идел, как поставили гроб у ног его, видел, как воскресла девица, и лицо его
омрачилось.  Ћн  хмурит  седые  густые  брови  свои,  и  взглЯд его сверкает
зловещим  огнем.  Ћн простирает перст свой и велит стражам взЯть его. € вот,
такова  его  сила  и  до  того  уже приучен, покорен и трепетно послушен ему
народ,  что  толпа  немедленно  раздвигаетсЯ  пред  стражами,  и  те,  среди
гробового  молчаниЯ, вдруг наступившего, налагают на него руки и уводЯт его.
’олпа  моментально  всЯ  как  один человек склонЯетсЯ головами до земли пред
старцем-инквизитором,  тот молча благословлЯет народ и проходит мимо. ‘тража
приводит  пленника  в  тесную  и  мрачную  сводчатую тюрьму в древнем здании
свЯтого  судилища и запирает в нее. Џроходит день, настает темнаЯ, горЯчаЯ и
"бездыханнаЯ"  севильскаЯ  ночь.  ‚оздух  "лавром  и  лимоном пахнет". ‘реди
глубокого мрака вдруг отворЯетсЯ железнаЯ дверь тюрьмы, и сам старик великий
инквизитор  со  светильником в руке медленно входит в тюрьму. Ћн один, дверь
за  ним  тотчас  же запираетсЯ. Ћн останавливаетсЯ при входе и долго, минуту
или  две, всматриваетсЯ в лицо его. Ќаконец тихо подходит, ставит светильник
на стол и говорит ему:
     - ќто ты? ты? - Ќо не получаЯ ответа быстро прибавлЯет: -  Ќе  отвечай,
молчи. „а и что бы ты мог сказать? џ слишком знаю, что ты скажешь. „а  ты  и
права не имеешь ничего прибавлЯть к тому,  что  уже  сказано  тобой  прежде.
‡ачем же ты пришел нам мешать? €бо ты пришел нам мешать и сам это знаешь. Ќо
знаешь ли, что будет завтра? џ не знаю, кто ты, и знать не хочу: ты  ли  это
или только подобие его, но завтра же Я осужу и сожгу  тебЯ  на  костре,  как
злейшего из еретиков, и тот самый народ, который сегоднЯ целовал твои  ноги,
завтра же, по одному моему мановению броситсЯ  подгребать  к  твоему  костру
угли, знаешь ты это?  „а,  ты  может  быть  это  знаешь,  -  прибавил  он  в
проникновенном раздумьи, ни на мгновение не  отрывалсЯ  взглЯдом  от  своего
пленника.
     - џ не совсем понимаю, €ван, что это такое? - улыбнулсЯ все времЯ молча
слушавший Ђлеша, - прЯмо ли  безбрежнаЯ  фантазиЯ  или  какаЯ-нибудь  ошибка
старика, какое-нибудь невозможное qui pro quo?
     - Џрими  хоть  последнее,  -  рассмеЯлсЯ  €ван,  -  если  уж  тебЯ  так
разбаловал  современный   реализм,   и   ты   не   можешь   вынести   ничего
фантастического - хочешь qui pro quo, то пусть так и будет.  Ћно  правда,  -
рассмеЯлсЯ он опЯть, - старику девЯносто лет, и он давно мог сойти с ума  на
своей идее, Џленник же мог поразить его  своею  наружностью.  ќто  мог  быть
наконец просто бред, видение девЯностолетнего старика пред смертью,  да  еще
разгорЯченного вчерашним автодафе во сто сожженных еретиков. Ќо  не  все  ли
равно нам с тобою, что qui pro quo, что безбрежнаЯ фантазиЯ? ’ут дело в  том
только, что старику надо высказатьсЯ, что наконец за все  девЯносто  лет  он
высказываетсЯ и говорит вслух то, о чем все девЯносто лет молчал.
     - Ђ пленник тоже молчит? ѓлЯдит на него и не говорит ни слова?
     - „а так и должно быть во всех даже случаЯх, - опЯть засмеЯлсЯ €ван.  -
‘ам старик замечает ему, что он и права не имеет ничего прибавлЯть  к  тому,
что уже прежде сказано. …сли хочешь, так в этом и есть самаЯ основнаЯ  черта
римского католичества,  по  моему  мнению  по  крайней  мере:  "все  дескать
передано тобою папе и все стало быть теперь у папы, а ты хоть и  не  приходи
теперь вовсе, не мешай до времени по крайней мере". ‚  этом  смысле  они  не
только говорЯт, но и пишут, иезуиты по крайней мере. ќто Я сам  читал  у  их
богословов. "€меешь ли ты право возвестить нам хоть одну из тайн того  мира,
из которого ты пришел?" - спрашивает его мой старик и сам  отвечает  ему  за
него, - "нет, не имеешь, чтобы не прибавлЯть к тому,  что  уже  было  прежде
сказано, и чтобы не отнЯть у людей свободы, за которую ты так  стоЯл,  когда
был на земле. ‚се, что ты вновь возвестишь, посЯгнет на свободу веры  людей,
ибо ЯвитсЯ как чудо, а свобода их веры тебе была  дороже  всего  еще  тогда,
полторы тысЯчи лет назад. Ќе ты ли так часто тогда  говорил:  "•очу  сделать
вас  свободными".  Ќо  вот  ты  теперь  увидел  этих  "свободных"  людей,  -
прибавлЯет вдруг старик со вдумчивою усмешкой. - "„а, это  дело  нам  дорого
стоило" - продолжал он строго смотрЯ на него, - "но мы докончили наконец это
дело, во имЯ твое. ЏЯтнадцать веков мучились мы с этою свободой,  но  теперь
это кончено и кончено крепко. ’ы не веришь, что кончено крепко? ’ы  смотришь
на менЯ кротко и не удостоиваешь менЯ даже негодованиЯ? Ќо знай, что  теперь
и именно ныне эти люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны  вполне,
а между тем сами же они принесли нам свободу свою и покорно  положили  ее  к
ногам нашим. Ќо это сделали мы, а того ль ты желал, такой ли свободы?"
     - џ опЯть не понимаю, - прервал Ђлеша, - он иронизирует, смеетсЯ?
     - Ќи мало. Ћн именно ставит в заслугу себе и своим, что наконец-то  они
побороли свободу, и сделали так длЯ того, чтобы сделать  людей  счастливыми.
"€бо теперь  только  (то-есть  он  конечно  говорит  про  инквизицию)  стало
возможным помыслить в первый  раз  о  счастии  людей.  —еловек  был  устроен
бунтовщиком; разве бунтовщики могут быть счастливыми? ’ебЯ предупреждали", -
говорит он ему, - "ты не имел недостатка в предупреждениЯх и  указаниЯх,  но
ты не послушал предупреждений, ты отверг единственный  путь,  которым  можно
было устроить людей счастливыми, но к счастью уходЯ ты передал дело нам.  ’ы
обещал, ты утвердил своим словом, ты дал нам право свЯзывать и  развЯзывать,
и уж конечно не можешь и думать отнЯть у нас это право теперь. ‡ачем  же  ты
пришел нам мешать?"
     - Ђ что значит: не имел  недостатка  в  предупреждении  и  указании?  -
спросил Ђлеша.
     - Ђ в этом-то и состоит главное, что старику надо высказать.
     - "‘трашный и умный дух, дух самоуничтожениЯ и  небытиЯ,  -  продолжает
старик, - великий дух говорил с тобой в пустыне, и нам  передано  в  книгах,
что он будто бы "искушал" тебЯ. ’ак ли это? € можно  ли  было  сказать  хоть
что-нибудь истиннее того, что он возвестил тебе в трех вопросах,  и  что  ты
отверг, и что в  книгах  названо  "искушениЯми"?  Ђ  между  тем,  если  было
когда-нибудь на земле совершено настоЯщее, громовое чудо, то это в тот день,
в день этих  трех  искушений.  €менно  в  поЯвлении  этих  трех  вопросов  и
заключалось чудо. …сли бы возможно было помыслить,  лишь  длЯ  пробы  и  длЯ
примера, что три эти вопроса страшного духа бесследно утрачены  в  книгах  и
что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб  внести  опЯть  в
книги,  и  длЯ  этого   собрать   всех   мудрецов   земных   -   правителей,
первосвЯщенников, ученых, философов, поэтов, и задать им задачу: придумайте,
сочините три вопроса, но такие, которые мало того,  что  соответствовали  бы
размеру событиЯ, но и выражали бы сверх того, в трех словах, в  трех  только
фразах человеческих, всю будущую историю мира и человечества, -  то  думаешь
ли ты, что всЯ премудрость земли, вместе соединившаЯсЯ, могла  бы  придумать
хоть что-нибудь подобное по силе и по глубине  тем  трем  вопросам,  которые
действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом в пустыне? “ж
по одним вопросам этим, лишь по  чуду  их  поЯвлениЯ,  можно  понимать,  что
имеешь дело не с человеческим текущим умом, а с вековечным и абсолютным. €бо
в этих трех вопросах как бы совокуплена  в  одно  целое  и  предсказана  всЯ
дальнейшаЯ историЯ человеческаЯ и Явлены три образа, в которых сойдутсЯ  все
неразрешимые исторические противоречиЯ человеческой природы на  всей  земле.
’огда это не могло быть еще так видно, ибо будущее было неведомо, но теперь,
когда прошло пЯтнадцать веков, мы видим, что все в  этих  трех  вопросах  до
того угадано и предсказано и до того оправдалось, что прибавить  к  ним  или
убавить от них ничего нельзЯ более.
     ђеши же сам, кто был прав: ты или тот,  который  тогда  вопрошал  тебЯ?
‚спомни первый вопрос; хоть и не буквально, но смысл  его  тот:  "’ы  хочешь
идти в мир и идешь с голыми руками, с каким-то обетом свободы, которого они,
в простоте своей и прирожденном бесчинстве  своем,  не  могут  и  осмыслить,
которого боЯтсЯ они и страшатсЯ, - ибо ничего и никогда не было длЯ человека
и длЯ человеческого общества невыносимее свободы! Ђ видишь ли  сии  камни  в
этой нагой раскаленной пустыне? Ћбрати  их  в  хлебы,  и  за  тобой  побежит
человечество как стадо, благодарное и послушное, хотЯ  и  вечно  трепещущее,
что ты отымешь руку свою и прекратЯтсЯ им хлебы  твои".  Ќо  ты  не  захотел
лишить человека свободы и отверг предложение, ибо какаЯ же свобода, рассудил
ты, если послушание куплено хлебами? ’ы возразил, что человек жив не  единым
хлебом, но знаешь ли, что во имЯ этого самого хлеба земного и  восстанет  на
тебЯ дух земли и сразитсЯ с тобою и  победит  тебЯ  и  все  пойдут  за  ним,
восклицаЯ: "Љто подобен зверю сему, он дал нам огонь с  небеси!"  ‡наешь  ли
ты, что пройдут века, и человечество провозгласит устами своей премудрости и
науки, что преступлениЯ нет, а стало быть нет и греха, а  есть  лишь  только
голодные. "Ќакорми, тогда и спрашивай с них добродетели!" вот что напишут на
знамени, которое воздвигнут против тебЯ и которым разрушитсЯ храм  твой.  Ќа
месте храма твоего воздвигнетсЯ новое здание,  воздвигнетсЯ  вновь  страшнаЯ
‚авилонскаЯ башнЯ, и хотЯ и эта не достроитсЯ, как и прежнЯЯ, но все  же  ты
бы мог избежать этой новой башни и на тысЯчу лет сократить страданиЯ  людей,
- ибо к нам же ведь придут они, промучившись тысЯчу лет со своею башней! Ћни
отыщут нас тогда опЯть под землей, в катакомбах, скрывающихсЯ (ибо мы  будем
вновь гонимы и мучимы), найдут нас и возопиют к нам: "Ќакормите нас, ибо те,
которые обещали нам огонь с небеси, его не дали". € тогда уже мы и  достроим
их башню, ибо достроит тот, кто накормит, а накормим лишь мы, во имЯ твое, и
солжем, что во имЯ твое. Ћ, никогда, никогда без нас они не  накормЯт  себЯ.
