сти,  одно
ретроградство да  раскладка  податей,  и  ничего  больше!"  Ќе  спускать  же
предрассудкам, помилуйте! Ђх боже мой, кстати теперь... ѓоспода, положим  на
минутку, что Я , уж кончил мое путешествие и воротилсЯ в  ђоссию.  Џозвольте
рассказать  анекдот.  ђаз,  нынешней  осенью,  беру   Я   одну   газету   из
прогрессивнейших.  ‘мотрю:  известие  из  Њосквы.  ђубрика:   "…ще   остатки
варварства" (или что-то в этом роде, только очень сильное. †аль только,  что
теперь газеты перед глазами нет). € вот рассказываетсЯ анекдот, как однажды,
нынешней же осенью, в Њоскве, поутру,  усмотрены  были  дрожки;  на  дрожках
сидела пьЯнаЯ сваха, разодетаЯ в лентах, и пела  песню.  Ључер  тоже  был  в
каких-то бантах и тоже пьЯн, тоже мурлыкал какую-то песню! „аже лошадь  была
в бантах. Ќе знаю только, пьЯна или нет? верно, пьЯна. ‚ руках у  свахи  был
узелок, который  она  везла  напоказ  от  некоторых  новобрачных,  очевидно,
проведших счастливую  ночь.  ‚  узелке,  разумеетсЯ,  заключалась  некотораЯ
легкаЯ одежда,  которую  в  простонародье  обыкновенно  на  другой  же  день
показывают родителЯм  невесты.  Ќарод  смеЯлсЯ,  смотрЯ  на  сваху:  предмет
игривый. ѓазета с негодованием, с форсом,  поплевываЯ,  передавала  об  этом
неслыханном варварстве, "даже до сих пор  сохранившемсЯ,  при  всех  успехах
цивилизации!" ѓоспода, при знаюсь вам, Я расхохоталсЯ ужасно. Ћ, пожалуйста,
не думайте, что Я защищаю первобытное каннибальство, легкие одежды,  покровы
и проч. ќто скверно, это нецеломудренно, это дико, это  по-славЯнски,  знаю,
согласен, хотЯ все это сделалось, конечно, без худого намерениЯ, а напротив,
с целью  торжества  новобрачной,  в  простоте  души,  от  незнаниЯ  лучшего,
высшего, европейского. Ќет, Я другому засмеЯлсЯ. Ђ именно:  вспомнились  мне
вдруг наши барыни и модные магазины наши. Љонечно, цивилизованные  дамы  уже
не отсылают теперь легких покровов к родителЯм, но когда, например, придетсЯ
заказывать модистке платье, с  каким  тактом,  с  каким  тонким  расчетом  и
знанием дела они умеют подложить вату в известные места своей очаровательной
европейской одежды! „лЯ чего вату? ђазумеетсЯ, длЯ изЯщества, длЯ  эстетики,
pour paraitre...  Њало  того:  их  дочери,  эти  невинные,  семнадцатилетние
созданиЯ, едва покинувшие пансион, и те знают про вату, все знают: и к  чему
служит вата, и где именно, в какие  частЯх  нужно  употребить  эту  вату,  и
зачем, с какой то есть именно целью  все  это  употреблЯетсЯ...  Ќу  что  ж,
подумал Я со смехом, эти хлопоты, эти заботы, сознательные заботы  о  ватных
приумножениЯх, - что же, чище,  нравственнее,  целомудреннее,  что  ли,  они
несчастной легкой одежды, везомой с простодушной уверенностью к родителЯм, с
уверенностью, что так именно надобно, так именно нравственно!..
     ђади бога, не думайте, друзьЯ мои, что Я теперь вдруг хочу пуститьсЯ  в
рацею о том, что цивилизациЯ - не развитие, а, напротив, в последнее времЯ в
…вропе всегда стоЯла с кнутом и тюрьмой над всЯким  развитием!  Ќе  думайте,
что Я стану доказывать, что у нас варварски смешивают цивилизацию  и  законы
нормального, истинного развитиЯ, доказывать, что  цивилизациЯ  уже  осуждена
давно на самом ‡ападе и что за нее стоит только там один  собственник  (хотЯ
там все собственники  или  хотЯт  быть  собственниками),  чтоб  спасти  свои
деньги. Ќе думайте, что Я стану доказывать, что душа человеческаЯ не  tabula
rasa, не вощичек, из которого можно слепить общечеловечка; что прежде  всего
нужна  натура,  потом  наука,  потом   жизнь   самостоЯтельнаЯ,   почвеннаЯ,
нестесненнаЯ, и вера в свои собственные, национальные силы. Ќе думайте,  что
Я скажу вам, будто не знаю, что наши прогрессисты (хотЯ  и  далеко  не  все)
вовсе не стоЯт за вату и так же точно клеймЯт ее, как и легкие покровы. Ќет,
Я только одно хочу теперь  сказать:  в  статье  ведь  неспроста  осуждали  и
проклинали покровы, не просто  говорили,  что  это  варварство,  а  очевидно
изобличали   простонародное,   национальное,   стихийное    варварство,    в
противоположность  европейской  цивилизации  нашего   высшего   благородного
общества. ‘татьЯ куражилась, статьЯ как бы знать  не  хотела,  что  у  самих
обличителей-то, может быть,  в  тысЯчу  раз  гаже  и  хуже,  что  мы  только
променЯли одни предрассудки и мерзости на другие еще большие предрассудки  и
мерзости.  ‘татьЯ  как  будто  не  замечала  этих  наших-то,  собственных-то
предрассудков и мерзостей. Љ чему же, к чему  же  таким  фертом  стоЯть  над
народом, руки в боки да поплевываЯ!.. ‚едь смешна,  смешна  уморительно  эта
вера в непогрешимость и в право такого обличениЯ. ‚ера это или просто  кураж
над народом, или, наконец, нерассуждающее, рабское преклонение именно  перед
европейскими формами цивилизации; так ведь это еще смешнее.
     „а что! ведь таких фактов  тысЯча  каждодневно  найдетсЯ.  Џростите  за
анекдот.
     Ђ, впрочем, что же Я грешу. ‚едь Я грешу! ќто  оттого,  что  Я  слишком
скоро от дедов к внукам перепрыгнул. Ѓыли и  промежутки  ‚спомните  —ацкого.
ќто и не наивно-плутоватый дед,  это  и  не  самодовольный  потомок,  фертом
стоЯщий и все порешивший. —ацкий - это совершенно особый тип  нашей  русской
…вропы, это тип милый, восторженный, страдающий, взывающий и к ђоссии,  и  к
почве, а между тем все-таки уехавший опЯть в …вропу когда надо было сыскать,
ѓде оскорбленному есть чувству уголок...  -  одним  словом,  тип  совершенно
бесполезный теперь и бывший ужасно полезным когда-то. ќто  фразер,  говорун,
но сердечный фразер и совестливо тоскующий о своей бесполезности. Ћн  теперь
в новом поколении переродилсЯ, и мы верим в юные  силы,  мы  верим,  что  он
ЯвитсЯ скоро  опЯть,  но  уже  не  в  истерике,  как  на  бале  ”амусова,  а
победителем, гордым, могучим, кротким и любЯщим. Ћн созна'ет, кроме того,  к
тому времени, что уголок длЯ оскорбленного чувства не  в  …вропе,  а,  может
быть, под носом, и найдет, что делать, и станет делать. € знаете ли  что:  Я
вот уверен, что не все и теперь у нас одни только фельдфебелЯ цивилизации  и
европейские самодуры;  Я  уверен,  Я  стою  за  то,  что  юный  человек  уже
народилсЯ... но об этом после. Ђ мне хочетсЯ сказать еще два слова о —ацком.
Ќе понимаю Я только одного: ведь —ацкий был человек  очень  умный.  Љак  это
умный человек не нашел себе дела? Ћни все ведь не нашли  дела,  не  находили
два-три поколениЯ срЯду. ќто факт, против  факта  и  говорить  бы,  кажетсЯ,
нечего, но спросить из любопытства можно. ’ак вот не понимаю Я,  чтоб  умный
человек, когда бы то ни было, при каких бы ни было обстоЯтельствах,  не  мог
найти себе дела. ќтот пункт, говорЯт, спорный, но в глубине моего  сердца  Я
ему вовсе не верю. Ќа то и ум, чтоб достичь того, чего хочешь. ЌельзЯ версты
пройти, так пройди только сто шагов, все же лучше, все ближе к цели, если  к
цели идешь. € если хочешь непременно одним шагом до  цели  дойти,  так  ведь
это, по-моему, вовсе не ум. ќто даже называетсЯ белоручничеством. ’рудов  мы
не любим, по одному шагу шагать не  привычны,  а  лучше  прЯмо  одним  шагом
перелететь  до  цели  или  попасть  в  ђегулы.  Ќу   вот   это-то   и   есть
белоручничанье. Ћднако ж —ацкий очень хорошо сделал, что улизнул тогда опЯть
за границу: промешкал бы маленько - и отправилсЯ  бы  на  восток,  а  не  на
запад. ‹юбЯт у нас ‡апад, любЯт, и в крайнем случае, как  дойдет  до  точки,
все туда едут. Ќу вот и Я туда еду. "Њаis moi c-est autre chose". џ видел их
там всех, то есть очень многих, а всех и  не  пересчитаешь,  и  все-то  они,
кажетсЯ, ищут уголка длЯ оскорбленного чувства.  Џо  крайней  мере,  чего-то
ищут. Џоколение —ацких обоего пола после бала у ”амусова, и вообще когда был
кончен бал, размножилось там,  подобно  песку  морскому,  и  даже  не  одних
—ацких: ведь из Њосквы туда они все доехали. ‘колько там теперь ђепетиловых,
сколько ‘калозубов, уже выслужившихсЯ и отправленных к водам за негодностью.
ЌатальЯ „митриевна с мужем  там  непременный  член.  „аже  графиню  •лестову
каждый год туда возЯт. „аже и Њосква  всем  этим  господам  надоела.  Ћдного
Њолчалина нет: он распорЯдилсЯ иначе  и  осталсЯ  дома,  он  один  только  и
осталсЯ дома. Ћн посвЯтил себЯ отечеству, так сказать, родине...  ’еперь  до
него и рукой не достанешь; ”амусова он и в переднюю теперь к себе не пустит:
"„еревенские, дескать, соседи: в городе с ними не кланЯютсЯ". Ћн при делах и
нашел себе дело. Ћн в Џетербурге и... и успел. "Ћн знает ђусь,  и  ђусь  его
знает". „а, уж его-то крепко знает и долго не забудет. Ћн даже и  не  молчит
теперь, напротив, только он и говорит. …му и книги в руки... Ќо что об  нем.
џ заговорил об них об всех, что ищут отрадного уголка в …вропе, и, право,  Я
думал, что им там лучше. Ђ между тем на их лицах такаЯ тоска...  Ѓедненькие!
€ что за всегдашнее  в  них  беспокойство,  что  за  болезненнаЯ,  тоскливаЯ
подвижность! ‚се они ходЯт с  гидами  и  жадно  бросаютсЯ  в  каждом  городе
смотреть редкости и, право, точно по обЯзанности,  точно  службу  продолжают
отечественную: не пропустЯт ни одного дворца о трех окнах,  если  только  он
означен в гиде, ни одного бургомистерского  дома,  чрезвычайно  похожего  на
самый обыкновенный московский или петербургский  дом;  глазеют  на  говЯдину
ђубенса и верЯт, что это три грации, потому что так велено верить  по  гиду;
бросаютсЯ на ‘икстинскую мадонну стоЯт перед ней с тупым ожиданием:  вот-вот
случитсЯ что-то, кто-нибудь вылезет из-под пола и рассеет  их  беспредметную
тоску и усталость. € отходЯт удивленные, что ничего  не  случилось.  ќто  не
самодовольное и совершенно машинальное  любопытство  английских  туристов  и
туристок, смотрЯщих более в свой гид, чем на редкости, ничего не  ожидающих,
ни нового, ни удивительного, и проверЯющих только: так ли в гиде означено  и
сколько именно футов или фунтов в предмете? Ќет, наше  любопытство  какое-то
дикое, нервное, крепко-жаждущее, а про себЯ заранее убежденное,  что  ничего
никогда не случитсЯ, разумеетсЯ до первой мухи; пролетела  муха,  -  значит,
опЯть сейчас начинаетсЯ... џ ведь только про умных людей теперь говорю.  Џро
других же заботитьсЯ нечего: их всегда  бог  хранит.  €  не  про  тех  тоже,
которые окончательно там поселились, забывают свой Язык и  начинают  слушать
католических патеров. ‚прочем, про всю массу  можно  вот  что  сказать:  как
только все мы переваливаем  за  ќйдкунен  тотчас  же  становимсЯ  разительно
похожи на тех маленьких несчастных собачек, которые бегают, потерЯвши своего
хозЯина. „а вы что думаете, что Я с насмешкой пишу,  виню  кого-нибудь,  что
вот-де "в настоЯщее времЯ, когда и т.д.,  а  вы  за  границей!  крестьЯнский
вопрос идет, а вы за границей!" и т.д. и т.д. Ћ ничуть и нисколько. „а  Я-то
кто такой, чтоб винить? ‡а что винить, кого винить? "€ рады  делу,  да  дела
нет, а что  есть,  так  и  без  нас  делаетсЯ.  Њеста  занЯты,  вакансии  не
предвидитсЯ. Ћхота совать свой нос, где его не спрашивают". ‚от и отговорка,
и всЯ недолга. Ћтговорку-то мы наизусть знаем. Ќо что это?  Људа  Я  заехал?
