    Љончив все приготовлениЯ, он снова подошел  к  шкафу  и  выпил  остатки
вина. Ћн весь дрожал, подходЯ к столу. …го узнать нельзЯ было - так  он  был
бледен. ’ут он опЯть взЯл скрипку. џ видела эту скрипку  и  знала,  что  она
такое,  но  теперь  ожидала  чего-то  ужасного,  страшного,  чудесного...  и
вздрогнула от первых ее звуков. Ѓатюшка начал играть. Ќо  звуки  шли  как-то
прерывисто;  он  поминутно  останавливалсЯ,  как  будто  припоминал  что-то;
наконец с растерзанным, мучительным  видом  положил  свой  смычок  и  как-то
странно поглЯдел на постель. ’ам его что-то все беспокоило. Ћн опЯть пошел к
постели... џ не пропускала ни одного движениЯ его  и,  замираЯ  от  ужасного
чувства, следила за ним. ‚друг он поспешно начал чего-то искать под руками -
и опЯть та же страшнаЯ мысль, как молниЯ, обожгла менЯ. Њне пришло в голову:
отчего же так крепко спит матушка? отчего же она  не  проснулась,  когда  он
рукою ощупывал ее лицо? Ќаконец Я увидела, что он  стаскивал  все,  что  мог
найти из нашего платьЯ, взЯл салоп матушкин, свой старый сюртук, халат, даже
мое платье, которое Я скинула, так что закрыл матушку совершенно  и  спрЯтал
под набросанной грудой; она лежала все  неподвижно,  не  шевелЯсь  ни  одним
членом.
     Ћна спала глубоким сном!
     Ћн как будто вздохнул свободнее, когда кончил свою работу. ‚  этот  раз
уже ничто не мешало ему, но все еще что-то  его  беспокоило.  Ћн  переставил
свечу и стал лицом к дверЯм, чтоб даже и не поглЯдеть на постель. Ќаконец он
взЯл  скрипку  и  с  каким-то  отчаЯнным  жестом  ударил  смычком...  Њузыка
началась. Ќо это была не музыка... џ  помню  все  отчетливо,  до  последнего
мгновениЯ; помню все, что поразило тогда мое  внимание.  Ќет,  это  была  не
такаЯ музыка, которую  мне  потом  удавалось  слышать!  ќто  были  не  звуки
скрипки, а как будто чей-то ужасный голос загремел  в  первый  раз  в  нашем
темном жилище. €ли неправильны, болезненны были мои впечатлениЯ, или чувства
мои были потрЯсены всем, чему Я была свидетельницей,  подготовлены  были  на
впечатлениЯ страшные, неисходимо мучительные, - но  Я  твердо  уверена,  что
слышала стоны, крик человеческий, плач; целое  отчаЯние  выливалось  в  этих
звуках, и наконец, когда загремел ужасный финальный аккорд, в  котором  было
все, что есть  ужасного  в  плаче,  мучительного  в  муках  и  тоскливого  в
безнадежной тоске, - все это как  будто  соединилось  разом...  Я  не  могла
выдержать, - Я задрожала, слезы  брызнули  из  глаз  моих,  и,  с  страшным,
отчаЯнным криком бросившись к батюшке, Я обхватила его руками. Ћн  вскрикнул
и опустил свою скрипку.
     ‘ минуту стоЯл  он  как  потерЯнный.  Ќаконец  глаза  его  запрыгали  и
забегали по сторонам; он как будто искал  чего-то,  вдруг  схватил  скрипку,
взмахнул ею надо мною... еще минута, и он,  может  быть,  убил  бы  менЯ  на
месте.
     - Џапочка! - закричала Я ему, - папочка!
     Ћн задрожал как лист, когда услышал мой голос, и отступил на два шага.
     - Ђх! так еще ты осталась!  ’ак  еще  не  все  кончилось!  ’ак  еще  ты
осталась со мной! - закричал он, поднЯв менЯ за плеча на воздух.
     - Џапочка! - закричала Я снова, - не пугай менЯ,ради бога! мне страшно!
ай!
     Њой плач поразил его. Ћн тихо опустил менЯ на пол и с минуту  безмолвно
смотрел на менЯ, как будто узнаваЯ и припоминаЯ что-то. Ќаконец, вдруг,  как
будто что-нибудь перевернуло его, как будто его  поразила  какаЯ-то  ужаснаЯ
мысль, - из помутившихсЯ глаз его брызнули слезы; он нагнулсЯ ко мне и начал
пристально смотреть мне в лицо.
     - Џапочка! - говорила Я ему, терзаЯсь  от  страха,  -  не  смотри  так,
папочка! “йдем отсюда! уйдем скорее! уйдем, убежим!
     - „а, убежим, убежим! пора! пойдем, Ќеточка! скорее,  скорее!  -  €  он
засуетилсЯ, как будто только теперь догадалсЯ,  что  ему  делать.  ’оропливо
озиралсЯ он кругом и, увидЯ на полу матушкин платок, поднЯл его и положил  в
карман, потом увидел чепчик - и его тоже поднЯл и спрЯтал на себе, как будто
снарЯжаЯсь в дальнюю дорогу и захватываЯ все, что было ему нужно.
     џ мигом надела свое платье и, тоже торопЯсь,  начала  захватывать  все,
что мне казалось нужным длЯ дороги.
     - ‚се ли, все ли? - спрашивал отец, - все ли готово? скорей! скорей!
     џ наскоро навЯзала узел, накинула на голову платок, и уже мы оба  стали
было выходить, когда мне вдруг пришло в голову, что надо взЯть  и  картинку,
котораЯ висела на стене. Ѓатюшка тотчас же согласилсЯ с этим. ’еперь он  был
тих, говорил шепотом и только торопил менЯ  поскорее  идти.  Љартина  висела
очень высоко; мы вдвоем принесли стул, потом приладили на него  скамейку  и,
взгромоздившись на нее, наконец, после долгих трудов, снЯли. ’огда все  было
готово к нашему путешествию. Ћн взЯл менЯ за руку, и мы было уже  пошли,  но
вдруг батюшка остановил менЯ. Ћн долго тер себе  лоб,  как  будто  вспоминаЯ
что-то, что еще не было сделано. Ќаконец он как будто нашел,  что  ему  было
надо, отыскал ключи, которые лежали у  матушки  под  подушкой,  и  торопливо
начал искать чего-то  в  комоде.  Ќаконец  он  воротилсЯ  ко  мне  и  принес
несколько денег, отысканных в Ящике.
