бно сжатому газу, вырывающемусЯ на
свободу, рассосалась почти без следа. Љурить&nbsp;-- о чем Џэдик предупредил
еще при входе&nbsp;-- хозЯйка запретила строжайше (прежде, особенно сразу после
смерти супруга, садившаЯ, запалЯЯ одну от другой, сигарету за сигаретою, ’амара
чем дальше, тем полнее становилась монахиней; ученой монахиней), и
параллелепипед воздуха, ограниченный шестью плоскостЯми комнаты, казалсЯ хоть и
не Ѓог весть как свежим, однако, во всЯком случае, прозрачным.<p>
‡аметив привалившегосЯ к дверЯм џшу горбатого, ћра †данов, сорокалетний, но уже
седой и какой-то подломанный, запнулсЯ на мгновение и весь вздрогнул, но взЯл
себЯ в руки и тихим, занудным голосом, в обычной своей манере, продолжил
чтение. ‘ первых же услышанных слов Ђрсений понЯл, что речь идет опЯть про то
же: про ‹енинград, про голод, про блокаду. ћра в детстве все это пережил и с
тех пор ни о чем другом ни писать, ни говорить, ни, наверное, думать&nbsp;-- не
мог. Џо кускам, главам, отрывкам, что с давних пор времЯ от времени звучали на
‹€’Ћ, не угадывалось, принадлежат ли они к одной большой книге или к разным
маленьким, но угадывать не очень-то и тЯнуло: проза была скучна, хоть,
наверное, и правдива (впрочем, бывает ли правда, истина скучна?&nbsp;-- разве
<i>«Џравда»)&nbsp;--</i> ћрина проза была скорее документальна, достоверна, но
за сотнЯми несомненных подробностей истина как раз почему-то и не проступала.
‘егоднЯ, например, герой, некий девЯти-десЯтилетний <i>Я,</i> стоЯл во
многочасовой очереди за хлебом. Љонечно же&nbsp;-- зимой. ‘тоЯл и подробно
представлЯл себе, как будет добытый хлеб употреблЯть: что съест сначала, что
оставит на потом, какими частЯми жевательного аппарата станет это проделывать.
‘ловом, подробности, кем-то уже описанные, где-то уже слышанные, читанные,
потерЯвшие смысл и вкус... ’оска!<p>
‘нова, как пЯтью часами раньше, Ђрсений повел глазами по кругу. Ќынче съезд был
особый: пришли <i>на ‚ладимирского,</i> почти знаменитого критика из молодых
(из тех, кому еще не стукнуло пЯтидесЯти пЯти), известного либерала и
парадоксалиста, служащего в одном из толстых журналов и печатающегосЯ везде.
ѓвоздь программы скромно торчал в самом удобном сиденье, принадлежащем
видавшему виды креслу,&nbsp;-- и, поглаживаЯ то вполне благородную лысину, то
вольно растущую бороду, внимательно слушал неофициальную прозу. Њодного,
чрезвычайно занЯтого ‚ладимирского пригласил, точнее&nbsp;-- <i>уговорил,
упросил</i> прийти сюда Џэдик&nbsp;-- университетский однокурсник. „лЯ
поддержаниЯ реноме&nbsp;-- своего и ‹€’Ћ (что, впрочем, длЯ Џэдика почти не
разнилось)&nbsp;-- он времЯ от времени залучал к себе разного рода именитых
гостей, из тех, кто не прочь поиграть в объективность.<p>
Ћдин такой либерал, некто Џисин, выпустивший к тому времени двадцать два
сборника стихов и очерков, восхитительно гнусных и вполне верноподданнических и
по форме, и по содержанию, как-то околачивалсЯ на ‹€’Ћ целые полгода, не
пропускаЯ ни одного заседаниЯ и вызываЯ чем дальше, тем большее раздражение у
всех, кроме руководителЯ. „ело заключалось в том, что, не имеЯ достаточно
способностей, сил и изобретательности тЯгатьсЯ с такими удачливыми своими
коллегами, как ‚ознесенский, …втушенко или ђождественский, Џисин все
стремительнее терЯл популЯрность у <i>хозЯев </i>(другой популЯрности он не
знал отродЯсь) и однажды, обойденный очередным благом, погремушкою с профилем,
что ли,&nbsp;-- решил обидетьсЯ и срочно стать диссидентом: слава диссидентскаЯ
казалась Џисину в последнее времЯ более привлекательною и не слишком опасной.
Ќе скопив за двадцать лет своего активного существованиЯ в советской литературе
и трех диссидентских стихотворений, Џисин, наверстываЯ упущенное, срочно начал
кропать их десЯтками&nbsp;-- благо рука на рифмовке набита!&nbsp;-- параллельно
с мемуарно-разоблачительной книгою о ‘оюзе писателей. € хотЯ –„‹ действительно
кишел подонками, каких мало, а €льин действительно носил чин генерала ЉѓЃ, при
чтении рукописи плюнуть почему-то хотелось сначала в авторову рожу, а только
потом&nbsp;-- в их.<p>
‚ результате бешеной саморекламы, которую развил Џисин, «ѓолос Ђмерики»
посвЯтил ему как-то сорокасекундное сообщение, а в «‹итгазете» поЯвилсЯ десЯток
строк&nbsp;-- не выше, правда, шестнадцатой, юмористической полосы. “вы,
солженицынской популЯрности почему-то не получалось, и Џисин, за отсутствием
других зрителей, стал навЯзчиво демонстрировать прекрасные порывы
раскрепощенной души угнетенным собратьЯм-‹€’Ћвцам. “томленное блеском
внутренностей новоиспеченного диссидента, ‹€’Ћ начало потихоньку худеть, и
Џэдик оказалсЯ на грани катастрофы: следовало либо ставить крест на любимом и,
в сущности, единственном своем деле, либо рвать с несчастным страдальцем и
борцом за социальную справедливость. Џо Џэдикову характеру ни то, ни другое
возможным не представлЯлось, и если бы Џисин, наконец, не смылсЯ по
израильскому вызову, бросив (с обещанием непременно выписать, когда устроитсЯ)
на произвол судьбы юную последнюю жену с маленьким сыном (названным в честь
африканского поэта ‘енгором) на руках, ‹€’Ћ, надо думать, рассосалось бы
невосстановимо. ‚прочем, жену: маникюршу, стерву и стукачку,&nbsp;-- жалеть
тЯнуло не очень. „а и вообще получалось так, что все маститые гости
представлЯлись Ђрсениеву глазу подонками, и поди пойми, то ли подонство в их
стране ЯвлЯлось одним из непременных и главных признаков маститости, то ли
такие уж у Џэдика подобрались знакомые. € то сказать: не ‡иновьеву, не ‘ахарову
и не Ѓелинкову же было к ним приходить, да и сами господа ‹€’Ћвцы, пожалуй,
разбежались бы от таких гостей: испугались бы последствий.<p>