ѓде ж это Я успел перевидать за границею русских? ‚едь мы только к ќйдкунену
подъезжаем... Ђль уж проехали? € вправду, и Ѓерлин, и „резден, и Љельн - все
проехали. џ правда, все еще в вагоне,  но  уж  перед  нами  не  ќйдкунен,  а
Ђркелин, и мы въезжаем  во  ”ранцию.  Џариж-то,  Џариж-то,  Я  о  нем  хотел
говорить,  да  и  забыл!  “ж  очень  про  нашу  русскую  …вропу  раздумалсЯ;
простительное дело, когда сам в европейскую …вропу в гости едешь. Ђ впрочем,
что ж уж очень-то прощениЯ просить. ‚едь моЯ глава лишнЯЯ.


        ѓлава IV. и не лишнЯЯ длЯ путешественников


     Ћкончательное решение вопроса о том: действительно ли "рассудка
     француз не имеет"?

     Ќо нет, однако, почему же рассудка француз не имеет, спрашивал Я  себЯ,
рассматриваЯ четырех новых пассажиров, французов, только что вошедших в  наш
вагон. ќто были первые французы, которых Я встретил на их родной почве, если
не считать таможенных в Ђркелине, откуда мы только что тронулись. ’аможенные
были чрезвычайно вежливы, свое дело сделали скоро, и Я вошел в вагон,  очень
довольный первым  шагом  моим  во  ”ранции.  „о  Ђркелина,  в  восьмиместном
отделении нашем, нас помещалось всего  только  двое,  Я  и  один  швейцарец,
простой и скромный человек, средних лет, чрезвычайно приЯтный собеседник,  с
которым мы часа два проболтали без умолку. ’еперь же нас было шестеро, и,  к
удивлению моему, мой швейцарец, при новых  четырех  спутниках  наших,  вдруг
сделалсЯ чрезвычайно несловоохотлив. џ было обратилсЯ к нему с  продолжением
прежнего разговора,  но  он  видимо  поспешил  замЯть  его,  отвечал  что-то
уклончиво, сухо, чуть не с досадой, отворотилсЯ к окну и начал рассматривать
виды, а через минуту вытащил свой немецкий  гид  и  совершенно  углубилсЯ  в
него. џ тотчас же его и оставил и молча занЯлсЯ  нашими  новыми  спутниками.
ќто был какой-то странный народ. …хали они налегке и вовсе  не  походили  на
путешественников. Ќи узелка,  ни  даже  платьЯ,  которое  бы  сколько-нибудь
напоминало человека дорожного. ‚се они были в каких-то легоньких  сюртучках,
страшно потертых  и  изношенных,  немного  лучше  тех,  какие  носЯт  у  нас
офицерские денщики или дворовые люди в деревнЯх у среднего  рода  помещиков.
Ѓелье было на всех  грЯзное,  галстуки  очень  Ярких  цветов  и  тоже  очень
грЯзные; на одном из них был намотан  остаток  шелкового  платка  из  таких,
которые  вечно   носЯтсЯ   и   пропитываютсЯ   целым   фунтом   жира   после
пЯтнадцатилетнего соприкосновениЯ с шеей носителЯ. “ этого же носителЯ  были
еще какие-то запонки с фальшивыми брильЯнтами  в  орех  величиною.  ‚прочем,
держали они себЯ с каким-то шиком, даже молодцевато.  ‚се  четверо  казались
одних и тех же лет, тридцати пЯти или около, и, не будучи сходны лицом, были
чрезвычайно похожи один на  другого.  ‹ица  их  были  помЯтые,  с  казенными
французскими бородками, тоже очень похожими одна на другую. ‚идно было,  что
это народ, прошедший сквозь разные трубы и  усвоивший  себе  навеки  хоть  и
кислое, но чрезвычайно деловое выражение лица. Џоказалось мне тоже, что  они
были знакомы друг с другом, но не помню, сказали ль хоть  одно  слово  между
собою. Ќа нас, то есть на менЯ и на швейцарца, они как то, видимо, не хотели
смотреть и, небрежно посвистываЯ, небрежно усевшись на  местах,  равнодушно,
но упорно поглЯдывали в окна кареты. џ закурил папиросу и от  нечего  делать
их разглЯдывал. “ менЯ, правда, мелькал вопрос: что ж это в  самом  деле  за
народ? ђаботники  не  работники,  буржуа  не  буржуа.  Ќеужели  ж  отставные
военные, что-нибудь а lа demisolde или в этом роде?  ‚прочем,  Я  как-то  не
очень ими заботилсЯ. —ерез десЯть минут, только что мы подъехали к следующей
станции, они все четверо один за  другим  тотчас  же  выскочили  из  вагона,
дверца захлопнулась, и  мы  полетели.  Ќа  этой  дороге  почти  не  ждут  на
станциЯх: минуты две, много три - и уже летЯт  далее.  ‚езут  прекрасно,  то
есть чрезвычайно быстро.
     ’олько что мы  остались  одни,  швейцарец  мигом  захлопнул  свой  гид,
отложил его в сторону и с довольным  видом  посмотрел  на  менЯ,  с  видимым
желанием продолжать разговор.
     - ќти господа недолго посидели, - начал Я,  с  любопытством  смотрЯ  на
него.
     - „а ведь они только на одну станцию и садились.
     - ‚ы их знаете?
     - €х?.. но ведь это полицейские...
     - Љак? какие полицейские? - спросил Я с удивлением.
     - ’о-то... Я ведь тотчас же заметил давеча, что вы не догадываетесь.
     - €... неужель шпионы? (Я все еще не хотел верить).
     - Ќу да; длЯ нас и садились.
     - ‚ы наверно это знаете?
     - Ћ, это без сомнениЯ! џ уж несколько раз здесь проезжал.  Ќас  указали
им еще в таможне, когда читали наши паспорты, сообщили им наши имена и проч.
Ќу вот они и сели, чтобы нас проводить.
     - „а зачем же, однако ж, провожать, коль они нас  уж  видели?  ‚едь  вы
говорите, им нас еще на той станции указали?
     - Ќу да, и сообщили им наши имена. Ќо этого мало.  ’еперь  же  они  нас
изучили в подробности: лицо, костюм, саквоЯж,  одним  словом,  все,  чем  вы
смотрите.  ‡апонки  ваши  приметили.  ‚от  вы  сигарочницу  вынимали,  ну  и
сигарочницу заметили, знаете, всЯкие мелочи, особенности, то есть как  можно
больше особенностей. ‚ы в Џариже могли бы  потерЯтьсЯ,  имЯ  переменить  (то
есть если вы  подозрительный).  Ќу,  так  эти  мелочи  могут  способствовать
розыску. ‚се это с той же станции сейчас же и телеграфируетсЯ в Џариж. ’ам и
сохранЯетсЯ на всЯкий случай, где следует.  Љ  тому  же  содержатели  отелей
должны сообщать все подробности об иностранцах, тоже до мелочи.
     - Ќо зачем же их столько было, ведь их  было  четверо,  -  продолжал  Я
спрашивать, все еще немного озадаченный.
     - Ћ, их здесь очень много. ‚ероЯтно, на этот раз  мало  иностранцев,  а
если б больше было, они бы разбились по вагонам.
     - „а помилуйте, они на нас совсем и не смотрели. Ћни в окошки смотрели.
     - Ћ, не беспокойтесь, все рассмотрели... „лЯ нас и садились.
     "Ќу-ну, - подумал Я, - вот те  и  "рассудка  француз  не  имеет",  -  и
(признаюсь со стыдом) как-то недоверчиво накосилсЯ на швейцарца:  "„а  уж  и
ты, брат, не того ли, а только так прикидываешьсЯ", -  мелькнуло  у  менЯ  в
голове, но только на миг, уверЯю  вас.  Ќелепо,  но  что  ж  будешь  делать;
невольно подумаетсЯ...
     вейцарец не обманул менЯ. ‚ отеле, в котором Я остановилсЯ, немедленно
описали все малейшие приметы мои и сообщили их, куда следует. Џо точности  и
мелочности,  с  которой  рассматривают  вас  при  описании   примет,   можно
заключить, что и всЯ дальнейшаЯ ваша жизнь в отеле, так  сказать,  все  ваши
шаги скрупулезно наблюдаютсЯ и сосчитываютсЯ. ‚прочем, на первый раз в отеле
менЯ лично не много беспокоили и описали менЯ втихомолку, кроме, разумеетсЯ,
тех вопросов, какие задаютсЯ  вам  по  книге,  и  в  нее  же  вы  вписываете
показаниЯ ваши: кто, как, откуда, с какими помыслами? и проч. Ќо  во  втором
отеле, в котором Я остановилсЯ, не найдЯ места в прежнем  Ќотеl  ‘оquilliere
после  восьмидневной  моей  отлучки  в  ‹ондон,  со  мной  обошлись  гораздо
откровеннее.  ќтот  второй  Ќоtеl  des  Empereurs  смотрел   вообще   как-то
патриархальнее во всех отношениЯх. •озЯин и хозЯйка действительно были очень
хорошие люди и чрезвычайно деликатны,  уже  пожилые  супруги,  необыкновенно
внимательные к своим постоЯльцам. ‚ тот же день, как Я у них  стал,  хозЯйка
вечером, поймав менЯ в сенЯх, пригласила в комнату, где была контора. ’ут же
находилсЯ и муж, но хозЯйка, очевидно, заправлЯла всем по хозЯйству.
     - €звините, - начала она очень вежливо, - нам надо ваши приметы.
     - Ќо ведь Я сообщил... паспорт мой у вас.
     - ’ак, но... votre etat?
     ќто: " Vоtrе еtаt?"  -  чрезвычайно  сбивчиваЯ  вещь  и  нигде  мне  не
нравилось. Ќу что тут написать? Џутешественник - слишком  отвлеченно.  Hоmmе
de lеttres? - никакого уважениЯ не будут иметь.
     - Ќапишемте  лучше  proprietaire,  как  вы  думаете?  -  спросила  менЯ
хозЯйка. - ќто будет лучше всего.
     - Ћ да, это будет лучше всего, - поддакнул супруг.
     - Ќаписали. Ќу теперь: причина вашего приезда в Џариж?
     - Љак путешественник, проездом.
     - ѓм, да, pour voir Paris. Џозвольте, мсье: ваш рост?
     - ’о есть как это рост?
     - Љакого вы именно росту?
     - ‚ы видите, среднего.
     - ќто так, мсье...  Ќо  желалось  бы  знать  подробнее...  џ  думаю,  Я
думаю... - продолжала она  в  некотором  затруднении,  советуЯсь  глазами  с
мужем.
     - џ думаю, столько-то, - решил муж, определЯЯ мой рост  на  глазомер  в
метрах.
     - „а зачем вам это нужно? - спросил Я.
     - Ћх, это необ-хо-димо, - отвечала хозЯйка, любезно протЯнув  на  слове
"необходимо" и все-таки записываЯ в книгу мой рост.  -  ’еперь,  мсье,  ваши
волосы? Ѓлондин, гм... довольно светлого оттенка... прЯмые...
     Ћна записала и волосы.
     - Џозвольте, мсье, - продолжала она, кладЯ перо,  вставаЯ  со  стула  и
подходЯ ко мне с самым любезным видом, - вот сюда, два шага,  к  окну.  Ќадо
разглЯдеть цвет ваших глаз. ѓм, светлые...
     € она опЯть посоветовалась глазами с мужем.  Ћни,  видимо,  чрезвычайно
любили друг друга.
     - Ѓолее  серого  оттенка,  -  заметил  муж  с  особенно  деловым,  даже
озабоченным видом. - Voila, - мигнул он  жене,  указываЯ  что-то  над  своею
бровью, но Я очень хорошо понЯл, на что он указывал. “ менЯ  маленький  шрам
на лбу, и ему хотелось, чтобы жена заметила и эту особую примету.
     - Џозвольте ж теперь спросить, - сказал Я хозЯйке, когда кончилсЯ  весь
экзамен, - неужели с вас требуют такой отчетности?
     - Ћ мсье, это необ-хо-димо!..
     - Њсье! - поддакнул муж с каким-то особенно внушительным видом.
     - Ќо в Ќоtеl ‘оquilliere менЯ не спрашивали.