     - ‚от, на, возьми это, береги, - прошептал  он  мне,  -  не  терЯй  же,
помни, помни!
     Ћн мне положил сначала деньги в руку, потом взЯл их опЯть и  сунул  мне
за пазуху. Џомню, что Я вздрогнула, когда  к  моему  телу  прикоснулось  это
серебро, и Я как будто только теперь понЯла, что  такое  деньги.  ’еперь  мы
опЯть были готовы, но он вдруг опЯть остановил менЯ.
     - Ќеточка! - сказал он мне, как будто размышлЯЯ с  усилием,  -  деточка
моЯ, Я позабыл... что такое?.. —то это надо?.. џ не помню... „а, да,  нашел,
вспомнил!.. Џоди сюда, Ќеточка!
     Ћн подвел менЯ к углу, где был образ, и сказал, чтоб Я стала на колени.
     - Њолись, дитЯ мое, помолись! тебе  лучше  будет!..  „а,  право,  будет
лучше, - шептал он мне, указываЯ на образ и как-то странно смотрЯ на менЯ. -
Џомолись, помолись! - говорил он каким-то просЯщим, умолЯющим голосом.
     џ бросилась на колени, сложила руки и, полнаЯ ужаса, отчаЯниЯ,  которое
уже совсем овладело мною, упала на  пол  и  пролежала  несколько  минут  как
бездыханнаЯ. џ напрЯгала все свои мысли, все  свои  чувства  в  молитве,  но
страх преодолевал менЯ. џ приподнЯлась, измученнаЯ тоскою. џ уже  не  хотела
идти с ним, боЯлась его; мне хотелось остатьсЯ. Ќаконец  то,  что  томило  и
мучило менЯ, вырвалось из груди моей.
     - Џапа, - сказала Я, обливаЯсь слезами, - а мама?.. —то  с  мамой?  где
она? где моЯ мама?..
     џ не могла продолжать и залилась слезами.
     Ћн тоже со слезами смотрел на менЯ.  Ќаконец  он  взЯл  менЯ  за  руку,
подвел к постели, разметал набросанную груду платьЯ и  открыл  одеЯло.  Ѓоже
мой! Ћна лежала мертваЯ, уже похолодевшаЯ и посиневшаЯ. џ как бесчувственнаЯ
бросилась на нее и обнЯла ее труп. Ћтец поставил менЯ на колени.
     - Џоклонись ей, дитЯ! - сказал он, - простись с нею...
     џ поклонилась. Ћтец поклонилсЯ вместе со мною... Ћн был ужасно  бледен;
губы его двигались и что-то шептали.
     - ќто не Я, Ќеточка, не Я, - говорил он мне, указываЯ дрожащею рукою на
труп. - ‘лышишь, не Я; Я не виноват в этом. Џомни, Ќеточка!
     - Џапа, пойдем, - прошептала Я в страхе. - Џора!
     - „а, теперь пора, давно пора! - сказал он, схватив менЯ крепко за руку
и торопЯсь выйти из комнаты. - Ќу,теперь в путь!  слава  богу,  слава  богу,
теперь все кончено!
     Њы  сошли  с  лестницы;  полусонный   дворник   отворил   нам   ворота,
подозрительно поглЯдываЯ на  нас,  и  батюшка,  словно  боЯсь  его  вопроса,
выбежал из ворот первый, так что Я едва догнала его. Њы прошли нашу улицу  и
вышли на набережную канала. ‡а ночь на камнЯх мостовой  выпал  снег,  и  шел
теперь мелкими хлопьЯми. Ѓыло холодно;  Я  дрогла  до  костей  и  бежала  за
батюшкой, судорожно уцепившись за полы его фрака. ‘крипка была  у  него  под
мышкой, и он поминутно останавливалсЯ, чтоб придержать под мышкой футлЯр.
     Њы шли с четверть часа; наконец, он повернул по скату тротуара на самую
канаву и сел на последней тумбе. ‚ двух шагах от нас была прорубь. Љругом не
было ни души. Ѓоже! как теперь помню Я то страшное ощущение,  которое  вдруг
овладело мною! Ќаконец совершилось все, о чем Я мечтала уже  целый  год.  Њы
ушли из нашего бедного жилища... Ќо того ли Я ожидала, о том ли  Я  мечтала,
то ли создалось в моей детской фантазии, когда Я загадывала о счастии  того,
которого Я так не детски любила? ‚сего более мучила  менЯ  в  это  мгновение
матушка. "‡ачем мы ее оставили, - думала Я, - одну?  покинули  ее  тело  как
ненужную вещь?" € помню, что это более всего менЯ терзало и мучило.
     - Џапочка! - начала Я, не в силах будучи выдержать  мучительной  заботы
своей, - папочка!
     - —то такое? - сказал он сурово.
     - ‡ачем мы, папочка, оставили там маму? ‡ачем мы бросили ее? - спросила
Я заплакав. - Џапочка! воротимсЯ домой! Џозовем к ней кого-нибудь.
     - „а, да! - закричал он вдруг, встрепенувшись и приподымаЯсь  с  тумбы,
как будто что-то новое пришло ему в голову, разрешавшее все сомнениЯ его.  -
„а, Ќеточка, так нельзЯ; нужно пойти к маме; ей там  холодно!  Џоди  к  ней,
Ќеточка, поди; там не темно,  там  есть  свечка;  не  бойсЯ,  позови  к  ней
кого-нибудь и потом приходи ко мне; поди одна, а Я тебЯ здесь  подожду...  џ
ведь никуда не уйду.
     џ тотчас же пошла, но едва только взошла на тротуар,  как  вдруг  будто
что-то кольнуло менЯ в сердце... џ обернулась и увидела, что он уже сбежал с
другой стороны и бежит от менЯ,  оставив  менЯ  одну,  покидаЯ  менЯ  в  эту
минуту! џ закричала сколько во мне было силы и в страшном  испуге  бросилась
догонЯть его. џ задыхалась: он бежал все скорее и скорее... Я его уже терЯла
из виду. Ќа дороге мне попалась его шлЯпа, которую он потерЯл в  бегстве;  Я
поднЯла  ее  и  пустилась  снова  бежать.  „ух  во  мне  замирал,   и   ноги
подкашивались. џ чувствовала, как что-то безобразное  совершалось  со  мною:
мне все казалось,что это сон, и порой во мне рождалось  такое  же  ощущение,
как и во сне, когда мне снилось, что Я бегу от кого-нибудь, но что ноги  мои
подкашиваютсЯ, погонЯ настигает менЯ  и  Я  падаю  без  чувств.  Њучительное
ощущение разрывало менЯ: мне было жалко его, сердце мое ныло и болело, когда
Я представлЯла, как он бежит, без шинели, без  шлЯпы,  от  менЯ,  от  своего
любимого дитЯти... Њне хотелось догнать его только длЯ того,  чтоб  еще  раз
крепко поцеловать, сказать ему, чтоб он менЯ не боЯлсЯ, уверить,  успокоить,
что Я не побегу за ним, коли он не хочет того, а ворочусь одна к матушке.  џ
разглЯдела наконец, что он поворотил в какую-то улицу. „обежав до нее и тоже
повернув за ним, Я еще различала его впереди себЯ... ’ут силы менЯ оставили:
Я начала плакать, кричать. Џомню,  что  на  побеге  Я  столкнулась  с  двумЯ
прохожими, которые остановились посреди тротуара и с изумлением смотрели  на
нас обоих.
