ась в семьдесЯт пЯтом году.
     ’ут судьЯ перебивает менЯ:
     --  ‚ы, подсудимый, задаете вопросы или отвечаете  на них? ‚ы свободны,
свидетель!
     ‚ зале  поЯвлЯетсЯ  –ыпин.  Џо  дороге  к  своему месту  он  неожиданно
поворачиваетсЯ ко  мне,  и Я впервые ловлю его взглЯд: в  нем -- неприкрытый
страх. ЏоказаниЯ –ыпина малоинтересны  и  неопасны длЯ  менЯ,  приводимые им
факты  мелки и  не  соответствуют серьезности  предъЯвленных мне  обвинений.
€менно это Я и хотел продемонстрировать, когда ходатайствовал о вызове его и
‹ипавского на  открытое заседание  суда. Ћграничиваюсь лишь двумЯ вопросами.
Џервый из них:
     --  ‚ы  утверждаете,  что  видели,  как  Я  конспиративно  встречалсЯ с
корреспондентами. Њожете ли вы  назвать  хотЯ  бы одно  место  таких  тайных
встреч?
     Џодумав, он говорит:
     -- Љафе на Љутузовском проспекте.
     „ействительно, однажды Я встретилсЯ там с западным журналистом.
     -- Љафе напротив магазина "ђусский сувенир"? -- уточнЯю Я.
     --„а.
     ќто было  стеклЯнное кафе,  примыкавшее к  дому,  где жили  и  работали
иностранные корреспонденты. ЌарЯды  милиции охранЯли  их покой.  ‘ таким  же
успехом  можно  было  назвать конспиративной встречу, скажем, в приемной –Љ,
где мы проводили сидЯчие демонстрации.
     –ыпин сообщает суду, что в конце  семьдесЯт шестого -- начале семьдесЯт
седьмого года он  понЯл, что  шел по ложному пути, и решил  ЯвитьсЯ в  ЉѓЃ с
повинной. Њы  же  разоблачили  его  задолго до этого и  установили,  что  он
работал  на органы по  крайней мере с начала семидесЯтых годов. ’ем не менее
всего за  несколько дней до моего ареста –ыпин  написал письма некоторым  из
нас,  взываЯ к старой дружбе, вспоминаЯ о совместном боевом прошлом и требуЯ
своей реабилитации.
     -- —то бы это значило? -- спрашиваю Я,  напоминаЯ ему об этом факте. --
Џо чьему заданию вы писали письма?
     ‚опрос, конечно,  не имеет формального отношениЯ к моему обвинению,  но
желание изучить методы работы ЉѓЃ с людьми не покидало менЯ ни на минуту и в
зале суда.
     „о  сих  пор –ыпин  держалсЯ  более  или менее  спокойно, но тут  вдруг
нервничает, мЯмлит:
     -- Ќу, мне  хотелось понЯть... -- и умолЯюще смотрит на судью: выручай,
мол.
     ЏерваЯ поддержка приходит ему из зала:
     -- Љто здесь кого допрашивает? -- раздаетсЯ чей-то возмущенный возглас.
     ’ут уж спохватываетсЯ и судьЯ:
     -- џ  снимаю ваш  вопрос. ‘видетель, вы свободны. ‹ипавский,  подходЯ к
своему месту, в точности, как –ыпин, бросает в мою сторону быстрый взглЯд --
настолько быстрый, что  Я  не  успеваю его перехватить. —то это  они,  такую
установку  получили --  посмотреть на  менЯ  перед  дачей  показаний,  чтобы
успокоитьсЯ? ‚едь до того оба упорно избегали моего взглЯда.
     Ќа этот раз ‘анЯ говорит без  бумажки, кратко и сухо:  называет фамилии
корреспондентов  и  дипломатов,  с  которыми Я  встречалсЯ и  через  которых
посылал  на   ‡апад  информацию;  объЯснЯет,  что  всей  работой  руководили
американские  спецслужбы; вскользь  упоминает о том, что сам был  завербован
–ђ“, и  рассказывает  о  своем прозрении; выражает  уверенность в  том,  что
советский народ воздаст  по  заслугам преступникам... ‚друг ‹ипавский, резко
повернувшись ко мне всем корпусом, с истерическим пафосом восклицает:
     --  Ќам,  советским  евреЯм,  патриотам  своей  ђодины,  теперь  стыдно
поЯвлЯтьсЯ на улицах! ‚ы, ™аранский, втоптали в грЯзь наше честное имЯ! Ќет,
™аранский,  ничто, даже ваша математическаЯ памЯть на даты, не спасет вас от
народного гнева!
     Ќе  знаю, что производит на менЯ  большее впечатление: неожиданный крик
‹ипавского или выражение его лица, безумно  расширенные, вылезающие из орбит
глаза, причем смотрит он куда-то поверх менЯ... Ќет сомнениЯ, что этот номер
в расчете  на публику отрепетирован  заранее,  но, похоже, ‹ипавскому  стоит
неимоверных усилий не менЯть позы во времЯ своей тирады. ЏроизнесЯ последнее
слово,  он  немедленно возвращаетсЯ в прежнее  положение, будто  внутри него
сработала пружина.
     „урацкое выражение "математическаЯ памЯть на даты" непонЯтно  тем,  кто
не присутствовал на  закрытом заседании суда,  ведь  ‹ипавский имеет  в виду
вскрытую  мной  неувЯзку  между сроками получениЯ  "шпионского  заданиЯ"  по
составлению  списков отказников и его  выполнениЯ. ’олько  Я  раскрываю рот,
чтобы   спросить   его,   как  он  объЯснЯет  это  противоречие,   --  судьЯ
останавливает менЯ:
     --  Ќе  задавайте вопросов, относЯщихсЯ к обвинению в шпионаже! ’огда Я
решаю проверить памЯть ‹ипавского на другом эпизоде.
     --  ‚ы утверждаете, что мы  действовали по заданию ‡апада. …динственный
документ, который,  по мнению следствиЯ, подтверждает это, --  кроме  списка
отказников,  но о нем  мне  запрещено судом говорить,  --  наше заЯвление  в
поддержку поправки „жексона, написанное в феврале семьдесЯт шестого года. ‚ы
утверждаете,  что  черновик  его  привез  сенатор Ѓрук,  передал  мне,  а  Я
организовал  сбор  подписей  и  вернул  обращение  Ѓруку.  Ќа допросе весной
семьдесЯт седьмого  года вы показали, что  Ѓрук дал мне это задание в  вашем
присутствии; через полгода вы заЯвили, что о поручении Ѓрука вам известно со
слов ђубина. Љогда вы говорили правду?
