 палитре мокрой террасы, клинопись  птичьей  прогулки
на свежем снегу. Љак будто предчувствуЯ, что вещественнаЯ часть
ее  мира  должна  скоро  погибнуть,  она  необыкновенно бережно
относилась  ко  всем  вешкам  прошлого,  рассыпанным  и  по  ее
родовому  имению,  и по соседнему поместью свекрови, и по земле
брата за рекой. …е родители  оба  скончались  от  рака,  вскоре
после  ее  свадьбы, а до этого умерло молодыми семеро из девЯти
их детей, и  памЯть  обо  всей  этой  обильной  далекой  жизни,
мешаЯсь   с  веселыми  велосипедами  и  крокетными  дужками  ее
девичества, украшала мифологическими виньетками ‚ыру, Ѓатово  и
ђождествено на детальной, но несколько несбыточной карте. ’аким
образом  Я  унаследовал восхитительную фатаморгану, все красоты
неотторжимых богатств, призрачное  имущество--и  это  оказалось
прекрасным   закалом  от  предназначенных  потерь"  Њатеринские
отметины и зарубки были мне столь же дороги, как и ей, так  что
теперь  в моей памЯти представлена и комната, котораЯ в прошлом
отведена  была  ее  матери  под   химическую   лабораторию,   и
отмеченный  --тогда  молодой, теперь почти шестидесЯтилетней --
липою подъем в деревню ѓрЯзно, перед поворотом на  „аймищенский
боль-шак,--    подъем,    столь    крутой,    что   приходилось
велосипедистам спешиватьсЯ,--  где,  поднимаЯсь  рЯдом  с  ней,
сделал  ей  предложение  мой отец, и стараЯ тенниснаЯ площадка,
чуть ли не каренинских  времен,  свидетельница  благопристойных
перекидок, а к моему детству заросшаЯ плевелами и поганками.
     ЌоваЯ  тенниснаЯ  площадка  -- в конце той узкой и длинной
просади черешчатых дубков, о которых  Я  уже  говорил  --  была
выложена   по  всем  правилам  грунтового  искусства  рабочими,
выписанными из ‚осточной Џруссии. ‚ижу  мать,  отдающую  мЯч  в
сетку  -- и топающую ножкой в плоской белой туфле. Њайерсовское
руководство длЯ игры в лоун-теннис перелистываетсЯ ветерком  на
зеленой   скамейке.   ‘   добросовестными  и  глупыми  усилиЯми
бабочки-белЯнки пробивают себе путь к проволочной ограде вокруг
корта. ‚оздушнаЯ блуза и узкаЯ пикейнаЯ юбка матери (она играет
со мной в паре против отца и брата, и Я сержусь на ее  промахи)
принадлежат  к  той  же  эпохе,  как фланелевые рубашки и штаны
мужчин.  Џоодаль,  за  цветущим  лугом,  окружающим   площадку,
проезжие  мужики  глЯдЯт  с почтительным удивлением на резвость
господ,  точно  так  же  как  глЯдели  на  волан  или  серсо  в
восемнадцатом веке. “ отца сильнаЯ прЯмаЯ подача в классическом
стиле английских игроков того времени, и, сверЯЯсь с упомЯнутой
книгой,  он  все  справлЯетсЯ у менЯ и у брата, сошла ли на нас
благодать -- отзываетсЯ ли драйв  у  нас  от  кисти  до  самого
плеча, как полагаетсЯ.
     Њать  любила и всЯкие другие игры, особенно же головоломки
и карты. Џод ее умело витающими руками,  из  тысЯчи  вырезанных
кусочков  постепенно складывалась на ломберном столе картина из
английской  охотничьей  жизни,  и  то,  что  казалось   сначала
лошадиной   ногой,   оказывалась  частью  ильма,  а  никуда  не
входившаЯ пупочка (материнское  слово  длЯ  всЯкой  кругловатой
штучки) вдруг приходилась к крапчатому крупу, удивительно ладно
восполнЯЯ  пробел  --  вернее просинь, ибо ломберное сукно было
голубое.  ќти  точные  восполнениЯ  доставлЯли  мне,   зрителю,
какое-то и отвлеченное и осЯзательное удовольствие.
     ‚  начале второго десЯтилетиЯ века у нее поЯвилась страсть
к азартным играм, особенно к покеру; последний  был  занесен  в
Џетербург  радением  дипломатического  корпуса,  но, по пути из
далекой Ђмерики пройдЯ через  сравнительно  близкий  Џариж,  он
пришел к нам оснащенный французскими названиЯми комбинаций, как
например  brelan  и  couleur.  ’ехнически  говорЯ,  это был так
называемый draw poker  с  довольно  частыми  jack-pot'aми  и  с
джокером, заменЯющим любую карту. Њать иногда играла до четырех
часов  утра  и  впоследствии  вспоминала  с наивным ужасом, как
шофер дожидалсЯ ее во всю морозную ночь; на самом  деле  чай  с
ромом в сочувственной кухне значительно скрашивал эти вигилии.
     ‹юбимейшим ее летним удовольствием было хождение по грибы.
‚ оригинале  этой  книги  мне  пришлось  подчеркнуть само собою
понЯтное длЯ  русского  читателЯ  отсутствие  гастрономического
значениЯ  в  этом деле. Ќо, разговариваЯ с москвичами и другими
русскими провинциалами, Я заметил, что и они не совсем понимают
некоторые тонкости, как  например  то,  что  сыроежки  или  там
рыжики, и вообще все низменные агарики с пластиночной бухтармой
совершенно   игнорировались  знатоками,  которые  брали  только
классически прочно и округло построенные виды из рода  Boletus,
боровики,  подберезовики,  подосиновики.  ‚  дождливую  погоду,
особливо в августе, множество этих чудесных растеньиц  вылезало
в  парковых  дебрЯх,  насыщаЯ  их  тем сырым, сытным запахом --
смесью моховины, прелых листьев  и  фиалкового  перегноЯ,--  от
которого  вздрагивают  и  раздуваютсЯ  ноздри петербуржца. Ќо в
иные дни приходилось подолгу всматриватьсЯ и шарить, покуда  не
сыщетсЯ  семейка  боровичков  в тесных чепчиках или мрамористый
"гусар", или болотнаЯ форма худосочного белесого березовика,
     Џод моросЯщим дождиком мать пускалась одна в долгий поход,
запасаЯсь корзинкой --  вечно  запачканной  лиловым  снутри  от
чьих-то  черничных  сборов. —аса через три можно было увидеть с
садовой площадки ее  небольшую  фигуру  в  плаще  с  капюшоном,
приближавшуюсЯ    из   тумана   аллеи;   бисернаЯ   морось   на
зеленовато-бурой шерсти плаща образовывала вокруг  нее  подобие
дымчатого  ореола.  ‚от,  выйдЯ из-под капающей и шуршащей сени
парка, она  замечает  менЯ,  и  немедленно  лицо  ее  принимает
странное,  огорченное  выражение,  которое  казалось  бы должно
означать неудачу,  но  на  самом  деле  лишь  скрывает  ревниво
сдержанное   упоение,  грибное  счастье.  „ойдЯ  до  менЯ,  она
испускает вздох преувеличенной усталости, и рука и плечо  вдруг
обвисают,   чуть   ли   не  до  земли  опускаЯ  корзинку,  дабы
подчеркнуть ее тЯжесть, ее сказочную полноту.
