говорил  Џавел
ђоманович,--  мой  отец  не  хотел влипнуть в историю и поэтому
решил его окружить забором. •орошо-с. Ћт нас было  до  них  как
примерно:.."  Ћн рассеЯнно кивнул жене и продолжал как ни в чем
не бывало: "...примерно до трамваЯ, так что никаких претензий у
них быть не могло. Ќо согласитесь, что  провести  всю  осень  в
‚ильне  без  света  не  шутка.  ’огда,  скрепЯ сердце...". было
совершенно непонЯтно,  о  чем  он  рассказывает.  Ќемец  слушал
прилежно, слегка раскрыв рот, он с трудом понимал по-русски, но
самый  процесс  пониманиЯ  доставлЯл ему удовольствие. ‹еночка,
сидевшаЯ так близко от менЯ, что Я  чувствовала  ее  неприЯтную
теплоту,  принЯлась  рытьсЯ  в  своей  сумке. "ќтому решению,--
говорил Џавел ђоманович,-- посодействовала болезнь  отца.  …сли
вы там действительно жили, то, конечно, помните улицу. Џо ночам
там  темно, и часто случаетсЯ..." "Џавлик,-- сказала ‹еночка,--
вот твое пенсне, Я нечаЯнно увезла  в  сумке",  "Џо  ночам  там
темно",--   повторил   Џавел   ђоманович;   растворил,  говорЯ,
футлЯрчик, который она ему перебросила через стол, надел пенсне
и, вынув револьвер начал в жену стрелЯть.
     Ћна с воплем упала под стол,  увлекаЯ  менЯ  за  собой,  а
немец, отпрЯнувший от Џавла ђомановича, споткнулсЯ о нас и тоже
упал,  так  что  мы.  трое как-то спутались на полу, ноЯ успела
увидеть, как подскочивший к стрелЯвшему официант  со  страшным:
наслаждением:   и   силой   ударил   его   по  темени  железной
пепельницей. Џотом  было  обычное  в  таких  случаЯх  медленное
приведение  разбитого  мира  в  порЯдок,--  с  участием  зевак,
полиции,  санитаров.  ”альшиво  стонущаЯ,  навылет  раненнаЯ  в
толстое  загорелое  плечо,  ‹еночка была отвезена в больницу, а
вот как Џавла  ђомановича  уводили,  Я  не  видела.  Љогда  все
кончилось,  то есть когда все опЯть занЯли свои места-- фонари,
дома, звезды,-- Я очутилась на пустынной улице вместе с немцем;
громадный, с обнаженной головой,  в  просторном  макинтоше,  он
словно  плыл  рЯдом  со  мной.  Њне  сначала  казалось,  что он
провожает менЯ домой, но внезапно сообразила,  что  это  Я  его
провожаю.  Њедленно,  веско,  но  не  без  поэзии, почему-то на
дурном французском Языке, он объЯснил мне у своих ворот, что не
может повести менЯ  к  себе,  потому  что  живет  с  приЯтелем,
который  заменЯет  ему  и  отца, и брата, и жену. …го извинениЯ
показались мне столь оскорбительными, что Я велела ему  вызвать
немедленно  таксомотор и отвезти менЯ восвоЯси, но он испуганно
улыбнулсЯ и захлопнул мне дверь в лицо,-- и вот Я  уже  шла  по
мокрой,--   хотЯ   дождь   давно  перестал,--  мокрой  и  точно
пристыженной  улице,,  совсем  одна,  как  мне  от  века   идти
полагаетсЯ,  и  перед глазами у менЯ все поднималсЯ, поднималсЯ
Џавел ђоманович, стираЯ с бедной своей головы кровь и пепел.
Last-modified: Mon, 14 Jul 2003 03:57:57 GMT
Ћцените этот текст: