азни... Њне говорили, ха-ха! Ћ, боже, какаЯ бестолковаЯ нелепость!
- Ћн сел на диван, облокотилсЯ на стол обоими  локтЯми  и  схватил  себЯ  за
голову. - ‚едь это даже стыдно!.. Ђ чорт ли мне в том, что стыдно, -  поднЯл
он почти тотчас же голову. -  ѓоспода!  ѓоспода,  Я  распечатываю  пакет,  -
провозгласил он с какою-то внезапною  решимостию,  -  Я...  Я,  впрочем,  не
принуждаю слушать!..
     „рожащими от  волнениЯ  руками  он  распечатал  пакет,  вынул  из  него
несколько листочков почтовой бумаги, мелко исписанных, положил их пред собой
и стал расправлЯть их.
     - „а что это? „а что тут такое? —то будут читать?  -  мрачно  бормотали
некоторые; другие молчали. Ќо все уселись и смотрели с  любопытством.  Њожет
быть, действительно ждали чего-то необыкновенного. ‚ера  уцепилась  за  стул
отца и от испуга чуть не плакала; почти в таком же испуге был  и  ЉолЯ.  “же
усевшийсЯ ‹ебедев вдруг приподнЯлсЯ, схватилсЯ  за  свечки  и  приблизил  их
ближе к €пполиту, чтобы светлее было читать.
     - ѓоспода, это... это вы увидите  сейчас  что  такое,  -  прибавил  длЯ
чего-то €пполит и вдруг начал  чтение:  "Ќеобходимое  объЯснение".  ќпиграф:
"Aprиs moi le dйluge"... ”у, чорт возьми! - вскрикнул он, точно обжегшись: -
неужели  Я  мог  серьезно  поставить  такой  глупый  эпиграф?..  Џослушайте,
господа!.. уверЯю вас, что все это в конце-концов,  может  быть,  ужаснейшие
пустЯки! ’ут только некоторые мои  мысли...  …сли  вы  думаете,  что  тут...
что-нибудь таинственное или... запрещенное... одним словом...
     - —итали бы без предисловий, - перебил ѓанЯ.
     - ‡авилЯл! - прибавил кто-то.
     - ђазговору много, - ввернул молчавший все времЯ ђогожин. €пполит вдруг
посмотрел на него, и когда глаза их встретились,  ђогожин  горько  и  желчно
осклабилсЯ и медленно произнес странные слова:
     - Ќе так этот предмет надо обделывать, парень, не так...
     —то хотел сказать ђогожин,  конечно,  никто  не  понЯл,  но  слова  его
произвели довольно странное впечатление на всех;  всЯкого  тронула  краюшком
какаЯ-то одна, общаЯ мысль. Ќа €пполита же слова эти  произвели  впечатление
ужасное: он так задрожал, что кнЯзь протЯнул  было  руку,  чтобы  поддержать
его, и он наверно бы вскрикнул, если бы видимо не оборвалсЯ вдруг его голос.
–елую минуту он не мог выговорить слова  и,  тЯжело  дыша,  все  смотрел  на
ђогожина. Ќаконец, задыхаЯсь и с чрезвычайным усилием, выговорил:
     - ’ак это вы... вы были, вы?
     - —то был? —то Я? - ответил, недоумеваЯ. ђогожин, но €пполит,  вспыхнув
и почти с бешенством, вдруг его охватившим, резко и сильно вскричал:
     - ‚ы были у менЯ на прошлой неделе, ночью, во втором часу, в тот  день,
когда Я к вам приходил утром, вы!! Џризнавайтесь, вы?
     - Ќа прошлой неделе, ночью? „а не спЯтил ли ты и впрЯмь с ума, парень?
     "Џарень" опЯть с минуту помолчал, приставив указательный палец ко лбу и
как бы соображаЯ; но в бледной, все так же кривившейсЯ от страха улыбке  его
мелькнуло вдруг что-то как будто хитрое, даже торжествующее.
     - ќто были вы! - повторил он наконец чуть не шепотом, но с чрезвычайным
убеждением: - вы приходили ко мне и сидели молча у менЯ на  стуле,  у  окна,
целый час; больше; в первом и во втором часу пополуночи; вы потом  встали  и
ушли в третьем часу... ќто были вы, вы!  ‡ачем  вы  пугали  менЯ,  зачем  вы
приходили мучить менЯ, - не понимаю, но это были вы!
     € во взглЯде его мелькнула вдруг бесконечнаЯ ненависть, несмотрЯ на все
еще не унимавшуюсЯ в нем дрожь от испуга.
     - ‚ы сейчас, господа, все это узнаете, Я... Я... слушайте...
     Ћн  опЯть,  и  ужасно  торопЯсь,  схватилсЯ  за  свои   листочки;   они
расползлись и разрознились,  он  силилсЯ  их  сложить;  они  дрожали  в  его
дрожавших руках; долго он не мог устроитьсЯ.
     —тение наконец началось. ‚ начале,  минут  с  пЯть,  автор  неожиданной
статьи все еще задыхалсЯ и читал бессвЯзно и неровно;  но  потом  голос  его
отвердел и стал вполне выражать смысл прочитанного. €ногда  только  довольно
сильный кашель прерывал его; с половины статьи он сильно охрип; чрезвычайное
одушевление, овладевавшее им все более и более по  мере  чтениЯ,  под  конец
достигло высшей степени, как и болезненное впечатление  на  слушателей.  ‚от
всЯ эта "статьЯ": "ЊЋ… Ќ…ЋЃ•Ћ„€ЊЋ… ЋЃљџ‘Ќ…Ќ€…". "Aprиs moi le dйluge!
     "‚чера утром был у менЯ кнЯзь; между прочим он уговорил менЯ  переехать
на свою дачу. џ так и знал, что он непременно будет на  этом  настаивать,  и
уверен был, что он так прЯмо и брЯкнет мне, что мне  на  даче  будет  "легче
умирать между людьми и деревьЯми", как  он  выражаетсЯ.  Ќо  сегоднЯ  он  не
сказал умереть, а сказал "будет легче прожить",  что  однако  же  почти  все
равно длЯ менЯ, в моем положении. џ спросил его, что  он  подразумевает  под
своими беспрерывными  "деревьЯми",  и  почему  он  мне  так  навЯзывает  эти
"деревьЯ", и с удивлением узнал от него, что Я сам будто бы  на  том  вечере
выразилсЯ, что приезжал в Џавловск в последний раз  посмотреть  на  деревьЯ.