     Ћколо белой, склизкой  от  сырости,  садовой  скамейки  со
спинкой  она выкладывает свои грибы концентрическими кругами на
круглый железный стол со сточной дырой посредине. Ћна считает и
сортирует их. ‘тарые, с рыхлым исподом, выбрасываютсЯ;  молодым
и  крепким  уделЯетсЯ  всЯческаЯ забота. —ерез минуту их унесет
слуга в неведомое и неинтересное  ей  место,  но  сейчас  можно
стоЯть  и  тихо  любоватьсЯ  ими. ‚ыпадаЯ в червонную бездну из
ненастных туч,  перед  самым  заходом,  солнце  бывало  бросало
красочный луч в сад, и лоснились на столе грибы: к иной красной
или   Янтарно-коричневой   шлЯпке  пристала  травинка;  к  иной
подштрихованной,  изогнутой  ножке  прилип   родимый   мох;   и
крохотнаЯ  гусеница геометриды, идЯ по краю стола, как бы двумЯ
пальцами детской руки все мерила что-то и изредка  вытЯгивалась
вверх, ища никому неизвестный куст, с которого ее сбили.

        4

     ‚се,  что  относилось к хозЯйству, занимало мою мать столь
же  мало,  как  если  бы  она  жила  в   гостинице.   Ќе   было
хозЯйственной  жилки  и у отца. Џравда, он заказывал завтраки и
обеды.  ќтот  ритуал  совершалсЯ  за  столом,  после  сладкого.
Ѓуфетчик  приносил  черный  альбомчик.  ‘  легким  вздохом отец
раскрывал его и, поразмысливши, своим изЯщным, плавным почерком
вписывал  меню  на  завтра.  “  него   была   привычка   давать
химическому   карандашу,   или   перу-самотеку,   быстро-быстро
трепетать на воздухе, над самой бумагой,  покуда  он  обдумывал
следующую  зыбельку  слов.  Ќа  его вопросительные наименованиЯ
блюд  мать  отвечала  неопределенными  кивками  или  морщилась.
Ћфициально  в  экономках числилась …лена Ѓорисовна, бывшаЯ нЯнЯ
матери, древнЯЯ, очень низенького роста  старушка,  похожаЯ  на
унылую   черепаху,   большеногаЯ,   малоголоваЯ,  с  совершенно
потухшим,  мутно-карим  взглЯдом  и  холодной,  как  забытое  в
кладовой   Яблочко,   кожей.   Џро   Ѓову  она  мне  что-то  не
рассказывала,  но  и  не  пила,  как  пивала  Ђрина  ђодионовна
(кстати, взЯтаЯ к Ћлиньке Џушкиной с ‘уйды, неподалеку от нас).
Ћна  была  на  семьдесЯт лет старше менЯ, от нее шел легкий, но
нестерпимый запах -- смесь кофе и тлена -- и за последние  годы
в  ней  поЯвилась  патологическаЯ  скупость,  по  мере развитиЯ
которой был потихоньку от нее введен другой  домашний  порЯдок,
учрежденный  в лакейской. …е сердце не выдержало бы, узнай она,
что власть ее болтаетсЯ в пространстве,  с  ее  же  ключничьего
кольца,   и   мать   старалась   лаской   отогнать  подозрение,
заплывавшее в слабеющий ум старушки.  ’а  правила  безраздельно
каким-то  своим, далеким, затхлым, маленьким царством -- вполне
отвлеченным, конечно, иначе бы мы умерли с  голоду;  вижу,  как
она  терпеливо  топает  туда  по  длинным желтым коридорам, под
насмешливым взглЯдом слуг, уносЯ в  тайную  кладовую  сломанный
петн-бер,  найденный  ею  где-то  на  тарелке.  Њежду  тем, при
отсутствии всЯкого надзора  над  штатом  в  полсотни  с  лишком
человек,  и  в  усадьбе  и  в  петербургском  доме  шла веселаЯ
воровскаЯ   свистоплЯска.   Џо   словам   пронырливых    старых
родственниц,  заправилами был повар, Ќиколай Ђндреич, да старый
садовник, …гор,--оба необыкновенно положительные на вид люди, в
очках, с седеющими висками -- словом, прекрасно загримированные
под преданных слуг. „оносам старых родственниц никто не  верил,
но  увы,  они  говорили  правду. Ќиколай Ђндреич был закупочным
гением,  и,  как  выЯснилось  однажды,  довольно  известным   в
петербургских  спиритических  кругах медиумом; …гор (до сих пор
слышу его черноземно-шпинатный бас, когда он на огороде пыталсЯ
отвести мое  прожорливое  внимание  от  ананасной  землЯники  к
простой  клубнике)  торговал  под  шумок  господскими цветами и
Ягодами так искусно, что нажил новенький дом на ‘иверской:  мой
дЯдЯ   ђукавишников   как-то  ездил  посмотреть  и  вернулсЯ  с
удивленным  выражением.  Џри  ровном   наплыве   чудовищных   и
необъЯснимых  счетов,  мой  отец испытывал, в качестве юриста и
государственного человека, особую досаду от неумениЯ  разрешить
экономические  нелады  у  себЯ  в  доме.  Ќо  всЯкий  раз,  как
обнаруживалось  Явное  злоупотребление,  что-нибудь  непременно
мешало  расправе.  Љогда  здравый  смысл  велел прогнать жулика
камердинера, тут-то и оказывалось,  что  его  сын,  черноглазый
мальчик  моих  лет,  лежит  при  смерти  --  и  все заслонЯлось
необходимостью   консилиума   из   лучших   докторов   столицы.
Ћтвлекаемый  то тем, то другим, мой отец оставил в конце концов
хозЯйство в состоЯнии неустойчивого равновесиЯ и даже  научилсЯ
смотреть  на  это  с юмористической точки зрениЯ, между тем как
мать  радовалась,  что  этим  потворством  спасен   от   гибели
сумасшедший  мир  старой ее нЯньки, уносЯщей в свою вечность по
темнеющим коридорам,  уже  даже  не  бисквит,  а  горсть  сухих
крошек.  Њать  хорошо  понимала боль разбитой иллюзии. Њалейшее
разочарование принимало у нее размеры роковой  беды.  Љак-то  в
‘очельник, месЯца за три до рождениЯ ее четвертого ребенка, она
оставалась  в постели из-за легкого недомоганиЯ. Џо английскому
обычаю,   гувернантка   привЯзывала   к   нашим   кроваткам   в
рождественскую   ночь,   пока  мы  спали,  по  чулку,  набитому
подарками, а будила нас по случаю праздника сама мать  и,  делЯ
радость  не  только  с  детьми,  но  и  с  памЯтью собственного
детства,   наслаждалась   нашими   восторгами   при    шуршащем
развертывании  всЯких  волшебных  мелочей  от Џето. ‚ этот раз,
однако, она взЯла с нас слово,  что  в  девЯть  утра  непочатые
чулки  мы принесем разбирать в ее спальню. Њне шел седьмой год,
брату шестой, и, рано проснувшись, Я с ним быстро  посовещалсЯ,
заключил   безумный  союз,--  и  мы  оба  бросились  к  чулкам,
повешенным  на  изножье.  ђуки  сквозь  натЯнутый  уголками   и
бугорками  шелк  нащупали сегменты содержимого, похрустывавшего
афишной бумагой. ‚се это мы  вытащили,  развЯзали,  развернули,
осмотрели  при  смугло-нежном свете, проникавшем сквозь складки
штор,--  и,  снова  запаковав,  засунули  обратно  в  чулки,  с
которыми  в  должный  срок мы и Явились к матери. ‘идЯ у нее на
освещенной постели, ничем не защищенные от ее  довольных  глаз,
мы  попытались дать требуемое публикой представление. Ќо мы так
перемЯли шелковистую розовую бумагу,  так  уродливо  перевЯзали
ленточки  и  так  по-любительски изображали удивление и восторг
(как сейчас вижу брата, закатывающего глаза и  восклицающего  с
интонацией  нашей француженки "Ah, que c'est beau!" ("Ђх, какаЯ
красота!" <I>(франц.) </I>)) , что, понаблюдавши нас с  минуту,
бедный  зритель  разразилсЯ  рыданиЯми,  Џрошло  десЯтилетие. ‚
первую мировую  войну  (Џуанкаре  в  крагах,  слЯкоть,  здравиЯ
желаем,  беднЯжка-наследник  в черкеске, крупные, ужасно одетые
его сестры  в  больших  застенчивых  шлЯпах,  с  тысЯчей  своих
частных  шуточек)  моЯ  мать  очень  добросовестно, но довольно
неумело,  соорудила  собственный  лазарет,  по  примеру  других
петербургских  дам,--  и  вот  помню ее, в ненавистной ей форме
сестры, рыдающей теми же детскими слезами над  фальшью  модного
милосердиЯ, над мучительной, каменной, совершенно непроницаемой
кротостью искалеченных мужиков. € еще позже -- о, гораздо позже
-- перебираЯ   в   изгнании  прошлое,  она  часто  винила  себЯ
(по-моему -- несправедливо), что  менее  была  чутка  к  обилию
человеческого горЯ на земле, чем к бремени чувств, спихиваемому
человеком  на  все  безвинно-безответное,  как  например старые
аллеи, старые лошади, старые псы.
     Њои тетки критиковали ее пристрастие к коричневым  таксам.
‚  фотографических альбомах, подробно иллюстрирующих ее молодые
годы, среди пикников, крокетов, это  не  вышло,  спортсменок  в
рукавах  буфами  и  канотье, старых слуг с руками по швам, ее в
колыбели,   каких-то   туманных   елок,   каких-то    комнатных
перспектив,--   редкаЯ   группа   обходилась   без   таксы,   с
расплывшейсЯ от  темперамента  задней  частью  гибкого  тела  и
всегда   с   тем  странным,  психопатически-эвездным  взглЯдом,
который у этой породы бывает  на  семейных  снимках.  ‚  раннем
детстве  Я  еще  застал на садовом угреве ‹улу и Ѓокса Џервого,
мать и сына, столь дрЯхлых, что давно забылсЯ кровосмесительный
их союз, озадачивший былых детей. Ћколо 1904 года отец привез с
Њюнхенской  выставки  рыжего  щенка,   из   которого   выросла,
удивительной  таксичьей  красоты,  ’рэйни.  ‚  1915  году у нее
отнЯлись задние ноги, и  пока  мать  не  решилась  ее  усыпить,
беднаЯ  собака  уныло  ездила  по  паркетам,  как  cul-de-jatte
(Ѓезногий <I>(франц ) </I>). ‡атем кто-то подарил нам внука или
правнука чеховских •ины  и  Ѓрома.  ќтот  окончательный  таксик
(представлЯющий  одно из немногих звеньев между мною и русскими
классиками) последовал за нами в изгнание, и еще в 1930 году  в
Џраге,  где  моЯ  овдовевшаЯ  мать  жила  на крохотную казенную
пенсию, можно было видеть ковылЯющего по тусклой  зимней  улице
далеко  позади  своей задумчивой хозЯйки этого старого, все еще
сердитого  Ѓокса  ‚торого,--  эмигрантскую  собаку  в   длинном
проволочном наморднике и заплатанном пальтеце.
     џ  жил  далеко от матери, в ѓермании или ”ранции, и не мог
часто ее навещать. Ќе было менЯ при ней и когда она  умерла,  в
мае  1939  года.  ‚сЯкий  раз,  что удавалось посетить Џрагу, Я
испытывал в первую секунду встречи ту боль,  ту  растерЯнность,
тот  провал,  когда  приходитсЯ  сделать  усилие, чтобы нагнать
времЯ, ушедшее за разлуку вперед, и восстановить любимые  черты
по не стареющему в сердце образцу. Љвартира, которую она делила
с  внуком  и  …вгенией  Љонстантиновной  ѓ.,  самым  близким ее
другом, была донельзЯ убогой. Љлеенчатые тетради, в которые она
списывала в течение многих лет нравившиесЯ ей стихи, лежали  на
кое-как  собранной  ветхой  мебели.  “жасно  скоро  треплющиесЯ
томики эмигрантских изданий соседствовали со слепком  отцовской
руки.   Ћколо  ее  кушетки,  ночью  служившей  постелью,  Ящик,
поставленный вверх дном и покрытый  зеленой  материей,  заменЯл
столик,   и   на  нем  стоЯли  маленькие  мутные  фотографии  в
разваливающихсЯ рамках. ‚прочем она едва ли  нуждалась  в  них,
ибо  оригинал  жизни  не  был утерЯн. Љак бродЯчаЯ труппа всюду
возит с собой, поскольку не забыты реплики, и дюны под бурей, и
замок в тумане, и очарованный остров,-- так носила она  в  себе
все,  что  душа  отложила  про этот серый день. ‘овершенно Ясно
вижу ее, сидЯщую за чайным столом и тихо созерцающую,  с  одной
картой в руке, какую-то фазу в раскладке пасьЯнса; другой рукой
она  облокотилась  об  стол,  и  в ней же, прижав сгиб большого
пальца к  краю  подбородка,  держит  близко  ко  рту  папироску
собственной  набивки.  Ќа  четвертом пальце правой руки--теперь
опускающей карту -- горит блеск двух золотых колец: обручальное
кольцо моего отца, слишком длЯ нее  широкое,  привЯзано  черной
ниточкой к ее собственному кольцу.
     Љогда мне снЯтсЯ умершие, они всегда молчаливы, озабочены,
смутно  подавлены чем-то, хотЯ в жизни именно улыбка была сутью
их дорогих черт. џ встречаюсь с ними без удивлениЯ, в местах  и
обстановке,  в  которых  они  никогда  не  бывали  при жизни --
например, в доме у человека, с которым  Я  познакомилсЯ  только
потом.  Ћни  сидЯт в сторонке, хмуро опустив глаза, как если бы
смерть была темным пЯтном, постыдной семейной тайной. € конечно
не там и не тогда, не в этих косматых  снах,  даетсЯ  смертному
редкий  случай  заглЯнуть за свои пределы, а даетсЯ этот случай
нам наЯву, когда мы в полном блеске сознаниЯ, в минуты радости,
силы и удачи -- на мачте, на перевале, за рабочим  столом...  €
хоть  мало  различаешь  во  мгле,  все же блаженно веритсЯ, что
смотришь туда, куда нужно.

        ѓ‹Ђ‚Ђ ’ђ…’њџ


        1

     ‚осемнадцати  лет  покинув  Џетербург,   Я   (вот   пример
галлицизма)   был   слишком  молод  в  ђоссии,  чтобы  проЯвить
какое-либо любопытство к моей родословной; теперь  Я  жалею  об
этом--из   соображений  технических:  при  отчетливости  личной
памЯти неотчетливость семейной отражаетсЯ на  равновесии  слов.
“же  в  эмиграции  кое-какими занЯтными сведениЯми снабдил менЯ
двоюродный мой дЯдюшка ‚ладимир  ‚икторович  ѓолубцов,  большой
любитель   таких  изысканий.  “  него  получалось,  что  старый
дворЯнский род Ќабоковых произошел не  от  каких-то  псковичей,
живших  как-то  там  в  сторонке,  на  <I>обочье,</I>  и  не от
кривобокого, <I>набокого,</I> как хотелось бы, а от обрусевшего
шестьсот лет тому назад  татарского  кнЯзька  по  имени  Ќабок.
Ѓабка  же  моЯ,  мать  отца,  рожденнаЯ баронесса Љорф, была из
„ревнего немецкого  (вестфальского)  рода  и  находила  простую
прелесть  в  том,  что  в честь предка-крестоносца был будто бы
назван остров Љорфу. Љорфы эти  обрусели  еще  в  восемнадцатом
веке,  и среди них энциклопедии отмечают много видных людей. Џо
отцовской линии мы состоим в разнообразном родстве или свойстве
с Ђксаковыми, ишковыми, Џущиными, „анзасами. „умаю,  что  было
уже  почти  темно,  когда по скрипучему снегу внесли раненого в
гек-кернскую карету. ‘реди моих предков много  служилых  людей;
есть  усыпанные  бриллиантовыми знаками участники славных войн;
есть  сибирский  золотопромышленник   и   миллионщик   (‚асилий
ђукавишников,  дед  моей  матери  …лены  €вановны); есть ученый
президент медико-хирургической академии (Ќиколай Љозлов, другой
ее дед); есть герой ”ридлЯндского, Ѓородинского, ‹ейпцигского и
многих других сражений,  генерал  от  инфантерии  €ван  Ќабоков
(брат  моего  прадеда),  он же директор —есменской богадельни и
комендант ‘.-Џетербургской крепости --  той,  в  которой  сидел
супостат „остоевский (рапорты доброго €вана Ђлександровича царю
напечатаны  --  кажетсЯ,  в  "Љрасном  Ђрхиве");  есть  министр
юстиции „митрий Ќиколаевич Ќабоков (мой дед); и есть,  наконец,
известный общественный деЯтель ‚ладимир „митриевич (мой отец).
     Ќабоковский  герб изображает собой нечто вроде шашечницы с
двумЯ медведЯми, держащими ее с боков: приглашение на шахматную
партию,  у   камина,   после   облавы   в   майоратском   бору;
рукавишниковский же, поновее, представлЯет стилизованную домну.
‹юбопытно,   что   уральские   прииски,   Ђлапаевские   заводы,
аллитеративные паи в них -- все это давно уже рухнуло, когда, в
тридцатых годах сего века, в Ѓерлине,  многочисленным  потомкам
композитора ѓрауна (главным образом каким-то немецким баронам и
итальЯнским  графам,  которым  чуть не удалось убедить суд, что
все  Ќабоковы  вымерли)  досталось,  после  всех   девальваций,
кое-что  от  замаринованных  впрок  доходов  с  его драгоценных
табакерок. ќтот мой  предок,  Љарл-ѓенрих  ѓраун  (1701--1759),
талантливый   карьерист,   автор   известной  оратории  "‘мерть
€исуса", считавшейсЯ современными ему немцами  непревзойденной,
и  помощник  ”ридриха  ‚еликого  в  писании  опер,  изображен с
другими   приближенными    (среди    них--‚ольтер)    слушающим
королевскую  флейту,  на  пресловутой  картине ЊенцелЯ, котораЯ
преследовала менЯ, эмигранта, из одного берлинского пансиона  в
другой.   ‚  молодости  ѓраун  обладал  замечательным  тенором;
однажды, выступаЯ в какой-то опере,  написанной  брауншвейгским
капельмейстером урманом, он на премьере заменил не нравившиесЯ
ему  места  ариЯми  собственного сочинениЯ. ’олько тут чувствую
какую-то  вспышку  родства  между  мной  и  этим  благополучным
музыкальным  деЯтелем.  ѓораздо  ближе  мне  другой мой предок,
Ќиколай €лларионович Љозлов (1814--1889), патолог, автор  таких
работ как "Ћ развитии идеи болезни" или "‘ужение Яремной дыры у
людей  умопомешанных и самоубийц" -- в каком-то смысле служащих
забавным прототипом и литературных и лепидоптерологических моих
работ. …го дочь Ћльга Ќиколаевна  была  моей  бабушкой;  Я  был
младенцем,   когда  она  умерла.  …го  другаЯ  дочь,  ЏрасковьЯ
Ќиколаевна, вышла за  знаменитого  сифилидолога  ’арновского  и
сама  много писала по половым вопросам; она умерла в 1913 году,
кажетсЯ, и ее странные, Ясно произнесенные последние слова были
"’еперь понимаю: всё -- вода". Ћ ней и о разных  диковинных,  а
иногда   и   страшных,   ђукавишниковых  у  матери  было  много
воспоминаний... џ люблю сцепление  времен:  когда  она  гостила
девочкой  у  своего  деда, старика ‚асильЯ ђукавишникова, в его
крымском имении, Ђйвазовский, очень  посредственный,  но  очень
знаменитый маринист того времени, рассказывал в ее присутствии,
как он, юношей, видел Џушкина и его высокую жену, и пока он это
рассказывал,  на  серый цилиндр художника белилами испражнилась
пролетавшаЯ птица:  его  морЯ  темно  сизели  по  разным  углам
петербургского  (а  после  --  деревенского)  дома, и Ђлександр
Ѓенуа,   проходЯ   мимо   них   и   мимо   мертвечины    своего
брата-академика Ђльберта, и мимо "Џроталины" Љрыжицкого, где не
таЯло  ничего  ,  и  мимо  громадного  прилизанного  Џеровского
"ЏрибоЯ" в зале, делал шоры из рук и  как-то  музыкально-смугло
мычал  "Non,  поп,  поп,  c'est  affreux (Ќет, нет, это ужасно"
<I>(франц.)</I>),  какаЯ  сушь,  задерните   чем-нибудь"--и   с
облегчением   переходил   в   кабинет  моей  матери,  где  его,
действительно   прелестные,   дождем   набухшаЯ   "Ѓретань"   и
рыже-зеленый  "‚ерсаль"  соседствовали  с "вкусными", как тогда
говорилось, "’урками" Ѓакста и сомовской акварельной  "ђадугой"
среди мокрых берез.

        2

     „ве  баронессы  Љорф  оставили  след  в судебных летописЯх
Џарижа одна, кузина моего прапращура, женатого на дочке ѓрауна,
была та русскаЯ дама, котораЯ, находЯсь в Џариже в  1791  году,
одолжила и паспорт свои и дорожную карету (только что сделанный
на  заказ,  великолепный,  на  высоких  красных колесах, обитый
снутри белым утрехтским бархатом, с зелеными шторами и  всЯкими
удобствами,  шестиместный  берлин)  королевскому  семейству длЯ
знаменитого бегства в ‚аренн (ЊариЯ-Ђнтуанетта ехала как  мадам
де Љорф, или как ее камеристка, король -- не то как гувернер ее
двух  детей, не то как камердинер) „ругаЯ моЯ прабабка, полвека
спустЯ, была причастна менее трагическому маскараду, а  вычитал
Я   эту   историю  из  довольно  пошлого  французского  журнала
"Illustration"  за  1859  г,  стр.  251  ѓраф  де  Њорни  давал
бал-маскарад,  на него он пригласил -- цитирую источник -- "une
noble dame que la Russie a pretee cet  hiver  a  la  France"  (
"благородную даму которую ђоссиЯ одолжила на эту зиму ”ранции "
<I>(франц.  )  </I>),  баронессу  Љорф  с  двумЯ  дочками Њужа,
”ердинанда Љорфа (1805--1869,  праправнука  ѓрауна  по  женской
линии),  по-видимому не было близко, но зато тут находилсЯ друг
дома и жених одной из дочек (Њарии ”ердинандовны,  1842--1926),
а  мой будущий дед, „митрий Ќабоков (1827--1904) „лЯ девиц были
заказаны к балу костюмы цветочниц, по 225  франков  за  каждый,
что  тогда  представлЯло,  по Явно подрывательски-марксистскому
замечанию репортера, шестьсот сорок три днЯ "de nourriture,  de
loyer  et  d'entretien  du  pere Crepin" (стоимости пропитаниЯ,
жильЯ и обуви), видимо рабочему человеку  жилось  тогда  дешево
Ћднако  баронессе  костюмы  показались слишком открытыми, и она
отказалась принЯть их Џортниха прислала "buissier" -- судебного
пристава, после чего моЯ прабабка, женщина страстного нрава  (и
не  столь  добродетельнаЯ,  как  можно  было бы заключить из ее
возмущениЯ низким вырезом) подала на портниху в  суд,  жалуЯсь,
что  наглые мамзели, принесшие нарЯды, в ответ на ее слова, что
такие декольте не подходЯт благородным девицам, "se sont permis
d'exposer  des  thйories  йgalitaires  du  plus  mouvais  goыt"
(позволили   себе   высказать   превульгарные   демократические
теории). Љ этому она  добавлЯла,  что  поздно  было  заказывать
другие  костюмы,--и рыдающие дочки не пошли на бал; что пристав
и его  сподручные  развалились  в  креслах,  предоставив  дамам
стульЯ;  а  главное,  что  этот  пристав  смел  грозить арестом
господину Ќабокову, "Conseiller d'Etat, homme sage et plein  de
mesure"   (статскому   советнику,  человеку  рассудительному  и
уравновешенному) только потому,  что  тот  попробовал  пристава
выбросить из окна. Ќе знаю, как это случилось, но портниха дело
проиграла,  причем  ей  не  только  пришлось  вернуть деньги за
костюмы, но еще отвалить истице  тысЯчу  франков  за  моральный
ущерб.  ‘чет  же за дивную колымагу, поданный каретником весной
1791 г. (5944 ливров), так и осталсЯ неоплаченным.
     ‚ 1878 году  „митрий  Ќиколаевич  был  назначен  министром
юстиции. Ћдной из заслуг его считаетсЯ закон 12 июнЯ 1884 года,
который  на  времЯ прекратил натиск на суд присЯжных со стороны
реакционеров. Љогда в 1885 го-ду он вышел в отставку, Ђлександр
’ретий  ему  предложил  на  выбор  либо  графский  титул,  либо
денежное вознаграждение; благоразумный Ќабоков выбрал второе. ‚
том  же году "‚естник …вропы" выразилсЯ о его деЯтельности так:
"Ћн действовал как капитан кораблЯ во  времЯ  сильной  бури  --
выбросил  за  борт часть груза, чтобы спасти остальное",--что в
отношении  контрапункта  изЯщно  перекликаетсЯ  с  началом  его
карьеры,  когда  будущий  законник  чуть  не  выбросил  сгорЯча
представителЯ закона за окно.
     Љ концу жизни рассудок „митриЯ Ќиколаевича  помутилсЯ.  Ћн
понимал,  что  тЯжело  болен,  но он верил, что все образуетсЯ,
коль скоро он останетсЯ жить на ђивьере; врачи же полагали, что
ему нужен горный или северный климат. ѓде-то в €талии он  бежал
из-под надзора доктора и довольно долго блуждал, как некий ‹ир,
поносЯ  детей  своих на радость случайным прохожим. ‚ 1903 году
моЯ мать, единственный человек, с чьим присмотром  он  мирилсЯ,
ходила за ним в Ќицце; брат и Я--ему шел четвертый, а мне пЯтый
год  --  жили  там  же, с англичанкой мисс Ќоркот. Џомню, как в
блеске утра оконницы дребезжали на  упругом  морском  ветру,  и
какаЯ  это  была  чудовищнаЯ, ни с чем не сравнимаЯ боль, когда
каплЯ растопленного сургуча  упала  мне  на  руку.  Џри  помощи
свечки,  пламЯ  которой  было  изумительно  бледно  на  солнце,
заливавшем каменные плиты, Я только что  так  хорошо  занималсЯ
превращением  плавких  колоритных  брусков  в  дивно  пахнущие,
карминовые,изумрудные, бронзовые клЯксы.  Њисс  Ќоркот  была  в
саду  с  братом;  на мой истошный рев прибежала, шурша, мама, и
где-то поодаль, на той  же  или  смежной  террасе,  мой  дед  в
двухколесном  кресле  бил  концом  трости по звонким плитам. …й
приходилось с  ним  нелегко.  Ћн  бранилсЯ  похабными  словами.
‘лужителЯ,  катавшего  его по Promenade des Anglais (ЂнглийскаЯ
набережнаЯ <I>(франц.)</I>),  он  все  принимал  за  нелюбимого
сослуживца--‹орис-Њеликова,  умершего пЯтнадцать лет тому назад
в той же Ќицце. "Qui est cette femme?  Chassez-la!"  ("Љто  эта
женщина?  Џрогоните  ее!"  <I>(франи.)</I>)  --  кричал он моей
матери,  указываЯ  трЯсущимсЯ  перстом   на   бельгийскую   или
голландскую  королеву,  остановившуюсЯ,  чтобы справитьсЯ о его
здоровье. ‘мутно вижу себЯ  подбегающим  к  его  креслу,  чтобы
показать  ему красивый камушек, который он медленно осматривает
и  медленно  кладет  себе  в  рот.  “жасно  жалею,   что   мало
расспрашивал   мать  впоследствии  об  этой  странной  поре  на
начальной границе моего сознаниЯ и на конечном пределе сознаниЯ
дедовского.
     ‚се дольше и дольше становились припадки забытьЯ. ‚о времЯ
одного такого затмениЯ всех чувств он был перевезен  в  ђоссию.
ЊоЯ  мать  закамуфлировала  комнату  под  его  спальню в Ќицце.
Џодыскали похожую мебель,  наполнили  вазы  выписанными  с  юга
цветами   и   тот  уголок  стены  (мне  особенно  нравитсЯ  эта
подробность), который можно было наискось разглЯдеть  из  окна,
покрасили  в  блестЯще-белый цвет, так что при каждом временном
проЯснении рассудка больной видел себЯ  в  безопасности,  среди
блеска и мимоз иллюзорной ђивьеры, художественно представленной
моей  матерью,  и  умер он мирно, не слыша голых русских берез,
шумЯщих мартовским прутЯным шорохом вокруг дома.

        3

     Ћтец вырос в казенных апартаментах против ‡имнего  „ворца.
“  него  было  три  брата,  „митрий  (женатый  первым браком на
”альц-”ейн), ‘ергей  (женатый  на  ’учковой)  и  Љонстантин  (к
женщинам равнодушный, чем поразительно отличалсЯ ото всех своих
братьев). €з пЯти их сестер ЌатальЯ была за Џетерсоном, ‚ера --
за  Џыхачевым,  Ќина  --  за  бароном ђаушем фон ’раубенберг (а
затем  за  адмиралом  Љоломейцевым),  …лизавета  --  за  кнЯзем
‚итгенштейном,  Ќадежда--за  ‚онлЯрлЯрским.  Љ  началу  второго
десЯтилетиЯ века у менЯ было так сказать данных, т. е, вошедших
в сферу моего родового сознаниЯ и установившихсЯ  там  знакомым
звездным  узором, тринадцать двоюродных братьев (с большинством
из которых Я был в разное  времЯ  дружен)  и  шесть  двоюродных
сестер (в большинство из которых Я был Явно или тайно влюблен).
‘  некоторыми  из этих семейств, по взаимной ли симпатии или по
соседству земель, мы виделись значительно чаще, чем с  другими.
Џикники, спектакли, бурные игры, наш таинственный вырский парк,
прелестное  бабушкино  Ѓатово,  великолепные  витгенштейновские
имениЯ--„ружноселье  за  ‘иверской  и  Љаменка   в   Џодольской
губернии  --  все  это  осталось  идиллически гравюрным фоном в
памЯти, находЯщей теперь схожий рисунок только в совсем  старой
русской литературе.

        4

     ‘о   стороны   матери   у  менЯ  был  всего  один  близкий
родственник -- ее единственный оставшийсЯ в живых брат  ‚асилий
€ванович  ђукавишников;  был  он  дипломат,  как  и  его  своЯк
Љонстантин „митриевич  Ќабоков,  которого  Я  упомЯнул  выше  и
теперь  хочу  подробнее  воскресить  в мыслЯх,--до вызова более
живого, но в грустном и тайном  смысле  одностихийного,  образа
‚асильЯ €вановича.
     Љонстантин   „митриевич   был   худощавый,   чопорный,   с
тревожными глазами, довольно меланхоличный холостЯк, живший  на
клубной  квартире  в ‹ондоне, среди фотографий каких-то молодых
английских  офицеров,  и  не  очень   счастливо   воевавший   с
соперником  по  посольскому первенству ‘аблиным. Ћтветив как-то
"Ќет, спасибо, мне тут рЯдом", а в другом случае изменив  планы
и   возвратив   билет,   он   дважды   <I>в</I>   жизни   избег
необыкновенной  смерти:  первый  раз,  в  Њоскве,   когда   его
предложил  подвезти  вел.  кн. ‘ергей Ђлександрович, обреченный
через минуту встретитьсЯ  с  ЉалЯевым;  другой  раз,  когда  он
собралсЯ   было  плыть  в  Ђмерику  на  "’итанике",  обреченном
встретитьсЯ с айсбергом. “мер он в двадцатых годах от сквознЯка
в продувном лондонском гошпитале, где поправлЯлсЯ после  легкой
операции.   Ћн  опубликовал  довольно  любопытные  "‡лоключениЯ
„ипломата" и перевел  на  английский  Язык  "Ѓориса  ѓодунова".
Ћднажды,  в  1940  году,  в  Ќью-‰орке, где сразу по прибытии в
Ђмерику мне  посчастливилось  окунутьсЯ  в  сущий  рай  научных
исследований, Я спустилсЯ по лифту с пЯтого этажа Ђмериканского
ЊузеЯ    …стествоведениЯ,    где    проводил    целые   дни   в
энтомологической лаборатории, и вдруг -- с  мыслью,  что  может
быть  Я  переутомил  мозг  --  увидел  свою фамилию, выведенную
большими  золотыми  русскими  литерами  на  фресковой  стене  в
вестибюльном  зале. Џри более внимательном рассмотрении фамилиЯ
приложилась к  изображению  Љонстантина  „митриевича:  молодой,
прикрашенный,  с  эспаньолкой,  он  участвует,  вместе с ‚итте,
Љоростовцом и Японскими делегатами, в подписании  Џортсмутского
мира  под  благодушной  эгидой  ’еодора  ђузвельта  -- в памЯть
которого и построен музей. Ќо вот ‚асилий €ванович ђукавишников
нигде  не  изображен,  и  тут  наступает   его   очередь   быть
обрисованным хотЯ бы моими цветными чернилами.
     …го     александровских     времен     усадьба,     белаЯ,
симметричнокрылаЯ, с колоннами и по фасаду и  по  антифронтону,
высилась  среди лип и дубов на крутом муравчатом холму за рекой
Ћредежь, против нашей ‚ыры. ‚ раннем детстве дЯдЯ ‚асЯ  и  все,
что  принадлежало  ему,  множество фарфоровых пЯтнистых кошек в
зеркальном  предзальнике  его  дома,  его  перстни  и  запонки,
невероЯтные   фиолетовые  гвоздики  в  его  оранжерее,  урны  в
романтическом парке, целаЯ роща черешен, застекленнаЯ в  защиту
от  климата  петербургской губернии, и самаЯ тень его, которую,
применЯЯ  секретный,  будто  бы  египетский,  фокус,  он   умел
заставлЯть  извиватьсЯ  на  песке  без  малейшего  движениЯ  со
стороны собственной фигуры,--все это казалось мне причастным не
к взрослому миру, а к  миру  моих  заводных  поездов,  клоунов,
книжек с картинками, всЯких детских одушевленных вещиц, и такое
бывало  чувство,  как  когда в нарЯдном заграничном городе, под
лучистым от уличных огней дождем, вдруг набредешь, ребенком,  в
коричневых  лайковых перчатках, на совершенно сказочный магазин
игрушек или бабочек, Ќаезжал он в ђоссию только летом, да и  то
не всЯкий год, и тогда поднималсЯ фантастических цветов флаг на
его  доме,  и  почти каждый день, возвращаЯсь с прогулки, Я мог
видеть, как его колЯска прокатывает через мост на нашу  сторону
и  летит  вдоль ельника парка. ‡а завтраком у нас всегда бывало
много народу, потом  все  это  переходило  в  гостиную  или  на
веранду,  а  он,  задержавшись в опустевшей солнечной столовой,
садилсЯ  на  венский  стул,  стоЯвший   на   своем   решетчатом
отражении, брал менЯ на колени и со всЯкими смешными словечками
ласкал  милого  ребенка,  и  почему-тоЯ  бывал  рад, когда отец
издали звал: "‚асЯ,  on  vous  attend"  (‚ас  ждут  <I>(франц.)
</I>),--и  тут  же  слуги  с наглыми лицами убирали со стола, и
страдаЯ, …лена Ѓорисовна норовила из-под  них  вытащить,  чтобы
унести   и  спрЯтать,  пол-Яблока.  булочку,  одинокую  в  луже
редиску. Љак-то, после перерыва в полтора года, Я  с  братом  и
гувернером поехал встречать его на станцию. Њне должно быть шел
одиннадцатый  год, и вот вздохнули и стали длинные карие вагоны
Ќорд-ќкспресса, который дЯдЯ подкупал, чтобы тот останавливалсЯ
на дачной станции, и страшно  быстро  из  багажного  выносилось
множество  его  сундуков,-- и вот он сам сошел по приставленным
ковровым ступенькам, и, мельком взглЯнув  на  менЯ,  проговорил
"Que vous кtes devenu jaune et laid, mon pauvre garзon" (как ты
пожелтел,  как  подурнел,  беднЯга). ‚ день же пЯтнадцатых моих
именин он отвел менЯ в  сторону  и  довольно  хмуро,  на  своем
порывистом, точном, старомодном французском Языке, объЯвил менЯ
своим  наследником. Ћн добавил, что сожжет усадьбу дотла, ежели
немцы--это было в 1914 г.--когда-либо дойдут до наших мест.  "Ђ
теперь,--сказал  он,--можешь  идти,  аудиенциЯ кончена, je n'ai
plus  rien  а  vous  dire"  (Њне  больше  нечего  вам   сказать
<I>(франц.)</I>).