     - Ќе может быть, - живо подхватила хозЯйка. - Ћни за  это  могли  очень
ответить. ‚ероЯтно, они оглЯдели вас молча, но только непременно, непременно
оглЯдели. Њы же проще и откровеннее с нашими постоЯльцами, мы живем  с  ними
как с родными. ‚ы останетесь довольны нами. ‚ы увидите...
     -  Ћ  мсье!..  -  скрепил  муж  с  торжественностью,  и  даже  умиление
изобразилось на лице его.
     € это были пречестные, прелюбезные супруги, насколько, по крайней мере,
Я их узнал потом. Ќо слово "необхо-димо"  произносилось  вовсе  не  в  каком
нибудь извинительном или уменьшительном тоне, а именно  в  смысле  полнейшей
необходимости  и  чуть  ли  не  совпадающей  с   собственными   личными   их
убеждениЯми.

     €так, Я в Џариже...


        ѓлава V. ‚аал


     €так, Я в Џариже... Ќо не думайте, однако, что  Я  вам  много  расскажу
собственно о городе Џариже.  џ  думаю,  вы  столько  уже  перечитали  о  нем
по-русски, что, наконец, уж и надоело читать. Љ тому же вы сами в  нем  были
и, наверное, все лучше менЯ заметили. „а и терпеть Я не  мог,  за  границей,
осматривать по гиду, по заказу, по обЯзанности путешественника, а  потому  и
просмотрел в иных местах такие вещи, что даже стыдно  сказать.  €  в  Џариже
просмотрел. ’ак и не скажу, что именно просмотрел, но зато вот что скажу:  Я
сделал определение Џарижу, прибрал к нему эпитет  и  стою  за  этот  эпитет.
€менно: это самый нравственный и самый добродетельный город на  всем  земном
шаре. —то за  порЯдок!  Љакое  благоразумие,  какие  определенные  и  прочно
установившиесЯ  отношениЯ;  как  все  обеспечено  и  разлиновано;  как   все
довольны,  как  все  стараютсЯ  уверить  себЯ,  что  довольны  и  совершенно
счастливы, и как все, наконец, до  того  достарались,  что  и  действительно
уверили себЯ, что довольны и совершенно счастливы, и... и... остановились на
этом. „алее и дороги нет. ‚ы не поверите тому, что остановились на этом;  вы
закричите, что Я преувеличиваю, что это все желчнаЯ патриотическаЯ  клевета,
что не могло же все это остановитьсЯ совсем, в самом деле. Ќо,  друзьЯ  мои,
ведь предуведомил же Я вас еще в первой главе этих заметок, что, может быть,
ужасно навру. Ќу и не мешайте мне. ‚ы знаете тоже  наверно,  что  если  Я  и
навру, то навру, будучи убежден, что не вру. Ђ, по-моему, этого уже  слишком
довольно. Ќу так и дайте мне свободу.
     „а, Џариж удивительный город. € что за  комфорт,  что  за  всевозможные
удобства длЯ тех, которые  имеют  право  на  удобства,  и  опЯть-таки  какой
порЯдок, какое, так сказать, затишье порЯдка. џ все возвращаюсь  к  порЯдку.
Џраво, еще немного, и  полуторамиллионный  Џариж  обратитсЯ  в  какой-нибудь
окаменелый, в затишье  и  порЯдке  профессорский  немецкий  городок,  вроде,
например, какого-нибудь ѓейдельберга. Љак-то тЯнет к тому. € будто не  может
быть ѓейдельберга в колоссальном размере?  €  какаЯ  регламентациЯ!  Џоймите
менЯ: не столько  внешнЯЯ  регламентациЯ,  котораЯ  ничтожна  (сравнительно,
разумеетсЯ), а колоссальнаЯ внутреннЯЯ, духовнаЯ, из души происшедшаЯ. Џариж
суживаетсЯ, как-то охотно, с любовью умалЯетсЯ, с умилением ежитсЯ.  Људы  в
этом отношении, например, ‹ондон! џ был в ‹ондоне всего восемь дней,  и,  по
крайней мере наружно, - какими широкими картинами,  какими  Яркими  планами,
своеобразными, нерегулированными под одну мерку  планами  оттушевалсЯ  он  в
моих воспоминаниЯх. ‚се так громадно и резко в  своей  своеобразности.  „аже
обманутьсЯ можно этой своеобразностью. ЉаждаЯ резкость, каждое  противоречие
уживаютсЯ рЯдом с своим антитезом и упрЯмо идут рука  об  руку,  противореча
друг другу и, по-видимому, никак не исключаЯ друг друга. ‚се  это,  кажетсЯ,
упорно стоит за себЯ и живет по-своему и, по-видимому, не мешает друг другу.