     -  Џапочка!  папочка!  -  закричала  Я  в  последний  раз,   но   вдруг
поскользнулась на тротуаре и упала у ворот дома. џ  почувствовала,  как  все
лицо мое облилось кровью. Њгновение спустЯ Я лишилась чувств...
     Ћчнулась Я на теплой, мЯгкой постели и увидела возле себЯ  приветливые,
ласковые лица, которые с радостию встретили мое  пробуждение.  џ  разглЯдела
старушку, с очками на носу, высокого господина, который смотрел  на  менЯ  с
глубоким состраданием; потом прекрасную  молодую  даму  и,  наконец,  седого
старика, который держал менЯ за руку и смотрел на часы.  џ  пробудилась  длЯ
новой жизни. Ћдин из тех, которых Я встретила во времЯ  бегства,  был  кнЯзь
•-ий, и Я упала у ворот его дома. Љогда, после долгих изысканий, узнали, кто
Я такова, кнЯзь, который послал моему отцу билет в концерт ‘-ца,  пораженный
странностью случаЯ, решилсЯ принЯть менЯ в свой дом и  воспитать  со  своими
детьми. ‘тали отыскивать, что сделалось с батюшкой, и  узнали,  что  он  был
задержан кем-то уже вне города в припадке исступленного помешательства.  …го
свезли в больницу, где он и умер через два днЯ.
     Ћн умер, потому что такаЯ смерть его была необходимостью,  естественным
следствием  всей  его  жизни.  Ћн  должен  был  так  умереть,   когда   все,
поддерживавшее его в жизни,  разом  рухнуло,  рассеЯлось  как  призрак,  как
бесплотнаЯ, пустаЯ мечта. Ћн умер,  когда  исчезла  последнЯЯ  надежда  его,
когда в одно мгновение разрешилось перед ним самим и вошло в Ясное  сознание
все, чем обманывал он себЯ и поддерживал всю свою жизнь. €стина ослепила его
своим нестерпимым блеском, и что было ложь, стало ложью и длЯ него самого. ‚
последний час свой он услышал чудного гениЯ, который рассказал  ему  его  же
самого и осудил его навсегда. ‘ последним звуком, слетевшим со струн скрипки
гениального ‘-ца, перед ним разрешилась всЯ тайна искусства, и гений,  вечно
юный, могучий и истинный, раздавил его своею истинностью. Љазалось, все, что
только в таинственных, неосЯзаемых мучениЯх тЯготило его во всю жизнь,  все,
что до сих пор только грезилось ему  и  мучило  его  только  в  сновидениЯх,
неощутительно, неуловимо, что хотЯ сказывалось ему по временам, но  от  чего
он с ужасом бежал, заслонЯсь ложью всей своей жизни, все, что предчувствовал
он, но чего боЯлсЯ  доселе,  -  все  это  вдруг  разом  засиЯло  перед  ним,
открылось глазам его, которые упрЯмо не хотели признать до сих пор  свет  за
свет, тьму за тьму. Ќо истина была невыносима длЯ  глаз  его,  прозревших  в
первый раз во все, что было, что есть и в то, что ожидает его; она  ослепила
и сожгла его  разум.  Ћна  ударила  в  него  вдруг  неизбежно,  как  молниЯ.
‘овершилось вдруг то, что он ожидал  всю  жизнь  с  замиранием  и  трепетом.
Љазалось, всю жизнь секира висела над его головой, всю жизнь он ждал  каждое
мгновение в невыразимых мучениЯх, что она ударит в него, и, наконец,  секира
ударила! “дар был смертелен. Ћн хотел бежать от суда над  собою,  но  бежать
было некуда: последнЯЯ надежда исчезла,  последнЯЯ  отговорка  пропала.  ’а,
которой жизнь тЯготела над ним столько лет, котораЯ не давала ему жить,  та,
со смертию которой, по своему ослепленному верованию, он должен  был  вдруг,
разом воскреснуть, - умерла. Ќаконец он был один, его не стеснЯло ничто:  он
был наконец свободен! ‚ последний  раз,  в  судорожном  отчаЯнии,  хотел  он
судить  себЯ  сам,  осудить  неумолимо  и   строго,   как   беспристрастный,
бескорыстный судьЯ; но ослабевший смычок  его  мог  только  слабо  повторить
последнюю музыкальную фразу гениЯ... ‚ это  мгновение  безумие,  сторожившее
его уже десЯть лет, неизбежно поразило его.


        IV

     џ выздоравливала медленно; но когда уже совсем встала с постели, ум мой
все еще был в каком-то оцепенении, и долгое времЯ Я  не  могла  понЯть,  что
именно случилось со мною. Ѓыли мгновениЯ, когда мне  казалось,  что  Я  вижу
сон, и, помню, мне хотелось, чтобы все случившеесЯ  и  впрЯмь  обратилось  в
сон! ‡асыпаЯ на ночь, Я надеЯлась, что вдруг  как-нибудь  проснусь  опЯть  в
нашей бедной комнате и увижу отца и мать... Ќо наконец передо мной проЯснело
мое положение, и Я мало-помалу понЯла, что осталась одна совершенно и живу у
чужих людей. ’огда в первый раз почувствовала Я, что Я сирота.