     ‚ижу,  как  на  картине, его небольшую, тонкую, аккуратную
фигуру, смугловатое лицо, серо-зеленые со ржавой искрой  глаза,
темные  пышные усы, темный бобрик; вижу и очень подвижное между
крахмальными отворотцами  адамово  Яблоко,  и  змееобразное,  с
опалом,  кольцо вокруг узла светлого галстука. Ћпалы носил он и
на пальцах, а вокруг черно-волосатой кисти -- золотую  цепочку.
‚ петлице бледно-сизого, или еще какого-нибудь нежного оттенка,
пиджака  почти  всегда  была гвоздика, которую он бывало быстро
нюхал -- движением  птицы,  вздумавшей  вдруг  обшарить  клювом
плечевой  пух.  Љак Я уже говорил, он поЯвлЯлсЯ у нас в деревне
только летом (помню  не  больше  двух-трех  заграничных  с  ним
встреч),  и  сквозь  этот-то  жаркий  перелив  в  дорогом камне
минувшего  времени  мне  теперь  и  представлЯетсЯ  он  --  вот
опустилсЯ  на ступень веранды длЯ еще одного снимка (как любили
сниматьсЯ тогда, как пытались задержать уходЯщее!)  и  сидит  с
тенью  лавров  на белой фланели штанов, с руками, сложенными на
набалдашнике трости, с солнцем на выпуклом, веснушчатом  лбу  в
ореоле далеко назад сдвинутого канотье.
     Ћсенью  он. возвращалсЯ за границу, в ђим, Џариж, Ѓиарриц,
‹ондон, Ќью-‰орк; в  свои  южные  именьЯ--  итальЯнскую  виллу,
пиренейский  замок  около  ђаи;  и  была знаменитаЯ в летописЯх
моего детства поездка его в …гипет,  откуда  он  мне  ежедневно
посылал глЯнцевитые открытки с большеногими фараонами, сидЯщими
рЯдком, и вечерними отражениЯми силуэтных пальм в розовом Ќиле,
через который резко и неопрЯтно шел его странно-некрасивый весь
в   углах,   дикий,  <I>вопЯщий,</I>  какой-то,  т,  е.  совсем
непохожий  на  него  самого,  почерк.  €  опЯть  в   июне,   на
восхитительном  севере,  когда  весело  цвела  имени  безумного
Ѓатюшкова млечнаЯ черемуха, и солнце припекало после очередного
ливнЯ,  крупные,  иссинЯ-черные  с  белой   перевЯзью   бабочки
(восточный  подвид  тополевой  нимфы) низко плавали кругами над
лакомой грЯзью дороги, с которой их спугивала его  мчавшаЯсЯ  к
нам  колЯска,  ‘  обещанием  дивного  подарка в голосе, жеманно
переступаЯ  маленькими  своими  ножками  в  белых  башмаках  на
высоких  каблуках, он подводил менЯ к ближайшей липке и, изЯщно
сорвав листок, протЯгивал его со словами: "Pour mon  neveu,  ia
chose  <I>la  plus</I>  belle  au  monde --une feuille verte" (
"Њоему  племЯннику--самаЯ  прекраснаЯ  вещь   в   мире--зеленый
листок"  <I>(франц)</I>  ). €ли же из Ќью-‰орка он мне привозил
собранные в книжки цветные  серии--смешные  приключениЯ  Buster
Brown'a,  теперь  забытого  мальчика  в  красноватом  костюме с
большим отложным воротником и черным бантом; если очень  близко
посмотреть, можно было различить совершенно отдельные малиновые
точки,   из   которых   составлЯлсЯ   цвет  его  блузы.  Љаждое
приключение  кончалось  длЯ  маленького  Ѓрауна   феноменальной
поркой,  причем его мать, дама с осиной талией и тЯжелой рукой,
брала что попало--туфлю, щетку длЯ  волос,  разламывающийсЯ  от
ударов  зонтик,  даже  дубинку услужливого полисмена,-- и какие
тучи пыли выколачивала она из жертвы, ничком перекинутой  через
ее  колени!  ’ак  как менЯ в жизни никто никогда не шлепал, эти
истЯзаниЯ казались мне диковинной,  экзотической,  но  довольно
однообразной пыткой--менее интересной, чем, скажем, закапывание
врага  с выразительными глазами по самую шею в песок кактусовой
пустыни, как  было  показано  на  заглавном  офорте  одного  из
лондонских изданий Њайн-ђида.

        5

     ‚асилий   €ванович   вел  праздную  и  беспокойную  жизнь.
„ипломатические  занЯтиЯ  его,  главным   образом   при   нашем
посольстве   в  ђиме,  были  довольно  туманного  свойства.  Ћн
говорил, впрочем, что мастер разгадывать шифры на пЯти  Языках.
Ћднажды  мы  его подвергли испытанию, и, в самом деле, он очень
быстро обратил "5.13 24.11 13.16 9.13.5 5.13 24.11" в начальные
слова известного монолога ѓамлета. ‚ розовом фраке,  верхом  на
взмывающей   через   преграды   громадной   гнедой  кобыле,  он
участвовал в лисьих охотах в €талии,  в  Ђнглии.  ‡акутанный  в
меха  он однажды попыталсЯ проехать на автомобиле из Џетербурга
в Џо, но завЯз в Џольше. ‚ черном  плаще  (спешил  на  бал)  он
летел  на  фанерно-проволочном аэроплане и едва не погиб, когда
аппарат разбилсЯ о Ѓискайские скалы (Я все  интересовалсЯ,  как
реагировал, очнувшись, несчастный летчик, сдававший машину. "Il
sanglotait"  ( "Ћн рыдал" <I>(франц.)</I>),--подумавши, ответил
дЯдЯ). Ћн  писал  романсы--  меланхолически-журчащую  музыку  и
французские  стихи, причем хладнокровно игнорировал все правила
насчет учета немого "е". Ћн был игрок  и  исключительно  хорошо
блефовал в покере.
     …го  изъЯны  и странности раздражали моего полнокровного и
п