ЌикакаЯ наука не даст им хлеба, пока они  будут  оставатьсЯ  свободными,  но
кончитсЯ тем, что они принесут свою свободу  к  ногам  нашим  и  скажу  нам:
"лучше поработите нас, но накормите нас". Џоймут наконец сами, что свобода и
хлеб земной вдоволь длЯ всЯкого вместе немыслимы, ибо  никогда,  никогда  не
сумеют они разделитьсЯ между собою! “бедЯтсЯ тоже, что не могут быть никогда
и свободными, потому что малосильны,  порочны,  ничтожны  и  бунтовщики.  ’ы
обещал им хлеб небесный, но повторЯю опЯть, может ли он сравнитьсЯ в  глазах
слабого, вечно порочного и вечно неблагородного людского племени с земным? €
если за тобою, во имЯ хлеба небесного, пойдут тысЯчи и десЯтки тысЯч, то что
станетсЯ с миллионами и с десЯтками тысЯч миллионов существ,  которые  не  в
силах будут пренебречь хлебом земным длЯ небесного?  €ль  тебе  дороги  лишь
десЯтки тысЯч великих и сильных, а остальные  миллионы,  многочисленные  как
песок морской слабых, но любЯщих тебЯ, должны лишь послужить материалом  длЯ
великих и сильных? Ќет, нам дороги и слабые. Ћни порочны  и  бунтовщики,  но
под конец они-то станут и послушными. Ћни будут  дивитьсЯ  на  нас  и  будут
считать нас за богов за то, что мы, став во главе их,  согласились  выносить
свободу и над ними господствовать, - так ужасно им  станет  под  конец  быть
свободными! Ќо мы скажем, что послушны тебе и господствуем во имЯ  твое.  Њы
их обманем опЯть, ибо тебЯ мы уж не пустим к себе. ‚  обмане  этом  и  будет
заключатьсЯ наше страдание, ибо мы должны будем лгать. ‚от что  значил  этот
первый вопрос в пустыне, и  вот  что  ты  отверг  во  имЯ  свободы,  которую
поставил выше всего. Ђ между тем в вопросе этом  заключалась  великаЯ  тайна
мира сего. ЏринЯв "хлебы", ты бы ответил  на  всеобщую  и  вековечную  тоску
человеческую как единоличного существа, так и целого человечества  вместе  -
это: "пред кем преклонитьсЯ?" Ќет  заботы  беспрерывнее  и  мучительнее  длЯ
человека,  как,  оставшись  свободным,  сыскать  поскорее  того,  пред   кем
преклонитьсЯ. Ќо ищет человек преклонитьсЯ  пред  тем,  что  уже  бесспорно,
столь бесспорно, чтобы все люди  разом  согласились  на  всеобщее  пред  ним
преклонение. €бо забота этих жалких созданий не в том только состоит,  чтобы
сыскать то, пред чем мне или другому преклонитьсЯ, но чтобы  сыскать  такое,
чтоб и все уверовали в него и преклонились пред ним, и чтобы непременно  все
вместе. ‚от эта потребность общности преклонениЯ и есть  главнейшее  мучение
каждого человека единолично и как целого человечества с начала веков.  €з-за
всеобщего преклонениЯ они истреблЯли друг друга мечом. Ћни созидали богов  и
взывали друг к другу: "бросьте ваших богов и придите поклонитьсЯ  нашим,  не
то смерть вам и богам вашим! € так будет до скончаниЯ мира,  даже  и  тогда,
когда исчезнут в мире и боги: все равно падут пред идолами. ’ы знал,  ты  не
мог  не  знать  эту  основную  тайну  природы  человеческой,  но  ты  отверг
единственное абсолютное знамЯ, которое предлагалось  тебе,  чтобы  заставить
всех преклонитьсЯ пред тобою бесспорно, - знамЯ хлеба земного, и  отверг  во
имЯ свободы и хлеба небесного. ‚зглЯни же, что сделал ты далее. € все  опЯть
во имЯ свободы! ѓоворю тебе, что нет  у  человека  заботы  мучительнее,  как
найти того, кому бы  передать  поскорее  тот  дар  свободы,  с  которым  это
несчастное существо рождаетсЯ. Ќо овладевает свободой людей  лишь  тот,  кто
успокоит их совесть. ‘ хлебом тебе давалось бесспорное знамЯ: дашь  хлеб,  и
человек преклонитсЯ, ибо ничего нет бесспорнее хлеба, но если в то же  времЯ
кто-нибудь овладеет его совестью помимо тебЯ, - о, тогда он даже бросит хлеб
твой и пойдет за тем, который обольстит его совесть. ‚ этом ты был прав. €бо
тайна бытиЯ человеческого не в том, чтобы только жить, а  в  том,  длЯ  чего
жить. Ѓез твердого  представлениЯ  себе,  длЯ  чего  ему  жить,  человек  не
согласитсЯ жить и скорей истребит себЯ, чем  останетсЯ  на  земле,  хотЯ  бы
кругом его все были хлебы. ќто так, но  что  же  вышло:  вместо  того,  чтоб
овладеть свободой людей, ты увеличил им ее еще больше!  €ли  ты  забыл,  что
спокойствие и даже смерть человеку дороже свободного выбора в познании добра
и зла? Ќет ничего обольстительнее длЯ человека как свобода его  совести,  но
нет ничего и мучительнее. € вот вместо твердых основ длЯ успокоениЯ  совести
человеческой раз навсегда - ты взЯл все, что есть необычайного, гадательного
и неопределенного, взЯл все, что было не по силам людей, а  потому  поступил
как бы и не любЯ их вовсе, - и это кто же: тот, который пришел отдать за них
жизнь свою! ‚место того, чтоб овладеть людскою свободой,  ты  умножил  ее  и
обременил  ее  мучениЯми  душевное  царство  человека  вовеки.  ’ы  возжелал
свободной любви человека, чтобы свободно пошел он за  тобою,  прельщенный  и
плененный тобою. ‚место твердого древнего закона, - свободным сердцем должен
был человек решать впредь сам, что добро и что зло, имеЯ лишь в  руководстве
твой образ пред собою, - но неужели ты  не  подумал,  что  он  отвергнет  же
наконец и оспорит даже и твой образ и твою правду, если  его  угнетут  таким
страшным бременем, как свобода выбора? Ћни воскликнут наконец, что правда не
в тебе, ибо невозможно было оставить их в  смЯтении  и  мучении  более,  чем
сделал ты, оставив им столько забот и неразрешимых задач. ’аким образом, сам
ты и положил основание к разрушению своего же царства и  не  вини  никого  в
этом  более.  Ђ  между  тем,  то  ли  предлагалось  тебе?  …сть  три   силы,
единственные три силы на земле, могущие навеки победить  и  пленить  совесть
этих слабосильных бунтовщиков, длЯ их счастиЯ, - эти  силы:  чудо,  тайна  и
авторитет. ’ы отверг и то и другое и третье и сам подал пример  тому.  Љогда
страшный и премудрый дух поставил тебЯ на вершине храма и сказал тебе: "…сли
хочешь узнать, сын ли ты божий, то верзись вниз, ибо сказано про  того,  что
ангелы подхватЯт и понесут его, и не упадет и не расшибетсЯ и узнаешь тогда,
сын ли ты божий, и докажешь тогда, какова вера твоЯ в отца твоего",  но  ты,
выслушав, отверг предложение и не поддалсЯ и не бросилсЯ вниз. Ћ, конечно ты
поступил тут гордо и великолепно как бог, но люди-то,  но  слабое  бунтующее
племЯ это - они-то боги ли? Ћ, ты понЯл тогда, что, сделав  лишь  шаг,  лишь
движение броситьсЯ вниз, ты тотчас бы и искусил господа, и веру в  него  всю
потерЯл, и разбилсЯ бы о землю, которую спасать пришел,  и  возрадовалсЯ  бы
умный дух, искушавший тебЯ. Ќо, повторЯю, много ли таких, как ты? €  неужели
ты в самом деле мог допустить хоть  минуту,  что  и  людЯм  будет  под  силу
подобное искушение? ’ак ли создана  природа  человеческаЯ,  чтоб  отвергнуть
чудо и в такие страшные моменты жизни, моменты  самых  страшных  основных  и
мучительных душевных вопросов своих оставатьсЯ лишь  со  свободным  решением
сердца? Ћ, ты знал, что подвиг твой сохранитсЯ в книгах,  достигнет  глубины
времен и последних пределов земли, и понадеЯлсЯ, что, следуЯ тебе, и человек
останетсЯ с богом, не нуждаЯсь в чуде. Ќо ты не знал, что чуть лишь  человек
отвергнет чудо, то тотчас отвергнет и бога,  ибо  человек  ищет  не  столько
бога, сколько чудес. € так как человек оставатьсЯ без чуда не  в  силах,  то
насоздаст себе новых чудес, уже собственных, и  поклонитсЯ  уже  знахарскому
чуду, бабьему колдовству, хотЯ бы он сто раз  был  бунтовщиком,  еретиком  и
безбожником. ’ы не сошел со креста, когда кричали тебе, издеваЯсь  и  дразнЯ
тебЯ: "‘ойди со креста и уверуем, что это ты".  ’ы  не  сошел  потому,  что,
опЯть-таки, не захотел поработить человека чудом, и жаждал свободной веры, а
не чудесной. †аждал свободной любви, а не рабских восторгов невольника  пред
могуществом, раз навсегда его ужаснувшим. Ќо и тут ты судил о людЯх  слишком
высоко, ибо конечно они невольники, хотЯ и созданы  бунтовщиками.  Ћзрись  и
суди, вот прошло пЯтнадцать веков, поди посмотри на них: кого ты  вознес  до
себЯ? ЉлЯнусь, человек слабее и ниже создан, чем ты о нем думал!  Њожет  ли,
может ли он исполнить то, что и ты? ‘толь уважаЯ его,  ты  поступил  как  бы
перестав ему сострадать, потому что слишком много от него и потребовал, -  и
это кто же, тот, который возлюбил его более самого себЯ! “важаЯ  его  менее,
менее бы от него и потребовал, а это было бы ближе к любви, ибо  легче  была
бы ноша его. Ћн слаб и подл. —то в том, что он  теперь  повсеместно  бунтует
против нашей власти и гордитсЯ, что  он  бунтует?  ќто  гордость  ребенка  и
школьника. ќто маленькие дети, взбунтовавшиесЯ в классе и выгнавшие учителЯ.
Ќо придет конец и  восторгу  ребЯтишек,  он  будет  дорого  стоить  им.  Ћни
ниспровергнут храмы и зальют кровью  землю.  Ќо  догадаютсЯ  наконец  глупые
дети, что хоть они и бунтовщики, но  бунтовщики  слабосильные,  собственного
бунта  своего  не  выдерживающие.  ЋбливаЯсь  глупыми  слезами  своими,  они
сознаютсЯ  наконец,  что  создавший  их  бунтовщиками  без  сомнениЯ   хотел
посмеЯтьсЯ над ними. ‘кажут это  они  в  отчаЯнии,  и  сказанное  ими  будет
богохульством,  от  которого  они  станут  еще   несчастнее,   ибо   природа
человеческаЯ не выносит богохульства, и в конце концов сама же себе всегда и
отметит за него. €так, неспокойство, смЯтение и несчастие -  вот  теперешний
удел людей после того, как ты столь претерпел за свободу их! ‚еликий  пророк
твой в видении и в иносказании говорит, что видел  всех  участников  первого
воскресениЯ и что было их из каждого колена по  двенадцати  тысЯч.  Ќо  если
было их столько, то были и они как бы не люди, а боги. Ћни  вытерпели  крест
твой, они вытерпели десЯтки лет голодной и нагой пустыни, питаЯсь акридами и
кореньЯми, - и уж конечно ты  можешь  с  гордостью  указать  на  этих  детей
свободы, свободной любви, свободной и великолепной жертвы их во имЯ твое. Ќо
вспомни, что их было  всего  только  несколько  тысЯч,  да  и  то  богов,  а
остальные? € чем виноваты остальные слабые  люди,  что  не  могли  вытерпеть
того, что могучие? —ем виновата слабаЯ душа, что не в силах  вместить  столь
страшных даров? „а неужто же и впрЯмь приходил ты лишь  к  избранным  и  длЯ
избранных? Ќо если так, то тут тайна и нам не понЯть ее. Ђ если тайна, то  и
мы в праве были проповедывать тайну и учить их,  что  не  свободное  решение
сердец их важно и не любовь, а тайна, которой они повиноватьсЯ должны слепо,
даже мимо их совести. ’ак мы и сделали. Њы исправили подвиг твой и  основали
его на чуде, тайне и авторитете. € люди обрадовались, что  их  вновь  повели
как стадо и что с сердец их снЯт наконец столь страшный  дар,  принесший  им
столько муки. Џравы мы были, уча и делаЯ так, скажи? Ќеужели  мы  не  любили
человечества, столь смиренно сознав его бессилие,  с  любовию  облегчив  его
ношу и разрешив слабосильной природе его,  хотЯ  бы  и  грех,  но  с  нашего
позволениЯ?  Љ  чему  же  теперь  пришел  нам  мешать?  €  что  ты  молча  и
проникновенно глЯдишь на менЯ кроткими глазами своими? ђассердись, Я не хочу
любви твоей, потому что сам не люблю тебЯ. € что мне скрывать от тебЯ? €ли Я
не знаю, с кем говорю? ’о, что имею сказать тебе, все тебе уже  известно,  Я
читаю это в глазах твоих. € Я ли скрою от тебЯ тайну  нашу?  Њожет  быть  ты
именно хочешь услышать ее из уст моих, слушай же: Њы не с тобой,  а  с  ним,
вот наша тайна! Њы давно уже не с тобою, а с ним, уже  восемь  веков.  ђовно
восемь веков назад как мы взЯли от него то, что ты  с  негодованием  отверг,
тот последний дар, который он  предлагал  тебе,  показав  тебе  все  царства
земные; мы взЯли от него ђим и  меч  ЉесарЯ  и  объЯвили  лишь  себЯ  царЯми