Ћчередь меж тем шла (но ме-е-дленно-о...), и блокадный мальчик очутилсЯ внутри
булочной. ‡десь казалось теплее, и, временно прервав мечты о насыщении, он
оглЯдывалсЯ кругом. Џодробное, занудное описание троих продавщиц, экскурсы в
биографии их и некоторых очередников шли по давным-давно протоптанным тропинкам
Ђрсениева сознаниЯ, ничуть не мешаЯ перебирать присутствующих.<p>
ђЯдом с ‚ладимирским на кухонных миниатюрных табуреточках, как на ветвЯх,
сидели две джинсовые птички&nbsp;-- из тех, что, менЯЯсь одни другими,
присутствовали на ‹€’Ћ неизменно: независимые литераторы приводили их с собою,
чтобы потрЯсти юные души полулегальной атмосферою, живым искусством из первых
рук и своей ко всему этому причастностью, ибо тела душ потрЯсенных отдавались
литераторам легче, чем непотрЯсенных.<p>
„альше&nbsp;-- на стопке томов Њедицинской энциклопедии, которую ’амара еще не
успела реализовать в пользу памЯти о покойнике, расположилсЯ обаЯтельный
парень, одетый модно, дорого, с иголочки. Ђрсений не знал, кто он, хоть пару
раз на ‹€’Ћ и встречал. ЉажетсЯ, парень однажды довольно резко говорил о
чьих-то стихах... •отЯ, впрочем... Ќет, точно Ђрсений не помнил.<p>
‘тул рЯдом занимала весьма пожилаЯ девица, бесталаннаЯ и неталантливаЯ. Ѓольшую
часть времени она проводила по психушкам, что и описывала в рассказах,
выполненных в стиле изложениЯ по русскому Языку в нерусских школах. ‚торой
темою, ее занимавшей, была <i>любовь:</i> девица никак не могла примиритьсЯ с
тем, что, в ответ на ее нежность и желание пройти по жизни <i>рука об руку,</i>
гадкие, грубые мужчины суют ей в эту самую руку свой омерзительный красный
член. ‚нешность девица имела преотталкивающую, лицо было сплошь изрыто
фурункулами, и Ђрсений не мог толком представить мужчину, которому последнЯЯ
процедура доставила бы хоть какое-то удовольствие,&nbsp;-- даже если <i>не в
руку.</i> Џрочие, вероЯтно, тоже не могли, и потому девицыны рассказы, хоть
душа и не поворачивалась авторшу обижать, сопровождались обычно смехом. Ќа ‹€’Ћ
девица ездила из загорода. Џэдик никогда ее об очередном заседании не оповещал,
и оставалось загадкою, как она всЯкий раз о нем узнавала.<p>
‚ углу, между девицыным стулом и разложенным диваном-кроватью, на котором
помещалось сразу не то семеро, не то восьмеро <i>свободных литераторов,</i>
сидел на корточках, привалЯсь спиною к стене, Ќиколай ‚енчик. Џоза, которой
Ђрсений не выдержал бы и трех минут, была ему удобна, по крайней мере,
привычна: ‚енчик не менЯл ее вот уже добрые полчаса. ‘емь лет строгого режима
за религиозную пропаганду выучили ‚енчика этой своеобычной позе. ‘ам он ничего
не сочинЯл, но, раздобыв где-то рукописную тетрадку стихов некоего
‘олодовникова, бывшего кавалергарда, белогвардейца, позже&nbsp;-- пожизненного
обитателЯ ѓ“‹Ђѓа, положил стихи на музыку и исполнЯл их a capel в русском
нетемперированном ладу. ‘тихи трактовали свободу духа, не зависЯщую от
состоЯниЯ тела.<p>
ђазложенный диван-кровать целиком подпал под власть разных полов и возрастов
представителей поэзии: <i>‡ападно-‚осточный диван.</i> Џоэты были скучны,
невыразительны, неотличимы один от другого,&nbsp;-- разве что при взглЯде на
веснушчатую девочку с рыжею, выстриженной под Ђхматову, челкою вспоминалась
пародиЯ тезки ЂрсениЯ:<p>
Џодарите мне вазу<p>
голубого стекла:<p>
не хочу к унитазу<p>
Я ходить досветла,&nbsp;--<p>
(у девочки было:<p>
Я люблю синеглазых,<p>
потому что смугла),<p>
да бросалась в глаза буйнаЯ, совершенно седаЯ шевелюра клюющего носом, по
обыкновению, поддатого ЉонЯ.<p>
ЉостЯ Љонь, единственный, кроме Џэдика, осколок того, начального, ‘имонова
кружка, в свое времЯ попробовал и сто первого километра за тунеЯдство, и
психушки, и ссылки в Љазахстан, а теперь вчерную пил и времЯ от времени, словно
очнувшись, читал мальчишеским, захлебывающимсЯ голосом бредовые стихи, в
которых, впрочем, попадались совершенно пронзительные строчки. ЉонЯ понесло,
шутили в такие минуты молодые ‹€’Ћвцы, но слушали жадно и тревожно, будто
пророческий голос из преисподней.
<h3>
<a name="RTFToC136">119.</a></h3>
Ќесколькими годами позже труп ЉонЯ, уже полуразложившийсЯ, случайно обнаружат
сидЯщим в подвальной комнатке, у стола, на котором останутсЯ пустые водочные
бутылки да два стограммовых стаканчика; ЉонЯ похоронЯт; следствие ничего не
даст.
<h3>
<a name="RTFToC137">120.
20.10&nbsp;-- 20.19
</a></h3>
‚нимание блокадного мальчика привлек меж тем некий доходЯга. Ћн стоЯл у самого
прилавка и жадными глазами смотрел туда, времЯ от времени порываЯсь объЯснить
окружающим, что жена отобрала карточки и не отдает и что он не ел уже около
недели. Ћкружающие понимать доходЯгу не собирались, потому что слишком хорошо
понимали, к чему он клонит, и всЯчески пытались отпихнуть от прилавка и
выдавить из магазина вообще, но доходЯга с изобретательностью маньЯка снова
проникал обратно. ‚о времЯ очередной эскапады такого рода, заставшей мальчика в
двух человеках от заветных весов, в дверЯх поЯвилсЯ очаровательный ќакулевич,
сопровождаемый кукольницей.<p>
„ушка ќакулевич был молод, брадат, красив и один из немногих здесь умел
грамотно и увлекательно писать по-русски; это свое умение он направлЯл в два
русла: по одному его проза текла в журналы и издательства, приносЯ противотоком
приЯтно шуршащие купюры, что преобразились недавно в предмет Ђрсениевой
зависти&nbsp;-- ноль-третий «жигуленок», по другому&nbsp;-- в правый нижний
Ящик стола. Ќовеллы из Ящика предназначались составить «Ќовую тысЯчу и одну
ночь» и посмертную славу литератора; темою их ЯвлЯлсЯ почти идеально отчищенный
от политики и социологии и разнообразно, чаще всего иронически, поданный секс.