Ђ между тем и тут та же упорнаЯ, глухаЯ и уже застарелаЯ борьба,  борьба  на
смерть всеобщезападного личного  начала  с  необходимостью  хоть  как-нибудь
ужитьсЯ вместе, хоть  как-нибудь  составить  общину  и  устроитьсЯ  в  одном
муравейнике; хоть в муравейник обратитьсЯ, да только устроитьсЯ,  не  поедаЯ
друг друга - не то обращение в  антропофаги!  ‚  этим  отношении,  с  другой
стороны, замечаетсЯ то же, что и в Џариже: такое же отчаЯнное  стремление  с
отчаЯниЯ остановитьсЯ на statu quo, вырвать с мЯсом из себЯ  все  желаниЯ  и
надежды, проклЯсть свое будущее, в которое не хватает веры,  может  быть,  у
самих предводителей прогресса, и поклонитьсЯ ‚аалу. Џожалуйста, однако ж, не
увлекайтесь высоким слогом: все это замечаетсЯ  сознательно  только  в  душе
передовых  сознающих  да   бессознательно   инстинктивно   -   в   жизненных
отправлениЯх всей массы. Ќо буржуа, например  в  Џариже,  сознательно  почти
очень доволен и уверен, что все так и следует, и прибьет даже вас,  если  вы
усомнитесь в том, что так и следует быть, прибьет, потому что до сих пор все
что-то побаиваетсЯ, несмотрЯ на всю самоуверенность. ‚ ‹ондоне  хоть  и  так
же, но зато какие широкие, подавлЯющие картины! „аже наружно какаЯ разница с
Џарижем. ќтот день и ночь суетЯщийсЯ и необъЯтный, как море, город,  визг  и
вой машин, эти чугунки, проложенные поверх домов (а вскоре и под домами, эта
смелость предприимчивости, этот кажущийсЯ  беспорЯдок,  который  в  сущности
есть буржуазный порЯдок в высочайшей степени, эта  отравленнаЯ  ’емза,  этот
воздух, пропитанный каменным углем, эти великолепные  скверы  и  парки,  эти
страшные углы города, как ‚айтчапель, с  его  полуголым,  диким  и  голодным
населением. ‘ити с своими  миллионами  и  всемирной  торговлей,  кристальный
дворец, всемирнаЯ  выставка...  „а,  выставка  поразительна.  ‚ы  чувствуете
страшную силу, котораЯ соединила тут всех этих бесчисленных людей, пришедших
со всего мира, в едино стадо; вы сознаете исполинскую мысль; вы  чувствуете,
что тут что-то уже достигнуто, что тут победа, торжество. ‚ы даже как  будто
начинаете боЯтьсЯ чего-то. Љак бы вы ни были независимы,  но  вам  отчего-то
становитсЯ страшно. “ж не это ли, в самом деле, достигнутый идеал? - думаете
вы; - не конец ли тут? не это  ли  уж  и  в  самом  деле,"едино  стадо".  Ќе
придетсЯ ли принЯть это, и  в  самом  деле,  за  полную  правду  и  занеметь
окончательно? ‚се это так торжественно, победно и гордо,  что  вам  начинает
дух теснить. ‚ы смотрите на эти сотни тысЯч, на эти миллионы людей,  покорно
текущих сюда со всего земного шара, - людей, пришедших с одною мыслью, тихо,
упорно и молча толпЯщихсЯ в этом колоссальном дворце, и вы  чувствуете,  что
тут  что-то  окончательное  совершилось,  совершилось  и  закончилось.   ќто
какаЯ-то библейскаЯ картина, что-то  о  ‚авилоне,  какое-то  пророчество  из
Ђпокалипсиса,  в  очию  совершающеесЯ.  ‚ы  чувствуете,   что   много   надо
вековечного духовного отпора и отрицаниЯ, чтоб не поддатьсЯ, не  подчинитьсЯ
впечатлению, не поклонитьсЯ факту  и  не  обоготворить  ‚аала,  то  есть  не
принЯть существующего за свой идеал...
     -  Ќу,  это  вздор,  -  скажете  вы,  -   болезненный   вздор,   нервы,
преувеличение. Ќе остановитсЯ на этом никто, и никто не примет этого за свой
идеал. Љ тому же голод и рабство  не  свой  брат  и  лучше  всего  подскажут
отрицание и зародЯт  скептицизм.  Ђ  сытые  дилетанты,  прогуливающиесЯ  длЯ
своего удовольствиЯ, конечно, могут  создавать  картины  из  Ђпокалипсиса  и
тешить  свои  нервы,  преувеличиваЯ  и  вымогаЯ  из  всЯкого   ЯвлениЯ   длЯ
возбуждениЯ себЯ сильные ощущениЯ...
     - ’ак, - отвечаю Я, - положим, что Я был увлечен  декорацией,  это  все
так. Ќо если бы вы видели, как горд тот  могучий  дух,  который  создал  эту
колоссальную декорацию, и как гордо убежден этот дух  в  своей  победе  и  в
своем торжестве, то вы бы содрогнулись за его гордыню, упорство  и  слепоту,
содрогнулись бы и за тех, над кем носитсЯ и царит этот гордый дух. Џри такой
, колоссальности, при такой исполинской гордости владычествующего духа,  при
такой торжественной оконченности созданий этого  духа,  замирает  нередко  и
голоднаЯ душа, смирЯетсЯ, подчинЯетсЯ, ищет спасениЯ в джине и в разврате  и
начинает веровать, что так всему тому и  следует  быть.  ”акт  давит,  масса
деревенеет и прихватывает китайщины, или если  и  рождаетсЯ  скептицизм,  то
мрачно и с проклЯтием ищет спасениЯ в чем-нибудь  вроде  мормоновщины.  Ђ  в
‹ондоне можно увидеть массу в таком размере и при такой обстановке, в  какой
вы нигде в свете ее наЯву не увидите. ѓоворили мне, например, что  ночью  по
субботам полмиллиона работников и работниц, с  их  детьми,  разливаютсЯ  как
море по всему городу, наиболее группируЯсь в иных кварталах, и всю  ночь  до
пЯти часов празднуют шабаш, то есть наедаютсЯ и напиваютсЯ,  как  скоты,  за
всю неделю. ‚се это  несет  свои  еженедельные  экономии,  все  заработанное
тЯжким трудом и проклЯтием. ‚ мЯсных и съестных лавках  толстейшими  пучками
горит газ, Ярко освещаЯ улицы. ’очно бал устраиваетсЯ длЯ этих белых негров.
Ќарод толпитсЯ в отворенных тавернах и в улицах. ’ут же едЯт и пьют.  Џивные
лавки разубраны, как дворцы. ‚се пьЯно, но без весельЯ, а мрачно, тЯжело,  и
все  как-то  странно  молчаливо.  ’олько  иногда  ругательства  и   кровавые
потасовки  нарушают  эту  подозрительную  и  грустно  действующую   на   вас
молчаливость. ‚се это поскорей торопитсЯ напитьсЯ до потери сознаниЯ... †ены
не отстают от мужей и напиваютсЯ вместе с мужьЯми;  дети  бегают  и  ползают
между ними. ‚ такую ночь, во втором  часу,  Я  заблудилсЯ  однажды  и  долго
таскалсЯ  по  улицам  среди  неисчислимой  толпы  этого   мрачного   народа,
расспрашиваЯ почти знаками дорогу, потому что  по-английски  Я  не  знаю  ни
слова. џ добилсЯ дороги, но впечатление того, что Я видел, мучило  менЯ  днЯ
три после этого. Ќарод везде народ, но тут все  было  так  колоссально,  так
Ярко, что вы как бы ощупали то, что до сих пор только воображали. ’ут уж  вы
видите даже и  не  народ,  а  потерю  сознаниЯ,  систематическую,  покорную,
поощрЯемую. € вы чувствуете, глЯдЯ на всех этих  париев  общества,  что  еще
долго не сбудетсЯ длЯ них пророчество, что еще долго не дадут  им  пальмовых
ветвей и  белых  одежд  и  что  долго  еще  будут  они  взывать  к  престолу
всевышнего: "доколе, господи". € они сами знают это и  покамест  отмщают  за
себЯ обществу какими-то подземными мормонами, трЯсучками, странниками...  Њы
удивлЯемсЯ глупости идти в какие-то трЯсучки и странники и не  догадываемсЯ,
что тут -  отделение  от  нашей  общественной  формулы,  отделение  упорное,
бессознательное; инстинктивное отделение во что бы  то  ни  стало  длЯ  ради
спасениЯ, отделение с отвращением от  нас  и  ужасом.  ќти  миллионы  людей,
оставленные и прогнанные с пиру людского,  толкаЯсь  и  давЯ  друг  друга  в
подземной тьме, в которую  они  брошены  своими  старшими  братьЯми,  ощупью
стучатсЯ хоть в какие-нибудь ворота и ищут выхода,  чтоб  не  задохнутьсЯ  в
темном подвале. ’ут последнЯЯ, отчаЯннаЯ попытка сбитьсЯ в свою кучу, в свою
массу и отделитьсЯ от всего, хотЯ бы даже от образа человеческого, только бы
быть по-своему, только бы не быть вместе с нами...
