…вгений Љозловский. ѓолос Ђмерики

…вгений Љозловский. ѓолос Ђмерики

научно-фантастический эпилог

—ерт возьми! ’акаЯ уж надувательнаЯ землЯ!

Ќ. ѓоголь. "€гроки"

1

Џроводив взглЯдом рванувшегосЯ от главного входа красно-белого жучка скорой, в недра которого с мешающей помощью ’рупца Њладенца Њалого только что был внесен генерал Њалофеев (говорЯт, его ’рупец и отравил, -- Љатька Љишко, едко пахнущаЯ половыми секретами, прошипела из-за спины таинственным голосом последнюю сплетню, -- впрочем, что же? почему бы и не ’рупец? почему бы и не отравил?), -- жучок умудрилсЯ-таки найти щелку в непрерывной, неостановимой, темно-зеленой ленте прущих по набережной военных грузовиков и, полавировав внутри нее, скрылсЯ за излучиною, -- Ќикита вдруг подумал, что внезапное заболевание генерала может привести к таким последствиЯм, о каких страшно бредить и в бреду, и еще подумал, что слишком далеко его, Ќикиту, кажетсЯ, занесло, далеко и совсем не туда. Ћн и раньше чувствовал, что его несет не туда, но то было несет, а теперь -- занесло уже, занесло окончательно, и Ясное сознание этого факта пришло в голову впервые.

…му, собственно, и всегда, можно сказать -- с рождениЯ, некуда было деватьсЯ, всЯ логика биографии, судьбы толкала в черно-серое здание на џузе, вмещающее два десЯтка западных подрывных радиостанций, разных там ‘вобод, Ѓи-би-си и Ќемецких ‚олн. Ћн от младенчества, от младых, как говоритсЯ, ногтей слишком насмотрелсЯ на диссидентствующих этих либералов, на либеральствующих диссидентов, к числу которых, увы, принадлежали и оба его родителЯ, и старшаЯ сестрица ‹идиЯ; слишком наслушалсЯ нескончаемых их, пустых и глупых вечерне-ночных, в клубах вонючего табачного дыма разговоров, за которыми, одна вслед другой, летели бутылки липкого тошнотворного портвешка и переводились килограммы тогда еще дешевого кофе; слишком надышалсЯ кисловатой, затхлой, даже на свободе -- вполне тюремною -- атмосферой; слишком, слишком, слишком! чтобы каждой клеточкою души не стремитьсЯ вырватьсЯ из этого вызывающего органическую брезгливость круга. Џриметы родительского и их друзей быта: нищета, безработица, обыски (нескольким из которых, еще мальчиком, стал Ќикита потрЯсенным свидетелем); допросы, аресты, суды; адвокаты, кассации, лагерЯ, психушки -- все это, поначалу жуткое, со временем стало совсем не страшно, аѕ м- мѕ нехорошо, неприЯтно, тошнотворно, и знакомые фамилии по вражеским голосам звучали как-то фальшиво и по-предательски, и ни за что не могло поверитьсЯ, будто разнообразно-однообразным процессам сиим и процедурам подвергаютсЯ действительно чистые, бескорыстные и психически полноценные люди, да не могло поверитьсЯ и глЯдЯ на их, кандидатов и докторов наук, старые, замасленные, потертые, в серых клочьЯх подкладочной ваты пальто, на их плешивые шапки, на бахромЯщиесЯ, вздувшиесЯ на коленках штаны, не могло поверитьсЯ, слушаЯ обиженные, жалостливые их, физиков, математиков, филологов, рассказы о мытарствах по отделам вневедомственной охраны, по кочегаркам и дворницким. Љнижки и журнальчики, которые на очередном обыске описывались, сваливались во вместительные, защитного цвета брезентовые мешки и увозились, но, несмотрЯ на столь регулЯрные и капитальные чистки, спустЯ времЯ, снова накапливались в квартире, -- не вызывали у Ќикиты никакого ни любопытства, ни довериЯ, а тоже -- одну брезгливость, и любаЯ брошюрка, купленнаЯ в ‘оюзпечати, любой номер "Џионера" или "Љостра", безусловно, были куда всамделишнее той, пусть на самой хорошей бумаге отпечатанной, но фальшивой, фиктивной макулатуры.

Љстати о "Џионере" и "Љостре": ни их, ни "Џионерской правды", ни "ћного" там "натуралиста" или "техника" не соглашались родители выписать Ќиките: брызжа слюною, объЯснЯли про коммунистическое обморочивание, которому не позволЯтѕ и так далее, а взамен подсовывали детское …вангелие с глупыми картинками и прочую чушь, и ее не то что читать -- смотреть на нее было противно и стыдно, а все ребЯта в школе читали и "Љостер", и "Џионерскую правду", и "ћного техника", и Ќикита, хоть побираЯсь, а все-таки читал тоже, а неприЯтные ощущениЯ от побирушничества заносил на родительский счет. Џоследний с каждым годом рос, и не только от новых поступлений, но и от неумолимых процентов.

—ем более емкие ушаты иронии и прЯмой издевки опрокидывали родители и сестра ‹идиЯ на октЯбрЯтскую звездочку, на пионерский галстук, на комсомольский значок Ќикиты -- тем с большей энергией сопротивлениЯ тЯнулсЯ он к этой высмеиваемой, облаиваемой ими общественной жизни и с гордостью и достоинством носил званиЯ и председателЯ совета отрЯда, и члена совета дружины, и комсорга класса. € только там уже, в комсоргах, впервые смутно почувствовал, что тащит его куда-то не туда, потому что прежде, в октЯбрЯтах и пионерах, деЯтельность Ќикиты была в каком-то смысле органичной, естественной, принимаемой ребЯтами, -- теперь же слова, которые он вынужден был поддакивающе выслушивать и произносить сам, все дальше и дальше уходили от реальности, и волей-неволей приходилось переделывать ее в своем сознании под эти слова, и она мало-помалу начинала обретать размытость, фиктивность, призрачность. Ћднако поздно, поздно было поворачивать назад: несло, несло, несло уже, да и некотораЯ приЯтность в положении комсомольского вожака все-таки оставалась: снаружи -- уважительное отношение начальства и рЯда товарищей обоего пола, изнутри -- вступаЯ в странное противоречие с постепенным офиктивливанием реальности -- ощущение прЯмой причастности к могучей своей ђодине, то есть всамделишности собственного существованиЯ, -- тащило, перло, несло и так и вынесло в университет, в университетский комитет комсомола, и дальше -- в пресловутое черно-серое здание на џузе. € чем справедливей и обоснованнее казались Ќиките лидкины и родительские шуточки и издевки, а они -- к никитиному раздражению -- с течением времени все чаще казались справедливыми и обоснованными, -- тем меньше оставалось возможностей к отступлению с пусть сомнительной, однако частично уже пройденной, с пусть выбранной ненамеренно, но многими драками отстоЯнной дороги. € еще клеймо, поставленное родителЯми на Ќикиту при рождении последнего, поставленное безжалостно, под запах паленой детской кожицы, клеймо имени-отчества, Ќикита ‘ергеевич! Ћно жгло Ќикиту с того самого момента, как он стал понимать, в чью честь назван и почему именно в эту честь, -- жгло, и чего бы только Ќикита ни сделал, чего бы ни превозмог, чтобы прожить клейму наперекор!

•отЯ, с другой стороны, -- куда уж так особенно занесло? -- работа как работа, даром только что числишьсЯ младшим лейтенантом известного ѓоскомитета, Љонторы, как выражаютсЯ родители, -- и формы-то ни разу, считай, не надел: обыкновенный радиоредактор. Ђ что выпускаешь в эфир не "ЊаЯк", не "‘ельский" какой-нибудь "час", а программу "Љниги и люди" "ѓолоса Ђмерики" -- так чт? -- забавно даже, интересно, игроваЯ, так сказать, стихиЯ, мистификациЯ! и всЯкий раз, сдаваЯ вниз, в преисподнюю, на передатчик очередную американскую пленку, Ќикита не без удовольствиЯ воображал внимательные лица ‹идки, родителей, прочих оборванных диссидентов, с напрЯжением слушающих свободное слово, прорывающеесЯ сквозь коммунистические глушилки, -- и от души улыбалсЯ. Џусть, дескать, не слушают, как ослы, что угодно -- лишь бы из-за кордона!

’ак или иначе, а в комсомольский комитет Љонторы Ќикита самоотвелсЯ, правда, тихонько самоотвелсЯ, без бравады, без демонстраций этих разных; так же, без бравады и демонстраций, воздержалсЯ пока и от вступлениЯ в партию, хотЯ ’рупец Њладенца Њалого и предлагал рекомендацию, а сейчас вот -- лоб до потного онемениЯ прижат к пыльному жаркому стеклу, взглЯд, проводив не вдруг вклинившегосЯ в темно-зеленую ленту военных грузовиков красно-белого мигающего и, надо полагать, вопЯщего жука до излучины, переплыв мутную, из одного, кажетсЯ, жидкого дерьма состоЯщую џузу, перейдЯ противоположную ее набережную, по которой перла -- только в обратную сторону -- такаЯ же темно-зеленаЯ, такаЯ же непрерывнаЯ, такаЯ же ничем не остановимаЯ лента, упершись в посеревшие, подкопченные выхлопами стены Ђндроньевского монастырЯ и по ним проползЯ вверх, стопоритсЯ на декоративном золоченом крестике собора, -- Ќикита представил вдруг, как же выглЯдит со стороны все то, в чем он принимает посильное участие? -- представил, и по-нехорошему смешно ему стало, и беспричинно засосало под ложечкою, беспричинно, а словно так, как, наверное, должно засосать, когда, лечась от перелома какого-нибудь нестрашного, прочтешь в незнамо зачем, ради непонЯтной шутки выкраденной у дежурной сестры истории собственной болезни латинское, однако, и по-латыни слишком понЯтное слово: cancer.

2

•-хе-не-рал! прошипел ’рупец и потер ручки, словно старательно, хотЯ и не слишком артистично, скопировал известного французского кинематографического комика, на которого похож был до одноЯйцовости. ЋткомандовалсЯ! ‘кораЯ вильнула и, вопЯ и мигаЯ, вклинилась в колонну идущих по набережной грузовиков. Ќе боись -- средство верное, патентованное!

Ћбиженный, дважды обойденный повышением и фактически сосланный на должность замзава одного из отделов собственного детища, однако человек, в сущности, крайне добродушный, ’рупец Њладенца Њалого зла никому не желал, особенно непосредственному своему шефу, генералу Њалофееву, которого помнил, когда тот был еще желторотым, шустрым таким, но по делу шустрым капитаном, и которого несколько лет назад сам с удовольствием принЯл к себе в контору на должность начальника "ѓолоса Ђмерики", -- зла не желал и подсыпл ему в столовой за обедом сохраненный на всЯкий случай еще со времен оперативной работы Ядовитый английский порошок отнюдь не из зависти: просто не видел другого выхода, а пора провести в жизнь одну старую идею настала беспрекословно.

€деЯ зародилась у ’рупца давным-давно, когда он только что получил подполковника и возглавил Ћтдел глушениЯ западных радиопередач. ђаботать было трудно: враги елозили по волнам, увеличивали мощности, беспредельно расширЯли диапазоны, даже открывали новые станции; наша аппаратура то и дело ломалась, горела, техники и солдаты глушили не столько радиопередачи, сколько выдаваемый длЯ промывки контактов метиловый спирт, -- словом, ’рупец вертелсЯ, как белка в колесе, -- толку, однако, выходило чуть: следовало менЯть что-то кардинально! -- и вот, мучительно мыслЯ и ночью и днем, он таки выдумал, что, чем тратить миллионы киловатт и километры нервов на малоэффективное генерирование помех, лучше просто выловить всех, кто пакости смеет слушать, и нейтрализовать -- и тогда пускай брешут враги -- надрываютсЯ, словно голодные псы в выгоревшей, вымершей деревне!

Џоначалу показавшаЯсЯ хоть сладкою, а несбыточною мечтою, мысль постепенно обросла подробностЯми, и вот уже, вполне законченный, детально разработанный, лег в папочку красного ледерина план операции: внедрить на одну из подрывных антисоветских радиостанций, лучше всего на "ѓолос Ђмерики", своего человека, который в определенный день и час передал бы в эфир специально подготовленное сообщение, ну, что-то вроде того, что через сорок минут Ђмерика начинает войну против ‘‘‘ђ, но, желаЯ оберечь сторонников демократии (не сторонники "ѓолос Ђмерики", слава Ѓогу, не слушают!), по секрету предупреждает их, чтобы они, завернувшись в белые простынки, вышли из домов и сгруппировались на открытых пространствах. Љаково?! ‘ами, голубчики, как тараканы повыползете -- спасатьсЯ, а мы вас всех тут -- цап!

Ќачальству идеЯ понравилась. Џравда, кое-кто из молодых да ранних косилсЯ опасливо: не слишком ли, дескать, многих придетсЯ тогоѕ цап? не нарушим ли, дескать, снова ленинские нормы социалистической законности? -- но ’рупец успокаивал: не обЯзательно, мол, так уж всех, и так уж сразу, и так уж именно цап, -- возьмем, мол, пока на карандашик, а там, в спокойной обстановочке, все и решим! -- и уже положено было на титульный лист из ледериновой папочки много разноцветных разрешительных виз, чуть ли не последней только, главной, и дожидались, уже и кандидатуру подыскивали длЯ внедрениЯ и предварительно остановились на одном писателе-полудиссиденте, который давненько уже намыливалсЯ на ‡апад, -- как вдруг ’рупец, сам, забил во все колокола и прохождение папочки приостановил.

Џриостановить затею, которой дан ход, -- все равно что задержать пулю, вылетающую из ствола, -- но тут резон был слишком уж значительным: неожиданно поЯвилась возможность раз-навсегда намертво заткнуть все подрывные радиоглотки: в один прекрасный день -- из тех как раз, когда папочка ходила по начальству, -- прорвалсЯ в кабинет ’рупца настырный молодой человек в джинсах, бороде и очках и долго что-то объЯснЯл, размахиваЯ руками, про сверхпроводимость, Явление интерференции и когерентность радиоволн. ’рупец, имевший в школе по физике двоек больше, нежели троек, не понЯл, конечно, ничего, однако нюхом волчьим учуЯл, что дело стоЯщее, и тут же, вызвав к подъезду черную свою "‚олгу", поехал к парню в Ќ€€: в одно из тех, знаете, предприЯтий, что обнесены глухим забором с тоненькими проволочками поверху, а на дверЯх никакой таблички, кроме как "Ћтдел кадров", никогда не висит, и только рЯдом, на врытых в землю деревЯнных ногах, голубеет щит ’ђ…Ѓ“ћ’‘џ с перечислением двух десЯтков профессий: от жестЯнщика до зубного техника, -- по которым в жизни не догадаешьсЯ, чем же, в сущности, за забором занимаютсЯ, -- поехал в Ќ€€ и там собственными глазами и ушами убедилсЯ, что от включениЯ бородатым очкариком затерЯвшегосЯ в переплетении проводов, скоплении лампочек, стрелок и верньеров тумблерочка и впрЯмь наглухо замолкал приемник ‚ќ”-12, по которому шли, как обычно, последние известиЯ и песни и танцы советских композиторов, исполнЯемые по заЯвкам радиослушателей.

‘ловом, ’рупец оценил, и молодой бородач получил и квартиру, в очереди на которую тщетно стоЯл уже несколько лет, и собственную лабораторию, и соответствующий оклад жалованиЯ, и необходимые дотации, и валюту, а спустЯ некоторое времЯ произошли следующие событиЯ:

1) смолкли в советском эфире все вражеские, грЯзные голоса;

2) ложным опенком после грибного дождЯ, чуть ли не в одну ночь, вымахало на набережной џузы черно-серое здание;

3) голоса снова заголосили, но уже не своим голосом, а почти дословно повторЯЯ то первую программу ‚сесоюзного ђадио, то "ЊаЯк";

4) в газете "Џравда" и целом рЯде прочих газет в списках лауреатов ‹енинской премии поЯвилась группа не известных дотоле народу фамилий и нейтральное, ничего не говорЯщее даже человеку искушенному название темы, за разработку которой носители не известных дотоле народу фамилий премии этой удостаивались: "Ћ некоторых ЯвлениЯх, сопутствующих интерференции когерентных радиоволн при использовании волноводов из сверхпроводЯщих материалов"; тема -- разъЯснЯли газеты -- имеет огромное народнохозЯйственное значение;

5) ’рупец Њладенца Њалого купил в военторге на Љалининском десЯток звездочек, в каждом погоне просверлил шилом по третьей дырке и даже завел предварительные и пока секретные переговоры со знакомым портным о пошиве генеральского мундира, -- и то, и другое, и третье, впрочем, как оказалось -- напрасно, ибо не только генерала -- даже и полковника ’рупцу, возглавившему новый огромный отдел Љомитета, так и не присвоили, а напротив -- чем на трупцов взглЯд лучше шло дело, тем чаще вызывали ’рупца на ковер и разносили в хвост и в гриву за тупость и неумение использовать с полной отдачею последние достижениЯ советской науки и техники в целЯх дальнейшего усовершенствованиЯ и усилениЯ идеологической работы среди населениЯ. „а, усилениЯ среди населениЯ.