     џ начала жадно присматриватьсЯ  ко  всему  новому,  так  внезапно  менЯ
окружившему. ‘начала мне все казалось странным и чудным, все менЯ смущало: и
новые лица, и новые обычаи, и комнаты старого кнЯжеского дома -  как  теперь
вижу, большие, высокие, богатые, но такие угрюмые, мрачные,  что,  помню,  Я
серьезно  боЯлась  пуститьсЯ  через  какую-нибудь  длинную-длинную  залу,  в
которой, мне  казалось,  совсем  пропаду.  Ѓолезнь  моЯ  еще  не  прошла,  и
впечатлениЯ  мои  были  мрачные,  тЯгостные,  совершенно   под   лад   этого
торжественно-угрюмого жилища. Љ тому же какаЯ-то,  еще  неЯснаЯ  мне  самой,
тоска все более и более нарастала в моем  маленьком  сердце.  ‘  недоумением
останавливалась Я перед какой-нибудь картиной, зеркалом, камином  затейливой
работы или статуей, котораЯ как будто нарочно спрЯталась  в  глубокую  нишу,
чтоб  оттуда  лучше  подсмотреть  за  мной  и  как-нибудь   испугать   менЯ,
останавливалась и потом вдруг забывала, зачем Я остановилась, чего  хочу,  о
чем начала думать, и только когда очнусь, бывало, страх и смЯтение  нападали
на менЯ и крепко билось мое сердце.
     €з тех, кто изредка  приходили  навестить  менЯ,  когда  Я  еще  лежала
больнаЯ, кроме старичка доктора,  всего  более  поразило  менЯ  лицо  одного
мужчины, уже  довольно  пожилого,  такого  серьезного,  но  такого  доброго,
смотревшего на менЯ с таким глубоким состраданием! …го лицо Я полюбила более
всех других. Њне очень захотелось заговорить с ним, но Я боЯлась: он  был  с
виду всегда очень  уныл,  говорил  отрывисто,  мало,  и  никогда  улыбка  не
ЯвлЯлась на губах его. ќто был сам кнЯзь •-ий,нашедший менЯ и  пригревший  в
своем доме. Љогда Я стала выздоравливать, посещениЯ его становились  реже  и
реже. Ќаконец, в последний раз, он принес  мне  конфетов,  какую-то  детскую
книжку с картинками, поцеловал менЯ,  перекрестил  и  просил,  чтоб  Я  была
веселее. “тешаЯ менЯ, он прибавил, что скоро у менЯ будет подруга, такаЯ  же
девочка, как и Я, его дочь ЉатЯ, котораЯ теперь в Њоскве.  Џотом,  поговорив
что-то с пожилой француженкой, нЯнькой детей его, и с  ухаживавшей  за  мной
девушкой, он указал им на менЯ, вышел, и с тех пор Я  ровно  три  недели  не
видала его. ЉнЯзь жил в своем доме чрезвычайно уединенно. Ѓо'льшую  половину
дома занимала кнЯгинЯ; она  тоже  не  видалась  с  кнЯзем  иногда  по  целым
неделЯм. ‚последствии Я заметила, что даже все  домашние  мало  говорили  об
нем, как будто его и не было в доме. ‚се его уважали, и  даже,  видно  было,
любили его, а между  тем  смотрели  на  него  как  на  какого-то  чудного  и
странного человека. Љазалось, и он сам понимал, что он очень странен, как-то
непохож на других, и  потому  старалсЯ  как  можно  реже  казатьсЯ  всем  на
глаза... ‚ свое времЯ мне придетсЯ очень много и гораздо подробнее  говорить
о нем.
     ‚ одно утро менЯ одели в чистое, тонкое белье, надели  на  менЯ  черное
шерстЯное платье, с белыми плерезами, на которое  Я  посмотрела  с  каким-то
унылым недоумением, причесали мне голову и повели с верхних комнат  вниз,  в
комнаты кнЯгини. џ остановилась как вкопаннаЯ, когда  менЯ  привели  к  ней:
никогда Я еще не видала кругом себЯ такого богатства и великолепиЯ.  Ќо  это
впечатление было мгновенное, и Я побледнела, когда услышала  голос  кнЯгини,
котораЯ велела подвести менЯ ближе. џ, и одеваЯсь, думала, что готовлюсь  на
какое-то мучение, хотЯ бог знает отчего вселилась  в  менЯ  подобнаЯ  мысль.
‚ообще Я вступила в новую жизнь с какою-то странною недоверчивостью ко всему
менЯ окружавшему. Ќо кнЯгинЯ была со  мной  очень  приветлива  и  поцеловала
менЯ. џ взглЯнула на нее  посмелее.  ќто  была  та  самаЯ  прекраснаЯ  дама,
которую Я видела,  когда  очнулась  после  своего  беспамЯтства.  Ќо  Я  всЯ
дрожала, когда целовала ее  руку,  и  никак  не  могла  собратьсЯ  с  силами
ответить что-нибудь на ее вопросы. Ћна приказала мне  сесть  возле  себЯ  на
низеньком табурете. ЉажетсЯ, это  место  уже  предназначено  было  длЯ  менЯ
заранее. ‚идно было, что кнЯгинЯ и не желала ничего более,  как  привЯзатьсЯ
ко мне всею душою, обласкать менЯ и вполне заменить мне мать. Ќо Я никак  не
могла понЯть, что попала в случай, и ничего не выиграла  в  ее  мнении.  Њне
дали прекрасную книжку с картинками и приказали рассматривать. ‘ама  кнЯгинЯ
писала  к  кому-то  письмо,  изредка  оставлЯла  перо  и   опЯть   со   мной
заговаривала; но Я сбивалась, путалась и ничего не  сказала  путного.  Ћдним
словом, хотЯ моЯ историЯ была очень необыкновеннаЯ и в  ней  бо'льшую  часть
играла судьба, разные, положим, даже таинственные пути, и вообще было  много
интересного,  неизъЯснимого,  даже  чего-то  фантастического,  но   Я   сама
выходила, как будто назло  всей  этой  мелодраматической  обстановке,  самым
обыкновенным ребенком, запуганным, как  будто  забитым  и  даже  глупеньким.
