        ”едор Њихайлович „остоевский. Њаленький герой


     ‚ерсиЯ 1.0 от  02  ЯнварЯ  1998  г.  ‘верка  произведена  по  "‘обранию
сочинений в десЯти томах" (Њосква, •удожественнаЯ литература, 1956-57).

     Џрава на  этот  электронный  текст  принадлежат  Џубличной  электронной
библиотеке (…вгению Џескину), 1998 год. ђазрешено свободное  распространение
при условии  сохранениЯ  целостности  текста  (включаЯ  данную  информацию).
ђазрешено свободное  использование  длЯ  некоммерческих  целей  при  условии
ссылки на источник. ЏубличнаЯ ќлектроннаЯ Ѓиблиотека - товарный знак и  знак
обслуживаниЯ, принадлежащие …вгению Џескину.
     E-mail:eugene@eugene.msk.su
     WWW: http://www.online.ru/sp/eel/russian і http://www.online.ru/sp/eel/russian
     -----------------------------------------------------------------------

        ЊЂ‹…ЌњЉ€‰ ѓ…ђЋ‰ 
                          €з неизвестных мемуаров


     Ѓыло мне тогда без  малого  одиннадцать  лет.  ‚  июле  отпустили  менЯ
гостить в подмосковную деревню, к моему родственнику, ’-ву, к которому в  то
времЯ съехалось человек пЯтьдесЯт, а  может  быть  и  больше,  гостей...  не
помню, не сосчитал. Ѓыло шумно и весело. Љазалось,  что  это  был  праздник,
который с тем и началсЯ, чтоб никогда не кончитьсЯ. Љазалось, наш хозЯин дал
себе слово как можно скорее промотать все свое  огромное  состоЯние,  и  ему
удалось-таки недавно оправдать эту догадку, то есть  промотать  все,  дотла,
д`очиста, до последней щепки. Џоминутно наезжали новые гости, Њосква же была
в двух шагах, на виду, так что уезжавшие только  уступали  место  другим,  а
праздник шел своим чередом. “веселениЯ  сменЯлись  одни  другими,  и  затеЯм
конца не предвиделось. ’о верховаЯ езда по окрестностЯм, целыми партиЯми, то
прогулки в бор или по реке; пикники, обеды в поле; ужины на большой  террасе
дома, обставленной тремЯ рЯдами  драгоценных  цветов,  заливавших  ароматами
свежий ночной воздух, при блестЯщем освещении, от которого наши дамы, и  без
того  почти  все  до  одной  хорошенькие,  казались  еще  прелестнее  с   их
одушевленными от дневных впечатлений лицами, с их сверкавшими глазками, с их
перекрестною резвою речью, переливавшеюсЯ звонким, как колокольчик,  смехом;
танцы, музыка, пение; если хмурилось небо, сочинЯлись живые картины, шарады,
пословицы;  устраивалсЯ  домашний  театр.  џвились  краснобаи,  рассказчики,
бонмотисты.
     Ќесколько  лиц  резко  обрисовалось  на   первом   плане.   ђазумеетсЯ,
злословие, сплетни шли своим чередом, так как без них и  свет  не  стоит,  и
миллионы особ перемерли  бы  от  тоски,  как  мухи.  Ќо  так  как  мне  было
одиннадцать лет, то Я и не  замечал  тогда  этих  особ,  отвлеченный  совсем
другим, а если и заметил  что,  так  не  все.  Џосле  уже  кое-что  пришлось
вспомнить. ’олько одна блестЯщаЯ  сторона  картины  могла  броситьсЯ  в  мои
детские глаза, и это всеобщее одушевление, блеск,  шум  -  все  это,  доселе
невиданное и неслыханное мною, так поразило менЯ, что Я в первые дни  совсем
растерЯлсЯ и маленькаЯ голова моЯ закружилась.
     Ќо Я все говорю про свои одиннадцать лет, и, конечно, Я был ребенок, не
более как ребенок. Њногие из этих прекрасных женщин,  ласкаЯ  менЯ,  еще  не
думали справлЯтьсЯ с моими годами. Ќо - странное дело! - какое-то непонЯтное
мне самому ощущение уже овладело мною; что-то шелестило уже по моему сердцу,
до сих пор незнакомое и неведомое ему; но отчего оно подчас горело и билось,
будто испуганное, и часто неожиданным румЯнцем обливалось  лицо  мое.  Џорой
мне как-то стыдно и даже обидно  было  за  разные  детские  мои  привилегии.
„ругой раз как будто удивление одолевало менЯ, и Я уходил  куда-нибудь,  где
бы не могли менЯ видеть, как будто длЯ того, чтоб  перевести  дух  и  что-то
припомнить, что-то такое, что до сих  пор,  казалось  мне,  Я  очень  хорошо
помнил и про что теперь вдруг позабыл, но без чего,  однако  ж,  мне  покуда
нельзЯ показатьсЯ и никак нельзЯ быть.