€так, в тупости и неумении обвинЯли ’рупца Њладенца Њалого! ќто ж смешно сказать: ’рупца -- в тупости и неумении! Ђ кто как не он бородача приветил? кто как не он подал идею не вовсе голоса упразднить, а заменить на свои, отечественного производства, комитетские? кто как не он провел переговоры с финнами о возведении зданиЯ в рекордные сроки, приглЯдывал за строительством, дневал-ночевал на площадке?! Ђ что начальству не нравЯтсЯ тексты, которые идут в эфир, -- ну тут уж ’рупец вовсе виноват не был! —то он мог поделать с собою, когда каждаЯ клеточка его мозга -- да и одного мозга ли?! -- каждаЯ клеточка тела, каждаЯ пора, каждый волосок кожи всеми силами противились тому, чтобы собственными, можно сказать, руками изготовлЯл и распространЯл их хозЯин заведомо ложные измышлениЯ, порочащие советский государственный и общественный строй, Љоммунистическую партию и выдающихсЯ ее деЯтелей, а также отдельные организации! Ќет-нет, совсем не такой уж он и дурак был, ’рупец Њладенца Њалого, он понимал, что следует маскироватьсЯ, чтобы тебе верили, что ты "ѓолос Ђмерики" или там, положим, какое-нибудь "Ѓи-би-си", следует подделыватьсЯ под гадючий тон, чтобы между Якобы их сообщениЯми подпустить порою свое, ’рупец нисколько не подвергал сомнению имеющиесЯ у начальства агентурные данные, что совсем, значит, перестал слушать народ трупцовы голоса, -- понимал и всЯкий раз искренне обещал начальству, что исправитсЯ, что все будет о'кей, даже на главного редактора при себе согласилсЯ, -- что-то вроде ”урманова при —апаеве, -- и выделил ему комнатку, котораЯ вскоре разрослась на весь двенадцатый этаж, превратилась в таинственный институт контролеров, -- согласилсЯ со всем и на всё, но гены, гены, мать их так! -- гены. ѓены, клеточки, поры, волоски! -- все это продолжало топорщитьсЯ и сопротивлЯтьсЯ, и снова, буквально помимо трупцовой воли, выходили из-под начальственного красного его карандаша материалы так обкорнанные и поправленные, что впору было нести на аболовку.

€ начальство, дольше терпеть не имеЯ возможности и сил, предложило ’рупцу отставку. Ћтставка была длЯ ’рупца все равно что смерть; он начал писать рапорты, ходить-унижатьсЯ по кабинетам, напускал на себЯ эдакий жалостный вид, пока наконец не плюнули на него и не разрешили остатьсЯ при любимом деле, правда, сильно понизив в должности и отобрав подписку, что заниматьсЯ будет исключительно административно-хозЯйственными вопросами, а в передачи как таковые носу больше не сунет.

Љогда после унизительных этих мытарств, словно после тЯжелой продолжительной болезни, вернулсЯ ’рупец в здание на џузе, там уже все шло по-другому: новое начальство задвигло в эфир огромные куски натуральных заграничных передач, и только небольшие прослойки между ними были составлены Љомитетом, а на стыках -- длЯ незаметности последних и вЯщей убедительности, подпускали давно уж, -- думал ’рупец, -- списанную в архив -- ан, нет: вечно живую -- глушилочку.

’рупец Њладенца Њалого окунулсЯ в дела административно-хозЯйственные, обеими ладонЯми зажав глаза и уши свои, чтобы не видеть и не слышать того, что творитсЯ вокруг, но то, что творилось, просачивалось и под ладони, и тогда припоминалась ледериноваЯ папочка, и снова ’рупцу до зуда хотелось выловить всех, кто осмеливаетсЯ слушать, выловить, наказать, изолировать, потому что, честное слово, длЯ ’рупца уже не существовало разницы между голосами натуральными и голосами Яузскими. ЏонЯтное дело: начальство сейчас в эту затею посвЯщать было нельзЯ, даже крайне опасно, -- и ’рупец решил действовать на свой страх и риск. …динственный человек, с которым дерзнул ’рупец поделитьсЯ и привлечь в качестве помощника, был младший лейтенант Ќикита ‚Ялх, юноша симпатичный и умный, взЯтый в свое времЯ на "ѓолос" ’рупцом по приватной просьбе старого фронтового друга, генерала Ћбернибесова, -- юноша, к которому бездетный ’рупец относилсЯ почти как к сыну, тем более что Ќиките крупно не повезло с родителЯми фактическими.

€ вот однажды после работы, не доверЯЯ стенам собственного кабинета, пригласил ’рупец младшего лейтенанта прогулЯтьсЯ по Ђндроньевскому монастырю и во времЯ прогулки идею свою и изложил. Ќикита сохранил полное спокойствие на лице, выслушав, но ’рупец заметил по его глазам, что не верит, сомневаетсЯ: клюнет ли, дескать, народ на такую грубую приманочку, натЯнет ли, дескать, на головы простынки и побежит ли, дескать, на Љрасную, к примеру, площадь, -- выслушал спокойно и возразил только в том смысле, что без начальства с этою акцией все равно не справитьсЯ, потому что ведь надо заранее все подготовить, чтобы успеть зарегистрировать по всему ‘оюзу кто с простынкою выскочил, что тут даже одними райотделами Љомитета, пожалуй, не обойтись, придетсЯ привлекать и милициюѕ Ќет, не знал мальчишка народа своего, совсем не знал, не знал и недооценивал: одни, кто слушает, -- те, конечно, поверЯт во что угодно, лишь бы из-за бугра; другие же, те, кто не слушает, а больше смотрит, наутро же, а кто и до утра не дотерпев, сообщат куда следует, кто, когда и в чем выбегал из дому на ночь глЯдЯ! -- но ’рупец и возражать не стал: по всему никитиному тону понЯл уже, что ошибсЯ в выборе помощника и что вообще такие дела делаютсЯ в одиночку, а чтобы, не дай Ѓог, не пошло шума преждевременного, схитрил, согласилсЯ по видимости с младшим лейтенантом, что и впрЯмь: без начальства не стоит.

’рупец потом долго материл себЯ, что расслабилсЯ, раскололсЯ как последний фраер, поделилсЯ с соплЯком заветным замыслом, а ведь и помощи-то от соплЯка никакой реальной выйти не могло, разве записал бы со своими сыкушками текст на магнитофоне, но на худой конец ’рупец Њладенца Њалого и с этою задачею справитсЯ, не пальцем делан! -- да и не в паршивых "Љнигах и людх" надо давать такое объЯвление, а в "Џрограмме длЯ полуночников", в последних ее известиЯх, тем более что последние известиЯ по новым порЯдкам идут в эфир не с пленки, а непосредственно из студии. Џравда, под присмотром контролера, но того, надеЯлсЯ ’рупец, с помощью коньЯку ли, если мужик, отпустив ли домой пораньше, если баба, нейтрализовать удастсЯ относительно просто.

€так, цель определилась: дорватьсЯ до студии, где прежде ’рупец был полновластным хозЯином, но куда в последнее времЯ его фактически не допускали, и подложить текст объЯвлениЯ ведущей последние известиЯ дикторше. € ’рупец Њладенца Њалого, вооружась терпением, стал поджидать пору летних отпусков, когда опустеет большинство начальственных кабинетов и поЯвитсЯ шанс как-нибудь вечерком остатьсЯ во всем Яузском корпусе старшим по званию, -- и вот сегоднЯ сошлось, наконец, почти все; только генерал Њалофеев стоЯл на посту добросовестным пнем, и пришлось выключить его из игры, подсыпав в компот английского порошка.

Ќу что жеѕ Ћн еще принесет пользу государству, настоЯщую пользу. ђано, рано еще списывать его в архив! Ћн сумеет доказать, что кое еще на что способен! -- ’рупец Њладенца Њалого постоЯл минуточку у подъезда, послушал ухом своим чутким, как затихла, смолкла сирена давно пропавшей из глаз скорой, поглЯдел на душное, прЯщее, полупасмурное небо и, резко повернувшись, решительно зашагал внутрь, в таинственные глубины черно-серого зданиЯ на набережной реки џузы.

3

Љак всегда, когда приближалсЯ момент встречи с Ќикитою, Њэри Ћбернибесова была рассеЯна и, что называетсЯ, в разобранных чувствах -- и вот пожалуйста: на волосок только не врезалась в неожиданно вылетевшую с набережной џузы, мигающую и вопЯщую скорую. Њэри резко, испуганно ударила по непривычным педалЯм, и под визг тормозов и резины "‚олгу" занесло, развернуло и бросило прЯмо под темно-зеленый военный грузовик, заворачивающий от "€ллюзиона", -- хорошо еще, что за рулем сидел не салага-первогодок, а пожилой прапор, мужик, видать, опытный и хладнокровный: успел славировать.

ђуки у Њэри дрожали, в ушах шумело, сердце колотилось так, что, казалось, слышно было и на улице, но на улице все же слышно не было, потому что сзади вовсю наступали, гудели сбивающиесЯ в пробку военные грузовики, и Њэри тихонечко, на первой, отъехала в сторонку, на тихий пЯтачок-стоЯночку у библиотеки иностранной литературы, чтобы передохнуть и прийти в себЯ.

Љак всегда, когда приближалсЯ момент встречи с Ќикитоюѕ Љак всегда да не как всегда! •уже чем всегда, потому что, хотЯ Њэри действительно с первого еще класса, с которого они учились вместе, робела Ќикиты и всю школу, и после, и до сих пор вот так вот робко бегала за ним, -- она, генеральскаЯ дочка, длинноногаЯ рыжаЯ красавица, всЯ в фирм, девица, на которую в ’орговой палате, где она работала переводчицей, облизывались не только свои, но и иностранцы, -- бегала и всегда чувствовала себЯ перед ним Њашкою-какашкою октЯбрЯтских годов; правда, после второго ее развода что-то вроде сдвинулось в их с Ќикитою отношениЯх: он стал обращатьсЯ с нею малость приветливее, они принЯлись встречатьсЯ чуть ли не по два раза в неделю, и Њэри даже удалось несколько ночей провести в никитиной постели: в коммунальной сретенской комнатушке, грЯзной, с ободранными обоЯми, -- но Њэри было этого мало: она непременно хотела за Ќикиту замуж -- еще с первого класса хотела, и недавно, несколько обнадеженнаЯ начавшимсЯ с Ќикитою сближением, потерЯла выдержку, осторожность, поперла на него как танк, -- тут же Ќикита из руки и выскользнул, и Њэри понЯла, что сама разрушила, и разрушила, не исключено, необратимо, подведенную почти под стропила постройку, которую терпеливо собирала из разрозненных кирпичиков вот уже много лет. ’ак что хуже, чем всегда.

Љатастрофа произошла из-за этого дурацкого отцова днЯ рождениЯ: когда Ќикита согласилсЯ поехать на него, в сущности -- на смотрины, Њэри подумала: все! дело в шлЯпе! и уже расслабилась, и уже расходилась, и, поймав на себе, лихо ведущей жигуленка, никитин пристальный (завистливый, показалось ей) взглЯд, выдала вдруг, сама не ожидаЯ от себЯ такой прыти: если женишьсЯ -- эти "†игули" твои. Ќезависимо от того, как там дальше развернутсЯ наши отношениЯ. Џапка пообещал мне к свадьбе свою "‚олгу", потому что ему достают "Њустанга", а "†игули" Я перепишу на тебЯ. Ќизко же ты менЯ ценишь! -- по никитиному тону никогда невозможно было понЯть, шутит Ќикита или говорит всерьез, однако то, что она дала промашечку, Њэри понЯла определенно. "†игули"! …сли б ты мне "‚олгу" предложила или папашиного "Њустанга" -- тогда было б еще о чем разговариватьѕ

‚от они -- последние слова, сказанные Ќикитою в ее адрес за весь вечер, последние перед теми, совсем уж невыносимо обидными, брошенными ей в лицо вместе с червонцем у ночного сретенского парадного, последние, если не считать коротенькой реплички: совсем как у нас домаѕ которую произнес Ќикита скорее даже в пространство, чем длЯ нее, когда поддатые гости под аккомпанемент обернибесовского баЯна нестройно, но полные чувств, тЯнули одну за другою "Љатюшу", "‡емлЯнку", "‹етЯт перелетные птицы" и, как всегда на закуску -- шутливый коллаж, составленный отцом из "’рех танкистов" и "Њосквы-Џекина": русский с китайцем братьЯ навек -- и пошел, атакою взметен, по родной земле дальневосточнойѕ -- тЯнули и гасили окурки в тарелках, в жиже объедков, -- и тогда еще не хватило у Њэри соображениЯ понЯть, вспомнив обрывочные сведениЯ, которыми она об этом предмете располагала, что совсем как у нас дома означает длЯ Ќикиты не нечто приЯтно-ностальгическое, но совершенно наоборот.

Њэри, даром что выпивку отец выставил более чем соблазнительную, капли в рот не взЯла за вечер: чтоб можно было ни ментов, ни отцовского ворчаниЯ не опасаЯсь, сесть за руль и поехать с Ќикитою к нему на ‘ретенку, однако, когда они подкатили к парадному, Ќикита всем видом, всем поведением выказал, что никого к себе приглашать не намерен, в щечку даже не чмокнул, и, едва не до слез обиженнаЯ унизительной ситуацией, Њэри спросила в ожидании хоть объЯснений каких-нибудь пустых, выЯснениЯ отношений: это всё? Ђх да, извини! -- он был сама любезность и доброжелательность. ‘колько от твоей дачи досюда? Љилометров, Я думаю, сорок. ’к -- довольно? и протЯнул червонец. ’ут уж безо всЯких едва -- тут слезы брызнули, полились из зеленых мэриных глаз, но Ќикита -- ноль вниманиЯ -- скрылсЯ в подъезде, и Њэри вдруг очень стало жалко себЯ, и она, положив голову на руль, машинально сжимаЯ в потном кулачке вложенную туда Ќикитою десЯточку, прорыдала добрый, наверное, час, а потом врубила первую и слабыми подрагивающими руками медленно повела автомобиль по косо освещенной ранним летним солнцем, покуда пустынной Њоскве.

Њэри не пошла на службу и весь день отсыпала свои слезы, а к вечеру проснулась и уже спать больше не смогла, и стала думать, и мысли ее, помимо воли хозЯйки, желающей стать, наконец, гордой и непреклонной рыжей красавицею и раз-навсегда освободитьсЯ от неблагодарного оборванца, -- мысли ее текли сами собой в направлении, безусловно Ќикиту оправдывающем. Њэри попыталась взглЯнуть со стороны, его, никитиными, глазами на весь этот день рождениЯ, на собственного отца, на его приЯтелей, и давние, привычные, с теплого детства родные вещи увиделись в новом, смешном, раздражающем свете.

Њэри любила отца: большого, веселого, шумного, всегда, правда, чуть пьЯненького, -- но очень доброго человека, воспитавшего ее самостоЯтельно, потому что мать, когда Њэри не исполнилось и пЯти, сбежала с отцовым адъютантом, -- любила, и любила такого, каков отец есть, то есть и с пьЯнкой, и с солдатским юмором, и с музычкою, и с главным бзиком: махровым -- как шутил он сам -- американофильством, которому обЯзана была клоунским своим именем, -- любила и охотно потакала всем отцовым слабостЯм. Ќо что мог подумать, почувствовать человек посторонний, неподготовленный, в данном случае -- Ќикита, когда, например, вручал ею же, Њэри, заготовленный подарок: американскую маечку, -- выбежавшему вприпрыжку навстречу дочкиной машине генералу, седому толстЯку в джинсовом костюмчике Wrangler, на который нашиты и погоны, и лампасы, и золотые дубовые листьЯ, и прочие атрибуты генеральского достоинства? —то мог подумать посторонний человек, увидев, как летЯт на траву дачной лужайки и звенЯщаЯ орденами и медалЯми курточка, и в талию пошитый фирменный батник, и джинсоваЯ же кепочка-жокейка с кокардою и парчовым кантом, а генерал, не в силах потерпеть и минутки, натЯгивает подарок на обширный, седой оголенный свой торс, и надпись "Keep smiling! The boss loves idiots!" устраиваетсЯ поперек груди, -- ну-ка, переведи, дочка, что написано! џ, знаешь (это Ќиките), -- Я, знаешь, пацан, хоть и люблю американцев, детей сукиных, а Язык их лЯгушачий учить ленюсь. Њы когда с немцем воевали, так те тоже: нихферштей, нихферштей, а как границу мы ихнюю перешли -- живо все по-русски зашпрехали. ’ак чт, говоришь, написано? (снова к дочери). „ержи улыбку! перевела. Ѓоссѕ н-ну, то есть, начальникѕ любит идиотов! ќто, что ли, про моего маршала?! ‚ самую помидорку попал, пацан, в самую помидорочку! “дружил подарочком, ничего не скажешь, спасибо, пацан, спасибо! †алко, маршал мой тоже по-американски ни бум-бумѕ

Ђ что мог подумать Ќикита, когда, часом позже, достал генерал Ћбернибесов военных еще времен баЯн и, мечтательно склонив голову к мехам, завел американский свой репертуар: "•элло, „олли!", да "Љараван", да "Љогда свЯтые маршируют", -- ладно еще играл бы только, а то ведь и петь начал шутейные переделки собственного изготовлениЯ: говеный сыч = шары залил, говеный сыч ша-ры-за-ли-илѕ

Њэри потрЯсающе Ясно вспомнила побелевшее, с прикушенной губою лицо Ќикиты: минут за пЯть до двенадцати прислуживающий на даче сержант внес огромный отцовский филипс, пробивающий любую глушилку, и доложил: так что аппарат настроенный. ‘лушайте, пожалуйста, на здоровьичко, и отец повернул верньер, умрите! цыкнул на пьЯненьких гостей. "ѓолос Ђмерики"! "Џрограмма длЯ полуночников"! џ, знаешь, пацан, ни одной "Џрограммы длЯ полуночников" не пропускаю вот уже лет пЯтнадцать, очень Я этот самый "ѓолос Ђмерики" люблю: врут они меньше наших раза в три меньшеѕ €лиѕ (прикинул) -- в два с половиной. Ђ на моем посту правду знать положено. “ нас, конечно, белый ’Ђ‘‘-тарантас есть, но он, знаешь, тоже тогоѕ ’ихо! начинают! сам себЯ оборвал, -- вспомнила побелевшее, с прикушенной губою и от этого, казалось, еще более красивое, но и более недоступное лицо Ќикиты и страшный, безумный взглЯд, брошенный Ќикитою на старого папкиного товарища, дЯдю Љолю, которого Ќикита за глаза называл ’рупцом Њладенца Њалого и под началом которого (кстати, по мэриной же тайной протекции взЯтый; у Њэри хватило ума не посвЯщать Ќикиту в свое благодеЯние -- он не простил бы ей ни за что) -- служил в особо таинственном каком-то отделе Љомитета ѓосбезопасности, расположенном в специальном здании на набережной џузы. „а и у самого дЯди Љоли лицо сильно посерело в тот момент, посерело и озверело, но это длЯ Њэри неожиданностью не было: дЯдЯ ЉолЯ лютой, личной ненавистью ѓолоса ненавидел и не раз ругалсЯ с отцом, что тот их слушает.

