ловна как  будто  вдруг  всЯ  переменилась.  Љакой-то  гнев,
какое-то  негодование  отражались  на  обыкновенно  тихом  лице  ее   вместо
всегдашнего  самоуничижениЯ  и  благоговениЯ  к  мужу.  €ногда   целый   час
приготовлЯлась  гроза;  муж  становилсЯ  молчаливее,   суровее   и   угрюмее
обыкновенного. Ќаконец больное сердце бедной женщины как будто не  выносило.
Ћна начинала прерывающимсЯ от волнениЯ голосом разговор, сначала отрывистый,
бессвЯзный, полный какие-то намеков и горьких недомолвок; потом,  как  будто
не выносЯ  тоски  своей,  вдруг  разрешалась  слезами,  рыданиЯми,  а  затем
следовал взрыв негодованиЯ, укоров, жалоб, отчаЯниЯ, - словно она впадала  в
болезненный кризис. € тогда нужно было видеть, с каким терпением выносил это
муж, с каким участием склонЯл  ее  успокоитьсЯ,  целовал  ее  руки  и  даже,
наконец, начинал плакать вместе с нею; тогда вдруг она как будто  опомнитсЯ,
как будто совесть крикнет  на  нее  и  уличит  в  преступлении.  ‘лезы  мужа
потрЯсали ее, и она, ломаЯ руки, в отчаЯнии, с судорожными рыданиЯми, у  ног
его вымаливала о прощении,  которое  тотчас  же  получала.  Ќо  еще  надолго
продолжались мучениЯ ее совести, слезы и молениЯ простить ее, и  еще  робче,
еще трепетнее становилась она перед ним на целые месЯцы. џ ничего  не  могла
понЯть в этих укорах и упреках; менЯ же и высылали в это времЯ из комнаты, и
всегда очень неловко. Ќо скрытьсЯ совершенно от менЯ не могли. џ  наблюдала,
замечала, угадывала, и с самого начала вселилось в менЯ  темное  подозрение,
что какаЯ-то тайна лежит на всем этом, что эти внезапные взрывы  уЯзвленного
сердца не простой нервный кризис, что недаром  же  всегда  хмурен  муж,  что
недаром это как будто двусмысленное сострадание его к бедной, больной  жене,
что недаром всегдашнЯЯ робость и  трепет  ее  перед  ним  и  эта  смиреннаЯ,
страннаЯ любовь, которую она даже не смела проЯвить пред мужем, что  недаром
это уединение, эта монастырскаЯ жизнь, эта краска и эта  внезапнаЯ  смертнаЯ
бледность на лице ее в присутствии мужа.
     Ќо так как подобные сцены с мужем были очень редки; так как жизнь  наша
была очень однообразна и Я уже слишком близко к ней присмотрелась; так  как,
наконец, Я развивалась и росла очень быстро и много уж  начало  пробуждатьсЯ
во мне нового, хотЯ бессознательного, отвлекавшего менЯ от моих  наблюдений,
то Я и привыкла наконец к этой жизни, к этим обычаЯм и к характерам, которые
менЯ окружали. џ,  конечно,  не  могла  не  задумыватьсЯ  подчас,  глЯдЯ  на
Ђлександру Њихайловну, но думы мои  покамест  не  разрешались  ничем.  џ  же
крепко любила ее, уважала ее тоску и потому боЯлась  смущать  ее  подымчивое
сердце своим любопытством. Ћна понимала  менЯ  и  сколько  раз  готова  была
благодарить менЯ за  мою  к  ней  привЯзанность!  ’о,  заметив  заботу  мою,
улыбалась нередко сквозь слезы и сама шутила над частыми слезами своими;  то
вдруг начнет рассказывать мне, что она очень довольна, очень счастлива,  что
к ней все так добры, что все те, которых она знала, до сих  пор  так  любили
ее, что ее очень мучит то, что Џетр Ђлександрович вечно тоскует о ней, о  ее
душевном  спокойствии,  тогда  как  она,  напротив,   так   счастлива,   так
счастлива!.. € тут она  обнимала  менЯ  с  таким  глубоким  чувством,  такою
любовью светилось лицо ее, что сердце мое, если можно сказать, как-то болело
сочувствием к ней.
     —ерты лица ее никогда не изгладЯтсЯ из моей памЯти. Ћни были правильны,
а худоба и бледность, казалось, еще  более  возвышали  строгую  прелесть  ее
красоты. ѓустейшие черные волосы, зачесанные гладко книзу, бросали  суровую,
резкую тень на окраины щек; но, казалось, тем любовнее поражал вас  контраст
ее нежного взглЯда, больших детски Ясных голубых глаз, робкой улыбки и всего
этого кроткого, бледного  лица,  на  котором  отражалось  подчас  так  много
наивного, несмелого, как бы незащищенного, как будто  боЯвшегосЯ  за  каждое
ощущение, за каждый порыв сердца - и за  мгновенную  радость,  и  за  частую
тихую грусть. Ќо в иную  счастливую,  нетревожную  минуту  в  этом  взглЯде,
проницавшем в сердце, было  столько  Ясного,  светлого,  как  день,  столько
праведно-спокойного; эти глаза,  голубые  как  небо,  сиЯли  такою  любовью,
смотрели так сладко, в них отражалось всегда такое глубокое чувство симпатии
ко всему, что было  благородно,  ко  всему,  что  просило  любви,  молило  о
сострадании, - что всЯ душа покорЯлась ей,  невольно  стремилась  к  ней  и,
казалось, от нее же принимала и эту  Ясность,  и  это  спокойствие  духа,  и
примирение, и любовь.  ’ак  в  иной  раз  засмотришьсЯ  на  голубое  небо  и
чувствуешь, что готов пробыть целые  часы  в  сладостном  созерцании  и  что
свободнее, спокойнее становитсЯ в эти минуты душа, точно в ней, как будто  в
тихой пелене воды, отразилсЯ величавый купол небесный. Љогда же - и это  так
часто случалось -  одушевление  нагонЯло  краску  на  ее  лицо  и  грудь  ее
колыхалась от волнениЯ, тогда глаза ее блестели как молниЯ, как будто метали
искры, как будто  всЯ  ее  душа,  целомудренно  сохранившаЯ  чистый  пламень
прекрасного, теперь ее воодушевившего, переселЯлась в них. ‚ эти минуты  она
была как вдохновеннаЯ. €  в  таких  внезапных  порывах  увлечениЯ,  в  таких
переходах от тихого, робкого  настроениЯ  духа  к  просветленному,  высокому
одушевлению, к чистому,  строгому  энтузиазму  вместе  с  тем  было  столько
наивного, детски скорого, столько  младенческого  верованиЯ,  что  художник,
кажетсЯ, полжизни бы отдал, чтоб подметить такую минуту светлого восторга  и
перенесть это вдохновенное лицо на полотно.