     ’о, наконец, казалось мне, что Я что-то затаил от всех, но ни за что  и
никому не сказывал об этом, затем, что стыдно мне, маленькому  человеку,  до
слез.  ‘коро  среди  вихрЯ,  менЯ  окружавшего,  почувствовал   Я   какое-то
одиночество. ’ут были и другие дети,  но  все  -  или  гораздо  моложе,  или
гораздо старше менЯ; да, впрочем, не до них было мне. Љонечно, ничего б и не
случилось со мною, если б Я не был в исключительном положении. Ќа глаза всех
этих прекрасных дам Я все еще был то же маленькое, неопределенное  существо,
которое они подчас любили ласкать и с которым им можно было  играть,  как  с
маленькой куклой. Ћсобенно одна из них, очаровательнаЯ блондинка, с пышными,
густейшими волосами, каких Я никогда потом не видел  и,  верно,  никогда  не
увижу, казалось, поклЯлась не давать мне покоЯ. ЊенЯ смущал,  а  ее  веселил
смех, раздававшийсЯ  кругом  нас,  который  она  поминутно  вызывала  своими
резкими, взбалмошными выходками со мною, что, видно, доставлЯло ей  огромное
наслаждение.  ‚  пансионах,  между  подругами,  ее   наверно   прозвали   бы
школьницей. Ћна была чудно хороша, и что-то было в ее  красоте,  что  так  и
металось в глаза с первого взглЯда. €, уж конечно, она непохожа была на  тех
маленьких стыдливеньких блондиночек, беленьких, как  пушок,  и  нежных,  как
белые мышки или пасторские дочки. ђостом она была невысока и немного  полна,
но с нежными, тонкими линиЯми лица, очаровательно нарисованными. —то-то  как
молниЯ сверкающее было в этом лице,  да  и  всЯ  она  -  как  огонь,  живаЯ,
быстраЯ, легкаЯ. €з ее больших  открытых  глаз  будто  искры  сыпались;  они
сверкали, как алмазы, и никогда Я не променЯю таких голубых искрометных глаз
ни на какие черные, будь они чернее самого черного андалузского взглЯда,  да
и блондинка моЯ, право, стоила той знаменитой брюнетки, которую воспел  один
известный и прекрасный поэт  и  который  еще  в  таких  превосходных  стихах
поклЯлсЯ всей Љастилией, что готов переломать себе кости, если позволЯт  ему
только кончиком пальца прикоснутьсЯ к  мантилье  его  красавицы.  Џрибавь  к
тому, что моЯ красавица была самаЯ веселаЯ из всех красавиц  в  мире,  самаЯ
взбалмошнаЯ хохотуньЯ, резваЯ как ребенок, несмотрЯ на то что лет  пЯть  как
была уже замужем. ‘мех не сходил с ее губ, свежих, как свежа утреннЯЯ  роза,
только что успевшаЯ раскрыть, с первым лучом солнца,  свою  алую,  ароматную
почку, на которой еще не обсохли холодные крупные капли росы.
     Џомню, что на второй день моего приезда  был  устроен  домашний  театр.
‡ала была, как говоритсЯ, набита битком; не было ни одного места свободного;
а  так  как  мне  привелось  почему-то  опоздать,  то  Я  и  принужден   был
наслаждатьсЯ спектаклем стоЯ. Ќо веселаЯ игра все более и более тЯнула  менЯ
вперед, и Я незаметно пробралсЯ до самых первых рЯдов, где и  стал  наконец,
облокотЯсь на спинку кресел, в  которых  сидела  одна  дама.  ќто  была  моЯ
блондинка; но мы еще знакомы не были. € вот, как-то невзначай, засмотрелсЯ Я
на ее чудно-округленные, соблазнительные плечи, полные, белые, как  молочный
кипень, хотЯ мне решительно все равно было  смотреть:  на  чудесные  женские
плечи или на чепец с огненными лентами, скрывавший  седины  одной  почтенной
дамы в первом рЯду. ‚озле блондинки сидела перезрелаЯ  дева,  одна  из  тех,
которые, как случалось мне потом замечать, вечно ютЯтсЯ где-нибудь как можно
поближе к молоденьким и хорошеньким  женщинам,  выбираЯ  таких,  которые  не
любЯт гонЯть от себЯ молодежь. Ќо не в том дело; только эта  дева  подметила
мои наблюдениЯ, нагнулась к соседке и, хихикаЯ, пошептала ей что-то на  ухо.
‘оседка вдруг обернулась, и помню, что огневые глаза  ее  так  сверкнули  на
менЯ в полусумраке, что Я, не приготовленный к встрече, вздрогнул, как будто
обжегшись. Љрасавица улыбнулась.
     - ЌравитсЯ вам,  что  играют?  -  спросила  она,  лукаво  и  насмешливо
посмотрев мне в глаза.
     - „а, - отвечал Я, все еще смотрЯ на нее в каком-то удивлении,  которое
ей в свою очередь, видимо, нравилось.
     - Ђ зачем же вы стоите? ’ак - устанете; разве вам места нет?
     - ’о-то и есть, что нет,  -  отвечал  Я,  на  этот  раз  более  занЯтый
заботой, чем искрометными глазами красавицы,  и  пресерьезно  обрадовавшись,
что нашлось наконец доброе сердце, которому можно открыть свое горе. - џ  уж
искал, да все стульЯ занЯты, - прибавил Я, как будто жалуЯсь ей на  то,  что
все стульЯ занЯты.
     - ‘тупай сюда, - живо заговорила она, скораЯ на все решениЯ так же, как
и на всЯкую сумасбродную идею,  какаЯ  бы  ни  мелькнула  в  взбалмошной  ее
голове, - ступай сюда, ко мне, и садись мне на колени.
     - Ќа колени?.. - повторил Я, озадаченный.
     џ уже сказал,  что  мои  привилегии  серьезно  начали  менЯ  обижать  и
совестить. ќта, будто на смех, не в пример другим далеко заходила. Љ тому же
Я, и без того всегда робкий и  стыдливый  мальчик,  теперь  как-то  особенно
начал робеть перед женщинами и потому ужасно сконфузилсЯ.
     - Ќу да, на колени! Ћтчего же ты не хочешь сесть ко мне  на  колени?  -
настаивала она, начинаЯ смеЯтьсЯ все сильнее  и  сильнее,  так  что  наконец
просто принЯлась хохотать бог знает чему, может быть, своей же  выдумке  или
обрадовавшись, что Я так сконфузилсЯ. Ќо ей того-то и нужно было.
     џ покраснел и в смущении осматривалсЯ  кругом,  приискиваЯ  -  куда  бы
уйти; но она уже предупредила менЯ, как-то успев поймать  мою  руку,  именно
длЯ того, чтоб Я не ушел, и, притЯнув ее к себе, вдруг, совсем неожиданно, к
величайшему моему удивлению, пребольно сжала ее в своих шаловливых,  горЯчих
пальчиках и начала ломать мои пальцы, но так  больно,  что  Я  напрЯгал  все
усилиЯ, чтоб не закричать, и при этом делал пресмешные гримасы. Љроме  того,
Я был в ужаснейшем удивлении, недоумении, ужасе даже, узнав, что есть  такие
смешные и злые дамы, которые говорЯт с мальчиками про такие пустЯки  да  еще
больно так щиплютсЯ, бог знает за что и при всех. ‚ероЯтно,  мое  несчастное
лицо отражало все мои недоумениЯ, потому что шалуньЯ хохотала  мне  в  глаза
как безумнаЯ, а между тем все сильнее и сильнее щипала и ломала  мои  бедные
пальцы. Ћна была вне  себЯ  от  восторга,  что  удалось-таки  нашкольничать,
сконфузить бедного мальчика и замистифировать его в прах. Џоложение мое было
отчаЯнное. ‚о-первых, Я горел от стыда, потому  что  почти  все  кругом  нас
оборотились к нам, одни в недоумении, другие со  смехом,  сразу  понЯв,  что
красавица  что-нибудь  напроказила.  Љроме  того,  мне  страх  как  хотелось
кричать, потому что она ломала мои пальцы с каким-то ожесточением, именно за
то, что Я не кричу: а Я, как  спартанец,  решилсЯ  выдерживать  боль,  боЯсь
наделать криком суматоху, после которой уж не знаю, что бы сталось со  мною.