Ђрсений отдавал должное ќакулевичеву мастерству, но никак не мог уразуметь,
почему&nbsp;-- коль уж все равно в стол!&nbsp;-- их паскуднаЯ жизнь интересует
ќакулевича только ниже поЯса, почему всему прочему не удалось заслужить
писательского вниманиЯ. Љукольница, сопровождающаЯ беллетриста, была смирна,
мила, занималась изготовлением кукол длЯ театра и кино и проходила пунктиром
сквозь бурную и беспорЯдочную жизнь своего спутника.<p>
ЏоЯвление на ‹€’Ћ ќакулевича произвело на ЂрсениЯ впечатление неприЯтное: он
понЯл, что тот пришел сюда ради встречи с ‚ладимирским, обругавшим в
«‹итгазете» его последний рассказ. Ћсобенно противно было, что и у ЂрсениЯ
имелсЯ сходный мотив: герой романа рассчитывал произвести на критика
впечатление своими непечатными стихами и подтолкнуть таким образом сборник
печатных.<p>
Њальчик тем временем получил свой кусок плюс довесочек и, поравнЯвшись с
доходЯгою, так, безо всЯкой жалости, с почти академическим интересом представил
себе его состоЯние, припомнив неделю, когда тоже ничего не ел по причине
выкраденных соседкою карточек. “ самых дверей мальчик обернулсЯ и как раз
застал взглЯдом в общем-то ожиданную сценку, доходЯга схватил из-под ножа
зазевавшейсЯ продавщицы пайку и стал обеими руками запихивать в рот. Џод
матерный визг работниц прилавка голодные советские граждане бросились на
вора...<p>
‘кандально хлопнула дверь, вероЯтно, не запертаЯ за ќакулевичем, и в комнату,
сопровождаемый двумЯ юными поддатыми пэтэушницами, ввалилсЯ предмет зависти џши
горбатого: юморист ЉутЯев. Ћстановившись посередине, обвел всех совершенно
осоловелыми глазами, нетвердо, но очень громко сказал: з-здра-сь-сьти! и начал
методично выбрасывать из карманов на пол слипшиесЯ, в табачных крошках,
конфеты-подушечки и куски каких-то пирожков, после чего хлопнулсЯ поверх всего
этого и сам: п-прох-ход-дите, д-дев-воч-чки... Ђ ты&nbsp;-- п-прод-долж-жай. џ
с-слуш-шаю.<p>
Ѓедный †данов мгновенно побелел, потом покраснел, захлопнул папочку и пошел к
выходу. џша горбатый высунулсЯ из-за косЯка и жадно смотрел на юмориста и его
спутниц. Џэдик бросилсЯ за †дановым&nbsp;-- улаживать конфликт.
<h3>
<a name="RTFToC138">121.
20.20&nbsp;-- 20.30
</a></h3>
Џервое отделение концерта окончилось. Ћпустела эстрада. Ћпустел зал. Њоцарт
подействовал на ћру странным образом: грустный и легкий, не принуждаЯ следить
за собою, он открывал дорогу непонЯтно как сцеплЯющимсЯ друг с другом мыслЯм и
образам, и не из восемнадцатого века, а из конкретной, из ћриной жизни. Њысли и
образы были печальны, но впервые за последние две недели&nbsp;-- не
безысходны.<p>
’олпа понесла ћру вниз. …два ступив на ведущую в буфет лестницу, ћра увидел
сверху толкучку очередей, облепивших каждую из четырех стоек. ќто показалось
фантасмагоричным, нелепым в контексте только что отзвучавшей музыки, и ћра
повернул назад, преодолеваЯ железную коллективную волю прущей навстречу
толпы.<p>
Ќужно ли подходить к ‹ике после концерта? подумал он. € удобно ли? € куда? „а
кто она, собственно, Ђрсению? Ћн сказал: знакомаЯ. —то значит знакомаЯ?<p>
Ђ ‹ика сидела в закулисной комнатке и думала: хватит ли ума у этого медведЯ
зайти сюда, ко мне? ‘тарый друг ЂрсениЯ... —то же между ними было общего?..<p>
<i>•очу или не хочу?</i> в который раз задал себе вопрос Ђрсений, наблюдающий,
как укрощают юмориста ЉутЯева. Џрозвенел первый звонок.
<h3>
<a name="RTFToC139">122.
20.31&nbsp;-- 20.35
</a></h3>
‘кандал потихоньку уладилсЯ: юмориста вместе с ремесленницами вынесли на кухню,
в общество кирЯ-ющих там мрачных непризнанных гениев русской литературы, что с
удивительным постоЯнством посещали сессии ‹€’Ћ, никогда ничего там не читаЯ и
никого не слушаЯ,&nbsp;-- словно им не все равно, где собиратьсЯ, пить, зло
перемывать косточки общим знакомым и отдавать дань гениальности друг
друга,&nbsp;-- и уже&nbsp;-- стараниЯми гениев&nbsp;-- прилично набравшейсЯ
вдовы; †данова, поломавшегосЯ минут пЯть, вплоть до надеваниЯ пальто, все же
уговорили если не снЯть последнее&nbsp;-- хотЯ бы завершить чтение, в процессе
которого слушателЯм стало Ясно то, что, казалось Ђрсению, было Ясно и полчаса
назад: доходЯгу затоптали насмерть, а мальчик, жуЯ довесочек, отправилсЯ домой.
‘ейчас шло обсуждение.<p>
Џервое слово, естественно, получил гость, тоже немного поломавшийсЯ. ѓоворил он
страстно и красиво, но все как-то вокруг да около, не об услышанном, а о том,
как ему, дескать, приЯтно, что вот здесь, в Њоскве, в этом доме, собрались
люди, которые... и об искусстве вообще, и о современной советской литературе,
напоминающей ему, ‚ладимирскому, айсберг, который, как айсбергу и подобает, в
свое времЯ непременно перевернетсЯ, Явив миру блистающую под солнцем, покуда
подводную, часть, и так далее, и тому подобное, и прочее, и прочее, и проч.<p>
Ђрсений окинул взглЯдом подводную часть айсберга современной советской
литературы, мысленно приплюсовав кусок с кухни, и нашел, что часть хиловата:
она компоновалась преимущественно из каверн, наиболее крупной из которых
представлЯлсЯ поэтический диван-кровать, но попадались и твердые включениЯ:
монолиты, например, хорошо промерзших экскрементов, вроде €вана ѓовно&nbsp;--
студента сценарного факультета ‚ѓ€Ља, ученика (как он сам рекомендовал себЯ) и
последователЯ ‚асилиЯ укшина. ‹ицо ѓовно выражало крайнюю степень восхищениЯ
собою и на скандинавский манер окаймлЯлось рыжей бородкою, удивительно
аккуратно подстриженной и ухоженной, прЯмо-таки символом разделенной к самому
себе любви, и еще более удивительно к лицу не шедшей. ЏроизведениЯ €вана
посвЯщались полным тихой ностальгической грусти, умилениЯ и
одновременно&nbsp;-- восторга воспоминаниЯм о родной деревеньке, а сквозным
образом ЯвлЯлась могилка с покосившимсЯ от ветхости (нет, не крестом!)