     џ видел в ‹ондоне еще одну подобную же этой массу, которую  тоже  нигде
не увидите в таком размере, как в ‹ондоне. ’оже декорациЯ в своем роде.  Љто
бывал в ‹ондоне, тот, наверно,  хоть  раз  сходил  ночью  в  ѓайЊаркет.  ќто
квартал, в котором по ночам, в некоторых улицах, тысЯчами толпЯтсЯ публичные
женщины. “лицы освещены пучками газа, о которых  у  нас  не  имеют  понЯтиЯ.
‚еликолепные кофейни, разубранные зеркалами и золотом, на каждом шагу. ’ут и
сборища, тут и приюты. „аже жутко входить в эту толпу.  €  так  странно  она
составлена. ’ут и старухи, тут и красавицы, перед которыми  останавливаешьсЯ
в изумлении. ‚о всем мире нет такого красивого типа женщин, как  англичанки.
‚се это с трудом толпитсЯ в улицах, тесно,  густо.  ’олпа  не  умещаетсЯ  на
тротуарах и заливает  всю  улицу.  ‚се  это  жаждет  добычи  и  бросаетсЯ  с
бесстыдным цинизмом на первого встречного. ’ут и блестЯщие дорогие одежды  и
почти лохмотьЯ, и резкое различие лет, все  вместе.  ‚  этой  ужасной  толпе
толкаетсЯ и пьЯный бродЯга, сюда же заходит  и  титулованный  богач.  ‘лышны
ругательства,  ссоры,  зазыванье  и  тихий,  призывный  шепот   еще   робкой
красавицы. € какаЯ иногда красота! ‹ица точно  из  кипсеков.  Џомню,  раз  Я
зашел в одно "‘аsinо". ’ам  гремела  музыка,  шли  танцы,  толпилась  бездна
народу. “бранство  было  великолепное.  Ќо  мрачный  характер  не  оставлЯет
англичан и среди весельЯ: они и  танцуют  серьезно,  даже  угрюмо,  чуть  не
выделываЯ па и как будто по обЯзанности. Ќаверху, в галерее, Я  увидел  одну
девушку и остановилсЯ просто изумленный: ничего  подобного  такой  идеальной
красоте Я еще не встречал никогда. Ћна сидела за столиком вместе  с  молодым
человеком, кажетсЯ богатым  джентльменом  и,  по  всему  видно,  непривычным
посетителем казино. Ћн, может быть, отыскивал ее, и  наконец  они  свиделись
или условились видетьсЯ здесь. Ћн мало говорил с нею и все как-то отрывисто,
как будто не о том, о чем они хотели бы говорить. ђазговор часто  прерывалсЯ
долгим молчанием. Ћна тоже была очень грустна. —ерты  лица  ее  были  нежны,
тонки, что-то затаенное и грустное было в ее  прекрасном  и  немного  гордом
взглЯде, что-то мыслЯщее и тоскующее. Њне кажетсЯ, у ней была  чахотка.  Ћна
была, она не могла не быть выше всей  этой  толпы  несчастных  женщин  своим
развитием: иначе что же значит лицо человеческое? Ђ между  тем  она  тут  же
пила джин, за который заплатил молодой человек. Ќаконец он встал,  пожал  ей
руку, и они расстались. Ћн ушел из казино, а она, с румЯнцем,  разгоревшимсЯ
от водки густыми пЯтнами на ее бледных щеках, пошла  и  затерЯлась  в  толпе
промышлЯющих женщин. ‚ ѓай-Њаркете Я заметил матерей,  которые  приводЯт  на
промысел своих малолетних  дочерей.  Њаленькие  девочки  лет  по  двенадцати
хватают вас за руку и просЯт, чтоб вы шли с ними. Џомню раз, в толпе народа,
на улице, Я увидал одну девочку,  лет  шести  не  более,  всю  в  лохмотьЯх,
грЯзную, босую, испитую и избитую: просвечивавшее сквозь  лохмотьЯ  тело  ее
было в синЯках. Ћна шла, как бы не помнЯ себЯ, не торопЯсь никуда, бог знает
зачем шатаЯсь в толпе; может быть, она была голодна. Ќа нее никто не обращал
вниманиЯ. Ќо что более всего менЯ поразило - она шла с  видом  такого  горЯ,
такого безвыходного отчаЯниЯ на лице, что видеть это маленькое создание, уже
несущее на себе столько проклЯтиЯ и отчаЯниЯ, было даже как то неестественно
и ужасно больно. Ћна все качала  своей  всклоченной  головой  из  стороны  в
сторону, точно рассуждаЯ о чем то, раздвигала  врозь  свои  маленькие  руки,
жестикулируЯ ими, и потом вдруг сплескивала их вместе и  прижимала  к  своей
голенькой груди. џ воротилсЯ и дал  ей  полшиллинга.  Ћна  взЯла  серебрЯную
монетку, потом дико, с боЯзливым изумлением посмотрела мне в глаза  и  вдруг
бросилась бежать со всех ног назад, точно боЯсь, что Я отниму у ней  деньги.
‚ообще предметы игривые...
     € вот, раз  ночью,  в  толпе  этих  потерЯнных  женщин  и  развратников
остановила менЯ женщина, торопливо  пробиравшаЯсЯ  сквозь  толпу.  Ћна  была
одета всЯ в черном, в шлЯпке, почти закрывавшей ее лицо; Я почти и не  успел
разглЯдеть его; помню только пристальный ее взглЯд. Ћна сказала что-то,  что
Я не мог разобрать, ломаным французским Языком, сунула мне в  руку  какую-то
маленькую бумажку и быстро прошла  далее.  “  освещенного  окна  кофейной  Я
рассмотрел бумажку: это был маленький квадратный лоскуток; на одной  стороне
его было напечатано: "‘rois-tu сеlа?". Ќа другой стороне, по-французски  же:
"Ђз есмь воскресение и живот..."  и  т.  д.  -  несколько  известных  строк.