Ћсобенно последнее кнЯгине вовсе не нравилось, и Я, кажетсЯ, довольно  скоро
ей совсем надоела, в чем виню одну себЯ, разумеетсЯ. —асу в третьем начались
визиты, и кнЯгинЯ стала ко мне вдруг внимательнее и ласковее.  Ќа  расспросы
приезжавших обо мне она отвечала, что это чрезвычайно интереснаЯ историЯ,  и
потом начинала рассказывать по-французски. ‚о времЯ  ее  рассказов  на  менЯ
глЯдели, качали головами, восклицали. Ћдин молодой  человек  навел  на  менЯ
лорнет, один  пахучий  седой  старичок  хотел  было  поцеловать  менЯ,  а  Я
бледнела, краснела и сидела потупив глаза, боЯсь шевельнутьсЯ,  дрожа  всеми
членами. ‘ердце ныло и болело во  мне.  џ  уносилась  в  прошедшее,  на  наш
чердак, вспоминала отца, наши длинные, молчаливые вечера, матушку,  и  когда
вспоминала о матушке - в глазах моих накипали слезы, мне сдавливало горло  и
Я так хотела убежать, исчезнуть, остатьсЯ одной...  Џотом,  когда  кончились
визиты, лицо кнЯгини стало  приметно  суровее.  Ћна  уже  смотрела  на  менЯ
угрюмее, говорила отрывистее, и в особенности менЯ пугали  ее  пронзительные
черные глаза, иногда целую четверть часа  устремленные  на  менЯ,  и  крепко
сжатые тонкие губы. ‚ечером менЯ  отвели  наверх.  џ  заснула  в  лихорадке,
просыпалась ночью, тоскуЯ  и  плача  от  болезненных  сновидений;  а  наутро
началась та же историЯ, и менЯ опЯть повели к кнЯгине. Ќаконец ей как  будто
самой  наскучило  рассказывать  своим  гостЯм  мои  приключениЯ,  а   гостЯм
соболезновать обо мне. Љ тому же Я была  такой  обыкновенный  ребенок,  "без
всЯкой наивности", как, помню, выразилась сама кнЯгинЯ, говорЯ глаз на  глаз
с одной пожилой дамой, котораЯ спросила: "Ќеужели ей не скучно со мной?" - и
вот, в один вечер, менЯ увели совсем, с тем  чтоб  не  приводить  уж  более.
’аким образом кончилось мое фаворитство; впрочем, мне позволено было  ходить
везде и всюду, сколько мне было угодно. џ же не могла сидеть на одном  месте
от глубокой, болезненной тоски своей и рада-рада была, когда уйду,  наконец,
от всех вниз, в большие комнаты. Џомню, что мне очень хотелось разговоритьсЯ
с домашними; но Я так боЯлась рассердить  их,  что  предпочитала  оставатьсЯ
одной. Њоим любимым препровождением  времени  было  забитьсЯ  куда-нибудь  в
угол, где неприметнее, стать за какую-нибудь мебель и там тотчас  же  начать
припоминать и соображать обо всем, что случилось со мною. Ќо, чудное дело! Я
как будто забыла окончание того, что со мною случилось у  родителей,  и  всю
эту ужасную историю. Џередо мной мелькали одни картины, выставлЯлись  факты.
џ, правда, все помнила  -  и  ночь,  и  скрипку,  и  батюшку,  помнила,  как
доставала ему деньги; но  осмыслить,  выЯснить  себе  все  эти  происшествиЯ
как-то не могла...  ’олько  тЯжеле  мне  становилось  на  сердце,и  когда  Я
доходила воспоминанием до той минуты, когда молилась возле мертвой  матушки,
то мороз вдруг пробегал по моим членам; Я  дрожала,  слегка  вскрикивала,  и
потом так тЯжело становилось дышать, так ныла всЯ грудь моЯ, так  колотилось
сердце, что в испуге выбегала  Я  из  угла.  ‚прочем,  Я  неправду  сказала,
говорЯ, что менЯ оставлЯли одну: за мной неусыпно и усердно присматривали  и
с точностию исполнЯли  приказаниЯ  кнЯзЯ,  который  велел  дать  мне  полную
свободу, не стеснЯть ничем, но ни на  минуту  не  терЯть  менЯ  из  виду.  џ
замечала, что по временам кто-нибудь из домашних и из прислуги заглЯдывал  в
ту комнату, в которой Я находилась, и опЯть уходил, не сказав мне ни  слова.
ЊенЯ очень удивлЯла и отчасти беспокоила такаЯ внимательность.  џ  не  могла
понЯть, длЯ чего это делаетсЯ.  Њне  все  казалось,  что  менЯ  длЯ  чего-то
берегут и что-нибудь хотЯт потом со мной сделать.  Џомню,  Я  все  старалась
зайти куда-нибудь подальше, чтоб в случае нужды знать, куда спрЯтатьсЯ.  ђаз
Я забрела на парадную лестницу. Ћна была всЯ из мрамора, широкаЯ,  устланнаЯ
коврами, уставленнаЯ  цветами  и  прекрасными  вазами.  Ќа  каждой  площадке
безмолвно сидело по два  высоких  человека,  чрезвычайно  пестро  одетых,  в
перчатках и в самых белых галстуках. џ посмотрела  на  них  в  недоумении  и
никак не могла взЯть в толк, зачем они тут сидЯт, молчат  и  только  смотрЯт
друг на друга, а ничего не делают.
     ќти уединенные прогулки нравились мне более и более.  Љ  тому  же  была
другаЯ причина, по которой Я  убегала  сверху.  Ќаверху  жила  стараЯ  тетка
кнЯзЯ, почти безвыходно и безвыездно. ќта старушка резко отразилась  в  моем
воспоминании. Ћна была чуть ли не важнейшим лицом в доме. ‚ сношениЯх с  нею
все наблюдали какой-то торжественный этикет, и даже  сама  кнЯгинЯ,  котораЯ
смотрела так гордо и самовластно, ровно два раза  в  неделю,  по  положенным
днЯм, должна была всходить наверх и делать личный  визит  своей  тетке.  Ћна
обыкновенно приходила утром; начиналсЯ сухой разговор, зачастую  прерываемый
торжественным  молчанием,  в  продолжение  которого  старушка  или   шептала
молитвы, или перебирала четки. ‚изит кончалсЯ не  прежде,  как  того  хотела
сама тетушка, котораЯ вставала с места, целовала кнЯгиню в губы и тем давала
знать, что свидание  кончилось.  Џрежде  кнЯгинЯ  должна  была  каждый  день
посещать  свою  родственницу;  но   впоследствии,   по   желанию   старушки,
последовало облегчение, и кнЯгинЯ только обЯзана была в остальные пЯть  дней
недели каждое утро присылать узнать о ее здоровье. ‚ообще житье  престарелой
кнЯжны было почти келейное. Ћна была девушка и,  когда  ей  минуло  тридцать
пЯть лет, заключилась в монастырь,  где  и  выжила  лет  семнадцать,  но  не
постриглась; потом оставила монастырь и  приехала  в  Њоскву,  чтоб  жить  с
сестрою, вдовой, графиней ‹., здоровье которой становилось  с  каждым  годом
хуже, и примиритьсЯ со второй сестрой, тоже кнЯжной •-ю, с которой с  лишком
двадцать лет была в ссоре. Ќо старушки, говорЯт, ни одного днЯ не провели  в
согласии, тысЯчу раз хотели разъехатьсЯ и не могли этого сделать, потому что
наконец  заметили,  как  каждаЯ  из  них  необходима  двум   остальным   длЯ
предохранениЯ  от  скуки  и  от  припадков   старости.   Ќо,   несмотрЯ   на
непривлекательность   их   житьЯ-бытьЯ   и   самую   торжественную    скуку,
господствовавшую в их московском тереме,  весь  город  поставлЯл  долгом  не
прерывать  своих  визитов  трем  затворницам.  Ќа  них   смотрели   как   на
хранительниц  всех  аристократических  заветов  и  преданий,  как  на  живую
летопись коренного боЯрства. ѓрафинЯ оставила после  себЯ  много  прекрасных
воспоминаний и была превосходнаЯ женщина. ‡аезжие из Џетербурга делали к ним
свои первые визиты. Љто принималсЯ в  их  доме,  того  принимали  везде.  Ќо
графинЯ умерла, и  сестры  разъехались:  старшаЯ,  кнЯжна  •-Я,  осталась  в
Њоскве, наследовав свою часть после графини, умершей бездетною,  а  младшаЯ,
монастырка, переселилась к племЯннику, кнЯзю •-му, в  Џетербург.  ‡ато  двое
детей кнЯзЯ, кнЯжна ЉатЯ и Ђлександр, остались гостить в Њоскве  у  бабушки,
длЯ развлечениЯ и утешениЯ ее  в  одиночестве.  ЉнЯгинЯ,  страстно  любившаЯ
своих детей, не смела слова пикнуть, расставаЯсь на  все  времЯ  положенного
траура. џ забыла сказать, что траур еще  продолжалсЯ  во  всем  доме  кнЯзЯ.