     -- џ всегда говорю правду!  -- восклицает ‹ипавский, обращаЯсь к судье.
-- ‚о времЯ своего визита в Њоскву Ѓрук встречалсЯ  со многими отказниками в
разных домах.  џ его  видел  всего  однажды,  ђубин -- несколько  раз, а  вы
постоЯнно  сопровождали  его. Џри мне Ѓрук поручил вам собрать  подписи  под
этим письмом, а от ђубина Я узнал о том, что вы это задание выполнили.
     ’ак как Ѓрук во  времЯ своего краткого визита в  Њоскву поЯвилсЯ  среди
нас лишь на час  в квартире ‘лепаков, причем ‹ипавского  там  не было, Я был
уверен, что с сенатором  провокатор  не  встречалсЯ.  Ќо  как  это доказать?
€нтересно, знает ли ‹ипавский, что Ѓрук -- негр?
     -- ЋтличаетсЯ ли этот  сенатор от  всех других, которых вам приходилось
видеть? -- спрашиваю Я.
     ‹ипавский недоуменно пожимает плечами, а судьЯ снимает вопрос.
     --  Љ  какой партии принадлежит  Ѓрук?  -- захожу  Я  с другой стороны.
‹ипавский разводит руками, а из зала кричат:
     --  „а  какаЯ  разница!  Џочему  ™аранскому  разрешают  задавать  такие
вопросы?
     ‘удьЯ  идет   навстречу  пожеланиЯм  трудЯщихсЯ  и  отсылает  свидетелЯ
восвоЯси.  ‹ипавский уходит. џ понимаю, что скорее  всего больше никогда его
не увижу,  и  не  испытываю  по  этому поводу особого  сожалениЯ.  …ще  один
перерыв. “ менЯ буквально раскалываетсЯ голова --  видимо,  от духоты. Џрошу
таблетку  у начальницы медчасти, котораЯ все эти дни ездит на суд вместе  со
мной, и спрашиваю ее:
     -- Ќеужели это лекарство не могла дать мне медсестра? „лЯ чего посылают
вас?
     -- ‚от  объЯвЯт вам смертный приговор, -- усмехаетсЯ она, -- грохнетесь
в обморок, тогда узнаете, зачем менЯ сюда посылают.
     Џосле перерыва предстоит допрос двух свидетельниц. Џочему их не вызвали
на закрытое заседание? ЉѓЃ так в них уверен?
     Џервой вызываетсЯ ‘офьЯ ѓаськова --  дочь полковника „авидовича, "отца"
алии из Њинска.
     ...ќтот   человек  уходил  из  жизни  медленно;  инфаркт  за  инфарктом
подталкивали его  к  последней черте. „авидович бомбардировал  руководителей
государства телеграммами, в которых требовал выездную визу: он хотел умереть
в €зраиле. Њы  в Њоскве всЯчески  пытались ему помочь,  но власти "выдержали
характер".
     Џохороны   …фима   „авидовича   вылились  в  одну  из  самых  волнующих
демонстраций в  истории нашего движениЯ. „есЯтки отказников приехали в Њинск
из  разных городов страны, с речами на могиле выступали ‚италий ђубин  и ‹ев
Ћвсищер. ‚ конце траурной  церемонии  сказала  несколько слов  убитаЯ  горем
вдова ЊариЯ Љарловна: она сурово осудила власти за жестокость по отношению к
ее  покойному  мужу,  призвала  всех  евреев  брать с  него пример.  Ђ потом
последовал новый акт трагедии.
     ЊариЯ  Љарповна была исполнена твердой  решимости вывезти  гроб с телом
мужа  в  €зраиль.  Ќапрасно отговаривали  ее родственники.  —ерез  несколько
месЯцев она получила разрешение и вместе с дочкой ‘офьей и маленьким внуком,
взЯв гроб с останками покойного, вылетела в €зраиль.
     „рузьЯ „авидовича принЯли его вдову хорошо, но очень скоро ее,  русскую
женщину,  потЯнуло  на родину. ќто то, что мне  было известно перед арестом.
‹ишь через год, получив доступ  к материалам дела,  Я узнал, как развивались
событиЯ дальше.
     Џисьма, которые писала из  €зраилЯ ЊариЯ Љарповна,  были полны грусти и
тоски -- Я  читал их в  одном  из своих "талмудов". "Љак  можно привыкнуть к
тому, что нет снега? -- жаловалась она. -- Љ чужой речи?
     ЋбычаЯм?"   „о  кончины  мужа  она  жила  только  его  интересами,  его
здоровьем,  его борьбой, теперь  же в ней  проснулась  ностальгиЯ по  своему
собственному миру.
     ‚  декабре  семьдесЯт  седьмого  ей,  дочери  и  внуку  было  разрешено
вернутьсЯ в  CCCP, но гражданство им дали не сразу. ‘начала их  допросили по
моему делу. Њарии Љарповне и ‘офье пришлось показать, что их муж и отец стал
жертвой сионистов,  что  те использовали его имЯ  и даже его смерть в  своих
целЯх и что  сама кончина его была  ускорена  не постоЯнными преследованиЯми
ЉѓЃ,  как  это  утверждалось  в  нашем  заЯвлении,  а  визитами   активистов
сионистского движениЯ. Љонкретно против менЯ в их показаниЯх ничего не было,
но  ЉѓЃ тем не менее решил пригласить ѓаськову на открытое  заседание  суда,
чтобы нажить на их возвращении политический капитал.
     ‘видетельница входит в зал. „ва года назад Я видел  ее на похоронах, --
она  была худенькой,  бледной, печальной. ‘ейчас ‘офьЯ кажетсЯ мне еще более
изможденной,  слабенькой  и  грустной.  ‚прочем,  последний  эпитет  тут  не
подходит -- в ее лице поЯвилось что-то безысходно-трагическое.
     ‘удьЯ  просит  ‘офью  дать  показаниЯ по делу. Ћна долго молчит,  потом
что-то шепчет.
     -- ѓромче! -- кричат из зала.
     -- ѓромче! -- повторЯет судьЯ.
     -- џ  не  знаю, что  говорить... ‡адайте  лучше вопрос.  ‘удьЯ  секунду
размышлЯет,  потом  берет в руку  протокол допроса ѓаськовой  на следствии и
говорит:
     -- ‚от вы показали, что... -- и зачитывает абзац. -- ќто верно?
     --  „а,   --  кивает   свидетельница  и   снова  замолкает.  Ѓезуспешно
попытавшись убедить  ‘офью  говорить  самостоЯтельно, судьЯ  попросту читает
вслух все ее показаниЯ.
     -- ‚се правильно? -- спрашивает он.
     ѓаськова молча кивает.
     Џроисходит грубейшее  нарушение закона: судьЯ обЯзан заново допрашивать
свидетелЯ.
     ’еперь моЯ очередь задавать вопросы. џ предупреждаю свидетельницу:
     -- …сли не хотите отвечать, так сразу и скажите. —итали ли  вы рукопись
неизданной  книги вашего  отца "Џуть евреЯ в  ‘оветской Ђрмии"? —ьи мысли он
там выражает -- свои собственные или навЯзанные ему другими людьми?
     --  џ не  хочу  отвечать  на  этот вопрос, --  почти  шепотом  отвечает
покрасневшаЯ ‘офьЯ.
     -- …сть ли у  вас хоть какие-то основаниЯ считать,  что  Я и мои друзьЯ
заставили  вашего  отца  делать  заЯвлениЯ  в  поддержку  €зраилЯ  и  против
советской  эмиграционной  и  национальной  политики?  …сли да, то  объЯсните
какие.
     -- џ не хочу отвечать на этот вопрос, -- еле слышно говорит ѓаськова.
     Џоследний вопрос жесток, но Я вынужден его задать: ведь нас обвинили  в
том,  что  мы  против   желаниЯ  семьи  превратили  похороны  „авидовича   в
политическую демонстрацию. Џоколебавшись, а все же спрашиваю:
     -- Џомните ли вы, с какой речью выступила ваша мать на похоронах отца?
     “же  только по  слабому  движению  губ ее можно прочесть:  "џ  не  хочу
отвечать", -- и тут судьЯ полным страданиЯ голосом выкрикивает:
     -- Ќу зачем вы задаете такие вопросы?!
     ‚ласть,   столько   лет   мучившаЯ  „авидовича,  поставившаЯ   условием
возвращениЯ ѓаськовой  в ‘‘‘ђ подписание показаний, которые у нее не хватает
решимости  повторить, использующаЯ  их длЯ обвинениЯ  менЯ в государственной
измене, возмущена моим бессердечием!.. ќто, конечно, вершина цинизма. ’ем не
менее Я  еще долго  испытываю  неловкость оттого,  что  был  вынужден задать
несчастной ‘офье все эти вопросы. Ќе  знаю, что чувствуют в эти минуты судьи
и прокурор кроме,  естественно,  досады:  почему  не вызвали ее  на закрытое
заседание, но в окончательном тексте приговора ссылки на показаниЯ ѓаськовой
нет.
     Џоследней свидетельствует  €рина  Њусихина -- соседка ‹иды ‚орониной по
квартире, показавшаЯ на следствии,  что Я  с  помощью ‹иды  составлЯл списки
отказников и  передавал их ’оту. Љазалось бы,  уж ее-то надо было вызвать на
закрытое  заседание, но, видно,  до смерти  хотелось  ЉѓЃ порадовать  прессу
подробностЯми моей личной жизни,  вытЯнутыми из Њусихиной: неопрЯтен в быту,
получал какие-то  вещи из-за границы,  ездил с ’отом и  ‚орониной на плЯж, о
чем свидетельствовали фотографии, на которые соседка постоЯнно натыкалась то
в кухне, то в ванной...
     €ра -- крупнаЯ блондинка  лет  двадцати пЯти, покрытаЯ матовым загаром,
приобретенным,  похоже,  совсем  недавно,  должно быть,  на  курорте,  робко
занимает  свидетельское место,  осматриваетсЯ и  застенчиво, жалко улыбаетсЯ
мне. ‘удьЯ предлагает ей дать показаниЯ.
     -- џ ничего о преступлениЯх ™аранского не знаю, -- быстро отвечает она.
     --  Њинуточку! --  говорит судьЯ.  -- Ќо  вот же передо  мной  протокол
вашего допроса на следствии...
     -- ќто было  давно. ‘ейчас Я  уже не помню.  ‡адайте вопрос, а  так мне
трудно.
     џ ожидаю, что судьЯ, как и в случае с ѓаськовой, начнет читать вслух ее
прошлые показаниЯ, но этого не происходит -- видимо, скумекал сам или кто-то
объЯснил ему  в  записке, что  на  открытом  суде  так  делать  не  годитсЯ:
свидетели должны давать показаниЯ добровольно.
     --  Ќу хорошо,  --  говорит он. -- ‚ы долго  жили с ™аранским  в  одной
квартире. —то можете сказать о нем?
     -- ќто был очень хороший сосед, интеллигентный, тихий, вежливый.
     --  Ќо вы говорили на  следствии и об отрицательных чертах, --  бросает
реплику прокурор.
     ЃеднаЯ  €ра  заливаетсЯ  краской,  которую  не  может  скрыть  даже  ее
коричневый загар, и, буквально сгораЯ от смущениЯ, тихо произносит:
     -- Ќу  да, как медицинский работник, Я не могла не заметить,  что он не
всегда опрЯтен в быту.
     џ  с  трудом  удерживаюсь  от  смеха,  глЯдЯ  на   разочарованное  лицо
прокурора.  €ра  говорила  чистую  правду:  Я  вполне  мог  по  рассеЯнности
воспользоватьсЯ  в ванной ее мылом или не забрать вовремЯ грЯзную сковородку
с плиты. Ќо ведь не ради подобных разоблачений ЉѓЃ затратил на свидетельницу
столько усилий, выбрав ее из сотен других людей!
     -- ’ак... Ђ что вы знаете о его сионистской деЯтельности?
     -- Ќичего.
     -- Ђ списки отказников...
     Џрокурор   еще  не  успевает   закончить  свой   вопрос,  как  Њусихина
восклицает:
     -- џ вообще узнала, что такое списки отказников, только на следствии!
     Џрокурор сразу прикусывает Язык: продолжать эту тему  опасно. Џомолчав,
он спрашивает:
     -- ‚ы видели ђоберта ’ота?
     -- „а, он иногда заходил в ™аранскому, а если того не оказывалось дома,
оставлЯл мне  длЯ  него визитную  карточку с запиской  на обороте. Ѓыл очень
вежлив и приветлив.
     --  Ќо  вы видели,  как ™аранский передавал  ’оту материалы...  € опЯть
робкаЯ €ра перебивает его:
     -- џ всего один раз,  проходЯ мимо открытой двери, случайно заглЯнула в
комнату и увидела, как  ™аранский протЯгивает ’оту  какую-то  бумагу. Њожет,
это был даже чистый лист, откуда Я знаю?
     „а-а! ЏредставлЯю  себе,  как досадуют в этот  момент судьЯ, прокурор и
сотрудники  ЉѓЃ,  ответственные за  подготовку свидетелей,  что  не  вызвали
Њусихину  на закрытое  заседание!  ’ам можно  было  бы  прикрикнуть  на нее,
подозвать к судейскому  столу, показать ее подпись под протоколом, в котором
говоритсЯ,   что  она  видела,  как   Я  передаю  Toтy   списки  отказников,
отпечатанные  ‚орониной,  предупредить ее  о привлечении  к  суду  за ложные
показаниЯ, заставить  подтвердить, что тогда она помнила лучше... ‘ейчас все
это уже невозможно.
     -- “  менЯ  нет вопросов  к свидетельнице, -- говорю Я,  и  мы  с  €рой
обмениваемсЯ дружескими улыбками.
     ‘удье остаетсЯ только отослать ее  и вычеркнуть  из  списков свидетелей
обвинениЯ.
     џ смотрю на ‹еню  -- он внимательно изучает свои записи. Ќе  отберут ли
их при  выходе? Ќо  этот  длинный, полный впечатлений и эмоций день  пока не
закончен -- нам предстоит еще один фарс.
     ‘удьЯ вызывает свидетельницу Њильгром €ду Џетровну.
     Ѓрат встает и заЯвлЯет:
     -- Ќаша  мать  стоит у входа  и  требует допустить ее в  зал  суда. Ћна
отказываетсЯ свидетельствовать  против  своего сына. Џривлечение ее  в  этом
качестве -- лишь повод не дать ей присутствовать здесь.
     ‘удьЯ  предупреждает ‹еню, что его могут вывести из зала за  то, что он
пытаетсЯ вмешатьсЯ в работу суда.
     ђаспорЯдитель  выходит  и  отсутствует пЯть  минут.  “  менЯ  колотитсЯ
сердце: сейчас Я, может быть, увижу маму... Ќет! Ћна не должна этого делать!
џ представлЯю себе, как хочетсЯ ей войти внутрь,  но ведь она требует, чтобы
ее впустили не на несколько минут в качестве свидетелЯ, а на все времЯ суда.
"Њамочка, не уступай!" -- твержу Я  мысленно, но вовсе не уверен, что именно
этого хочу.
     --   ‘видетельница  Њильгром  отказываетсЯ  ЯвитьсЯ  в  суд  длЯ   дачи
показаний, -- объЯвлЯет вернувшийсЯ распорЯдитель.
     ‘удьЯ выдерживает  паузу,  склонЯет голову  налево,  направо,  получает
одобрение "кивал" и говорит:
     -- Њы могли бы,  конечно,  привести свидетельницу  силой, но, учитываЯ,
что она  мать подсудимого,  а также  ее  возраст,  мы не  будем  настаивать.
‘удебное заседание закончено.
     ЊенЯ возвращают  в тюрьму и  сразу же  выводЯт вместе с сокамерником на
прогулку.  ’ам,  во  дворике,  Я  рассказываю  ему  о поведении  каждого  из
свидетелей  и  радуюсь: почти полтора года ЉѓЃ стрЯпал дело, задолго до того
вербовал и внедрЯл к  нам своих агентов, вЯзал  сети хитроумных  провокаций,
накатал  сорок страниц  обвинительного  заключениЯ,  разоблачающего  мировой
сионистский  заговор...   ”ормулировки   обвинениЯ   действительно   звучали
устрашающе, они  произвели впечатление  не только на публику, но и  на моего
брата -- Я  это видел. „а  что брат! „аже сам  Я, прекрасно знающий, что  за
всем   этим  ничего   не  стоит,  не  мог  отделатьсЯ  от  тЯжкого  ощущениЯ
безнадежности, когда слышал их  в суде.  Ќо как  же при этом легковесны, как
несерьезны,  как хрупки, как  попросту смешны те аргументы и доказательства,
которые ЉѓЃ смог в итоге представить суду!
     ЋбвинениЯ  стукачей не выдерживают  столкновениЯ с  самой  элементарной
логикой.   ‘видетели,  запуганные  на  допросах,  один  за  другим  пытаютсЯ
соскочить с поезда... Љстати, их список исчерпан.
     -- Ќеужели это конец  процесса?  -- спрашиваю Я  своего соседа:  у него
ведь за  плечами уже три или четыре суда. Ќо он не "политик"  и затруднЯетсЯ
дать ответ.
     --  ‚се  же,  наверное,  должны  зачитать  документы,  на  которые  они
ссылаютсЯ в обвинении, -- неуверенно говорит он.
     € верно:  ЉѓЃ собрал огромное количество доказательств нашей "клеветы",
должны же они предъЯвить их в суде! —итаю “ЏЉ. ‚роде бы мы правы. —то ж, это
хорошо,  это даст мне возможность в течение  по крайней мере нескольких дней
--  материалов-то на десЯтки томов! -- публично  проанализировать методы  их
работы, показать, что клевета не в наших документах, а в их.
     ‘ледующий, четвертый день суда действительно  начинаетсЯ с демонстрации
документов. ‚прочем, еще до этого, в пустом зале, где нет никого кроме менЯ,
моей охраны, секретарЯ суда и прокурора, мой обвинитель ‘олонин подходит  ко
мне и говорит зло и резко:
     -- ™аранский! Ќа вас советскаЯ власть столько сил потратила: вырастила,
воспитала, дала образование, а вы все это против нее  обратили.  Ќеужели вам
не понЯтно, что и наше терпение не бесконечно? Љак Я могу ходить с  вами  по
одной земле  и дышать одним воздухом, если  вы враг  всего  того, что дорого
мне? …ще не поздно, подумайте!
     Ќе  знаю,  что  означала  эта его  вспышка.  Њожет,  последнЯЯ  попытка
запугать менЯ перед тем, как Я произнесу в суде свою речь?
     -- € Я не хочу ходить с вами  по  одной  земле, но  вы же не выпускаете
менЯ в €зраиль! -- отвечаю ему Я.
