        ”едор Њихайлович „остоевский. Ѓесы

---------------------------------------------------------------
     ‚оспроизводитсЯ  по  изданию: "Ѓесы.  ђоман  ”едора  „остоевского. ‘ЏЃ.
1873",  с исправлениЯми  по журналу "ђусский  ‚естник" 1871, т.т. XCI, •‘II,
XCIV, XCV, XCVI  и 1872, т. ‘Џ.  (с  сохранением  орфографии).  ђедакциЯ  <I>Ѓ.
’омашевского и Љ. •алабаева.</I>
     Џеревод иноЯзычных выражений - приведен в самом конце.
     Publisher: Oleg E. Kolesnikov
     Origin: http://www.magister.msk.ru/library/dostoevs/dostoevs.htm і http://www.magister.msk.ru/library/dostoevs/dostoevs.htm
---------------------------------------------------------------

     <B>Ѓ…‘›
     ђоман в трех частЯх</B>

     •оть убей, следа не видно,
     ‘бились мы, что делать нам?
     ‚ поле бес нас водит видно
     „а кружит по сторонам.
     ..........................
     ‘колько их, куда их гонЯт,
     —то так жалобно поют?
     „омового ли хоронЯт,
     ‚едьму ль замуж выдают?
               <I>Ђ. Џушкин</I>

     ’ут  на  горе  паслось большое стадо свиней, и  они просили …го,  чтобы
позволил им войти в них.  Ћн позволил им. Ѓесы, вышедши из человека, вошли в
свиней;  и бросилось  стадо  с крутизны в озеро,  и потонуло. Џастухи, увидЯ
случившеесЯ, побежали и рассказали  в городе  и  по деревнЯм. € вышли <I>жители</I>
смотреть случившеесЯ, и пришедши к €исусу, нашли человека, из которого вышли
бесы,  сидЯщего у  ног €исусовых,  одетого  и  в здравом  уме и  ужаснулись.
‚идевшие же рассказали им, как исцелилсЯ бесновавшийсЯ.
          <I>…вангелие от ‹уки. ѓлава VIII, 32-36.</I>

         * —Ђ‘’њ Џ…ђ‚Ђџ. * 

        ѓ‹Ђ‚Ђ Џ…ђ‚Ђџ.
     ‚место  введениЯ:  несколько  подробностей  из  биографии  многочтимого
‘тепана ’рофимовича ‚ерховенского.

        I.