Љогда Я заметил ему, что ведь все равно  умирать,  что  под  деревьЯми,  что
смотрЯ в окно на мои кирпичи, и что длЯ двух недель нечего так церемонитьсЯ,
то он тотчас же согласилсЯ; но  зелень  и  чистый  воздух,  по  его  мнению,
непременно  произведут  во  мне  какую-нибудь  физическую  перемену,  и  мое
волнение и мои сны переменЯтсЯ и, может быть, облегчатсЯ.  џ  опЯть  заметил
ему смеЯсь, что он говорит как материалист. Ћн ответил мне с своею  улыбкой,
что он и всегда был материалист. ’ак как он никогда не лжет,  то  эти  слова
что-нибудь  да  означают.  “лыбка  его  хороша;  Я  разглЯдел   его   теперь
внимательнее. џ не знаю, люблю или не люблю Я его теперь; теперь мне некогда
с этим возитьсЯ.  ЊоЯ  пЯтимесЯчнаЯ  ненависть  к  нему,  надо  заметить,  в
последний месЯц стала совсем утихать. Љто знает, может быть,  Я  приезжал  в
Џавловск, главное, чтоб его  увидать.  Ќо...  зачем  Я  оставлЯл  тогда  мою
комнату? Џриговоренный к смерти не должен оставлЯть своего угла; и  если  бы
теперь Я не принЯл окончательного решениЯ, а решилсЯ бы, напротив, ждать  до
последнего часу, то, конечно, не оставил бы моей комнаты  ни  за  что  и  не
принЯл бы предложениЯ переселитьсЯ к нему "умирать" в Џавловск.
     "Њне нужно поспешить и  кончить  все  это  "объЯснение"  непременно  до
завтра. ‘тало быть, у менЯ не будет времени перечитать и поправить;  перечту
завтра, когда буду читать кнЯзю и двум,  трем  свидетелЯм,  которых  намерен
найти у него. ’ак как тут не будет ни одного слова лжи, а все  одна  правда,
последнЯЯ и торжественнаЯ, то мне заранее любопытно, какое  впечатление  она
произведет на  менЯ  самого  в  тот  час  и  в  ту  минуту,  когда  Я  стану
перечитывать?  ‚прочем,  Я  напрасно  написал  слова:  "правда  последнЯЯ  и
торжественнаЯ"; длЯ двух недель и без того лгать не стоит, потому  что  жить
две недели не стоит; это самое лучшее  доказательство,  что  Я  напишу  одну
правду. (NB. Ќе забыть мысли: не сумасшедший ли  Я  в  эту  минуту,  то-есть
минутами? Њне сказали утвердительно,  что  чахоточные  в  последней  степени
иногда  сходЯт  с  ума  на  времЯ.  Џроверить  это  завтра  за  чтением,  по
впечатлению  на  слушателей.  ќтот  вопрос  непременно  разрешить  в  полной
точности; иначе нельзЯ ни к чему приступить.)
     "Њне кажетсЯ, Я написал сейчас ужасную глупость;  но  переправлЯть  мне
некогда, Я сказал; кроме того, Я даю себе слово нарочно  не  переправлЯть  в
этой рукописи ни одной строчки, даже если б Я сам заметил,  что  противоречу
себе чрез каждые пЯть строк. џ хочу именно  определить  завтра  за  чтением,
правильно ли логическое течение моей мысли; замечаю ли Я ошибки мои, и верно
ли, стало быть, все то, что Я в этой комнате в эти шесть месЯцев  передумал,
или только один бред.
     "…сли б еще, два месЯца тому назад мне пришлось, как теперь,  оставлЯть
совсем мою комнату и проститьсЯ с Њейеровою стеной, то Я уверен, мне было бы
грустно, ’еперь же Я ничего  не  ощущаю,  а  между  тем  завтра  оставлЯю  и
комнату, и стену, на веки! ‘тало быть, убеждение мое, что длЯ двух недель не
стоит уже сожалеть или  предаватьсЯ  каким-нибудь  ощущениЯм,  одолело  моею
природой и может уже теперь приказывать всем моим  чувствам.  Ќо  правда  ли
это? Џравда ли, что моЯ природа побеждена теперь совершенно?  …сли  бы  менЯ
стали теперь пытать, то Я бы стал наверно кричать и не  сказал  бы,  что  не
стоит кричать и чувствовать боль, потому  что  две  недели  только  осталось
жить.
     "Ќо правда ли то, что мне только две недели жить остаетсЯ, а не больше?
’огда в Џавловске Я солгал: Ѓ-н мне ничего и  говорил  и  никогда  не  видал
менЯ; но с неделю назад ко мне приводили студента Љислородова; по убеждениЯм
своим, он материалист, атеист и нигилист, вот почему Я именно его и  позвал:
мне надо было человека, чтобы сказал мне наконец голую правду, не нежничаЯ и
без церемонии. ’ак он и сделал, и не только с готовностию и  без  церемонии,
но даже с видимым удовольствием (что, по-моему, уж и лишнее). Ћн брЯкнул мне
прЯмо, что мне осталось около месЯца; может  быть,  несколько  больше,  если
будут хорошие обстоЯтельства; но может быть, даже и гораздо раньше умру.  Џо
его мнению, Я могу умереть и внезапно, даже, например, завтра:  такие  факты
бывали, и не далее как третьего  днЯ  одна  молодаЯ  дама,  в  чахотке  и  в
положении, сходном с моим, в Љоломне,  собиралась  идти  на  рынок  покупать
провизию, но вдруг почувствовала себЯ дурно, легла  на  диван,  вздохнула  и
умерла. ‚се это Љислородов  сообщил  мне  даже  с  некоторою  щеголеватостию
бесчувствиЯ и неосторожности, и как  будто  делаЯ  мне  тем  честь,  то-есть
показываЯ тем, что  принимает  и  менЯ  за  такое  же  всеотрицающее  высшее
существо, как и сам он, которому умереть, разумеетсЯ,  ничего  не  стоит.  ‚
конце-концов все-таки факт облиневанный: месЯц и никак не более! —то  он  не
ошибсЯ в том, Я совершенно уверен.
     "“дивило менЯ очень, почему кнЯзь так угадал давеча, что Я вижу "дурные
сны"; он сказал буквально, что в Џавловске "мое волнение и сны" переменЯтсЯ.