     ...Љогда через  полгода  Я  прочел  в  газете  "€звестиЯ"  сообщение  о
скоропостижной   смерти  заслуженного  деЯтелЯ  юстиции,  начальника  отдела
Џрокуратуры ‘‘‘ђ ‘олонина Џ.Ќ., то его  слова о  том, что он не может ходить
со мной по одной земле, показались мне сбывшимсЯ пророчеством...
     Ќо пока  полный  сил и  энергии  ‘олонин  просит  суд приобщить  к делу
"важный документ": справку  из ѓосбанка о  том, что Я с семьдесЯт четвертого
по семьдесЯт седьмой  год получил из-за рубежа материальную помощь денежными
переводами на общую сумму около восьмисот долларов.
     -- ‚от она, плата за предательство! -- восклицает он.
     ‘оветские корреспонденты спешат записать это в свои  блокноты. Ђ  потом
начинаетсЯ демонстрациЯ фильмов: "ђассчитанный риск" -- одного из  важнейших
материалов обвинениЯ  -- и "—еловек, который  зашел слишком далеко", который
призван подтвердить, что моЯ деЯтельность и мои свЯзи были преступными...
     ‘нова Я вижу Ђвиталь во главе  демонстрации.  Ќа этот раз она пришла ко
мне  прЯмо в зал суда. ЉѓЃ  не хотел впускать родственников, однако моЯ жена
прорвалась. џ счастлив и взволнован. Ќо в зале начинаютсЯ крики:
     --  ќто  наглаЯ  клевета!  ‘мерть  изменнику!  --  и спокойствие  вновь
возвращаетсЯ ко мне.
     Љакой-то  тип  подлетает  прЯмо  к  барьеру  и,  слегка  придерживаемый
старшинами, орет, размахиваЯ кулаками перед моим лицом:
     -- ™аранский! Њы не станем терпеть таких предателей, как ты!
     ‚идимо, по замыслу авторов сценариЯ, это кульминационный момент: "взрыв
народного гнева" в суде. Ќо и длЯ менЯ это высшаЯ точка процесса: Ђвиталь --
со  мной.  џ отвечаю им  всем  надменной  торжествующей  улыбкой. ЊенЯ  ведь
охранЯют не старшины -- менЯ охранЯет Ђвиталь.
     Љогда  сцена  народного  негодованиЯ завершаетсЯ,  ‘олонин  задает  мне
вопрос:
     -- ‚ы утверждали, что  не занимались  тайным распространением  клеветы,
однако только  что  все  мы  видели,  как вы в  условиЯх  конспирации  даете
интервью, в  котором  клевещете  на ‘‘‘ђ.  —то  вы можете  сказать по  этому
поводу?
     --  ‚о-первых, Я утверждал и  утверждаю,  что всЯ информациЯ, которую Я
передавал    на   ‡апад,   предназначалась   исключительно   длЯ   открытого
использованиЯ,   --  отвечаю   Я.  --   €нтервью,  заснЯтое  длЯ  показа  по
телевидению, -- лучшее доказательство этому. Ќу а то, что людЯм, которые это
интервью брали, пришлось прЯтать пленку до вывоза ее  из ‘‘‘ђ, говорит  не о
закрытом характере  нашей  деЯтельности, а о закрытости советского общества.
‚о-вторых,  ни  одно  из   моих  заЯвлений,  сделанных  тогда,  не  ЯвлЯетсЯ
клеветническим: Я ведь рассказываю  о конкретных фактах, свЯзанных с реально
существующими людьми  -- евреЯми  и  немцами, добивающимисЯ выезда  из ‘‘‘ђ.
Њатериалы моего дела подтверждают, что  все, о чем  Я говорил, действительно
имело место. Љроме  того, отвечаЯ на вопрос о немецкой эмиграции,  Я сказал,
что  по крайней мере  десЯть тысЯч человек  выразили желание  переселитьсЯ в
”ђѓ.  џ  недаром   настаивал  в  своем  ходатайстве  на  приобщении  к  делу
официальных справок об эмиграции немцев: ведь только в семьдесЯт шестом году
количество выехавших превысило эту цифру -- иными словами, то число, которое
Я назвал в интервью, занижено. Ќе  хотите ли вы сказать, что, обвинЯЯ менЯ в
"клеветнических измышлениЯх о  положении национальных меньшинств", вы имеете
в виду этот факт -- преуменьшение мной масштабов немецкой эмиграции из ‘‘‘ђ?
     џ ожидаю, что  сейчас мы перейдем  к  обсуждению других документов,  но
судьЯ неожиданно заЯвлЯет:
     --  ЋбъЯвлЯетсЯ  часовой  перерыв, чтобы прокурор  и  обвинЯемый  могли
подготовитьсЯ к выступлениЯм.
     -- Љ каким выступлениЯм? -- спрашиваю Я, ничего не понимаЯ.
     -- Љ обвинительной и защитительной речам.
     ‚от так  сюрприз! Ђ Я-то думал, что у менЯ  впереди еще несколько дней!
„аже простой перечень использованных против менЯ материалов займет несколько
судебных заседаний!
     ‚ перерыве пытаюсь  обдумать свою речь, но ничего  не получаетсЯ: никак
не  удаетсЯ  сосредоточитьсЯ. Ќе  могу  простить  себе допущенную  глупость:
полтора года готовилсЯ  к процессу, три с половиной месЯца изучал материалы,
а защитительную речь так и не написал! Њожет, сказать им, что не готов -- не
предупредили своевременно, выступлю завтра?  Ќет,  не годитсЯ. ѓде гарантиЯ,
что  брата снова  пустЯт  в зал? Њысль о том,  что  ‹енЯ здесь, что Я сейчас
смогу  сказать  ему  очень  многое,  менЯ  вдруг  успокаивает.  „а  что мне,
собственно, готовитьсЯ! „ело Я знаю лучше кого бы то ни было. ‘кажу главное.
     Њне  приходит  в  голову  такое  соображение:  первым  будет  выступать
прокурор.  џ же в  своей  речи проанализирую его аргументы и один за  другим
опровергну их.
     Ќо  менЯ  ожидает  глубокое  разочарование:  никаких  аргументов  Я  от
‘олонина не услышу,  он  вообще  проигнорирует  все,  что  было на  суде,  а
начнет... с лекции о международном положении.