     ‘ первых дней моих в этом доме Я увидела, что она даже обрадовалась мне
в своем уединении. ’огда еще у ней было только одно дитЯ и  только  год  как
она была матерью. Ќо Я вполне была ее  дочерью,  и  различий  между  мной  и
своими она делать не могла. ‘ каким жаром она принЯлась за  мое  воспитание!
Ћна так заторопилась вначале, что мадам ‹еотар невольно  улыбалась,  на  нее
глЯдЯ. ‚ самом деле, мы было взЯлись вдруг за все, так что и не понЯли  было
друг друга. Ќапример, она взЯлась учить менЯ сама и вдруг очень многому,  но
так многому, что выходило с ее стороны больше горЯчки,  больше  жара,  более
любовного нетерпениЯ,  чем  истинной  пользы  длЯ  менЯ.  ‘начала  она  была
огорчена своим неуменьем;  но,  рассмеЯвшись,  мы  принЯлись  сызнова,  хотЯ
Ђлександра Њихайловна, несмотрЯ  на  первую  неудачу,  смело  объЯвила  себЯ
против системы мадам ‹еотар. Ћни спорили, смеЯсь, но  новаЯ  воспитательница
моЯ наотрез объЯвила себЯ против всЯкой системы, утверждаЯ,  что  мы  с  нею
ощупью найдем настоЯщую  дорогу,  что  нечего  мне  набивать  голову  сухими
познаниЯми и что весь успех зависит  от  уразумениЯ  моих  инстинктов  и  от
уменьЯ возбудить во мне добрую волю, - и она была права, потому  что  вполне
одерживала победу.  ‚о-первых,  с  самого  начала  совершенно  исчезли  роли
ученицы и наставницы. Њы учились, как две подруги, и  иногда  делалось  так,
что как будто Я учила Ђлександру Њихайловну, не замечаЯ хитрости. ’ак  между
нами часто рождались споры, и Я из всех сил горЯчилась, чтоб доказать  дело,
как Я его понимаю,  и  незаметно  Ђлександра  Њихайловна  выводила  менЯ  на
настоЯщий путь. Ќо кончалось тем, что,  когда  мы  доберемсЯ  до  истины,  Я
тотчас догадывалась, изобличала уловку Ђлександры Њихайловны, и, взвесив все
ее стараниЯ со мной, нередко целые часы, пожертвованные  таким  образом  длЯ
моей пользы, Я бросалась к ней на шею и крепко  обнимала  ее  после  каждого
урока. ЊоЯ чувствительность изумлЯла и трогала ее даже до недоумениЯ. Ћна  с
любопытством начинала расспрашивать о моем прошедшем, желаЯ услышать его  от
менЯ, и каждый раз  после  моих  рассказов  становилась  со  мной  нежнее  и
серьезнее, - серьезнее, потому что Я, с моим  несчастным  детством,  внушала
ей, вместе с состраданием, как будто какое-то уважение. Џосле моих признаний
мы пускались обыкновенно в долгие разговоры, которыми она мне  же  объЯснЯла
мое прошлое, так что Я  действительно  как  будто  вновь  переживала  его  и
многому вновь научалась. Њадам ‹еотар часто находила эти  разговоры  слишком
серьезными и, видЯ мои невольные слезы, считала их совсем не у места.  џ  же
думала совершенно напротив, потому что после этих уроков мне становилось так
легко и сладко, как будто и не было в моей судьбе ничего несчастного.  ‘верх
того, Я была слишком благодарна Ђлександре Њихайловне за то,  что  с  каждым
днем она все более и более  заставлЯла  так  любить  себЯ.  Њадам  ‹еотар  и
невдомек было, что таким образом, мало-помалу, уравнивалось  и  приходило  в
стройную  гармонию  все,  что  прежде  поднималось  из   души   неправильно,
преждевременно-бурно  и  до  чего   доходило   мое   детское   сердце,   все
изъЯзвленное, с мучительною болью, так что несправедливо ожесточалось оно  и
плакалось на эту боль, не понимаЯ, откуда удары.
     „ень начиналсЯ тем, что мы обе сходились в детской у ее ребенка, будили
его, одевали, убирали, кормили его, забавлЯли, учили его  говорить.  Ќаконец
мы оставлЯли ребенка и садились за дело. “чились мы многому, но  бог  знает,
какаЯ это была наука. ’ут было все, и вместе с тем ничего определенного.  Њы
читали, рассказывали друг другу свои впечатлениЯ, бросали книгу длЯ  музыки,
и целые часы летели незаметно. Џо вечерам часто приходил Ѓ., друг Ђлександры
Њихайловны, приходила мадам ‹еотар; нередко начиналсЯ разговор самый жаркий,
горЯчий об искусстве, о жизни  (которую  мы  в  нашем  кружке  знали  только
понаслышке), о действительности, об идеалах, о прошедшем  и  будущем,  и  мы
засиживались за полночь. џ слушала из  всех  сил,  воспламенЯлась  вместе  с
другими, смеЯлась или была растрогана, и тут-то узнала Я в  подробности  все
то, что касалось до моего отца и до  моего  первого  детства.  Њежду  тем  Я
росла; мне нанимали учителей, от которых, без Ђлександры  Њихайловны,  Я  бы
ничему не научилась. ‘ учителем географии Я бы только ослепла, отыскиваЯ  на
карте города  и  реки.  ‘  Ђлександрой  Њихайловной  мы  пускались  в  такие
путешествиЯ, перебывали в таких странах, видели  столько  диковин,  пережили
столько  восторженных,  столько  фантастических  часов  и  так  сильно  было
обоюдное рвение, что книг, прочитанных ею, наконец, решительно недостало: мы
принуждены были принЯтьсЯ за новые книги.  ‘коро  Я  могла  сама  показывать
моему учителю географии, хотЯ все-таки, нужно отдать ему справедливость,  он
до  конца  сохранил  передо  мной  превосходство  в  полном   и   совершенно
определительном познании градусов, под которыми лежал какой-нибудь  городок,
и тысЯч, сотен и даже тех  десЯтков  жителей,  которые  в  нем  заключались.