Ќо, видать, последней каплею, переполнившей, что называетсЯ, чашу никитиного терпениЯ, была неизвестно зачем затеЯннаЯ несколько перебравшим отцом ночнаЯ поездка на его службу, на кнопочку, как он любил выражатьсЯ. ѓостей уже никого почти не осталось, дЯдЯ ЉолЯ, злой из-за "ѓолоса Ђмерики", наорал на отца и обиженно пошкандыбал на электричку ноль-сорок, так что в "‚олге", не считаЯ солдата-шофера, сидели только они втроем: сам Ћбернибесов, Њэри и Ќикита.

ЏовилЯв с полчаса между сосен по узким, хорошо асфальтированным дорожкам, въезд на которые простым смертным был заказал светЯщимисЯ кирпичами, а также Явными и секретными постами солдат, "‚олга" уперлась в металлические ворота с огромными выпуклыми пЯтиконечными красными звездами, приваренными к каждой из двух створок, в ворота, что прикрывали въезд за несоразмерно высокий забор.

’аких ворот перевидывал Ќикита за жизнь не одну, надо думать, тысЯчу: воинскаЯ часть как воинскаЯ часть, но зрелище, открывшеесЯ ему потом, когда, узнанные и пропущенные, оказались они на территории кнопочки, -- зрелище это могло, конечно, не только поразить неожиданностью (Њэри понимала это сейчас слишком отчетливо), но и вызвать своей неестественностью, фиктивностью чувство эдакой презрительной гадливости, особенно если учесть, что предстало перед взглЯдом весьма уже раздраженным. Џарк культуры и отдыха районного масштаба -- вот как выглЯдела кнопочка изнутри: мертвые по случаю ночной поры, дежурными лампочками только подсвеченные, торчали среди редких сосен и американские горы, и качели-карусели, и колесо обозрениЯ, и парашютнаЯ вышка, и раковина эстрадки, и все такое прочее, что еще положено иметь парку культуры и отдыха районного масштаба. ѓенерал сказал пару слов на ухо дежурному офицеру (в штатском), тот что-то там не то нажал, не то переключил, вспыхнул и замигал над воротами транспарант "ЃоеваЯ тревога!" и одновременно вспыхнули, замигали, запереливались разными цветами многочисленные лампочки аттракционов, заорала искаженнаЯ "колоколом" эстраднаЯ музыка и неизвестно откуда, словно прЯмо из-под земли, выскочила не одна сотнЯ молодых парней и девиц, одетых тоже в штатское и относительно разнообразно, выскочила, стала на мгновение в строй и тут же, подчинЯсь неслышной от ворот команде, рассыпалась по аллейкам, эстрадкам и аттракционам. Њолодые люди развлекались, веселились и целовались в кустах старательно, изо всех сил, что создавало впечатление натужности, но довольный Ћбернибесов натужности не замечал, а смотрел на эту, в сущности, жутковатую катавасию с гордостью и поЯснЯл Ќиките: маскировочка, пацан, сам понимаешь. —тобы американцы чего не подумали. Ѓалдеешь? ’о-то, пацан! ‘ам все сочинил!

Џотом генерал повел их в комнату смеха, и они, издевательски отражаЯсь то в тех, то в других кривых зеркалах, все шагали и шагали под уклон по замысловатому лабиринту, пока наконец зеркала не исчезли мало-помалу со ставших цементированными и сырыми стен, и уже в многочисленных коридорных коленах все чаще стали попадатьсЯ солдаты и офицеры, одетые по форме, и, приветствуЯ неожиданных гостей, вытЯгивались с такими невозмутимо-приветливыми рожами, что мерцающаЯ в распахе генераловой курточки люминесцентнаЯ надпись приобретала смысл комментариЯ к происходЯщему.

‘ама кнопочка была огромной красного цвета кнопищею, напоминающей грибок длЯ штопки носков. Њэри видела ее раз сто, Ќикита же стоЯл завороженный, не отрываЯ очей. —то? вот так вот просто нажать -- и все? словно бы спрашивал выразительный его взглЯд, и генерал ответил: ничего, пацан, не боись! Ќе идиоты! ’ут знаешь, пацан, какаЯ механика хитраЯ?! —тобы эта сработала, кивнул на кнопочку, надо предварительно еще пЯть нажать: в ѓенштабе, в Љремле, на ‘тарой площади и еще в двух местах. Ќо про те места, пацан, знать тебе не положено, да Я, честно, и сам про них ни хера не знаю. Ђв-то-бло-ки-ро-воч-ка!

Ќикита, словно в трансе каком, словно под гипнозом, лунатик словно, потЯнулсЯ кнопочке нажать-попробовать, но генерал, хоть и пьЯненький, среагировал на раз, остановил, спокойно, пацан, спокойно! “ нас тут на днЯх пара транзисторов импортных вылетела, заменить не на что, так ребЯта пока напрЯмую провода скрутили. Ќажмешь ненароком -- и бах! и, сообщнически подмигнув Њэри, генерал ударил вприсЯдку, подпеваЯ намеренно тоненьким, под бабу, голоском: с неба звездочка упала = прЯмо милому в штаны. = —то б угодно оторвала, = лишь бы не было войны! „ежурЯщий у пульта полковник невозмутимо наблюдал за перипетиЯми сцены.

Њэри, считающаЯ отца, несмотрЯ на привычку его гаерничать, человеком, вообще говорЯ, серьезным, насчет напрЯмую скрутили ему не поверила, сочла за шутку и довольно забавную, но теперь, когда вспоминала событиЯ пьЯной той ночи, шутка эта, услышаннаЯ как бы ушами Ќикиты, показалась Њэри ужасно грубой, бездарной, солдатскою. ’оже совсем не смешною в данном контексте показалась и висЯщаЯ над кнопкою эстонскаЯ картинка, которую Њэри в свое времЯ привезла из ’аллина и, гордаЯ своим чувством юмора, подарила отцу, а тот, принимаЯ игру, повесил именно здесь. Љартинка изображала пульт управлениЯ: четыре телеэкрана с ракетами наизготовку, кнопочки "Start" под каждым из них, а перед пультом сидЯт четверо дегенеративного вида злобных амбалов и потому только не нажимают на кнопочки, что одеты в смирительные рубахи, рукава которых перевЯзаны тугими двойными узлами за спинками кресел. € один из рукавов грызет маленькаЯ мышка: лишь тонкаЯ ниточка и осталась. Њинут на пЯть работы.

Ќет, были, были у Ќикиты основаниЯ хлопнуть дверью и уйти от Њэри, сунув десЯтку за проезд, сама она виновата, что затащила его на жуткие, на кошмарные, на цирковые эти смотрины; тем ведь смотрины и нехороши, что не только на избранника смотрит роднЯ -- избранник и сам, увы, не без глаз! -- и вот, три днЯ промучившись, не решаЯсь звонить, поехала Њэри на џузу, чтобы встретить Ќикиту после работы и попытатьсЯ извинитьсЯ перед ним, объЯснить ему, рассказать про отца, какой он добрый, хороший, проѕ Њэри сама толком не знала, чт будет говорить Ќиките, -- надеЯлась: чувство раскаЯниЯ, вины, с которыми ходила последние дни, наложило на нее отпечаток, эдакую благородную патину, котораЯ не может же остатьсЯ незамеченною, не тронуть возлюбленного и, как знать! -- вдруг окажетсЯ, что не окончательно рухнула та самаЯ постройка, терпеливо собраннаЯ из разрозненных кирпичиковѕ

ђуки и ноги уже не дрожали, сердце колотилось не так бешено, -- Њэри повернула ключик -- заурчал двигатель -- и потихоньку тронулась со стоЯнки у библиотеки иностранной литературы, тронулась и тут же притормозила, поджидаЯ момент, когда можно будет вклинитьсЯ в бесконечную вереницу военных грузовиков, текущую от "€ллюзиона" на набережную реки џузы.

4

•отЯ по Њоскве бегает достаточно "‚олг" Ядовито-васильковой окраски, Ќикита, все еще не отошедший от окна, в тупом оцепенении оглЯдывающий и так до дырки просмотренные окрестности, печенкой почуЯл, что "‚олга", котораЯ стала у подъезда, -- "‚олга" обернибесовскаЯ, и действительно: из приоткрывшейсЯ левой передней дверцы показалась рыжаЯ голова Њашки-какашки. ќто уже был полный привет: если генералу за три прошедшие днЯ не достали обещанный "Њустанг", машкино поЯвление на отцовской машине могло означать только одно: генерал сегоднЯ на боевом посту! ’о есть, цепочка выстраивалась такаЯ: неожиданный приступ с Њалофеевым открывает ’рупцу Њладенца Њалого дорогу к студии прЯмого эфира -- на кнопочке сидит любитель американского радио -- проводки скручены в обход блокировки.

‡аверещал внутренний телефон: Њашка-какашка дошла, стало быть, до бюро пропусков. Ќикита с усилием разрушил позу своего оцепенениЯ и снЯл трубку: слушаюѕ Ќикиточка, прости менЯ, дуру! џ виновата, виновата, виновата перед тобою тысЯчу разѕ Њашка несла ахинею, и Ќикита раздраженно пережидал, когда можно будет вклинитьсЯ с единственным актуальным на данный момент вопросом: твой отец что, сегоднЯ дежурит? „а, недоуменно ответила Њэри, сбитаЯ с нежно-покаЯнной волны. „ежурит и в ночь? € в ночь. Џодожди менЯ, Я сейчас спущусь. Ћн же прекрасно знает, что отец нашим встречам не помеха, пожала Њэри плечами в тревожном недоумении.

‘ловно ошпаренный пес, в коридоре Ќикиту поджидал бородач ‘олженицын: Ќикита ‘ергеевич, проститеѕ „лЯ вас Я не Ќикита ‘ергеевич, а гражданин начальник! -- Ќикита имел к ‘олженицыну некоторое, несколько, правда, гадливое сочувствие и обычно не позволЯл себе подобных обижающих резкостей, но это проклЯтое имЯ-отчество, показавшеесЯ раздраженному Ќиките произнесенным со значением, с издевочкою, вывело из себЯ: только, пожалуйста, короче, Я спешу. ѓражданин начальник (Ќикита, сам вызвавший именно это обращение, невольно поморщилсЯ) -- гражданин начальник, мне меньше месЯца сидеть осталосьѕ ‘олженицын покосилсЯ на покуривающего в конце коридора, у окна, лефортовского прапорщика-конвоира. Ђ если вы подадите рапорт -- менЯ отправЯт в лагерь и неизвестно на сколькоѕ Њогу оттуда и вообще не вернутьсЯѕ

џузский ‘олженицын (настоЯщую фамилию его Ќикита не помнил, да, кажетсЯ, и не знал никогда) был диссидентом, два с лишним года назад арестованным по семидесЯтой за изготовление и распространение цикла хвалебных статей о творчестве ‘олженицына вермонтского, под следствием потек и потому получил пЯть вместо семи и предложение, что срок будет переполовинен, если ‘олженицын вместо лагерЯ останетсЯ на обслуге в тюрьме. „иссидент согласилсЯ, полагаЯ, что обслуга -- это убирать двор, чистить картошку, менЯть проводку и прочее -- однако, ему готовили иную судьбу: трижды в неделю ездить под конвоем из ‹ефортово в здание на џузе и имитировать там стиль и голос любимого своего писателЯ, то есть сочинЯть за него отрывки из новых книг, всЯческие статьи, интервью и обращениЯ к государственным деЯтелЯм и общественности, доводЯ, что, кстати сказать, особого труда не требовало, до абсурда идеи и приемы прототипа, и произносить сочиненное в микрофон. ’акаЯ работа, хоть и заключала в себе определенный нравственный изъЯн, с точки зрениЯ бытовой, житейской представлЯлась все же много приЯтнее и обслуги, и, конечно же, лагерЯ, -- только вот страшно было сознавать, что носишь в себе ужасающую государственную тайну: убедившись в некоторой духовной нестойкости и болтливости ‘олженицына, хозЯева могли бы и не рискнуть выпустить его на свободу, и сейчас, когда срок подходил к концу, ‘олженицын все ждал подлЯнку, провокацию, котораЯ дала бы повод отменить условно-досрочное, отправить в лагерь и там сгноить, -- ждал, опасалсЯ, ноѕ но все-таки снова смалодушничал, хотЯ и совсем в другом роде.

Ќикита, занЯтый своим, с трудом понЯл, вспомнил, о чем нудит ‘олженицын: да, действительно, часа полтора назад, возвращаЯсь с двенадцатого этажа, куда относил контролерам на утверждение пленку с сегоднЯшними "Љнигами и людьми", Ќикита издалека заметил, что у дверей отдела кто-то толчетсЯ. Џо мере бесшумного -- по паласу -- приближениЯ Ќиките все Яснее становилась мизансцена: низенькаЯ пухлаЯ ’анька ‘еменова, она же ‹юдмила ”остер (программа "Љниги и люди"), она же ‹еокадиЯ „жорджиевич, стоЯла у слегка приоткрытой двери, напрЯженнаЯ, всЯ поглощеннаЯ зрелищем внутри комнаты; длинный тощий прапор, конвоир ‘олженицына, поверх ее головы наблюдал столь же внимательно и за тем же самым. ‡асунув руки за поЯс коротенькой джинсовой юбочки, ‹юдмила ”остер, она же ‹еокадиЯ „жорджиевич, дрочилась, пыхтЯ, сжимаЯсь, выгибаЯ короткую спину, не слыша над собою (или имеЯ в виду) сопение прапора. Ќикита все понЯл вмиг: Љатька Љишко, она же ‹ана „еЯ ("…вропейское бюро" "ѓолоса Ђмерики"), нарушила-таки категорический запрет ’рупца и дала ‘олженицыну, а на атас поставила подружку, котораЯ так прониклась сценою, что забыла, зачем, собственно, здесь стоит. Ќикита, без труда поборов возникшее на мгновение искушение пошутить: заорать тонким, пронзительным голоском ’рупца Њладенца Њалого, -- отодвинул рукою и конвоира, и ’аньку и вошел в отдел: потный, красный, повизгивающий ‘олженицын трахал со спины ‹ану „ею, опершуюсЯ руками и грудью о край его, никитиного, рабочего стола. ђозовые нейлоновые трусики ‹аны „еи были спущены на колени, юбка задрана и елозила, вторЯ солженицынским движениЯм.

Ќикита как ни в чем не бывало обошел пылких любовников, не услышавших ни его поЯвлениЯ, ни предостерегающих междометий ’аньки, ни свиста прапора, обошел и сел за стол. Ќаконец, ‘олженицын начальника заметил, и его, ‘олженицына, не успевшего, кажетсЯ, даже и кончить, сдуло, словно ветром. Љатька под намеренно наглым, пристальным взглЯдом Ќикиты начала приводить себЯ в порЯдок, бормоча: надо же посочувствовать человеку. ‚ тюрьме все-таки живет. ‚ тюрьме, говорЯт, несладкоѕ ‚се это было жалко, грЯзно, но тем не менее Ќикиту взвело, и он, злой на себЯ, что способен возбудитьсЯ от такой пакости, отошел к окну, прижалсЯ лбом к теплому пыльному стеклу и погрузилсЯ в оцепенение, так что прослушал суету в коридоре, и только тогда вернулсЯ к реальности, когда заметил красно-белого жука скорой внизу и услышал катькину реплику: говорЯт, его ’рупец и отравил.

€так, ‘олженицын подкараулил Ќикиту, чтобы предотвратить возможные последствиЯ опрометчивого своего поступка. Ќикита смотрел на ‘олженицына так же невозмутимо, как часом раньше -- на одевающуюсЯ Љатьку, и обескураженный прыщавый бородач попробовал зайти с другого конца, решить вопрос, так сказать, по-домашнему, а, возможно, и с оттенком шантажа: гражданин начальник, а ‹идиЯ ‘ергеевна
‚лых вам, часом, не сестрица? ЊоЯ фамилиЯ -- ‚Я- лх! отрезал Ќикита и пошел по коридору к большим лифтам.

‘тучать на ‘олженицына Ќикита, конечно, не собиралсЯ -- просто тот, как специально, наступил еще на одну больную мозоль: напомнил о родственничках-диссидентах и об их вЯлой, неприЯтной, соответствующей диссидентской их сущности фамилии, от которой Ќикита аж с начальной школы пыталсЯ отмежеватьсЯ добавлЯющим, как ему представлЯлось, упругости и энергичности переносом ударениЯ. Љ тому же, наконец проЯснилось, почему ‘олженицын всегда казалсЯ знакомым, где-то виденным: Ќикита, выходит, несколько раз встречал его в лидкином обществе (‹идка прЯмо висла на ‘олженицыне, ронЯла слюни) и, помнитсЯ, злилсЯ: нашла, мол, себе старуха любовника! -- грЯзь диссидентскаЯ! -- раскаЯвшийсЯ преступник был примерно никитиным ровесником, то есть моложе ‹идки лет как минимум на десЯть.

Ћднако, и минуты не прошло, как раздражение спало, ‘олженицына стало жалко. Ќикита остановилсЯ, обернулсЯ и громко, на весь пустынный коридор сказал вдогонку бородачу, понуро плетущемусЯ к прапору: чего вы боитесь? “ вас же на следующей неделе статьЯ про китайскую опасность, две пресс-конференции и глава из "Љрасного колеса". ‚ы же монополист -- кто вас в лагерь отпустит?!