обелиском под пЯтиконечной звездочкою; в могиле крепко и спокойно, поскольку за
сына ей волноватьсЯ нечего, спала его, €вана ѓовно, беднаЯ мать. Ђрсений не
понимал, <i>что,</i> собственно, удерживает €вана, так по своей родине
тоскующего, от скорейшего возвращениЯ на нее и зачем €ван носит фирменный
четырехсотрублевый джинсовый костюм.<p>
Ќо следовало отдать подводной части справедливость: встречались в ней и твердые
включениЯ вполне чистого, зеленоватого льда, спрессованного навалившейсЯ на них
тЯжестью, льда, равного которому по незамутненности Ђрсений в надводной части
не знал и который, возможно, и сверкнул бы под солнцем, если б ко времени более
чем проблематичного переворота не был разъеден теплыми подводными течениЯми,
что температурой, цветом и запахом точнее всего напоминают мочу.<p>
’ихий, незаметный —ерников, например (слушать его приходилось, придвигаЯсь
вплотную), оставил в свое времЯ и университет, и ‹итинститут, ни разу не
попыталсЯ прорватьсЯ в официальную литературу и вообще играть в игры с
государством и, холостЯк, вот уже добрый десЯток лет жил в какой-то клетушке на
зарплату не то лифтера, не то дворника, не то чуть ли не мусорщика; подпольнаЯ
психологиЯ не могла не отразитьсЯ на опусах —ерникова, которые, некогда
небезынтересные, все Явственнее несли на себе следы распада личности их автора.
Џетр Љаргун, человек, напротив, громкий, от природы здоровый, всегда капельку
пьЯный, инженер по профессии, сочинЯл сюрреалистические рассказы,
смонтированные из осколков будничной жизни, идеологических фетишей и порождений
собственной дикорастущей фантазии столь органично, что даже оторопь брала от
дуновениЯ его самородного таланта. ‚ произведениЯх Љаргуна ‹енин выпивал из
горла на задворках Љазанского вокзала с Љонем —апаЯ; стараЯ эсерка,
ныне&nbsp;-- туалетнаЯ уборщица с Џресни, которую в финале, усадив в телегу,
повезет народ от ‹убЯнки на Љрасную площадь, казнить,&nbsp;-- летала верхом,
продев его сквозь анус и влагалище, на змее-‚итеньке, третьем секретаре
”рунзенского райкома партии, над Њосквою и в Њексику, к ’роцкому; император
Ќерон, играЯ ногою на арфе, приказывал ‹юбови џровой стать мальчиком,&nbsp;--
всего, впрочем, и не перечесть. Ќо, обремененный многочисленной семьею,
пуганый, Љаргун и помыслить не смел ни о снЯтии со своих текстов копий, ни о
заграничных публикациЯх,&nbsp;-- потому над текстами не работал. Љ тому же
Љаргун постепенно спивалсЯ, и его фантазии все меньше могли заинтересовывать
непсихиатров.<p>
ЋстальнаЯ же&nbsp;-- основнаЯ&nbsp;-- масса льда была белесовато-мутна,
расколота трещинами и трещинками&nbsp;-- в разной, конечно, степени и по разным
причинам, но одну, по крайней мере, причину непрозрачности Ђрсению справедливым
казалось выделить в качестве общей: мало кому из подпольных (подводных)
литераторов хватало воли зарабатывать на жизнь&nbsp;-- подобно —ерникову или
Љаргуну&nbsp;-- во внеидеологической сфере: юморист ЉутЯев, тискающий свои
рассказики, похожие на Ђрсениево «‘текло», везде куда возьмут; Џэдик с его
репортажами в «Љомсомольскую жизнь»; ћра †данов, сценарист «Ќовостей днЯ»;
ќакулевич; сам Ђрсений; Ђрсениев тезка, наконец&nbsp;-- немолодой, глуховатый
преподаватель марксизма, автор вот уже более тридцати лет сочинЯемых
рифмованных максим...<p>
‚ одной из этих последних, помеченной шестизначной датою Ђрсениева рождениЯ,
так что Ђрсений при желании мог отнестись к максиме, как к гороскопу, было
сказано:<p>
<b>060945</b><p>
<b></b>‘огласно Ѓогом созданному ѓЋ‘’у,<p>
который действовал от сотвореньЯ света,<p>
поэт никак не может быть прохвостом,<p>
прохвост никак не должен быть поэтом.<p>
Ќо в наш лукавый век нам стало не до ѓЋ‘’а:<p>
сам Ѓог не отличит поэта от прохвоста<a href="Paradis_fn.html#fn4">[5]</a>.
<h3>
<a name="RTFToC140">123.</a></h3>
Ђрсений взглЯнул на стопку листов, посвЯщенных литобъединению Џэдика. ѓлава
Явно превосходила первоначально предположенные, отведенные ей размеры. џ
понимаю, подумал он. ђоман перегружаетсЯ подробностЯми и персонажами, движетсЯ
слишком медленно, словно блокадный мальчик в хлебной очереди. ’ак нельзЯ!<p>
Џотом достал чистый лист и написал: <i>Я</i> <i>понимлю: роман перегружаетсЯ
подробностЯми и персонажами, движетсЯ слишком медленно, словно блокадный
мальчик в хлебной очереди. ’ак нельзЯ!&nbsp;-- </i>и приступил к следующей
главке.
<h3>
<a name="RTFToC141">124.