“чителю истории платились деньги тоже чрезвычайно  исправно;  но,  по  уходе
его, мы с Ђлександрой Њихайловной историю учили по-своему: брались за  книги
и зачитывались иногда до глубокой ночи, или, лучше сказать читала Ђлександра
Њихайловна, потому что она же и держала цензуру.  Ќикогда  Я  не  испытывала
более восторга, как после этого чтениЯ. Њы одушевлЯлись обе, как будто  сами
были героЯми. Љонечно, между строчками  читалось  больше,  чем  в  строчках;
Ђлександра же Њихайловна, кроме того, прекрасно рассказывала, так, как будто
при ней случилось все, о чем мы читали. Ќо пусть будет, пожалуй, смешно, что
мы так  воспламенЯлись  и  просиживали  за  полночь,  Я  -  ребенок,  она  -
уЯзвленное сердце, так тЯжело переносившее жизнь! џ знала, что она как будто
отдыхала подле менЯ. Џрипоминаю, что подчас Я странно задумывалась,  на  нее
глЯдЯ, Я угадывала, и, прежде чем Я начала жить,  Я  уже  угадала  многое  в
жизни.
     Ќаконец мне  минуло  тринадцать  лет.  Њежду  тем  здоровье  Ђлександры
Њихайловны становилось  все  хуже  и  хуже.  Ћна  делалась  раздражительнее,
припадки ее безвыходной грусти ожесточеннее, визиты мужа  начались  чаще,  и
просиживал он с нею, разумеетсЯ,  как  и  прежде,  почти  молча,  суровый  и
хмурый, все больше и больше времени. …е судьба стала сильнее занимать  менЯ.
џ выходила из детства, во мне уж  сформировалось  много  новых  впечатлений,
наблюдений, увлечений, догадок; Ясно, что загадка, бывшаЯ в этом  семействе,
все более и более стала мучить менЯ. Ѓыли минуты, в  которые  мне  казалось,
что Я что-то понимаю в этой загадке. ‚ другое времЯ Я впадала в  равнодушие,
в апатию, даже в досаду, и забывала свое любопытство, не находЯ ни  на  один
вопрос разрешениЯ. Џорой - и это случалось все чаще и чаще  -  Я  испытывала
странную потребность оставатьсЯ одной и думать, все  думать:  моЯ  настоЯщаЯ
минута похожа была на то времЯ,  когда  еще  Я  жила  у  родителей  и  когда
вначале,  прежде  чем  сошлась  с  отцом,  целый  год  думала,   соображала,
приглЯдывалась из своего угла на свет божий, так что наконец совсем  одичала
среди фантастических призраков, мною же созданных. ђазница была в  том,  что
теперь было больше нетерпениЯ, больше тоски,  более  новых,  бессознательных
порывов, более жажды к движению, к подымчивости, так что сосредоточитьсЯ  на
одном, как было прежде, Я не могла. ‘ своей стороны,  Ђлександра  Њихайловна
как будто сама стала более удалЯтьсЯ менЯ. ‚ этом возрасте Я  уже  почти  не
могла ей быть подругой. џ была не ребенок, Я слишком о многом  спрашивала  и
подчас смотрела на нее так, что она должна была потуплЯть глаза предо  мною.
Ѓыли странные минуты. џ не могла видеть ее слез, и часто  слезы  накипали  в
моих глазах, глЯдЯ на нее. џ бросалась к ней на шею и  горЯчо  обнимала  ее.
—то она могла отвечать мне? џ чувствовала, что  была  ей  в  тЯгость.  Ќо  в
другое времЯ - и это было тЯжелое, грустное времЯ - она сама,  как  будто  в
каком-то отчаЯнии, судорожно обнимала менЯ, как будто искала моего  участиЯ,
как будто не могла выносить своего одиночества, как будто Я уж понимала  ее,
как будто мы страдали с ней вместе. Ќо между нами все-таки оставалась тайна,
это было очевидно, и Я уж сама начала удалЯтьсЯ от нее  в  эти  минуты.  Њне
тЯжело было с ней. Љроме того, нас уж мало что соединЯло,  одна  музыка.  Ќо
музыку стали ей запрещать доктора. Љниги? Ќо здесь было всего  труднее.  Ћна
решительно не знала, как читать со мною. Њы,  конечно,  остановились  бы  на
первой странице: каждое слово могло быть намеком, каждаЯ незначащаЯ фраза  -
загадкой. Ћт разговора вдвоем, горЯчего, задушевного, мы обе бежали.
     € вот в это времЯ судьба внезапно  и  неожиданно  повернула  мою  жизнь
чрезвычайно странным образом. Њое внимание, мои чувства,  сердце,  голова  -
все разом, с напрЯженною силою, доходившею даже  до  энтузиазма,  обратилось
вдруг к другой, совсем неожиданной деЯтельности, и Я сама, не заметив  того,
всЯ перенеслась в новый  мир;  мне  некогда  было  обернутьсЯ,  осмотретьсЯ,
одуматьсЯ; Я могла погибнуть, даже чувствовала это; но соблазн  был  сильнее
страха, и Я пошла наудачу, закрывши глаза. € надолго  отвлеклась  Я  от  той
действительности, котораЯ так начинала тЯготить менЯ и в которой Я так жадно
и бесполезно искала выхода. ‚от что такое это было и вот как оно случилось.
     €з столовой было три выхода: один в большие комнаты, другой в мою  и  в
детские, а третий вел в  библиотеку.  €з  библиотеки  был  еще  другой  ход,
отделЯвшийсЯ от моей комнаты  только  одним  рабочим  кабинетом,  в  котором
обыкновенно помещалсЯ помощник Џетра Ђлександровича в делах, его переписчик,
его сподручник, бывший в одно и то же времЯ его секретарем и фактором.  Љлюч
от шкафов и библиотеки хранилсЯ у него. Ћднажды, после обеда, когда  его  не
было дома, а нашла этот ключ на полу. ЊенЯ взЯло любопытство,  и,  вооружась
своей находкой, Я вошла в библиотеку. ќто  была  довольно  большаЯ  комната,
очень светлаЯ, уставленнаЯ кругом восемью большими  шкафами,  полными  книг.
Љниг было очень много, и из них большаЯ часть досталась Џетру Ђлександровичу
как-то  по  наследству.  „ругаЯ  часть   книг   собрана   была   Ђлександрой
Њихайловной, котораЯ покупала их беспрестанно. „о сих пор мне давали  читать
с большою осмотрительностию, так что Я без труда догадалась, что мне  многое
запрещают  и  что  многое  длЯ  менЯ  тайна.  ‚от  почему  Я  с  неудержимым
любопытством,  в  припадке  страха  и  радости   и   какого-то   особенного,
безотчетного чувства, отворила первый шкаф и вынула  первую  книгу.  ‚  этом
шкафе были романы. џ взЯла один из них, затворила шкаф и унесла к себе книгу
с таким странным ощущением, с таким биением и замиранием сердца, как будто Я
предчувствовала, что в моей жизни совершаетсЯ  большой  переворот.  ‚ойдЯ  к
себе в комнату, Я заперлась и раскрыла роман. Ќо читать Я не могла;  у  менЯ
была другаЯ забота: мне сначала нужно было  уладить  прочно  и  окончательно
свое обладание библиотекой, так чтоб никто того не знал и  чтоб  возможность
иметь всЯкую книгу во всЯкое времЯ осталась при мне.  €  потому  Я  отложила
свое наслаждение до более удобной минуты, книгу отнесла назад, а ключ утаила
у себЯ. џ утаила его, и это был первый дурной поступок в моей жизни. џ ждала
последствий; они уладились чрезвычайно благоприЯтно:  секретарь  и  помощник
Џетра Ђлександровича, проискав ключа целый вечер и часть ночи со  свечою  на
полу, решилсЯ наутро призвать слесарЯ,  который  из  свЯзки  принесенных  им
ключей прибрал новый. ’ем дело и кончилось, а о пропаже  ключа  никто  более
ничего не слыхал; Я же повела дело  так  осторожно  и  хитро,  что  пошла  в
библиотеку только чрез неделю, совершенно уверившись в  полной  безопасности
насчет всех подозрений. ‘начала Я выбирала времЯ, когда  секретарЯ  не  было
дома; потом же стала заходить из столовой, потому что  письмоводитель  Џетра
Ђлександровича имел у себЯ только ключ в кармане, а в дальнейшие сношениЯ  с
книгами никогда не вступал и потому даже не входил в комнату, в которой  они
находились.
     џ начала читать с жадностью, и скоро чтение  увлекло  менЯ  совершенно.
‚се новые потребности мои, все недавние стремлениЯ, все еще  неЯсные  порывы
моего отроческого возраста, так беспокойно и мЯтежно восставшие было в  душе
моей, нетерпеливо вызванные моим слишком ранним развитием, - все  это  вдруг
уклонилось в другой, неожиданно представший исход надолго, как будто  вполне
удовлетворившись новою пищею, как будто найдЯ себе  правильный  путь.  ‘коро
сердце и голова моЯ были так очарованы, скоро  фантазиЯ  моЯ  развилась  так
широко, что Я как будто  забыла  весь  мир,  который  доселе  окружал  менЯ.
Љазалось, сама судьба остановила менЯ на пороге в новую жизнь, в  которую  Я
так порывалась, о которой гадала день и ночь, и, прежде чем пустить  менЯ  в
неведомый путь, взвела менЯ на  высоту,  показав  мне  будущее  в  волшебной
панораме, в заманчивой, блестЯщей перспективе. Њне суждено было пережить всю
эту будущность, вычитав ее сначала из книг, пережить в мечтах, в надеждах, в
страстных порывах, в сладостном волнении юного духа.  џ  начала  чтение  без
разбора, с первой попавшейсЯ мне под руку книги, но судьба хранила менЯ: то,
что Я узнала и выжила до сих пор,  было  так  благородно,  так  строго,  что
теперь менЯ не могла уже соблазнить какаЯ-нибудь лукаваЯ, нечистаЯ страница.
ЊенЯ хранил мой детский инстинкт, мой ранний возраст и  все  мое  прошедшее.
’еперь же сознание как будто вдруг осветило длЯ менЯ всю прошлую жизнь  мою.
„ействительно, почти каждаЯ страница, прочитаннаЯ  мною,  была  мне  уж  как
будто знакома, как будто уже давно прожита; как будто все эти  страсти,  всЯ
эта жизнь, представшаЯ передо мною  в  таких  неожиданных  формах,  в  таких
волшебных картинах, уже была мною испытана. € как не завлечьсЯ было  мне  до
забвениЯ настоЯщего, почти до отчуждениЯ от действительности,  когда  передо
мной в каждой книге, прочитанной мною, воплощались законы той же судьбы, тот
же дух приключений,  который  царил  над  жизнию  человека,  но  истекаЯ  из
какого-то главного закона жизни человеческой, который был условием спасениЯ,
охранениЯ и счастиЯ.  ќтот-то  закон,  подозреваемый  мною,  Я  и  старалась
угадать всеми силами, всеми своими инстинктами, возбужденными во  мне  почти
каким-то чувством самосохранениЯ. ЊенЯ как будто предуведомлЯли вперед,  как
будто предостерегал кто-нибудь. Љак будто что-то пророчески теснилось мне  в
душу, и с каждым днем все более и более крепла надежда  в  душе  моей,  хотЯ
вместе с тем все сильнее и сильнее были мои порывы в эту будущность,  в  эту
жизнь, котораЯ каждодневно поражала менЯ в прочитанном мною со  всей  силой,
свойственной искусству, со всеми обольщениЯми поэзии. Ќо, как Я уже сказала,
фантазиЯ моЯ слишком владычествовала над моим нетерпением, и Я,  по  правде,
была смела лишь в мечтах, а на деле инстинктивно  робела  перед  будущим.  €
потому, будто предварительно согласЯсь с собой,  Я  бессознательно  положила
довольствоватьсЯ покуда миром фантазии, миром мечтательности, в котором  уже
Я одна была владычицей, в котором были только одни обольщениЯ, одни радости,
и самое несчастье, если и было допускаемо, то играло  роль  пассивную,  роль
переходную,  роль  необходимую  длЯ  сладких  контрастов  и  длЯ  внезапного
поворота судьбы к счастливой развЯзке моих  головных  восторженных  романов.