‚ припадке совершенного отчаЯниЯ начал Я наконец борьбу и принЯлсЯ  из  всех
сил тЯнуть к себе свою собственную руку, но тиранка моЯ  была  гораздо  менЯ
сильнее. Ќаконец Я не выдержал, вскрикнул, - того только и ждала! Њигом  она
бросила менЯ и отвернулась, как ни в чем не  бывала,  как  будто  и  не  она
напроказила, а кто другой, ну точь-в-точь  какой-нибудь  школьник,  который,
чуть отвернулсЯ учитель, уже  успел  напроказить  где-нибудь  по  соседству,
щипнуть какого-нибудь крошечного, слабосильного мальчика, дать  ему  щелчка,
пинка, подтолкнуть  ему  локоть  и  мигом  опЯть  повернутьсЯ,  поправитьсЯ,
уткнувшись в книгу, начать долбить свой  урок  и,  таким  образом,  оставить
разгневанного господина учителЯ, бросившегосЯ, подобно Ястребу, на шум, -  с
предлинным и неожиданным носом.
     Ќо, к  моему  счастью,  общее  внимание  увлечено  было  в  эту  минуту
мастерской игрой нашего  хозЯина,  который  исполнЯл  в  игравшейсЯ  пьеске,
какой-то скрибовской комедии,  главную  роль.  ‚се  зааплодировали;  Я,  под
шумок, скользнул из рЯда и забежал на самый конец  залы,  в  противоположный
угол, откуда, притаЯсь за  колонной,  с  ужасом  смотрел  туда,  где  сидела
коварнаЯ красавица. Ћна все еще хохотала, закрыв платком свои губки. € долго
еще она оборачивалась назад, выглЯдываЯ менЯ  по  всем  углам,  -  вероЯтно,
очень  жалеЯ,  что  так  скоро  кончилась  наша  сумасброднаЯ   схватка,   и
придумываЯ, как бы еще что-нибудь напроказить.
     ќтим началось наше знакомство, и с этого вечера она уже не отставала от
менЯ ни на  шаг.  Ћна  преследовала  менЯ  без  меры  и  совести,  сделалась
гонительницей, тиранкой моей. ‚есь комизм ее проделок со мной  заключалсЯ  в
том, что она сказалась влюбленною в менЯ по уши  и  резала  менЯ  при  всех.
ђазумеетсЯ, мне, прЯмому дикарю, все это до слез было тЯжело и досадно,  так
что Я уже несколько раз был в таком серьезном и критическом  положении,  что
готов был подратьсЯ с моей коварной обожательницей.  Њое  наивное  смущение,
моЯ отчаЯннаЯ тоска как будто окрылЯли ее преследовать менЯ до конца. Ћна не
знала жалости, а Я не знал -  куда  от  нее  деватьсЯ.  ‘мех,  раздававшийсЯ
кругом нас и который она умела-таки вызвать, только  поджигал  ее  на  новые
шалости. Ќо стали наконец находить ее шутки немного слишком далекими.  „а  и
вправду, как пришлось теперь вспомнить, она уже чересчур  позволЯла  себе  с
таким ребенком, как Я.
     Ќо уж такой был характер: была она, по всей форме, баловница. џ  слышал
потом,  что  избаловал  ее  всего  более  ее  же  собственный   муж,   очень
толстенький, очень невысокий и очень красный человек, очень богатый и  очень
деловой, по крайней мере с виду: вертлЯвый, хлопотливый, он  двух  часов  не
мог прожить на одном месте. Љаждый день ездил он от нас в Њоскву, иногда  по
два раза, и все, как сам  уверЯл,  по  делам.  ‚еселее  и  добродушнее  этой
комической и между тем всегда порЯдочной физиономии трудно было сыскать.  Ћн
мало того, что любил жену до слабости, до жалости, - он просто поклонЯлсЯ ей
как идолу.
     Ћн не стеснЯл ее ни в чем.  „рузей  и  подруг  у  ней  было  множество.
‚о-первых, ее мало кто не любил, а во-вторых -  ветреница  и  сама  была  не
слишком разборчива в выборе друзей своих, хотЯ в основе  ее  характера  было
гораздо более серьезного, чем сколько можно предположить, судЯ по тому,  что
Я теперь рассказал. Ќо из  всех  подруг  своих  она  всех  больше  любила  и
отличала одну молодую даму, свою дальнюю родственницу, котораЯ  теперь  тоже
была в нашем обществе. Њежду ними была какаЯ-то  нежнаЯ,  утонченнаЯ  свЯзь,
одна из тех свЯзей, которые зарождаютсЯ иногда при встрече двух  характеров,
часто совершенно противоположных друг другу, но из которых один и строже,  и
глубже,  и  чище  другого,  тогда  как  другой,  с  высоким  смирением  и  с
благородным чувством самооценки, любовно подчинЯетсЯ ему,  почувствовав  все
превосходство его над собою, и, как счастье, заключает в  сердце  своем  его
дружбу.  ’огда-то  начинаетсЯ  эта  нежнаЯ  и  благороднаЯ  утонченность   в
отношениЯх таких  характеров:  любовь  и  снисхождение  до  конца,  с  одной
стороны, любовь и уважение - с  другой,  уважение,  доходЯщее  до  какого-то
страха, до боЯзни за себЯ в глазах того,  кем  так  высоко  дорожишь,  и  до
ревнивого, жадного желаниЯ  с  каждым  шагом  в  жизни  все  ближе  и  ближе
подходить к его сердцу. Ћбе подруги были  одних  лет,  но  между  ними  была
неизмеримаЯ разница во всем, начинаЯ с красоты.  M-me  M*  была  тоже  очень
хороша собой, но в красоте ее было что-то особенное, резко отделЯвшее ее  от
толпы хорошеньких женщин; было что-то в лице ее, что  тотчас  же  неотразимо
влекло к себе все симпатии, или, лучше сказать, что пробуждало  благородную,
возвышенную симпатию в том, кто встречал ее.  …сть  такие  счастливые  лица.