Њашка-какашка ждала Ќикиту внизу с замирающим сердцем. ‘лушай, сказал он. џ не буду вдаватьсЯ в подробности, может, это вообще -- чистаЯ психиатриЯ, но ты должна срочно ехать к отцу на службу и ни в коем случае не допустить, чтобы он включал сегоднЯ "ѓолос Ђмерики". …сли не допустишь, Я на тебе женюсь. (Џауза). € не брошу. Џоехали вместеѕ -- Њэри ничего не понимала. Ќе могу: много работы. •орошо, сказала, наконец. ђаботай. џ попробую. Ќе потому, что женишьсЯ, а потому (пауза), что Я тебЯ люблю.

Ќикиту сильно тошнило и раскалывалась голова. Љ концу рабочего днЯ это было делом обычным почти у каждого, кто служил в здании на џузе: начальство, экономЯ валюту, многое повычеркивало в свое времЯ из финского проекта, в том числе и показавшиесЯ начальству пустыми игрушками зажравшихсЯ империалистов ионаторы системы эр кондейшн; то есть эр кондейшн -- это начальству было еще кое-как понЯтно, но ионаторы??? Ќащупав в кармане таблетку аэрона, Ќикита побрел по вестибюлю в один хитрый закуток, где стоЯл автомат с газировкою: запаренные, с землистыми лицами, поднимались туда из своей преисподней -- многоэтажного подвала -- попить работники технического радиоцентра -- ’ђ–, обслуживающего все студии зданиЯ. Ќасчет много работы Ќикита Њашке, конечно, соврал: работы только и оставалось, что забрать у контролеров утвержденный и опечатанный ролик (а Ќиките уже сообщили по телефону, что ролик утвержден и опечатан, да и прежде сомнений не было, что так оно и получитсЯ) и спустить на передатчик.

‚ прошлом году генерал Њалофеев предложил сдвинуть график передач на день вперед против вашингтонского, -- и впрЯмь, хули бздеть, когда все каналы информации в наших руках?! -- и длЯ Ќикиты раз-навсегда закончились нервы под дулом взведенного автомата, закончилась постоЯннаЯ истерическаЯ готовность выключить, заменить, заглушить, -- теперь все можно было сделать загодЯ, в спокойной обстановочке, любое сообщение -- обдумать, любой промах -- поправить.

‚от и сегоднЯ: получив утром запись вчерашнего вашингтонского оригинала, Ќикита внимательно прослушал его дважды и решил оставить на месте кусок про последний американский бестселлер (судЯ по пересказу натуральной ‹юдмилы ”остер -- глуповатый и мало чем отличающийсЯ от бестселлеров ћлиана ‘еменова, разве в дурную сторону). Њожно было б, пожалуй, оставить и открытое письмо русских писателей-эмигрантов в адрес Џолитбюро –Љ ЉЏ‘‘, весьма напоминающее открытое письмо Њоськи в адрес ‘лона, но Ќикита работал в "ѓолосе" не первый год и знал, что перестраховщики-контролеры с двенадцатого все равно письмо вырежут и нужно будет что-то придумывать в пожарном порЯдке или ставить глушилку на целые двадцать минут и в результате лишитьсЯ как минимум половины премиальных, -- поэтому вклеил на место письм на той еще неделе сделанную заготовку о переводе на английский и бешеном успехе в татах очередного опуса поэта-лауреата ‚ознесенского. €дущее дальше сообщение о новой абличительной книге из высших тактических соображений оставлЯемого пока Љомитетом в ‘оветском ‘оюзе последнего писателЯ-диссидента потребовало только косметического, так сказать, ремонта: замены двух-трех фраз -- после чего сообщение превращалось в такой конский цирк, что, надо думать, последние знакомые последнего писателЯ-диссидента перестанут, прослушав передачу, подавать ему руку. ’анька ‘еменова, специалистка по голосу ”остер, записала эти две-три фразы, Ќикита со звукооператором вмонтировали их в нужные места под глушилочку, и готовый ролик часа еще в четыре был отправлен на двенадцатый этаж.

Ќикита помыл стакан, бросил в рот таблетку и нажал кнопку -- не похожую, правда, на грибок длЯ штопки носков, но тоже крупную и красную. Ђвтомат заурчал, забулькал, однако воды не выдал ни капли, а таблетка таЯла, распространЯЯ по нёбу и Языку приторную, тошнотворную сладость. ‚от страна! -- разозлилсЯ Ќикита и выплюнул на пол раскисший аэрон. ’ам, внизу, одних инженеров сотни четыре, не считаЯ техников, а не могут наладить сраную железЯку! Ќе работает? услышал Ќикита за спиною вопрос преисподнего, повернулсЯ и пошел прочь, с отвращением глотаЯ сладкую от аэрона слюну: не работает!

‡а двумЯ коленами коридора находились дальние лифты. Ќикита вызвал кабину и стал следить, как последовательно загораютсЯ и гаснут номера этажей на табло: одиннадцатый -- высокое начальство, ныне повально пребывающее в отпусках, десЯтый и девЯтый, родные: "ѓолос Ђмерики", восьмой -- "ђусскаЯ служба Ѓи-Ѓи-‘и", седьмой -- "ђадио ‘вобода", шестой -- "ЌемецкаЯ волна из Љёльна", пЯтый -- Љанада и вециЯ, четвертый -- "ѓолос €зраилЯ", "‚атикан" и, кажетсЯ, кто-то еще, третий -- соцстраны от ЉитаЯ до ћгославии и Ђлбании. Ќа втором расположилась столоваЯ. ‚от вспыхнул, наконец, и первый, двери приглашающе распахнулись, показав Ќиките в зеркале его самого. Ќехорошего цвета было лицо у Ќикиты, болезненного, бледно-зеленоватого, и нечего было обманывать себЯ, объЯснЯЯ дурное самочувствие отсутствием ионаторов, -- просто Ќикита знал, чт может случитьсЯ к ночи, и животное нежелание гибнуть действовало таким вот неприЯтным образом. ‹ифт останавливалсЯ буквально на каждом этаже, принимаЯ в свое брюхо одних, выпускаЯ других: дикторов, редакторов, авторов, контролеров, пожарников и прапоров из охраны, -- Ќикита смотрел на лица без сожалениЯ, какое непроизвольно возникает, когда видишь человека, обреченного умереть в самом скором времени. ‚прочем, так же, без сожалениЯ, смотрел и на отражение собственного лица. Ђ тошнота -- тошнота от воли и разума не зависела.

Ќа десЯтом Ќикита вышел и побрел по серому ворсу паласа вдоль длинного, неЯрким холодным светом заполненного коридора. „вери проплывали справа и слева, одинаковые, зеленоватого финского дерева; про некоторые из них Ќикита знал, чт за ними: вот бездельники "€з мира джаза" (‹уис Љанновер), идущие обычно в эфир целиком, без вымарок и доделок, вот -- "’еатр, эстрада, концерт", вот -- "ђелигиознаЯ жизнь евреев", эти три двери -- "Џрограмма длЯ молодежи", -- тут ребЯтишки и впрЯмь пашутѕ —ерез десЯток шагов после второго поворота коридор уступом расширилсЯ в правую сторону. ‚ уступе, отгороженном тонким витым шнуром, по обеим сторонам уже не деревЯнной -- массивной металлической, как в бомбоубежище, двери -- стоЯло двое вооруженных прапоров. ‡десь находилась свЯтаЯ свЯтых "ѓолоса Ђмерики": студиЯ прЯмого эфира, откуда по сегоднЯ велись живые, не с пленки, передачи последних известий.

Ќикита не застал тех легендарных времен, когда здание на џузе безраздельно принадлежало ’рупцу Њладенца Њалого, и все без исключениЯ программы от первого до последнего слова готовились на месте (как раз тогда произошел, говорЯт, совершенно анекдотический случай с "ђадио ‘вобода", не с тем, что на седьмом этаже, а с натуральным, американским: ребЯтки оттуда: цээрушники и эмигрировавшие диссиденты, -- заметив, что ѓЃ работает за них, перестали бить палец о палец, ловили Яузские передачи и предъЯвлЯли своим шефам в качестве отчета за получаемые бабки), -- Ќикита пришел на службу уже в период нового начальства и его установки максимально использовать передачи врага: установки, где удачно слились интересы маскировочные с лозунгом всенародной экономии (нашим долго не удавалось заставить разленившихсЯ мюнхенских коллег снова принЯтьсЯ за дело: целыми неделЯми, бывало, молчали обе "‘вободы" -- американскаЯ и советскаЯ, -- ждали, кто кого переупрЯмит!) -- и несколько лет, до самого момента, когда по инициативе генерала Њалофеева график сдвинулсЯ, бывал в этой комнате каждую неделю: сидел за столиком, внимательно слушал через наушники натуральный ‚ашингтон и то пропускал его в эфир, то -- вводЯ через микшер глушилку, подавал сигнал ’аньке, или …катерине, или ‘олженицыну, -- тому, словом, кто имитировал прерванный голос, -- чтобы читали запасной текст, покуда Ќикита снова не воротитсЯ к ‚ашингтону. ‡а передачами всегда наблюдал контролер и при необходимости включал общее глушение. ’ут же со взведенным автоматом стоЯл еще и не их (то есть, в широком смысле, конечно, тоже их) ведомства офицер, имеющий, надо думать, особые полномочиЯ. †есткие сии меры, предупреждающие маловероЯтную возможность преступного сговора диктора с редактором, после нескольких эксцессов, случившихсЯ на ЏЯтницкой, в вещании на заграницу, соблюдались неукоснительно, и это единственное вселЯло робкую надежду на благоприЯтный исход сегоднЯшней ночи.

€ все же, глЯдЯ на металлические двери, Ќикита до галлюцинации Ясно воображал, как через два-три часа войдет за них ’рупец Њладенца Њалого, как отошлет контролера, как офицера нуѕ скажемѕ застрелит, как подложит дикторше заветный свой текст про простынки, -- воображал так долго, что вооруженные прапора напрЯглись, готовые в любой миг действовать согласно инструкции. Ђ что? подумал Ќикита. Њожет, оно и к лучшему? ђванутьсЯ за шнур, и все! € хоть трава не расти! € пускай нажимают потом -- без него! -- на любые кнопкиѕ

‚ернувшись в отдел, Ќикита сказал собирающейсЯ домой Љатьке: сходи-ка на двенадцатый, забери пленку и сдай в преисподнюю, и Љатька, обычно вертЯщаЯ на подобные просьбы задом: не моЯ это, дескать, обЯзанность, Ќикита ‘ергеевич, сами, дескать, и сход-те, -- сегоднЯ кротко кивнула, потому что знала за собою вину. ѓлЯдЯ на выходЯщую из дверей Љатерину, Ќикита снова почувствовал смешанное с брезгливостью возбуждение и подумал: ну не скотина ли человек?! Њир, можно сказать, рушитсЯ, а он об одном только и мечтает!.. ’олько об одномѕ

Ђ собственно, чего он сюда вернулсЯ? ‘идеть-высиживать, чтобы подохнуть именно здесь, на боевом, как говоритсЯ, посту, в отвратительном этом черно-сером здании? Ќе подпускать ’рупца к студии прЯмого эфира? Љаким же, интересно, образом? -- морду, что ли, ему набить? -- так не Ќиките с ’рупцом тЯгатьсЯ, ’рупец -- профессионал, самбо знаетѕ Њожет, и впрЯмь следовало поехать с Њашкою? €ли сходить в главную контору, на ‹убЯнку, прорватьсЯ к начальству, объЯснить? Ђ чего ему объЯснишь, начальству? Џро Ћбернибесова? Џро кнопочку? Џро то, что ребЯта провода напрЯмую скрутили? Џро простынки белые?.. ‘очтут за шизофреника и отправЯт в дурдом. € будут, что самое смешное, абсолютно правы! „а гори оно все огнем! -- если Ќикита шизофреник -- стало быть, ничего и не случитсЯ; если же шизанулсЯ мир, так и Ѓог с ним тогда, с миром! значит, заслужил мир эту самую кнопочку.

€ Ќикита вдруг понЯл, что единственное, чего ему хочетсЯ сейчас всерьез -- спать.

5

ЌапрЯженнаЯ внутренним нетерпением, ‹ида шла по бульвару намеренно медленно, спокойно, прогулочным шагом: она знала, что Ќикита так рано со службы не возвращаетсЯ, а никаких иных дел и желаний, кроме как повидатьсЯ с Ќикитою, у ‹иды в настоЯщий момент не было.

‘лухи о том, что все голоса производЯтсЯ известной Љонторою, несмотрЯ на нелепость и фантастичность, ходили по Њоскве упорно и давно, лет пЯть-шесть, то затихаЯ, то вновь усиливаЯсь; позапрошлой осенью они достигли апогеЯ, и двое ребЯт из Љомитета борьбы за свободу информации были арестованы, -- все тогда очень обрадовались, потому что арест ЯвилсЯ великолепным подтверждением правоты ребЯт и можно было начинать широкую общественную кампанию, -- но тут, как назло, именно голоса и передали под свист и рев глушилок довольно подробную информацию о разгроме Љомитета, -- и слухи тут же резко и надолго спали: если бы, мол, голоса действительно производила мощнаЯ, но глуповатаЯ Љонтора, -- стала бы она сама себЯ дискредитировать, да к тому же еще и глушить! ќто глушить было самым эмоциональным, самым веским аргументом против слухов.

Ќо вот сегоднЯ утром пришло по дипломатическим каналам письмо из Џарижа, и в нем черным по белому было написано, что от очередного гэбиста-перебежчика французской разведке и узкому кругу эмигрантов стало достоверно известно, что голоса в самом деле производЯтсЯ Љонторою, что радиоотдел расположен на набережной џузы и что в числе прочих работает там родственник видных правозащитников младший лейтенант Ќикита ‚Ялых, а все тексты и выступлениЯ ‚еликого ЏисателЯ ‡емли ђусской подделывает некий раскаЯвшийсЯ узник совести, знакомый читателЯм "Љонтинента" по серии статей о творчестве Ђлександра €саевича. „альше в письме было, что гэбист-ренегат покуда строго засекречен, так что, мол, ребЯта, остальное копайте сами.

Ќовость, что Ќикита работает именно на пресловутых фиктивных голосах, оказалась и длЯ ‹иды, и длЯ родителей ударом веским: они знали, что их сын и брат служит где-то при Љонторе и в определенном смысле даже уважали его за принципиальность и твердость: он представлЯлсЯ им партнером, сидЯщим по ту сторону шахматного стола и ведущим с ними бескомпромиссный, но честный поединок, победа в котором, согласно с исторической справедливостью, останетсЯ, конечно, за ними, -- теперь впечатление получалось такое, будто Ќикита на их глазах стЯнул с доски конЯ и спрЯтал в карман. ‚се! он мне отныне не сын! патетично воскликнул поправившийсЯ с утра пивком диссидент ‘ергей ‚Ялых. џ ему прежде спускал многое, надеЯлсЯ, что одумаетсЯ, поумнеет, но теперь чаша терпениЯ моего переполнена! и, видно, не сумев в столь кратком монологе излить всю горечь свою и обиду, новоЯвленный ’арас Ѓульба добавил, отнесЯсь уже к ‹идии: а твой ‘олженицын тоже хорош! џ тебЯ еще тогда предупреждалѕ

’елефон у них года два как снЯли (Якобы за хулиганство, которого, разумеетсЯ, не было, кроме разговоров с заграницею), и мать, набрав двушек из кучки, обычно лежащей на телевизоре, пошла звонить в автомат тем немногим, у кого телефон пока оставалсЯ. €з немногих половины не оказалось дома, однако, часа два спустЯ маленькаЯ квартирка ‚Ялых заполнилась под завЯзку, а люди всё прибывали и прибывали, и длЯ каждого опоздавшего приходилось пересказывать все сначала и показывать отрывки письма, тщательно прикрываЯ остальные места конвертом, ибо до того еще, как поЯвилсЯ первый гость, семейным советом решено было скрыть покуда от общественности оба факта: и позорЯщий семью факт никитиного участиЯ в наиболее грЯзной из затей Љонторы, и позорЯщий все правозащитное движение в целом и тоже отчасти семью (как-никак, ‘олженицын был ‹идке не посторонний) факт участиЯ ‘олженицына, -- приходилось пересказывать все сначала, но, надо заметить, и пересказ, и показ не представлЯлись обременительными ни отцу, ни матери, ни самой ‹иде, потому что приЯтно сообщать о том, о чем узнал раньше других, -- и они все трое, перебиваЯ друг друга, оспаривали эту обЯзанность, и у каждого чесалсЯ Язык добавить и те подробности, которые ими же самими решено было скрыть.

„авно уже выгреблись все рубли и медЯки из карманов, в дело пошли даже остатки коммуникационных двушек с телевизора, и не столько выпившие, сколько затравленные на настоЯщую выпивку гости-диссиденты повели горЯчую дискуссию о необходимых мерах. ‚ конце концов решили:

1) организовать в срочном порЯдке новый Љомитет борьбы за свободу информации вместо прежнего, из тех только двоих посаженных ребЯт и состоЯщего;

2) назвать его именами тех героических ребЯт, отбывающих в Њордовии;

3) в целЯх безопасности выработать гибкий устав, согласно которому членом Љомитета мог считатьсЯ каждый, кто пожелал бы себЯ им считать, хоть бы и в глубине души;

4) чтобы число документов Љомитета оказалось достаточно солидным, разрешить каждому его члену выпускать собственные документы, подписываЯ их не своим именем, но именем Љомитета: так выходило и много спокойней длЯ каждого.

Џравда, не совсем Ясным оставалось, как довести факт созданиЯ Љомитета и текст будущих документов до широкой общественности, коли не только газетам и журналам оттуда поставлены на границе практически неодолимые препоны, но и радио в руках Љонторы, но тут все сошлись на том, что вопрос этот второстепенен: трусливаЯ, инертнаЯ, запуганнаЯ внутрисоюзнаЯ "общественность" (ее иначе как в кавычках и общественностью-то нельзЯ назвать!) все равно бы не прореагировала, -- общественность же главнаЯ, истиннаЯ: иностранцы и эмигранты -- слава Ѓогу, доступ к информации пока имеют.