когда Я поселилась в нем; но срок истекал в коротком времени.
     ‘тарушка кнЯжна одевалась всЯ в черное,  всегда  в  платье  из  простой
шерстЯной материи, и носила накрахмаленные, собранные в мелкие складки белые
воротнички, которые придавали ей вид богаделенки.  Ћна  не  покидала  четок,
торжественно выезжала к обедне, постилась по  всем  днЯм,  принимала  визиты
разных духовных лиц и степенных людей, читала свЯщенные книги и вообще  вела
жизнь самую  монашескую.  ’ишина  наверху  была  страшнаЯ;  невозможно  было
скрипнуть дверью: старушка  была  чутка,  как  пЯтнадцатилетнЯЯ  девушка,  и
тотчас же посылала исследовать причину стука или даже простого  скрипа.  ‚се
говорили шепотом,  все  ходили  на  цыпочках,  и  беднаЯ  француженка,  тоже
старушка, принуждена была  наконец  отказатьсЯ  от  любимой  своей  обуви  -
башмаков с каблуками. Љаблуки были изгнаны. „ве недели  спустЯ  после  моего
поЯвлениЯ старушка кнЯжна прислала обо мне спросить: кто Я такаЯ, что Я, как
попала в дом и  проч.  …е  немедленно  и  почтительно  удовлетворили.  ’огда
прислан был второй нарочный, к француженке, с запросом, отчего кнЯжна до сих
пор не видала менЯ? ’отчас же поднЯлась суматоха: мне начали чесать  голову,
умывать лицо, руки,  которые  и  без  того  были  очень  чисты,  учили  менЯ
подходить, кланЯтьсЯ, глЯдеть  веселее  и  приветливее,  говорить,  -  одним
словом, менЯ всю затормошили.  Џотом  отправилась  посланница  уже  с  нашей
стороны с предложением: не пожелают  ли  видеть  сиротку?  Џоследовал  ответ
отрицательный, но назначен был срок на завтра после обедни. џ не  спала  всю
ночь, и рассказывали потом, что Я всю ночь бредила, подходила к кнЯжне  и  в
чем-то просила у нее прощениЯ. Ќаконец,  последовало  мое  представление.  џ
увидела маленькую, худощавую старушку,  сидевшую  в  огромных  креслах.  Ћна
закивала мне головою и надела очки, чтоб разглЯдеть менЯ ближе. Џомню, что Я
ей совсем не понравилась. ‡амечено было, что Я  совсем  дикаЯ,  не  умею  ни
присесть, ни поцеловать руки. Ќачались расспросы,  и  Я  едва  отвечала;  но
когда дошло дело до  отца  и  матушки,  Я  заплакала.  ‘тарушке  было  очень
неприЯтно,что Я расчувствовалась; впрочем,она начала утешать менЯ  и  велела
возложить мои надежды на бога; потом спросила, когда Я была последний раз  в
церкви, и так как Я едва понЯла ее вопрос, потому что моим воспитанием очень
неглижировали, то кнЯжна пришла в  ужас.  Џослали  за  кнЯгиней.  Џоследовал
совет, и положено было отвезти менЯ в церковь в первое  же  воскресенье.  „о
тех пор кнЯжна обещала молитьсЯ за менЯ, но приказала менЯ  вывесть,  потому
что Я, по ее словам, оставила в  ней  очень  тЯгостное  впечатление.  Ќичего
мудреного, так и должно было быть.  Ќо  уж  видно  было,  что  Я  совсем  не
понравилась; в тот же день прислали сказать, что Я слишком  резвлюсь  и  что
менЯ слышно на весь дом, тогда как Я сидела весь день не шелохнувшись: Ясно,
что старушке так показалось. Ћднако и назавтра последовало то же  замечание.
‘лучись же, что Я в это времЯ уронила чашку и разбила ее. ”ранцуженка и  все
девушки пришли в отчаЯние,  и  менЯ  в  ту  же  минуту  переселили  в  самую
отдаленную комнату, куда все последовали за мной в припадке глубокого ужаса.
     Ќо Я уж не знаю, чем кончилось потом это дело. ‚от почему Я  рада  была
уходить вниз и бродить одна по большим комнатам, знаЯ, что уж там никого  не
обеспокою.
     Џомню, Я раз  сидела  в  одной  зале  внизу.  џ  закрыла  руками  лицо,
наклонила голову и так просидела не  помню  сколько  часов.  џ  все  думала,
думала; мой несозревший ум не в силах был разрешить всей тоски моей,  и  все
тЯжелее, тошней становилось у менЯ в душе. ‚друг надо мной  раздалсЯ  чей-то
тихий голос:
     - —то с тобой, моЯ беднаЯ?
     џ поднЯла голову: это был кнЯзь; его лицо выражало глубокое  участие  и
сострадание; но Я поглЯдела на него  с  таким  убитым,  с  таким  несчастным
видом, что слеза набежала в больших голубых глазах его.
