        ”едор Њихайлович „остоевский. ‡аписки из подпольЯ

---------------------------------------------------------------
     ‚ерсиЯ  1.0 от 15 маЯ 1998 г. ‘верка произведена по "‘обранию сочинений
в десЯти томах" (Њосква, •удожественнаЯ литература, 1957).

Џрава на этот электронный текст принадлежат Џубличной электронной библиотеке і http://www.online.ru/sp/eel/russian/Dostoevsky.Fedor/
(…вгению Џескину), 1998 год. ђазрешено свободное распространение при условии
сохранениЯ   целостности   текста  (включаЯ  данную  информацию).  ђазрешено
свободное  использование  длЯ  некоммерческих  целей  при  условии ссылки на
источник.   ЏубличнаЯ   ќлектроннаЯ   Ѓиблиотека  -  товарный  знак  и  знак
обслуживаниЯ, принадлежащие …вгению Џескину.
E-mail:eugene@eugene.msk.su
----------------------------------------------------------------------------

                            —асть I. Џодполье*

        I

     џ человек больной... џ злой человек.  Hепривлекательный  Я  человек.  џ
думаю, что у менЯ болит печень. ‚прочем, Я ни шиша не смыслю в моей  болезни
и не знаю наверно, что у менЯ болит. џ не лечусь и никогда не лечилсЯ,  хотЯ
медицину и докторов уважаю. Љ тому же Я еще и  суеверен  до  крайности;  ну,
хоть настолько, чтоб уважать медицину. (џ достаточно образован, чтоб не быть
суеверным, но Я суеверен). Hет-с, Я не хочу лечитьсЯ со злости.  ‚от  этого,
наверно, не изволите понимать. Hу-с, а Я понимаю. џ,  разумеетсЯ,  не  сумею
вам объЯснить, кому именно Я насолю в этом случае моей  злостью;  Я  отлично
хорошо знаю, что и докторам Я никак не смогу "нагадить" тем, что  у  них  не
лечусь; Я лучше всЯкого знаю,  что  всем  этим  Я  единственно  только  себе
поврежу и никому больше. Hо все-таки, если Я не лечусь, так это  со  злости.
Џеченка болит, так вот пускай же ее еще крепче болит!
     џ уже давно так живу - лет двадцать. ’еперь мне сорок. џ прежде служил,
а теперь не служу. џ был  злой  чиновник.  џ  был  груб  и  находил  в  этом
удовольствие. ‚едь Я взЯток не брал, стало быть, должен  же  был  себЯ  хоть
этим вознаградить. (ЏлохаЯ острота; но Я  ее  не  вычеркну.  џ  ее  написал,
думаЯ, что выйдет очень остро; а теперь, как увидел сам,  что  хотел  только
гнусно пофорсить, - нарочно не вычеркну!) Љогда к столу, у которого Я сидел,
подходили, бывало, просители за справками, - Я зубами  на  них  скрежетал  и
чувствовал неумолимое наслаждение,  когда  удавалось  кого-нибудь  огорчить.
Џочти всегда удавалось. Ѓольшею частию все  был  народ  робкий:  известно  -
просители. Hо из фертов Я особенно терпеть не мог одного офицера.  Ћн  никак
не хотел покоритьсЯ и омерзительно гремел саблей. “ менЯ с ним полтора  года
за эту саблю война была. џ наконец одолел. Ћн перестал греметь. ‚прочем, это
случилось еще в моей молодости. Hо знаете ли, господа, в чем состоЯл главный
пункт моей злости? „а в том-то и состоЯла всЯ штука, в том-то и  заключалась
наибольшаЯ гадость, что Я поминутно, даже в минуту самой  сильнейшей  желчи,
постыдно сознавал в себе, что Я не только не злой, но даже и не  озлобленный
человек, что Я только воробьев пугаю напрасно и себЯ этим тешу. “ менЯ  пена
у рта, а принесите мне какую-нибудь куколку, дайте мне чайку с сахарцем,  Я,
пожалуй, и успокоюсь. „аже душой умилюсь, хоть уж, наверно, потом  буду  вам
на себЯ скрежетать зубами и от стыда несколько месЯцев страдать бессонницей.
’аков уж мой обычай.
     ќто Я наврал про себЯ давеча,  что  Я  был  злой  чиновник.  ‘о  злости
наврал. џ просто баловством занималсЯ и с просителЯми  и  с  офицером,  а  в
сущности никогда  не  мог  сделатьсЯ  злым.  џ  поминутно  сознавал  в  себе
много-премного самых противоположных тому элементов. џ чувствовал,  что  они
так и кишат во мне, эти противоположные элементы. џ знал, что они всю  жизнь
во мне кишели и из менЯ вон наружу просились, но Я их не пускал, не  пускал,
нарочно не пускал наружу. Ћни мучили  менЯ  до  стыда;  до  конвульсий  менЯ
доводили и - надоели мне  наконец,  как  надоели!  “ж  не  кажетсЯ  ли  вам,
господа, что Я теперь в чем-то перед вами раскаиваюсь, что Я в чем-то у  вас
прощеньЯ прошу?.. џ уверен, что вам это кажетсЯ... Ђ  впрочем,  уверЯю  вас,
что мне все равно, если и кажетсЯ...
     џ не только злым, но даже и ничем  не  сумел  сделатьсЯ:  ни  злым,  ни
добрым, ни подлецом. ни честным, ни героем, ни насекомым. ’еперь же  доживаю
в своем углу, дразнЯ себЯ злобным и ни к чему  не  служащим  утешением,  что
умный  человек  и  не  может  серьезно  чем-нибудь  сделатьсЯ,  а   делаетсЯ
чем-нибудь только дурак. „а-с, умный человек девЯтнадцатого столетиЯ  должен
и нравственно обЯзан быть существом по преимуществу бесхарактерным;  человек
же с характером, деЯтель, -  существом  по  преимуществу  ограниченным.  ќто
сорокалетнее мое убеждение. Њне теперь сорок лет, а ведь сорок лет - это всЯ
жизнь; ведь это самаЯ глубокаЯ старость. „альше сорока лет жить  неприлично,
пошло, безнравственно! Љто живет дольше сорока лет,  -  отвечайте  искренно,
честно? џ вам скажу, кто живет: дураки и негодЯи живут. џ всем старцам это в
глаза  скажу,  всем  этим  почтенным  старцам,  всем  этим  сребровласым   и
благоухающим старцам! ‚сему свету в глаза скажу! џ имею право так  говорить,
потому что сам до шестидесЯти лет доживу.  „о  семидесЯти  лет  проживу!  „о
восьмидесЯти лет проживу!.. Џостойте! „айте дух перевести...
     Hаверно, вы думаете, господа, что Я вас  смешить  хочу?  Ћшиблись  и  в
этом. џ вовсе не такой развеселый человек, как  вам  кажетсЯ  или  как  вам,
может быть, кажетсЯ; впрочем, если вы, раздраженные всей этой болтовней (а Я
уже чувствую, что вы раздражены), вздумаете спросить менЯ:  кто  ж  Я  таков
именно? - то Я вам отвечу: Я один коллежский асессор. џ  служил,  чтоб  было
что-нибудь есть (но единственно длЯ этого), и когда прошлого  года  один  из
отдаленных моих родственников оставил мне шесть тысЯч  рублей  по  духовному
завещанию, Я тотчас же вышел в отставку и поселилсЯ  у  себЯ  в  углу.  џ  и
прежде жил в этом углу, но теперь Я  поселилсЯ  в  этом  углу.  Љомната  моЯ
дрЯннаЯ, сквернаЯ, на краю города. ‘лужанка моЯ - деревенскаЯ баба,  стараЯ,
злаЯ от глупости, и от нее к тому же всегда скверно пахнет. Њне говорЯт, что
климат  петербургский  мне  становитсЯ  вреден  и  что  с  моими  ничтожными
средствами очень дорого в Џетербурге жить. џ все это знаю, лучше  всех  этих
опытных  и  премудрых  советчиков  и  покивателей  знаю.  Hо  Я  остаюсь   в
Џетербурге; Я не выеду из Џетербурга! џ потому не выеду... ќх! да  ведь  это
совершенно все равно - выеду Я иль не выеду.
     Ђ впрочем:  о  чем  может  говорить  порЯдочный  человек  с  наибольшим
удовольствием?
     Ћтвет: о себе.
     Hу так и Я буду говорить о себе.

-----------
*  €  автор  записок  и самые "‡аписки", разумеетсЯ, вымышлены. ’ем не менее
такие  лица,  как  сочинитель таких записок, не только могут, но даже должны
существовать  в  нашем  обществе,  взЯв в соображение те обстоЯтельства, при
которых  вообще  складывалось  наше  общество.  џ  хотел  вывести перед лицо
публики,  повиднее  обыкновенного,  один  из характеров протекшего недавнего
времени.  ќто  -  один  из  представителей еще доживающего поколениЯ. ‚ этом
отрывке,  озаглавленном  "Џодполье",  это лицо рекомендует самого себЯ, свой
взглЯд,  и как бы хочет выЯснить те причины, по которым оно Явилось и должно
было  ЯвитьсЯ  в  нашей  среде.  ‚  следующем  отрывке  придут уже настоЯщие
"записки" этого лица о некоторых событиЯх его жизни.


        II


     Њне теперь хочетсЯ рассказать вам, господа, желаетсЯ  иль  не  желаетсЯ
вам это слышать, почему Я даже и насекомым не  сумел  сделатьсЯ.  ‘кажу  вам
торжественно, что Я много раз хотел сделатьсЯ насекомым. Hо даже и этого  не
удостоилсЯ. ЉлЯнусь вам, господа,  что  слишком  сознавать  -  это  болезнь,
настоЯщаЯ,  полнаЯ  болезнь.  „лЯ  человеческого  обихода  слишком  было  бы
достаточно обыкновенного человеческого  сознаниЯ,  то  есть  в  половину,  в
четверть меньше той порции, котораЯ достаетсЯ  на  долю  развитого  человека
нашего несчастного девЯтнадцатого столетиЯ и, сверх того,  имеющего  сугубое
несчастье обитать в Џетербурге, самом отвлеченном  и  умышленном  городе  на
всем земном шаре. (ѓорода бывают умышленные и неумышленные). ‘овершенно было
бы довольно, например, такого сознаниЯ, которым  живут  все  так  называемые
непосредственные люди и деЯтели. Ѓьюсь об заклад, вы думаете, что Я пишу все
это из форсу, чтоб поострить насчет деЯтелей, да еще из форсу  дурного  тона
гремлю саблей, как мой офицер. Hо, господа, кто же может своими же болезнЯми
тщеславитьсЯ, да еще ими форсить?
     ‚прочем, что ж Я? - все это делают; болезнЯми-то и  тщеславЯтсЯ,  а  Я,
пожалуй, и больше всех. Hе будем спорить; мое возражение нелепо. Hо все-таки
Я крепко убежден, что не только очень  много  сознаниЯ,  но  даже  и  всЯкое
сознание болезнь. џ стою на том. Ћставим и это на минуту.  ‘кажите  мне  вот
что: отчего так бывало, что, как нарочно, в те самые,  да,  в  те  же  самые
минуты, в которые Я наиболее способен  был  сознавать  все  тонкости  "всего
прекрасного и высокого", как говорили у нас когда-то, мне случалось  уже  не
сознавать, а делать такие неприглЯдные деЯньЯ, такие, которые...ну да, одним
словом, которые хоть и  все,  пожалуй,  делают,  но  которые,  как  нарочно,
приходились у менЯ именно тогда, когда Я наиболее сознавал, что их совсем бы
не надо делать? —ем больше Я сознавал о добре и о всем  этом  "прекрасном  и
высоком", тем глубже Я и опускалсЯ в мою тину и тем способнее был совершенно
завЯзнуть в ней. Hо главнаЯ черта была в том,  что  все  это  как  будто  не
случайно во мне было, а как будто ему и следовало так быть.  Љак  будто  это
было мое самое нормальное состоЯние, а отнюдь не болезнь  и  не  порча,  так
что, наконец, у менЯ и охота прошла боротьсЯ с этой порчей.  Љончилось  тем,
что Я чуть не поверил (а может, и в самом деле поверил), что это, пожалуй, и
есть нормальное мое состоЯние.  Ђ  сперва-то,  вначале-то,  сколько  Я  муки
вытерпел в этой борьбе! џ не верил, чтоб так бывало с другими, и потому  всю
жизнь таил это про себЯ как секрет. џ стыдилсЯ (даже, может быть,  и  теперь
стыжусь);  до  того  доходил,  что  ощущал  какое-то  тайное,  ненормальное,
подленькое   наслажденьице   возвращатьсЯ,   бывало,   в   иную    гадчайшую
петербургскую ночь к себе в угол и усиленно сознавать,  что  вот  и  сегоднЯ
сделал опЯть  гадость,  что  сделанного  опЯть-таки  никак  не  воротишь,  и
внутренно, тайно, грызть, грызть себЯ за это зубами, пилить и сосать себЯ до
того, что горечь обращалась наконец в какую-то позорную, проклЯтую  сладость
и наконец - в решительное,  серьезное  наслаждение!  „а,  в  наслаждение,  в
наслаждение! џ стою на том. џ  потому  и  заговорил,  что  мне  все  хочетсЯ
наверно узнать: бывают  ли  у  других  такие  наслаждениЯ?  џ  вам  объЯсню:
наслаждение было тут именно от  слишком  Яркого  сознаниЯ  своего  унижениЯ;
оттого, что уж сам чувствуешь, что до последней стены дошел; что  и  скверно
это, но что и нельзЯ тому иначе быть; что уж нет тебе выхода, что уж никогда
не сделаешьсЯ другим человеком; что если б даже и  оставалось  еще  времЯ  и
вера, чтоб переделатьсЯ во что-нибудь другое, то, наверно, сам бы не захотел
переделыватьсЯ; а захотел бы, так и тут бы ничего не сделал, потому  что  на
самом-то деле и переделыватьсЯ-то, может быть, не во что. Ђ главное и  конец
концов, что все это происходит по нормальным и основным  законам  усиленного
сознаниЯ и по инерции, прЯмо вытекающей из этих законов, а следственно,  тут
не только не переделаешьсЯ,  да  и  просто  ничего  не  поделаешь.  ‚ыходит,
например, вследствие усиленного сознаниЯ: прав, что подлец,  как  будто  это
подлецу утешение, коль он уже сам ощущает, что он действительно  подлец.  Hо
довольно...  ќх,  нагородил-то,  а  что  объЯснил?..  —ем  объЯснЯетсЯ   тут
наслаждение? Hо Я объЯснюсь! џ-таки доведу до конца! џ и перо затем  в  руки
взЯл...
     џ, например, ужасно самолюбив. џ мнителен и  обидчив,  как  горбун  или
карлик, но, право, бывали со мною такие минуты, что если  б  случилось,  что
мне бы дали пощечину, то, может быть, Я был бы  даже  и  этому  рад.  ѓоворю
серьезно: наверно, Я бы  сумел  отыскать  и  тут  своего  рода  наслаждение,
разумеетсЯ, наслаждение отчаЯниЯ, но в отчаЯнии-то  и  бывают  самые  жгучие
наслаждениЯ, особенно когда уж очень сильно  сознаешь  безвыходность  своего
положениЯ. Ђ тут при пощечине-то - да тут так и придавит сознание о  том,  в
какую мазь тебЯ растерли. ѓлавное же, как ни раскидывай, а все-таки выходит,
что всегда Я первый во всем виноват выхожу и, что всего  обиднее,  без  вины
виноват и, так сказать, по законам природы. Џотому, во-первых, виноват,  что
Я умнее всех, которые менЯ окружают. (џ постоЯнно считал  себЯ  умнее  всех,
которые менЯ окружают, и иногда, поверите  ли,  даже  этого  совестилсЯ.  Џо
крайней мере, Я всю жизнь смотрел как-то в сторону и никогда не мог смотреть
людЯм прЯмо в глаза). Џотому, наконец, виноват, что если б  и  было  во  мне
великодушие, то было бы только мне же  муки  больше  от  сознаниЯ  всей  его
бесполезности. џ  ведь,  наверно,  ничего  бы  не  сумел  сделать  из  моего
великодушиЯ: ни простить, потому что обидчик, может, ударил менЯ по  законам
природы, а законов природы нельзЯ прощать; ни  забыть,  потому  что  хоть  и
законы природы, а все-таки обидно. Hаконец, если б даже Я захотел быть вовсе
невеликодушным, а напротив, пожелал бы отмстить обидчику, то Я и отмстить ни
в чем никому бы не мог,  потому  что,  наверно,  не  решилсЯ  бы  что-нибудь
сделать, если б даже и мог. Ћтчего  не  решилсЯ  бы?  Ћб  этом  мне  хочетсЯ
сказать два слова особо.


        III

     ‚едь у людей, умеющих за себЯ отомстить и вообще за  себЯ  постоЯть,  -
как это, например, делаетсЯ? ‚едь их как обхватит, положим,  чувство  мести,
так уж ничего больше во всем их существе на это времЯ и не останетсЯ,  кроме
этого чувства. ’акой господин так и прет прЯмо к цели, как взбесившийсЯ бык,
наклонив вниз рога, и только разве стена его останавливает.  (Љстати:  перед
стеной такие господа, то есть  непосредственные  люди  и  деЯтели,  искренно
пасуют. „лЯ них стена - не отвод, как например длЯ нас,  людей  думающих,  а
следственно, ничего не делающих; не предлог воротитьсЯ с дороги, предлог,  в
который наш брат обыкновенно и сам не верит, но которому всегда  очень  рад.
Hет,  они  пасуют  со  всею  искренностью.  ‘тена  имеет  длЯ   них   что-то
успокоительное,  нравственно-разрешающее  и  окончательное,  пожалуй,   даже
что-то  мистическое...   Hо   об   стене   после).   Hу-с,   такого-то   вот
непосредственного человека Я и считаю настоЯщим, нормальным человеком, каким
хотела его видеть сама нежнаЯ мать - природа, любезно зарождаЯ его на земле.
џ такому человеку до крайней желчи завидую. Ћн глуп, Я  в  этом  с  вами  не
спорю, но, может быть, нормальный человек и  должен  быть  глуп,  почему  вы
знаете? Њожет быть, это даже очень красиво. € Я тем более  убежден  в  злом,
так сказать, подозрении,  что  если,  например,  взЯть  антитез  нормального
человека, то есть человека усиленно сознающего, вышедшего,  конечно,  не  из
лона природы,  а  из  реторты  (это  уже  почти  мистицизм,  господа,  но  Я
подозреваю и это), то этот ретортный человек до  того  иногда  пасует  перед
своим  антитезом,  что  сам  себЯ,  со  всем  своим   усиленным   сознанием,
добросовестно считает за мышь, а  не  за  человека.  Џусть  это  и  усиленно
сознающаЯ мышь, но все-таки мышь, а тут человек, а следственно...,  и  проч.
€, главное, он сам, сам ведь считает себЯ за мышь;  его  об  этом  никто  не
просит; а это важный пункт. ‚зглЯнем же  теперь  на  эту  мышь  в  действии.
Џоложим, например, она тоже обижена (а она почти всегда  бывает  обижена)  и
тоже желает отомстить. ‡лости-то в ней, может, еще и больше накопитсЯ, чем в
l'homme de la nature et de  la  verite.  ѓадкое,  низкое  желаньице  воздать
обидчику тем же злом, может, еще и гаже скребетсЯ в ней, чем в l'homme de la
nature et de la verite, потому что l'homme de la nature et de la verite,  по
своей   врожденной   глупости,   считает   свое    мщенье    просто-запросто
справедливостью;  а  мышь,  вследствие  усиленного  сознаниЯ,  отрицает  тут
справедливость. „оходит наконец до самого дела,  до  самого  акта  отмщениЯ.
HесчастнаЯ мышь кроме одной первоначальной  гадости  успела  уже  нагородить
кругом себЯ, в виде вопросов и сомнений, столько других гадостей;  к  одному
вопросу подвела столько неразрешенных  вопросов,  что  поневоле  кругом  нее
набираетсЯ какаЯ-то роковаЯ бурда, какаЯ-то вонючаЯ грЯзь, состоЯщаЯ  из  ее
сомнений,  волнений  и,  наконец,  из  плевков,   сыплющихсЯ   на   нее   от
непосредственных деЯтелей, предстоЯщих торжественно кругом в  виде  судей  и
диктаторов и хохочущих над  нею  во  всю  здоровую  глотку.  ђазумеетсЯ,  ей
остаетсЯ махнуть на все своей  лапкой  и  с  улыбкой  напускного  презреньЯ,
которому и сама она не верит, постыдно проскользнуть в свою щелочку. ’ам,  в
своем мерзком, вонючем подполье, наша обиженнаЯ, прибитаЯ и  осмеЯннаЯ  мышь
немедленно погружаетсЯ в холодную, Ядовитую и, главное,  вековечную  злость.
‘орок лет срЯду будет припоминать до последних, самых постыдных подробностей
свою обиду и  при  этом  каждый  раз  прибавлЯть  от  себЯ  подробности  еще
постыднейшие, злобно поддразниваЯ и раздражаЯ  себЯ  собственной  фантазией.
‘ама  будет  стыдитьсЯ  своей  фантазии,  но  все-таки  все  припомнит,  все
переберет, навыдумает на себЯ небывальщины,  под  предлогом,  что  она  тоже
могла  случитьсЯ,  и  ничего  не  простит.  Џожалуй,  и  мстить  начнет,  но
как-нибудь урывками, мелочами, из-за печки, инкогнито,  не  верЯ  ни  своему
праву мстить, ни успеху своего мщениЯ и знаЯ  наперед,  что  от  всех  своих
попыток отомстить сама выстрадает во сто раз больше того, кому мстит, а тот,
пожалуй, и не почешетсЯ.  Hа  смертном  одре  опЯть-таки  все  припомнит,  с
накопившимисЯ за все времЯ процентами и... Hо именно вот  в  этом  холодном,
омерзительном полуотчаЯнии, полувере, в этом сознательном погребении  самого
себЯ заживо с горЯ, в подполье на сорок лет, в  этой  усиленно  созданной  и
все-таки отчасти сомнительной безвыходности своего положениЯ, во  всем  этом
Яде неудовлетворенных желаний,  вошедших  внутрь,  во  всей  этой  лихорадке
колебаний,  принЯтых  навеки  решений  и  через  минуту  опЯть   наступающих
раскаЯний - и заключаетсЯ  сок  того  странного  наслаждениЯ,  о  котором  Я
говорил. Ћно до того тонкое, до того иногда  не  поддающеесЯ  сознанью,  что
чуть-чуть ограниченные люди или даже  просто  люди  с  крепкими  нервами  не
поймут в нем ни единой черты. "Њожет, еще и те не поймут, - прибавите вы  от
себЯ, осклаблЯЯсь, - которые никогда не получали пощечин, - и таким  образом
вежливо намекнете мне, что Я в мою жизнь, может быть, тоже испытал пощечину,
а потому и говорю как знаток. Ѓьюсь  об  заклад,  что  вы  это  думаете.  Hо
успокойтесь, господа, Я не получал пощечин, хотЯ мне совершенно  все  равно,
как бы вы об этом ни думали. џ, может быть, еще  сам-то  жалею,  что  в  мою
жизнь мало роздал пощечин. Hо довольно, ни слова больше об этой  чрезвычайно
длЯ вас интересной теме.
     Џродолжаю спокойно о людЯх с крепкими нервами, не понимающих  известной
утонченности наслаждений. ќти господа при иных  казусах,  например,  хотЯ  и
ревут, как быки, во все горло, хоть это, положим, и приносит  им  величайшую
честь, но, как уже сказал Я,  перед  невозможностью  они  тотчас  смирЯютсЯ.
Hевозможность - значит каменнаЯ стена? ЉакаЯ каменнаЯ стена? Hу, разумеетсЯ,
законы природы, выводы естественных наук, математика . “ж как докажут  тебе,
например, что от обезьЯны произошел, так уж и нечего морщитьсЯ, принимай как
есть.  “ж  как  докажут  тебе,  что,  в  сущности,  одна   капелька   твоего
собственного жиру тебе должна быть дороже ста тысЯч тебе подобных  и  что  в
этом результате разрешатсЯ  под  конец  все  так  называемые  добродетели  и
обЯзанности и прочие бредни и предрассудки, так уж так  и  принимай,  нечего
делать-то, потому дважды два - математика. Џопробуйте возразить.
     "Џомилуйте, - закричат вам, - восставать нельзЯ: это дважды два четыре!
Џрирода вас не спрашиваетсЯ; ей  дела  нет  до  ваших  желаний  и  до  того,
нравЯтсЯ ль вам ее законы или не нравЯтсЯ. ‚ы обЯзаны принимать ее так,  как
она есть, а следственно, и все ее результаты. ‘тена, значит, и есть стена...
и т. д., и т. д.". ѓосподи боже, да какое мне  дело  до  законов  природы  и
арифметики, когда мне почему-нибудь  эти  законы  и  дважды  два  четыре  не
нравЯтсЯ? ђазумеетсЯ, Я не пробью такой стены лбом, если и в самом деле  сил
не будет пробить, но Я и не примирюсь  с  ней  потому  только,  что  у  менЯ
каменнаЯ стена и у менЯ сил не хватило.
     Љак будто такаЯ каменнаЯ стена и  вправду  есть  успокоение  и  вправду
заключает в себе хоть какое-нибудь слово на мир, единственно только  потому,
что она дважды два четыре. Ћ нелепость нелепостей! ’о ли дело все  понимать,
все сознавать, все невозможности и каменные стены; не примирЯтьсЯ ни с одной
из этих невозможностей и каменных стен, если вам мерзит  примирЯтьсЯ;  дойти
путем  самых  неизбежных  логических  комбинаций  до  самых   отвратительных
заключений на вечную тему о том, что даже и в каменной-то  стене  как  будто
чем-то сам виноват, хотЯ  опЯть-таки  до  Ясности  очевидно,  что  вовсе  не
виноват,  и  вследствие  этого,   молча   и   бессильно   скрежеща   зубами,
сладострастно замереть в инерции, мечтаЯ о том, что даже и злитьсЯ, выходит,
тебе не на кого; что предмета не находитсЯ,  а  может  быть,  и  никогда  не
найдетсЯ, что тут подмен, подтасовка, шулерство, что  тут  просто  бурда,  -
неизвестно что и неизвестно кто, но, несмотрЯ на  все  эти  неизвестности  и
подтасовки, у вас все-таки болит, и чем больше вам  неизвестно,  тем  больше
болит!


        IV

     - •а-ха-ха! да вы после этого и в зубной боли отыщете наслаждение  !  -
вскрикнете вы со смехом.
     - Ђ что ж? и в зубной боли есть наслаждение, - отвечу Я. - “ менЯ целый
месЯц болели зубы; Я знаю, что  есть.  ’ут,  конечно,  не  молча  злЯтсЯ,  а
стонут; но это стоны не откровенные, это стоны с ехидством, а в  ехидстве-то
и всЯ штука. ‚ этих-то  стонах  и  выражаетсЯ  наслаждение  страдающего;  не
ощущал бы он в них наслаждениЯ - он  бы  и  стонать  не  стал.  ќто  хороший
пример, господа, и Я его разовью. ‚ этих стонах выражаетсЯ,  во-первых,  всЯ
длЯ нашего сознаниЯ унизительнаЯ бесцельность  вашей  боли;  всЯ  законность
природы, на которую вам, разумеетсЯ, наплевать, но от  которой  вы  все-таки
страдаете, а она-то нет. ‚ыражаетсЯ сознание, что врага у вас не  находитсЯ,
а что боль есть; сознание, что вы, со всевозможными ‚агенгеймами,  вполне  в
рабстве у ваших зубов; что захочет кто-то, и перестанут болеть ваши зубы,  а
не захочет, так и еще три месЯца проболЯт; и что, наконец, если вы  все  еще
несогласны и все-таки протестуете, то вам остаетсЯ длЯ собственного утешениЯ
только самого себЯ высечь или прибить побольнее кулаком вашу стену, а  более
решительно ничего. Hу-с, вот  от  этих-то  кровавых  обид,  вот  от  этих-то
насмешек, неизвестно  чьих,  и  начинаетсЯ  наконец  наслаждение,  доходЯщее
иногда  до  высшего  сладострастиЯ.  џ  вас  прошу,  господа,  прислушайтесь
когда-нибудь  к  стонам  образованного  человека  девЯтнадцатого   столетиЯ,
страдающего зубами, этак на второй или на  третий  день  болезни,  когда  он
начинает уже не так стонать, как в первый день стонал,  то  есть  не  просто
оттого, что зубы болЯт; не так, как какой-нибудь грубый мужик,  а  так,  как
человек тронутый развитием и европейской цивилизацией стонет,  как  человек,
"отрешившийсЯ от почвы и народных начал", как теперь выражаютсЯ.  ‘тоны  его
становЯтсЯ какие-то скверные, пакостно-злые и продолжаютсЯ по целым  днЯм  и
ночам. € ведь знает сам, что никакой себе пользы не принесет стонами;  лучше
всех знает, что он только напрасно себЯ и  других  надрывает  и  раздражает;
знает, что даже и публика, перед которой он стараетсЯ, и все  семейство  его
уже прислушались к нему с омерзением, не верЯт ему ни на грош и понимают про
себЯ, что он мог бы иначе, проще стонать, без рулад и без вывертов, а что он
только так со злости, с  ехидства  балуетсЯ.  Hу  так  вот  в  этих-то  всех
сознаниЯх и позорах и заключаетсЯ сладострастие. "„ескать, Я  вас  беспокою,
сердце вам надрываю, всем в  доме  спать  не  даю.  ’ак  вот  не  спите  же,
чувствуйте же и вы каждую минуту, что у менЯ зубы болЯт. џ длЯ вас уж теперь
не герой, каким прежде хотел казатьсЯ, а просто гаденький человек,  шенапан.
Hу так пусть же! џ очень рад, что вы менЯ раскусили. ‚ам скверно слушать мои
подленькие стоны? Hу так пусть скверно; вот Я вам сейчас еще скверней руладу
сделаю..."  Hе  понимаете  и  теперь,  господа?  Hет,  видно,  надо  глубоко
доразвитьсЯ и досознатьсЯ, чтоб понЯть все изгибы  этого  сладострастиЯ!  ‚ы
смеетесь? Ћчень рад-с. Њои шутки, господа, конечно, дурного  тона,  неровны,
сбивчивы, с самонедоверчивостью. Hо ведь это  оттого,  что  Я  сам  себЯ  не
уважаю. ђазве сознающий человек может сколько-нибудь себЯ уважать?


        V

     Hу разве можно, разве можно хоть сколько-нибудь уважать себЯ  человеку,
который  даже  в  самом  чувстве  собственного  унижениЯ  посЯгнул  отыскать
наслаждение? џ не от приторного какого-нибудь раскаЯньЯ так  теперь  говорю.
„а и вообще терпеть Я не мог говорить: "Џростите, папаша, вперед не буду", -
не потому, чтоб Я не способен был  это  сказать,  а  напротив,  может  быть,
именно потому, что уж слишком способен на это бывал, да еще как? Љак нарочно
и влопаюсь, бывало, в таком случае, когда сам ни сном, ни духом не  виноват.
ќто уже было всего гаже. Џри этом Я опЯть-таки душою умилЯлсЯ,  раскаивалсЯ,
слезы проливал и, конечно, самого себЯ надувал, хоть и вовсе не притворЯлсЯ.
‘ердце уж тут как-то гадило... ’ут уж даже и  законов  природы  нельзЯ  было
обвинить, хотЯ все-таки законы природы постоЯнно и  более  всего  всю  жизнь
менЯ обижали. ѓадко это все вспоминать, да и тогда гадко  было.  ‚едь  через
минуту какую-нибудь Я уже с злобою соображаю,  бывало,  что  все  это  ложь,
ложь, отвратительнаЯ напускнаЯ ложь, то есть  все  эти  раскаЯниЯ,  все  эти
умилениЯ, все эти обеты возрождениЯ. Ђ спросите, длЯ чего  Я  так  сам  себЯ
коверкал и мучил? Ћтвет: затем, что скучно уж очень было сложа руки  сидеть;
вот и пускалсЯ на выверты. Џраво, так.  ‡амечайте  получше  сами  за  собой,
господа, тогда и поймете, что это так.  ‘ам  себе  приключениЯ  выдумывал  и
жизнь сочинЯл, чтоб хоть как-нибудь да пожить. ‘колько раз мне  случалось  -
ну, хоть, например, обижатьсЯ, так, не  из-за  чего,  нарочно;  и  ведь  сам
знаешь, бывало, что не из-за чего обиделсЯ, напустил на  себЯ,  но  до  того
себЯ доведешь, что под конец, право, и в самом деле обидишьсЯ.  ЊенЯ  как-то
всю жизнь тЯнуло такие штуки выкидывать, так что уж Я стал  под  конец  и  в
себе не властен. „ругой раз  влюбитьсЯ  насильно  захотел,  даже  два  раза.
‘традал ведь, господа,  уверЯю  вас.  ‚  глубине-то  души  не  веритсЯ,  что
страдаешь,  насмешка  шевелитсЯ,  а  все-таки  страдаю,  да  еще  настоЯщим,
заправским образом; ревную, из себЯ выхожу... € все от скуки,  господа,  все
от скуки; инерциЯ задавила. ‚едь  прЯмой,  законный,  непосредственный  плод
сознаниЯ - это инерциЯ, то есть сознательное  сложа-руки-сиденье.  џ  уж  об
этом упоминал выше. ЏовторЯю, усиленно повторЯю: все непосредственные люди и
деЯтели потому и деЯтельны, что они тупы и ограничены. Љак это объЯснить?  Ђ
вот как: они вследствие  своей  ограниченности  ближайшие  и  второстепенные
причины за первоначальные принимают, таким образом  скорее  и  легче  других
убеждаютсЯ, что непреложное основание своему делу нашли, ну и успокоиваютсЯ;
а ведь это главное. ‚едь чтоб  начать  действовать,  нужно  быть  совершенно
успокоенным предварительно, и чтоб сомнений уж никаких не оставалось.  Hу  а
как Я, например, себЯ успокою? ѓде у менЯ первоначальные причины, на которые
Я упрусь, где основаниЯ? Ћткуда Я их возьму?  џ  упражнЯюсь  в  мышлении,  а
следственно, у менЯ всЯкаЯ первоначальнаЯ причина тотчас же тащит  за  собою
другую, еще первоначальнее, и  так  далее  в  бесконечность.  ’акова  именно
сущность всЯкого сознаниЯ и мышлениЯ. ќто  уже  опЯть,  стало  быть,  законы
природы. —то же наконец в результате? „а то же самое. ‚спомните: давеча  вот
Я говорил о мщении. (‚ы, верно, не вникли). ‘казано: человек  мстит,  потому
что находит в этом справедливость. ‡начит, он первоначальную причину  нашел,
основание нашел, а именно: справедливость. ‘тало быть,  он  со  всех  сторон
успокоен, а следственно, и отмщает спокойно и успешно, будучи  убежден,  что
делает честное и справедливое дело. Ђ ведь Я  справедливости  тут  не  вижу,
добродетели тоже никакой не нахожу, а следственно,  если  стану  мстить,  то
разве только из злости. ‡лость, конечно, могла бы все  пересилить,  все  мои
сомнениЯ, и, стало  быть.  могла  бы  совершенно  успешно  послужить  вместо
первоначальной причины именно потому, что она не причина. Hо что же  делать,
если у менЯ и злости нет (Я давеча ведь с  этого  и  начал).  ‡лоба  у  менЯ
опЯть-таки вследствие этих проклЯтых законов сознаниЯ химическому разложению
подвергаетсЯ. ‘мотришь - предмет улетучиваетсЯ, резоны испарЯютсЯ,  виновник
не отыскиваетсЯ, обида становитсЯ не обидой, а фатумом, чем-то вроде  зубной
боли, в которой никто не виноват, а следовательно, остаетсЯ  опЯть-таки  тот
же самый выход - то есть стену побольнее прибить. Hу и рукой махнешь, потому
что не нашел первоначальной причины.  Ђ  попробуй  увлекись  своим  чувством
слепо, без рассуждений, без первоначальной причины, отгонЯЯ сознание хоть на
это времЯ; возненавидь  или  полюби,  чтоб  только  не  сидеть  сложа  руки.
Џослезавтра, это уж самый поздний срок, самого себЯ презирать начнешь за то,
что самого себЯ зазнамо надул. ‚ результате: мыльный  пузырь  и  инерциЯ.  Ћ
господа, ведь Я, может, потому только и считаю себЯ за умного человека,  что
всю жизнь ничего не мог ни начать,  ни  окончить.  Џусть,  пусть  Я  болтун,
безвредный, досадный болтун, как и все мы. Hо что же делать, если  прЯмое  и
единственное назначение всЯкого  умного  человека  есть  болтовнЯ,  то  есть
умышленное пересыпанье из пустого в порожнее.


        VI

     Ћ, если б Я ничего не делал только из лени. ѓосподи,  как  бы  Я  тогда
себЯ уважал. “важал бы именно потому, что хоть лень Я в  состоЯнии  иметь  в
себе; хоть одно свойство было бы во мне как будто и положительное, в котором
Я бы и сам был уверен.  ‚опрос:  кто  такой?  Ћтвет:  лентЯй;  да  ведь  это
преприЯтно было бы слышать о себе. ‡начит, положительно  определен,  значит,
есть что сказать обо мне. "‹ентЯй!" - да ведь это званье и  назначенье,  это
карьера-с. Hе шутите, это так. џ тогда член самого первейшего клуба по праву
и занимаюсь только тем, что  беспрерывно  себЯ  уважаю.  џ  знал  господина,
который всю жизнь гордилсЯ тем, что знал толк в лафите.  Ћн  считал  это  за
положительное свое достоинство и никогда не сомневалсЯ в себе. Ћн умер не то
что с покойной, а с торжествующей совестью, и был совершенно прав.  Ђ  Я  бы
себе тогда выбрал карьеру: а был бы лентЯй  и  обжора,  но  не  простой,  а,
например, сочувствующий всему прекрасному и высокому. Љак вам это  нравитсЯ?
Њне это давно мерещилось. ќто "прекрасное и  высокое"  сильно-таки  задавило
мне затылок в мои сорок лет; но это в мои сорок лет, а тогда - о, тогда было
бы иначе! џ бы тотчас же отыскал себе и соответствующую  деЯтельность,  -  а
именно: пить за здоровье всего прекрасного и высокого. џ  бы  придиралсЯ  ко
всЯкому случаю, чтоб сначала пролить в свой бокал слезу, а потом выпить  его
за все прекрасное и высокое. џ бы все на свете обратил тогда в прекрасное  и
высокое; в гадчайшей, бесспорной дрЯни отыскал бы прекрасное  и  высокое.  џ
сделалсЯ бы  слезоточив,  как  мокраЯ  губка.  •удожник,  например,  написал
картину ѓе. ’отчас же пью за здоровье  художника,  написавшего  картину  ѓе,
потому что люблю все прекрасное и высокое. Ђвтор написал "как кому  угодно";
тотчас же пью за здоровье "кого угодно", потому что люблю все "прекрасное  и
высокое". “важениЯ к себе за это потребую, преследовать буду  того,  кто  не
будет мне оказывать уважениЯ. †иву спокойно, умираю торжественно, - да  ведь
это прелесть, целаЯ прелесть! € такое себе отрастил бы Я тогда брюхо,  такой
тройной подбородок соорудил, такой бы сандальный  нос  себе  выработал,  что
всЯкий встречный сказал бы, смотрЯ на  менЯ:  "‚от  так  плюс!  вот  так  уж
настоЯщее положительное!" Ђ ведь как хотите, такие отзывы преприЯтно слышать
в наш отрицательный век, господа.


        VII

     Hо все это золотые мечты. Ћ,  скажите,  кто  это  первый  объЯвил,  кто
первый провозгласил, что человек потому только делает пакости, что не  знает
настоЯщих своих интересов; а что если б его просветить, открыть ему глаза на
его настоЯщие, нормальные интересы, то человек тотчас же перестал бы  делать
пакости, тотчас  же  стал  бы  добрым  и  благородным,  потому  что,  будучи
просвещенным и понимаЯ настоЯщие свои  выгоды,  именно  увидел  бы  в  добре
собственную  свою  выгоду,  а  известно,  что  ни  один  человек  не   может
действовать  зазнамо  против  собственных  своих  выгод,  следственно,   так
сказать, по необходимости стал  бы  делать  добро?  Ћ  младенец!  о  чистое,
невинное дитЯ! да когда же, во-первых, бывало, во все эти тысЯчелетиЯ,  чтоб
человек действовал только из одной своей собственной выгоды? —то же делать с
миллионами фактов, свидетельствующих о том, как люди зазнамо, то есть вполне
понимаЯ свои настоЯщие выгоды, отставлЯли их на второй план и  бросались  на
другую дорогу, на риск, на авось, никем и ничем не принуждаемые  к  тому,  а
как будто именно только не желаЯ  указанной  дороги,  и  упрЯмо,  своевольно
пробивали другую, трудную, нелепую, отыскиваЯ ее чуть не в  потемках.  ‚едь,
значит, им действительно это упрЯмство  и  своеволие  было  приЯтнее  всЯкой
выгоды... ‚ыгода! —то такое выгода? „а и берете ли  вы  на  себЯ  совершенно
точно определить, в чем именно человеческаЯ выгода состоит? Ђ что  если  так
случитсЯ, что человеческаЯ выгода иной раз не только может, но даже и должна
именно в том состоЯть, чтоб  в  ином  случае  себе  худого  пожелать,  а  не
выгодного? Ђ если так, если только может быть этот случай,  то  все  правило
прахом пошло. Љак вы думаете, бывает ли такой случай? ‚ы смеетесь; смейтесь,
господа,  но  только  отвечайте:  совершенно  ли  верно   сосчитаны   выгоды
человеческие? Hет ли таких, которые не только не уложились, но  и  не  могут
уложитьсЯ ни в какую классификацию? ‚едь вы, господа, сколько мне  известно,
весь ваш реестр человеческих выгод взЯли средним  числом  из  статистических
цифр и из научно-экономических формул. ‚едь ваши выгоды - это благоденствие,
богатство, свобода, покой, ну и так далее, и так  далее;  так  что  человек,
который бы, например, Явно и зазнамо вошел против всего этого  реестра,  был
бы, по-вашему, ну да и, конечно, по-моему, обскурант или совсем сумасшедший,
так ли? Hо ведь вот что удивительно: отчего это так происходит, что все  эти
статистики,  мудрецы  и  любители   рода   человеческого,   при   исчислении
человеческих выгод, постоЯнно одну выгоду пропускают? „аже и в расчет ее  не
берут в том виде, в каком ее  следует  брать,  а  от  этого  и  весь  расчет
зависит. Ѓеда бы не велика, взЯть бы ее, эту выгоду, да и занесть в  список.
Hо в том-то и пагуба, что эта мудренаЯ выгода ни в  какую  классификацию  не
попадает, ни в один список не умещаетсЯ. “ менЯ, например, есть  приЯтель...
ќх, господа! да ведь и вам он приЯтель; да и  кому,  кому  он  не  приЯтель!
ЏриготовлЯЯсь к делу, этот господин тотчас  же  изложит  вам,  велеречиво  и
Ясно, как именно надо ему поступить по законам рассудка и истины. Њало того:
с  волнением  и  страстью  будет  говорить  вам  о   настоЯщих,   нормальных
человеческих интересах; с насмешкой укорит близоруких глупцов, не понимающих
ни своих выгод, ни настоЯщего значениЯ добродетели; и - ровно через четверть
часа, без всЯкого внезапного,  постороннего  повода,  а  именно  по  чему-то
такому внутреннему, что сильнее всех его  интересов,  -  выкинет  совершенно
другое колено, то есть Явно пойдет против того, об чем сам говорил: и против
законов рассудка, и против собственной  выгоды,  ну,  одним  словом,  против
всего... Џредупрежду, что мой приЯтель - лицо собирательное, и потому только
его одного винить как-то трудно. ’о-то и есть, господа, не существует ли и в
самом деле нечто такое, что почти всЯкому человеку дороже самых  лучших  его
выгод, или (чтоб уж логики не  нарушать)  есть  одна  такаЯ  самаЯ  выгоднаЯ
выгода (именно пропускаемаЯ-то, вот об  которой  сейчас  говорили),  котораЯ
главнее  и  выгоднее  всех  других  выгод  и  длЯ  которой   человек,   если
понадобитсЯ, готов против всех  законов  пойти,  то  есть  против  рассудка,
чести, покоЯ, благоденствиЯ, - одним словом, против всех этих  прекрасных  и
полезных  вещей,  лишь  бы  только  достигнуть  этой  первоначальной,  самой
выгодной выгоды, котораЯ ему дороже всего.
     - Hу, так все-таки выгоды же, - перебиваете вы менЯ. - Џозвольте-с,  мы
еще объЯснимсЯ, да и не в каламбуре дело, а в том, что эта выгода именно тем
и  замечательна,  что  все  наши  классификации  разрушает  и  все  системы,
составленные любителЯми рода человеческого длЯ счастьЯ  рода  человеческого,
постоЯнно разбивает. Ћдним словом, всему мешает. Hо прежде чем Я вам  назову
эту выгоду, Я хочу себЯ компрометировать лично и потому дерзко объЯвлЯю, что
все  эти  прекрасные  системы,  все  эти  теории  разъЯснениЯ   человечеству
настоЯщих, нормальных его интересов с тем,  чтоб  оно,  необходимо  стремЯсь
достигнуть  этих  интересов,  стало  бы  тотчас  же  добрым  и  благородным,
покамест, по моему мненью, одна логистика! „а-с, логистика! ‚едь  утверждать
хоть эту теорию обновлениЯ всего рода человеческого посредством системы  его
собственных выгод, ведь это, по-моему, почти то же ... ну  хоть  утверждать,
например,  вслед  за  Ѓоклем,  что  от   цивилизации   человек   смЯгчаетсЯ,
следственно, становитсЯ менее  кровожаден  и  менее  способен  к  войне.  Џо
логике-то, кажетсЯ у него и так выходит. Hо до того  человек  пристрастен  к
системе и к отвлеченному выводу, что готов умышленно исказить правду,  готов
видом не видать и слыхом не слыхать,  только  чтоб  оправдать  свою  логику.
Џотому и беру этот пример, что  это  слишком  Яркий  пример.  „а  оглЯнитесь
кругом:  кровь  рекою  льетсЯ,  да  еще  развеселым  таким  образом,   точно
шампанское. ‚от вам все наше девЯтнадцатое столетие, в котором жил и  Ѓокль.
‚от вам Hаполеон - и великий, и  теперешний.  ‚от  вам  ‘евернаЯ  Ђмерика  -
вековечный союз. ‚от вам, наконец, карикатурный лезвиг-ѓольштейн...  €  что
такое смЯгчает в нас цивилизациЯ? –ивилизациЯ выработывает в человеке только
многосторонность ощущений и... решительно ничего больше.  Ђ  через  развитие
этой многосторонности человек еще, пожалуй, дойдет до  того,  что  отыщет  в
крови наслаждение. ‚едь это уж и случалось с ним. ‡амечали ли вы, что  самые
утонченные кровопроливцы почти сплошь  были  самые  цивилизованные  господа,
которым все эти разные Ђтиллы да ‘теньки  ђазины  иной  раз  в  подметки  не
годились, и если они не так Ярко бросаютсЯ в глаза,  как  Ђтилла  и  ‘тенька
ђазин, так это именно потому, что они  слишком  часто  встречаютсЯ,  слишком
обыкновенны, примелькались. Џо крайней мере,  от  цивилизации  человек  стал
если не более кровожаден,  то  уже,  наверно,  хуже,  гаже  кровожаден,  чем
прежде. Џрежде он видел в кровопролитии справедливость и с покойною совестью
истреблЯл  кого  следовало;  теперь  же  мы  хоть  и  считаем  кровопролитие
гадостью, а все-таки этой гадостью занимаемсЯ, да еще  больше,  чем  прежде.
—то хуже? - сами решите. ѓоворЯт, Љлеопатра (извините за пример  из  римской
истории) любила втыкать золотые булавки в груди своих невольниц  и  находила
наслаждение в их криках и корчах. ‚ы  скажете,  что  это  было  во  времена,
говорЯ относительно, варварские; что и теперь времена варварские, потому что
(тоже говорЯ относительно) и теперь булавки втыкаютсЯ; что и теперь  человек
хоть и научилсЯ иногда видеть Яснее,  чем  во  времена  варварские,  но  еще
далеко не приучилсЯ поступать так, как  ему  разум  и  науки  указывают.  Hо
все-таки вы совершенно уверены, что он непременно  приучитсЯ,  когда  совсем
пройдут кой-какие старые, дурные привычки и  когда  здравый  смысл  и  наука
вполне перевоспитают и нормально направЯт натуру человеческую.  ‚ы  уверены,
что тогда человек и сам перестанет добровольно  ошибатьсЯ  и,  так  сказать,
поневоле не захочет роднить свою волю с нормальными своими интересами.  Њало
того: тогда, говорите вы, сама наука научит человека (хоть это уж и роскошь,
по-моему), что ни воли, ни каприза на самом-то деле  у  него  и  нет,  да  и
никогда не бывало, а что он сам  не  более,  как  нечто  вроде  фортепьЯнной
клавиши или органного штифтика; и что, сверх того, на свете есть еще  законы
природы; так что все, что он ни делает, делаетсЯ вовсе