     ЏодойдЯ к прокурорской трибуне, ‘олонин  ставит  перед собой  стакан  с
водой  и,  взЯв  в  руки  толстенную  пачку  машинописных  листов,  начинает
торжественно читать  текст  своего  выступлениЯ.  ЏродолжаетсЯ  лекциЯ  часа
полтора, с десЯтиминутным перерывом. Ћн говорит о преследовании негров в ‘Ђ
и  ћЂђ,  ирландцев  в  Ђнглии,  арабов  в  €зраиле,  о том, что  капитализм,
отличительные черты  которого  --  безработица,  наркоманиЯ  и  проституциЯ,
пытаетсЯ укрепить свои позиции с помощью войн -- горЯчих и холодных: горЯчих
--  во   ‚ьетнаме   и  на   Ѓлижнем   ‚остоке,  холодных  --   против  стран
социалистического  лагерЯ,   прежде  всего   против  ‘‘‘ђ.  Џропагандистские
кампании  в  этой  войне  следуют  одна  за  другой:  операциЯ "‘олженицын",
операциЯ  "‘ахаров", теперь -- операциЯ  "™аранский"  ("‚  хорошее  общество
попал!" --  думаю  Я). „алее  прокурор  останавливаетсЯ на происках мирового
сионизма.  Ћб €зраиле  он  говорит, что  это не  страна, а  военный  лагерь;
экономика  разрушена; в государстве  религиозный  террор.  ("‘уббота  -- это
траурнаЯ   минута   молчаниЯ,  протЯженностью  двадцать  четыре  часа",   --
запомнилась  мне  такаЯ его метафора.)  €зраилю нужно  пушечное  мЯсо, чтобы
угнетать другие  народы, завоевывать новые территории, -- потому-то  мировой
сионизм и  объединил свои силы в борьбе за советских  евреев. „алее  ‘олонин
описывает  ситуацию  внутри ‘‘‘ђ, долго  вещает  о  преимуществах  жизни при
социализме  и в  какой-то момент  переходит  к  моему делу. Ќо что  это?! Ћн
просто читает слово в слово обвинительное  заключение, предъЯвленное  мне до
суда! € все. Ќи анализа  документов,  ни  ссылок на показаниЯ свидетелей, ни
попыток защищать ‹ипавского, ђЯбского и  других, уличенных мной  во  лжи, --
ничего! Љак будто суда и не было.
     „очитав текст обвинениЯ,  прокурор вновь возвращаетсЯ  к международному
положению,   говорит   о   преступных   свЯзЯх   между   империалистическими
спецслужбами, сионистскими организациЯми  и их пособниками в  ‘‘‘ђ. Џо  ходу
доклада он приводит  высказываниЯ ‹енина и „зержинского,  Ѓрежнева и Њартина
‹ютера Љинга...
     --  Џрежде  чем  показывать  на менЯ пальцем,  отмой его!  --  цитирует
‘олонин  Ѓенджамена  ”ранклина и... направлЯет  в  мою сторону  указательный
палец. џ смеюсь.
     ‡аканчивает прокурор свою речь такими словами:
     -- ‡а свою  преступную  деЯтельность ™аранский  безусловно  заслуживает
высшей меры наказаниЯ.  Ќо  учитываЯ его возраст  и то, что ранее он  не был
судим, государственное  обвинение считает возможным ограничитьсЯ пЯтнадцатью
годами заключениЯ с отбытием первых трех лет в тюрьме.
     Љто-то кричит из зала:
     -- Њало! Џожизненное ему, пожизненное!
     ЋбъЯвлЯетсЯ двадцатиминутный перерыв.
     —то  же  мне  сейчас  делать?  ‚ступить  в  дискуссию  о  международном
положении? ‘мешно. Ђнализировать  свидетельские  показаниЯ и  документы?  Ќо
речь  прокурора,  при  всей  ее  бессодержательности,  возвела  мое  дело на
определенный  политический  уровень,  и  Я чувствую  себЯ обЯзанным  принЯть
вызов.
     ’ак и не решив толком, с чего начать свою защитительную речь, Я вхожу в
зал суда. ‹овлю  взглЯд  брата  --  и забываю  все  свои  сомнениЯ. џ должен
обращатьсЯ к нему, к маме, к Ђвитали, к моим друзьЯм, к моему народу.
     -- Џередо мной  стоит  вроде бы  безнадежнаЯ  задача, -- начинаю Я.  --
Љазалось бы,  бессмысленно  выступать  в  суде, где  все предрешено заранее,
защищатьсЯ  от обвинениЯ в шпионаже, хотЯ приговор был  вынесен еще до моего
ареста официальным государственным органом -- "€звестиЯми", выступать  перед
специально подобранными зрителЯми...
     ’ут в зале раздаютсЯ крики:
     -- Љлевета!
     -- ‹ожь!
     џ делаю паузу и выжидательно смотрю на судью. ’от быстро реагирует:
     -- Џрекратить шум в зале!
     -- ...выступать перед  теми, кто пришел  сюда  по спецпропускам,  перед
людьми,  единственнаЯ   обЯзанность  которых   --  встретить  аплодисментами
предрешенный приговор.  ’ем не менее обвинение, предъЯвленное  мне сегоднЯ и
касающеесЯ так или иначе всех еврейских активистов в ‘‘‘ђ,  а по существу --
всего моего народа, так серьезно, что Я не считаю  себЯ  вправе оставить его
без   ответа.   „а,   в  современном  мире,  как  указал  сегоднЯ  прокурор,
противоборствуют  две  социальные  системы.  Ћднако  невозможно  свести  все
международные  событиЯ  только  к  этому;  существует, к  примеру,  и  такой
процесс, как борьба народов за свое национальное освобождение, за право жить
в  соответствии со своими культурными и  религиозными  традициЯми, за  право
жить в собственном государстве.
     „алее  вкратце  говорю  об  истории сионизма;  о  том,  как  ѓерцль под
влиЯнием дела „рейфуса пришел к  мысли о  необходимости  созданиЯ еврейского
государства; о том, что в борьбе за эту идею принЯли участие евреи из разных
стран,  в  том  числе  и  из  ђоссии;  о  процессе  врачей  и  антисемитизме
пЯтидесЯтых годов,  лишившем  наш  народ  последних иллюзий;  о естидневной
войне, в  которой €зраиль отстоЯл свое  право на  существование, -- событии,
приведшем к подъему национальных чувств советских евреев.
     Џосле этой преамбулы Я начинаю отвечать прокурору по существу дела.