     - ЃеднаЯ сиротка! - проговорил он, погладив менЯ по голове.
     - Ќет, нет, не сиротка! нет! - проговорила Я, и стон вырвалсЯ из  груди
моей, и все поднЯлось и взволновалось во мне. џ встала с места, схватила его
руку и, целуЯ ее, обливаЯ слезами, повторЯла умолЯющим голосом:
     - Ќет, нет, не сиротка! нет!
     - „итЯ мое, что с тобой, моЯ милаЯ, беднаЯ Ќеточка? что с тобой?
     - ѓде моЯ мама? где моЯ мама? - закричала Я, громко рыдаЯ, не  в  силах
более скрывать тоску свою и в бессилии упав перед ним на колени, -  где  моЯ
мама? голубчик мой, скажи, где моЯ мама?
     - Џрости менЯ, дитЯ мое!.. Ђх, беднаЯ  моЯ,  Я  напомнил  ей...  —то  Я
наделал! Џоди, пойдем со мной, Ќеточка, пойдем со мною.
     Ћн схватил менЯ за руку и быстро повел за собою.  Ћн  был  потрЯсен  до
глубины души. Ќаконец мы пришли в одну комнату, которой еще Я не видала.
     ќто была образна'Я. Ѓыли сумерки. ‹ампады Ярко сверкали  своими  огнЯми
на золотых ризах и драгоценных каменьЯх образов.  €з-под  блестЯщих  окладов
тускло выглЯдывали лики свЯтых. ‚се здесь так не походило на другие комнаты,
так было таинственно и угрюмо, что Я была поражена, и какой-то испуг овладел
моим сердцем. Љ тому же Я была так  болезненно  настроена!  ЉнЯзь  торопливо
поставил менЯ на колени перед образом божией матери и сам стал возле менЯ...
     - Њолись, дитЯ, помолись;  будем  оба  молитьсЯ!  -  сказал  он  тихим,
порывистым голосом.
     Ќо молитьсЯ Я не могла; Я была поражена,  даже  испугана;  Я  вспомнила
слова отца в ту последнюю ночь, у тела  моей  матери,  и  со  мной  сделалсЯ
нервный припадок. џ слегла в постель больнаЯ, и в этот вторичный период моей
болезни едва не умерла; вот как был этот случай.
     ‚ одно утро чье-то знакомое имЯ раздалось в ушах моих. џ  услышала  имЯ
‘-ца. Љто-то из домашних произнес его  возле  моей  постели.  џ  вздрогнула;
воспоминаниЯ нахлынули ко мне, и, припоминаЯ, мечтаЯ и мучась,  Я  пролежала
уж не помню сколько часов в настоЯщем бреду. Џроснулась Я уже очень  поздно;
кругом менЯ было темно; ночник погас,  и  девушки,  котораЯ  сидела  в  моей
комнате, не было. ‚друг Я услышала  звуки  отдаленной  музыки.  Џорой  звуки
затихали  совершенно,  порой  раздавались  слышнее  и  слышнее,  как   будто
приближались. Ќе помню, какое чувство овладело мною, какое  намерение  вдруг
родилось в моей больной голове. џ встала с постели и, не знаю, где сыскала Я
сил, наскоро оделась в мой траур и пошла ощупью из комнаты. Ќи в другой,  ни
в третьей комнате Я не встретила ни души. Ќаконец Я  пробралась  в  коридор.
‡вуки становились все слышнее и слышнее. Ќа средине коридора  была  лестница
вниз; этим путем Я всегда сходила в  большие  комнаты.  ‹естница  была  Ярко
освещена; внизу ходили; Я притаилась в углу, чтоб менЯ не видали, и,  только
что стало возможно, спустилась вниз, во второй коридор.  Њузыка  гремела  из
смежной залы; там было шумно, говорливо, как будто собрались  тысЯчи  людей.
Ћдна из дверей в залу, прЯмо из коридора, была завешена  огромными  двойными
портьерами из пунцового бархата. џ поднЯла  первую  из  них  и  стала  между
обоими занавесами. ‘ердце мое билось так, что Я едва могла стоЯть на  ногах.
Ќо через  несколько  минут,  осилив  свое  волнение,  Я  осмелилась  наконец
отвернуть немного, с краЯ, второй занавес... Ѓоже мой! эта огромнаЯ  мрачнаЯ
зала, в которую Я так боЯлась входить, сверкала теперь  тысЯчью  огней.  Љак
будто море света хлынуло на менЯ, и глаза мои, привыкшие к темноте,  были  в
первое мгновение ослеплены до боли. Ђроматический воздух, как горЯчий ветер,
пахнул мне в лицо. Ѓездна людей  ходили  взад  и  вперед;  казалось,  все  с
радостными, веселыми лицами. †енщины были в таких богатых, в  таких  светлых
платьЯх; всюду Я встречала сверкающий от удовольствиЯ взглЯд. џ  стоЯла  как
зачарованнаЯ. Њне казалось, что Я все это видела когда-то, где-то, во сне...