20.36&nbsp;-- 20.52
</a></h3>
‚ладимирский меж тем завершил свою развернутую метафору, и все бы в ней
казалось хорошо, кабы не раздражала уверенность критика в скорейшем и
непременном перевороте айсберга, ибо исходила от человека, прочно
закрепившегосЯ на одном из достаточно теплых (если так можно выразитьсЯ в столь
прохладном контексте) местечек его нынешней верхушки. „одумал ли ‚ладимирский
все до конца на случай переворота?<p>
Ћбсуждение, подхлестываемое Џэдиком, покатило дальше. Ћдна из джинсовых птах
заЯвила, что ей очень понравилось, жизненно, другаЯ&nbsp;-- что вокруг и так
слишком много неприЯтного, чтобы еще читать об этом и в книгах. џша горбатый
поЯвилсЯ из тьмы прихожей и завел обычную свою песенку: ты извини, старик, но
это не литература. ќто&nbsp;-- извини&nbsp;-- графоманиЯ. ’ы понимаешь, что
такое стиль? ’ы знаешь, сколько ’олстой, например, работал над каждой
фразою?&nbsp;-- а ты хочешь так, с наскоку, чохом... (Љак же интересно, ’олстой
успел девЯносто томов написать? вставил Ђрсений.) € потом&nbsp;-- все это очень
вторично, старик, эклектика. Ќу, посуди сам... ‹адно, неожиданно оборвал обычно
деликатный автор. ’ы пришел к середине, да и слушал вполуха! Љак знаешь,
старик. џ понимаю, правда глаза колет, невозмутимо отозвалсЯ џша и снова исчез:
в направлении, надо думать, ЉутЯева и его спутниц. Њальчик с иголочки от
выступлениЯ воздержалсЯ, а прыщаваЯ поборница чистой любви начала так: когда Я
в последний раз лежала в кащенке, у нас случилась историЯ, очень похожаЯ
на...<p>
Ђрсений встал и потихоньку вышел за дверь. ‘лучай со †дановым&nbsp;-- вероЯтно,
не без воздействиЯ только что прочтенного «‘траха загрЯзнениЯ»&nbsp;--
представилсЯ вдруг обезоруживающе Ясным: блокадный мальчик неистребимо
чувствует вину за гибель человека, с которым пожалел поделитьсЯ довесочком, и
всю жизнь, не допускаЯ губительного длЯ психики осознаниЯ, пытаетсЯ вину эту
избыть в своих писаниЯх, оправдать перед собою и окружающими поступок, вернее
непоступок, недостойный человека&nbsp;-- нечеловеческими условиЯми
существованиЯ. ‘казать ћре об этом было нельзЯ, говорить о другом&nbsp;-- не
имело смысла.<p>
Ђрсений заглЯнул на кухню, поздоровалсЯ с ’амарою, выпил стограммовый стаканчик
омерзительного клейкого портвейна и вышел на площадку&nbsp;-- покурить. ‘нова
вспомнилась зажигалка, а вместе с нею и деньги, и ‹ика, и ћра ‘едых, и весь
бестолковый, бесконечный день. <i>•очу или не хочу?</i> ‘игарета догорела, но
возвращатьсЯ в комнату не потЯнуло: не интересовало даже, каких вершин
критической мысли достигнет на сей раз Џэдик, подстегнутый присутствием
маститого конкурента. Џрикурив от предыдущей сигареты следующую, Ђрсений вышел
в лоджию. ‚низу, уменьшеннаЯ пЯтнадцатиэтажной перспективою до размеров
спичечного коробка, поблескивала под мощным голубоватым фонарем канареечнаЯ
машина ќакулевича. Ђрсений прикрыл глаза и всеми мышцами тела вспомнил уютное
автомобильное кресло, почти достоверно, галлюцинарно ощутил под рукою гладкий
прохладный шарик рычага переключениЯ передач, услышал вкусный шум покрышек,
соприкасающихсЯ с дорогой на скорости сто сорок километров в час. Њашину
мечталось <i>очень.</i> Њожет, чем ждать, все-таки перекупить у ‹юси?..<p>
Љрасный огонек сигареты, беспомощно переворачиваЯсь, медленно полетел вниз и,
когда столкнулсЯ с твердой поверхностью асфальта, рассыпалсЯ едва различимыми с
высоты искрами. —то, не понравилось? вздрогнул Ђрсений от неожиданного
ждановского голоса из-за спины. Ђ Я тут читал недавно старикам. Ќу, тем, кто
все это пережил,&nbsp;-- на них очень подействовало. € ребЯта хвалили. €
‚ладимирский. Ђ что касаетсЯ џшки&nbsp;-- ты ж его знаешь. Ђрсений обернулсЯ:
перерыв? “гу. ЉурЯт, и ћра кивнул на площадку сквозь застекленную дверь. Ќа
стариков это, в самом деле, должно подействовать: им тоже есть в чем
оправдыватьсЯ. ‚о всЯком случае, выжившим, подумал Ђрсений, а вслух сказал:
видишь ли, мне кажетсЯ, разные истории только тогда становЯтсЯ литературой,
когда приоткрывают самую главную мировую тайну: человек может, человек должен
приподниматьсЯ над собою, над своей животной, крысиной сущностью. „ругими
словами, когда они приоткрывают в человеке Ѓога... Ќу? вопросительно произнес
ћра, демонстрируЯ междометием свое покуда непонимание и приглашение продолжать,
хоть Ђрсению и показалось, что непонимание снова, как и в самом
отрывке,&nbsp;-- насильственное. Ћ чем ты написал? Ћ поведении стаи животных?
Ћно достаточно подробно освещено в специальных трудах. Ћ том, что человек в
некоторых обстоЯтельствах звереет? ќто общее место. џ тебе больше скажу: он
звереет и в куда менее экстравагантных обстоЯтельствах. Ћн чаще всего целую
жизнь проживает по звериным законам. —то, вообще говорЯ, куда страшнее. Ќо
тоже&nbsp;-- общее место. Ќе способность же человека быть скотом вселЯет в нас
определенную надежду! ‚от если бы твой мальчишка отдал доходЯге свой
собственный довесочек... ’ы просто не знаешь, что такое голод! взорвалсЯ ћра.
’акого произойти не могло! <i>Ќикто никому не отдал бы свой довесочек!</i>
„ействительно, не знаю. € блокады не пережил. Њожет, ты и прав... ђазумеетсЯ,
прав! крикнул ћра. Ќо в рассказе&nbsp;-- или что там у тебЯ? Ђрсений почему-то
тоже уже кричал,&nbsp;-- глава из романа?&nbsp;-- так вот: в романе! мы же
говорим не о физиологическом очерке и не о мемуарах&nbsp;-- о
‹итературе!&nbsp;-- в романе мальчик должен был довесочек отдать. Њог тут же
пожалеть о содеЯнном. Њог броситьсЯ к доходЯге и попытатьсЯ вырвать хлеб у того
изо рта, из пищевода, из желудка. Њог пнуть доходЯгу ногой. Ќо сначала&nbsp;--
отдать! Ќа худой конец пусть мальчишка, как и у тебЯ, по правде, что ли, ничего
не отдает, но тогда он обЯзан почувствовать, что катастрофа произошла по его
вине, что самый главный, что единственный убийца&nbsp;-- он. Њальчик не имеет
права ссылатьсЯ на других, на ситуацию, а только ощущать единоличную,
индивидуальную ответственность за все, что происходит вокруг.<p>
ћра молча слушал, пытаЯсь сделать вид, что речь все еще идет о литературе. €
когда твой мальчишка шагает домой, продолжал разволновавшийсЯ Ђрсений, этот не
отданный доходЯге кусок не лезет в глотку. Ќу, там не знаю&nbsp;-- выбрасывает
мальчишка хлеб или нет. Њожет, просто начинаетсЯ приступ рвоты&nbsp;-- рвоты
этим хлебом. Џонимаешь? ‚от что тогда станет главным, а лишние подробности сами
собою превратЯтсЯ в ненужные и уйдут. ђассказ стЯнетсЯ сюда, к центру, сделал,
наконец, и Ђрсений вид, будто говорит только о литературе. Ђ то, знаешь, пока
как-то скучновато, затЯнуто...<p>
Џредположим, Я вымараю вот этот абзац, помнишь? обрадовалсЯ ћра повороту
разговора, который сам так неосторожно и завЯзал, но от необходимости отвечать
спас ЂрсениЯ поЯвившийсЯ в лоджии Џэдик: все, ребЯта, кончайте. Џошли. ’ы
будешь читать что-нибудь? Ѓуду. ‘тихи? Ђрсений кивнул. Ќовые? старые?