€ почему же сны? Ћн или медик, или в самом деле необыкновенного ума и  может
очень многое угадывать. (Ќо что  он  в  конце-концов  "идиот",  в  этом  нет
никакого сомнениЯ.) Љак  нарочно  пред  самым  его  приходом  Я  видел  один
хорошенький сон (впрочем из тех,  которые  мне  теперь  снЯтсЯ  сотнЯми).  џ
заснул, - Я думаю за час до его прихода, - и видел, что Я  в  одной  комнате
(но не в моей). Љомната больше и  выше  моей,  лучше  меблирована,  светлаЯ,
шкаф, комод, диван и моЯ кровать,  большаЯ  и  широкаЯ  и  покрытаЯ  зеленым
шелковым стеганым  одеЯлом.  Ќо  в  этой  комнате  Я  заметил  одно  ужасное
животное, какое-то чудовище. Ћно было в роде скорпиона, но  не  скорпион,  а
гаже и гораздо ужаснее, и, кажетсЯ, именно тем, что таких животных в природе
нет, и что оно нарочно у менЯ Явилось, и что в этом самом заключаетсЯ  будто
бы  какаЯ-то  тайна.  џ  его  очень  хорошо  разглЯдел:  оно  коричневое   и
скорлупчатое, пресмыкающийсЯ гад, длиной вершка в четыре, у головы  толщиной
в два пальца, к хвосту  постепенно  тоньше,  так  что  самый  кончик  хвоста
толщиной не больше десЯтой доли вершка. Ќа вершок  от  головы,  из  туловища
выходЯт, под углом в сорок пЯть  градусов,  две  лапы,  по  одной  с  каждой
стороны, вершка по два длиной, так что  все  животное  представлЯетсЯ,  если
смотреть сверху, в виде трезубца. ѓоловы  Я  не  рассмотрел,  но  видел  два
усика, не длинные, в виде двух крепких игл, тоже коричневые.  ’акие  же  два
усика на конце хвоста и на конце каждой из лап, всего,  стало  быть,  восемь
усиков. †ивотное бегало по комнате очень быстро, упираЯсь лапами и  хвостом,
и когда бежало, то и туловище и лапы извивались как змейки, с необыкновенною
быстротой, несмотрЯ на скорлупу, и на  это  было  очень  гадко  смотреть.  џ
ужасно боЯлсЯ, что оно менЯ ужалит; мне сказали,  что  оно  Ядовитое,  но  Я
больше всего мучилсЯ тем, кто его прислал  в  мою  комнату,  что  хотЯт  мне
сделать, и в чем тут тайна? Ћно прЯталось под комод, под шкаф,  заползало  в
углы. џ сед на стул с ногами и поджал их под  себЯ.  Ћно  быстро  перебежало
наискось всю комнату  и  исчезло  где-то  около  моего  стула.  џ  в  страхе
осматривалсЯ, но так как Я сидел поджав ноги, то  и  надеЯлсЯ,  что  оно  не
всползет на стул. ‚друг Я услышал сзади менЯ, почти у головы моей,  какой-то
трескучий шелест; Я обернулсЯ и увидел, что гад всползает  по  стене  и  уже
наравне с моею головой, и касаетсЯ даже моих волос хвостом, который вертелсЯ
и извивалсЯ с чрезвычайною быстротой. џ  вскочил,  исчезло  и  животное.  Ќа
кровать Я боЯлсЯ лечь, чтоб оно не заползло под подушку.  ‚  комнату  пришли
моЯ мать и какой-то ее знакомый. Ћни стали ловить гадину, но были спокойнее,
чем Я, и даже не боЯлись. Ќо они ничего не понимали. ‚друг гад выполз опЯть;
он полз в этот раз очень тихо и как  будто  с  каким-то  особым  намерением,
медленно извиваЯсь, что было еще отвратительнее, опЯть наискось  комнаты,  к
дверЯм. ’ут моЯ мать  отворила  дверь  и  кликнула  Ќорму,  нашу  собаку,  -
огромный тернеф,  черный  и  лохматый;  умерла  пЯть  лет  тому  назад.  Ћна
бросилась в комнату и стала над гадиной как вкопаннаЯ. ЋстановилсЯ и гад, но
все еще извиваЯсь и пощелкиваЯ по полу концами лап  и  хвоста.  †ивотные  не
могут чувствовать мистического испуга, если не ошибаюсь; но в эту минуту мне
показалось, что в испуге Ќормы было что-то как будто  очень  необыкновенное,
как будто тоже почти мистическое, и что она, стало быть, тоже предчувствует,
как и Я, что в звере  заключаетсЯ  что-то  роковое  и  какаЯ-то  тайна.  Ћна
медленно отодвигалась назад перед гадом, тихо и осторожно  ползшим  на  нее;
он, кажетсЯ, хотел вдруг на нее броситьсЯ и ужалить.  Ќо  несмотрЯ  на  весь
испуг. Ќорма смотрела ужасно злобно, хоть и дрожа всеми членами.  ‚друг  она
медленно оскалила свои страшные зубы,  открыла  всю  свою  огромную  красную
пасть, приноровилась, изловчилась, решилась и вдруг  схватила  гада  зубами.
„олжно быть, гад сильно рванулсЯ, чтобы выскользнуть, так что Ќорма еще  раз
поймала его, уже на лету, и два раза всею пастью вобрала его в себЯ, все  на
лету, точно глотаЯ. ‘корлупа затрещала на  ее  зубах;  хвостик  животного  и
лапы, выходившие из пасти,  шевелились  с  ужасною  быстротой.  ‚друг  Ќорма
жалобно взвизгнула: гадина успела таки ужалить ей Язык. ‘ визгом и воем  она
раскрыла от боли рот, и Я увидел, что разгрызеннаЯ гадина еще  шевелилась  у
нее поперек рта, выпускаЯ из своего полураздавленного туловища  на  ее  Язык
множество белого сока, похожего на сок раздавленного черного таракана... ’ут
Я проснулсЯ, и вошел кнЯзь".
     - ѓоспода, - сказал €пполит, вдруг отрываЯсь от  чтениЯ  и  даже  почти
застыдившись, - Я не  перечитывал,  но,  кажетсЯ,  Я,  действительно,  много
лишнего написал. ќтот сон...
     - …сть-таки, - поспешил ввернуть ѓанЯ.
     - ’ут слишком много личного, соглашаюсь, то-есть собственно обо мне...
     ѓоворЯ это, €пполит имел усталый и расслабленный вид и  обтирал  пот  с
своего лба платком.
     - „а-с, слишком уж собой интересуетесь, - прошипел ‹ебедев.
     - џ, господа, никого не принуждаю, опЯть-таки; кто не хочет, тот  может
и удалитьсЯ.
     - ЏрогонЯет... из чужого дома, - чуть слышно проворчал ђогожин.