‚озле нее всЯкому становилось как-то лучше, как-то свободнее, как-то теплее,
и, однако ж, ее грустные большие глаза, полные огнЯ и силы, смотрели робко и
беспокойно, будто под ежеминутным страхом чего-то враждебного и грозного,  и
эта страннаЯ робость таким унынием покрывала подчас ее тихие, кроткие черты,
напоминавшие светлые лица итальЯнских мадонн, что,  смотрЯ  на  нее,  самому
становилось скоро так же грустно, как за собственную, как за родную  печаль.
ќто бледное, похудевшее  лицо,  в  котором  сквозь  безукоризненную  красоту
чистых, правильных линий и унылую суровость глухой, затаенной тоски еще  так
часто просвечивал первоначальный детски Ясный облик, -  образ  еще  недавних
доверчивых лет и, может быть, наивного  счастьЯ;  эта  тихаЯ,  но  несмелаЯ,
колебавшаЯсЯ улыбка - все это поражало таким  безотчетным  участием  к  этой
женщине, что в сердце каждого невольно зарождалась сладкаЯ, горЯчаЯ  забота,
котораЯ громко говорила за нее еще издали и еще  вчуже  роднила  с  нею.  Ќо
красавица казалась как-то  молчаливою,  скрытною,  хотЯ,  конечно,  не  было
существа  более  внимательного  и  любЯщего,  когда  кому-нибудь  надобилось
сочувствие. …сть женщины, которые точно сестры  милосердиЯ  в  жизни.  Џеред
ними можно ничего не скрывать, по крайней мере ничего, что есть  больного  и
уЯзвленного в душе. Љто страждет, тот смело и с надеждой  иди  к  ним  и  не
бойсЯ быть в тЯгость, затем что редкий из нас знает,  насколько  может  быть
бесконечно терпеливой  любви,  состраданиЯ  и  всепрощениЯ  в  ином  женском
сердце. –елые сокровища симпатии, утешениЯ, надежды хранЯтсЯ в  этих  чистых
сердцах, так часто тоже уЯзвленных, потому что сердце, которое много  любит,
много грустит, но где рана бережливо закрыта от любопытного  взглЯда,  затем
что глубокое горе всего чаще молчит и таитсЯ. €х же не испугает  ни  глубина
раны, ни гной ее, ни смрад ее: кто к ним подходит, тот  уж  их  достоин;  да
они, впрочем, как будто и родЯтсЯ на подвиг... M-me M* была  высока  ростом,
гибка и стройна, но несколько тонка. ‚се движениЯ ее были как-то неровны, то
медленны, плавны и даже как-то важны, то детски скоры,  а  вместе  с  тем  и
какое-то  робкое  смирение  проглЯдывало  в  ее  жесте,  что-то  как   будто
трепещущее и незащищенное, но никого не просившее и не молившее о защите.
     џ уже сказал, что непохвальные притЯзаниЯ  коварной  блондинки  стыдили
менЯ, резали менЯ, Язвили менЯ до крови. Ќо этому была еще  причина  тайнаЯ,
страннаЯ, глупаЯ, которую Я таил, за которую дрожал, как кащей, и  даже  при
одной мысли о ней, один на один с опрокинутой  моей  головою,  где-нибудь  в
таинственном, темном  углу,  куда  не  посЯгал  инквизиторский,  насмешливый
взглЯд никакой голубоокой плутовки, при одной мысли об этом предмете Я  чуть
не задыхалсЯ от смущениЯ, стыда и боЯзни, - словом, Я был влюблен, то  есть,
положим, что Я сказал вздор: этого быть не могло; но отчего же из всех  лиц,
менЯ окружавших, только одно лицо уловлЯлось моим вниманием?  Ћтчего  только
за нею Я любил следить взглЯдом, хотЯ мне решительно не до того было  тогда,
чтоб выглЯдывать дам и знакомитьсЯ с  ними?  ‘лучалось  это  всего  чаще  по
вечерам, когда ненастье запирало всех в комнаты и когда Я, одиноко  притаЯсь
где-нибудь в углу залы,  беспредметно  глазел  по  сторонам,  решительно  не
находЯ  никакого  другого  занЯтиЯ,  потому  что  со  мной,  исключаЯ   моих
гонительниц, редко кто говорил, и было мне в такие вечера нестерпимо скучно.
’огда всматривалсЯ Я в окружающие  менЯ  лица,  вслушивалсЯ  в  разговор,  в
котором часто не понимал ни слова, и  вот  в  это-то  времЯ  тихие  взглЯды,
кроткаЯ улыбка и прекрасное лицо m-me M* (потому  что  это  была  она),  бог
знает почему, уловлЯлись моим зачарованным вниманием, и уж не  изглаживалось
это странное, неопределенное, но непостижимо сладкое впечатление мое.  —асто
по целым часам Я как будто уж и не мог от нее оторватьсЯ;  Я  заучил  каждый
жест, каждое движение ее, вслушалсЯ в каждую вибрацию густого, серебристого,
но несколько заглушенного голоса и - странное дело!  -  из  всех  наблюдений
своих вынес, вместе с робким и сладким впечатлением,  какое-то  непостижимое
любопытство. Џохоже  было  на  то,  как  будто  Я  допытывалсЯ  какой-нибудь
тайны...
     ‚сего мучительнее длЯ менЯ были насмешки в  присутствии  m-me  M*.  ќти
насмешки и комические гонениЯ, по моим понЯтиЯм, даже унижали менЯ. € когда,
случалось, раздавалсЯ общий смех на мой счет, в котором даже m-me M*  иногда
невольно принимала участие, тогда Я, в отчаЯнии, вне себЯ от горЯ, вырывалсЯ
от своих тиранов и убегал наверх, где и дичал остальную часть днЯ,  не  смеЯ
показать своего лица в зале. ‚прочем, Я и  сам  еще  не  понимал  ни  своего
стыда, ни волнениЯ; весь процесс переживалсЯ во мне бессознательно.  ‘  m-me
M* Я почти не сказал еще и двух слов, да и, конечно, не решилсЯ бы  на  это.
Ќо вот однажды вечером, после несноснейшего длЯ менЯ днЯ, отстал Я от других
на прогулке, ужасно устал и пробиралсЯ домой через сад. Ќа одной  скамье,  в
уединенной аллее, увидел Я m-me M*. Ћна сидела одна-одинехонька,  как  будто
нарочно выбрав такое уединенное место, склонив голову на грудь и  машинально
перебираЯ в руках платок. Ћна была в такой задумчивости, что и  не  слыхала,
как Я с ней поравнЯлсЯ.
     ‡аметив менЯ, она быстро поднЯлась со скамьи, отвернулась и, Я  увидел,
наскоро отерла глаза платком. Ћна плакала. Ћсушив глаза, она улыбнулась  мне
и пошла вместе со мною домой. “ж не помню, о чем мы с ней говорили;  но  она
поминутно отсылала менЯ  под  разными  предлогами:  то  просила  сорвать  ей
цветок, то посмотреть, кто едет верхом по соседней аллее. € когда Я  отходил
от нее, она тотчас же опЯть  подносила  платок  к  глазам  своим  и  утирала
непослушные слезы, которые никак не хотели покинуть ее, все  вновь  и  вновь
накипали в сердце и все лились из ее бедных глаз. џ понимал, что,  видно,  Я
ей очень в тЯгость, когда она так часто менЯ отсылает, да  и  сама  она  уже
видела, что Я все заметил, но только не могла удержатьсЯ,  и  это  менЯ  еще
более за нее надрывало. џ злилсЯ на себЯ в эту  минуту  почти  до  отчаЯниЯ,
проклинал себЯ за неловкость и ненаходчивость и все-таки не знал, как  ловче
отстать от нее, не выказав, что заметил ее горе,  но  шел  рЯдом  с  нею,  в
грустном изумлении, даже в  испуге,  совсем  растерЯвшись  и  решительно  не
находЯ ни одного слова длЯ поддержки оскудевшего нашего разговора.
     ќта встреча так поразила менЯ, что Я весь вечер с  жадным  любопытством
следил потихоньку за m-me M* и не спускал с нее глаз. Ќо случилось так,  что
она два раза застала менЯ врасплох среди моих наблюдений, и во  второй  раз,
заметив менЯ, улыбнулась. ќто была ее единственнаЯ  улыбка  за  весь  вечер.
ѓрусть еще не сходила с лица ее, которое было теперь очень бледно. ‚се времЯ
она тихо разговаривала с одной пожилой дамой,  злой  и  сварливой  старухой,
которой никто не любил за шпионство и сплетни, но  которой  все  боЯлись,  а
потому и принуждены были всЯчески угождать ей, волей-неволей...
     —асов в десЯть приехал муж m-me M*. „о сих пор Я наблюдал за ней  очень
пристально, не отрываЯ глаз от ее грустного лица; теперь же, при неожиданном
входе мужа, Я видел, как она всЯ вздрогнула  и  лицо  ее,  и  без  того  уже
бледное, сделалось вдруг белее платка. ќто было так приметно, что  и  другие
заметили: Я расслышал в стороне отрывочный  разговор,  из  которого  кое-как
догадалсЯ, что бедной m-me M* не совсем хорошо. ѓоворили, что муж ее ревнив,
как арап, не из любви, а  из  самолюбиЯ.  Џрежде  всего  это  был  европеец,
человек современный, с образчиками новых идей и тщеславЯщийсЯ своими идеЯми.
‘ виду  это  был  черноволосый,  высокий  и  особенно  плотный  господин,  с
европейскими бакенбардами, с самодовольным румЯным лицом, с белыми как сахар
зубами и  с  безукоризненной  джентльменской  осанкой.  Ќазывали  его  умным
человеком. ’ак в иных кружках называют одну особую породу растолстевшего  на
чужой счет человечества, котораЯ  ровно  ничего  не  делает,  котораЯ  ровно
ничего не хочет делать и у которой, от  вечной  лености  и  ничегонеделаниЯ,
вместо сердца кусок жира. Ћт них же поминутно слышишь, что им нечего  делать
вследствие каких-то  очень  запутанных,  враждебных  обстоЯтельств,  которые
"утомлЯют их гений", и что на них, поэтому, "грустно смотреть". ќто уж у них
такаЯ принЯтаЯ пышнаЯ фраза, их mot d'ordre,  их  пароль  и  лозунг,  фраза,
которую мои сытые толстЯки расточают везде поминутно, что уже давно начинает
надоедать, как отъЯвленное тартюфство и пустое слово. ‚прочем, некоторые  из
этих забавников, никак не могущих найти, что им  делать,  -  чего,  впрочем,
никогда и не искали они, - именно на то метЯт, чтоб все думали,  что  у  них
вместо сердца не жир, а, напротив, говорЯ вообще, что-то очень глубокое,  но
что именно - об этом не сказал бы ничего самый первейший хирург, конечно, из
учтивости. ќти господа тем и пробиваютсЯ на свете, что устремлЯют  все  свои
инстинкты на грубое зубоскальство, самое близорукое  осуждение  и  безмерную
гордость. ’ак как им нечего больше  делать,  как  подмечать  и  затверживать
чужие ошибки и слабости,  и  так  как  в  них  доброго  чувства  ровнешенько
настолько, сколько дано его в удел устрице, то им и  не  трудно,  при  таких
предохранительных средствах, прожить с людьми довольно  осмотрительно.  ќтим
они чрезмерно тщеславЯтсЯ. Ћни, например, почти уверены, что у них  чуть  ли
не весь мир на оброке; что он у них  как  устрица,  которую  они  берут  про
запас; что все, кроме них, дураки; что всЯк похож на апельсин или на  губку,
которую они нет-нет да и выжмут, пока сок надобитсЯ; что они всему хозЯева и
что весь этот похвальный порЯдок вещей происходит  именно  оттого,  что  они
такие умные и характерные люди. ‚ своей безмерной гордости они не  допускают
в себе недостатков. Ћни похожи на ту породу житейских  плутов,  прирожденных
’артюфов и ”альстафов, которые до того заплутовались,  что  наконец  и  сами
уверились, что так и должно тому быть, то есть чтоб жить им да плутовать; до
того часто уверЯли всех, что они честные люди, что наконец и сами уверились,
будто они действительно честные люди и что их плутовство-то и  есть  честное
дело. „лЯ совестного внутреннего суда, длЯ благородной самооценки их никогда
не хватит: длЯ иных вещей они слишком толсты. Ќа первом плане у них всегда и
во всем их собственнаЯ золотаЯ особа, их Њолох и ‚аал,  их  великолепное  Я.
‚сЯ природа, весь мир длЯ  них  не  более  как  одно  великолепное  зеркало,
которое и создано длЯ того, чтоб  мой  божок  беспрерывно  в  него  на  себЯ
любовалсЯ и из-за себЯ никого и ничего не видел; после  этого  и  немудрено,
что все на свете видит он в таком безобразном виде. Ќа все у него  припасена
готоваЯ фраза, и, - что, однако ж, верх  ловкости  с  их  стороны,  -  самаЯ
моднаЯ фраза. „аже они-то и способствуют этой моде, голословно распространЯЯ
по всем перекресткам ту мысль, которой  почуют  успех.  €менно  у  них  есть
чутье, чтоб пронюхать такую модную фразу и раньше других  усвоить  ее  себе,
так, что как будто она от них и пошла. Ћсобенно  же  запасаютсЯ  они  своими
фразами  на  изъЯвление  своей  глубочайшей  симпатии  к  человечеству,   на
определение, что такое самаЯ правильнаЯ и оправданнаЯ рассудком филантропиЯ,
и, наконец, чтоб безостановочно  карать  романтизм,  то  есть  зачастую  все
прекрасное и истинное, каждый  атом  которого  дороже  всей  их  слизнЯковой
породы. Ќо грубо не узнают они истины в уклоненной, переходной  и  неготовой
форме и отталкивают  все,  что  еще  не  поспело,  не  устоЯлось  и  бродит.
“питанный человек всю жизнь прожил навеселе, на всем готовом, сам ничего  не
сделал  и  не  знает,  как  трудно  всЯкое  дело  делаетсЯ,  а  потому  беда
какой-нибудь шероховатостью задеть его жирные чувства: за это он никогда  не
простит, всегда припомнит и отомстит с наслаждением. €тог всему выйдет,  что
мой герой есть не более не менее как исполинский, донельзЯ  раздутый  мешок,
полный сентенций, модных фраз и Ярлыков всех родов и сортов.
     Ќо, впрочем, m-r M* имел и особенность, был человек примечательный: это
был острЯк, говорун и рассказчик, и в гостиных кругом него всегда  собиралсЯ
кружок. ‚ тот вечер особенно ему удалось произвесть впечатление. Ћн  овладел
разговором; он был в ударе, весел, чему-то рад и заставил-таки всех  глЯдеть
на себЯ. Ќо m-me M* все времЯ была как больнаЯ; лицо ее было такое грустное,
что мне поминутно казалось,  что  вот-вот  сейчас  задрожат  на  ее  длинных
ресницах давешние слезы. ‚се это, как Я  сказал,  поразило  и  удивило  менЯ
чрезвычайно. џ ушел с чувством какого-то странного любопытства, и  всю  ночь
снилсЯ мне m-r M*, тогда как до тех пор Я редко видывал безобразные сны.
     Ќа другой день, рано поутру, позвали менЯ на репетицию живых картин,  в
которых и у менЯ была роль. †ивые картины, театр и потом бал -  все  в  один
вечер, назначались не  далее  как  дней  через  пЯть,  по  случаю  домашнего
праздника - днЯ рождениЯ младшей дочери нашего хозЯина.  Ќа  праздник  этот,
почти импровизированный, приглашены были из Њосквы и из  окрестных  дач  еще
человек сто гостей, так что много  было  и  возни,  и  хлопот,  и  суматохи.
ђепетиции или, лучше сказать, смотр  костюмов  назначены  были  не  вовремЯ,
поутру, потому что наш режиссер, известный художник  ђ*,  приЯтель  и  гость
нашего хозЯина, по дружбе к нему согласившийсЯ взЯть  на  себЯ  сочинение  и
постановку картин, а вместе с тем и нашу выучку, спешил теперь в  город  длЯ
закупок по бутафорской части и длЯ окончательных заготовлений  к  празднику,
так что времени терЯть было некогда. џ участвовал в одной картине, вдвоем  с
m-me M*. Љартина выражала сцену из средневековой жизни и называлась "ѓоспожа
замка и ее паж".
     џ почувствовал неизъЯснимое смущение, сошедшись с m-me M* на репетиции.
Њне так и казалось, что она тотчас  же  вычитает  из  глаз  моих  все  думы,
сомнениЯ, догадки, зародившиесЯ со вчерашнего днЯ в голове моей. Љ  тому  же
мне все казалось, что Я как будто бы виноват пред нею, застав вчера ее слезы
и помешав ее горю, так что она поневоле должна будет коситьсЯ на  менЯ,  как
на неприЯтного свидетелЯ и непрошеного участника ее тайны. Ќо,  слава  богу,
дело обошлось без больших хлопот: менЯ просто не заметили. …й, кажетсЯ, было
вовсе не  до  менЯ  и  не  до  репетиции:  она  была  рассеЯнна,  грустна  и
мрачно-задумчива;  видно  было,  что  ее  мучила  какаЯ-то  большаЯ  забота.
Џокончив с моею ролью, Я побежал переодетьсЯ и через десЯть минут  вышел  на
террасу в сад. Џочти в то же времЯ из других дверей вышла и m-me M*,  и  как
раз нам напротив поЯвилсЯ самодовольный супруг ее,  который  возвращалсЯ  из
сада, только что проводив туда целую группу дам и там успев сдать их  с  рук
на руки какому-то досужему cavalier servant. ‚стреча мужа и жены,  очевидно,
была неожиданна. M-me M*, неизвестно почему-то, вдруг  смутилась,  и  легкаЯ
досада  промелькнула  в   ее   нетерпеливом   движении.   ‘упруг,   беспечно
насвистывавший арию и  во  всю  дорогу  глубокомысленно  охорашивавший  свои
бакенбарды, теперь, при встрече  с  женою,  нахмурилсЯ  и  оглЯдел  ее,  как
припоминаю теперь, решительно инквизиторским взглЯдом.
     - ‚ы в сад? - спросил он, заметив омбрельку и книгу в руках жены.
     - Ќет, в рощу, - отвечала она, слегка покраснев.
     - Ћдни?
     - ‘ ним... - проговорила m-me M*, указав на  менЯ.  -  џ  гулЯю  поутру
одна, - прибавила  она  каким-то  неровным,  неопределенным  голосом,  точно
таким, когда лгут первый раз в жизни.
