от тебЯ  прощениЯ!  џ  отверг  тебЯ,  Я  проклинал  тебЯ,
слышишь, Ќаташа, Я проклинал тебЯ, - и Я мог это  сделать!..  Ђ  ты,  а  ты,
Ќаташа: и могла ты поверить, что Я тебЯ проклЯл! € поверила - ведь поверила!
Ќе надо было верить! Ќе верила бы, просто бы не верила!  †естокое  сердечко!
—то же ты не шла ко мне? ‚едь ты знала, как Я приму тебЯ!.. Ћ  Ќаташа,  ведь
ты помнишь, как Я прежде тебЯ любил: ну, а теперь и во все это времЯ Я  тебЯ
вдвое, в тысЯчу раз больше любил, чем прежде! џ тебЯ с кровью любил! „ушу бы
из себЯ с кровью вынул, сердце свое располосовал да к  ногам  твоим  положил
бы!.. Ћ радость моЯ!
     - „а поцелуйте же менЯ, жестокий вы человек, в губы, в лицо  поцелуйте,
как мамаша целует!  -  воскликнула  Ќаташа  больным,  расслабленным,  полным
слезами радости голосом.
     - € в глазки тоже! € в глазки тоже! Џомнишь,  как  прежде,  -  повторЯл
старик после долгого, сладкого объЯтиЯ с дочерью. -  Ћ  Ќаташа!  ‘нилось  ли
тебе когда про нас? Ђ мне ты снилась чуть не каждую ночь, и каждую  ночь  ты
ко мне приходила, и Я над тобой  плакал,  а  один  раз  ты,  как  маленькаЯ,
пришла, помнишь, когда еще тебе только десЯть лет было и  ты  на  фортепьЯно
только что начинала учитьсЯ, - пришла в коротеньком платьице, в  хорошеньких
башмачках и с ручками красненькими... ведь у  ней  красненькие  такие  ручки
были тогда, помнишь, Ђннушка? - пришла ко  мне,  на  колени  села  и  обнЯла
менЯ... € ты, и ты, девочка ты злаЯ! € ты могла думать, что Я проклЯл  тебЯ,
что Я не приму тебЯ, если б ты пришла!.. „а ведь  Я...  слушай,  Ќаташа:  да
ведь Я часто к тебе ходил, и мать не знала, и никто не знал; то под окнами у
тебЯ стою, то жду: полсутки иной раз жду  где-нибудь  на  тротуаре  у  твоих
ворот! Ќе выйдешь ли ты, чтоб издали только посмотреть на тебЯ! Ђ то у  тебЯ
по вечерам свеча на окошке часто горела;  так  сколько  раз  Я,  Ќаташа,  по
вечерам к тебе ходил, хоть на свечку твою посмотреть, хоть тень твою в  окне
увидать, благословить тебЯ на ночь. Ђ ты  благословлЯла  ли  менЯ  на  ночь?
„умала ли обо мне? ‘лышало ли твое сердечко, что Я тут под окном? Ђ  сколько
раз зимой Я поздно ночью на твою лестницу подымусь и в  темных  сенЯх  стою,
сквозь дверь прислушиваюсь: не услышу ли твоего голоска?  Ќе  засмеешьсЯ  ли
ты? ЏроклЯл? „а ведь Я в этот вечер к тебе приходил, простить тебЯ  хотел  и
только от дверей воротилсЯ... Ћ Ќаташа!
     Ћн встал, он приподнЯл ее из кресел и крепко-крепко прижал ее к сердцу.
     - Ћна здесь опЯть, у моего сердца! - вскричал он, - о, благодарю  тебЯ,
боже, за все, за все, и за гнев твой и за милость твою!.. € за солнце  твое,
которое просиЯло теперь, после грозы, на нас! ‡а всю эту  минуту  благодарю!
Ћ! пусть мы униженные, пусть мы оскорбленные, но мы опЯть вместе,  и  пусть,
пусть теперь торжествуют эти гордые и  надменные,  унизившие  и  оскорбившие
нас! Џусть они бросЯт в нас камень! Ќе бойсЯ, Ќаташа...  Њы  пойдем  рука  в
руку, и Я скажу  им:  это  моЯ  дорогаЯ,  это  возлюбленнаЯ  дочь  моЯ,  это
безгрешнаЯ дочь моЯ, которую вы оскорбили и унизили, но которую Я, Я люблю и
которую благословлЯю во веки веков!..
     - ‚анЯ! ‚анЯ!.. - слабым голосом проговорила Ќаташа, протЯгиваЯ мне  из
объЯтий отца свою руку.
     Ћ! никогда Я не забуду, что в  эту  минуту  она  вспомнила  обо  мне  и
позвала менЯ!
     - ѓде же Ќелли? - спросил старик, озираЯсь.
     - Ђх, где же она? - вскрикнула старушка, - голубчик мой! ‚едь мы так ее
и оставили!
     Ќо ее не было в комнате; она незаметно  проскользнула  в  спальню.  ‚се
пошли туда. Ќелли стоЯла в углу, за дверью, и пугливо прЯталась от нас.
     - Ќелли, что с тобой, дитЯ мое! - воскликнул старик, желаЯ  обнЯть  ее.
Ќо она как-то долго на него посмотрела...
     - Њамаша, где мамаша? - проговорила она, как в беспамЯтстве, - где, где
моЯ мамаша? - вскрикнула она еще раз, протЯгиваЯ свои дрожащие руки к нам, и
вдруг страшный, ужасный крик вырвалсЯ из ее  груди;  судороги  пробежали  по
лицу ее, и она в страшном припадке упала на пол...

        ќЏ€‹Ћѓ 

                           Џоследние воспоминаниЯ

     Џоловина июнЯ. „ень жаркий и удушливый; в городе невозможно оставатьсЯ:
пыль,  известь,  перестройки,  раскаленные  камни,  отравленный  испарениЯми
воздух...  Ќо  вот,  о  радость!  загремел  где-то  гром;  мало-помалу  небо
нахмурилось; повеЯл ветер, гонЯ перед собою клубы городской пыли.  Ќесколько
крупных капель тЯжело упало на землю, а за ними вдруг как будто  разверзлось
все небо, и целаЯ река воды пролилась над городом. Љогда чрез полчаса  снова
просиЯло солнце, Я отворил окно моей каморки и жадно, всею  усталою  грудью,
дохнул свежим воздухом. ‚ упоении Я было хотел уже бросить перо, и все  дела
мои, и самого антрепренера, и бежать к нашим  на  ‚асильевский.  Ќо  хоть  и
велик был соблазн, Я-таки успел побороть себЯ и  с  какою-то  Яростию  снова
напал на бумагу: во что бы то ни стало нужно было кончить! Ђнтрепренер велит
и иначе не даст денег. ЊенЯ там ждут,  но  зато  Я  вечером  буду  свободен,
совершенно свободен, как ветер, и сегоднЯшний вечер вознаградит менЯ за  эти
последние два днЯ и две ночи, в которые  Я  написал  три  печатных  листа  с
половиною.
     € вот наконец кончена и работа; бросаю перо и подымаюсь, ощущаю боль  в
спине и в груди и дурман  в  голове.  ‡наю,  что  в  эту  минуту  нервы  мои
расстроены в сильной степени, и как будто слышу последние  слова,  сказанные
мне моим старичком доктором: "Ќет, никакое  здоровье  не  выдержит  подобных
напрЯжений, потому что это невозможно!"  Ћднако  ж  покамест  это  возможно!
ѓолова моЯ кружитсЯ; Я едва стою на ногах, но радость, беспредельнаЯ радость
наполнЯет мое сердце. Џовесть моЯ совершенно кончена, и антрепренер, хотЯ  Я
ему и много теперь должен, все-таки даст мне хоть  сколько-нибудь,  увидЯ  в
своих руках добычу, - хоть пЯтьдесЯт рублей, а Я  давным-давно  не  видал  у
себЯ в руках таких денег. ‘вобода и деньги!.. ‚ восторге  Я  схватил  шлЯпу,
рукопись  под  мышку  и   бегу   стремглав,   чтоб   застать   дома   нашего
драгоценнейшего Ђлександра Џетровича.
     џ застаю его, но уже на выходе. Ћн, в свою очередь, только  что  кончил
одну не литературную,  но  зато  очень  выгодную  спекулЯцию  и,  выпроводив
наконец какого-то черномазенького жидка, с которым просидел два часа срЯду в
своем кабинете, приветливо подает мне руку  и  своим  мЯгким,  милым  баском
спрашивает о моем здоровье. ќто добрейший человек, и Я,  без  шуток,  многим
ему обЯзан. —ем же он виноват, что в литературе  он  всю  жизнь  был  только
антрепренером? Ћн смекнул, что литературе надо антрепренера, и смекнул очень
вовремЯ, честь ему и слава за это, антрепренерскаЯ, разумеетсЯ.
     Ћн с приЯтной улыбкой узнаьт, что повесть кончена и что следующий номер
книжки, таким образом, обеспечен в главном отделе, и удивлЯетсЯ, как  это  Я
мог хоть что-нибудь кончить, и при этом премило острит. ‡атем идет к  своему
железному сундуку, чтоб выдать мне обещанные пЯтьдесЯт рублей, а  мне  между
тем протЯгивает другой, враждебный, толстый журнал и указывает на  несколько
строк в отделе критики, где говоритсЯ два слова и о последней моей повести.
     ‘мотрю: это статьЯ "переписчика". ЊенЯ не то чтоб ругают, но  и  не  то
чтоб хвалЯт, и Я очень доволен. Ќо "переписчик" говорит, между  прочим,  что
от сочинений моих вообще "пахнет по'том", то есть Я до того над ними  потею,
тружусь, до того их отделываю и отделываю, что становитсЯ приторно.
     Њы с антрепренером хохочем. џ докладываю ему, что прошлаЯ  повесть  моЯ
была написана в две ночи, а теперь в два днЯ и две ночи написано мною три  с
половиной печатных листа, - и если б знал это "переписчик", упрекающий  менЯ
в излишней копотливости и в тугой медленности моей работы!
     -  Ћднако  ж  вы  сами  виноваты,  €ван  Џетрович.  ‡ачем  же  вы   так
запаздываете, что приходитсЯ вот работать по ночам?
     Ђлександр  Џетрович,  конечно,  милейший  человек,  хотЯ  у  него  есть
особеннаЯ слабость - похвастатьсЯ своим литературным суждением именно  перед
теми, которые, как и сам он подозревает, понимают его насквозь.  Ќо  мне  не
хочетсЯ рассуждать с ним об литературе, Я получаю деньги и берусь за  шлЯпу.
Ђлександр Џетрович едет на Ћстрова  на  свою  дачу  и,  услышав,  что  Я  на
‚асильевский, благодушно предлагает довезти менЯ в своей карете.
     - “ менЯ ведь новаЯ каретка; вы не видали? ЏремиленькаЯ.
     Њы сходим к подъезду. Љарета действительно  премиленькаЯ,  и  Ђлександр
Џетрович  на  первых  порах  своего   владениЯ   ею   ощущает   чрезвычайное
удовольствие и даже некоторую душевную потребность  подвозить  в  ней  своих
знакомых.
     ‚ карете Ђлександр Џетрович опЯть несколько раз пускаетсЯ в рассуждениЯ
о современной литературе. Џри мне он не конфузитсЯ и  преспокойно  повторЯет
разные чужие мысли, слышанные им на  днЯх  от  кого-нибудь  из  литераторов,
которым он верит и чье суждение  уважает.  Џри  этом  ему  случаетсЯ  иногда
уважать удивительные вещи. ‘лучаетсЯ ему тоже перевирать  чужое  мнение  или
вставлЯть его не туда, куда следует, так что выходит бурда.  џ  сижу,  молча
слушаю и дивлюсь разнообразию и прихотливости  страстей  человеческих.  "Ќу,
вот человек, - думаю Я про себЯ, - сколачивал бы себе деньги да  сколачивал;
нет, ему еще нужно  славы,  литературной  славы,  славы  хорошего  издателЯ,
критика!"
     ‚ настоЯщую минуту он силитсЯ подробно изложить мне  одну  литературную
мысль, слышанную им днЯ три тому назад от менЯ же, и против которой он,  три
днЯ тому назад, со мной же  спорил,  а  теперь  выдает  ее  за  свою.  Ќо  с
Ђлександром Џетровичем такаЯ забывчивость поминутно случаетсЯ, и он известен
этой невинной слабостью между всеми своими знакомыми.  Љак  он  рад  теперь,
ораторствуЯ в своей карете, как доволен судьбой, как  благодушен!  Ћн  ведет
учено-литературный разговор, и даже мЯгкий, приличный его  басок  отзываетсЯ
ученостью.    Њало-помалу    он    залиберальничалсЯ    и    переходит     к
невинно-скептическому убеждению, что в литературе нашей, да и  вообще  ни  в
какой и никогда, не может быть ни у кого  честности  и  скромности,  а  есть
только одно "взаимное битье друг друга по мордасам" -  особенно  при  начале
подписки. џ думаю про себЯ, что Ђлександр  Џетрович  наклонен  даже  всЯкого
честного и искреннего литератора за его честность и искренность считать если
не дураком, то по крайней мере простофилей. ђазумеетсЯ, такое суждение прЯмо
выходит из чрезвычайной невинности Ђлександра Џетровича.
     Ќо Я уже его не слушаю. Ќа ‚асильевском острове он  выпускает  менЯ  из
кареты, и Я бегу к нашим. ‚от и ’ринадцатаЯ линиЯ,  вот  и  их  домик.  Ђнна
Ђндреевна, увидЯ менЯ, грозит мне пальцем, махает на менЯ руками и шикает на
менЯ, чтоб Я не шумел.
     - Ќелли только что заснула, беднЯжка! - шепчет она мне поскорее, - ради
бога, не разбудите! ’олько уж очень она, голубушка, слаба. ЃоимсЯ мы за нее.
„октор  говорит,  что  это  покамест  ничего.  „а  что  от  него  путного-то
добьешьсЯ, от вашего доктора! € не грех вам это, €ван Џетрович?  †дали  вас,
ждали к обеду-то... ведь двое суток не были!..
     - Ќо ведь Я объЯвил еще третьего днЯ, что не буду двое суток, - шепчу Я
Ђнне Ђндреевне. - Ќадо было работу кончать...
     - „а ведь к обеду сегоднЯ обещалсЯ же прийти! —то ж не приходил?  Ќелли
нарочно с постельки встала, ангельчик мой, в кресло покойное ее усадили,  да
и вывезли к обеду: "•очу, дескать, с вами вместе ‚аню ждать", а наш  ‚анЯ  и
не бывал. ‚едь  шесть  часов  скоро!  ѓде  протаскалсЯ-то?  ѓреховодники  вы
эдакие! ‚едь ее вы так расстроили, что уж Я не  знала,  как  и  уговорить...
благо заснула, голубушка. Ђ Ќиколай ‘ергеич к тому же в город ушел (к чаю-то
будет!); одна и бьюсь... Њесто-то ему, €ван Џетрович,  выходит;  только  как
подумаю, что в Џерми, так и захолонет у менЯ на душе...
     - Ђ где Ќаташа?
     - ‚ садике, голубка, в садике! ‘ходите к ней... —то-то она тоже у  менЯ
такаЯ... Љак-то и не  соображу...  Ћх,  €ван  Џетрович,  тЯжело  мне  душой!
“верЯет, что весела и довольна, да не верю Я ей... ‘ходи-ка к ней, ‚анЯ,  да
мне и расскажи ужо потихоньку, что с ней... ‘лышишь?
     Ќо Я уже  не  слушаю  Ђнну  Ђндреевну,  а  бегу  в  садик.  ќтот  садик
принадлежит к дому; он шагов в двадцать пЯть длиною и столько же в ширину  и
весь зарос зеленью. ‚ нем три высоких старых, раскидистых дерева,  несколько
молодых березок, несколько кустов сирени, жимолости, есть уголок  малинника,
две грЯдки с клубникой и две узеньких извилистых дорожки,  вдоль  и  поперек
садика. ‘тарик от него в восторге и уверЯет, что в  нем  скоро  будут  расти
грибы. ѓлавное же в том, что Ќелли полюбила этот садик, и ее часто вывозЯт в
креслах на садовую дорожку, а Ќелли теперь идол всего дома. Ќо вот и Ќаташа;
она с радостью встречает менЯ и протЯгивает мне  руку.  Љак  она  худа,  как
бледна! Ћна тоже едва оправилась от болезни.
     - ‘овсем ли кончил, ‚анЯ? - спрашивает она менЯ.
     - ‘овсем, совсем! € на весь вечер совершенно свободен.
     - Ќу, слава богу! ’оропилсЯ? Џортил?
     - —то ж делать! ‚прочем, это ничего. “  менЯ  вырабатываетсЯ,  в  такую
напрЯженную  работу,  какое-то  особенное  раздражение   нервов;   Я   Яснее
соображаю, живее и глубже чувствую, и даже слог мне вполне подчинЯетсЯ,  так
что в напрЯженной-то работе и лучше выходит. ‚се хорошо...
     - ќх, ‚анЯ, ‚анЯ!
     џ замечаю, что Ќаташа в последнее времЯ стала страшно  ревнива  к  моим
литературным успехам, к моей славе. Ћна перечитывает все, что Я в  последний
год  напечатал,  поминутно   расспрашивает   о   дальнейших   планах   моих,
интересуетсЯ каждой  критикой,  на  менЯ  написанной,  сердитсЯ  на  иные  и
непременно хочет, чтоб Я высоко  поставил  себЯ  в  литературе.  †еланиЯ  ее
выражаютсЯ до того сильно и настойчиво, что Я даже удивлЯюсь теперешнему  ее
направлению.
     - ’ы только испишешьсЯ, ‚анЯ, - говорит она мне, - изнасилуешь  себЯ  и
испишешьсЯ; а кроме того, и здоровье погубишь. ‚он ‘***, тот в два  года  по
одной повести пишет, а N* в десЯть лет всего только один роман написал. ‡ато
как у них отчеканено, отделано! Ќи одной небрежности не найдешь.
     - „а, они обеспечены и пишут не на срок; а Я - почтоваЯ клЯча!  Ќу,  да
это все вздор! Ћставим это, друг мой. —то, нет ли нового?
     - Њного. ‚о-первых, от него письмо.
     - …ще?
     - …ще. - € она подала  мне  письмо  от  Ђлеши.  ќто  уже  третье  после
разлуки. Џервое он  написал  еще  из  Њосквы  и  написал  точно  в  каком-то
припадке. Ћн уведомлЯл, что обстоЯтельства так сошлись, что ему никак нельзЯ
воротитьсЯ из Њосквы в Џетербург, как было  проектировано  при  разлуке.  ‚о
втором письме он спешил  известить,  что  приезжает  к  нам  на  днЯх,  чтоб
поскорей обвенчатьсЯ с Ќаташей, что это решено и никакими  силами  не  может
быть остановлено. Ђ между тем по тону всего  письма  было  Ясно,  что  он  в
отчаЯнии, что посторонние влиЯниЯ уже вполне отЯготели над ним и что он  уже
сам себе не верил. Ћн упоминал, между прочим, что ЉатЯ -  его  провидение  и
что она  одна  утешает  и  поддерживает  его.  џ  с  жадностью  раскрыл  его
теперешнее третье письмо.
     Ћно было на двух листах, написано отрывочно,  беспорЯдочно,  наскоро  и
неразборчиво, закапано  чернилами  и  слезами.  Ќачиналось  тем,  что  Ђлеша
отрекалсЯ от Ќаташи и уговаривал ее забыть его.  Ћн  силилсЯ  доказать,  что
союз их невозможен, что посторонние, враждебные влиЯниЯ сильнее всего и что,
наконец, так и должно быть: и он и Ќаташа вместе будут несчастны, потому что
они  неровнЯ.  Ќо  он  не  выдержал  и  вдруг,  бросив  свои  рассуждениЯ  и
доказательства, тут же, прЯмо, не разорвав и  не  отбросив  первой  половины
письма, признавалсЯ, что  он  преступник  перед  Ќаташей,  что  он  погибший
человек и не в силах восстать против желаний отца,  приехавшего  в  деревню.
Џисал он, что не в силах выразить своих мучений; признавалсЯ, между  прочим,
что вполне сознает в себе  возможность  составить  счастье  Ќаташи,  начинал
вдруг доказывать, что они вполне ровнЯ; с упорством,  со  злобою  опровергал
доводы отца; в отчаЯнии  рисовал  картину  блаженства  всей  жизни,  которое
готовилось бы им обоим, ему и Ќаташе, в случае их брака, проклинал  себЯ  за
свое малодушие и - прощалсЯ навеки! Џисьмо было  написано  с  мучением;  он,
видимо, писал вне себЯ; у менЯ навернулись слезы... Ќаташа подала мне другое
письмо, от Љати. ќто письмо пришло в одном конверте  с  Ђлешиным,  но  особо
запечатанное. ЉатЯ довольно кратко, в нескольких  строках,  уведомлЯла,  что
Ђлеша действительно очень грустит, много плачет и как будто в отчаЯнии, даже
болен немного, но что она с ним и что он будет счастлив. Њежду прочим,  ЉатЯ
силилась растолковать Ќаташе, чтоб она не подумала, что Ђлеша так скоро  мог
утешитьсЯ и что будто грусть его не серьезна. "Ћн вас не забудет никогда,  -
прибавлЯла ЉатЯ, - да и не может забыть никогда, потому что у него не  такое
сердце; любит он  вас  беспредельно,  будет  всегда  любить,  так  что  если
разлюбит вас хоть когда-нибудь, если хоть когда-нибудь перестанет  тосковать
при воспоминании о вас, то Я сама разлюблю его за это тотчас же..."
     џ возвратил Ќаташе оба письма; мы переглЯнулись с ней и не  сказали  ни
слова. ’ак было и при первых двух письмах, да и вообще о прошлом  мы  теперь
избегали говорить, как будто между нами это  было  условлено.  Ћна  страдала
невыносимо, Я это видел, но не хотела  высказыватьсЯ  даже  и  передо  мной.
Џосле возвращениЯ в родительский дом она три недели  вылежала  в  горЯчке  и
теперь едва оправилась. Њы даже мало говорили и о  близкой  перемене  нашей,
хотЯ она и знала, что  старик  получает  место  и  что  нам  придетсЯ  скоро
расстатьсЯ. ЌесмотрЯ на то, она до того была ко мне нежна,  внимательна,  до
того занималась всем, что касалось до  менЯ,  во  все  это  времЯ;  с  таким
настойчивым,  упорным  вниманием  выслушивала  все,  что  Я  должен  был  ей
рассказывать о себе, что сначала мне это было даже тЯжело: мне казалось, что
она хотела менЯ вознаградить за прошлое. Ќо эта тЯгость  быстро  исчезла:  Я
понЯл, что в ней совсем другое желание, что она  просто  любит  менЯ,  любит
бесконечно, не может жить без менЯ и не  заботитьсЯ  о  всем,  что  до  менЯ
касаетсЯ, и Я думаю, никогда сестра не любила до такой степени своего брата,
как Ќаташа любила менЯ. џ очень хорошо знал, что  предстоЯвшаЯ  нам  разлука
давила ее сердце, что Ќаташа мучилась; она знала тоже, что и Я не  могу  без
нее жить; но мы об  этом  не  говорили,  хотЯ  и  подробно  разговаривали  о
предстоЯщих событиЯх...
     џ спросил о Ќиколае ‘ергеиче.
     - Ћн скоро, Я думаю, воротитсЯ, - отвечала Ќаташа, - - обещал к чаю.
     - ќто он все о месте хлопочет?
     - „а; впрочем, место уж теперь без сомнениЯ будет;  да  и  уходить  ему
было сегоднЯ, кажетсЯ, незачем, - прибавила она  в  раздумье,  -  мог  бы  и
завтра.
     - ‡ачем же он ушел?
     - Ђ потому что Я письмо получила...
     - Ћн до того болен мной, - прибавила Ќаташа, помолчав, -  что  мне  это
даже тЯжело, ‚анЯ. Ћн, кажетсЯ, и во сне только одну менЯ видит. џ  уверена,
что он, кроме того: что со мной, как живу Я, о чем теперь думаю? - ни о  чем
более и не помышлЯет. ‚сЯкаЯ тоска моЯ отзываетсЯ в нем. џ ведь вижу, как он
неловко иногда стараетсЯ пересилить себЯ и показать  вид,  что  обо  мне  не
тоскует, напускает на себЯ веселость,  стараетсЯ  смеЯтьсЯ  и  нас  смешить.
Њаменька тоже в эти минуты сама не своЯ,  и  тоже  не  верит  его  смеху,  и
вздыхает... ’акаЯ она неловкаЯ... ЏрЯмаЯ душа! - прибавила она со смехом.  -
‚от как Я получила сегоднЯ письма, ему и понадобилось сейчас  убежать,  чтоб
не встречатьсЯ со мной глазами... џ его больше себЯ, больше  всех  на  свете
люблю, ‚анЯ, - прибавила она, потупив голову и сжав мою руку, - даже  больше
тебЯ...
     Њы прошли два раза по саду, прежде чем она начала говорить.
     - “ нас сегоднЯ Њаслобоев был и вчера тоже был, - сказала она.
     - „а, он в последнее времЯ очень часто повадилсЯ к вам.
     - € знаешь ли, зачем он здесь? Њаменька в него верует, как не  знаю  во
что. Ћна думает, что он до того все это знает (ну там законы и все это), что
всЯкое дело может обделать. Љак ты думаешь, какаЯ у ней теперь мысль бродит?
…й, про себЯ, очень больно и жаль, что Я не сделалась кнЯгиней. ќта мысль ей
жить не дает, и, кажетсЯ, она  вполне  открылась  Њаслобоеву.  ‘  отцом  она
боитсЯ говорить об этом и думает: не поможет ли ей в  чем-нибудь  Њаслобоев,
нельзЯ ли как хоть по законам? Њаслобоев, кажетсЯ, ей не противоречит, а она
его вином потчует, - прибавила с усмешкой Ќаташа.
     - Ћт этого проказника станетсЯ. „а почему же ты знаешь?
     - „а ведь маменька мне сама проговорилась... намеками...
     - —то Ќелли? Љак она? - спросил Я.
     - џ даже удивлЯюсь тебе, ‚анЯ: до сих пор ты об ней  не  спросил!  -  с
упреком сказала Ќаташа.
     Ќелли была идолом у всех в этом доме.  Ќаташа  ужасно  полюбила  ее,  и
Ќелли отдалась ей, наконец, всем своим сердцем. Ѓедное дитЯ! Ћна и не ждала,
что сыщет когда-нибудь таких людей, что найдет столько любви к себе, и  Я  с
радостию видел, что озлобленное сердце размЯгчилось и  душа  отворилась  длЯ
нас всех. Ћна с каким-то болезненным жаром откликнулась на всеобщую  любовь,
которою была окружена, в противоположность всему своему прежнему, развившему
в  ней  недоверие,  злобу  и  упорство.  ‚прочем,  и  теперь   Ќелли   долго
упорствовала, долго намеренно таила от нас слезы  примирениЯ,  накипавшие  в
ней, и, наконец, отдалась нам совсем.  Ћна  сильно  полюбила  Ќаташу,  затем
старика. џ же сделалсЯ  ей  чем-то  до  того  необходимым,  что  болезнь  ее
усиливалась, если Я долго не приходил. ‚ последний раз, расставаЯсь  на  два
днЯ, чтоб кончить  наконец  запущенную  мною  работу,  Я  должен  был  много
уговаривать ее...  конечно,  обинЯками.  Ќелли  все  еще  стыдилась  слишком
прЯмого, слишком беззаветного проЯвлениЯ своего чувства...
     Ћна всех нас очень беспокоила. Њолча и безо  всЯких  разговоров  решено
было, что она останетсЯ навеки в доме ЌиколаЯ ‘ергеича, а между  тем  отъезд
приближалсЯ, а ей становилось все хуже и хуже. Ћна заболела  с  того  самого
днЯ, как мы пришли с ней тогда к старикам, в день примирениЯ их  с  Ќаташей.
‚прочем, что ж Я? Ћна и всегда была больна. Ѓолезнь постепенно росла в ней и
прежде, но теперь начала усиливатьсЯ с чрезвычайною быстротою. џ не  знаю  и
не могу определить в точности ее болезни. Џрипадки,  правда,  повторЯлись  с
ней несколько чаще прежнего; но, главное, какое-то изнурение и  упадок  всех
сил, беспрерывное лихорадочное и напрЯженное состоЯние - все это довело ее в
последние дни до того, что она уже не вставала с  постели.  €  странно:  чем
более одолевала ее болезнь, тем мЯгче, тем  ласковее,  тем  открытее  к  нам
становилась Ќелли. ’ри днЯ тому назад она поймала  менЯ  за  руку,  когда  Я
проходил мимо ее кроватки, и потЯнула менЯ к себе. ‚ комнате никого не было.
‹ицо ее было в  жару  (она  ужасно  похудела),  глаза  сверкали  огнем.  Ћна
судорожно-страстно потЯнулась ко мне, и когда Я наклонилсЯ к ней, она крепко
обхватила мою шею своими смуглыми худенькими  ручками  и  крепко  поцеловала
менЯ, а потом тотчас же потребовала  к  себе  Ќаташу;  Я  позвал  ее;  Ќелли
непременно хотелось, чтоб Ќаташа присела к ней  на  кровать  и  смотрела  на
нее...
     - Њне самой на вас смотреть хочетсЯ, - сказала она. - џ  вас  вчера  во
сне видела и сегоднЯ ночью увижу... вы мне часто снитесь... всЯкую ночь...
     …й, очевидно, хотелось что-то высказать, чувство давило ее;  но  она  и
сама не понимала своих чувств и не знала, как их выразить...
     ЌиколаЯ ‘ергеича она любила почти более всех, кроме менЯ. Ќадо сказать,
что и Ќиколай ‘ергеич чуть ли не так же любил ее,  как  и  Ќаташу.  Ћн  имел
удивительное свойство развеселЯть и смешить Ќелли. ’олько  что  он,  бывало,
придет к ней, тотчас же и начинаетсЯ смех и даже  шалости.  ЃольнаЯ  девочка
развеселЯлась как ребенок, кокетничала с стариком,  подсмеивалась  над  ним,
рассказывала  ему  свои  сны  и  всегда  что-нибудь  выдумывала,  заставлЯла
рассказывать и его, и старик до того был рад, до того был доволен, смотрЯ на
свою "маленькую дочку Ќелли", что каждый день все более и более приходил  от
нее в восторг.
     - …е нам всем бог послал в награду за наши страданиЯ, - сказал  он  мне
раз, уходЯ от Ќелли и перекрестив ее по обыкновению на ночь.
     Љаждый день, по вечерам, когда мы все собирались вместе (Њаслобоев тоже
приходил почти каждый вечер), приезжал иногда и старик доктор, привЯзавшийсЯ
всею душою к €хменевым; вывозили и Ќелли в ее кресле к нам за круглый  стол.
„верь на балкон отворЯлась. ‡еленый садик, освещенный заходЯщим солнцем, был
весь на виду. €з него пахло  свежей  зеленью  и  только  что  распустившеюсЯ
сиренью. Ќелли сидела в своем кресле, ласково на  всех  нас  посматривала  и
прислушивалась к нашему разговору. €ногда же оживлЯлась и сама и  неприметно
начинала тоже что-нибудь говорить... Ќо в такие минуты  мы  все  слушали  ее
обыкновенно даже с беспокойством, потому что в ее воспоминаниЯх  были  темы,
которых нельзЯ было касатьсЯ. €  Я,  и  Ќаташа,  и  €хменевы  чувствовали  и
сознавали всю нашу вину перед ней, в  тот  день,  когда  она,  трепещущаЯ  и
измученнаЯ, должна была рассказать нам свою  историю.  „октор  особенно  был
против этих воспоминаний, и разговор  обыкновенно  старались  переменить.  ‚
таких случаЯх Ќелли старалась не показать нам, что понимает наши  усилиЯ,  и
начинала смеЯтьсЯ с доктором или с Ќиколаем ‘ергеичем...
     €, однакож,  ей  делалось  все  хуже  и  хуже.  Ћна  стала  чрезвычайно
впечатлительна. ‘ердце ее билось неправильно. „октор сказал  мне  даже,  что
она может умереть очень скоро.
     џ не говорил этого €хменевым, чтоб не растревожить их. Ќиколай  ‘ергеич
был вполне уверен; что она выздоровеет к дороге.
     - ‚от и папенька воротилсЯ, - сказала Ќаташа,  заслышав  его  голос.  -
Џойдем, ‚анЯ.
     Ќиколай ‘ергеич, едва  переступив  за  порог,  по  обыкновению  своему,
громко заговорил. Ђнна Ђндреевна так  и  замахала  на  него  руками.  ‘тарик
тотчас же присмирел и, увидЯ менЯ и Ќаташу, шепотом и с  уторопленным  видом
стал нам рассказывать о результате своих похождений:  место,  о  котором  он
хлопотал, было за ним, и он очень был рад.
     - —ерез две недели  можно  и  ехать,  -  сказал  он,  потираЯ  руки,  и
заботливо, искоса взглЯнул на Ќаташу. Ќо та ответила ему  улыбкой  и  обнЯла
его, так что сомнениЯ его мигом рассеЯлись.
     - Џоедем, поедем, друзьЯ мои, поедем! - заговорил он, обрадовавшись.  -
‚от только ты, ‚анЯ, только с тобой расставатьсЯ больно... (‡амечу,  что  он
ни разу не предложил мне ехать с ними вместе, что, судЯ  по  его  характеру,
непременно бы сделал... при других обстоЯтельствах, то есть если б  не  знал
моей любви к Ќаташе.)
     - Ќу, что ж делать, друзьЯ, что ж делать! Ѓольно мне, ‚анЯ; но перемена
места нас всех оживит... Џеремена места - значит перемена всего! -  прибавил
он, еще раз взглЯнув на дочь.
     Ћн верил в это и был рад своей вере.
     - Ђ Ќелли? - сказала Ђнна Ђндреевна.
     - Ќелли? —то ж... она, голубчик мой,  больна  немножко,  но  к  тому-то
времени уж наверно выздоровеет. …й и теперь лучше: как ты думаешь,  ‚анЯ?  -
проговорил он, как бы испугавшись, и с беспокойством смотрел на менЯ,  точно
Я-то и должен был разрешить его недоумениЯ.
     - —то она? Љак спала? Ќе было ли с  ней  чего?  Ќе  проснулась  ли  она
теперь? ‡наешь что, Ђнна  Ђндреевна:  мы  столик-то  придвинем  поскорей  на
террасу, принесут самовар, придут наши, мы  все  усЯдемсЯ,  и  Ќелли  к  нам
выйдет... ‚от и прекрасно. „а уж не проснулась ли она? Џойду Я к ней. ’олько
посмотрю на нее... не разбужу, не беспокойсЯ! - прибавил он, видЯ, что  Ђнна
Ђндреевна снова замахала на него руками.
     Ќо Ќелли уж проснулась. —ерез четверть часа  мы  все,  по  обыкновению,
сидели вокруг стола за вечерним самоваром.
     Ќелли вывезли в креслах. џвилсЯ доктор, ЯвилсЯ и Њаслобоев.  Ћн  принес
длЯ Ќелли большой букет сирени; но сам  был  чем-то  озабочен  и  как  будто
раздосадован.
     Љстати: Њаслобоев ходил чуть не каждый день. џ уже говорил, что все,  и
особенно Ђнна Ђндреевна, чрезвычайно его полюбили, но никогда  ни  слова  не
упоминалось у нас вслух об Ђлександре ‘еменовне; не упоминал  о  ней  и  сам
Њаслобоев. Ђнна Ђндреевна, узнав от менЯ, что Ђлександра  ‘еменовна  еще  не
успела сделатьсЯ его законной супругой, решила про себЯ, что и принимать  ее
и  говорить  об  ней  в  доме  нельзЯ.  ’ак  и  наблюдалось,  и  этим  очень
обрисовывалась и сама Ђнна Ђндреевна. ‚прочем,  не  будь  у  ней  Ќаташи  и,
главное, не случись того, что случилось, она бы, может быть, и не  была  так
разборчива.
     Ќелли  в  этот  вечер  была  как-то  особенно  грустна  и  даже  чем-то
озабочена. Љак будто она видела дурной сон и задумалась о  нем.  Ќо  подарку
Њаслобоева она очень обрадовалась и с  наслаждением  поглЯдывала  на  цветы,
которые поставили перед ней в стакане.
     - ’ак ты очень любишь цветочки, Ќелли? - сказал старик. - Џостой же!  -
прибавил он с одушевлением, - завтра же... ну, да вот увидишь сама!..
     - ‹юблю, -  отвечала  Ќелли,  -  и  помню,  как  мы  мамашу  с  цветами
встречали. Њамаша, еще когда мы были там (там значило теперь  за  границей),
была один раз целый месЯц очень больна. џ и ѓенрих  сговорились,  что  когда
она встанет и первый раз выйдет из своей спальни, откуда она целый месЯц  не
выходила, то мы и уберем все комнаты цветами. ‚от мы так и  сделали.  Њамаша
сказала с вечера, что завтра утром  она  непременно  выйдет  вместе  с  нами
завтракать. Њы встали рано-рано.  ѓенрих  принес  много  цветов,  и  мы  всю
комнату убрали зелеными листьЯми и  гирлЯндами.  €  плющ  был  и  еще  такие
широкие листьЯ, - уж не знаю, как они называютсЯ, -  и  еще  другие  листьЯ,
которые за все цеплЯютсЯ, и белые цветы большие были, и нарциссы были,  а  Я
их больше всех  цветов  люблю,  и  розаны  были,  такие  славные  розаны,  и
много-много было цветов. Њы  их  все  развесили  в  гирлЯндах  и  в  горшках
расставили, и такие цветы тут были, что как целые деревьЯ, в больших кадках;
их мы по углам расставили  и  у  кресел  мамаши,  и  как  мамаша  вышла,  то
удивилась и очень обрадовалась, а ѓенрих был рад... џ это теперь помню...
     ‚ этот вечер Ќелли была как-то особенно слаба и слабонервна.  „октор  с
беспокойством взглЯдывал на нее. Ќо ей очень хотелось говорить. € долго,  до
самых сумерек, рассказывала  она  о  своей  прежней  жизни  там;  мы  ее  не
прерывали.  ’ам  с  мамашей  и  с  ѓенрихом  они  много  ездили,  и  прежние
воспоминаниЯ Ярко восставали в ее памЯти. Ћна  с  волнением  рассказывала  о
голубых небесах, о высоких горах, со снегом и льдами, которые она  видела  и
проезжала, о горных водопадах; потом об озерах и долинах €талии, о цветах  и
деревьЯх, об сельских жителЯх, об их одежде и об их смуглых лицах  и  черных
глазах; рассказывала про разные встречи и случаи, бывшие  с  ними.  Џотом  о
больших городах и дворцах, о высокой церкви с куполом,  который  весь  вдруг
иллюминовалсЯ разноцветными огнЯми; потом об жарком, южном городе с голубыми
небесами и с голубым морем... Ќикогда еще  Ќелли  не  рассказывала  нам  так
подробно воспоминаний своих. Њы слушали ее с напрЯженным вниманием.  Њы  все
знали только до сих пор другие ее воспоминаниЯ - в мрачном, угрюмом  городе,
с давЯщей, одурЯющей  атмосферой,  с  зараженным  воздухом,  с  драгоценными
палатами, всегда запачканными грЯзью; с тусклым, бедным солнцем и  с  злыми,
полусумасшедшими людьми, от которых так много и она, и мамаша ее  вытерпели.
€ мне представилось, как они обе в грЯзном подвале, в сырой сумрачный вечер,
обнЯвшись на бедной постели своей, вспоминали о своем прошедшем, о  покойном
ѓенрихе и о чудесах других земель... Џредставилась мне и Ќелли, вспоминавшаЯ
все это уже одна,  без  мамаши  своей,  когда  Ѓубнова  побоЯми  и  зверскою
жестокостью хотела сломить ее и принудить на недоброе дело...
     Ќо наконец с Ќелли сделалось дурно, и ее отнесли  назад.  ‘тарик  очень
испугалсЯ и досадовал, что ей дали так много говорить. ‘  ней  был  какой-то
припадок, вроде обмираниЯ. ќтот припадок повторЯлсЯ с ней уже несколько раз.
Љогда он кончилсЯ, Ќелли настоЯтельно потребовала менЯ видеть. …й надо  было
что-то сказать мне одному. Ћна так упрашивала об этом, что в этот раз доктор
сам настоЯл, чтоб исполнили ее желание, и все вышли из комнаты.
     - ‚от что, ‚анЯ, - сказала Ќелли, когда мы остались вдвоем, -  Я  знаю,
они думают, что Я с ними поеду; но  Я  не  поеду,  потому  что  не  могу,  и
останусь пока у тебЯ, и мне это надо было сказать тебе.
     џ стал было ее уговаривать; сказал, что у €хменевых ее все  так  любЯт,
что ее за родную дочь почитают. —то все будут очень  жалеть  о  ней.  —то  у
менЯ, напротив, ей тЯжело будет жить и что хоть Я и очень ее люблю, но  что,
нечего делать, расстатьсЯ надо.
     - Ќет, нельзЯ! - настойчиво ответила Ќелли, - потому что Я  вижу  часто
мамашу во сне, и она говорит мне, чтоб Я не ездила с ними и осталась  здесь;
она говорит, что Я очень много согрешила, что дедушку одного оставила, и все
плачет, когда это говорит. џ хочу остатьсЯ здесь и ходить за дедушкой, ‚анЯ.
     - Ќо ведь твой дедушка уж умер,  Ќелли,  -  сказал  Я,  выслушав  ее  с
удивлением.
     Ћна подумала и пристально посмотрела на менЯ.
     - ђасскажи мне, ‚анЯ, еще раз, - сказала она, - как дедушка  умер.  ‚се
расскажи и ничего не пропускай.
     џ был изумлен ее требованием, но,  однакож,  принЯлсЯ  рассказывать  во
всей подробности. џ подозревал, что с нею бред или,  по  крайней  мере,  что
после припадка голова ее еще не совсем свежа.
     Ћна  внимательно  выслушала  мой  рассказ,  и  помню,  как  ее  черные,
сверкающие больным,  лихорадочным  блеском  глаза  пристально  и  неотступно
следили за мной во все продолжение рассказа. ‚ комнате было уже темно.
     - Ќет, ‚анЯ, он не умер! - сказала она решительно, все выслушав  и  еще
раз подумав. - Њамаша мне часто говорит о дедушке, и когда Я  вчера  сказала
ей: "„а ведь дедушка умер", она очень огорчилась, заплакала и  сказала  мне,
что нет, что мне нарочно так сказали, а что  он  ходит  теперь  и  милостыню
просит, "так же как мы с тобой прежде просили, - говорила мамаша,  -  и  все
ходит по тому месту, где мы с тобой его в  первый  раз  встретили,  когда  Я
упала перед ним и Ђзорка узнал менЯ..."
     - ќто сон, Ќелли, сон больной, потому что  ты  теперь  сама  больна,  -
сказал Я ей.
     - џ и сама все думала, что это только сон, -  сказала  Ќелли,  -  и  не
говорила никому. ’олько тебе одному все рассказать хотела. Ќо сегоднЯ, когда
Я заснула после того, как ты не пришел, то увидела во сне и самого  дедушку.
Ћн сидел у себЯ дома и ждал менЯ, и был такой страшный, худой, и сказал, что
он два днЯ ничего не ел и Ђзорка тоже, и очень на менЯ  сердилсЯ  и  упрекал
менЯ. Ћн мне тоже сказал, что у него совсем нет нюхательного табаку,  а  что
без этого табаку он и жить не может. Ћн и в самом деле, ‚анЯ, мне прежде это
один раз говорил, уж после того как мамаша умерла, когда Я приходила к нему.
’огда он был совсем больной и почти ничего уж не понимал. ‚от как Я услышала
это от него сегоднЯ, и думаю: пойду Я,  стану  на  мосту  и  буду  милостыню
просить, напрошу и куплю ему и хлеба, и вареного картофелю,  и  табаку.  ‚от
будто Я стою прошу и вижу, что  дедушка  около  ходит,  помедлит  немного  и
подойдет ко мне, и смотрит, сколько Я набрала и возьмет себе. ќто,  говорит,
на хлеб, теперь на табак сбирай. џ сбираю, а он подойдет и отнимет у менЯ. џ
ему и говорю, что и без того все отдам ему и ничего себе  не  спрЯчу.  "Ќет,
говорит, ты у  менЯ  воруешь;  мне  и  Ѓубнова  говорила,  что  ты  воровка,
оттого-то Я тебЯ к себе никогда не  возьму.  Људы  ты  еще  пЯтак  дела?"  џ
заплакала тому, что он мне не верит, а он менЯ не слушает и все кричит:  "’ы
украла один пЯтак!" - и стал бить менЯ, тут же на мосту, и больно бил.  €  Я
очень плакала... ‚от Я и подумала теперь, ‚анЯ,  что  он  непременно  жив  и
где-нибудь один ходит и ждет, чтоб Я к нему пришла...
     џ  снова  начал  ее  уговаривать  и  разуверЯть  и  наконец,   кажетсЯ,
разуверил. Ћна отвечала, что  боитсЯ  теперь  заснуть,  потому  что  дедушку
увидит. Ќаконец крепко обнЯла менЯ.