     -- Љонечно, Я мог бы долго вести  дискуссию  с представителем обвинениЯ
по  поводу того, где больше нарушаютсЯ права человека: в ‘‘‘ђ или в Ђмерике,
ћЂђ или в €зраиле, -- но хочу заметить, что судЯт менЯ  не за  преследованиЯ
негров или арабов. џ обвинЯюсь в том, что  оказывал помощь капиталистическим
государствам в  проведении враждебной деЯтельности  против  ‘‘‘ђ. „лЯ  того,
чтобы доказать  это, нашу открытую  деЯтельность  по информированию  мировой
общественности квалифицировали как тайную, конспиративную  и -- что особенно
существенно  длЯ  обвинениЯ  --  инспирированную  и  направлЯвшуюсЯ западной
разведкой.  Ќаше  общение   с  друзьЯми  из-за  рубежа  не  могло  считатьсЯ
"конспиративным" хотЯ бы потому, что западнаЯ пресса,  как  правило, заранее
сообщала о  том,  что  одной из  целей  поездки того  или иного сенатора или
конгрессмена  в Њоскву были встречи с отказниками. Ћстановлюсь  на  вопросе,
откуда и кем направлЯлась наша деЯтельность. Ќемало эпизодов инкриминируютсЯ
мне по этому пункту  обвинениЯ, но лишь о  двух говоритсЯ, что мы, еврейские
активисты, действовали в  них  по  заданию  из-за  рубежа.  Џервый  свЯзан с
сенатором Ѓруком, который, как  показывает  ‹ипавский,  привез  в  Њоскву по
просьбе  сенатора „жексона черновик  заЯвлениЯ  в  поддержку  его  поправки.
„жексону  это  Якобы было необходимо длЯ успеха его предвыборной кампании  в
канун  президентских выборов,  а  Я будто  бы  эту  заЯвку  выполнил: собрал
подписи и вернул заЯвление Ѓруку.
     џ подробно разбираю все  противоречиЯ в показаниЯх ‹ипавского  по этому
эпизоду -- фактические,  хронологические и  политические. „а, и политические
тоже: ведь  Ѓрук -- республиканец; не  странно  ли, что  именно его демократ
„жексон  избрал себе помощником в предвыборной кампании? џ подчеркиваю,  что
заЯвление в поддержку поправки „жексона  действительно  существовало,  как и
все другие наши письма и обращениЯ, упомЯнутые в обвинении. џ  не  только не
отрицаю свое авторство -- Я  заЯвлЯю, что горжусь им.  Ќо причиной поЯвлениЯ
этих  документов  были не заказы из-за  границы,  а советскаЯ  эмиграционнаЯ
политика, государственный антисемитизм в ‘‘‘ђ.
     ‚торой эпизод  -- это  встреча на  квартире ђубина  с Џайпсом,  который
призвал  нас объединитьсЯ с  диссидентами  длЯ  контролЯ  над соблюдением  в
‘оветском ‘оюзе •ельсинкских  соглашений.  џ напоминаю  суду, что этому  нет
никаких доказательств, кроме  свидетельств  ђЯбского, которого  Я  поймал на
грубой   лжи:   четвертого  июлЯ  семьдесЯт  пЯтого  года  не   существовало
‡аключительного акта, а ровно через год в ‘‘‘ђ не было ни Џайпса, ни ђубина.
     -- Ќо как бы ни были извращены факты по  этой  части обвинениЯ, гораздо
более  зловещий характер носит другой его пункт: шпионаж, -- ускорЯю  Я свою
речь, опасаЯсь, что  вот-вот  менЯ прервут,  и пытаЯсь успеть сообщить брату
как  можно больше.  -- ‚о-первых, все основные документы-  "доказательства":
инструктивное письмо ‹ипавскому, анкету с  вопросами "шпионского характера",
бумаги, найденные ‡ахаровым, -- Я впервые увидел лишь  на следствии.  —то же
касаетсЯ копировальной бумаги, Якобы обнаруженной  у менЯ дома  -- а точнее,
на  квартире, которую  снЯл  ‹ипавский  и  где  за  несколько  дней  до  его
исчезновениЯ поселилсЯ Я, -- то ее даже на следствии предъЯвить не решились,
хотЯ   по   закону   менЯ   должны   ознакомить   со   всеми   вещественными
доказательствами, используемыми против  менЯ.  ђусский текст  показаний ’ота
отличаетсЯ  от  оригинала  ровно настолько, чтобы из него  следовало: помимо
информации длЯ статей Я передавал ему и другие сведениЯ об отказниках.
     -- Ќо ведь  ваше  ходатайство  было удовлетворено, текст исправлен,  --
замечает судьЯ.
     --  „а, верно, после  моих протестов исправлен.  Ќо в предъЯвленном мне
обвинительном заключении он восстановлен -- там старый текст, проверьте!
     ‘удьЯ  листает  страницы  обвинениЯ и  находит  нужную. ‚идно,  что  он
растерЯн.  ђастерЯнность эта,  впрочем,  не помешает  ему  назавтра зачитать
приговор все с  той  же  неисправленной формулировкой.  Ћднако  мне  некогда
задерживатьсЯ на деталЯх, Я спешу изложить основную концепцию защиты:
     --  „а, мы составлЯли списки отказников, чтобы помочь  людЯм, но делали
это  открыто,   передавали   копии   в  официальные  советские  организации,
американским политическим деЯтелЯм; составлЯли  их, как  видно из протоколов
обыска, задолго до того, как Якобы  получили соответствующее задание. Љаждый
отказник сам решал, какую  информацию  о  себе  дать.  Џоэтому Я уверен, что
секретных сведений в составленных нами списках не было.
     „альше  Я  все так же  бегло, скороговоркой, уверенный в том, что уж  в
этом-то месте навернЯка остановЯт, говорю о своих  ходатайствах и вопросах к
экспертам, с  помощью которых можно  было бы легко установить истину.  ‘удьЯ
менЯ  не останавливает,  но и ‹енЯ,  похоже, не все  успевает ухватить. џ-то
варилсЯ  в  этом  котле  полтора  года,  а  ему  необходимо  все  понЯть  за
какой-нибудь  час. ‹ишь  в  восьмидесЯтом  году,  во  времЯ  нашего  первого
продолжительного свиданиЯ,  Я  подробно  объЯсню  ему всю "шпионскую"  часть
моего обвинениЯ и растолкую свою защитительную позицию.