‘огласитесь, что это тоже довольно оригинально. Њне растолковали потом,  что
это  католическаЯ  пропаганда,  шнырЯющаЯ  всюду,  упорнаЯ,  неустаннаЯ.  ’о
раздаютсЯ эти бумажки на улицах, то книжки, состоЯщие  из  разных  отдельных
выдержек из …вангелиЯ и Ѓиблии. ђаздают их даром, навЯзывают, суют  в  руки.
Џропагаторов бездна, и мужчин и женщин. ќто пропаганда тонкаЯ и расчетливаЯ.
Љатолический  свЯщенник  сам  выследит  и  вотретсЯ   в   бедное   семейство
какого-нибудь работника. Ќайдет он, например, больного, лежащего  в  отребьи
на сыром полу,  окруженного  одичавшими  с  голоду  и  с  холоду  детьми,  с
голодной, а зачастую и пьЯной женой. Ћн  всех  накормит,  оденет,  обогреет,
начнет лечить больного, покупает лекарство, делаетсЯ другом дома и под конец
обращает всех в католичество. €ногда,  впрочем,  уже  после  излечениЯ,  его
прогонЯют с ругательствами и побоЯми. Ћн не устает  и  идет  к  другим.  …го
оттуда вытолкают; он все снесет, но уж кого-нибудь да  уловит.  Ђнгликанский
же свЯщенник не пойдет к бедному. Ѓедных и в церковь не пускают, потому  что
им нечем заплатить за место на скамье.  Ѓраки  между  работниками  и  вообще
между бедными почти зачастую незаконные, потому что дорого стоит  венчатьсЯ.
Љстати, многие из этих мужей ужасно бьют своих жен, уродуют  их  насмерть  и
больше все кочергами, которыми разворачиваютсЯ в камине угольЯ.  ќто  у  них
какой-то уже определенный к битью инструмент. Џо крайней мере в газетах, при
описании семейных ссор, увечий и убийств, всегда упоминаетсЯ кочерга. „ети у
них, чуть-чуть подросши, зачастую идут на улицу, сливаютсЯ с  толпой  и  под
конец не возвращаютсЯ к родителЯм. Ђнгликанские свЯщенники и епископы  горды
и богаты, живут в  богатых  приходах  и  жиреют  в  совершенном  спокойствии
совести. Ћни большие педанты, очень образованны  и  сами  важно  и  серьезно
верЯт в свое тупонравственное достоинство, в свое право читать  спокойную  и
самоуверенную мораль, жиреть и жить тут длЯ богатых. ќто религиЯ  богатых  и
уж без маски. Џо крайней мере рационально и без обмана. “ этих убежденных до
отупениЯ  профессоров  религии   есть   одна   своего   рода   забава:   это
миссионерство. €сходЯт всю землю,  зайдут  в  глубь  Ђфрики,  чтоб  обратить
одного дикого, и забывают миллион диких в ‹ондоне за то,  что  у  тех  нечем
платить им. Ќо богатые  англичане  и  вообще  все  тамошние  золотые  тельцы
чрезвычайно религиозны,  мрачно,  угрюмо  и  своеобразно.  Ђнглийские  поэты
испокон веку любЯт воспевать красоту пасторских жилищ в провинции, осененных
столетними дубами и вЯзами, их добродетельных  жен  и  идеально  прекрасных,
белокурых дочерей с голубыми глазами.
     Ќо когда проходит ночь и начинаетсЯ день, тот же гордый и  мрачный  дух
снова царственно проноситсЯ над исполинским городом. Ћн не  тревожитсЯ  тем,
что было ночью, не тревожитсЯ и тем, что видит кругом себЯ днем. ‚аал  царит
и даже не требует покорности, потому что в ней  убежден.  ‚ера  его  в  себЯ
безгранична; он презрительно и  спокойно,  чтоб  только  отвЯзатьсЯ,  подает
организованную милостыню, и затем поколебать его самоуверенность невозможно.
‚аал не прЯчет  от  себЯ,  как  делают,  например,  в  Џариже,  иных  диких,
подозрительных и тревожных  Явлений  жизни.  Ѓедность,  страдание,  ропот  и
отупение массы его не тревожат нисколько.  Ћн  презрительно  позволЯет  всем
этим подозрительным и зловещим ЯвлениЯм жить  рЯдом  с  его  жизнью,  подле,
наЯву. Ћн не стараетсЯ трусливо, как парижанин,  усиленно  разуверЯть  себЯ,
ободрЯть и доносить самому себе, что все  спокойно  и  благополучно.  Ћн  не
прЯчет, как в Џариже, куда-то бедных, чтоб  те  не  тревожили  и  не  пугали
напрасно его сна. Џарижанин, как птица страус, любит затыкать свою голову  в
песок, чтоб так уж и не видать настигающих его охотников.  ‚  Џариже...  Ќо,
однако, что ж это Я! џ опЯть не в Џариже...  „а  когда  ж  это,  господи,  Я
приучусь к порЯдку...


        ѓлава VI. Ћпыт о буржуа


     Ћтчего же здесь все это ежитсЯ, отчего все  это  хочет  разменЯтьсЯ  на
мелкую монету, стеснитьсЯ, стушеватьсЯ, "нет менЯ, нет совсем  на  свете;  Я
спрЯталсЯ, проходите, пожалуйста, мимо и не замечайте  менЯ,  сделайте  вид,
как будто вы менЯ не видите, проходите, проходите!"
     - „а о ком вы говорите? Љто ежитсЯ?
     - „а буржуа.
     - Џомилуйте, он король, он все, le  tiers  etat  с'est  tout,  а  вы  -
ежитсЯ!
     - „а-с, а отчего он так спрЯталсЯ под императора Ќаполеона?  Ћтчего  он
забыл высокий слог в палате депутатов, который он так любил  прежде?  Ћтчего
он не  хочет  ничего  вспоминать  и  руками  машет,  когда  ему  напомнЯт  о
чем-нибудь, что было в старину? Ћтчего у него тотчас же на уме, и в  глазах,
и на Языке тревога,  когда  другие  чего-нибудь  осмелЯтсЯ  пожелать  в  его
присутствии? Ћтчего, когда он сам  сдуру  разблажитсЯ  и  чего-нибудь  вдруг
пожелает, то то