     - Ђ как  мы  все  вдруг  встанем  и  удалимсЯ?  -  проговорил  внезапно
”ердыщенко, до сих пор, впрочем, не осмеливавшийсЯ вслух говорить.
     €пполит вдруг опустил глаза и схватилсЯ за рукопись; но в ту же секунду
поднЯл опЯть голову и, сверкаЯ глазами, с двумЯ красными пЯтнами  на  щеках,
проговорил, в упор смотрЯ на ”ердыщенка:
     - ‚ы менЯ совсем не любите!
     ђаздалсЯ смех; впрочем,  большинство  не  смеЯлось,  €пполит  покраснел
ужасно.
     - €пполит, - сказал кнЯзь, - закройте вашу рукопись и отдайте ее мне, а
сами ложитесь спать здесь в моей комнате. Њы поговорим пред сном  и  завтра;
но с тем, чтоб уж никогда не развертывать эти листы. •отите?
     - ђазве это  возможно?  -  посмотрел  на  него  €пполит  в  решительном
удивлении. - ѓоспода! - крикнул он, опЯть лихорадочно  оживлЯЯсь,  -  глупый
эпизод, в котором Я не умел вести себЯ. Ѓолее прерывать чтение не буду.  Љто
хочет слушать - слушай...
     Ћн поскорей глотнул из стакана  воды,  поскорей  облокотилсЯ  на  стол,
чтобы закрытьсЯ от взглЯдов, и с  упорством  стал  продолжать  чтение.  ‘тыд
скоро, впрочем, прошел...
     "€деЯ о том (продолжал он читать), что не стоит жить несколько  недель,
стала одолевать менЯ настоЯщим образом, Я думаю, с месЯц  назад,  когда  мне
оставалось жить еще четыре недели, но совершенно овладела  мной  только  три
днЯ назад, когда Я возвратилсЯ с того  вечера  в  Џавловске.  Џервый  момент
полного, непосредственного проникновениЯ этою мыслью произошел на террасе  у
кнЯзЯ, именно в то самое мгновение, когда Я вздумал сделать последнюю  пробу
жизни, хотел видеть людей и деревьЯ (пусть это Я  сам  говорил),  горЯчилсЯ,
настаивал на праве Ѓурдовского, "моего ближнего",  и  мечтал,  что  все  они
вдруг растопырЯт руки и примут менЯ в свои объЯтиЯ,  и  попросЯт  у  менЯ  в
чем-то прощениЯ, а Я у них; одним словом, Я кончил как  бездарный  дурак.  €
вот в эти-то часы  и  вспыхнуло  во  мне  "последнее  убеждение".  “дивлЯюсь
теперь, каким образом Я мог жить целые шесть месЯцев без этого  "убеждениЯ"!
џ положительно знал, что у менЯ чахотка и неизлечимаЯ; Я не обманывал себЯ и
понимал дело Ясно. Ќо чем Яснее Я его понимал, тем судорожнее  мне  хотелось
жить; Я цеплЯлсЯ за жизнь и хотел жить во что бы то ни стало. ‘огласен,  что
Я мог тогда злитьсЯ на темный и  глухой  жребий,  распорЯдившийсЯ  раздавить
менЯ, как муху, и, конечно, не знаЯ зачем; но зачем же  Я  не  кончил  одною
злостью? ‡ачем Я действительно  начинал  жить,  знаЯ,  что  мне  уже  нельзЯ
начинать; пробовал, знаЯ, что мне уже нечего пробовать? Ђ между тем  Я  даже
книги не мог прочесть и перестал читать: к чему читать, к чему  узнавать  на
шесть месЯцев? ќта мысль заставлЯла менЯ не раз бросать книгу.
     "„а, эта Њейерова  стена  может  много  пересказать!  Њного  Я  на  ней
записал. Ќе было пЯтна на этой грЯзной  стене,  которого  бы  Я  не  заучил.
ЏроклЯтаЯ стена! Ђ все-таки она мне дороже всех Џавловских деревьев, то-есть
должна бы быть всех дороже, если бы мне не было теперь все равно.
     "Џрипоминаю теперь, с каким жадным интересом Я стал  следить  тогда  за
ихнею жизнью; такого интереса прежде не бывало. џ с нетерпением и  с  бранью
ждал иногда Љолю, когда сам становилсЯ так болен, что  не  мог  выходить  из
комнаты. џ до того вникал во все мелочи, интересовалсЯ всЯкими слухами, что,
кажетсЯ, сделалсЯ сплетником. џ не понимал, например,  как  эти  люди,  имеЯ
столько жизни, не умеют сделатьсЯ богачами (впрочем, не понимаю и теперь). џ
знал одного беднЯка, про которого мне потом  рассказывали,  что  он  умер  с
голоду, и, помню, это вывело менЯ из себЯ: если бы можно было этого  беднЯка
оживить, Я бы, кажетсЯ, казнил его. Њне иногда становилось  легче  на  целые
недели, и Я мог выходить на улицу; но улица стала наконец производить во мне
такое озлобление, что Я по целым днЯм нарочно сидел  взаперти,  хотЯ  и  мог
выходить, как и все. џ не мог выносить этого шнырЯющего, суетЯщегосЯ,  вечно
озабоченного, угрюмого и встревоженного народа, который сновал около менЯ по
тротуарам. Љ чему их вечнаЯ печаль,  вечнаЯ  их  тревога  и  суета;  вечнаЯ,
угрюмаЯ злость их (потому что они злы,  злы,  злы)?  Љто  виноват,  что  они
несчастны и не умеют жить, имеЯ впереди  по  шестидесЯти  лет  жизни?  ‡ачем
‡арницын допустил себЯ умереть с голоду, имеЯ у себЯ шестьдесЯт лет впереди?
€ каждый-то показывает свое рубище, свои рабочие руки, злитсЯ и кричит:  "мы
работаем как волы, мы трудимсЯ, мы голодны как собаки  и  бедны!  другие  не
работают и не трудЯтсЯ, а они богаты!" (‚ечный припев!) ђЯдом с ними  бегает
и суетитсЯ с утра до ночи какой-нибудь несчастный сморчок "из  благородных",
€ван ”омич ‘уриков, - в нашем доме, над нами живет, -  вечно  с  продранными
локтЯми,  с  обсыпавшимисЯ  пуговицами,  у  разных  людей  на  посылках,  по
чьим-нибудь поручениЯм, да еще с утра до ночи. ђазговоритесь с ним:  "беден,
нищ и убог, умерла жена, лекарства купить было не на что, а зимой заморозили
ребенка; старшаЯ дочь на содержанье пошла..."; вечно хнычет, вечно плачетсЯ!