     - Ђ все-таки Я  не  могу  тебЯ  покинуть,  ‚анЯ!  -  сказала  она  мне,
прижимаЯсь к моему лицу своим личиком. - …сли б и дедушки не было, Я  все  с
тобой не расстанусь.
     ‚ доме все были  испуганы  припадком  Ќелли.  џ  потихоньку  пересказал
доктору все ее грезы и спросил у него  окончательно,  как  он  думает  о  ее
болезни?
     - Ќичего  еще  неизвестно,  -  отвечал  он,  соображаЯ,  -  Я  покамест
догадываюсь,  размышлЯю,   наблюдаю,   но...   ничего   неизвестно.   ‚ообще
выздоровление невозможно. Ћна умрет. џ им  не  говорю,  потому  что  вы  так
просили, но мне жаль, и Я предложу завтра же консилиум. Њожет быть,  болезнь
примет после консилиума другой оборот. Ќо мне очень жаль  эту  девочку,  как
дочь мою... ЊилаЯ, милаЯ девочка! € с таким игривым умом!
     Ќиколай ‘ергеич был в особенном волнении.
     - ‚от что, ‚анЯ, Я придумал, - сказал он,  -  она  очень  любит  цветы.
‡наешь что? “строим-ка ей завтра, как  она  проснетсЯ,  такой  же  прием,  с
цветами, как она с этим ѓенрихом длЯ своей мамаши устроила, вот что  сегоднЯ
рассказывала... Ћна это с таким волнением рассказывала...
     - ’о-то с волнением, - отвечал Я. - ‚олнениЯ-то ей теперь вредны...
     - „а, но приЯтные волнениЯ другое дело! “ж поверь, голубчик,  опытности
моей поверь, приЯтные  волнениЯ  ничего;  приЯтные  волнениЯ  даже  излечить
могут, на здоровье подействовать...
     Ћдним словом, выдумка старика до того прельщала его самого, что он  уже
пришел от нее в восторг. Ќевозможно было и возражать ему. џ спросил совета у
доктора, но прежде чем тот собралсЯ  сообразить,  старик  уже  схватил  свой
картуз и побежал обделывать дело.
     - ‚от что,  -  сказал  он  мне,  уходЯ,  -  тут  неподалеку  есть  одна
оранжереЯ; богатаЯ оранжереЯ. ‘адовники распродают цветы, можно  достать,  и
предешево!.. “дивительно даже, как дешево! ’ы внуши это Ђнне Ђндреевне, а то
она сейчас рассердитсЯ за  расходы...  Ќу,  так  вот...  „а!  вот  что  еще,
дружище: куда ты теперь? ‚едь отделалсЯ, кончил  работу,  так  чего  ж  тебе
домой-то спешить? Ќочуй у нас, наверху,  в  светелке:  помнишь,  как  прежде
бывало. € тюфЯк твой и кровать -  все  там  на  прежнем  месте  стоит  и  не
тронуто. ‡аснешь, как французский король. Ђ? останьсЯ-ка.  ‡автра  проснемсЯ
пораньше, принесут цветы, и к восьми часам мы вместе всю комнату  уберем.  €
Ќаташа поможет: у ней вкусу-то  ведь  больше,  чем  у  нас  с  тобой...  Ќу,
соглашаешьсЯ? Ќочуешь?
     ђешили,  что  Я  останусь  ночевать.  ‘тарик  обделал  дело.  „октор  и
Њаслобоев простились и ушли. “ €хменевых ложились спать рано, в  одиннадцать
часов. “ходЯ, Њаслобоев был в задумчивости и хотел мне  что-то  сказать,  но
отложил до другого раза. Љогда же Я, простЯсь с стариками, поднЯлсЯ  в  свою
светелку, то, к удивлению моему, увидел его опЯть. Ћн сидел в ожидании  менЯ
за столиком и перелистывал какую-то книгу,
     -  ‚оротилсЯ  с  дороги,  ‚анЯ,  потому  лучше  уж  теперь  рассказать.
‘адись-ка. ‚идишь, дело-то все такое глупое, досадно даже...
     - „а что такое?
     - „а подлец твой кнЯзь разозлил еще  две  недели  тому  назад;  да  так
разозлил, что Я до сих пор злюсь.
     - —то, что такое? ђазве ты все еще с кнЯзем в сношениЯх?
     - Ќу, вот уж ты сейчас: "что,  что  такое?",  точно  и  бог  знает  что
случилось. ’ы, брат ‚анЯ, ни дать ни  взЯть,  моЯ  Ђлександра  ‘еменовна,  и
вообще все это несносное бабье... ’ерпеть не могу бабьЯ!.. ‚орона каркнет  -
сейчас и "что, что такое?"
     - „а ты не сердись.
     - „а Я вовсе не сержусь, а на всЯкое дело надо  смотреть  обыкновенными
глазами, не преувеличиваЯ... вот что.
     Ћн немного помолчал, как будто все еще сердЯсь на менЯ. џ  не  прерывал
его.
     - ‚идишь, брат, - начал он опЯть, - напал Я на один след... то  есть  в
сущности вовсе не напал и не было никакого следа, а так мне показалось... то
есть из некоторых соображений Я было вывел, что Ќелли... может  быть...  Ќу,
одним словом, кнЯзева законнаЯ дочь.
     - —то ты!
     - Ќу, и заревел сейчас: "что ты!" ’о есть ровно ничего говорить  нельзЯ
с этими людьми! - вскричал он, неистово махнув рукой. - џ разве говорил тебе
что-нибудь положительно, легкомысленнаЯ ты голова? ѓоворил Я тебе,  что  она
доказаннаЯ законнаЯ кнЯзева дочь? ѓоворил или нет?..
     - Џослушай, душа моЯ, - прервал Я его в сильном волнении, - ради  бога,
не кричи и объЯснЯйсЯ точно и Ясно. …й-богу, пойму  тебЯ.  Џойми,  до  какой
степени это важное дело и какие последствиЯ...
     - ’о-то последствиЯ,  а  из  чего?  ѓде  доказательства?  „ела  не  так
делаютсЯ, и Я тебе под секретом теперь говорю. Ђ зачем Я  об  этом  с  тобой
заговорил - потом объЯсню. ‡начит, так надо было. Њолчи и слушай и знай, что
все это секрет...
     ‚идишь, как было дело. …ще зимой, еще прежде, чем ‘мит умер, только что
кнЯзь воротилсЯ из ‚аршавы, и начал он это дело. ’о есть начато оно  было  и
гораздо раньше, еще в прошлом году. Ќо тогда он одно  разыскивал,  а  теперь
начал разыскива