земными, царЯми едиными, хотЯ и доныне не успели еще привести  наше  дело  к
полному окончанию. Ќо кто виноват? Ћ, дело это до сих пор лишь в начале,  но
оно началось. „олго еще ждать завершениЯ его и еще много  выстрадает  землЯ,
но мы достигнем и будем кесарЯми, и тогда уже помыслим о  всемирном  счастии
людей. Ђ между тем ты бы мог еще и тогда взЯть меч ЉесарЯ. ‡ачем  ты  отверг
этот последний дар? ЏринЯв этот третий совет могучего духа, ты восполнил  бы
все, чего ищет человек  на  земле,  то-есть:  пред  кем  преклонитьсЯ,  кому
вручить совесть и каким образом соединитьсЯ наконец всем в бесспорный  общий
и согласный муравейник, ибо потребность всемирного соединениЯ есть третье  и
последнее мучение  людей.  ‚сегда  человечество  в  целом  своем  стремилось
устроитьсЯ  непременно  всемирно.  Њного  было  великих  народов  с  великою
историей, но чем выше были эти народы, тем были и  несчастнее,  ибо  сильнее
других  сознавали  потребность   всемирности   соединениЯ   людей.   ‚еликие
завоеватели, ’имуры и —ингис-ханы, пролетели как вихрь  по  земле,  стремЯсь
завоевать вселенную, но и те, хотЯ и бессознательно, выразили  ту  же  самую
великую потребность человечества ко всемирному и всеобщему единению.  ЏринЯв
мир и порфиру ЉесарЯ, основал бы всемирное царство и  дал  всемирный  покой.
€бо кому же владеть людьми как не тем, которые владеют их совестью и в  чьих
руках хлебы их. Њы и взЯли меч ЉесарЯ, а взЯв его конечно  отвергли  тебЯ  и
пошли за ним. Ћ, пройдут еще века бесчинства  свободного  ума,  их  науки  и
антропофагии, потому что, начав возводить свою ‚авилонскую  башню  без  нас,
они кончат антропофагией. Ќо тогда-то и приползет к нам зверь и будет лизать
ноги наши и обрызжет их кровавыми слезами из глаз своих. € мы сЯдем на зверЯ
и воздвигнем чашу и на ней будет написано: "’айна!" Ќо тогда  лишь  и  тогда
настанет  длЯ  людей  царство  покоЯ  и   счастиЯ.   ’ы   гордишьсЯ   своими
избранниками, но у тебЯ лишь избранники, а мы успокоим всех.  „а  и  так  ли
еще: сколь многие из этих избранников, из могучих, которые  могли  бы  стать
избранниками, устали наконец ожидаЯ тебЯ, и понесли и еще понесут силы  духа
своего и жар сердца своего на иную ниву и кончат  тем,  что  на  тебЯ  же  и
воздвигнут свободное знамЯ свое. Ќо ты сам воздвиг это знамЯ. “ нас  же  все
будут счастливы и не будут более ни бунтовать, ни истреблЯть друг друга, как
в свободе твоей, повсеместно. Ћ, мы убедим их, что они тогда только и станут
свободными. когда откажутсЯ от свободы своей длЯ нас и нам покорЯтсЯ. €  что
же, правы мы будем или солжем? Ћни сами убедЯтсЯ, что правы,  ибо  вспомнЯт,
до каких ужасов рабства  и  смЯтениЯ  доводила  их  свобода  твоЯ.  ‘вобода,
свободный ум и наука заведут их в такие дебри и поставЯт пред такими  чудами
и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные  и  свирепые,  истребЯт
себЯ самих, другие непокорные, но малосильные, истребЯт друг друга, а третьи
оставшиесЯ, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют  к
нам: "„а, вы были правы, вы одни владели тайной его,  и  мы  возвращаемсЯ  к
вам, спасите нас от себЯ самих". ЏолучаЯ от нас хлебы конечно они Ясно будут
видеть, что мы их же хлебы, их же руками добытые, берем у них, чтобы  им  же
раздать, безо всЯкого чуда, увидЯт, что не обратили мы камней  в  хлебы,  но
воистину более, чем самому хлебу рады они будут тому, что  получают  его  из
рук наших! €бо слишком будут помнить, что  прежде,  без  нас,  самые  хлебы,
добытые ими, обращались в руках их лишь в камни, а когда  они  воротились  к
нам, то самые камни обратились в руках их в хлебы. ‘лишком,  слишком  оценЯт
они, что значит раз навсегда подчинитьсЯ! € пока люди не  поймут  сего,  они
будут несчастны. Љто более всего способствовал этому непониманию, скажи? Љто
раздробил стадо и рассыпал его по путЯм неведомым? Ќо стадо вновь  соберетсЯ
и вновь покоритсЯ, и уже раз навсегда. ’огда мы дадим  им  тихое,  смиренное
счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы. Ћ, мы убедим их
наконец не гордитьсЯ, ибо ты вознес их и тем научил гордитьсЯ;  докажем  им,
что они слабосильны, что они только жалкие  дети,  но  что  детское  счастие
слаще всЯкого. Ћни станут робки и станут смотреть на нас и прижиматьсЯ к нам
в страхе как птенцы к наседке. Ћни будут дивитьсЯ,  и  ужасатьсЯ  на  нас  и
гордитьсЯ тем, что мы так могучи и так умны, что могли усмирить такое буйное
тысЯчемиллионное стадо. Ћни будут расслабленно трепетать гнева  нашего,  умы
их оробеют, глаза их станут слезоточивы, как у детей и женщин, но  столь  же
легко будут переходить они по нашему мановению к веселью и к смеху,  светлой
радости и счастливой детской песенке. „а, мы  заставим  их  работать,  но  в
свободные от труда часы мы устроим им жизнь как  детскую  игру,  с  детскими
песнЯми, хором, с невинными плЯсками. Ћ, мы разрешим им и грех, они слабы  и
бессильны, и они будут любить нас, как дети,  за  то,  что  мы  им  позволим
грешить. Њы скажем им, что всЯкий грех будет искуплен, если сделан  будет  с
нашего позволениЯ; позволЯем же им грешить потому, что их  любим,  наказание
же за эти грехи, так и быть, возьмем на себЯ. € возьмем на себЯ, а  нас  они
будут обожать, как благодетелей, понесших на себе их грехи пред богом. €  не
будет у них никаких от нас тайн. Њы будем позволЯть или запрещать им жить  с
их женами и любовницами, иметь  или  не  иметь  детей,  -  все  судЯ  по  их
послушанию, - и они будут  нам  покорЯтьсЯ  с  весельем  и  радостью.  ‘амые
мучительные тайны их совести, - все, все понесут они нам, и мы все разрешим,
и они поверЯт решению нашему с  радостию,  потому  что  оно  избавит  их  от
великой заботы и страшных теперешних мук решениЯ личного и свободного. € все
будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни  тысЯч  управлЯющих  ими.
€бо лишь мы, мы хранЯщие тайну, только  мы  будем  несчастны.  Ѓудет  тысЯчи
миллионов счастливых младенцев и сто  тысЯч  страдальцев,  взЯвших  на  себЯ
проклЯтие познаниЯ добра и зла. ’ихо умрут они, тихо угаснут во имЯ  твое  и
за гробом обрЯщут лишь смерть. Ќо мы сохраним секрет и  длЯ  их  же  счастиЯ
будем манить их наградой небесною и вечною. €бо если б и  было  что  на  том
свете, то, уж конечно не длЯ таких как они. ѓоворЯт и пророчествуют, что  ты
придешь и вновь победишь, придешь со своими избранниками, со своими  гордыми
и могучими, но мы скажем, что они спасли лишь самих себЯ, а мы спасли  всех.
ѓоворЯт, что опозорена будет блудница, сидЯщаЯ на звере и держащаЯ  в  руках
своих тайну, что взбунтуютсЯ вновь малосильные, что разорвут  порфиру  ее  и
обнажат ее "гадкое" тело. Ќо Я тогда встану и укажу тебе на тысЯчи миллионов
счастливых младенцев, не знавших греха. € мы, взЯвшие грехи их  длЯ  счастьЯ
их на себЯ, мы станем пред тобой и скажем: "‘уди нас, если можешь и смеешь".
‡най, что Я не боюсь тебЯ. ‡най, что и Я был в  пустыне,  что  и  Я  питалсЯ
акридами и кореньЯми, что и Я благословлЯл свободу, которою  ты  благословил
людей, и Я готовилсЯ стать в число избранников  твоих,  в  число  могучих  и
сильных с жаждой "восполнить число". Ќо  Я  очнулсЯ  и  не  захотел  служить
безумию. џ воротилсЯ и примкнул к сонму тех, которые исправили подвиг  твой.
џ ушел от гордых и воротилсЯ к смиренным длЯ счастьЯ этих смиренных. ’о, что
Я говорю тебе, сбудетсЯ и царство наше созиждетсЯ. ЏовторЯю тебе, завтра  же
ты увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему  броситсЯ
подгребать горЯчие угли к костру твоему, на котором сожгу тебЯ  за  то,  что
пришел нам мешать. €бо если был, кто всех более заслужил наш костер, то  это
ты. ‡автра сожгу тебЯ. Dixi".
     €ван остановилсЯ. Ћн разгорЯчилсЯ говорЯ и говорил с увлечением;  когда
же кончил, то вдруг улыбнулсЯ.
     Ђлеша, все слушавший его молча, под конец же, в чрезвычайном  волнении,
много раз пытавшийсЯ перебить речь брата, но видимо себЯ сдерживавший, вдруг
заговорил, точно сорвалсЯ с места.
     - Ќо... это нелепость! - вскричал он краснеЯ. - Џоэма твоЯ  есть  хвала
€исусу, а не хула... как ты хотел того. € кто тебе поверит  о  свободе?  ’ак
ли, так ли надо ее понимать! ’о ли понЯтие в православии... ќто  ђим,  да  и
ђим не весь, это  неправда,  -  это  худшие  из  католичества,  инквизиторы,
иезуиты!.. „а и совсем не может быть такого фантастического лица,  как  твой
инквизитор. Љакие это грехи людей, взЯтые на себЯ? Љакие это носители тайны,
взЯвшие на себЯ какое-то проклЯтие длЯ счастиЯ людей? Љогда они  виданы?  Њы
знаем иезуитов, про них говорЯт дурно, не то ли они, что у тебЯ? ‘овсем  они
не то, вовсе не то... Ћни  просто  римскаЯ  армиЯ  длЯ  будущего  всемирного
земного царства, с императором - римским первосвЯщенником во главе... вот их
идеал, но безо всЯких тайн и возвышенной  грусти...  ‘амое  простое  желание
власти, земных грЯзных благ,  порабощениЯ...  в  роде  будущего  крепостного
права, с тем, что они станут помещиками... вот и все у них. Ћни и в бога  не
веруют может быть. ’вой страдающий инквизитор одна фантазиЯ...
     - „а стой, стой, - смеЯлсЯ  €ван,  -  как  ты  разгорЯчилсЯ.  ”антазиЯ,
говоришь ты, пусть! Љонечно фантазиЯ. Ќо позволь однако: неужели ты в  самом
деле думаешь, что все это католическое движение последних  веков  есть  и  в
самом деле одно лишь желание власти длЯ одних только  грЯзных  благ.  “ж  не
отец ли Џаисий так тебЯ учит?
     - Ќет, нет, напротив отец Џаисий говорил однажды  что-то  в  роде  даже
твоего... но конечно не то, совсем не то, - спохватилсЯ вдруг Ђлеша.
     - „рагоценное однако же сведение, несмотрЯ на твое: "совсем не  то".  џ
именно спрашиваю тебЯ, почему твои иезуиты и  инквизиторы  совокупились  длЯ
одних только материальных скверных благ? Џочему среди них не может случитьсЯ
ни одного страдальца, мучимого  великою  скорбью  и  любЯщего  человечество?
‚идишь: предположи, что нашелсЯ хотЯ один из всех этих желающих одних только
материальных и грЯзных благ  -  хоть  один  только  такой,  как  мой  старик
инквизитор, который сам ел кореньЯ в пустыне, и бесновалсЯ,  побеждаЯ  плоть
свою, чтобы сделать себЯ свободным и совершенным, но  однако  же  всю  жизнь
свою любивший человечество и вдруг  прозревший  и  увидавший,  что  невелико
нравственное блаженство достигнуть совершенства воли с тем, чтобы  в  то  же
времЯ убедитьсЯ, что миллионы остальных существ божиих остались  устроенными
лишь в насмешку, что никогда не  в  силах  они  будут  справитьсЯ  со  своею
свободой,  что  из  жалких  бунтовщиков  никогда  не  выйдет  великанов  длЯ
завершениЯ башни, что не длЯ таких гусей великий  идеалист  мечтал  о  своей
гармонии. ЏонЯв все это, он воротилсЯ и примкнул... к умным  людЯм.  Ќеужели
этого не могло случитьсЯ?
     - Љ кому примкнул, к каким умным людЯм? -  почти  в  азарте  воскликнул
Ђлеша. - Ќикакого у них нет такого ума, и никаких таких тайн  и  секретов...
Ћдно только разве безбожие, вот и весь их секрет. €нквизитор твой не  верует
в бога, вот и весь его секрет!
     - •отЯ  бы  и  так!  Ќаконец-то  ты  догадалсЯ.  €  действительно  так,
действительно только в этом и весь секрет, но разве это не  страдание,  хотЯ
бы длЯ такого как он человека, который всю  жизнь  свою  убил  на  подвиг  в
пустыне и не излечилсЯ от любви к человечеству?  Ќа  закате  дней  своих  он
убеждаетсЯ Ясно, что лишь советы  великого  страшного  духа  могли  бы  хоть
сколько-нибудь  устроить  в   сносном   порЯдке   малосильных   бунтовщиков,
"недоделанные пробные существа, созданные в  насмешку".  €  вот,  убедЯсь  в
этом, он видит, что надо идти по указанию умного духа, страшного духа смерти
и разрушениЯ, а длЯ того принЯть ложь и обман, и вести людей уже сознательно
к смерти и  разрушению  и  при  том  обманывать  их  всю  дорогу,  чтоб  они
как-нибудь не заметили, куда их ведут, длЯ  того,  чтобы  хоть  в  дороге-то
жалкие эти слепцы считали себЯ счастливыми. €  заметь  себе,  обман  во  имЯ
того, в идеал которого столь страстно веровал  старик  во  всю  свою  жизнь!
ђазве это не несчастье? € если бы хоть один такой  очутилсЯ  во  главе  всей
этой армии, "жаждущей власти длЯ одних только грЯзных благ", - то неужели же
не довольно хоть одного такого, чтобы вышла трагедиЯ? Њало того: довольно  и
одного  такого,  стоЯщего  во  главе,  чтобы   нашлась   наконец   настоЯщаЯ
руководЯщаЯ идеЯ всего римского дела  со  всеми  его  армиЯми  и  иезуитами,
высшаЯ идеЯ этого дела. џ тебе прЯмо говорю что Я  твердо  верую,  что  этот
единый человек и не оскудевал никогда между стоЯщими во главе движениЯ.  Љто
знает, может быть случались и между римскими первосвЯщенниками  эти  единые.
Љто знает, может быть этот проклЯтый старик, столь упорно и столь  по-своему
любЯщий человечество, существует и теперь в виде целого сонма многих таковых
единых стариков и не случайно вовсе, а существует как согласие,  как  тайный
союз, давно уже устроенный длЯ хранениЯ тайны, длЯ хранениЯ ее от несчастных
и малосильных людей, с тем, чтобы сделать  их  счастливыми.  ќто  непременно
есть, да и  должно  так  быть.  Њне  мерещитсЯ,  что  даже  у  масонов  есть
что-нибудь в роде этой же тайны в основе их, и что  потому  католики  так  и
ненавидЯт масонов, что видЯт в них конкуррентов, раздробление единства идеи,
тогда как должно быть едино стадо и  един  пастырь...  ‚прочем  защищаЯ  мою
мысль, Я имею вид сочинителЯ, не выдержавшего  твоей  критики.  „овольно  об
этом.
     - ’ы может быть сам масон ! - вырвалось вдруг у Ђлеши. - ’ы не веришь в
бога, - прибавил он. но уже с чрезвычайною скорбью. …му  показалось  к  тому
же, что брат смотрит на него с насмешкой. - —ем же кончаетсЯ твоЯ  поэма?  -
спросил он вдруг, смотрЯ в землю, - или уж она кончена?
     - џ хотел ее кончить так: когда инквизитор умолк,  то  некоторое  времЯ
ждет, что пленник его ему ответит. …му тЯжело его молчание.  Ћн  видел,  как
узник все времЯ слушал его проникновенно и тихо смотрЯ ему прЯмо в глаза,  и
видимо не желаЯ ничего возражать. ‘тарику хотелось бы, чтобы тот сказал  ему
что-нибудь, хотЯ бы и горькое, страшное. Ќо он вдруг  молча  приближаетсЯ  к
старику и тихо целует его в его бескровные девЯностолетние уста. ‚от и  весь
ответ. ‘тарик вздрагивает. —то-то шевельнулось в концах губ его; он  идет  к
двери, отворЯет ее и говорит ему: ‘тупай и не приходи  более...  не  приходи
вовсе... никогда, никогда! € выпускает его на "темные стогна града". Џленник
уходит.
     - Ђ старик?
     - Џоцелуй горит на его сердце, но старик остаетсЯ в прежней идее.
     - € ты вместе с ним, и ты? - горестно воскликнул Ђлеша. €ван засмеЯлсЯ.
     - „а ведь это же  вздор,  Ђлеша,  ведь  это  только  бестолковаЯ  поэма
бестолкового студента, который никогда двух стихов не написал. Љ чему  ты  в
такой серьез берешь? “ж не думаешь ли ты, что Я прЯмо поеду теперь  туда,  к
иезуитам, чтобы стать в сонме людей, поправлЯющих  его  подвиг?  Ћ  господи,
какое мне дело! џ ведь тебе сказал: мне бы только до тридцати лет  дотЯнуть,
а там, - кубок об пол!
     - Ђ клейкие листочки, а дорогие  могилы,  а  голубое  небо,  а  любимаЯ
женщина! Љак же жить-то будешь, чем  ты  любить-то  их  будешь?  -  горестно
восклицал Ђлеша. - ‘ таким адом в груди и в голове разве это возможно?  Ќет,
именно ты едешь, чтобы к ним примкнуть... а если нет, то убьешь себЯ сам,  а
не выдержишь!
     - …сть такаЯ  сила,  что  все  выдержит!  -  с  холодною  уже  усмешкой
проговорил €ван.
     - ЉакаЯ сила?
     - ЉарамазовскаЯ... сила низости Љарамазовской.
     - ќто потонуть в разврате, задавить душу в растлении, да, да?
     - Џожалуй и это... только до тридцати  лет  может  быть  Я  избегну,  а
там...
     - Љак же избегнешь? —ем избегнешь? ќто невозможно с твоими мыслЯми.
     - ЋпЯть-таки по-Љарамазовски.
     - ќто чтобы "все позволено"? ‚се позволено, так ли, так ли?
     €ван нахмурилсЯ и вдруг странно как-то побледнел.
     - Ђ, это ты подхватил вчерашнее словцо, которым так обиделсЯ  Њиусов...
и что так наивно выскочил и переговорил брат „митрий? - криво усмехнулсЯ он.
- „а, пожалуй: "все позволено", если уж слово произнесено. Ќе отрекаюсь.  „а
и редакциЯ Њитенькина недурна.
     Ђлеша молча глЯдел на него.
     - џ, брат, уезжаЯ думал,  что  имею  на  всем  свете  хоть  тебЯ,  -  с
неожиданным чувством проговорил вдруг €ван, - а теперь вижу, что и  в  твоем
сердце мне нет места, мой милый отшельник. Ћт формулы: "все позволено" Я  не
отрекусь, ну и что же, за это ты от менЯ отречешьсЯ, да, да?
     Ђлеша встал, подошел к нему, и молча, тихо поцеловал его в губы.
     - ‹итературное воровство! - вскричал €ван, переходЯ  вдруг  в  какой-то
восторг, - это ты украл из моей поэмы! ‘пасибо однако. ‚ставай, Ђлеша, идем,
пора и мне и тебе.
     Ћни вышли, но остановились у крыльца трактира.
     - ‚от что, Ђлеша, - проговорил €ван твердым голосом,  -  если  в  самом
деле хватит менЯ на клейкие листочки, то любить их буду лишь тебЯ вспоминаЯ.
„овольно мне того, что ты тут где-то есть, и жить еще не  расхочу.  „овольно
этого тебе? …сли хочешь, прими хоть за  объЯснение  в  любви.  Ђ  теперь  ты
направо, Я налево - и довольно, слышишь, довольно. ’о-есть, если Я бы завтра
и не уехал (кажетсЯ, уеду наверно) и мы бы еще опЯть как-нибудь встретились,
то уже на все эти темы ты больше со мной ни  слова.  ЌастоЯтельно  прошу.  €
насчет брата „митриЯ тоже, особенно прошу тебЯ, даже  и  не  заговаривай  со
мной никогда больше, - прибавил он вдруг раздражительно,  -  все  исчерпано,
все переговорено, так ли? Ђ Я тебе с своей стороны за это тоже одно обещание
дам: Љогда к тридцати годам Я захочу "бросить кубок об пол", то, где б ты ни
был, Я таки приду еще раз переговорить с тобою... хотЯ бы даже  из  Ђмерики,
это ты знай. Ќарочно приеду. Ћчень интересно будет и  на  тебЯ  поглЯдеть  к
тому времени: каков-то  ты  тогда  будешь?  ‚идишь,  довольно  торжественное
обещание. Ђ в самом деле мы может быть лет на семь, на десЯть прощаемсЯ.  Ќу
иди теперь к твоему Pater Seraphicus, ведь он умирает; умрет без  тебЯ,  так
еще пожалуй на менЯ рассердишьсЯ, что Я тебЯ задержал.  „о  свиданиЯ,  целуй
менЯ еще раз, вот так, и ступай...
     €ван вдруг повернулсЯ и  пошел  своею  дорогой,  уже  не  оборачиваЯсь.
Џохоже было на то, как вчера ушел от Ђлеши брат  „митрий,  хотЯ  вчера  было
совсем в другом роде. ‘транное это замечаньице промелькнуло  как  стрелка  в
печальном уме Ђлеши, печальном и скорбном в эту минуту. Ћн немного подождал,
глЯдЯ вслед брату. Џочему-то заприметил вдруг, что  брат  €ван  идет  как-то
раскачиваЯсь и что у него правое плечо, если  сзади  глЯдеть,  кажетсЯ  ниже
левого. Ќикогда он этого не замечал прежде. Ќо вдруг он  тоже  повернулсЯ  и
почти побежал к монастырю. “же сильно смеркалось, и ему было почти  страшно;
что-то нарастало в нем новое, на что он не  мог  бы  дать  ответа.  ЏоднЯлсЯ
опЯть как вчера, ветер, и вековые сосны мрачно зашумели кругом  него.  когда
он вошел в скитский лесок. Ћн почти бежал. "Pater Seraphicus" - это  имЯ  он
откуда-то взЯл - откуда? промелькнуло у Ђлеши. €ван, бедный €ван, и когда же
Я теперь тебЯ увижу... ‚от и скит,  господи!  „а,  да,  это  он,  это  Pater
Seraphicus, он спасет менЯ... от него и навеки!"
     Џотом он с великим недоумением припоминал несколько раз в своей  жизни,
как мог он вдруг, после того, как рассталсЯ с €ваном, так  совсем  забыть  о
брате „митрии, которого утром, всего только несколько часов  назад,  положил
непременно разыскать и не  уходить  без  того,  хотЯ  бы  пришлось  даже  не
воротитьсЯ на эту ночь в монастырь.

        VI. ЏЋЉЂ …™… Ћ—…Ќњ Ќ… џ‘ЌЂџ.

     Ђ €ван ”едорович, расставшись с  Ђлешей,  пошел  домой,  в  дом  ”едора
Џавловича. Ќо странное дело, на  него  напала  вдруг  тоска  нестерпимаЯ  и,
главное, с каждым шагом, по мере приближениЯ  к  дому,  все  более  и  более
нараставшаЯ. Ќе в тоске б