     ЏриступаЯ  к описанию недавних и столь странных событий, происшедших  в
нашем, доселе ничем не отличавшемсЯ городе, Я принужден,  по неумению моему,
начать несколько издалека, а именно некоторыми биографическими подробностЯми
о  талантливом  и многочтимом  ‘тепане  ’рофимовиче ‚ерховенском.  Џусть эти
подробности послужат лишь введением к предлагаемой хронике, а самаЯ историЯ,
которую Я намерен описывать, еще впереди.
     ‘кажу  прЯмо:  ‘тепан  ’рофимович  постоЯнно играл между нами некоторую
особую  и  так-сказать гражданскую роль и любил эту роль до  страсти,  - так
даже,  что, мне  кажетсЯ, без нее и  прожить не  мог.  Ќе  то чтоб уж Я  его
приравнивал к актеру на театре: сохрани боже, тем более, что сам его уважаю.
’ут все  могло быть  делом  привычки,  или,  лучше сказать,  беспрерывной  и
благородной  склонности,  с  детских  лет,  к   приЯтной  мечте  о  красивой
гражданской своей постановке. Ћн, например, чрезвычайно любил свое положение
"гонимого"  и  так-сказать "ссыльного". ‚ этих  обоих словечках  есть своего
рода  классический  блеск,  соблазнивший его раз  навсегда, и,  возвышаЯ его
потом постепенно в собственном мнении, в продолжение столь многих лет, довел
его  наконец  до  некоторого  весьма  высокого  и  приЯтного  длЯ  самолюбиЯ
пьедестала. ‚ одном сатирическом английском романе прошлого  столетиЯ, некто
ѓуливер, возвратЯсь из  страны лилипутов, где люди были всего в какие-нибудь
два вершка росту, до того приучилсЯ считать себЯ между ними великаном, что и
ходЯ по улицам ‹ондона, невольно кричал прохожим и экипажам,  чтоб  они пред
ним  сворачивали  и  остерегались,  чтоб  он  как-нибудь  их  не   раздавил,
воображаЯ, что  он все еще великан, а они маленькие. ‡а это смеЯлись над ним
и  бранили  его,  а  грубые  кучера  даже  стегали  великана   кнутьЯми;  но
справедливо ли?  —его не может сделать привычка?  Џривычка привела  почти  к
тому  же  и ‘тепана ’рофимовича, но еще  в более невинном и безобидном виде,
если можно так выразитьсЯ, потому что прекраснейший был человек.
     џ даже так думаю, что под конец его все и везде позабыли;  но уже никак
ведь нельзЯ сказать,  что  и прежде  совсем  не знали.  Ѓесспорно,  что и он
некоторое времЯ принадлежал к знаменитой плеЯде  иных прославленных деЯтелей
нашего  прошедшего поколениЯ, и,  одно времЯ,  -  впрочем, всего только одну
самую маленькую минуточку, - его имЯ многими тогдашними торопившимисЯ людьми
произносилось чуть не на рЯду с именами —аадаева, Ѓелинского, ѓрановского  и
только  что начинавшего тогда за границей  ѓерцена. Ќо деЯтельность  ‘тепана
’рофимовича окончилась почти в ту же  минуту, как и началась, - так-сказать,
от "вихрЯ сошедшихсЯ  обстоЯтельств". € что же? Ќе только "вихрЯ", но даже и
"обстоЯтельств" совсем потом не оказалось, по крайней  мере в этом случае. џ
только  теперь, на днЯх, узнал, к величайшему моему удивлению, но зато уже в
совершенной  достоверности,  что ‘тепан  ’рофимович проживал  между нами,  в
нашей губернии,  не только не  в ссылке, как  принЯто было у нас думать,  но
даже  и под  присмотром  никогда не  находилсЯ.  Љакова  же после этого сила
собственного  воображениЯ! Ћн  искренно сам  верил  всю  свою  жизнь,  что в
некоторых сферах его  постоЯнно опасаютсЯ, что шаги его беспрерывно известны
и сочтены, и что каждый из  трех  сменившихсЯ у нас в последние двадцать лет
губернаторов,  въезжаЯ править  губернией, уже  привозил с  собою  некоторую
особую  и хлопотливую о нем мысль, внушенную ему  свыше и прежде всего,  при
сдаче губернии.  “верь  кто-нибудь  тогда  честнейшего  ‘тепана  ’рофимовича
неопровержимыми доказательствами, что ему  вовсе нечего  опасатьсЯ, и он  бы
непременно  обиделсЯ.  Ђ  между  тем   это  был  ведь   человек  умнейший  и
даровитейший, человек  так-сказать даже науки, хотЯ  впрочем в  науке... ну,
одним словом, в науке он  сделал не так  много и, кажетсЯ, совсем ничего. Ќо
ведь с людьми науки у нас на ђуси это сплошь да рЯдом случаетсЯ.
     Ћн  воротилсЯ  из-за  границы  и  блеснул  в  виде  лектора на  кафедре
университета уже  в самом  конце  сороковых годов.  “спел  же прочесть всего
только  несколько  лекций,  и кажетсЯ,  об аравитЯнах; успел  тоже  защитить
блестЯщую  диссертацию  о  возникавшем  было  гражданском  и  ганзеатическом
значении немецкого городка ѓанау, в эпоху между 1413 и 1428 годами, а вместе
с тем и о  тех особенных и  неЯсных причинах, почему  значение это  вовсе не
состоЯлось.  „иссертациЯ эта ловко и больно уколола тогдашних славЯнофилов и
разом доставила ему между ними многочисленных и разъЯренных врагов. Џотом, -
впрочем уже после потери кафедры, - он успел  напечатать (так-сказать в виде
отместки  и чтоб  указать кого они  потерЯли) в ежемесЯчном  и прогрессивном
журнале,  переводившем  из  „иккенса и  проповедывавшем  †орж-‡анда,  начало