     - ѓм... Ђ Я только что проводил туда целую компанию. ’ам все собираютсЯ
у цветочной беседки провожать Ќ-го. Ћн едет, вы знаете...  у  него  какаЯ-то
беда случилась там, в Ћдессе... ‚аша  кузина  (он  говорил  о  блондинке)  и
смеетсЯ, и чуть не плачет, все разом, не разберешь  ее.  Ћна  мне,  впрочем,
сказала, что вы за что-то сердиты на Ќ-го и потому не пошли  его  провожать.
Љонечно, вздор?
     - Ћна смеетсЯ, - отвечала m-me M*, сходЯ со ступенек террасы.
     - ’ак это ваш каждодневный cavalier servant? - прибавил m-r M*, скривив
рот и наведЯ на менЯ свой лорнет.
     - Џаж! - закричал Я, рассердившись за лорнет и насмешку,  и,  захохотав
ему прЯмо в лицо, разом перепрыгнул три ступеньки террасы...
     - ‘частливый путь! - пробормотал m-r M* и пошел своею дорогой.
     Љонечно, Я тотчас же подошел к m-me M*, как только она указала на  менЯ
мужу, и глЯдел так, как будто она менЯ уже целый час назад пригласила и  как
будто Я уже целый месЯц ходил с ней гулЯть по  утрам.  Ќо  Я  никак  не  мог
разобрать: зачем она так смутилась, сконфузилась и что такое было у  ней  на
уме, когда она решилась прибегнуть к своей маленькой лжи? ‡ачем  она  просто
не сказала, что идет одна? ’еперь Я не знал,  как  и  глЯдеть  на  нее;  но,
пораженный удивлением, Я, однако ж, пренаивно начал  помаленьку  заглЯдывать
ей в лицо; но, так же как и час назад, на репетиции,  она  не  примечала  ни
подглЯдываний, ни немых вопросов моих. ‚се та же мучительнаЯ забота, но  еще
Явственнее, еще глубже, чем тогда, отражалась в ее лице, в  ее  волнении,  в
походке.  Ћна  спешила  куда-то,  все  более  и  более  ускорЯЯ  шаг,  и   с
беспокойством  заглЯдывала  в  каждую  аллею,   в   каждую   просеку   рощи,
оборачиваЯсь к стороне сада. € Я тоже ожидал чего-то. ‚друг за нами раздалсЯ
лошадиный топот. ќто была целаЯ кавалькада наездниц и всадников, провожавших
того Ќ-го, который так внезапно покидал наше общество.
     Њежду дамами  была  и  моЯ  блондинка,  про  которую  говорил  m-r  M*,
рассказываЯ о слезах ее. Ќо, по своему обыкновению, она хохотала как ребенок
и резво скакала на прекрасном гнедом коне. ЏоравнЯвшись  с  нами,  Ќ-й  снЯл
шлЯпу, но не остановилсЯ и не сказал с m-me M* ни слова.  ‘коро  всЯ  ватага
исчезла из глаз. џ взглЯнул на m-me M* и чуть не вскрикнул от изумлениЯ: она
стоЯла бледнаЯ как платок и крупные слезы пробивались из глаз  ее.  ‘лучайно
наши взглЯды встретились: m-me M* вдруг покраснела, на  миг  отвернулась,  и
беспокойство и досада Ясно замелькали на лице ее. џ был  лишний,  хуже,  чем
вчера, - это Яснее днЯ, но куда мне деватьсЯ?
     ‚друг m-me M*, как будто догадавшись, развернула книгу, котораЯ была  у
нее в руках, и,  закрасневшись,  очевидно  стараЯсь  не  смотреть  на  менЯ,
сказала, как будто сейчас только спохватилась:
     - Ђх! это втораЯ часть, Я ошиблась; пожалуйста, принеси мне первую.
     Љак не понЯть! моЯ роль кончилась, и нельзЯ было прогнать менЯ по более
прЯмой дороге.
     џ убежал с  ее  книгой  и  не  возвращалсЯ.  ЏерваЯ  часть  преспокойно
пролежала на столе это утро...
     Ќо Я был сам не свой; у менЯ билось сердце, как  будто  в  беспрерывном
испуге. ‚семи силами старалсЯ Я как-нибудь не повстречать m-me M*. ‡ато Я  с
каким-то диким любопытством глЯдел на самодовольную особу m-r M*, как  будто
в нем теперь непременно должно было быть  что-то  особенное.  ђешительно  не
понимаю, что было в этом комическом любопытстве моем; помню  только,  что  Я
был в каком-то странном удивлении от всего, что привелось мне увидеть в  это
утро.  Ќо  мой  день  только  что  начиналсЯ,  и  длЯ  менЯ  он  был  обилен
происшествиЯми.
     Ћбедали  на  этот  раз  очень  рано.  Љ  вечеру  назначена  была  общаЯ
увеселительнаЯ поездка в  соседнее  село,  на  случившийсЯ  там  деревенский
праздник, и потому нужно было времЯ, чтоб приготовитьсЯ. џ  уж  за  три  днЯ
мечтал об этой поездке, ожидаЯ бездну весельЯ. Џить кофе почти все собрались
на террасе. џ осторожно пробралсЯ за другими и спрЯталсЯ  за  тройным  рЯдом
кресел. ЊенЯ влекло любопытство, и между тем Я ни за что не хотел показатьсЯ
на глаза m-me M*. Ќо случаю угодно было  поместить  менЯ  недалеко  от  моей
гонительницы-блондинки. Ќа этот раз с  ней  приключилось  чудо,  невозможное
дело: она вдвое похорошела. “ж не знаю, как и  отчего  это  делаетсЯ,  но  с
женщинами такие чудеса бывают даже нередко. Њеж нами в эту минуту был  новый
гость,  высокий,  бледнолицый  молодой  человек,  записной  поклонник  нашей
блондинки, только что приехавший к нам из Њосквы, как будто  нарочно  затем,
чтоб заменить собой отбывшего Ќ-го, про которого шла молва, что он  отчаЯнно
влюблен в нашу красавицу. —то ж касаетсЯ приезжего, то он уж издавна  был  с
нею в таких же точно отношениЯх, как Ѓенедикт  к  Ѓеатриче  в  шекспировском
"Њного шума из  пустЯков".  Љороче,  наша  красавица  в  этот  день  была  в
чрезвычайном  успехе.  …е  шутки  и  болтовнЯ  были   так   грациозны,   так
доверчиво-наивны,  так  простительно-неосторожны;  она  с  такою  грациозною
самонадеЯнностию была уверена во всеобщем восторге,  что  действительно  все
времЯ была в каком-то особенном поклонении. ‚округ нее не разрывалсЯ  тесный
кружок удивленных, залюбовавшихсЯ на нее слушателей, и никогда еще  не  была
она так обольстительна. ‚сЯкое слово  ее  было  в  соблазн  и  в  диковинку,
ловилось, передавалось вкруговую, и ни одна шутка ее,  ни  одна  выходка  не
пропала даром. Ћт нее, кажетсЯ, и не ожидал  никто  столько  вкуса,  блеска,
ума. ‚се лучшие качества ее повседневно были погребены в  самом  своевольном
сумасбродстве, в самом упрЯмом  школьничестве,  доходившем  чуть  ли  не  до
шутовства; их редко кто замечал; а если замечал, так не верил  им,  так  что
теперь необыкновенный успех  ее  встречен  был  всеобщим  страстным  шепотом
изумлениЯ.
     ‚прочем, этому успеху содействовало одно особенное, довольно щекотливое
обстоЯтельство, по крайней мере судЯ по той роли,  которую  играл  в  то  же
времЯ муж m-me M*.  Џроказница  решилась  -  и  нужно  прибавить:  почти  ко
всеобщему удовольствию или, по крайней мере, к удовольствию всей молодежи  -
ожесточенно атаковать его вследствие многих причин, вероЯтно, очень  важных,
на ее глаза. Ћна завела с ним целую перестрелку острот, насмешек, сарказмов,
самых неотразимых и скользких, самых коварных, замкнутых и гладких  со  всех
сторон, таких, которые бьют прЯмо в цель, но к которым ни  с  одной  стороны
нельзЯ прицепитьсЯ длЯ отпора и которые только истощают в бесплодных усилиЯх
жертву, доводЯ ее до бешенства и до самого комического отчаЯниЯ.
     Ќаверное не знаю, но, кажетсЯ, всЯ эта выходка была  преднамереннаЯ,  а
не импровизированнаЯ. …ще за  обедом  началсЯ  этот  отчаЯнный  поединок.  џ
говорю "отчаЯнный", потому что m-r M* нескоро положил оружие. …му нужно было
собрать все присутствие духа, все остроумие, всю свою  редкую  находчивость,
чтоб  не  быть  разбитым  в  прах,  наголову  и  не  покрытьсЯ   решительным
бесславием. „ело шло при непрерывном и неудержимом смехе всех  свидетелей  и
участников боЯ. Џо крайней мере сегоднЯ непохоже было  длЯ  него  на  вчера.
Џриметно было, что  m-me  M*  несколько  раз  порывалась  остановить  своего
неосторожного друга, которому в свою очередь  непременно  хотелось  нарЯдить
ревнивого мужа в самый шутовской и смешной  костюм,  и  должно  полагать,  в
костюм "‘иней бороды", судЯ по всем вероЯтностЯм, судЯ по тому, что  у  менЯ
осталось в памЯти, и, наконец, по той роли,  которую  мне  самому  привелось
играть в этой сшибке.
     ќто случилось вдруг, самым смешным образом, совсем неожиданно,  и,  как
нарочно, в эту минуту Я стоЯл на виду, не подозреваЯ  зла  и  даже  забыв  о
недавних моих предосторожностЯх. ‚друг Я был выдвинут на  первый  план,  как
заклЯтый враг и естественный соперник m-r M*,  как  отчаЯнно,  до  последней
степени влюбленный в жену его, в чем тиранка  моЯ  тут  же  поклЯлась,  дала
слово, сказала, что у ней есть доказательства и что не далее как,  например,
сегоднЯ в лесу она видела...
     Ќо она не успела договорить, Я прервал ее в самую  отчаЯнную  длЯ  менЯ
минуту.  ќта  минута  была  так  безбожно   рассчитана,   так   изменнически
подготовлена к самому концу, к шутовской развЯзке, и так уморительно  смешно
обстановлена,  что  целый  взрыв   ничем   неудержимого,   всеобщего   смеха
отсалютовал эту последнюю выходку. € хотЯ тогда же Я догадалсЯ,  что  не  на
мою долю выпадала самаЯ досаднаЯ роль,  -  однако  ж  был  до  того  смущен,
раздражен и испуган, что, полный слез, тоски и отчаЯниЯ, задыхаЯсь от стыда,
прорвалсЯ чрез два рЯда кресел, ступил вперед и, обращаЯсь к  моей  тиранке,
закричал прерывающимсЯ от слез и негодованиЯ голосом:
     - € не стыдно вам... вслух... при всех дамах... говорить такую худую...
неправду?!.. вам, точно маленькой... при всех мужчинах ... —то они скажут?..
вы - такаЯ большаЯ... замужнЯЯ!..
     Ќо Я не докончил, - раздалсЯ  оглушительный  аплодисмент.  ЊоЯ  выходка
произвела настоЯщий furore. Њой наивный жест, мои слезы, а главное, то,  что
Я как будто выступил защищать m-r M*, все это произвело такой  адский  смех,
что даже и теперь, при одном  воспоминании,  мне  самому  становитсЯ  ужасно
смешно... џ оторопел, почти обезумел от ужаса и, сгорев  как  порох,  закрыв
лицо руками, бросилсЯ вон, выбил в дверЯх поднос из рук входившего  лакеЯ  и
полетел наверх, в свою комнату. џ вырвал из дверей ключ, торчавший наружу, и
заперсЯ изнутри. ‘делал Я хорошо, потому что за мною была погонЯ. Ќе  прошло
минуты, как мои двери осадила целаЯ ватага самых хорошеньких из  всех  наших
дам. џ слышал их звонкий смех, частый говор,  их  заливавшиесЯ  голоса;  они
щебетали все разом, как ласточки. ‚се они, все до  одной,  просили,  умолЯли
менЯ отворить хоть на одну минуту; клЯлись, что не будет  мне  ни  малейшего
зла, а только зацелуют они менЯ всего в прах. Ќо... что ж могло быть ужаснее
еще этой новой угрозы? џ только горел от стыда за  моею  дверью,  спрЯтав  в
подушки лицо, и не отпер, даже не  отозвалсЯ.  Ћни  еще  долго  стучались  и
молили менЯ, но Я был бесчувствен и глух, как