“спокойсЯ, Џаша, џ сам все скажу.
<h3>
<a name="RTFToC142">125.
20.56&nbsp;-- 21.01
</a></h3>
Ђрсений стоЯл под џшкиным портретом, держа в чуть подрагивающей руке пачку
испечатанных листков, что утром получил у машинистки. Ћн так и не научилсЯ
справлЯтьсЯ с охватывающим в подобных ситуациЯх волнением: пересохшее горло,
кровь, прилившаЯ к лицу,&nbsp;-- хотЯ давно уже ходил в классиках и
дважды&nbsp;-- за прозу и за стихи&nbsp;-- лауреатах. ‚прочем, рыжаЯ девочка,
не желающаЯ до самого светла иметь дело с унитазом, тоже была увенчана
Џэдиковыми лаврами. ‚ глубине души Ђрсений надеЯлсЯ, что волнение не свЯзано,
ну&nbsp;-- почти не свЯзано с присутствием на ‹€’Ћ ‚ладимирского, но крупица
истины в коррелЯции на критика, вероЯтно, все же заключалась, и Ђрсений, уловив
ее, выругал себЯ: пес! с-сволочь! плебей! рабьЯ душа! ђабы не имеют права
писать стихи! ‚о всЯком случае&nbsp;-- читать их вслух!<p>
ЋчистившийсЯ ото всего земного, суетного и ставший куда крупнее, чем был при
жизни, хотЯ художник и подчеркнул его маленький рост, џшка глЯдел из-за
Ђрсениева плеча саркастично, вполне в духе внутреннего монолога нашего
героЯ,&nbsp;-- и грустно. ‹ермонтов, начал, наконец, Ђрсений, незадолго до
гибели составил первый и единственный собственноручный сборник. ’уда вошло
всего сорок стихотворений,&nbsp;-- то, что казалось автору лучшим или наиболее
важным. «Џарус», например, не вошел. Њне кажетсЯ, каждый из нас в определенный
момент жизни должен сам отобрать свои <i>сорок стихотворений.</i> џ думаю, всем
Ясно, что речь идет не о сопоставлении талантов. „лЯ менЯ этот момент наступил
сегоднЯ&nbsp;-- когда в «Њолодой гвардии» готовитсЯ к печати другаЯ моЯ книжка.
Љак вы понимаете, отбор стихотворений длЯ нее происходил по принципиально иным
соображениЯм: безоговорочно отметались стихи с политикой, эротикой, Ѓогом,
смертью, с элегическими&nbsp;-- будь это хоть картины природы&nbsp;--
настроениЯми: вкус редактора преобладал над вкусом моим. „аже в таком&nbsp;--
клЯнусь вам!&nbsp;-- совершенно безобидном, безо всЯкой задней мысли написанном
пейзажном стихотворении, как:<p>
‘егоднЯ наступила осень.<p>
‘ентЯбрь ЯвилсЯ на порог<p>
и шапкой туч ударил оземь,<p>
открыв высокий чистый лоб.<p>
‚ прозрачной луже, точно в ‹ете,<p>
осенний лист запечатлен,<p>
а воздух&nbsp;-- как конец столетьЯ:<p>
весь&nbsp;-- ожиданье перемен,&nbsp;--<p>
даже в нем редактор обнаружил подтекст и крамолу и начисто стихотворение
отверг. ќто у них называетсЯ <i>неконтролируемые ассоциации.</i> Ћба
сборника&nbsp;-- так вышло&nbsp;-- пересеклись только в одной точке, на одном,
вероЯтно&nbsp;-- худшем, стихотворении. џ не умею взглЯнуть со стороны, разные
ли люди писали эти разные книжки или один человек, не понимаю, имеет ли хоть
какие-то индивидуальные черты автор молодогвардейского сборника. ‘ейчас Я
представлЯю на ваш суд мои сорок стихотворений. ’е, которые кажутсЯ мне лучшими
или наиболее важными. „лЯ любителей смотреть стихи глазами Я приготовил пЯть
экземплЯров, завершил вступление Ђрсений и передал сидЯщим тоненькие пачки
бумаги, соединенные в верхних левых углах огромными уродливыми скрепками. Џотом
откашлЯлсЯ в кулак, собралсЯ:<p>
<i>‘ бородой как с визитной карточкой</i><p>
<i>Я пришел в незнакомый дом.</i><p>
<i>‚олны дыма стол чуть покачивали,</i><p>
<i>а бутылки со ‡наком качества</i><p>
<i>наводили на мысль о том...
<a name="_Toc365466514"></i>
<h2>
<a name="RTFToC143">ѓлава
двенадцатаЯ<br>‡…ђЉЂ‹Ћ ‚ ЏђЋ‘’…ЌЉ…</a>
</a></h2>
‘тихи на случай сохранились,<p>
џ их имею; вот они...<p>
<i>Ђ. Џушкин</i>
<h3>
<a name="RTFToC144">126.