одного   глубочайшего  исследованиЯ,  -  кажетсЯ,  о  причинах  необычайного
нравственного благородства каких-то рыцарей в  какую-то эпоху, или  что-то в
этом роде.  Џо  крайней мере  проводилась какаЯ-то  высшаЯ  и  необыкновенно
благороднаЯ  мысль.  ѓоворили  потом,  что  продолжение   исследованиЯ  было
поспешно  запрещено,   и   что  даже  прогрессивный  журнал   пострадал   за
напечатанную первую половину. Ћчень могло это быть, потому что чего тогда не
было? Ќо в данном  случае  вероЯтнее, что ничего  не было, и  что автор  сам
поленилсЯ докончить исследование. Џрекратил же  он свои лекций об аравитЯнах
потому,  что  перехвачено было  как-то и кем-то  (очевидно,  из ретроградных
врагов  его)  письмо  к  кому-то  с  изложением  каких-то   "обстоЯтельств";
вследствие  чего  кто-то потребовал от него  каких-то  объЯснений.  Ќе знаю,
верно ли,  но утверждали еще,  что в Џетербурге было отыскано в то  же самое
времЯ  какое-то  громадное,  противоестественное  и   противогосударственное
общество,  человек  в тринадцать, и чуть  не потрЯсшее здание. ѓоворили, что
будто  бы они собирались переводить самого ”урье. Љак нарочно в  то же самое
времЯ в  Њоскве схвачена была и поэма ‘тепана ’рофимовича, написаннаЯ им еще
лет шесть до сего, в  Ѓерлине,  в  самой первой его молодости, и ходившаЯ по
рукам,  в списках, между двумЯ любителЯми  и  у одного студента.  ќта  поэма
лежит теперь и  у менЯ в столе; Я получил  ее, не далее как прошлого года, в
собственноручном, весьма недавнем  списке, от самого  ‘тепана ’рофимовича, с
его надписью  и в великолепном красном  сафьЯнном переплете.  ‚прочем она не
без поэзии и  даже  не без  некоторого  таланта; страннаЯ, но тогда (то-есть
вернее в тридцатые годах) в этом роде часто пописывали. ђассказать же  сюжет
затруднЯюсь, ибо по правде ничего  в нем не понимаю. ќто какаЯ-то аллегориЯ,
в  лирико-драматической форме и  напоминающаЯ  вторую  часть  <I>”ауста.</I>  ‘цена
открываетсЯ хором женщин, потом хором мужчин, потом каких-то сил, и в  конце
всего хором душ, еще не живших, но которым очень бы хотелось пожить. ‚се эти
хоры поют о чем-то очень неопределенном, большею частию о чьем-то проклЯтии,
но с  оттенком  высшего  юмора. Ќо  сцена вдруг  переменЯетсЯ,  и  наступает
какой-то "Џраздник жизни" на котором  поют даже насекомые, ЯвлЯетсЯ черепаха
с  какими-то  латинскими сакраментальными  словами, и даже,  если  припомню,
пропел  о  чем-то один минерал, - то-есть предмет уже  вовсе неодушевленный.
‚ообще  же  все   поют  беспрерывно,  а   если  разговаривают,   то   как-то
неопределенно  бранЯтсЯ, но опЯть-таки с оттенком высшего значениЯ.  Ќаконец
сцена опЯть  переменЯетсЯ, и  ЯвлЯетсЯ  дикое место,  а между утесами бродит
один цивилизованный молодой человек, который срывает и сосет какие-то травы,
и на вопрос феи:  зачем он сосет  эти травы? ответствует, что он, чувствуЯ в
себе избыток жизни, ищет забвениЯ  и  находит  его в  соке этих трав; но что
главное желание  его, поскорее потерЯть ум (желание может быть  и излишнее).
‡атем  вдруг въезжает неописанной  красоты  юноша  на черном коне, и  за ним
следует ужасное множество всех народов. ћноша изображает собою смерть, а все
народы ее  жаждут. € наконец уже в  самой  последней сцене вдруг  поЯвлЯетсЯ
‚авилонскаЯ башнЯ, и какие-то  атлеты ее наконец  достраивают с песней новой
надежды,  и когда уже достраивают  до самого верху,  то  обладатель, положим
хоть  Ћлимпа,  убегает  в  комическом  виде,  а  догадавшеесЯ  человечество,
завладев его  местом, тотчас же  начинает новую жизнь с новым проникновением
вещей.  Ќу,  вот  эту-то  поэму  и нашли  тогда опасною.  џ, в прошлом году,
предлагал  ‘тепану  ’рофимовичу  ее напечатать, за совершенною  ее,  в  наше
времЯ,  невинностью,  но  он отклонил предложение с видимым неудовольствием.
Њнение о совершенной невинности ему не понравилось, и Я даже приписываю тому
некоторую холодность его со мной, продолжавшуюсЯ целых два месЯца. € что же?
‚друг, и почти тогда же как Я предлагал напечатать  здесь,  -  печатают нашу
поэму  <I>там,</I>  то-есть за  границей,  в  одном из революционных  сборников,  и
совершенно без ведома  ‘тепана ’рофимовича. Ћн был сначала испуган, бросилсЯ
к губернатору, и написал благороднейшее оправдательное  письмо в  Џетербург,
читал  мне  его  два раза,  но не  отправил,  не знаЯ кому адресовать. Ћдним
словом, волновалсЯ  целый месЯц; но  Я убежден,  что  в таинственных изгибах
своего сердца  был  польщен  необыкновенно. Ћн чуть  не  спад  с экземплЯром
доставленного  ему сборника,  а днем прЯтал  его под тюфЯк и даже  не пускал
женщину перестилать постель,  и хоть и ждал  каждый день откуда-то  какой-то
телеграммы, но смотрел свысока. ’елеграммы никакой не пришло. ’огда же  он и
со мной примирилсЯ, что и свидетельствует о чрезвычайной доброте его  тихого
и незлопамЯтного сердца.

        II.

     џ  ведь не утверждаю, что  он совсем нисколько  не  пострадал;  Я  лишь
убедилсЯ теперь вполне, что он  мог бы продолжать о своих аравитЯнах сколько
ему  угодно, дав только нужные  объЯснениЯ.  Ќо он тогда  самбициозничал и с
особенною поспешностью распорЯдилсЯ уверить  себЯ раз навсегда,  что карьера
его  разбита на всю его  жизнь  "вихрем  обстоЯтельств". Ђ если говорить всю
правду, то  настоЯщею причиной  перемены  карьеры было еще  прежнее и  снова
возобновившеесЯ   деликатнейшее  предложение   ему   от   ‚арвары   Џетровны
‘таврогиной, супруги генерал-лейтенанта  и  значительной богачки, принЯть на
себЯ воспитание и все умственное развитие ее  единственного сына, в качестве
высшего  педагога и друга,  не  говорЯ уже  о  блистательном вознаграждении.
Џредложение это  было сделано ему в первый раз еще  в Ѓерлине, и именно в то
самое времЯ, когда  он в первый  раз овдовел. Џервою супругой его была  одна
легкомысленнаЯ  девица из  нашей  губернии, на  которой  он  женилсЯ в самой
первой  и  еще  безрассудной  своей  молодости,  и кажетсЯ,  вынес  с  этою,
привлекательною  впрочем, особой много  горЯ, за недостатком  средств  к  ее
содержанию, и  сверх  того, по другим,  отчасти уже деликатным причинам. Ћна
скончалась в Џариже, быв с ним последние  три года в разлуке, и  оставив ему
пЯтилетнего сына, "плод  первой,  радостной и еще  неомраченной любви",  как
вырвалось раз при мне у грустившего ‘тепана ’рофимовича. Џтенца еще с самого
начала переслали в ђоссию, где он и воспитывалсЯ все времЯ на руках каких-то
отдаленных теток,  где-то  в  глуши.  ‘тепан  ’рофимович отклонил  тогдашнее
предложение ‚арвары  Џетровны  и быстро  женилсЯ опЯть, даже раньше году, на
одной неразговорчивой берлинской немочке, и, главное,  безо всЯкой особенной
надобности. Ќо  кроме  этой,  оказались и  другие причины  отказа  от  места
воспитателЯ: его соблазнЯла  гремевшаЯ в то времЯ слава одного  незабвенного
профессора, и он, в свою  очередь, полетел на кафедру, к которой  готовилсЯ,
чтобы  испробовать  и свои орлиные крыльЯ.  €  вот теперь,  уже с опаленными
крыльЯми,  он естественно вспомнил  о  предложении,  которое  еще  и  прежде
колебало  его решение. ‚незапнаЯ же смерть и второй супруги,  не прожившей с
ним  и  году,  устроила  все  окончательно.  ‘кажу  прЯмо:  все  разрешилось
пламенным участием и драгоценною,  так-сказать  классическою  дружбой к нему
‚арвары Џетровны, если только так можно о  дружбе  выразитьсЯ. Ћн бросилсЯ в
объЯтиЯ этой дружбы, и дело закрепилось слишком на двадцать лет. џ употребил
выражение  "бросилсЯ  в  объЯтиЯ", но  сохрани  бог кого-нибудь  подумать  о
чем-нибудь  лишнем и  праздном; эти объЯтиЯ надо разуметь в одном лишь самом
высоконравственном   смысле.  ‘амаЯ   тонкаЯ  и  самаЯ  деликатнейшаЯ  свЯзь
соединила эти два столь замечательные существа, навеки.
     Њесто воспитателЯ было принЯто еще и потому, что и именьице, оставшеесЯ
после первой супруги  ‘тепана ’рофимовича,  - очень маленькое, - приходилось
совершенно   рЯдом  со   ‘кворешниками,   великолепным   подгорным   имением
‘таврогиных  в  нашей губернии.  Љ  тому  же  всегда  возможно  было в  тиши
кабинета, и уже не отвлекаЯсь огромностью университетских занЯтий, посвЯтить
себЯ   делу   науки  и  обогатить   отечественную  словесность  глубочайшими
исследованиЯми.  €сследований не  оказалось;  но  зато  оказалось  возможным
простоЯть всю остальную жизнь, более двадцати  лет, так-сказать "воплощенной
укоризной" пред отчизной, по выражению народного поэта:
     ‚оплощенной укоризною
     ......................
     ’ы стоЯл перед отчизною,
     ‹иберал-идеалист.

     Ќо то лицо, о котором выразилсЯ народный поэт, может быть и имело право
всю жизнь  позировать  в этом смысле,  если  бы  того захотело,  хотЯ это  и
скучно. Ќаш  же  ‘тепан  ’рофимович,  по  правде,  был  только  подражателем
сравнительно с  подобными лицами, да и стоЯть  уставал и частенько полеживал
на боку. Ќо хотЯ и на боку, а воплощенность укоризны сохранЯлась и в лежачем
положении, - надо отдать справедливость, тем более, что длЯ губернии  было и
того достаточно. Џосмотрели бы вы на него у нас в клубе, когда он садилсЯ за
карты. ‚есь вид его говорил: "Љарты!  џ  сажусь  с  вами в ералаш! ђазве это
совместно? Љто ж отвечает за это? Љто разбил мою деЯтельность и обратил ее в
ералаш? ќ, погибай ђоссиЯ!" и он осанисто козырЯл с червей.
     Ђ  по правде, ужасно  любил сразитьсЯ в карточки,  за что, и особенно в
последнее времЯ, имел  частые и неприЯтные стычки с  ‚арварой Џетровной, тем
более, что постоЯнно проигрывал. Ќо об этом после. ‡амечу  лишь, что это был
человек  даже  совестливый  (то-есть  иногда),  а  потому  часто грустил.  ‚
продолжение всей двадцатилетней дружбы с ‚арварой  Џетровной, он раза по три
и по четыре в год регулЯрно впадал в  так называемую между нами "гражданскую
скорбь",  то-есть просто в хандру,  но словечко это нравилось многоуважаемой
‚арваре Џетровне. ‚последствии, кроме гражданской скорби,  он стал впадать и
в  шампанское; но  чуткаЯ  ‚арвара Џетровна всю  жизнь  охранЯла его от всех
тривиальных  наклонностей. „а  он и нуждалсЯ в нЯньке, потому что становилсЯ
иногда очень странен: в средине  самой возвышенной скорби,  он вдруг зачинал
смеЯтьсЯ самым простонароднейшим образом. Ќаходили  минуты, что даже о самом
себе  начинал выражатьсЯ в  юмористическом смысле. Ќо ничего так не  боЯлась
‚арвара  Џетровна  как юмористического  смысла.  ќто  была  женщина-классик,
женщина-меценатка,  действовавшаЯ  в  видах  одних  лишь высших соображений.
Љапитально было двадцатилетнее влиЯние этой высшей дамы на ее бедного друга.
Ћ ней надо бы поговорить особенно, что Я и сделаю.

        III.

     …сть дружбы  странные:  оба друга один  другого почти съесть хотЯт, всю
жизнь так живут,  а между  тем  расстатьсЯ  не могут.  ђасстатьсЯ даже никак
нельзЯ: раскапризившийсЯ  и  разорвавший  свЯзь друг  первый  же  заболеет и
пожалуй умрет, если это случитсЯ. џ положительно знаю, что ‘тепан ’рофимович
несколько  раз, и  иногда после  самых  интимных  излиЯний глаз  на  глаз  с
‚арварой Џетровной, по уходе ее, вдруг вскакивал с дивана и начинал колотить
кулаками в стену.
     Џроисходило это без малейшей аллегории, так даже,  что однажды отбил от
стены  штукатурку.  Њожет  быть  спросЯт:  как мог  Я  узнать  такую  тонкую
подробность?  Ђ что  если  Я  сам  бывал  свидетелем?  —то если  сам  ‘тепан
’рофимович  неоднократно  рыдал на моем плече, в Ярких  красках рисуЯ  предо
мной всю свою подноготную? (€ уж чего-чего при этом не говорил!)  Ќо вот что
случалось почти всегда после этих рыданий: назавтра он уже готов был распЯть
самого себЯ за неблагодарность;  поспешно призывал менЯ к  себе или прибегал
ко мне сам, единственно чтобы возвестить мне, что  ‚арвара  Џетровна  "ангел
чести и деликатности, а он  совершенно противоположное". Ћн не только ко мне
прибегал,  но неоднократно  описывал  все это  ей  самой  в красноречивейших
письмах,  и признавалсЯ  ей,  за  своею  полною подписью, что не  далее  как
например  вчера, он рассказывал постороннему лицу,  что  она держит  его  из
тщеславиЯ, завидует его учености  и талантам; ненавидит его  и боитсЯ только
выказать  свою ненависть Явно, в  страхе чтоб он  не  ушел от  нее и  тем не
повредил ее литературной репутации; что вследствие этого он себЯ презирает и
решилсЯ  погибнуть насильственною  смертью, а от  нее ждет последнего слова,
которое все  решит,  и пр., и пр.,  все в этом роде. Њожно представить после
этого, до какой истерики доходили иногда нервные взрывы  этого  невиннейшего
из всех пЯтидесЯтилетних младенцев! џ сам однажды читал одно из, таковых его
писем, после какой-то между ними ссоры, из-за ничтожной причины, но Ядовитой
по выполнению. џ ужаснулсЯ и умолЯл не посылать письма.
     - ЌельзЯ... честнее... долг... Я умру, если не признаюсь ей во всем, во
всем! - отвечал он чуть не в горЯчке, и послал-таки письмо.
     ‚ том-то и была разница между ними, что ‚арвара Џетровна  никогда бы не
послала такого письма. Џравда, он писать любил без  памЯти, писал к ней даже
живЯ в одном  с нею доме, а в истерических случаЯх и по два письма в день. џ
знаю   наверное,   что  она  всегда   внимательнейшим  образом   эти  письма
прочитывала, даже в случае и  двух писем в день,  и  прочитав,  складывала в
особый Ящичек, помеченные и рассортированные; кроме того слагала их в сердце
своем. ‡атем, выдержав своего друга  весь день без ответа, встречалась с ним
как ни  в  чем не бывало, будто ровно ничего вчера  особенного не случилось.
Њало-по-малу она так его вымуштровала, что он уже и сам не смел напоминать о
вчерашнем, а только заглЯдывал ей некоторое времЯ в глаза. Ќо она ничего  не
забывала,  а  он  забывал  иногда  слишком  уж скоро  и,  ободренный  ее  же
спокойствием, нередко в тот же день смеЯлсЯ и школьничал за шампанским, если
приходили  приЯтели.  ‘ каким  должно быть Ядом она смотрела  на него  в  те
минуты,  а он  ничего-то не  примечал! ђазве через неделю, через  месЯц, или
даже  через  полгода,  в  какую-нибудь  особую  минуту,   нечаЯнно  вспомнив
какое-нибудь выражение  из такого письма, а  затем  и  все письмо, со  всеми
обстоЯтельствами, он вдруг сгорал от  стыда  и  до того бывало мучилсЯ,  что
заболевал  своими припадками холерины. ќти особенные с ним припадки,  в роде
холерины,  бывали в  некоторых  случаЯх  обыкновенным  исходом  его  нервных
потрЯсений и  представлЯли собою некоторый  любопытный в своем роде курьез в
его телосложении.
     „ействительно, ‚арвара Џетровна наверно и весьма часто  его ненавидела;
но  он одного только в ней  не  приметил  до  самого конца,  того,  что стал
наконец длЯ нее  ее сыном, ее созданием, даже можно сказать ее изобретением;
стал плотью от плоти ее, и что она держит и содержит его вовсе  не  из одной
только "зависти к  его талантам", € как должно  быть  она  была  оскорблЯема
такими предположениЯми!  ‚ ней таилась  какаЯ-то  нестерпимаЯ любовь к нему,
среди  беспрерывной ненависти, ревности  и  презрениЯ. Ћна  охранЯла его  от
каждой пылинки, нЯнчилась с ним двадцать два года, не  спала бы целых  ночей
от  заботы,  если  бы  дело  коснулось  до  его  репутации  поэта,  ученого,
гражданского деЯтелЯ.  Ћна его  выдумала, и в свою  выдумку сама же перваЯ и
уверовала. Ћн был нечто в роде какой-то ее мечты... Ќо она требовала от него
за  это  действительно  многого, иногда даже рабства. ‡лопамЯтна  же была до
невероЯтности. Љстати уж расскажу два анекдота.

        IV.

     Ћднажды,  еще  при  первых  слухах об освобождении крестьЯн, когда  всЯ
ђоссиЯ  вдруг  взликовала  и  готовилась  всЯ возродитьсЯ,  посетил  ‚арвару
Џетровну  один  проезжий петербургский  барон,  человек  с  самыми  высокими
свЯзЯми и стоЯвший весьма близко у дела. ‚арвара Џетровна чрезвычайно ценила
подобные посещениЯ, потому  что свЯзи ее в обществе  высшем,  по  смерти  ее
супруга,  все более  и более  ослабевали,  под конец  и совсем прекратились.
Ѓарон просидел у  нее  час и кушал  чай. Ќикого  других не  было, но ‘тепана
’рофимовича  ‚арвара Џетровна  пригласила и  выставила.  Ѓарон о нем кое-что
даже  слышал  и прежде,  или сделал вид  что слышал, но  за чаем мало к нему
обращалсЯ. ђазумеетсЯ, ‘тепан ’рофимович в  грЯзь себЯ ударить не мог,  да и
манеры  его  были  самые  изЯщные.  •отЯ   происхождениЯ  он  был,  кажетсЯ,
невысокого, но случилось так, что  воспитан был с самого малолетства в одном
знатном доме  в  Њоскве  и, стало  быть, прилично; по-французски говорил как
парижанин. ’аким образом, барон с первого взглЯда должен был  понЯть, какими
людьми  ‚арвара  Џетровна  окружает себЯ, хотЯ  бы и в губернском уединении.
‚ышло  однако  не  так.  Љогда  барон  подтвердил  положительно  совершенную
достоверность только что разнесшихсЯ тогда первых слухов  о великой реформе,
‘тепан ’рофимович  вдруг  не  вытерпел  и крикнул <I>ура!</I>  и даже сделал  рукой
какой-то жест, изображавший восторг. Љрикнул он негромко и даже изЯщно; даже
может быть восторг  был преднамеренный, а жест нарочно заучен пред зеркалом,
за полчаса пред чаем; но должно быть у него что-нибудь тут не вышло, так что
барон позволил  себе чуть-чуть  улыбнутьсЯ,  хотЯ  тотчас  же  необыкновенно
вежливо ввернул фразу о всеобщем и надлежащем умилении всех русских сердец в
виду  великого событиЯ.  ‡атем скоро уехал  и  уезжаЯ не забыл  протЯнуть  и
‘тепану  ’рофимовичу  два пальца. ‚озвратЯсь  в  гостиную, ‚арвара  Џетровна
сначала молчала минуты три, что-то  как  бы  отыскиваЯ на  столе;  но  вдруг
обернулась  к  ‘тепану  ’рофимовичу,  и  бледнаЯ,  со  сверкающими  глазами,
процедила шепотом:
     - џ вам этого никогда не забуду!
     Ќа другой день она встретилась со своим другом  как ни в чем не бывало;
о  случившемсЯ  никогда  не  поминала.  Ќо  тринадцать лет  спустЯ,  в  одну
трагическую  минуту, припомнила  и попрекнула его, и так же точно побледнела
как и тринадцать лет назад, когда в первый раз попрекала. ’олько два раза во
всю  свою жизнь сказала она  ему: "Я вам этого никогда не забуду!" ‘лучай  с
бароном  был  уже второй  случай; но  и  первый случай  в  свою  очередь так
характерен и, кажетсЯ, так много означал в судьбе ‘тепана ’рофимовича, что Я
решаюсь и о нем упомЯнуть.
     ќто  было в  пЯтьдесЯт пЯтом  году, весной, в мае месЯце,  именно после
того  как в ‘кворешниках получилось известие  о  кончине  генерал-лейтенанта
‘таврогина, старца легкомысленного, скончавшегосЯ от расстройства в желудке,
по дороге в Љрым, куда он  спешил по назначению в действующую армию. ‚арвара
Џетровна осталась  вдовой  и облеклась в полный траур. Џравда, не  могла она
горевать очень много; ибо в последние четыре года жила с мужем в совершенной
разлуке,  по несходству  характеров, и  производила ему пенсион.  (“  самого
генерал-лейтенанта было  всего только полтораста душ и жалованье, кроме того
знатность  и  свЯзи;  а  все богатство  и ‘кворешники  принадлежали  ‚арваре
Џетровне, единственной дочери одного очень богатого откупщика.) ’ем не менее
она была потрЯсена неожиданностию известиЯ  и удалилась  в полное уединение.
ђазумеетсЯ, ‘тепан ’рофимович находилсЯ при ней безотлучно.
     Њай  был  в  полном  расцвете;  вечера  стоЯли   удивительные.  ‡ацвела
черемуха. Ћба друга сходились каждый  вечер в саду  и просиживали  до ночи в
беседке,  изливаЯ  друг пред другом  свои  чувства  и  мысли.  Њинуты бывали
поэтические.  ‚арвара  Џетровна  под впечатлением  перемены  в судьбе  своей
говорила больше обыкновенного. Ћна как  бы льнула  к  сердцу своего друга, и
так  продолжалось  несколько  вечеров.  Ћдна  страннаЯ  мысль вдруг  осенила
‘тепана ’рофимовича: "не рассчитывает ли неутешнаЯ вдова  на него и не  ждет
ли, в конце траурного года, предложениЯ с его стороны?" Њысль циническаЯ; но
ведь  возвышенность  организации  даже  иногда  способствует  наклонности  к
циническим мыслЯм, уже  по одной  только многосторонности  развитиЯ. Ћн стал
вникать и  нашел,  что  походило на то. Ћн задумалсЯ:  "‘остоЯние  огромное,
правда,  но..."  „ействительно,  ‚арвара  Џетровна  не  совсем  походила  на
красавицу:  это была высокаЯ, желтаЯ, костлЯваЯ женщина, с чрезмерно длинным
лицом,  напоминавшим  что-то  лошадиное. ‚се более  и более колебалсЯ ‘тепан
’рофимович, мучилсЯ  сомнениЯми,  даже  всплакнул раза  два  от  нерешимости
(плакал  он довольно часто). Џо вечерам  же,  то-есть  в  беседке,  лицо его
как-то  невольно  стало  выражать   нечто  капризное  и  насмешливое,  нечто
кокетливое  и  в  то же времЯ высокомерное. ќто  как-то  нечаЯнно,  невольно
делаетсЯ, и даже чем благороднее человек, тем оно и заметнее. Ѓог знает, как
тут  судить,  но вероЯтнее,  что ничего  и не  начиналось в  сердце  ‚арвары
Џетровны  такого,  что   могло  бы   оправдать   вполне  подозрениЯ  ‘тепана
’рофимовича. „а и не  променЯла бы она своего имени ‘таврогиной  на его имЯ,
хотЯ бы и столь славное. Њожет быть была всего  только одна лишь женственнаЯ
игра  с  ее стороны,  проЯвление бессознательной женской  потребности, столь
натуральной  в  иных  чрезвычайных  женских  случаЯх. ‚прочем  не  поручусь;
неисследима глубина женского сердца даже и до сегоднЯ! Ќо продолжаю.
     Ќадо думать, что она скоро  про  себЯ разгадала странное выражение лица
своего друга; она была чутка и приглЯдчива, он же слишком иногда невинен. Ќо
вечера шли попрежнему, и разговоры  были так же поэтичны и интересны. €  вот
однажды,  с  наступлением ночи,  после  самого  оживленного  и  поэтического
разговора,  они дружески расстались, горЯчо  пожав друг другу руки у крыльца
флигелЯ, в котором квартировал ‘тепан ’рофимович. Љаждое лето он перебиралсЯ
в  этот  флигелек,  стоЯвший  почти  в  саду,  из  огромного  барского  дома
‘кворешников.  ’олько что  он вошел к себе и,  в хлопотливом  раздумьи, взЯв
сигару и еще  не успев  ее  закурить, остановилсЯ, усталый, неподвижно  пред
раскрытым окном,  приглЯдываЯсь к легким как пух белым облачкам, скользившим
вокруг Ясного  месЯца, как  вдруг легкий  шорох  заставил  его вздрогнуть  и
обернутьсЯ. Џред ним опЯть стоЯла ‚арвара Џетровна, которую он оставил всего
только четыре минуты назад. †елтое лицо ее почти посинело, губы были сжаты и
вздрагивали по краЯм. ‘екунд десЯть полных смотрела  она ему в  глаза молча,
твердым, неумолимым взглЯдом, и вдруг прошептала скороговоркой:
     - џ никогда вам этого не забуду!
     Љогда  ‘тепан  ’рофимович,  уже десЯть  лет спустЯ,  передавал мне  эту
грустную повесть шепотом, заперев сначала двери, то клЯлсЯ мне,  что  он  до
того  остолбенел  тогда  на месте,  что не слышал и  не  видел,  как ‚арвара
Џетровна  исчезла. ’ак как  она никогда ни  разу потом  не  намекала ему  на
происшедшее и все пошло как ни в чем не бывало, то он всю жизнь наклонен был
к мысли, что  все это была одна галлюцинациЯ пред болезнию, тем более, что в
ту же ночь он и вправду заболел на целых две недели, что, кстати, прекратило
и свиданиЯ в беседке.
     Ќо несмотрЯ  на мечту о галлюцинации, он каждый  день,  всю свою жизнь,
как бы ждал продолжениЯ и  так-сказать развЯзки этого событиЯ. Ћн  не верил,
что оно  так  и  кончилось!  Ђ если так,  то странно же он должен был иногда
поглЯдывать на своего друга.

        V.