’ак понимаю Я теперь тогдашнее мое настроение.
     € такаЯ жизнь, жизнь фантазии, жизнь резкого отчуждениЯ от  всего  менЯ
окружавшего, могла продолжатьсЯ целые три года!
     ќта жизнь была моЯ тайна, и после  целых  трех  лет  Я  еще  не  знала,
боЯтьсЯ ли мне ее внезапного оглашениЯ, или нет. ’о, что Я  пережила  в  эти
три года, было слишком мне родное, близкое. ‚о всех этих  фантазиЯх  слишком
сильно  отразилась  Я  сама,  до  того,  что,  наконец,  могла  смутитьсЯ  и
испугатьсЯ чужого взглЯда, чей бы он ни был, который бы неосторожно заглЯнул
в мою душу. Љ тому же мы все, весь дом наш,  жили  так  уединенно,  так  вне
общества, в такой монастырской тиши, что невольно в  каждом  из  нас  должна
была  развитьсЯ  сосредоточенность  в  себе  самом,   какаЯ-то   потребность
самозаключениЯ. ’о же и со мною случилось. ‚ эти три года кругом менЯ ничего
не преобразилось, все осталось по-прежнему. Џо-прежнему  царило  между  нами
унылое однообразие, которое, - как теперь думаю, если б Я не  была  увлечена
своей тайной, скрытной деЯтельностью, - истерзало бы мою душу и  бросило  бы
менЯ в неизвестный мЯтежный исход  из  этого  вЯлого,  тоскливого  круга,  в
исход,  может  быть,  гибельный.  Њадам  ‹еотар  постарела  и  почти  совсем
заключилась в своей комнате; дети были еще  слишком  малы;  Ѓ.  был  слишком
однообразен, а муж Ђлександры  Њихайловны  -  такой  же  суровый,  такой  же
недоступный, такой же заключенный в себЯ, как и прежде. Њежду  ним  и  женой
по-прежнему  была  та  же  таинственность  отношений,  котораЯ  мне   начала
представлЯтьсЯ все более и более в грозном, суровом  виде,  Я  все  более  и
более пугалась за Ђлександру Њихайловну. †изнь ее, безотраднаЯ,  бесцветнаЯ,
видимо гасла в глазах моих. ‡доровье ее становилось почти с каждым днем  все
хуже и хуже. Љак будто какое-то отчаЯние вступило, наконец, в ее душу;  она,
видимо, была под гнетом чего-то неведомого, неопределенного, в  чем  и  сама
она не могла  дать  отчета,  чего-то  ужасного  и  вместе  с  тем  ей  самой
непонЯтного, но которое она принЯла как неизбежный  крест  своей  осужденной
жизни. ‘ердце ее ожесточалось, наконец, в  этой  глухой  муке;  даже  ум  ее
принЯл другое направление, темное, грустное.  Ћсобенно  поразило  менЯ  одно
наблюдение: мне казалось, что чем более Я входила в лета, тем более она  как
бы удалЯлась от менЯ, так что  скрытность  ее  со  мной  обращалась  даже  в
какую-то нетерпеливую досаду. Љазалось, она  даже  не  любила  менЯ  в  иные
минуты; как будто Я ей мешала. џ сказала, что стала нарочно удалЯтьсЯ  ее  и
удалившись раз, как будто заразилась таинственностью ее  же  характера.  ‚от
почему все, что Я прожила в эти три года, все,  что  сформировалось  в  душе
моей, в мечтах, в познаниЯх, в надеждах и в страстных восторгах, -  все  это
упрЯмо осталось при мне. ђаз затаившись друг от друга, мы уже потом  никогда
не сошлись, хотЯ, кажетсЯ мне, Я любила ее с каждым днем еще более прежнего.
Ѓез слез не могу вспомнить теперь о том, до какой степени она была привЯзана
ко мне, до какой степени она обЯзалась в своем сердце расточать на менЯ  все
сокровище любви, которое в нем заключалось, и исполнить обет свой до конца -
быть мне матерью. Џравда, собственное горе иногда надолго  отвлекало  ее  от
менЯ, она как будто забывала обо  мне,  тем  более  что  и  Я  старалась  не
напоминать ей о себе, так что мои шестнадцать лет подошли, как  будто  никто
того не заметил.  Ќо  в  минуты  сознаниЯ  и  более  Ясного  взглЯда  кругом
Ђлександра Њихайловна как бы вдруг  начинала  обо  мне  тревожитьсЯ;  она  с
нетерпением вызывала менЯ к себе  из  моей  комнаты,  из-за  моих  уроков  и
занЯтий, закидывала менЯ вопросами, как будто испытываЯ, разузнаваЯ менЯ, не
разлучалась со мной  по  целым  днЯм,  угадывала  все  побуждениЯ  мои,  все
желаниЯ, очевидно заботЯсь о моем  возрасте,  о  моей  настоЯщей  минуте,  о
будущности, и с неистощимою любовью, с каким-то благоговением  готовила  мне
свою помощь. Ќо она уже очень отвыкла от  менЯ  и  потому  поступала  иногда
слишком наивно, так  что  все  это  было  мне  слишком  понЯтно  и  заметно.
Ќапример, и это случилось, когда уже мне был шестнадцатый год, она,  перерыв
мои книги, расспросив о том, что Я читаю, и найдЯ, что Я  не  вышла  еще  из
детских  сочинении  длЯ  двенадцатилетнего   возраста,   как   будто   вдруг
испугалась. џ догадалась, в чем дело, и следила за  нею  внимательно.  –елые
две недели она как будто приготовлЯла  менЯ,  испытывала  менЯ,  разузнавала
степень моего развитиЯ и степень моих  потребностей.  Ќаконец  она  решилась
начать, и на столе нашем ЯвилсЯ "€вангое" ‚альтера ‘котта,  которого  Я  уже
давно прочитала, и по крайней мере раза три. ‘начала она с робким  ожиданием
следила за моими впечатлениЯми, как будто взвешивала их, словно  боЯлась  за
них; наконец эта натЯнутость между нами, котораЯ была мне слишком  приметна,
исчезла; мы воспламенились обе, и Я так рада, так рада была, что  могла  уже
перед ней не скрыватьсЯ!  Љогда  мы  кончали  роман,  она  была  от  менЯ  в
восторге. Љаждое замечание мое во времЯ нашего  чтениЯ  было  верно,  каждое
впечатление  правильно.  ‚  глазах  ее  Я  уже  развилась  слишком   далеко.
ЏораженнаЯ этим, в восторге от  менЯ,  она  радостно  принЯлась  было  опЯть
следить за моим воспитанием, - она уж более не хотела разлучатьсЯ  со  мной;
но это было не в ее воле. ‘удьба скоро опЯть разлучила нас и помешала нашему
сближению. „лЯ этого достаточно было первого припадка болезни,  припадка  ее
всегдашнего горЯ, а затем опЯть отчуждениЯ, тайны, недоверчивости  и,  может
быть, даже ожесточениЯ.
     Ќо и в такое  времЯ  иногда  минута  была  вне  нашей  власти.  —тение,
несколько симпатичных  слов,  перемолвленных  между  нами,  музыка  -  и  мы
забывались, высказывались, высказывались иногда через меру, и после того нам
становилось тЯжело друг перед другом. Ћдумавшись, мы смотрели друг на  друга
как испуганные, с подозрительным любопытством и с недоверчивостью. “  каждой
из нас был свой предел, до которого могло идти наше сближение;  за  него  мы
переступить не смели, хотЯ бы и хотели.
     Ћднажды вечером, перед сумерками, Я рассеЯнно читала книгу  в  кабинете
Ђлександры Њихайловны. Ћна сидела за фортепьЯно, импровизируЯ на тему одного
любимейшего ею мотива итальЯнской музыки. Љогда она перешла наконец в чистую
мелодию арии, Я, увлекшись музыкою, котораЯ проникла мне  в  сердце,  начала
робко, вполголоса, напевать этот мотив про себЯ. ‘коро увлекшись  совсем,  Я
встала с места и подошла к фортепьЯно; Ђлександра Њихайловна, как бы  угадав
менЯ, перешла в аккомпанемент и с любовью  следила  за  каждой  нотой  моего
голоса. Љазалось, она была поражена богатством его. „о сих пор Я никогда при
ней не пела, да и сама едва знала, есть ли  у  менЯ  какие-нибудь  средства.
’еперь мы вдруг одушевились обе. џ все более и более возвышала голос; во мне
возбуждалась энергиЯ, страсть, разжигаемаЯ еще  более  радостным  изумлением
Ђлександры Њихайловны, которое Я угадывала в каждом такте ее аккомпанемента.
Ќаконец пение кончилось так удачно, с таким одушевлением, с такою силою, что
она в восторге схватила мои руки и радостно взглЯнула на менЯ.
     - Ђннета! да у тебЯ чудный голос, - сказала она. - Ѓоже мой! Љак же это
Я не заметила!
     - џ сама только сейчас заметила, - отвечала Я вне себЯ от радости.
     - „а благословит же тебЯ бог, мое милое, бесценное дитЯ! Ѓлагодари  его
за этот дар. Љто знает... Ђх, боже мой, боже мой!
     Ћна была так растрогана неожиданностью, в таком исступлении от радости,
что не знала, что мне сказать, как приголубить менЯ. ќто была  одна  из  тех
минут откровениЯ, взаимной симпатии, сближениЯ, которых уже давно не было  с
нами. —ерез час как будто праздник настал в доме. Ќемедленно послали за Ѓ. ‚
ожидании его мы наудачу раскрыли другую музыку, котораЯ мне была знакомее, и
начали новую арию. ‚ этот раз Я дрожала от робости. Њне не хотелось неудачей
разрушить первое впечатление. Ќо скоро мой  же  голос  ободрил  и  поддержал
менЯ. џ сама все более за и более изумлЯлась его силе, и  в  этот  вторичный
опыт рассеЯно было всЯкое сомнение. ‚ припадке  своей  нетерпеливой  радости
Ђлександра Њихайловна послала за  детьми,  даже  за  нЯней  детей  своих  и,
наконец, увлекшись совсем, пошла к мужу и вызвала его из кабинета, о  чем  в
другое времЯ едва  бы  помыслить  осмелилась.  Џетр  Ђлександрович  выслушал
новость благосклонно, поздравил менЯ и сам первый объЯвил,  что  нужно  менЯ
учить. Ђлександра Њихайловна, счастливаЯ от  благодарности,  как  будто  бог
знает что длЯ нее было сделано, бросилась целовать его руки. Ќаконец  ЯвилсЯ
Ѓ. ‘тарик был обрадован. Ћн менЯ  очень  любил,  вспомнил  о  моем  отце,  о
прошедшем, и когда Я спела  перед  ним  два-три  раза,  он  с  серьезным,  с
озабоченным видом, даже с какою-то таинственностью,  объЯвил,  что  средства
есть несомненные, может быть даже и талант, и что не учить менЯ  невозможно.
Џотом тут же, как бы одумавшись, они оба положили с Ђлександрой Њихайловной,
что опасно слишком захваливать менЯ в самом начале, и Я заметила, как тут же
они перемигнулись и сговорились украдкой, так что  весь  их  заговор  против
менЯ вышел очень наивен и неловок. џ смеЯлась про себЯ  целый  вечер,  видЯ,
как потом, после нового пениЯ, они старались  удерживатьсЯ  и  даже  нарочно
замечать вслух мои недостатки. Ќо они крепились недолго, и первый же изменил
себе Ѓ., снова расчувствовавшись от радости. џ никогда не подозревала,  чтоб
он так любил менЯ. ‚о весь вечер шел самый дружеский, самый теплый разговор.
Ѓ. рассказал несколько биографий известных певцов и артистов, и  рассказывал
с восторгом художника, с благоговением, растроганный. ‡атем, коснувшись отца
моего, разговор перешел на менЯ, на мое детство, на кнЯзЯ, на все  семейство
кнЯзЯ, о  котором  Я  так  мало  слыхала  с  самой  разлуки.  Ќо  Ђлександра
Њихайловна и сама не много знала о нем. ‚сего более знал Ѓ., потому  что  не
раз  ездил  в  Њоскву.  Ќо  здесь  разговор  принЯл  какое-то  таинственное,
загадочное длЯ менЯ направление, и  два-три  обстоЯтельства,  в  особенности
касавшиесЯ кнЯзЯ, были длЯ  менЯ  совсем  непонЯтны.  Ђлександра  Њихайловна
заговорила о Љате, но Ѓ. ничего не мог сказать о ней особенного и  тоже  как
будто с намерением желал умолчать о ней. ќто поразило менЯ. џ не  только  не
позабыла Љати, не только не замолкла во мне моЯ прежнЯЯ  любовь  к  ней,  но
даже напротив: Я и не подумала ни разу, что в Љате могла  быть  какаЯ-нибудь
перемена. Ћт вниманиЯ моего ускользнули доселе и разлука, и эти долгие годы,
прожитые розно, в которые мы не подали друг другу никакой вести  о  себе,  и
разность воспитаниЯ, и разность характеров  наших.  Ќаконец,  ЉатЯ  мысленно
никогда не покидала менЯ: она как будто все еще жила со  мною;  особенно  во
всех моих мечтах, во всех моих  романах  и  фантастических  приключениЯх  мы
всегда шли вместе с  ней  рука  в  руку.  ‚ообразив  себЯ  героиней  каждого
прочитанного  мною  романа,  Я  тотчас   же   помещала   возле   себЯ   свою
подругу-кнЯжну и раздвоивала роман на две части, из которых  одна,  конечно,
была создана мною, хотЯ  Я  обкрадывала  беспощадно  моих  любимых  авторов.
Ќаконец в нашем семейном совете положено было пригласить мне учителЯ  пениЯ.
Ѓ. рекомендовал известнейшего и наилучшего. Ќа другой же день к нам  приехал
итальЯнец „., выслушал менЯ, повторил мнение Ѓ., своего приЯтелЯ, но тут  же
объЯвил, что мне будет гораздо более пользы ходить учитьсЯ к нему, вместе  с
другими его ученицами, что тут помогут развитию моего голоса и соревнование,
и переимчивость, и богатство всех средств, которые будут у менЯ под  руками.
Ђлександра Њихайловна согласилась; и с этих пор Я ровно по три раза в неделю
отправлЯлась  по  утрам,  в  восемь  часов,  в  сопровождении   служанки   в
консерваторию.
     ’еперь Я расскажу одно странное приключение, имевшее  на  менЯ  слишком
сильное влиЯние и резким переломом начавшее во мне новый возраст. Њне минуло
тогда шестнадцать лет, и, вместе с тем, в душе моей вдруг  настала  какаЯ-то
непонЯтнаЯ апатиЯ; какое-то нестерпимое, тоскливое затишье,  непонЯтное  мне
самой, посетило менЯ. ‚се мои грезы, все  мои  порывы  вдруг  умолкли,  даже
самаЯ  мечтательность  исчезла  как  бы  от  бессилиЯ.  •олодное  равнодушие
заменило место прежнего  неопытного  душевного  жара.  „аже  дарование  мое,
принЯтое всеми, кого Я любила с таким восторгом, лишилось моей симпатии, и Я
бесчувственно пренебрегала им. Ќичто не развлекало менЯ, до того, что даже к
Ђлександре Њихайловне Я чувствовала какое-то холодное равнодушие, в  котором
сама себЯ обвинЯла, потому что не могла  не  сознатьсЯ  в  том.  ЊоЯ  апатиЯ
прерывалась безотчетною грустью, внезапными слезами. џ искала  уединениЯ.  ‚
эту странную минуту странный случай потрЯс  до  основаниЯ  всю  мою  душу  и
обратил это затишье в настоЯщую бурю. ‘ердце мое было  уЯзвлено...  ‚от  как
это случилось.


        VII

     џ вошла в библиотеку (это будет навсегда памЯтнаЯ длЯ  менЯ  минута)  и
взЯла роман ‚альтера ‘котта "‘ен-ђонанские воды", единственный, который  еще
не прочитала. Џомню, что ЯзвительнаЯ, беспредметнаЯ тоска терзала  менЯ  как
будто  каким-то  предчувствием.  Њне  хотелось  плакать.  ‚   комнате   было
Ярко-светло от последних,  косых  лучей  заходЯщего  солнца,  которые  густо
лились в высокие окна на  сверкающий  паркет  пола;  было  тихо;  кругом,  в
соседних комнатах, тоже не было ни души. Џетра Ђлександровича не было  дома,
а Ђлександра Њихайловна была больна и  лежала  в  постели.  џ  действительно
плакала и, раскрыв вторую часть,  беспредметно  перелистывала  ее,  стараЯсь
отыскать какой-нибудь смысл в отрывочных фразах,  мелькавших  у  менЯ  перед
глазами. џ как будто гадала, как гадают,  раскрываЯ  книгу  наудачу.  Ѓывают
такие минуты, когда все умственные и душевные силы,  болезненно  напрЯгаЯсь,
как бы вдруг вспыхнут Ярким пламенем сознаниЯ,  и  в  это  мгновение  что-то
пророческое  снитсЯ  потрЯсенной  душе,  как  бы   томЯщейсЯ   предчувствием
будущего, предвкушающей его, € так хочетсЯ жить, так проситсЯ жить весь  ваш
состав, и, воспламенЯЯсь самой горЯчей, самой слепой  надеждой,  сердце  как
будто вызывает будущее, со всей его тайной, со всей неизвестностью, хотЯ  бы
с бурЯми, с грозами, но только бы с жизнию. ЊоЯ минута именно была такова.
     Џрипоминаю, что Я именно закрыла книгу, чтоб потом раскрыть наудачу  и,
загадав о моем будущем, прочесть выпавшую мне страницу. Ќо,  раскрыв  ее,  Я
увидела  исписанный  лист  почтовой  бумаги,  сложенный   вчетверо   и   так
приплюснутый, так слежавшийсЯ, как будто уже он несколько лет был заложен  в
книгу и забыт в ней.  ‘  крайним  любопытством  начала  Я  осматривать  свою
находку. ќто было письмо, без адреса, с подписью двух  начальных  букв  ‘.Ћ.
Њое внимание удвоилось; Я развернула чуть не слипшуюсЯ  бумагу,  котораЯ  от
долгого лежаниЯ между страницами оставила на них во весь размер свой светлое
место. ‘кладки письма были истерты, выношены: видно было, что  когда-то  его
часто перечитывали, берегли как драгоценность. —ернила  посинели,выцвели,  -
уж слишком давно как оно написано! Ќесколько слов бросилось мне  случайно  в
глаза, и сердце мое забилось от ожиданиЯ. џ  в  смущении  вертела  письмо  в
руках, как бы нарочно отдалЯЯ от себЯ минуту чтениЯ. ‘лучайно Я поднесла его
к свету: да! капли слез  засохли  на  этих  строчках;  пЯтна  оставались  на
бумаге; кое-где целые буквы были смыты  слезами.  —ьи  это  слезы?  Ќаконец,
замираЯ от ожиданиЯ, Я прочла половину первой  страницы,  и  крик  изумлениЯ
вырвалсЯ из груди моей. џ заперла шкаф, поставила книгу на место и,  спрЯтав
письмо под косынку, побежала к себе, заперлась и начала  перечитывать  опЯть
сначала. Ќо сердце мое так колотилось, что слова и буквы мелькали и  прыгали
перед глазами моими. „олгое времЯ  Я  ничего  не  понимала.  ‚  письме  было
открытие, начало тайны; оно поразило менЯ, как молниЯ, потому что Я  узнала,
к кому оно было писано. џ знала, что Я почти преступление  сделаю,  прочитав
это  письмо;  но  минута  была  сильнее  менЯ!  Џисьмо  было  к   Ђлександре
Њихайловне.
     ‚от это письмо; Я привожу его здесь. ‘мутно понЯла Я, что в нем было, и
потом долго не оставлЯли менЯ разгадка и тЯжелаЯ дума.  ‘  этой  минуты  как
будто переломилась моЯ жизнь. ‘ердце мое было потрЯсено и возмущено надолго,
почти навсегда, потому что много  вызвало  это  письмо  за  собою.  џ  верно
загадала о будущем.
     ќто письмо было прощальное, последнее, страшное; когда Я прочла его, то
почувствовала  такое  болезненное  сжатие  сердца,  как  будто  Я  сама  все
потерЯла, как будто все навсегда отнЯлось от менЯ, даже мечты и надежды, как
будто ничего более не осталось при мне, кроме ненужной более жизни.  Љто  же
он, писавший это письмо? Љакова была потом ее жизнь? ‚ письме было так много
намеков, так много данных, что нельзЯ было ошибитьсЯ, так много  и  загадок,
что нельзЯ было не потерЯтьсЯ в предположениЯх. Ќо Я почти  не  ошиблась;  к
тому же и слог письма, подсказывающий многое, подсказывал весь характер этой
свЯзи, от которой  разбились  два  сердца.  Њысли,  чувства  писавшего  были
наружу. Ћни были слишком особенны  и,  как  Я  уже  сказала,  слишком  много
подсказывали догадке. Ќо вот это письмо; выписываю его от слова до слова:


     "’ы не забудешь менЯ, ты сказала - Я верю, и вот отныне всЯ жизнь моЯ в
этих словах твоих. Ќам нужно расстатьсЯ, пробил наш час! џ давно  это  знал,
моЯ тихаЯ, моЯ грустнаЯ красавица, но  только  теперь  понЯл.  ‚о  все  наше
времЯ, во все времЯ, как ты любила менЯ, у менЯ  болело  и  ныло  сердце  за
любовь нашу, и поверишь ли? теперь мне легче! џ давно знал, что этому  будет
такой конец, и так было прежде  нас  суждено!  ќто  судьба!  ‚ыслушай  менЯ,
Ђлександра: мы  были  неровнЯ;  Я  всегда,  всегда  это  чувствовал!  џ  был
недостоин тебЯ, и Я, один Я, должен был нести наказание за прожитое  счастье
мое! ‘кажи: что Я был перед тобою до той поры, как ты узнала менЯ? Ѓоже! вот
уже два года прошло, и Я до сих пор как будто без памЯти; Я до  сих  пор  не
могу понЯть, что ты менЯ полюбила! џ не понимаю, как дошло у нас до того,  с
чего началось. Џомнишь ли, что Я был в сравнении с тобою? „остоин ли  Я  был
тебЯ, чем Я взЯл, чем Я особенно был отличен! „о тебЯ Я был  груб  и  прост,
вид мой был уныл и угрюм. †изни другой а не желал, не  помышлЯл  о  ней,  не
звал ее и призывать не хотел. ‚се во мне было как-то придавлено, и Я не знал
ничего на свете важнее моей обыденной срочной работы.  Ћдна  забота  была  у
менЯ - завтрашний день; да и к той Я был равнодушен. Џрежде,  уж  давно  это
было, мне снилось что-то такое, и Я мечтал как глупец. Ќо  с  тех  пор  ушло
много-много времени, и Я стал жить одиноко,  сурово,  спокойно,  даже  и  не
чувствуЯ холода, который леденил мое сердце. € оно заснуло. џ  ведь  знал  и
решил, что длЯ менЯ никогда не взойдет другого солнца, и верил  тому,  и  не
роптал ни на что, потому что знал,  что  так  должно  было  быть.  Љогда  ты
проходила мимо менЯ, ведь Я не понимал, что мне можно сметь поднЯть на  тебЯ
глаза. џ был как раб перед тобою. Њое сердце не дрожало возле тебЯ, не ныло,
не вещало мне про тебЯ: оно было покойно. ЊоЯ душа не узнавала твоей, хотЯ и
светло ей было возле своей прекрасной сестры. џ это знаю; Я глухо чувствовал
это. ќто Я мог чувствовать, затем что и  на  последнюю  былинку  проливаетсЯ
свет божией денницы и пригревает и нежит ее так же, как и роскошный  цветок,
возле которого смиренно прозЯбает она. Љогда же  Я  узнал  все,  -  помнишь,
после того вечера, после тех слов, которые потрЯсли до основаниЯ душу мою, -
Я был ослеплен, поражен, все во мне помутилось,  и  знаешь  ли?  Я  так  был
поражен, так не поверил себе, что не понЯл тебЯ! Џро это Я тебе  никогда  не
говорил. ’ы ничего не знала; не таков Я был прежде, каким ты  застала  менЯ.
…сли б Я мог, если б Я смел говорить, Я бы давно во всем призналсЯ тебе.  Ќо
Я молчал, а теперь все скажу, затем чтоб ты знала, кого теперь оставлЯешь, с
какие человеком расстаешьсЯ! ‡наешь ли, как Я сначала понЯл  тебЯ?  ‘трасть,
как огонь, охватила менЯ,