—асам к четырем дело, в общем-то, было слажено, Љомитет учрежден, недоставало разве фактических сведений о деЯтельности радиоотдела Љонторы, чтобы в документах было чего писать существенного, а не только гневные и саркастические, но общие слова, и совсем уж положили ждать, сгонЯв тем временем в магазин за добавкою, пока французскаЯ разведка рассекретит гебиста-перебежчика, но тут, подобнаЯ Ђлександру Њатросову, поднЯлась во весь рост ‹идиЯ и торжественно заЯвила, что берет подробности на себЯ, потому что у нее есть опасный, но достоверный канал. ‹-лидк-ка, н-не с-смей! стукнул кулаком по столу догадавшийсЯ ’арас Ѓульба. џ его п-прок-клЯнул! ‘-сис-тых с-сэлей можно досьтись т-только с-систыми с-срессвами! но мать кивнула: мол, выйдем, и на лестничной площадке, под гудение лифта и запахи мусоропровода, они обсудили предстоЯщую операцию: ‹идиЯ бросит брату в лицо пакет обвинений, постаравшись придать им максимально обидную форму, и так как Ќикита -- мальчик по сути все же порЯдочный, только испорченный проклЯтою ‘офьей ‚ласьевною, а по характеру -- горЯчий, он не сможет стерпеть и о чем-нибудь да проговоритсЯ, и уж пускай он только проговоритсЯ, пускай выдаст служебную тайну! -- тогда нетрудно будет вытЯнуть из него и остальное и, припугнув, может, вообще переманить на свою сторону. Ћт перспективы спасти брата и одновременно заиметь своего человека в самых недрах Љонторы у ‹иды аж голова закружилась, и под доносЯщеесЯ из-под дверей пение "’рех танкистов" она чмокнула маму и покинула дом.

‚ремЯ двигалось слишком медленно, пространство, несмотрЯ на прогулочный шаг, сокращалось, напротив, чересчур быстро, и ‹ида остановилась на углу ‘ретенки, на замощенной гранитом площадке, посередине которой, затылком к бульвару, торчал бронзовый идол Љрупской. ‘кульпторша Явно польстила некрасивой, почти как сама ‹ида, жене диссидента № 1, -- это давало надежду, что, когда все, наконец, переменитсЯ, памЯтник ‹иде будет выглЯдеть столь же романтично. •орошо бы как раз тут его и установить: место живое и одновременно тихое. Ќеимоверное количество старушек и девочек-мам баюкало закрученных в одеЯльца, упрЯтанных в колЯски младенцев, граждан XXI века, младенцы постарше бегали и резвились и не обращали ни малейшего вниманиЯ как на настоЯщий, так и на оригинал будущего памЯтника, которому они, вырастЯ, обещали стать живыми благодарными свидетелЯми.

ѓром заурчал, словно гигантский кот, исходЯщий томлением. ‹ида поднЯла голову: тучи снова затЯнули небо и готовились побрызгать ленивым, ничего не разрешающим дождем. Ћбильно напитаннаЯ в июне ливнЯми, землЯ каждое утро прила под жаркими лучами, и к середине днЯ над Њосквою образовывалась полупрозрачнаЯ крыша облаков, под которою, как в теплице, было душно и нехорошо. ‚ечерами погромыхивало, посверкивали молнии, но к ночи опЯть проЯснЯлось, и настоЯщей грозы за полтора месЯца не стрЯслось ни разу. ел год активного солнца: год инфарктов, сумасшествий, самоубийств. „ождик? -- Ќикита стоЯл рЯдом с ‹идою и тоже смотрел в небо, с которого уже летели мелкие, редкие капли. Ћн не удержалсЯ-таки и с џузы поехал в главное здание, на площадь „зержинского, но дальше дежурного прорватьсЯ не удалось: изложите дело мне, а Я уж решу, к кому ‚ас направить и так ли оно действительно срочно, как вы говорите. (ЏереходЯ на интимный шепот). Њежду нами, все равно никого из настоЯщего начальства нету. Ћтпускное времечко. ‹егко сказать: изложите дело. €зложить дело дежурному лейтенанту! Ќикита повернулсЯ и побрел домой: они сами не хотЯт спасатьсЯ, ну ни в какую не хотЯт!

Ќа ‹идку он наткнулсЯ совершенно случайно, ни о ней, ни о родителЯх, ни обо всей этой компании и мыслей у него не было, однако, наткнувшись, вдруг понЯл, что их-то и искал, и хоть и бессильны они, и ничтожны, и смешны, -- их даже арестовывать уже перестали! -- а ведь не к кому больше обратитьсЯ, просто не к кому!

ќто правда? патетически спросила ‹ида, не поздоровавшись, и сверкнула черными навыкате бараньими глазками. Љак ты посмел?! —то это? —то посмел? -- Ќикита весь день сегоднЯ не понимал, о чем с ним разговаривают: здравствуй. Ќе притворствуй! ила в мешке не утаишь! ’ы думал, тебе вечно удастсЯ скрывать от нас, где ты работаешь? ’ы думал, мы никогда не проведаем, что ты со своими дружками (слово "дружками" ‹ида произнесла очень саркастически) подделываешь и оплевываешь последнюю ценность этого мира -- свободное слово? ’ы хоть понаслышке, может, знаешь, как начинаетсЯ "…вангелие от €оанна"? „ура, подумал Ќикита с искренними грустью и сожалением. Ѓоже, какаЯ она дура! Ђ ведь, пожалуй, еще поумнее выйдет, чем большинство ее соратниковѕ ‹идочка, давай сЯдем (сейчас никак невозможно было с нею ссоритьсЯ -- совсем-совсем не времЯѕ) Ђ-га-а, сразу ‹идочка! ‘тыдно стало, пронЯло!..

Ќад скамейкою, освободившеюсЯ с началом дождЯ от нЯнюшек и бабушек, нависали плотно покрытые листвою ветви дореволюционного дерева, и потому было почти сухо. ‹ида тараторила, не переставаЯ: ѕмы по крайней мереѕ достойный врагѕ пасть так низкоѕ -- Ќиките не хотелось ее перебивать, он пользовалсЯ пассивной своей ролью, чтобы найти, с какой стороны подступитьсЯ к сестре: надо было сделать так, чтобы она его услышала. Ђ-га-а! ты не отрицаешь! ’ы не отрицаешь! ‡начит, это правдаѕ ‹идочка. ’ы же неглупаЯ и уже не молодаЯ женщинаѕ -- дождинки скапливались в листьЯх, объединЯлись и, попутно захватываЯ коллег с нижних Ярусов, падали на скамейку, на Ќикиту, на ‹идию, -- пора было начинать разговор, не терпело времЯ, не терпело, -- ѕты же неглупаЯ и уже не молодаЯ женщина. Ќеужели ты всерьез думаешь, что есть хоть какаЯ-нибудь разница, кто и что болтает по этим несчастным голосам? Ќеужели ты считаешь, Ќикита большим и средним пальцами отмерил кусочек указательного, что хоть на столько изменитсЯ что-нибудь, если с завтрашнего утра "ѓолос Ђмерики" заведут на первую, скажем, программу всесоюзного радио? Ќикогда в жизни не видела ‹ида такого Ќикиту: взрослого, усталого, мудрого; она почувствовала себЯ перед ним маленькою глупышкою; фразы брата звучали столь убедительно, что она даже не нашла в себе силы и желаниЯ взвесить правоту их или неправоту. ‘лушай внимательно -- небольшаЯ, однако, вескаЯ пауза, которою Ќикита проверил, что ‹ида у него в руках, что разоблачительно-морализаторскаЯ волна разбилась о его взглЯд, так что мозг ‹иды почти способен к восприЯтию извне, сменилась словами: у тебЯ, у твоих друзей должны быть какие-то контакты с американским посольством, с журналистамиѕ Џогоди, не перебивай -- Я ничего не выпытываю! ’ак вт: не медлЯ ни минуты, ты должна свЯзатьсЯ с ними, а они в свою очередь -- со своим правительством и попроситьѕ уговоритьѕ умолитьѕ ’ы слышишь? -- умолить: если сегоднЯ ночью что-нибудь начнетсЯѕ случитсЯѕ чтобы американское правительство вытерпелоѕ снеслоѕ не отвечало хотЯ бы суткиѕ ќто будет сделать очень трудно -- не отвечатьѕ почти невозможноѕ престижѕ стратегические мотивыѕ но пусть попробуют. €наче -- спасениЯ нет. џ не способен сейчас ничего объЯснить толком, но, если американцы сумеют, пусть не начинают войну хотЯ бы сутки. „аже если жены и дети погибнут на их глазахѕ

Ѓедный мальчик! подумала ‹ида с искренними грустью и сожалением, едва несвЯзнаЯ речь Ќикиты окончилась, отпустила из-под своего почти сверхъестественного обаЯниЯ. Ѓедный мальчик! Ћни довели его. џ всегда чувствовала, что кончитсЯ именно этим. Ћн спЯтил. Њожет, мне не стоило разговаривать так резко? (в сущности, она всегда очень любила брата). ’от словно прочел ее мысли: ты можешь считать менЯ сумасшедшим, Я слишком понимаю, что даю тебе длЯ этого достаточно поводов, и все же передай мою просьбу по адресу. ‚ ней одно то уже хорошо, что, если она и впрЯмь безумна и нелепа, не будет случаЯ ее выполнить. € дай-то Ѓог, чтобы не было.

•орошо, слушай! (Ќикита понЯл по ‹иде, что не уговорил ее, что как он два часа назад покупал согласие Њашки-какашки на непонЯтные ей действиЯ, так и тут придетсЯ чем-то платить; но сегоднЯ Ќикита был беспредельно щедр). •орошо, сказал. ‘лушай. …сли ты все сделаешь, как Я тебЯ прошу, -- только имей в виду, Я проверю (насчет проверю Ќикита, конечно, гнал картину: и теперь, и часом раньше, и двумЯ он поступал наугад, наудачу, словно бутылку с письмом в море бросал) -- если все сделаешь, как Я тебЯ прошу, -- Я вечером приду к вам и подробно расскажу про Яузское заведение. Љоль уж оно так крепко вас интересует. Њожешь пригласить даже иностранных корреспондентов. Ђ пока, в качестве задатка, вот, получай: ‘олженицын передает тебе приветѕ

Ќу не тот ‘олженицын, а ты знаешь, о ком Я говорю, прыщавый, хотел было добавить Ќикита в поЯснение, но понЯл по глазам сестры, что она и так все на раз схватила, более того: понЯл, что именно ненамеренный, вымышленный привет, случайно пришедший в голову, а вовсе не обещание открыть тайны мадридского двора, и решил дело; что, сама себе, может, не даваЯ отчета, приходила сюда ‹ида не ради голосов, не ради брата, но чтоб хоть что-нибудь услышать о любовнике, -- она порывисто обнЯла Ќикиту, крепко, благодарно поцеловала и легкой, танцующей походкою, какой он никогда не видел и даже не предполагал у этой грузной, давно не юной женщины, быстро пошла, почти побежала к центру, к метро, вверх по ‘ретенке.

6

’рупец Њладенца Њалого, проследив глазами сквозь окно кабинета за выходом из зданиЯ младшего лейтенанта ‚Ялых: единственного человека, посвЯщенного в Џлан и, следовательно, способного помешать делу в корне, так сказать: превентивно, -- безраздельно предалсЯ размышлениЯм. ‡адача на поверку получалась не такою простой, как выглЯдела в предварительных, когда ’рупец травил генерала Њалофеева, мечтаниЯх: под каким, например, соусом попасть в студию? каким образом нейтрализовать звукооператора, дежурного, контролера? -- голова прЯмо-таки раскалывалась, а решений не возникало. Ќо, видать, сама судьба задумала нынче сыграть с ’рупцом на лапу: в разгар размышлений дверь приоткрылась, Явив хорошенькую женскую головку в кудрЯшках: товарищ подполковник, разрешите? -- сама судьба, потому что головка оказалась принадлежащей как раз сегоднЯшней лейтенанточке-контролерше.

…й, по ее словам, позарез надо было попасть на подружкину свадьбу, и вот, поскольку старшим по званию и должности в "ѓолосе Ђмерики" в настоЯщий момент получилсЯ ’рупец, лейтенанточка пришла отпрашиватьсЯ к нему: через три часа выйдет, мол, ‚асЯ, вы его, дескать, знаете, а пока подежурьте, пожалуйста, за менЯ, товарищ подполковник; генерал Њалофеев часто нас отпускалѕ и сделала глазки. ’рупец Њладенца Њалого так обрадовалсЯ нежданной удаче, что даже испугалсЯ, как бы лейтенанточка не насторожилась: кто этих, таинственных, с двенадцатого, разберет?! -- посему тут же обуздал себЯ, сдвинул брови, стал строгим: а мы еще удивлЯемсЯ, что плетемсЯ у американцев в хвосте! ђаботать у нас не любЯт, работать!.. ЉудрЯвенькаЯ тут же привела лицо в еще более умильно-умолЯющее состоЯние и круглым своим, плотно обтЯнутым вЯзаной юбочкою задом примостилась на подлокотник трупцова кресла, высокою грудью прижалась к области сердца ’рупца и пролепетала: ну товарищ подполковник, ну миленький! Њожно Я вас поцелую? ’рупец Њладенца Њалого забыл о Џлане, обо всем на свете забыл, задохсЯ сладким парфюмерным запахом и хрипло выдавил, сам почти не понимаЯ, что отпустить лейтенанточку на руку ему, а не в пику: ладно. €ди уж. ѓулЯйѕ

‹ейтенанточка чмокнула ’рупца в щеку, след помады вытерла кружевным платочком, от духа которого совсем поплыла подполковничьЯ голова, и встала с подлокотника. Џодожди менЯ в коридоре. „верь закрылась за кудрЯвенькою, но ’рупец не вдруг пришел в себЯ, когда же пришел -- вскочил, потер ручку об ручку и, разувшись, извлек из правого ботинка ключик. Ћтпер им, прыгаЯ на одной ноге, стенной сейф, достал заветный листок объЯвлениЯ, писанный от руки, крупными печатными буквами, с орфографическими ошибками (ни одну машинистку не решилсЯ ’рупец посвЯтить в тайный свой замысел), и -- на всЯкий пожарный -- маленький бельгийский браунинг. ‡апер сейф. Љлючик положил назад в ботинок. ЋбулсЯ. Ќаскоро перекрестилсЯ: с Ѓогом!

ЉудрЯвенькаЯ пританцовывала в коридоре от нетерпениЯ -- видно, совсем опаздывала на эту самую свадьбу. ’рупец Њладенца Њалого, хоть и с браунингом в кобуре под мышкою, хоть и в самом, так сказать, серьезном и решительном настроении, а снова поплыл: не удержалсЯ, уцепил лейтенанточку под руку, влез ладошкою в горЯчую потную щель между бицепсом и грудью, длЯ чего ’рупцу, едва доходЯщему кудрЯвенькой до подбородка, пришлось чуть не на цыпочки стать, -- так и зашагали они рЯдом, словно пара коверныхѕ

Ќо оказалось, что попасть в студию -- еще только полдела, даже, пожалуй, меньше, чем полдела: времЯ ’рупца Њладенца Њалого подходило к концу -- с минуты на минуту должен был ЯвитьсЯ контролер ‚асЯ, -- а как влезть в эфир -- оставалось совершенно непонЯтным. “же не до "Џрограммы длЯ полуночников" было ’рупцу, -- он соглашалсЯ на любую программу, -- он действительно немного знал этого ‚асю, человека тупого, непреклонного и непьющего, переведенного сюда из охраны мордовских лагерей как раз за твердость и трезвость, -- и не надеЯлсЯ ни купить его за бутылку, ни отослать домой, -- но вот ведь штука! -- и без ‚аси ничего покамест не получалось!

‚се три часа, что ’рупец просидел в студии, он исподлобьЯ, короткими, но профессионально внимательными взглЯдами оценивал предлагаемые обстоЯтельства и действующих лиц планируемой драмы: и маленькую, пухлую, в короткой джинсовой юбочке дикторшу ’аньку, каждые тридцать минут из звуконепроницаемой застекленной будочки выходЯщую в эфир с последними известиЯми; и Ќаума „ымарского: немолодого, заплывшего жиром, флегматичного звукооператора в очках за импортным, кажетсЯ -- американским, сплошь в ползунках, верньерчиках, лампочках и стрелках -- пультом; и, наконец, мирно подремывающего в углу на стуле, привалЯсь к стене, -- одни чуткие руки не дремлют на взведенном, снЯтом с предохранителЯ автомате, -- дежурного офицера-татарина, -- и оценки -- если без благодушиЯ -- были Явно не в пользу трупцовой затеи. ’ексты, что читала в микрофон ’анька, с заведенной периодичностью доставлЯлись с двенадцатого этажа: на специальных, чуть ли не с водЯными знаками бланках, со штампами, с печатЯми, с красными закорючками подписей, и, понЯтно, подсунуть меж них заготовленное рукописное объЯвление и рассчитывать, что дикторша по инерции прочтет его среди других сообщений, было нелепо: смысла, может, она и не уловит, но форма, форма бумаги! “потребить власть? Љакую власть? -- власть завхоза? ‚ооруженный татарин Явно ’рупцу не подчинитсЯ (часовые у дверей, не офицеры -- прапора! -- и те пропустили ’рупца в студию едва-едва, так сказать -- по большому блату, по личной просьбе кудрЯвенькой лейтенанточки) -- не подчинитсЯ и не позволит подчинитьсЯ ни звукооператору, ни ’аньке-дикторше, -- на то тут и торчит.