     Ћна сама сочинила  ему даже костюм,  в котором  он и проходил  всю свою
жизнь.  Љостюм был  изЯщен  и  характерен: длиннополый, черный сюртук, почти
доверху застегнутый, но щегольски сидевший; мЯгкаЯ шлЯпа  (летом соломеннаЯ)
с широкими  полЯми;  галстук белый, батистовый, с  большим  узлом и висЯчими
концами; трость  с серебрЯным набалдашником, при этом волосы до плеч. Ћн был
темнорус, и волосы его только в последнее времЯ начали немного седеть. “сы и
бороду он брил. ѓоворЯт, в молодости  он  был чрезвычайно  красив  собой. Ќо
по-моему, и в старости был необыкновенно внушителен. „а  и какаЯ же старость
в пЯтьдесЯт три года? Ќо по некоторому гражданскому кокетству, он  не только
не  молодилсЯ, но как бы и щеголЯл солидностию лет своих, и в костюме своем,
высокий, сухощавый, с волосами до плеч, походил как бы на патриарха или, еще
вернее, на портрет поэта Љукольника, литографированный в тридцатых годах при
каком-то  издании, особенно  когда сидел летом в саду,  на лавке, под кустом
расцветшей  сирени,  опершись  обеими руками  на  трость, с раскрытою книгой
подле и поэтически задумавшись над  закатом солнца. Ќасчет книг замечу,  что
под конец  он  стал  как-то удалЯтьсЯ от чтениЯ. ‚прочем  это уж  под  самый
конец. ѓазеты и  журналы,  выписываемые ‚арварой Џетровной во множестве,  он
читал  постоЯнно. “спехами русской литературы тоже  постоЯнно интересовалсЯ,
хотЯ  и  нисколько  не  терЯЯ  своего  достоинства.  “влексЯ  было  когда-то
изучением высшей  современной политики  наших  внутренних и внешних дел,  но
вскоре,  махнув  рукой, оставил предприЯтие. Ѓывало и то: возьмет с  собою в
сад ’окевилЯ, а  в  кармашке несет  спрЯтанного Џоль-де-Љока. Ќо впрочем это
пустЯки.
     ‡амечу в скобках и о портрете Љукольника: попалась эта картинка ‚арваре
Џетровне  в первый  раз, когда  она находилась, еще  девочкой, в благородном
пансионе в  Њоскве.  Ћна тотчас же влюбилась в  портрет, по обыкновению всех
девочек в  пансионах,  влюблЯющихсЯ во  что  ни попало, а вместе и  в  своих
учителей, преимущественно чистописаниЯ и рисованиЯ. Ќо  любопытны  в этом не
свойства  девочки,  а  то,  что  даже  и в  пЯтьдесЯт  лет ‚арвара  Џетровна
сохранЯла эту  картинку в числе самых интимных своих драгоценностей, так что
и ‘тепану ’рофимовичу может быть только  поэтому сочинила  несколько похожий
на изображенный на картинке костюм. Ќо и это конечно мелочь.
     ‚  первые  годы  или  точнее  в первую  половину  пребываниЯ у  ‚арвары
Џетровны, ‘тепан  ’рофимович все еще помышлЯл  о каком-то сочинении и каждый
день серьезно собиралсЯ его  писать. Ќо во вторую половину он должно  быть и
зады позабыл.  ‚се  чаще и чаще он говаривал нам:  "ЉажетсЯ, готов  к труду,
материалы  собраны,  и вот не  работаетсЯ!  Ќичего  не делаетсЯ!"  и опускал
голову в унынии. Ѓез  сомнениЯ это-то и должно было  придать  ему еще больше
величиЯ в наших главах, как страдальцу науки; но самому ему хотелось чего-то
другого. "‡абыли  менЯ, никому  Я не  нужен!" вырывалось  у него не раз. ќта
усиленнаЯ  хандра  особенно овладела  им  в  самом конце пЯтидесЯтых  годов.
‚арвара  Џетровна  понЯла наконец, что  дело  серьезное. „а  и  не могла она
перенести мысли о том, что друг  ее  забыт и ненужен. —тобы развлечь  его, а
вместе длЯ подновлениЯ славы, она свозила его тогда в Њоскву, где у ней было
несколько  изЯщных  литературных  и  ученых знакомств; но  оказалось, что  и
Њосква неудовлетворительна.
     ’огда было времЯ  особенное; наступило что-то новое, очень уж непохожее
на прежнюю тишину, и что-то  очень  уж странное, но везде ощущаемое,  даже в
‘кворешниках.  „оходили разные слухи- ”акты были  вообще  известны более или
менее, но очевидно было,  что кроме фактов Явились и какие-то сопровождавшие
их идеи,  и  главное в чрезмерном  количестве. Ђ  это-то  и  смущало:  никак
невозможно  было  применитьсЯ и в точности  узнать, что именно  означали эти
идеи?   ‚арвара  Џетровна,  вследствие  женского  устройства  натуры  своей,
непременно хотела подразумевать в них секрет. Ћна принЯлась было сама читать
газеты и  журналы, заграничные  запрещенные изданиЯ и  даже начавшиесЯ тогда
прокламации (все  это ей доставлЯлось);  но у ней только голова закружилась.
ЏринЯлась  она писать письма: отвечали ей мало, и чем далее, тем непонЯтнее.
‘тепан ’рофимович торжественно приглашен был объЯснить ей "все эти идеи" раз
навсегда; но  объЯснениЯми его она осталась  положительно недовольна. ‚зглЯд
‘тепана ’рофимовича на всеобщее движение был  в высшей степени высокомерный;
у него все сводилось  на то, что он  сам забыт и никому ненужен. Ќаконец и о
нем вспомЯнули, сначала в заграничных изданиЯх, как о ссыльном страдальце, и
потом  тотчас же в  Џетербурге, как о бывшей звезде  в  известном созвездии;
даже сравнивали его  почему-то с ђадищевым. ‡атем кто-то  напечатал,  что он
уже умер,  и обещал его некролог.  ‘тепан ’рофимович мигом  воскрес и сильно
приосанилсЯ. ‚се высокомерие его взглЯда на современников разом соскочило, и
в нем загорелась мечта:  примкнуть к движению  и показать свои силы. ‚арвара
Џетровна тотчас же  вновь и  во  все уверовала  и ужасно засуетилась. ђешено
было ехать в Џетербург без малейшего  отлагательства, разузнать все на деле,
вникнуть  лично  и,  если  возможно,  войти  в новую деЯтельность  всецело и
нераздельно. Њежду прочим  она объЯвила, что готова  основать свой  журнал и
посвЯтить ему отныне всю свою жизнь. “видав, что дошло даже до этого, ‘тепан
’рофимович  стал  еще высокомернее, в дороге же начал  относитьсЯ  к ‚арваре
Џетровне  почти покровительственно,  - что она  тотчас  же  сложила в сердце
своем.  ‚прочем у ней  была и другаЯ весьма важнаЯ причина к поездке, именно
возобновление высших свЯзей. Ќадо было,  по возможности,  напомнить о себе в
свете, по крайней мере  попытатьсЯ. ѓласным  же предлогом к путешествию было
свидание с единственным  сыном, оканчивавшим тогда курс наук в петербургском
лицее.

        VI.

     Ћни  съездили и  прожили в Џетербурге  почти  весь  зимний сезон.  ‚се,
однако,  к  ‚еликому  посту  лопнуло  как  радужный  мыльный  пузырь.  Њечты
разлетелись, а сумбур не только  не  выЯснилсЯ,  но стал еще отвратительнее.
‚о-первых, высшие  свЯзи  почти не удались,  разве в самом  микроскопическом
виде и  с унизительными натЯжками. ЋскорбленнаЯ  ‚арвара  Џетровна бросилась
было  всецело  в  "новые  идей"  и   открыла  у  себЯ  вечера.  Ћна  позвала
литераторов, и  к ней их тотчас же привели во множестве. Џотом уже приходили
и сами, без приглашениЯ; один приводил другого. Ќикогда еще она  не видывала
таких  литераторов.  Ћни  были  тщеславны  до невозможности,  но  совершенно
открыто,  как  бы тем  исполнЯЯ  обЯзанность. €ные  (хотЯ  и  далеко не все)
ЯвлЯлись  даже пьЯные, но  как бы  сознаваЯ в этом особенную,  вчера  только
открытую красоту. ‚се они чем-то гордились до странности. Ќа всех лицах было
написано, что  они сейчас только открыли какой-то чрезвычайно важный секрет.
Ћни  бранились, вменЯЯ себе это в  честь.  „овольно трудно было узнать,  что
именно они написали; но тут были  критики, романисты, драматурги,  сатирики,
обличители. ‘тепан ’рофимович  проник  даже  в самый  высший их круг,  туда,
откуда управлЯли движением. „о управлЯющих  было до невероЯтности высоко, но
его они встретили радушно, хотЯ  конечно никто из них ничего о нем не знал и
не слыхивал кроме того, что он "представлЯет идею". Ћн  до того маневрировал
около  них,  что и их зазвал раза два в салон ‚арвары  Џетровны, несмотрЯ на
все их олимпийство. ќти были  очень серьезны и  очень  вежливы; держали себЯ
хорошо;  остальные видимо их боЯлись;  но  очевидно  было,  что  им некогда.
џвились  и  две-три прежние литературные  знаменитости,  случившиесЯ тогда в
Џетербурге  и  с  которыми ‚арвара  Џетровна  давно уже  поддерживала  самые
изЯщные отношениЯ. Ќо  к удивлению  ее эти  действительные и уже несомненные
знаменитости были тише  воды,  ниже травы, а иные из  них  просто льнули  ко
всему  этому  новому сброду  и  позорно у него  заискивали.  ‘начала ‘тепану
’рофимовичу повезло; за него ухватились и стали его  выставлЯть на публичных
литературных собраниЯх. Љогда он вышел в первый раз на  эстраду, в  одном из
публичных   литературных  чтений,  в  числе  читавших,  раздались  неистовые
рукоплесканиЯ, не  умолкавшие минут  пЯть.  Ћн со слезами вспоминал  об этом
девЯть лет спустЯ, - впрочем  скорее  по  художественности своей натуры, чем
изо благодарности, "ЉлЯнусь  же вам  и пари  держу", говорил он мне  сам (но
только мне и по секрету), "что никто-то  изо всей этой публики знать не знал
о мне ровнешенько ничего!" Џризнание замечательное: стало быть был же  в нем
острый ум, если он тогда же, на эстраде, мог так Ясно понЯть свое положение,
несмотрЯ на  все  свое упоение; и стало быть не было в нем острого ума, если
он даже девЯть  лет спустЯ  не мог вспомнить о том  без  ощущениЯ обиды. …го
заставили подписатьсЯ  под двумЯ  или тремЯ коллективными протестами (против
чего  он  и  сам не знал);  он  подписалсЯ. ‚арвару  Џетровну тоже заставили
подписатьсЯ под каким-то "безобразным поступком", и  та подписалась. ‚прочем
большинство этих  новых людей хоть и  посещали ‚арвару Џетровну,  но считали
себЯ почему-то  обЯзанными смотреть на  нее с  презрением  и  с нескрываемою
насмешкой. ‘тепан ’рофимович намекал мне потом, в горькие минуты,  что она с
тех-то пор ему и позавидовала. Ћна  конечно понимала, что ей нельзЯ водитьсЯ
с  этими людьми, но все-таки  принимала  их  с жадностию,  со  всем  женским
истерическим нетерпением  и,  главное, все  чего-то ждала.  Ќа  вечерах  она
говорила  мало,  хотЯ  и могла  бы  говорить; но  она  больше  вслушивалась.
ѓоворили  об  уничтожении  цензуры и  буквы  <I>ъ,</I>  о  заменении  русских  букв
латинскими,  о вчерашней ссылке такого-то,  о каком-то скандале в Џассаже, о
полезности раздроблениЯ ђоссии по народностЯм с вольною федеративною свЯзью,
об   уничтожении  армии  и  флота,  о  восстановлении  Џольши  по  „непр,  о
крестьЯнской реформе  и прокламациЯх, об  уничтожении наследства, семейства,
детей и свЯщенников,  о  правах женщины, о доме Љраевского, которого никто и
никогда не мог  простить господину  Љраевскому, и пр. и пр. џсно было, что в
этом  сброде новых людей много мошенников, но несомненно  было, что много  и
честных, весьма даже  привлекательных лиц,  несмотрЯ  на  некоторые все-таки
удивительные  оттенки. —естные были  гораздо непонЯтнее бесчестных и грубых;
но неизвестно было кто у кого в руках. Љогда ‚арвара Џетровна объЯвила  свою
мысль об издании журнала, то к ней хлынуло еще  больше  народу, но тотчас же
посыпались в  глаза  обвинениЯ, что она  капиталистка и эксплуатирует  труд.
Ѓесцеремонность  обвинений  равнЯлась  только их  неожиданности. Џрестарелый
генерал €ван €ванович „роздов, прежний друг и  сослуживец покойного генерала
‘таврогина, человек достойнейший  (но в  своем роде) и которого все мы здесь
знаем,  до  крайности строптивый  и  раздражительный, ужасно  много евший  и
ужасно  боЯвшийсЯ атеизма, заспорил на одном  из вечеров  ‚арвары Џетровны с
одним  знаменитым юношей.  ’от ему первым словом: "‚ы  стало быть - генерал,
если так  говорите", то-есть в том смысле, что уже хуже  генерала он и брани
не  мог найти. €ван  €ванович вспылил чрезвычайно: "„а,  сударь, Я генерал и
генерал-лейтенант,  и  служил  государю моему,  а ты,  сударь,  мальчишка  и
безбожник!" Џроизошел  скандал непозволительный. Ќа  другой  день случай был
обличен  в  печати,   и  начала  собиратьсЯ   коллективнаЯ  подписка  против
"безобразного  поступка" ‚арвары Џетровны, не  захотевшей тотчас же п