Ћ, никакой, никакой во мне не было жалости к этим  дуракам,  и,  теперь,  ни
прежде, - Я с гордостью это  говорю!  ‡ачем  же  он  сам  не  ђотшильд?  Љто
виноват, что у него нет миллионов, как у ђотшильда,  что  у  него  нет  горы
золотых империалов и наполеондоров, такой горы, такой  точно  высокой  горы,
как на ЊаслЯнице под балаганами! Љоли  он  живет,  стало  быть,  все  в  его
власти! Љто виноват, что он этого не понимает?
     "Ћ, теперь мне уже все равно, теперь уже мне некогда злитьсЯ, но тогда,
тогда, повторЯю, Я буквально грыз по ночам мою подушку и рвал мое одеЯло  от
бешенства. Ћ, как Я мечтал тогда, как желал, как нарочно желал, чтобы  менЯ,
восемнадцатилетнего, едва одетого, едва прикрытого, выгнали вдруг на улицу и
оставили совершенно одного, без квартиры, без работы, без куска  хлеба,  без
родственников,  без  единого  знакомого  человека  в   огромнейшем   городе,
голодного, прибитого (тем лучше!), но здорового, и тут-то бы Я показал...
     "—то показал?
     "Ћ, неужели вы полагаете, что Я не знаю, как унизил себЯ и без того уже
моим "ЋбъЯснением"! Ќу, кто же не сочтет менЯ за сморчка, не знающего жизни,
забыв, что мне уже не восемнадцать лет; забыв, что так жить, как Я жил в эти
шесть месЯцев, значит уже дожить до седых волос! Ќо пусть смеютсЯ и говорЯт,
что все это сказки. џ и вправду рассказывал  себе  сказки.  џ  наполнЯл  ими
целые ночи мои напролет; Я их все припоминаю теперь.
     "Ќо неужели же мне их теперь опЯть пересказывать, - теперь, когда уж  и
длЯ менЯ миновала пора сказок? € кому же! ‚едь Я тешилсЯ  ими  тогда,  когда
Ясно видел, что мне даже и грамматику греческую запрещено изучать,  как  раз
было мне и вздумалось: "еще до синтаксиса не дойду, как помру", подумал Я  с
первой страницы и бросил книгу под  стол.  Ћна  и  теперь  там  валЯетсЯ;  Я
запретил Њатрене ее подымать.
     "Џусть тот, кому попадетсЯ в руки мое "ЋбъЯснение",  и  у  кого  станет
терпениЯ прочесть его, сочтет менЯ за помешанного, или даже за гимназиста, а
вернее  всего  за  приговоренного  к  смерти,  которому  естественно   стало
казатьсЯ, что все люди, кроме  него,  слишком  жизнью  не  дорожат,  слишком
дешево  повадились  тратить  ее,  слишком  лениво,  слишком  бессовестно  ею
пользуютсЯ, а стало быть, все до  единого  не  достойны  ее!  €  что  же?  Я
объЯвлЯю,  что  читатель  мой  ошибетсЯ,  и  что  убеждение  мое  совершенно
независимо от моего смертного приговора. ‘просите, спросите их  только,  как
они все, сплошь до единого, понимают в чем счастье? Ћ, будьте  уверены,  что
Љолумб был счастлив не тогда, когда открыл Ђмерику,  а  когда  открывал  ее;
будьте уверены, что самый высокий момент его счастьЯ был, может быть,  ровно
за три днЯ до открытиЯ Ќового ‘вета, когда бунтующий экипаж в отчаЯнии  чуть
не поворотил кораблЯ в …вропу, назад! Ќе в Ќовом ‘вете тут дело, хотЯ бы  он
провалилсЯ. Љолумб помер почти не видав его и, в сущности, не знаЯ,  что  он
открыл? „ело в жизни, в одной жизни,  -  в  открывании  ее,  беспрерывном  и
вечном, а совсем не в открытии! Ќо что говорить! џ подозреваю, что все что Я
говорю теперь так похоже на самые общие фразы, что менЯ  наверно  сочтут  за
ученика низшего класса, представлЯющего свое сочинение на  "восход  солнца",
или скажут, что Я, может быть, и хотел что-то высказать, но  при  всем  моем
желании не сумел... "развитьсЯ". Ќо,  однако  ж,  прибавлю,  что  во  всЯкой
гениальной или новой человеческой мысли, или просто даже во всЯкой серьезной
человеческой мысли, зарождающейсЯ  в  чьей-нибудь  голове,  всегда  остаетсЯ
нечто такое, чего никак нельзЯ передать другим людЯм, хотЯ  бы  вы  исписали
целые томы и растолковывали вашу мысль тридцать пЯть лет;  всегда  останетсЯ
нечто, что ни за что не захочет выйти из-под вашего черепа и  останетсЯ  при
вас на веки? с тем вы и умрете, не передав  никому,  может  быть,  самого-то
главного из вашей идеи. Ќо если и Я теперь  тоже  не  сумел  передать  всего
того, что менЯ в эти шесть месЯцев мучило, то по крайней мере  поймут,  что,
достигнув моего теперешнего "последнего убеждениЯ", Я слишком,  может  быть,
дорого заплатил за него; вот это-то Я и считал  необходимым,  длЯ  известных
мне целей, выставить на вид в моем "ЋбъЯснении".
     "Ќо однако ж Я продолжаю".

        VI.
     "Ќе хочу солгать: действительность ловила и менЯ на крючок в эти  шесть
месЯцев и до того иногда увлекала, что  Я  забывал  о  моем  приговоре  или,
лучше, не хотел о нем думать и даже делал  дела.  Љстати  о  тогдашней  моей
обстановке. Љогда Я, месЯцев восемь назад, стал уж очень болен, то прекратил
все мои сношениЯ и оставил всех бывших моих товарищей. ’ак как  Я  и  всегда
был человек довольно угрюмый, то товарищи легко забыли  менЯ;  конечно,  они
забыли бы менЯ и без этого обстоЯтельства. Ћбстановка моЯ  дома,  то-есть  в
семействе", была тоже уединеннаЯ. ЊесЯцев пЯть назад, Я раз навсегда заперсЯ
изнутри и отделил себЯ от комнат семьи совершенно. ЊенЯ постоЯнно слушались,
и никто не смел войти ко мне, кроме как в определенный час убрать комнату  и
принести мне обедать. Њать трепетала пред моими приказаниЯми и даже не смела
предо мною нюнить, когда Я решалсЯ иногда впускать  ее  к  себе.  „етей  она
постоЯнно за менЯ колотила, чтобы не шумели и менЯ  не  беспокоили;  Я  таки
часто на их крик жаловалсЯ; то-то,  должно  быть,  они  менЯ  теперь  любЯт!
"‚ерного Љолю", как Я  его  прозвал,  Я  тоже,  думаю,  мучил  порЯдочно.  ‚
последнее времЯ и он менЯ мучил: все это было натурально,  люди  и  созданы,
чтобы  друг  друга  мучить.   Ќо   Я   заметил,   что   он   переносит   мою
раздражительность так, как будто заранее дал  себе  слово  щадить  больного.
…стественно, это менЯ раздражало; но, кажетсЯ, он вздумал подражать кнЯзю  в
"христианском смирении", что было уже несколько смешно. ќто мальчик, молодой
и горЯчий и, конечно, всему подражает; но мне казалось иногда, что ему  пора
бы жить и своим умом. џ его очень люблю. Њучил Я тоже  и  ‘урикова,  жившего
над нами и бегавшего с утра до  ночи  по  чьим-то  поручениЯм;  Я  постоЯнно
доказывал ему, что он сам виноват в  своей  бедности,  так  что  он  наконец
испугалсЯ  и  ходить  ко  мне  перестал.  ќто   очень   смиренный   человек,
смиреннейшее существо. (NB.  ѓоворЯт,  смирение  есть  страшнаЯ  сила;  надо
справитьсЯ об этом у кнЯзЯ, это его собственное выражение.) Ќо  когда  Я,  в
марте месЯце, поднЯлсЯ  к  нему  на  верх,  чтобы  посмотреть  как  они  там
"заморозили", по его словам, ребенка, и нечаЯнно усмехнулсЯ над  трупом  его
младенца, потому что стал опЯть объЯснЯть ‘урикову, что он "сам виноват", то
у этого сморчка вдруг задрожали губы, и он,  одною  рукой  схватив  менЯ  за
плечо, другою показал мне дверь и тихо, то-есть чуть не шепотом,  проговорил
мне: "ступайте-с!" џ вышел, и мне это очень понравилось,  понравилось  тогда
же, даже в ту самую  минуту,  как  он  менЯ  выводил;  но  слова  его  долго
производили на менЯ потом, при воспоминании,  тЯжелое  впечатление  какой-то
странной, презрительной к нему жалости, которой бы Я вовсе не хотел ощущать.
„аже в минуту такого оскорблениЯ (Я ведь чувствую же, что  Я  оскорбил  его,
хоть и не имел этого намерениЯ), даже в такую минуту  этот  человек  не  мог
разозлитьсЯ! ‡апрыгали у него тогда губы вовсе не от злости, Я  клЯтву  даю:
схватил  он  менЯ  за  руку  и  выговорил  свое  великолепное   "ступайте-с"
решительно не сердЯсь. „остоинство было, даже много, даже вовсе ему и  не  к
лицу (так что, по правде, тут много было и комического), но злости не  было.
Њожет быть, он просто вдруг стал презирать менЯ. ‘ той поры, раза два,  три,
как Я встретил его на лестнице, он стал вдруг снимать предо мной шлЯпу, чего
никогда прежде не делывал, но уже не останавливалсЯ, как прежде, а пробегал,
сконфузившись, мимо. …сли он и презирал  менЯ,  то  все-таки  по-своему:  он
"смиренно презирал". Ђ может быть, он снимал свою шлЯпу  просто  из  страха,
как сыну своей кредиторши, потому что он  матери  моей  постоЯнно  должен  и
никак не в силах выкарабкатьсЯ из долгов. €  даже  это  всего  вероЯтнее.  џ
хотел было с ним объЯснитьсЯ, и знаю наверно, что он чрез десЯть минут  стал
бы просить у менЯ прощениЯ; но Я рассудил, что лучше его уж не трогать.
     "‚ это самое времЯ, то-есть около того времени, как ‘уриков "заморозил"
ребенка, около половины марта, мне стало вдруг почему-то  гораздо  легче,  и
так продолжалось недели две. џ стал выходить,  всего  чаще  под  сумерки.  џ
любил мартовские сумерки, когда начинало морозить,  и  когда  зажигали  газ;
ходил иногда далеко. ђаз, в естилавочной, менЯ обогнал в  ’емноте  какой-то
"из благородных", Я его не разглЯдел хорошенько; он нес что-то завернутое  в
бумаге и одет был в каком-то кургузом  и  безобразном  пальтишке,  -  не  по
сезону легко. Љогда он поровнЯлсЯ с фонарем, шагах предо мной  в  десЯти,  Я
заметил, что у него что-то выпало из кармана. џ поспешил поднЯть  -  и  было
времЯ, потому что уже подскочил какой-то в длинном кафтане, но, увидев  вещь
в моих руках, спорить не стал, бегло заглЯнул  мне  в  руки  и  проскользнул
мимо. ќта вещь была большой, сафьЯнный, старого устройства  и  туго  набитый
бумажник; но почему-то Я с первого  взглЯда  угадал,  что  в  нем  было  что
угодно, но только не деньги. ЏотерЯвший прохожий  шел  уже  шагах  в  сорока
предо мной и ‘коро за толпой пропал из виду. џ побежал и стал  ему  кричать;
но так как кроме "эй! мне нечего было крикнуть, то он и не обернулсЯ.  ‚друг
он шмыгнул налево, в ворота одного  дома.  Љогда  Я  вбежал  в  ворота,  под
которыми было очень темно, уже никого не было. „ом  был  огромной  величины,
одна из тех громадин, которые строЯтсЯ аферистами длЯ мелких квартир; в иных
из таких домов бывает иногда нумеров до ста. Љогда Я  пробежал  ворота,  мне
показалось, что в правом,  заднем  углу  огромного  двора,  как  будто  идет
человек, хотЯ в темноте Я едва лишь мог различать. „обежав до угла, Я увидел
вход на лестницу; лестница была  узкаЯ,  чрезвычайно  грЯзнаЯ  и  совсем  не
освещеннаЯ; но слышалось, что в высоте взбегал еще по ступенькам человек,  и
Я пустилсЯ на лестницу, рассчитываЯ, что покамест ему где-нибудь отопрут,  Я
его догоню. ’ак  и  вышло.  ‹естницы  были  прекоротенькие,  число  их  было
бесконечное, так что Я ужасно задохсЯ; дверь отворили и  затворили  опЯть  в
пЯтом этаже, Я это угадал еще тремЯ лестницами  ниже.  Џокамест  Я  взбежал,
пока отдышалсЯ на площадке, пока искал звонка, прошло несколько  минут.  Њне
отворила наконец одна баба, котораЯ в крошечной кухне вздувала самовар;  она
выслушала молча мои вопросы, ничего, конечно, не понЯла и молча отворила мне
дверь в следующую комнату, тоже  маленькую,  ужасно  низенькую,  с  скверною
необходимою мебелью и  с  широкою  огромною  постелью  под  занавесками,  на
которой лежал "’ерентьич" (так кликнула баба), мне показалось, хмельной.  Ќа
столе  догорал  огарок  в  железном  ночнике   и   стоЯл   полуштоф,   почти
опорожненный. ’ерентьич что-то промычал мне, лежа,  и  махнул  на  следующую
дверь, а баба ушла, так что мне  ничего  не  оставалось,  как  отворить  эту
дверь. џ так и сделал, и вошел в следующую комнату.
     "ќта комната была еще уже и теснее предыдущей, так что Я не знал  даже,
где повернутьсЯ; узкаЯ, односпальнаЯ кровать в углу  занимала  ужасно  много
места; прочей мебели было всего три простые  стула,  загроможденные  всЯкими
лохмотьЯми, и  самый  простой  кухонный,  деревЯнный  стол  пред  стареньким
клеенчатым диваном, так что между столом и кроватью почти  уже  нельзЯ  было
пройти. Ќа столе горел такой же железный ночник с сальною свечкой, как  и  в
той комнате, а на  кровати  пищал  крошечный  ребенок,  всего,  может  быть,
трехнедельный, судЯ по  крику;  его  "переменЯла",  то-есть  перепеленывала,
больнаЯ и бледнаЯ женщина, кажетсЯ, молодаЯ,  в  сильном  неглиже  и,  может
быть, только что начинавшаЯ вставать после родов; но ребенок не  унималсЯ  и
кричал, в ожидании тощей груди. Ќа диване спал  другой  ребенок,  трехлетнЯЯ
девочка,  прикрытаЯ,  кажетсЯ,  фраком.  “  стола  стоЯл  господин  в  очень
истрепанном сюртуке (он  уже  снЯл  пальто,  и  оно  лежало  на  кровати)  и
развертывал синюю бумагу, в которой  было  завернуто  фунта  два  пшеничного
хлеба и две маленькие колбасы, Ќа столе, кроме того, был чайник  с  чаем,  и
валЯлись куски черного хлеба. €з-под кровати высовывалсЯ незапертый чемодан,
и торчали два узла с каким-то трЯпьем.
     "Ћдним словом,  был  страшный  беспорЯдок.  Њне  показалось  с  первого
взглЯда, что оба они, и господин, и дама - люди  порЯдочные,  но  доведенные
бедностью до того унизительного состоЯниЯ, в  котором  беспорЯдок  одолевает
наконец всЯкую попытку боротьсЯ с  ним  и  даже  доводит  людей  до  горькой
потребности находить в самом беспорЯдке этом, каждый  день  увеличивающемсЯ,
какое-то горькое и как будто мстительное ощущение удовольствиЯ.
     "Љогда Я вошел, господин этот, тоже только что предо  мною  вошедший  и
развертывавший свои припасы, о чем-то  быстро  и  горЯчо  переговаривалсЯ  с
женой; та, хоть и не кончила еще пеленаниЯ, но уже успела занюнить; известиЯ
были, должно быть, скверные, по обыкновению. ‹ицо этого господина,  которому
было лет двадцать восемь  на  вид,  смуглое  и  сухое,  обрамленное  черными
бакенбардами, с выбритым  до  лоску  подбородком,  показалось  мне  довольно
приличным и даже приЯтным;  оно  было  угрюмо,  с  угрюмым  взглЯдом,  но  с
каким-то болезненным оттенком гордости, слишком легко раздражающейсЯ.  Љогда
Я вошел, произошла страннаЯ сцена.
     "…сть  люди,  которые  в  своей  раздражительной  обидчивости   находЯт
чрезвычайное наслаждение, и особенно когда она в них доходит (что  случаетсЯ
всегда очень быстро)  до  последнего  предела;  в  это  мгновение  им  даже,
кажетсЯ, приЯтнее  быть  обиженными  чем  необиженными.  ќти  раздражающиесЯ
всегда потом ужасно мучатсЯ раскаЯнием,  если  они  умны,  разумеетсЯ,  и  в
состоЯнии сообразить, что разгорЯчились в десЯть раз более,  чем  следовало.
ѓосподин этот некоторое времЯ  смотрел  на  менЯ  с  изумлением,  а  жена  с
испугом, как будто в том была страшнаЯ диковина, что и к ним кто-нибудь  мог
войти; но вдруг он набросилсЯ на менЯ чуть не с бешенством; Я не  успел  еще
пробормотать двух слов, а он, особенно видЯ, что Я  одет  порЯдочно,  почел,
должно быть, себЯ страшно обиженным тем, что Я  осмелилсЯ  так  бесцеремонно
заглЯнуть в его угол и увидать всю безобразную обстановку,  которой  он  сам
так стыдилсЯ. Љонечно, он обрадовалсЯ случаю сорвать хоть на ком-нибудь свою
злость на все свои неудачи. Ћдну минуту Я даже  думал,  что  он  броситсЯ  в
драку; он побледнел точно в женской истерике и ужасно испугал жену.
     "- Љак вы смели так  войти?  ‚он!  -  кричал  он,  дрожа  и  даже  едва
выговариваЯ слова. Ќо вдруг он увидал в руках моих свой бумажник.
     "- ЉажетсЯ, вы обронили, - сказал Я, как можно спокойнее и суше.  (’ак,
впрочем, и следовало.)
     "’от стоЯл предо мной в совершенном испуге и некоторое времЯ как  будто
понЯть ничего не мог; потом быстро схватилсЯ за свой боковой карман, разинул
рот от ужаса и ударил себЯ рукой по лбу.
     "- Ѓоже! ѓде вы нашли? Љаким образом?
     "џ объЯснил в самых коротких словах и по возможности еще  суше,  как  Я
поднЯл бумажник, как Я бежал и звал его и как, наконец, по догадке  и  почти
ощупью, взбежал за ним по лестнице.
     "- Ћ, боже! - вскрикнул он, обращаЯсь к жене: - тут все наши документы,
тут мои последние инструменты, тут все... о, милостивый государь, знаете  ли
вы, что вы длЯ менЯ сделали? џ бы пропал!
     "џ схватилсЯ между тем за ручку двери, чтобы, не отвечаЯ,  уйти;  но  Я
сам задыхалсЯ, и вдруг волнение мое разразилось таким  сильнейшим  припадком
кашлЯ, что Я едва мог  устоЯть.  џ  видел,  как  господин  бросалсЯ  во  все
стороны, чтобы найти мне порожний стул, как он схватил,  наконец,  с  одного
стула лохмотьЯ, бросил их на пол и, торопЯсь, подал мне стул, осторожно менЯ
усаживаЯ. Ќо кашель мой продолжалсЯ и не унималсЯ еще минуты  три.  Љогда  Я
очнулсЯ, он уже сидел подле менЯ на другом стуле, с которого тоже, вероЯтно,
сбросил лохмотьЯ на пол, и пристально в менЯ всматривалсЯ.
     "-  ‚ы,  кажетсЯ...  страдаете?  -  проговорил  он  тем  тоном,   каким
обыкновенно говорЯт доктора, приступаЯ к больному. - џ сам... медик  (он  не
сказал: доктор), - и, проговорив это, он длЯ чего-то  указал  мне  рукой  на
комнату, как бы протестуЯ против своего теперешнего положениЯ, - Я вижу, что
вы...
     "- “ менЯ чахотка, - проговорил Я как можно короче и встал.
     "‚скочил тотчас и он.
     "- Њожет быть, вы преувеличиваете и... принЯв средства...
     "Ћн был очень сбит с толку и как будто все еще не мог  придти  в  себЯ;
бумажник торчал у него в левой руке.
     "- Ћ, не беспокоитесь, - перебил Я опЯть, хватаЯсь за  ручку  двери,  -
менЯ смотрел на прошлой неделе Ѓ-н (опЯть Я ввернул тут Ѓ-на), - и дело  мое
решенное. €звините...
     "џ было опЯть хотел отворить дверь и  оставить  моего  сконфузившегосЯ,
благодарного и раздавленного стыдом доктора, но  проклЯтый  кашель  как  раз
опЯть захватил менЯ. ’ут мой доктор настоЯл, чтоб Я опЯть присел  отдохнуть;
он обратилсЯ к жене,  и  та,  не  оставлЯЯ  своего  места,  проговорила  мне
несколько благодарных и приветливых слов. Џри этом она  очень  сконфузилась,
так что даже румЯнец заиграл на ее бледно-желтых, сухих щеках. џ осталсЯ, но
с таким видом,  который  каждую  секунду  показывал,  что  ужасно  боюсь  их
стеснить (так и следовало). ђаскаЯние моего доктора, наконец, замучило  его,
Я это видел.
     "- …сли Я... - начал он, поминутно обрываЯ и перескакиваЯ, - Я так  вам
благодарен и так виноват пред вами... Я... вы видите... - он опЯть указал на
комнату, - в настоЯщую минуту Я нахожусь в таком положении...
     "- Ћ, - сказал Я, - нечего и видеть; дело известное; вы,  должно  быть,
потерЯли место и приехали объЯснЯтьсЯ и опЯть искать места?
     "- Џочему... вы узнали? - спросил он с удивлением.
     "- ‘ первого взглЯда видно, - отвечал Я  поневоле  насмешливо,  -  сюда
много приезжают из провинций с надеждами, бегают, и так вот и живут.
     "Ћн вдруг заговорил с жаром, с дрожащими губами;  он  стал  жаловатьсЯ,
стал рассказывать и, признаюсь, увлек менЯ; Я просидел у него почти час.  Ћн
рассказал мне свою историю, впрочем, очень обыкновенную. Ћн  был  лекарем  в
губернии, имел казенное место, но тут начались какие-то интриги,  в  которые
вмешали даже  жену  его.  Ћн  погордилсЯ,  погорЯчилсЯ;  произошла  перемена
губернского  начальства  в  пользу  врагов  его;   под   него   подкопались,
пожаловались; он потерЯл место и на последние средства приехал  в  Џетербург
объЯснЯтьсЯ; в Џетербурге, известно, его долго не слушали, потом  выслушали,
потом  отвечали  отказом,  потом   поманили   обещаниЯми,   потом   отвечали
строгостию, потом велели ему что-то написать в объЯснение, потом  отказались
принЯть, что он написал, велели подать просьбу, - одним словом, он бегал уже
пЯтый месЯц, проел все; последние  женины  трЯпки  были  в  закладе,  а  тут
родилсЯ ребенок и, и... "сегоднЯ заключительный отказ на поданную просьбу, а
у менЯ почти хлеба нет, ничего нет, жена родила. џ, Я..."
     "Ћн вскочил со стула и отвернулсЯ. †ена его  плакала  в  углу,  ребенок
начал опЯть пищать. џ вынул мою записную книжку и  стал  в  нее  записывать.
Љогда  Я  кончил  и  встал  он  стоЯл  предо  мной  и  глЯдел  с   боЯзливым
любопытством.
     "- џ записал ваше имЯ, - сказал Я  ему,  -  ну,  и  все  прочее:  место
служениЯ, имЯ вашего губернатора, числа, месЯцы. “ менЯ есть  один  товарищ,
еще  по  школе,  Ѓахмутов,  а  у  него   дЯдЯ   Џетр   Њатвеевич   Ѓахмутов,
действительный статский советник и служит директором...
     "- Џетр Њатвеевич Ѓахмутов! - вскрикнул мой медик, чуть не задрожав:  -
но ведь от него-то почти все и зависит!
     "‚ самом деле, в истории моего  медика  и  в  развЯзке  ее,  которой  Я
нечаЯнно способствовал, все сошлось и уладилось, как будто  нарочно  было  к
тому приготовлено, решительно точно в романе. џ сказал  этим  бедным  людЯм,
чтоб они постарались не иметь никаких на  менЯ  надежд,  что  Я  сам  бедный
гимназист (Я  нарочно  преувеличил  унижение;  Я  давно  кончил  курс  и  не
гимназист), и что имени моего нечего им знать, но что Я пойду сейчас  же  на
‚асильевский Ћстров к моему товарищу Ѓахмутову, и так как  Я  знаю  наверно,
что его дЯдЯ, действительный статский советник, холостЯк и не имеющий детей,
решительно благоговеет пред своим племЯнником и любит его до страсти, видЯ в
нем последнюю отрасль своей фамилии, то, "может быть, мой товарищ  и  сможет
сделать что-нибудь длЯ вас и длЯ менЯ, конечно, у своего дЯди"...
     "- Њне бы  только  дозволили  объЯснитьсЯ  с  его  превосходительством!
’олько бы Я возмог получить честь объЯснить  на  словах!  -  воскликнул  он,
дрожа как в лихорадке и с сверкавшими глазами.  Ћн  так  и  ск