‘ловом, следовало или отказатьсЯ на сегоднЯ от своей идеи (но на сегоднЯ могло обернутьсЯ и навсегда), или уж играть ва-банк: обезоружить татарина и, держа всех троих под прицелом, захватить микрофон, как говоритсЯ, с боЯ. ЋперациЯ получалась более чем опаснаЯ, но и отказатьсЯ не было сил: за три часа ’рупец столько успел наслушатьсЯ пакостей, беспрепЯтственно идущих в родной советский эфир, причем пакостей, изготовленных не в ‚ашингтоне сраном, что еще куда бы ни шло, -- а здесь, на џузе, в недрах собственного детища! -- что, честное слово, решительно предпочитал погибнуть, чем участвовать во всем этом дальше. Џогибнуть или уж победить! € пускай его выведут потом в отставку, пускай даже в ‹ефортово посадЯт! -- дело, сделанное им, бесследно не сгинет, даст свои результаты, и рано или поздно, хоть бы и посмертно пусть -- он не гордый! ’рупца Њладенца Њалого непременно реабилитируют и наградЯт орденом, а то еще и поставЯт памЯтник. Љогда Ђлександр Њатросов бросалсЯ на амбразуру -- такое поведение тоже на первый взглЯд могло кой-кому показатьсЯ самовольством и мелким хулиганством.

’рупец взглЯнул на часы: минут пЯть у него еще, пожалуй, было, -- достал записную книжку, нацарапал: если погибну -- прошу продолжать считать коммунистом и, вырвав листок, аккуратно сложил его и спрЯтал в левый нагрудный карман: записка вдруг вообразилась ’рупцу рЯдом с партбилетом: пробитые одной пулею, залитые кровью, которую времЯ превратило в ржавчину -- под витринным стеклом музеЯ ЉѓЃ.

Ќа этом внутренние приготовлениЯ окончились -- пора было приступать к операции непосредственно. Љраем глаза наблюдаЯ за дремлющим татарином, ’рупец Њладенца Њалого залез себе под мышку и, упрЯтав его в полусогнутой ладони, как цирковые иллюзионисты прЯчут карты, вытащил браунинг. Ѓраунинг, в сущности, был игрушкою: прицельнаЯ стрельба не далее пЯти метров, пульки со спичечную головку, -- может, и брать-то его с собою не стоило, но лишь с оружием в руках привык ’рупец чувствовать себЯ настоЯщим мужчиною.

Џотом, впервые за эти мучительные, напрЯженные часы, в течение которых не раз тЯнулась к нему рука -- столь невыносимы были потоки клеветы, льющейсЯ в эфир, -- дотронулсЯ ’рупец до тумблерочка общего глушениЯ: микрофон включен, ’анька-дикторша вовсю поливает голосом ‹еокадии „жорджиевич о протестах западной общественности против американских военных баз, и совсем не обЯзательно, нежелательно даже, чтобы шум потасовки, сколь короткой она бы ни вышла, проник в приемники, насторожив слушателей, возбудив их недоверие, а, возможно, и призвав в студию кого-нибудь бдЯщего, с двенадцатого этажа, -- дотронулсЯ, нажал, щелкнул. €, на ничтожные доли секунды замерев, чтобы собратьсЯ окончательно, тонко, пронзительно заорал: й-о-а-а-а-а! и одним прыжком, буквально воздушным полетом, одолел несколько метров до сидЯщего на стуле татарина, впилсЯ ему в пах напрЯженным носком тЯжелого ботинка. ’атарин повалилсЯ вместе со стулом, но успел нажать на спуск автомата, и пущенные веером пули отметились на белых плитках звуконепроницаемого финского потолка. ’рупец грациозно, словно балерун, подпрыгнул на месте и опустилсЯ ногами точно на запЯстьЯ татарина, как раз в тот момент коснувшегосЯ ковра; что-то хрустнуло, наверное -- кость; татарин взвизгнул и, катаЯсь по ковру, завел волчье, душераздирающее у-у-у-у-у-уѕ ‘ подхваченным автоматом в руке ’рупец, наконец, обернулсЯ: ’анька, отворив рот и выпучив глаза, оцепенело смотрела сквозь двойное аквариумное стекло своей будочки, звукооператор кралсЯ на полусогнутых к дверЯм и, кажетсЯ, испускал запахи, свойственные медвежьей болезни. Ќи с места! прикрикнул на него ’рупец, -- тот замер мгновенно, только еще сильнее присел и дрожащие пальцы попыталсЯ завести за голову. ’атарин почти затих и уже не каталсЯ по ковру, а, словно полупустаЯ бочка в узком коридорчике трюма, качалсЯ вокруг продольной своей оси: туда-назад, туда-назад.

‚ общем, все шло вроде нормально, а что-то, однако, мешало ’рупцу, что-то его тревожило. Ѓраунинг! понЯл он наконец: браунинга не было ни в руках, ни на полу рЯдом. Ћпасный, опасный непорЯдок, напрасно ’рупец притащил этот дурацкий браунинг сюда! но заниматьсЯ поисками было некогда: дверь студии предусмотрительно не запиралась изнутри, а большие настенные часы показывали без семи минут десЯть, -- и передача последних известий кончалась, и ‚асЯ должен был поЯвитьсЯ вот-вот. ’и-и-ха-а! истошно заорал ’рупец, хотЯ все молчали и так, даже подвываниЯ татарина перешли уже в область ультразвука. ’и-и-ха-а! …сли кто сейчас пикнет хоть слово -- застрелю без предупреждениЯ! Џодошел к звукооператору, сидЯщему на корточках (вонь от того неслась несусветнаЯ), и негромко спросил: ты, с-сука, ничего не успел там выключить? •-гы-ыѕ отрицательно мотнул головою толстЯк. “-й-ы-ы! намахнулсЯ на него ’рупец Њладенца Њалого прикладом. •ристом-богом клЯнусь, христом-богом! обрел звукооператор дар речи. Ќу смотри! и ’рупец приблизилсЯ к татарину, слегка наступил на него ботинком: ты, парень, хоть и оплошал, а профессионал, Я вижу. ’ак что сам знаешь, чем длЯ тебЯ кончитсЯ, если дернешьсЯ или раззЯвишь пастьѕ Џотом выключил у себЯ на пульте общее глушение, а тумблерочек, чтобы невозможно было врубить назад, обломил железными пальцами и быстрым кошачьим шагом проскользнул к ’атьЯне в кабину.

ЏозициЯ здесь, конечно, была уже не та, что в студии: только местами и с метра от пола застекленные, стены слишком многое перекрывали: татарин, например, не был виден вовсе, и одна седаЯ макушка торчала от сидЯщего на корточках Ќаума „ымарского. Ќо существовали, конечно, и положительные стороны: во-первых, почти не вонЯло, во-вторых -- дверь открывалась внутрь кабины, так что можно было забаррикадироватьсЯ. Љстати же оказалось и чем: небольшим, однако, тЯжелым сейфиком, куда складывались отработанные листки последних известий.

Љ моменту, когда ’рупец оказалсЯ в кабине, ’анька уже очухалась и смотрела за происходЯщим с самым живым интересом: ей, должно быть, представилось, что всЯ эта заварушка затеЯна ’рупцом исключительно ради ее, танькиных, прелестей и что романтический подполковник станет ее сейчас (вот и сейфом дверь подпирает!) насиловать. Ћ! это было бы чрезвычайно кстати! -- с одной стороны, она вроде и не при чем, так сказать: жертва, с другой же: какой зверь! какой великолепный зверь! Њужик, одно слово! Ѓудет о чем порассказать потомѕ Ќасмотревшись днем на нехитрую любовь Љатьки Љишко с ‘олженицыным, ’атьЯна, и всегда готоваЯ, теперь была готова более, чем всегда, к любому над собою насилию, и чем грубее -- тем, естественно, лучшеѕ

’рупец Њладенца Њалого поискал кнопочку, чтобы временно выключить микрофон, но так и не нашел -- некогда, некогда! -- достал объЯвление, положил ’атьЯне на столик и, подобный неумелому, новоиспеченному немому, попыталсЯ объЯснить: читай, мол! ’анька несколько скисла от разочарованиЯ, но тут же и решила, что такому мужику, ежели он чего просит, отказать невозможно, -- легонечко откашлЯлась и, как ни в чем не бывало, невинным голоском ‹еокадии „жорджиевич защебетала в микрофон: продолжаем передачу "ѓолоса Ђмерики" из ‚ашингтона. Џросим нас извинить за техническую заминку. Џрослушайте, пожалуйста, объЯвление: дорогие товарищи диссиденты и самочувствующиеѕ ой, простите -- и сочувствующие! Џравительство ‘оединенных татов сегоднЯ в полночь выступает в крестовый поход против коммунизѕ

‘ловно в кино, в комбинированной съемке, мгновенно возникли две маленькие дырочки, одна против другой, в двойном застекленном окне, и пропела пулька, колыхнув жесткие еврейские волосы ’атьЯны, -- ’рупец на раз выпустил очередь в сторону дырочек, -- стекла хрустнули, опали тЯжелым звенЯщим дождем осколков, -- и осторожно выглЯнул, -- тут же следующаЯ пулька пропорола кожу его лба и, чиркнув по скользкой кости черепа, рикошетом ударила в микрофонную ножку. —-читай, д-дура! —итай скорее! заливаЯсь кровью, заорал ’рупец на ’атьЯну; он предчувствовал: браунинг! чертов браунинг! татарин оказалсЯ еще профессиональнее, чем представилось ’рупцу поначалу. —итай, с-сук-ка! Ќо сука, не переносЯщаЯ вида крови, валЯлась уже на полу без чувств -- ’рупец Њладенца Њалого и предположить не мог, как страшно он сейчас выглЯдит.

—то ж, оставалось продолжать самому. ’рупец дернулсЯ к микрофону, но следующаЯ пулька впилась в плечо и, видно, перебила какую-то там артерию или, черт ее знает, вену: чернаЯ кровь тонюсеньким, но мощным фонтаном, метра на полтора брызнула сквозь пробоину. ’рупец выпустил наугад еще одну очередь, еще -- но тут автомат замолк, зазиЯл полостью взведенного затвора: патроны кончились.

€ тогда ’рупец, присев на пол, за сейф, заорал в сторону микрофона всем своим тонким голосом: товарищи диссиденты! ‘ейчас Ђмерика начинает войну против коммунистов. “ кого что есть белое, простынки там или наволочкиѕ можно и пододеЯльникѕ натЯгивайте скорее на головы и бегите на площадьѕ срочно бегите, а то поздно будет! Ћни могут до полуночи и не дотерпеть!

‚ дверь начали колотить -- вероЯтно, подоспел ‚асЯ, -- ’рупец что было сил уперсЯ в пол ногами, еще плотнее привалилсЯ спиною к сейфу, -- тот подрагивал, покачивалсЯ слегкаѕ

ѕсейчас будет термоЯдерный удар, а вы, кто в простынках, спасетесь и построите новую ђоссию, без большевиков и коммунистовѕ слова, которые всю жизнь, да вот: десЯть минут назад, -- органически претили ’рупцу, -- теперь вырывались легко, сами собою и даже доставлЯли неизъЯснимое какое-то удовольствие. Ћн чувствовал, что и впрЯмь ненавидит большевиков и коммунистов и хочет новой ђоссии!

‹ицо татарина осторожно высунулось из-за нижнего обреза разбитого окна, но спекшиесЯ от крови волосы и ресницы помешали ’рупцу заметить этоѕ

ѕ‘лышите?! ‘лышите?! Ќа студию ворвались агенты ЉѓЃ и пытаютсЯ помешать мне предупредить вас, наших истинных друзей, наших единственных союзников! Ќо свободное слово не задушишь! Ќе расстрелЯешь!..

‚асЯ бросил дверь и, держа -- куль с дерьмом -- вонЯющего звукооператора за шиворот, орал: ну! Ќ-ну, с-сука! Џоказывай, показывай, где выключаетсЯ! ‡астрелю-у! -- звукооператор был не в себеѕ

’атарин, оберегаЯ перебитую руку, все-таки влез в студийку и, медленно идЯ на ’рупца, вгонЯл в него из браунинга пульку за пулькоюѕ

ѕ’оварищи диссиденты! ђодные мои! ‚ы понЯли менЯ, товариѕ

ѕа когда пульки кончились, с невероЯтной злобою и ненавистью стал колотить полумертвого ’рупца ногами в лицо, в живот, в пах. Џодошедшему ‚асе, который, наконец, выключил-таки пульт, не досталось уже ничего.

7

‘темнело, зажглось электричество, а Њэри так и сидела в одном из многочисленных закутков идиотической комнаты смеха, окруженнаЯ кривыми зеркалами, которые мало что отражали ее -- глЯделись и друг в друга и друг в друге создавали дурные бесконечности шутовски искаженных миров, -- сидела, почитай, третий час под бдительным надзором вьетнамского офицерика, проходЯщего на кнопочке практику: человечка тщедушного, низкорослого, словно десЯтилетний мальчик послевоенного поколениЯ, однако -- вооруженного. € кто заключил ее на этой импровизированной гауптвахте?! -- отец, родной отец, который никогда в жизни не позволЯл себе по отношению к любимой, единственной, им же избалованной дочери никаких грубостей! -- нет, Њэри решительно, решительно не могла понЯть, сообразить, чем же вызвала в генерале Ћбернибесове столь мощный, столь неукротимый приступ гнева. •оть ей самой и невнЯтнаЯ, однако, вполне невиннаЯ просьба, просьбочка, просьбенка: не слушать сегоднЯ американское радио, только сегоднЯ, один-единственный денечек, один вечерок, ну папка, ну что тебе стоит?! -- пусть это будет подарок к моему дню рождениЯ!.. -- генерала взорвала, заставила топать ногами, брызгать слюною, рычать: туда же! € роднаЯ дочь -- туда же! Ћбложили, с-сволочи, комиссары поганые! ’ак вот же тебе, иудушка: на губу! под арест! Ђ "ѓолос Ђмерики" пускай все слушают, пока Я здесь хозЯин, все! Џускай знают, как их комиссары обморочивают, своих защитников! € ты слушай, Џавлина Њорозова, и ты!.. -- и действительно: прЯмо при ней врубил приемник, стабильно настроенный на соответствующую волну, что-то переключил на пультике, и огромный гундосый колокол, по которому в моменты тренировочных боевых тревог обычно звучали веселенькие песенки Ђллы Џугачевой: то ли еще будет, ой-ой-ой! и подобные, -- неразборчиво забубнил на всю кнопочку голосами ‹аны „еи, ‹еокадии „жорджиевич, Ђлександра ‘олженицына и прочих идеологических диверсантов.

Њэри грустно глЯдела на обступившие ее изображениЯ рыжеволосой уродины: то толстой, словно свинка, со свиною же харею; то тощей, как глиста, и даже в двух местах напрочь перерванной; то кривобокой, с носом винтом; то еще невероЯтно какой волнистой, -- и ей представлЯлось, что так ее обычно и видит Ќикита, и что сейчас, когда она не выполнила в общем-то пустЯковую его просьбу, надежда на желанный брак окончательно лишилась последних оснований. —то же касалось причин генеральского гнева -- их Њэри разгадывать устала и чувствовала себЯ уже не обиженною на отца, но тупо опустошенной.

Џричины же гнева были таковы: когда генерал Ћбернибесов приехал утром на кнопочку, его уже поджидали: молоденький офицер передал пакет, где генералу приказывали ЯвитьсЯ, не медлЯ ни минуты, в политуправление. Ћбернибесов никогда, еще с войны, не любил этих политуправлений, политотделов, ‘Њ…ђей и прочей нечисти, но тут покуда ничего тревожного не заподозрил: мало ли? -- может, политинформациЯ какаЯ, лекциЯ о международном положении, -- только зачем пакет, зачем нарочный? слава Ѓогу, телефон существует, -- ну да это их дело, у них и времени, и народу -- навалом, -- и, отдав дежурному соответствующие распорЯжениЯ на период своего отсутствиЯ, двинулсЯ к служебной "‚олге", но офицерик не по званию решительно заступил Ћбернибесову дорогу и не столько приглашающе, сколько повелительно сделал рукою огородочку, следуЯ которой генерал попадал в "‚олгу" офицерика. ‹адно, с этого что возьмешь?! -- подумал генерал и сдержалсЯ, сопротивлЯтьсЯ пока не стал. Ќа месте разберусь, вправлю им мзгиѕ

‚ кабинете, куда ввел Ћбернибесова офицерик, дремал у стеночки, посапываЯ, какой-то дрЯхлый, чуть живой от старости генерал-полковник, принесенный сюда Явно затем, чтобы санкционировать полную свободу разговора сидЯщему за столом майору, наглецу, который даже не привстал навстречу Ћбернибесову. ЏривалЯсь задом к подоконнику, у окна торчал еще один тип, в штатском, -- лица против света не видно.

ЏрисаживайсЯ (сам маршал никогда не вел себЯ так императивно-пренебрежительно по отношению к Ћбернибесову, как этот, за столом) -- присаживайсЯ, и без предисловий и экивоков начал распекать генерала, вот именно распекать! словно мальчишку какого, салагу, новобранца -- за джинсовую курточку, за "ѓолос Ђмерики", за дочкино имЯ, даже за "ѓовеного сыча", -- то есть нагло полез своими паршивыми ручонками в область жизни личной, никому не подвластной, и Ћбернибесова, гордый Ћбернибесов, любимец солдат и офицерского состава, слушал, наверное, минут десЯть, слушал, наливаЯсь кровью, и все-таки не выдержал: вскочил, вмазал кулаком по столу: молчать, гнида! ‘мир-р-рна-а! Њайоришка! ’ы с кем, паскуда, разговариваешь?

‘таричок проснулсЯ от шума, с трудом разлепил слезЯщиесЯ, младенческой пеленою подернутые глазки и снова засопел, -- майор же, правда в первый миг перепуга вскочивший тоже, только улыбнулсЯ ехидно, и по этой улыбке понЯл Ћбернибесов, что своей волею не выбратьсЯ ему, пожалуй, из зданиЯ, а -- безоружному, без поЯса и шнурков, руки за спину -- куда-нибудь в подвал или в воронок, -- но фига! он им не дастсЯ, пускай ловЯт-арестовывают! и, резко повернувшись, генерал вышел из кабинета и не слишком быстро, чтобы на бегство и трусость не походило, двинулсЯ вдоль коридора.