Њне припомнились сумерки, Я припомнила наш  чердак,  высокое  окошко,  улицу
глубоко внизу с сверкающими фонарЯми, окна противоположного дома с  красными
гардинами, кареты, столпившиесЯ у  подъезда,  топот  и  храп  гордых  коней,
крики, шум, тени в окнах и слабую, отдаленную музыку... ’ак вот, вот где был
этот рай! - пронеслось в моей голове, - вот куда  Я  хотела  идти  с  бедным
отцом... ‘тало быть, это была не мечта!.. „а, Я видела все так  и  прежде  в
моих мечтах, в сновидениЯх! ђазгорЯченнаЯ болезнию фантазиЯ вспыхнула в моей
голове, и слезы какого-то необъЯснимого восторга хлынули  из  глаз  моих.  џ
искала глазами отца: "Ћн должен быть здесь, он здесь", - думала Я, и  сердце
мое билось от ожиданиЯ... дух во мне занималсЯ. Ќо музыка умолкла,  раздалсЯ
гул, и по всей  зале  пронессЯ  какой-то  шепот.  џ  жадно  всматривалась  в
мелькавшие передо  мной  лица,  старалась  узнать  кого-то.  ‚друг  какое-то
необыкновенное  волнение  обнаружилось  в  зале.  џ  увидела  на  возвышении
высокого  худощавого  старика.  …го  бледное  лицо  улыбалось,  он  угловато
сгибалсЯ и кланЯлсЯ на все стороны; в  руках  его  была  скрипка.  Ќаступило
глубокое молчание, как будто  все  эти  люди  затаили  дух.  ‚се  лица  были
устремлены на старика, все ожидало. Ћн взЯл скрипку и дотронулсЯ смычком  до
струн. Ќачалась музыка, и  Я  чувствовала,  как  что-то  вдруг  сдавило  мне
сердце. ‚ неистощимой тоске, затаив дыхание, Я  вслушивалась  в  эти  звуки:
что-то знакомое раздавалось в ушах моих, как будто  Я  где-то  слышала  это;
какое-то предчувствие жило в этих  звуках,  предчувствие  чего-то  ужасного,
страшного, что разрешалось и  в  моем  сердце.  Ќаконец,  скрипка  зазвенела
сильнее; быстрее и пронзительнее раздавались звуки. ‚от послышалсЯ как будто
чей-то отчаЯнный  вопль,  жалобный  плач,  как  будто  чьЯ-то  мольба  вотще
раздалась во всей этой толпе и заныла, замолкла в отчаЯнии. ‚се  знакомее  и
знакомее сказывалось что-то моему сердцу. Ќо сердце отказывалось  верить.  џ
стиснула зубы, чтоб не застонать от боли, Я уцепилась за занавесы,  чтоб  не
упасть... Џорой Я закрывала глаза и вдруг открывала их, ожидаЯ, что это сон,
что Я проснусь в какую-то страшную, мне знакомую  минуту,и  мне  снилась  та
последнЯЯ ночь, Я слышала те же звуки. Ћткрыв  глаза,  Я  хотела  уверитьсЯ,
жадно смотрела в толпу, - нет, это были  другие  люди,  другие  лица...  Њне
показалось, что все, как и Я,  ожидали  чего-то,  все,  как  и  Я,  мучились
глубокой тоской; казалось, что они все хотели крикнуть этим страшным  стонам
и воплЯм, чтоб они замолчали, не терзали их душ, но вопли и стоны лились все
тоскливее, жалобнее, продолжительнее. ‚друг  раздалсЯ  последний,  страшный,
долгий крик, и все во мне потрЯслось... ‘омненьЯ нет!  это  тот  самый,  тот
крик! џ узнала его, Я уже слышала его, он, так же как  и  тогда,в  ту  ночь,
пронзил мне душу. "Ћтец! отец! - пронеслось, как молниЯ, в голове моей. - Ћн
здесь, это он, он зовет менЯ, это его скрипка!" Љак будто стон  вырвалсЯ  из
всей  этой  толпы,и  страшные  рукоплесканиЯ   потрЯсли   залу.   ЋтчаЯнный,
пронзительный плач вырвалсЯ из груди моей. џ не  вытерпела  более,  откинула
занавес и бросилась в залу.
     - Џапа, папа! это ты! где ты? - закричала Я, почти не помнЯ себЯ.
     Ќе знаю, как  добежала  Я  до  высокого  старика:  мне  давали  дорогу,
расступались передо мной. џ бросилась к нему с мучительным криком; Я думала,
что обнимаю отца... ‚друг  увидела,  что  менЯ  схватывают  чьи-то  длинные,
костлЯвые руки и подымают на воздух. —ьи-то черные глаза устремились на менЯ
и, казалось, хотели сжечь менЯ своим огнем. џ смотрела на старика: "Ќет! это
был не отец; это его убийца!" - мелькнуло в уме моем.  Љакое-то  исступление
овладело мной, и вдруг мне показалось, что надо мной раздалсЯ его хохот, что
этот хохот отдалсЯ в зале дружным, всеобщим криком; Я лишилась чувств.


        V

     ќто был второй и последний период моей болезни.
     ‚новь открыв глаза, Я увидела  склонившеесЯ  надо  мною  лицо  ребенка,
девочки одних лет со мною, и первым движением  моим  было  протЯнуть  к  ней
руки.  ‘  первого  взглЯда  на  нее,  -  каким-то  счастьем,  будто  сладким
предчувствием наполнилась всЯ душа моЯ. Џредставьте себе идеально прелестное
личико, поражающую, сверкающую красоту, одну из таких, перед которыми  вдруг
останавливаешьсЯ  как  пронзенный,  в  сладостном  смущении,  вздрогнув   от
восторга, и которой благодарен за то, что она есть, за то, что на  нее  упал
ваш взглЯд, за то, что она прошла возле вас.  ќто  была  дочь  кнЯзЯ,  ЉатЯ,
котораЯ только что воротилась из Њосквы. Ћна  улыбнулась  моему  движению  и
слабые нервы мои заныли от сладостного восторга.
     ЉнЯжна позвала отца, который был в двух шагах и говорил с доктором.
     - Ќу, слава богу! слава богу, - сказал кнЯзь, взЯв менЯ за руку, и лицо
его засиЯло неподдельным чувством. - ђад, рад, очень  рад,  -  продолжал  он
скороговоркой,  по  всегдашней  привычке.  -  Ђ  вот,  ЉатЯ,  моЯ   девочка:
познакомьтесь, - вот тебе и подруга.  ‚ыздоравливай  скорее,  Ќеточка.  ‡лаЯ
этакаЯ, как она менЯ напугала!..
     ‚ыздоровление мое пошло очень скоро. —ерез несколько дней Я уже ходила.
Љаждое утро ЉатЯ подходила к моей постели, всегда - с  улыбкой,  со  смехом,
который не сходил с ее губ. …е  поЯвлениЯ  ждала  Я  как  счастьЯ;  мне  так
хотелось поцеловать ее! Ќо шаловливаЯ девочка приходила  едва  на  несколько
минут; посидеть смирно она  не  могла.  ‚ечно  двигатьсЯ,  бегать,  скакать,
шуметь и греметь на весь дом было в ней непременной потребностью.  €  потому
она же с первого раза объЯвила мне, что ей ужасно скучно сидеть у менЯ и что
потому она будет приходить очень редко, да и то затем, что ей жалко менЯ,  -
так уж нечего делать, нельзЯ не прийти; а что вот когда Я выздоровею, так  у
нас пойдет лучше. € каждое утро первым словом ее было:
     - Ќу, выздоровела?
     € так как Я все еще  была  худа  и  бледна  и  улыбка  как-то  боЯзливо
проглЯдывала на моем грустном лице,  то  кнЯжна  тотчас  же  хмурила  брови,
качала головой и в досаде топала ножкой.
     - Ђ ведь Я ж тебе сказала вчера, чтоб ты была лучше! —то? тебе,  верно,
есть не дают?
     -