ђЂЌЌ€… ‘’€•€
</a></h3>
<b>* * *</b><p>
<b></b>‘ бородой как с визитной карточкой<p>
Я пришел в незнакомый дом.<p>
‚олны дыма стол чуть покачивали,<p>
а бутылки со ‡наком качества<p>
наводили на мысль о том,<p>
что веселье&nbsp;-- порЯдком пьЯное,<p>
что не слишком мудр разговор.<p>
€, шипЯ об огрызок Яблока,<p>
сигарета гасла, и въЯбывал<p>
в магнитоле цыганский хор.<p>
Џостепенно и Я накачивалсЯ,<p>
Я поддерживал каждый тост,<p>
а соседка&nbsp;-- девица под мальчика&nbsp;--<p>
ела кильку, изЯщными пальчиками<p>
поднимаЯ ее за хвост.<p>
Ђ потом мы с соседкой болтали, и<p>
Я не помню, <i>когда и как...</i><p>
<i></i>в ванной, кажетсЯ... как же звали ее?<p>
“ нее была теплаЯ талиЯ<p>
и холодный металл на руках,<p>
у нее были пальцы ласковые,<p>
лепетала: кто без греха?!<p>
“тром впору было расплакатьсЯ:<p>
только запах кильки на лацкане<p>
югославского пиджака.<p>
<b>Ћђ”…‰</b><p>
<b></b>Ќынче в ад попадают проще:<p>
фиг ли петь&nbsp;-- пЯтак в турникет&nbsp;--<p>
и спускаешьсЯ в ‘тиксовы рощи<p>
к пресловутой подземной реке.<p>
‚от перрона асфальтовый берег,<p>
вот парома электрорёв.<p>
‡акрываютсЯ пневмодвери,<p>
и •арон говорит: вперёд!<p>
ЏонимаЯ, как это дико,<p>
Я, настойчивый идиот,<p>
тупо верю, что …вридика<p>
на конечной станции ждет.<p>
џ сумею не обернутьсЯ,<p>
не забуду, что бог гласил,<p>
только в два конца обернутьсЯ<p>
мне достанет ли дней и сил?<p>
ђазеваетсЯ дверь, зеваЯ,<p>
возникает передо мной<p>
«ЉомсомольскаЯ-кольцеваЯ»<p>
вслед за «Љурскою-кольцевой».<p>
Њне не вырвать <i>ее</i> отсюда,<p>
не увидеть <i>ее</i> лица,<p>
и ношусь, потерЯв рассудок,<p>
по кольцу&nbsp;-- до конца&nbsp;-- без конца.<p>
<b>ЏЋќ’</b><p>
<b></b>Ќу что вы все глЯдите на менЯ?<p>
Ђ разве мог Я поступить иначе?<p>
€звольте: Я попробовал, Я начал:<p>
во рту ни крошки за четыре днЯ,<p>
и никакой работы! „еньги значат<p>
гораздо больше, чем предположить<p>
умеем мы, когда живем в достатке.<p>
џ заложил последние остатки<p>
добра, когда-то нажитого. †ить&nbsp;--<p>
во-первых&nbsp;-- жрать! Ђ если корки сладки&nbsp;--<p>
все принципы&nbsp;-- пустаЯ болтовнЯ.<p>
Ќу что вы все глЯдите на менЯ?<p>
џ сделал что-то страшное? ЏродалсЯ?<p>
Ќо Я осталсЯ тем же: те же пальцы<p>
и тот же мозг! ’ак в чем моЯ вина?<p>
‚едь мы менЯем кожи, а не души!<p>
“жам&nbsp;-- и тем дозволено линЯть!<p>
‚ конце концов, могу Я быть послушен<p>
наружно только, и оставить детЯм<p>
правдивый очерк нашего столетьЯ<p>
(пусть&nbsp;-- поначалу&nbsp;-- тайный)? ђазве лучше,<p>
себЯ тоской и голодом замучив,<p>
навек задуть ту искорку огнЯ,<p>
котораЯ подарена мне? Љто-то<p>
остатьсЯ должен жить, чтобы работать?!<p>
Ќу что вы все глЯдите на менЯ?<p>
<b>ЉЋЌ–…ђ’ „‹џ ”Ћђ’…Џ€ЂЌЋ ‘ ЋђЉ…‘’ђЋЊ</b><p>
<b></b>џ не моту не выйти на эстраду,<p>
а выйти на эстраду&nbsp;-- не могу...<p>
‚ концертном фраке, хоть персона грата,<p>
Я беззащитней птицы на снегу.<p>
џ знаю все заранее. џ Ясно,<p>
отчетливо предчувствую беду:<p>
сейчас гобой настройку даст; погаснет<p>
последний шум; Я встану и пойду;<p>
пойду, стараЯсь не задеть пюпитров,<p>
пойду подробно: не паркетом&nbsp;-- льдом,<p>
и подойду к роЯлю; тихо вытру<p>
платком уже вспотевшую ладонь;<p>
роЯль молчит; он, кажетсЯ, покорен<p>
(Я наблюдал за ним из-за кулис);<p>
Я стану; в обЯзательном поклоне<p>
Я глЯну в зал, но не увижу лиц;<p>
Я долго не смогу усестьсЯ; свора<p>
оркестра станет в стойку на прыжок,<p>
и над оркестром, как ученый ворон,<p>
раскинет крыльЯ фрака дирижер;<p>
почувствовав спиной его фигуру<p>
в холодной, леденЯщей тишине,<p>
Я брошу пальцы на клавиатуру...<p>
Ќо та, мертва, не отзоветсЯ мне.<p>
Љак подходил когда-то Љаин к брату,<p>
так Я к роЯлю: идолу, врагу...<p>
џ не могу не выйти на эстраду,<p>
а выйти на эстраду&nbsp;-- не могу.<p>
<b>ЏЋђ’ђ…’›</b><p>
<b></b>‚се чаще Я глЯжу на старую картину,<p>
что чудом до менЯ дошла сквозь три войны:<p>
на ней изображен сидЯщим у камина<p>
мой родственник: мой дед с отцовской стороны.<p>
“строЯсь в глубине удобных мЯгких кресел,<p>
полузакрыв глаза и книгу отложив,<p>
он смотрит на огонь и, вероЯтно, грезит<p>
о чем-то, что прочел, о чем-то, что прожил.<p>
„олжно быть, он сидит в своей библиотеке:<p>
по стенам стеллажи шпалерами из книг,<p>
и даже слышно мне: идут в минувшем веке<p>
напольные часы: тик-тик, тик-так, тик-тик...<p>
Ќет в дедовом лице ни жесткости, ни злости:<p>
спокойные и чуть усталые черты.<p>
Ќа столике лежит кинжал слоновой кости,<p>
чтоб в книгах разрезать пахучие листы.<p>
€ тут же на столе&nbsp;-- журнальнаЯ подшивка,<p>
коробка с табаком, букетик поздних роз<p>
и длЯ набивки гильз мудренаЯ машинка:<p>
мой дед не выносил готовых папирос.<p>
Њы в возрасте одном, и Я похож на деда<p>
фигурою, лицом и формой бороды,<p>
и иногда, скользнув глазами по портрету,<p>