‘транное дело: никто не догонЯл Ћбернибесова, не задерживал, встречные даже козырЯли, -- так и вышагал генерал на воздух под слегка затуманенное солнышко, вышагал и, оставшийсЯ без машины, вынужден был взЯть такси. ‚сю дорогу до дачи (к кнопочке подпускать таксиста было, разумеетсЯ, нельзЯ!) генерал матерно рычал на комиссарскую сволочь и в конце концов решил маршалу не докладывать, потому что и маршал с ними не справитсЯ -- сам только пострадает, -- а просто не даватьсЯ им живьем и до последнего патрона отстреливатьсЯ.

"‚олги" не оказалось на даче -- вместо нее стоЯл мэрькин жигуленок, -- и дочь заочно получила от раздраженного генерала такую порцию вербализованных эмоций, какой, надо думать, не получила в сумме за всю предыдущую жизнь. Ђ уж когда, под вечер, Њэри прикатила на кнопочку самолично и вЯкнула что-то про "ѓолос Ђмерики", генерал дал гневу полную волю, тем более, что понЯл вдруг, откуда дул ветер: Ќиколай! -- Њэри говорила, что на службе его зовут ’рупом Њаленького Њладенчика, -- точно, точно, натуральный ’руп! -- Ќиколай, с-сука, предал-таки фронтовую дружбу, настучал! € вот: эти вызывают, а ’руп, не довольствуЯсь, еще и с хитринкой эдакой нехитрою подсылает родную дочь: не слушай, дескать, папочка, бЯку-Ђмерику, это, дескать, мне на день рождениЯ подарок! Ђ потом скажет: не носи джинсового костюма, "ѓовеного сыча" не пой! ›-ых, напрасно, напрасно не раззнакомилсЯ Ћбернибесов с ’рупом, не набил ему морду в сорок еще шестом, когда того взЯли на работу в ЌЉ‚„, -- думал: служба службой, а дружба все-таки дружбой, -- и вот н тебе! как в сказочке про скорпиона: такое уж Я говно!

‚прочем, не один гнев подвиг генерала отправить дочь под арест; если разбиратьсЯ, так и вообще не гнев, а любовь и забота, ибо, едва вернувшись на кнопочку после скандала в политуправлении, Ћбернибесов приготовилсЯ к самой серьезной обороне на случай ареста: выбрал в качестве бастиона непосредственно помещение с кнопочкою, глубже прочих упрЯтанное, лучше прочих защищенное, приказал доставить себе пива, хлеба, колбаски, помидорчиков, автомат с Ящиком патронов и два десЯтка гранат, а всех помощников своих, заместителей и адъютантов отослал: не при чем они, пускай пока живут! -- дочку же отправил не столько под арест, сколько под охрану преданного восточного человечка, ибо не мог ее ни оставить подле себЯ, ни прогнать домой, где она сделалась бы слишком легкой добычею комиссаров на предмет давлениЯ на генерала, а также шантажа.

€ вот сидел мрачный Ћбернибесов, обложенный помидорами и гранатами, потЯгивал пиво бутылку за бутылкою, ждал, глазел на амбалов с эстонской картиночки, на мышку, грызущую рукав, и слушал "ѓолос Ђмерики": "‘ельское хозЯйство", "Ћбразование", "Ќауку и технику", "‡дравоохранение"ѕ Њожет, никогда в жизни не слушал генерал любимую свою радиостанцию так долго подрЯд, никогда не слушал и столько программ не политических, и грустные мысли посетили его: о том, во-первых, что Ђмерика богата и прекрасна, и о том, во-вторых, что погибнуть ей все-таки суждено. € богатство, и скораЯ гибель вытекали из общего источника: слишком уж Ђмерика свободна, слишком! -- и настанет момент, когда пусть не он сам (хорошо бы даже, чтобы не он!) -- кто-нибудь другой нажмет-таки на пресловутую кнопочку, а там, на берегу Џотомака, на кнопочку не нажмут, а начнут пизѕ то есть дисѕ кутировать, да обсуждать, да голосовать, и как раз подоспеют и протесты общественности, и широкаЯ антимилитаристскаЯ кампаниЯ прессы, и массовое дезертирство (разумеетсЯ, не из трусости, а по убеждению, по ощущению себЯ людьми свободными) -- и всеѕ пиздец Ђмерике! •леборобы Ћклахомщины и ’ехащщины рапортуют родной коммунистической партии и товарищу •оллу лично об окончании сева зерновых на два днЯ раньше срокаѕ

Љончилось "Ћбразование" -- пошла программа "Љниги и люди" удивительно, не по-американски скучнаЯ. ѓенерал вспомнил, что раньше, давно, когда она шла не по пЯтницам, а по четвергам, была она куда живее, интереснее и конкретно вспомнил рассказ какого-то диссидентского писателЯ с простою русской фамилией1, слышанный чуть ли не десЯть лет назад, а вот поди ж ты -- не забытый! ѓенерал даже заголовок припомнил: "‘мерть зоветсЯ Љукуев". Љукуев -- это был бухгалтер предпенсионного возраста, генералов, в общем-то, ровесник. € вот пришел он однажды к своему начальнику и сказал: последний шанс вам даю: отпустте на отдых, назначьте пенсию рублей четыреста, участок с домиком на природе выделите, -- но начальник, естественно, только посмеЯлсЯ: ему самому пенсиЯ выходила в будущем -- сто пЯть. ’огда Љукуев вернулсЯ домой, взЯл потихонечку у заночевавшего дочкина хахалЯ-сержанта автомат с несколькими магазинами, взЯл десЯток помидоров, соли, полбуханки хлеба и забралсЯ на заброшенную колокольню. ‘ рассветом Љукуев начал стрелЯть; стрелЯл прицельно и во всех, щадил только детей и беременных женщин; году в сорок четвертом вот с такой же колокольни Љукуев часа четыре сдерживал наступление противника. Ќи местное ѓЃ, ни милициЯ, ни солдаты до самого вечера не смогли подступитьсЯ к Љукуеву, а когда с вертолета, одного из десЯтка специально присланных из Њосквы, спрыгнули на колокольню десантники, -- обнаружили только смЯтый помидор, да корочку хлеба, да стрелЯные гильзы: раненого Љукуева забрал на небо ангел.

Ќо тут, прерываЯ мечты генерала, который чувствовал себЯ уже вполне Љукуевым, вдруг загудел, завыл, заверещал приемник трусливой комиссарской глушилкою. ’руп! подумал Ћбернибесов и выругалсЯ. ’руп гадит! Њаленького Њладенчика! ‚ыругалсЯ снова и стал пошевеливать верньерчиком настройки, туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда, но глушилка шла широкаЯ, мощнаЯ. ѓенерал чуть было не выключил с досады приемник, но вспомнил, что идет транслЯциЯ на колокол, и оставил: пускай воспитываютсЯ ребЯта, пускай все знают, пускай слушают, какими методами сволочь ‘Њ…ђевскаЯ со свободным словом боретсЯ! -- но тут так же резко, как врубилась, глушилка и прервалась. Џродолжаем передачу "ѓолоса Ђмерики" из ‚ашингтонаѕ -- чистый женский голосок был столь близок, что, казалось, не с другого конца ‡емли вещал, а откуда-нибудь с џузы. Џросим нас извинить за техническую заминку. Џрослушайте, пожалуйста, объЯвлениеѕ

„альше началось невероЯтное: голосок стал предупреждать о начале войны сегоднЯ в полночь, -- правда, не сказал, по московскому времени или по вашингтонскому, потом пошла перестрелка, голосок прервалсЯ, и какой-то мужик заорал, захрипел в микрофон о том же самом, и этот ор, этот хрип похож был на ор и хрип ’рупа Њаленького Њладенчика: Ћбернибесов слишком много думал о нем сегоднЯ, и ’руп уже начал мерещитьсЯ генералу повсюду.

‘ообщение отдавало фантастикою, но ему приходилось верить, потому что шло оно под перестрелку, стоило уже жизни симпатичной дикторше, да и владельцу мужского голоса Явно назначили за выступление ту же цену, -- приходилось верить и, стало быть, срочно что-то решать. ѓенерал бросилсЯ к вертушке -- она не работала; вызвал по селектору начальника свЯзи. Њы по вашему распорЯжению монтировали зал игровых автоматовѕ ну иѕ кабель повредили. ‡автра с утра починЯт, вызвали ужеѕ ‡автра?! ’ы что, не слышал, что передали по радио?! Ќикак нет, товарищ генерал-лейтенант. €скажение сильное на колоколе, перехлест. —то-то говорЯт, трещат, стрелЯют, а что -- не понЯть. Џостановка, наверное, какаЯ. Џро войну. €ли про шпионов.

ѓенерал матюгнулсЯ, выключил селектор и обратил внимание, что приемник глухо молчит: пришили, значит, мужика, пришили, сволочи, заткнули ему глотку! ’руп, сукин сын, пришил! -- и генерал нажал кнопочкуѕ -- покуда еще не ту, не в виде грибка, а кругленькую, словно пуговка: "ЃоеваЯ тревога"! € вспыхнул над воротами транспарант, и одновременно вспыхнули, замигали, запереливались разными цветами многочисленные лампочки аттракционов, заорала по колоколу Ђлла Џугачева, и неизвестно откуда, словно прЯмо из-под земли, выскочила не одна сотнЯ молодых парней и девиц, одетых в штатское и относительно разнообразно, выскочила, стала на мгновение в строй и тут же, подчинЯсь неслышной команде, рассыпалась по аллейкам, эстрадкам и аттракционам.

ЌесмотрЯ на меленький дождик, молодые люди развлекались, веселились и целовались в кустах, делали это старательно, изо всех сил, а генерал глЯдел на мышку, глЯдел на грибок и плакал, потому что жалко ему было Ђмерику, богатую и свободную, щедрую и гостеприимную, -- но ничего не поделаешь, и нет смысла кивать на поломанную вертушку, на бездействующую блокировку, проводки которой неделю назад ребЯта скрутили напрЯмую, -- все равно ведь не политуправленцам, не цекашникам, -- те способны перебздеть только, завыть по радио "ЃратьЯ и сестры!" да сбежать в •уйбышев с полными штанами, -- не им вести войну, а ему, потомственному кадровому военному, чьи предки в добром десЯтке поколений защищали ђоссию от врагов и смут, ему, генерал-лейтенанту Ћбернибесову, его товарищам-генералам да офицерам с солдатами, и чтобы войну выиграть, и чтобы многие тысЯчи солдат этих и офицеров спасти, он просто обЯзан был нажать на грибок кнопочки сейчас же, ни минуты не медлЯ.

8

‹адно! Ќа том свете отдохнем! -- Ќикита часа полтора проворочалсЯ в постели, но заснуть так и не сумел: ныли, ревели, зудели прущие по недалекому ‘адовому в шесть рЯдов в каждую сторону нескончаемые военные грузовики и отравлЯли воздух в комнате вонью перегоревшей солЯрки. € потом -- едва он смыкал веки, навЯзчиво, неотвЯзно мерещилась давешнЯЯ кабинетнаЯ сценка, возбуждала почти до поллюции и вызывала омерзение к самому себе. Ћтбросив одеЯло, Ќикита встал. Ќа дворе было еще кое-как -- в комнате давно стемнело. ѓолова казалась тЯжелее прежнего. ’ошнота не унЯлась. Ќикита оделсЯ, прополоскал рот и вышел на улицу.

Љак ни странно, ему нравилась Њосква, и было грустно, что она должна погибнуть. Ќе когда-нибудь там, через несколько долгих десЯтилетий или столетий, когда его и в живых-то не будет, а вот тк вот, прЯмо на глазах, сегоднЯ в ночь: Ќикита отнюдь не переоценивал действенность принЯтых им мер.

Ћн медленно брел вдоль бульваров под мелким дождичком, брел без плаща, без зонтика, брел и смотрел на недавние, начала прошлого века, классицистические древности столицы, на глазурованные особнЯчки модерн, на занЯвший целый квартал таких особнЯчков белокаменный „ом политического просвещениЯ, на вечерних пЯтничных алкашей. € хотЯ ничего, как говоритсЯ, не предвещало, -- смотрел, как смотрЯт старики кинохронику времен их молодости. Ќо вот! -- Ќикиту обогнал мужик, стыдливо несущий под пиджаком что-то объемистое, пухлое; а вот и целаЯ семейка: мальчик с девочкою дошкольного возраста, муж с женою и старушка пробежали наперерез бульвара, -- у этих в огромной хозЯйственной сумке Явственно белелоѕ -- впрочем, при желании можно было и теперь не угадать, что белело именно; но тут же, следом, вывернула из подворотни немолодаЯ очкастаЯ девица: ту уже открыто, откровенно, бесстыдно, свисаЯ с головы до пЯт, одевала сероватаЯ, заспаннаЯ, со следами интимных выделений простынЯ.

Ќикита ускорил шаг: на Џушкинской площади, перед "ђоссией", как всегда было людно: молоденькие ребЯта, в пылу самоутверждениЯ раскрасившиесЯ под стиль панк, балдели в стереонаушниках, подкуривались, целовались с девицами. “ этих все шло как всегда, как обычно, но поверх их наполовину выбритых голов виднелось, как по ѓорького, в голубом и желтом свете фонарей, то здесь, то там проскакивают простынки, наволочки, пододеЯльники.

Ќа стоЯнку возле "€звестий" подкатил Ядовито-зеленый форд с дипломатическим номером, выпустил сутулую седоватую англичанку, американку ли, -- по направлению ее взглЯда Ќикита и заметил ‹идию, терпеливо мокнущую под дождем. ‘утулаЯ воровато, не по-иностранному, оглЯдываЯсь, подошла к ней, стала подле, словно незнакомаЯ, но кого могли обмануть эти маленькие хитрости?! -- не успели женщины обменЯтьсЯ и парою слов, как четверо мальчиков, никитиных ровесников, одетых, что называетсЯ, скромненько, но со вкусом, выросли из-под земли, схватили ‹идию под локоточки и повели, повлекли, поволокли вглубь, в темноту, в нишу, где свежим лаком поблескивали за витринами образцы самого передового в мире дизайна. Ќикита понЯл все вмиг: и что это арест с поличным, и что ‹идка думает, конечно же, на него, и что одна из мер, может быть -- самаЯ действеннаЯ, -- рухнула на глазах, -- понЯл вмиг, но не вмиг очухалсЯ, пропустил те две-три секундочки, когда можно еще было попытатьсЯ перехватить американку, -- теперь же только задние огоньки Ядовитого форда издевательски подмигнули Ќиките и скрылись за поворотом. …сли у Њэри получилось не лучше, чем у ‹иды, обернибесовские ракеты уже вовсю летЯт, -- скоро, стало быть, полетЯт и ответные. “тешало только, что недолго придетсЯ ‹идии переживать горечь неволи и братнего предательства, а погибнуть суждено под одной крышею с возлюбленным.

Ќикита выгреб из кармана мелочь: несколько бронзовых двушек мелькнуло среди рыбьей чешуи серебра, -- и пошел на ту сторону площади: звонить Њэри. Џо автомату болтала длиннаЯ кудрЯваЯ девица, -- Ќиките, в общем-то, было не к спеху: если уж летЯт -- не остановишь, а не летЯт -- значит, сегоднЯ и не полетЯт, -- и он ждал, удрученно поглЯдываЯ на прибывающие простынки и пододеЯльники: неужели все они слушают нашу дурацкую стрЯпню? „а, не отказать ’рупцу в знании своего народа, не отказать!.. ‚прочем, в условиЯх дефицита достоверной информации идут сплетни, и идут со скоростью загораниЯ спички, особенно если подготовлены немолчным гудением военных грузовиковѕ

Љ спеху -- не к спеху, а так долго болтать все-таки неприлично! -- Ќикита постучал двушкою в стекло. ЉудрЯвенькаЯ обернулась, окрысившаЯсЯ: погоди, дескать, мудак, разговор важный! Ќиките показалось, что он где-то видел девицу, чуть ли не в столовке Яузского заведениЯ, однако, может, только показалось. Џрождав еще три-четыре минуты, Ќикита не стал больше стучать, а приоткрыл дверь: девушка! „евушка только отмахнулась, а в нос Ќиките ударил прЯный, терпкий парфюмерный запах, и Љатька Љишко в давешней мизансцене вспомнилась сотый уже раз за сегоднЯшний вечер.

Ќу разве можно так ревновать?! щебетала девица в трубку. ’ы ж знаешь, у менЯ смена до десЯтиѕ Њало ли что обещала? откуда Я могла догадатьсЯ, что генерала отравЯт. Ђ ’рупец Њладенца Њалого не отпустилѕ -- действительно значит: встречались они с Ќикитою в столовой. ’ы кто? ’о-то! Џоэт! Ђ Я -- лейтенант госбезопасностиѕ -- и девица стала успокаивать ревность жениха ли своего, любовника весьма своеобразным, учитываЯ присутствие в будочке Ќикиты, способом: в подробностЯх, со смаком рассказывать, какими изысканными эротическими блюдами она жениха ли, любовника угощает в минуты интимных их встреч, то есть смысл улавливалсЯ такой: могу ли, дескать, Я любить не тебЯ одного, если Я так тебЯ люблю?!

ќти речи вынести было уже невозможно -- Ќикита одной рукою полез девице под потную мышку, уцепилсЯ за высокую, упругую грудь, другою стал пожимать, поглаживать девице живот, стремЯсь держатьсЯ пониже, пониже, еще пониже. „евицу никитины действиЯ стимулировали, ее рассказ обретал все большую выпуклость, зримость, все большуюѕ осЯзательность, а тело играло под никитиными пальцами, словно баЯн в руках генерала Ћбернибесова. Ѓудочка, от половины застекленнаЯ, окружена была людьми, но девице и горЯ мало, а Ќикиту присутствие посторонних только подхлестывало, он думал, что и хорошо! и пусть смотрЯт! пусть даже советы подают! -- потому что коль уж летЯт -- не существует ни непристойности, ни кощунства, ни чего-то там еще, свЯзанного с чем-то эдаким.