     ЏереходЯ  к  обвинению  по  статье  семидесЯтой,  Я говорю  о  значении
соглашений, достигнутых в •ельсинки, о том, какое множество людей обращалось
к нам, членам •ельсинской группы, с просьбой помочь им отстоЯть  свои права;
вспоминаю о преследованиЯх  пЯтидесЯтников, со  многими  из  которых  Я  был
хорошо знаком; отмечаю, что  правду  можно узнать, если приобщить к делу все
те материалы, которые были конфискованы у  нас во времЯ обысков, и допросить
тех свидетелей -- бывших и нынешних политзаключенных, -- которых мы называем
в своих письмах и обращениЯх.
     Џоследний документ,  упомЯнутый  в  моем обвинении  как клеветнический,
наше  заЯвление  по поводу  фильма  "‘купщики  душ",  официально  именуемого
антисионистским,  а по существу --  откровенно антисемитского, главнаЯ  идеЯ
которого  -- глобальный  заговор  империализма и мирового  еврейства  против
‘‘‘ђ. ‘лепак, Ѓегун, ћлий  Љошаровский  и  Я пытались даже  подать в суд  на
авторов этой  ленты  и,  естественно,  безуспешно: наш  иск  не был  принЯт.
ЋбвинЯЯ нас в клевете на советскую власть и государственное телевидение, ЉѓЃ
в  подтверждение представил  отклики  граждан на этот фильм, полученные  его
создателЯми.  ‘ейчас  Я  с  удовольствием  цитирую  один  из  них --  письмо
учительницы сельской школы:
     -- "Џосмотрев этот фильм, хочешь сказать спасибо его авторам за то, что
они  еще  раз напомнили  нам: в  то времЯ,  как  наш  русский народ вместе с
другими народами  ‘‘‘ђ  строит  коммунизм, евреи делают то,  на что только и
способна эта нациЯ, -- живут за счет других людей". ќто ли не антисемитизм в
самом чистом виде? ‚от какие  настроениЯ пытаютсЯ  пробудить в  народе  -- и
успешно! -- создатели так называемой антисионистской  литературы!  -- говорю
Я, указываЯ на сидЯщих в первом рЯду советских журналистов.
     ‘илы мои на исходе. џ понимаю, что ‹енЯ тоже устал, что ему все труднее
усваивать новый  материал,  и хотЯ есть  еще  много  эпизодов,  свЯзанных  с
различными пунктами  обвинениЯ, о которых Я вспомнил по ходу выступлениЯ и о
которых стоило бы рассказать, Я спрашиваю судью:
     -- Ќадеюсь, что у менЯ остаетсЯ право и на последнее слово?
     -- „а, -- отвечает тот.
     -- ‘  учетом этого  Я на  сегоднЯ  закончу. …ще  раз заЯвлЯю,  что  все
предъЯвленные мне обвинениЯ -- ложь и абсурд.
     џ возвращаюсь  в тюрьму, иду с соседом на прогулку,  описываю  ему свою
дуэль с прокурором  и пытаюсь объективно оценить все, что произошло. ‘ одной
стороны, Я удовлетворен: теперь-то брат должен достаточно Ясно  представлЯть
себе мое дело. ‚месте с тем Я  ужасно  сожалею о  том, что упустил так много
важных  и интересных эпизодов: комедию с датой "находки"  ‡ахарова,  попытки
Ђдамского,  „орониной и  ‘мирновой отказатьсЯ на закрытом заседании  суда от
своих показаний,  данных на следствии, и еще немало существенного. ’о и дело
мне  вспоминаетсЯ что то,  представлЯющеесЯ страшно  важным. Љонечно, они бы
попытались  помешать  мне  выложить все это, но если толково составить речь,
то,  может,  и  удалось бы...  Ќу  что мне  стоило,  --  ругаю  Я  себЯ,  --
подготовить пространное  выступление,  как  это сделал  ‘олонин, и  попросту
прочесть его?
     џ, похоже,  совершенно забыл,  что еще несколько дней назад  не имел ни
малейшего  представлениЯ  о  том,  как  будет проходить  процесс, кто  будет
присутствовать  в зале и  удастсЯ  ли мне вообще раскрыть рот.  ’огда у менЯ
была лишь одна задача: добитьсЯ открытого суда.  …сли бы идеЯ написать текст
речи и пришла мне в то времЯ в голову, Я счел бы ее нелепой.
     ‘осед, видЯ, как Я устал, говорит мне:
     -- ‘оберись с силами. ЋсталсЯ финишный рывок: последнее слово. ‚ нем ты
сможешь сказать все, что не успел.
     ‘казать  все,  что  не  успел?  Ќу  уж нет! ‚есь  мой опыт "споуксмена"
протестует против этого. ђаботаЯ с иностранными корреспондентами, Я пришел к
заключению:   многословными  могут   быть  только  заЯвлениЯ  второстепенной
важности, важные -- не больше, чем на страницу, важнейшие -- на полстраницы.
     -- “ тебЯ есть еще право на реплику, -- подсказывает ‹еонид.
     „а,  действительно,  если прокурор решит спорить  с моими  доводами, он
имеет  право  на   реплику;  но  тогда  такаЯ  же  возможность  должна  быть
предоставлена и мне, и Я воспользуюсь ей, чтобы дополнить свою речь.
     џ готовлю список из  пЯтнадцати вопросов, которые затрону,  если получу
право на реплику. Ќу,  а  теперь  -- последнее слово. џ  кладу  перед  собой
чистый лист бумаги, долго и сосредоточенно размышлЯю, пытаЯсь сформулировать
самую суть моего дела. Ќачало никак не получаетсЯ, но зато в голову приходит
фраза,  место которой --  где-то в  середине:  "џ  надеюсь, что  страшные  и
тЯжелые, но лживые и абсурдные обвинениЯ, предъЯвленные сегоднЯ мне и вместе
со мной -- всему нашему еврейскому движению, не только  не остановЯт процесс
национального  возрождениЯ евреев ‘оветского ‘оюза, как о том  заЯвлЯли  мне
сотрудники  ЉѓЃ, но, наоборот, придадут  ему новый  импульс, как  не раз уже
бывало в нашей истории".
     Ђ дальше происходит что-то странное: Я  строчу,  не останавливаЯсь и не
исправлЯЯ  ни одного слова, с трудом успеваЯ записывать приходЯщие в  голову
мысли. „ойдЯ до  последнего предложениЯ: "‚ будущем  году -- в €ерусалиме!",
-- Я  перевожу  дыхание  и возвращаюсь  к началу.  ’еперь  мне Ясно, с  чего
начинать: со  слов о том, каким счастьем  длЯ менЯ были  эти  годы  --  годы
свободы, -- несмотрЯ  на  угрозы  и  преследованиЯ, на тюрь