друзьЯ мне говорЯт: Ђрсений, это&nbsp;-- ты.<p>
Ќу да! Љонечно&nbsp;-- Я: с моею вечной спешкой,<p>
пропахший табаком болгарских сигарет,<p>
всегда бегущий и повсюду не успевший,<p>
стремЯщийсЯ к тому, чего в помине нет.<p>
€ ежели менЯ запечатлеет кто-то,<p>
то врЯд ли изберет модерный стиль «ретро»,<p>
а, бросив холст и кисть, отшлепает мне фото:<p>
‘ газетою в руках на лестнице метро.<p>
<b>ЂђѓЋЌЂ‚’›</b><p>
<b></b>Ћни плывут. ‚еками&nbsp;-- всё в пути.<p>
€ неисповедимы их пути.<p>
Ђрго так легок, что не канет в ‹ету.<p>
Ђ вечерами юный полубог<p>
выходит посидеть на полубак<p>
и выкурить при звездах сигарету.<p>
Ћни плывут. Љолхида и руно,<p>
и гибель их&nbsp;-- все будет <i>так давно,</i><p>
<i></i>что даже мысль об этом несерьезна.<p>
‚олна качает люльку кораблЯ,<p>
а им ночами грезитсЯ землЯ,<p>
достичь которой никогда не поздно.<p>
<b>* * *</b><p>
<b></b>џ ехал на восток, и солнца стоп-сигнал<p>
на кончике рулЯ дрожал и напрЯгалсЯ.<p>
џ не хотел менЯть ни скорости, ни галса,<p>
а солнечный огонь слепил менЯ и гнал.<p>
ЏревозмогаЯ мрак, холодный ветер, дождь,<p>
он за моей спиной висел метеозондом,<p>
но он же обещал: спеши! за горизонтом,<p>
надежду потерЯв, свободу обретешь!<p>
Њне ветер в уши пел, услужливый фискал,<p>
но Я и не мечтал о сказочной принцессе.<p>
–ель моего пути была в его процессе.<p>
Ћна годилась мне. џ лучшей не искал.<p>
Ќачало позабыв, не знаЯ о конце,<p>
Я чувствовал почти восторг самоубийства,<p>
хоть и не видел, как багровый зайчик билсЯ,<p>
моталсЯ на моем обветренном лице.<p>
Ђ мотоцикл дрожал. ѓорбатаЯ землЯ<p>
клубилась подо мной<p>
в ќйнштейновом пространстве.<p>
џ ехал на восток, и муза дальних странствий<p>
чертила алый круг на зеркале рулЯ.
<h3>
<a name="RTFToC145">127.
‘’€•€ Љ ‚€Љ’Ћђ€€
</a></h3>
<b>* * *</b><p>
<b></b>‚одка с корнем. Ђнанас.<p>
‚етер. ‚ремЯ где-то между<p>
псом и волком. Ђ на нас<p>
никакой почти одежды,<p>
лишь внакидочку пиджак.<p>
€ за пазухою, будто<p>
два огромные грейпфрута,<p>
груди спелые лежат.<p>
<b>* * *</b><p>
<b></b>ѓолову чуть пониже,<p>
чуть безмЯтежней взглЯд!..&nbsp;--<p>
двое в зеркальной нише<p>
сами в себЯ глЯдЯт.<p>
Њожет быть, дело драмой<p>
кончитсЯ, может,&nbsp;-- нет.<p>
Љрасного шпона рамой<p>
выкадрирован портрет.<p>
‡амерли без движеньЯ.<p>
’очно в книгу судьбы,<p>
смотрЯтсЯ в отраженье,<p>
и в напрЯженье&nbsp;-- лбы.<p>
Ќа друга друг похожи,<p>
взглЯдом ведут они<p>
по волосам, по коже,<p>
словно считают дни,<p>
времЯ, что им осталось.<p>
€ проступают вдруг<p>
беззащитность, усталость,<p>
перед судьбой испуг.<p>
ђама слегка побита,<p>
лак облетел с углов:<p>
ломанаЯ орбита<p>
встретившихсЯ миров.<p>
ѓаснут миры. Ћгни же<p>
долго еще летЯт.<p>
„вое в зеркальной нише<p>
сами в себЯ глЯдЯт.<p>
<b>* * *</b><p>
<b></b>џ не то что бы забыл&nbsp;--<p>
никогда Я и не ведал:<p>
нет ни в Ѓиблии, ни в ‚едах<p>
слова странного:<i> Ђмыл</i>.<p>
‡а окошком свет зачах,<p>
обрываютсЯ обои,<p>
навзничь мы лежим с тобою,<p>
только что не при свечах.<p>
ѓород медленно затих,<p>
времЯ&nbsp;-- жирным шелкопрЯдом.<p>
Њы лежим с тобою рЯдом,<p>
и подушка на двоих.<p>
Џривкус будущей судьбы,<p>
запах розового мыла&nbsp;--<p>
от гостиницы «Ђмыла»<p>
две минуточки ходьбы.<p>
<b>‘ЋЌ…’</b><p>
<b></b>Њы так любили, что куда там сутрам,<p>
любили, как распахивали новь.<p>
Ќа два часа мы забывались утром<p>
и пили сок&nbsp;-- и снова за любовь.<p>
Ќо седина коснетсЯ перламутром<p>
твоих волос, и загустеет кровь.<p>
џ стану тучным и комично мудрым.<p>
Њы будем есть по вечерам морковь&nbsp;--<p>
протертую, конечно: врЯд ли нам<p>
<i>простой</i> продукт придетсЯ по зубам,<p>
вот разве что&nbsp;-- хорошие протезы.<p>
—то заплутал, Я чувствую и сам,<p>
но не найду пути из антитезы<p>
к синтезы гармоничным берегам.<p>
<b>* * *</b><p>
<b></b>џ позабыл тебЯ напрочь, мой ласковый друг:<p>
как бы ни тщилсЯ, мне даже лица не припомнить,<p>
а в пустоте переполненных мебелью комнат<p>
зеркало в зеркале: мЯчик пространства упруг.<p>
‚ремени бита нацелена точно: она<p>
не промахнетсЯ, удар будет верным и сильным.<p>
‚ комнатах эховых, затканных сумраком синим,<p>
мЯчик взорветсЯ. Ќо дело мое&nbsp;-- сторона.<p>
„ело мое&nbsp;-- сторона, и уж, как ни суди,&nbsp;--<p>
Я не причастен к такому нелепому миру.<p>
Њне уже тошно глЯдеть на пустую квартиру<p>
и безразлично, что будет со мной впереди.<p>
‚ремени бита нацелена&nbsp;-- это пускай;<p>
мЯчик пространства взорветсЯ&nbsp;-- и это не важно.<p>
џ позабыл тебЯ, вот что, любимаЯ, страшно.<p>
џ же просил, Я молил тебЯ: не отпускай!<p>
<b>* * *</b><p>
<b></b>Ћркестр играет вальс. “нылую аллею<p>
листва покрыла сплошь в предчувствии зимы.<p>
џ больше ни о чем уже не пожалею,<p>
когда бы и зачем ни повстречались мы.<p