ЏодойдЯ вплотную к началу, так сказать, начал, Ќикита отметил, что подозрениЯ жениха ли, любовника кудрЯвенькой совершенно основательны, то есть не в свЯзи с теперешним, сейчас вот происходЯщим, основательны, а в свЯзи с предыдущим: волоски у входа в начало начал были слипшиесЯ, заскорузлые и неопровержимо свидетельствовали о недавней любви в местности без биде и душа, -- но и это, черт возьми, не отталкивало, а подхлестывало. Ђ девица все щебетала, щебетала в микрофон, уже задыхалась, кончала, а тот, дурак, жених там или любовник, поэт, принимал это на свой счет и, возможно, даже приглашал к трубке приЯтелЯ: послушай, дескать, какаЯ бывает любовь!

Љогда же любовь завершилась, кудрЯвенькаЯ сыто уронила в микрофон: ну все, пока, тут народ, позвоню завтра, невозмутимо переступила через трусики, оставшиесЯ на заплеванном полу кабины, и, посторонив Ќикиту, не взглЯнув на него, гордо вышла вон. Ћпустошенный Ќикита привел себЯ в порЯдок -- пакость, омерзение лежали на душе, -- потЯнулсЯ к трубке, но так и не снЯл ее, только подержалсЯ за нагретую кудрЯвенькой лейтенанточкою пластмассу и вышел тоже. ‚ конце концов, он и без звонка узнает в самом скором времени, удалась Њэри ее миссиЯ или нет. ‚се узнют!

„ождик перестал. ‘квозь облачные прорехи то и дело выглЯдывала луна, не умеющаЯ, впрочем, соперничать с Яркими газосветными фонарЯми. Ќароду на площади сильно прибавилось, молодежь панк затерЯлась в толпе, и, если бы не простынки, все это вполне можно было принЯть за праздничное гулЯнье по случаю „нЯ Џобеды. Ќа скорбно склоненной голове бронзового поэта белел, времЯ от времени невозмутимо оправлЯЯсь, нахальный жирный голубь мира.

Ќикита постоЯл в неопределенности, прислушалсЯ к соседнему диалогу: провокациЯѕ элементарнаЯ провокациЯѕ —его ж вы прибежали сюда, раз провокациЯ? Ќа вас, на дураков, посмотреть, сколько вас тут наберетсЯ. Ђ простынку постирать вынесли? -- постоЯл-послушал и вдруг понЯл, что его тЯнет к родителЯм. Ћни, наверное, первыми выскочили на ближайшую площадь, -- и все равно тЯнет: просто домой, в родную, что ли, нору.

€ Ќикита спустилсЯ в метро.

9

‚ метро народу тоже было много, большинство везло с собою детей. Џоезда ходили по-вечернему нечасто и потому -- набитые битком. ‚ Ќиките проснулась неожиданнаЯ брезгливость ко всей этой публике, он прЯмо-таки не мог заставить себЯ лезть в вонЯющие потом, перенаселенные вагоны и пропускал, пропускал, пропускал, -- но людской напор не спадал, напротив -- рос, пережидать было бессмысленно, назад, на поверхность, не хотелось ни в коем случае, и Ќикита, зажмурЯсь и стараЯсь не дышать, втиснулсЯ в щель между сходЯщимисЯ дверьми очередного поезда.

Џроплывшие мимо окон, остановившиесЯ и поплывшие дальше хромированные колонны ЊаЯковской напомнили о каком-то легендарном митинге сорок, что ли, первого года; на Ѓелорусской перрон был огорожен буквально монолитом из тел, двери поезда открылись с трудом и не все, -- пора было подумать, как выбиратьсЯ: следующаЯ станциЯ никитина, „инамо. ‹юди, злее чертей, не пропускали, словно бы специально смыкались друг к другу ближе, еще ближе! -- и неизвестно, удалось бы Ќиките выйти, если б вагон вдруг не трЯхнуло, как коробок, в котором на слух проверЯют наличие спичек, и с десЯтикратным g отрицательного ускорениЯ не остановило, перекошенный, с погасшими огнЯми, в глухой темноте тоннелЯ. ‘удЯ по истошным воплЯм боли, тех, кто ехал в головах вагонов, задавило ньютоновой силою, однако, переполнение в каком-то смысле пошло во благо: и у задних, и у серединных -- ни пробитых голов, ни поломанных позвоночников.

‡ычный партийный басок, едва сумев продратьсЯ сквозь вопли задавленных, принЯлсЯ несколько абстрактно, ибо никаких дельных предложений не подавал, призывать к спокойствию, но уже сыпались стекла дверей и окон, уже иррациональные выкрики сменились более или менее прагматическими: Њиша! Њишенька! „ержи папу за руку! ‡айка! выбирайсЯ на свою сторону и иди к Ѓелорусской -- и так далее, и не сильно помЯтый Ќикита, следуЯ внутренним токам толпы, оказалсЯ в проломе окна, а затем и в тоннеле.

ЉлочьЯ тьмы то здесь, то там вырывались вспышками спичек и зажигалок. Џоезд, сойдЯ с рельсов, врезалсЯ головою в стенку, и те, кто вылез на сторону столкновениЯ, найдЯ себЯ в тупике, в ловушке, с энергией ужаса двигались назад, -- задние же, не знаЯ, в чем дело, перли вперед, -- Ќикита по счастию оказалсЯ с другой стороны и довольно скоро миновал вагоны. Ћщупью, спотыкаЯсь о шпалы и упавших людей, он добралсЯ до станции. Џо ней, выхватываЯ то знакомые спортивные медальоны, то темно-розовый мрамор панелей, то куски человеческих скоплений, ерзали пЯтна ручных фонарей; у эскалаторов стоЯла давка -- почище чем в часы пик. ‘орванные полотна лестниц торчали из провалов острыми зубцами. –еплЯЯсь за устои плафонов, люди ползли по разделительным парапетам, срывались, летели вниз, сбиваЯ ползущих навстречу, но подымались и ползли снова, -- древнегреческаЯ мифологическаЯ историЯ пришла Ќиките на ум, про ‘изифа, кажетсЯ, -- впрочем, все, что происходило, не столько виделось, сколько угадывалось в рефлексах редких, неверных источников света, восстанавливалось воображением по носЯщимсЯ в подземелье истерическим репликам целых и звериным визгам раненых и умирающих.

‚оздух, не проветриваемый поршнЯми поездов, густел, тЯжелел с каждой минутою. ‡ачем они лезут наверх? недоумевал Ќикита, сам протискиваЯсь к эскалатору. Ќаверху, наверное, бешенаЯ радиациЯ, переждали бы, что ли, хоть бы и в духоте. џ-то ладно, улыбнулсЯ, поймав себЯ на противоречии мысли и действиЯ. Њне все равно.

„олго, с полчаса, не меньше, полз Ќикита по наклонной шахте. Ќаземный вестибюль рухнул, но предшественники уже устроили лазейку в трупах и развалинах. Ќикита вдохнул полной грудью, и у него мгновенно ослабли ноги, закружилась голова и сильно -- едва сдержал рвоту -- затошнило. Ћн сначала подумал на ионаторы (то есть, на их отсутствие), потом -- на кислородное отравление, но услужливаЯ и одновременно ехиднаЯ памЯть шепнула слова, которые он, казалось, никогда не впускал в уши на занЯтиЯх по противоатомной защите: первыми симптомами сильного облучениЯ ЯвлЯютсЯѕ

‹уна теперь властвовала над Њосквою безраздельно: фонари погасли повсюду, а далекий: где-то на ђечном или даже в •имках -- костер пожара никак не мог соперничать с ее холодным пепельным светом. ‡даниЯ вокруг были полуразрушены, деревьЯ валЯлись, вырванные с корнем: ударнаЯ волна легко преодолела десЯток километров от эпицентра.

—ем дальше шел Ќикита по направлению к родительскому дому, тем меньше трупов и раненых валЯлось на земле, тем меньше народу попадалось навстречу, а уж когда пересек линию ђижской дороги (электричка лежала на боку) и, чтобы срезать путь, свернул в ’имирЯзевский лес, -- и вовсе осталсЯ один среди где покосившихсЯ, где поломанных, где тлеющих древесных стволов.

ЏройдЯ между ними несколько сотен шагов, Ќикита наткнулсЯ на неожиданный провал, огромный, километра три в диаметре; на далеком дне провала в свете слабых живых огоньков поблескивал металл, копошились люди. Ќикита вспомнил: еще мальчишкою, гулЯЯ здесь, он категорически отказывалсЯ верить сестриной клевете, будто внизу, под перегнивающими слоЯми опавших листьев, под землею, работает гигантский военный завод, притаились стартовые шахты ракет, -- и вот однажды осенью, когда выпал первый снег, а воздух был разве что на самую малость холоднее нулЯ, -- своими глазами увидел, как чернеют, буреют талой землею, старой хвоею несколько кварталов леса: полградуса лишнего тепла растопили снег и создали в тот уникальный осенний день демаскирующую картину. ’очно: вот сюда, на это самое место, и приходились те кварталыѕ

„о дому было уже подать рукой; Ќикита издали выделил взглЯдом в массиве зданий, чернеющих на опушке, за светлыми корпусами больницы, пЯтиэтажный дом, знакомый с самого-самого детства, -- выделил, но не узнал, -- только когда подошел почти вплотную, понЯл головою, раскалывающейсЯ от странной, центральной боли: добрые две трети фасада рухнули, обнажив потроха квартир. Ќа четвертом этаже, в нескольких метрах от ущербленного угла, зиЯли Ячейки родительских комнат.

ђев, не нашедший в никитиной памЯти аналога, -- может, когда-то, миллионы лет назад, так ревели издыхающие динозавры, -- заставил обернутьсЯ: на огненном стебле выросла над лесом ракета и, мгновение помедлив, словно присев перед дальней дорогою, ушла в звездную черноту неба: не зрЯ, стало быть, копошились на дне провала люди.

‚ каком-нибудь шаге от подъезда ноги Ќикиты снова подкосились, и он упал на обломки стены, исходЯ неукротимой, не приносЯщей облегчениЯ, не снимающей тошноты рвотою. Њинут пЯтнадцать -- или так ему показалось -- билсЯ Ќикита в отвратительных, выматывающих спазмах, но, едва они отпустили, -- встал и хоть обессиленный, а продолжил путь. "Џервыми симптомами сильного облучениЯ ЯвлЯютсЯѕ"

‹естница с выломанными кое-где ступенЯми висела на прутьЯх арматуры; раздавленный балкою перекрытиЯ, лежал на покосившейсЯ площадке труп старушки со второго этажа. ‚округ трупа бегала, поскуливаЯ, растерЯннаЯ старушкина болонка. Ќикита полз к цели, котораЯ неизвестно зачем была ему нужна, -- полз на одном волевом напрЯжении.

‚от, наконец, и квартира, роднаЯ квартира, пустаЯ по счастию: вовремЯ смылись родители, вовремЯ! -- вопрос только: далеко ли? Ќикита рухнул на стул у старенького письменного стола, за которым делал в свое времЯ уроки. Џрежде вплотную придвинутый к стене, теперь он стоЯл у самого облома пола, и больничные корпуса, и лес открывались из-за стола непривычно широко, не стесненные оконною рамой. Ђх, да! вспомнил Ќикита. џ же обещал ‹идке, что приду, расскажу про "ѓолос Ђмерики". ЋказываетсЯ, скривилсЯ в самоиронии, менЯ сюда вел категорический императивѕ

Ќикита открыл Ящик, пошарил, вытащил на лунный свет школьную тетрадку и чешский автоматический карандаш; тетрадка была начата лидкиными записЯми: какие-то цитаты, кажетсЯ -- из Љонституции ‘‘‘ђ. Ќикита перевернул тетрадку вверх ногами и на последней странице, как на первой, стал писать: пружиною, котораЯ спустила механизм начавшейсЯ сегоднЯ войны, был, если разобратьсЯ, ’рупец Њладенца Њалогоѕ -- рука автоматически вывела привычное прозвище и остановилась: наверное, следует объЯснить, откуда оно взЯлось, рассказать невнЯтную историю про маленького утопленника и Џионерские пруды, но силы убывали не по часам, а по минутам, историЯ, в сущности, никому не была нужна и ничего не проЯснЯла, -- рука решительно перечеркнула три последние слова и надписала сверху: подполковник ‹аѕ

Ќо тут стало совсем темно: луна скрылась за корпусами ‘окола. ‚ прежние времена, особенно в дурную погоду, когда низкие облака не позволЯли свету улизнуть в космос, такой темноты в Њоскве было и не сыскать, за нею ездили в дальние деревни: сотни уличных фонарей, прожектора стадиона „инамо, дуговые лампы железнодорожных сортировок, огни аэровокзала давали в сумме довольно, чтобы хоть и писать, -- однако, час назад прежние времена закончились навсегда. Ќикита попробовал продолжить ощупью -- получилось совсем плохо, -- и, обернувшись в поисках решениЯ, заметил мЯгкое, при луне не увиденное сиЯние: оно струилось из соседней комнаты.

‚озбудившись от бешеной радиации взрыва, стены, батареи отоплениЯ, мебельные ручки и дверные петли -- все это теперь излучало само и заставлЯло светитьсЯ люминесцентный экран большого родительского телевизора. Ќезримые смертоносные токи, о которых прежде при усилии можно было забыть хотЯ бы на времЯ, высунули нос, материализовались в свечении, -- что ж, тем более следовало спешить.

Ќикита устроилсЯ в старом кресле-качалке у самого экрана, словно собралсЯ скоротать вечерок за тирлицем, устроилсЯ так удобно, что не хотел двигать и пальцем. Љазалось, единственное, что способен сейчас был делать Ќикита, -- это дышать. ‡ачем продолжать? „лЯ кого Я пишу? Ѓросить, плюнуть, закрыть глаза, заснутьѕ но тут какой-то бодрЯчок объЯвилсЯ в голове, засуетилсЯ, замахал ручонками: как то есть зачем?! как то есть длЯ кого?! ты единственный, кто знает, кто может рассказать потомкам! „а неужто какие-нибудь потомки останутсЯ? спросил Ќикита. …ще бы, еще бы! оптимистично заверещал бодрЯчок. —еловечество -- удивительно живучаЯ сволочь! —его-чего оно только ни выносило -- однако живет! живет! „а ты и сам носа не вешай! -- подумаешь, какую-нибудь сотню-другую рентгенов схватил! …ще внуков своих переженишь! -- тут Ќикита узнал бодрЯчка, припомнил женское его греческое имЯ: эйфориЯ.

"Љроме того, при особенно сильном облучении могут наблюдатьсЯ психические изменениЯ, выражающиесЯ в первую очередь"

‚еки никитины вспыхнули вдруг алым просветом крови -- он приподнЯл их и тут же зажмурилсЯ: огненный мЯчик висел где-то далеко, над ћго-‡ападом, -- висел, впрочем, недолго: лопнул и, спустЯ секунды, звук разрыва больно ударил по барабанным перепонкам, пронессЯ вихрем, опрокинул Ќикиту вместе с креслом, а телевизор повалил сверху, и кинескоп лопнул в свою очередь, обрызгав все мелким светЯщимсЯ стеклом. Љругом сыпались какие-то камни, куски штукатурки, обломки кирпичей, потом наступило мгновение затишьЯ, потом ударнаЯ волна пошла назад -- уже насытившаЯсЯ, умиротвореннаЯ, обессиленнаЯ. Џисать, писать, писать, пока есть возможность! Џусть даже ни длЯ кого, пусть в никуда! -- писать! ‘теклышки впились в кожу, зеленый след мЯчика прыгал во тьме перед распахнутыми глазами, но тетрадку и карандашик Ќикита не выпустил и в падении и сейчас, кое-как поднЯв кресло, зацарапал по бумаге на ощупь.

Ќе раз останавливалсЯ, копЯ энергию, и уже ночь была на исходе, серело, когда поставил последнюю точку. ’еперь следовало придумать, где сохранить письмо в никуда. Ќикита, едва переставлЯЯ ноги, побрел по разрушенной квартире, и, спустЯ времЯ, взглЯд наткнулсЯ на десЯток пустых бутылок под кухонным столом: следы основаниЯ Љомитета по борьбе за свободу информации. Ћдна бутылка оказалась из-под шампанского. Ќикита склонилсЯ за нею, но резкаЯ боль кишечного спазма прихватила на полдвижении. ‘давив руками живот, завываЯ, бросилсЯ Ќикита к туалету; вода там стоЯла по порожек, расколотый унитаз лежал в ней, как обломок океанского лайнера. ‚ ванную тоже не попасть: сорваннаЯ с петель дверь перегораживала вход. ’ерпеть было невозможно, и Ќикита пристроилсЯ прЯмо тут, в коридорчике, а когда пришло первое облегчение, подумал: вот он, главный признак войны: не трупы, не разрушениЯ, а нечистоты в неподходЯщих местахѕ

’етрадка не лезла в горлышко -- пришлось вырывать листки, нумеровать, скручивать в трубочки. †алко, морЯ нету поблизости или хотЯ бы реки! Ќикита из последних сил закупорил бутылку полиэтиленовой пробкою, поставил на пол и рухнул в качалку: игра сделана, ставок больше нет, -- можно уснуть.

‘иЯющее солнце всходило над столицею -- нет, не всходило: взошло вдруг, взлетело и теперь висело в зените, словно освобождаЯсь от затмениЯ. ‹учи его были пронзительны, горЯчи безо всЯкой меры. ‘обственно, и за солнце принЯть его можно было только в том случае, если снЯть в кино, сквозь почти черный фильтр и на очень большой скорости, а потом медленно прокрутить пленку: слишком быстро оно освобождалось, набухало, и его буквально распирало от света, от жара, от энергии, -- и вот бутылка озарилась так Ярко, что потерЯла цвет и медленно начала терЯть и форму: оседать, таЯть, течь, и листочки, давно обугленные, засерели хлопьЯми пепла в центре огненной лужицы.

Ќа то, что осталось от Ќикиты, смотреть -- если б нашлось кому -- не захотелось бы.

1984 г.


Last-modified: Thu, 14 Nov 1996 06:22:08 GMT
Ћцените этот текст: