 клочок немецкой земли за два тропика от  метрополии - сделать это
по одной простой причине: дать военным возможность побыть на равных с Ѓогом,
Њамоной и  ”рейром.  €, конечно, не по обычным  солдатским резонам -  будучи
молодыми, они  это  понимали. ѓрабить практически  нечего,  а  что до славы,
достанетсЯ  ли она  избивающему,  вешающему, колющему  штыком  тех,  кто  не
оказывает  сопротивлениЯ?  ‘  самого  начала   участники  этой  свистоплЯски
находились в чудовищно  неравных условиЯх: гереро не представлЯли собой того
супостата,  которого ожидал встретить  молодой  воин. € тот чувствовал  себЯ
лишенным  армейской жизни  из рекламных плакатов. ‹ишь ничтожное меньшинство
черномазых  было  вооружено,  и  только  часть вооруженных  имела  исправные
карабины  и боеприпасы. ЂрмиЯ  владела "максимами", "круппами"  и крошечными
гаубицами.  ‡ачастую   дело   даже  не  доходило  до  боЯ.  ‘олдаты   просто
располагались  на  холме и обстреливали  деревню, а потом  занимали ее, дабы
добить случайно уцелевших.
     “ Њондаугена болели десны,  он чувствовал усталость, он, возможно, спал
больше обычного,  хотЯ что значит "обычное". Ќо потом  состоЯние ухудшилось:
пожелтела  кожа,  поЯвилась сильнаЯ жажда  и багровые  пЯтна на ногах,  даже
запах  собственного  дыханиЯ  вызывал у  него тошноту.  ‚  один  из моментов
просветлениЯ ѓодольфин распознал по этим симптомам цингу - следствие плохого
питаниЯ (или, вернее,  отсутствие такового),  ведь с начала осады он потерЯл
двадцать фунтов.
     - ’ебе нужны свежие фрукты, - взволнованно сообщил ему морской  волк. -
‚ кладовой навернЯка что-нибудь найдетсЯ.
     - Ќет,  Ѓога  ради,  - бредил Њондауген. - Ќе выходите из  комнаты.  Џо
здешним коридорчикам рыщут шакалы с гиенами.
     - ЏопытайсЯ  спокойно полежать,  - сказал  ѓодольфин. - ‘о  мной  все в
порЯдке. џ на минутку.
     Њондауген было встрепенулсЯ, но дрЯблые мускулы предали его.  Џроворный
ѓодольфин  исчез, дверь  затворилась. Њондауген  почувствовал,  что плачет -
впервые с тех пор, как узнал подробности ‚ерсальского договора.
     Ћни выпустЯт из него соки, -  думал он, - будут поглаживать подушечками
лап его кости и давитьсЯ красивыми седыми волосами.
     ЌастоЯщий отец  Њондаугена  умер  не  так  давно,  оказавшись  каким-то
образом замешанным в Љильском  восстании.  ’о,  что сын подумал о нем именно
сейчас, возможно, означало: ѓодольфин - не единственный в этой комнате, кого
могут  "посетить".  Џока смутные,  словно  в фантасмагории, очертаниЯ гостей
носились вокруг Якобы  изолированной башни, из стены ночной мглы  проступала
неподвижнаЯ проекциЯ - ќван ѓодольфин, которого Њондауген видел не иначе как
в сомнительном  свечении нежелательной  длЯ  себЯ ностальгии  -  ностальгии,
навЯзанной теми, кого он уже рассматривал как коалицию.
     ‚скоре   с   внешних  подступов  к   его   Versuchsstelle   послышались
приближавшиесЯ шаги. „лЯ ѓодольфина тЯжеловаты, - решил хитрый Њондауген. Ћн
еще  раз вытер о простыню десны, дал себе упасть с  кровати и  закатилсЯ под
свисавшее с нее атласное покрывало  в холодный пыльный мир старых бурлескных
анекдотов и множества незадачливых любовников из реальной жизни. Ћн проделал
небольшую  щелку  и  посмотрел,  взглЯд уперсЯ в высокое зеркало, отражавшее
примерно треть круглой комнаты. „вернаЯ ручка повернулась, дверь отворилась,
и ‚айссманн, одетый в доходившее ему до лодыжек белое платье с гофрированным
воротником,  облегающим корсажем и  рукавами фасона 1904  года,  на цыпочках
вошел в комнату, поЯвившись в пределах досЯгаемости зеркала и исчезнув около
"сферической"   аппаратуры.  ‚незапно  громкоговоритель  взорвалсЯ  утренним
хором, сначала хаотическим,  но затем распавшимсЯ  на три или четыре голоса,
исполнЯющих космический мадригал. Љ которым незваный ‚айссманн, находившийсЯ
вне полЯ  зрениЯ  Њондаугена, добавил  еще  один,  напевавший фальцетом  под
минорный чарльстон:


     ‘ейчас, когда сумерки лишь опустились,
     Њир, стой,
     Ќе кружись.
     “ кукушки в часах - ларингит,
     € не скажет она - что за ночь предстоит.

     €з прочих танцоров никто
     Ќе
     ‡нает ответа,
     ‹ишь ты, Я, ночь
     € маленький черный шамбок...


     ‚  зеркале  вновь  поЯвилсЯ  ‚айссманн,  в  руках  -  очередной  рулон.
Њондауген  лежал  среди шариков пыли,  чувствуЯ, что  не  в силах  завопить:
"Џрекрати!  ‚ор!"  ‚олосы  лейтенанта-трансвестита  были зачесаны  на прЯмой
пробор, ресницы - намазаны тушью; задеваЯ  за стекла очков, они оставлЯли на
них черные параллельные полосы, так что каждый глаз выглЯдывал в собственное
тюремное окошко. ЏроходЯ  мимо отпечатка цинготного тела  на  покрывале, еще
недавно этим  телом  занЯтого,  ‚айссманн  (так  представлЯлось  Њондаугену)
застенчиво улыбнулсЯ. Џотом  исчез.  ‚скоре  свет  на миг перестал достигать
сетчаток Њондаугена.  ‹ибо ему почудилось,  либо Џодкроватье - страна  более
страннаЯ, чем думают неврастенические дети.
     ‘ тем  же успехом ты мог быть  каменщиком. ’ы осознавал это постепенно,
но вывод неопровержим: ты никого не убиваешь. ‘ладкое ощущение безопасности,
восхитительнаЯ  апатиЯ,  с которыми  ты  приступал  к уничтожению, рано  или
поздно сменЯлись  чем-то весьма странным -  не эмоциЯми,  в силу  отсутствиЯ
здесь  того,   что  мы  обычно   называем   "чувством",  а,  скорее,   неким
"функциональным соглашением", совместимостью в работе.
     ‚первые  на его  памЯти  оно  с  отчетливо  проЯвилось  на  переходе из
‚армбада в Љитмансхуп. Џо причине, несомненно исполненной смысла длЯ верхних
эшелонов власти,  компанию  ему  составлЯла  партиЯ  готтентотов-арестантов.
Ћбычно дорога  в сто сорок  миль занимала от недели до десЯти дней,  и им не
особенно  это  нравилось.  Њногие   умирали  в  пути,   и  тогда  весь  этап
останавливалсЯ, искали сержанта с  ключами, который, казалось, вечно валЯлсЯ
мертвецки пьЯным далеко  позади под камельдроновым  деревом,  затем  скакали
обратно,  размыкали  ошейник  умершего,  иногда менЯли заключенных  местами,
чтобы  лишний вес цепи распределЯлсЯ равномернее. Ќе ради помощи, а дабы  не
уморить черных больше, чем это необходимо.
     ‘тоЯл  славный день  -  декабрьский,  жаркий, где-то  неподалеку  орала
взбесившаЯсЯ птица. ЋгненнаЯ  ‹илиЯ  казалась  сексуально  возбужденной. Ћна
носилась вдоль этапа, выделываЯ  курбеты, успеваЯ проскакать миль пЯть, пока
заключенные   проходили  одну.  ‘о   стороны  этап  выглЯдел  картинкой   из
средневековьЯ: провисающаЯ между ошейниками  цепь,  согнувшиесЯ под ее весом
заключенные -  эту тЯжесть  они могли вынести только пока  передвигали ноги.
‘зади тащились запрЯженные волами армейские повозки, которыми правили верные
реховотские  мулаты.  Њногие  ли   понЯли  бы  замеченное  им   сходство?  ‚
деревенской  церкви в Џалатинате была фреска с изображением  ЏлЯски  ‘мерти,
исполнЯла ее довольно вертлЯваЯ женоподобнаЯ ‘мерть в черном плаще и с косой
-  вместе с представителЯми  всех  слоев общества от принца до  крестьЯнина.
…два  ли  африканскаЯ  процессиЯ  смотрелась  столь  же элегантно: они могли
похвастать лишь однообразной цепью изможденных негров и пьЯным сержантом - в
широкополой  шлЯпе   и   с  маузером.  Ћднако,  благодарЯ  этой  ассоциации,
принимаемой  большинством, хватало, чтобы их непопулЯрнаЯ  работа  приобрела
характер церемонии.
     Ћни не  провели в пути и часа, как один из черных стал ныть, жалуЯсь на
ноги. Ћн говорил, что они кровоточат. Ќадсмотрщик на Ћгненной ‹илии подъехал
к нему вплотную  и проверил  - так оно и было.  …сли  бы не  шаги следующего
сзади заключенного, кровь даже не успевала бы впитыватьсЯ в песок. Ќекоторое
времЯ  спустЯ тот же  черный стал  жаловатьсЯ, что  песок,  мол, попадает  в
порезы,  и боль мешает идти. ‚не всЯких сомнений это  тоже было правдой. …го
предупредили, что если он не успокоитсЯ, то останетсЯ без воды на полуденном
привале.  Џо  опыту  предыдущих  переходов  солдаты  знали:  если  позволить
жаловатьсЯ одному, вскоре к нему присоединЯтсЯ остальные, и это по  понЯтным
причинам замедлит движение. €х пение еще можно вынести. Ќо исходивший от них
вой, себЯлюбивый гул - Ѓоже, это ужасно. Џо практическим соображениЯм тишина
ЯвлЯлась правилом, и за ее соблюдением строго следили.
     Ќо тот готтентот не умолкал. Ћн не спотыкалсЯ, лишь слегка прихрамывал.
Ќо ныл больше, чем последний бунтовщик в пехоте. Њолодой  солдат  направил к
нему чувственно ступающую Ћгненную ‹илию и пару раз огрел его шамбоком.  „лЯ
верхового успокоить черномазого добрым носороговым шамбоком быстрее и проще,
чем  пристрелить.  Ќо это  был не  тот  случай.  ‡аметив происходЯщее, ”лЯйш
подъехал на своем мерине с  другой стороны. ‚двоем солдаты принЯлись стегать
готтентота  шамбоками  по  Ягодицам  и   бедрам,  заставлЯЯ  его  выделывать
причудливые па. ’ребуетсЯ определенный талант,  чтобы заставить заключенного
пританцовывать,  не замедлЯЯ движение этапа, ведь все скованы цепЯми. ђабота
шла гладко, пока по глупой оплошности шамбок ”лЯйша не запуталсЯ в цепи и не
стащил его с лошади под ноги заключенным.
     Ћни -  как животные, у них моментальнаЯ реакциЯ. Ќе успел второй солдат
опомнитьсЯ,  как  парень,  которого  они избивали  шамбоками,  набросилсЯ на
”лЯйша, пытаЯсь вокруг шеи  захлестнуть цепь.  ЏочуЯв приключение, остальные
остановились в предвкушении убийства.
     ”лЯйшу удалось откатитьсЯ в сторону. ‚двоем они взЯли у сержанта ключи,
отомкнули  замок, удалили готтентота  из  колонны и отвели в сторону.  ”лЯйш
проделал кончиком шамбока  обЯзательные упражнениЯ с  гениталиЯми черного, и
потом,  насмерть забив  его прикладами,  они швырнули  останки  за  камень -
Ястребам и мухам.
     Ќо пока  они это проделывали - позднее ”лЯйш говорил,  что  тоже ощутил
нечто подобное - его посетило странное умиротворение, похожее,  вероЯтно, на
то,  что чувствовал  черный,  отправлЯЯсь  на тот свет. Ћбычно самым сильным
чувством  было  раздражение  - раздражение, вызванное  насекомым, невыносимо
долго жужжащим над ухом. Џрекратить его существование!  -  и твое физическое
усилие,  очевидность  этого  акта, понимание  того,  что  это  не  последнее
убийство, что  этим ты  не  избавишь  себЯ от необходимости убивать  завтра,
послезавтра  и так  далее...  тщетность всего  этого  раздражает, и потому в
каждый  отдельный  акт  ты  вкладываешь частичку жестокости армейской скуки,
скуки по-настоЯщему зверской - подтвердит любой солдат.
     Ќа этот раз  все было  по-иному. Љазалось,  происходЯщее стало внезапно
укладыватьсЯ в некую  схему: великаЯ  космическаЯ пульсациЯ в Ярком,  пустом
небе, каждаЯ  песчинка, каждаЯ колючка кактуса,  каждое перышко  кружащего в
небе Ястреба и невидимые молекулы нагретого воздуха едва заметно сдвинулись,
так что этот черный и он, он и другие черные, которых  ему предстоЯло убить,
выстроились в  рЯд,  строго  симметрично,  словно  перед танцем.  Ћн  не мог
подобрать аналогий - это отличалось от армейского плаката, фрески в церкви и
от уже  уничтоженных туземцев, спЯщих  и хромых, сожженых en  masse в  своих
понтоках; от младенцев, подброшенных  в воздух и пойманных  на подставленные
штыки; от девочек, к  которым  подходили с  членом  наизготовку -  их  глаза
подергивались   пеленой  в   предвкушении  удовольствиЯ   или,  возможно,  в
предвкушении последних пЯти  минут жизни: им пускали пулю в голову и  только
потом  насиловали, дав,  конечно, в  последний  момент  понЯть,  что  с ними
произойдет; отличалось от официального  Языка приказов фон ’рота; от чувства
ответственности  и  восхитительной, бессильной истомы,  вместе  составлЯвших
часть исполнениЯ воинского приказа, подобно весеннему дождю просачивавшегосЯ
к   тебе   сквозь   бесчисленные   инстанции;   от  колониальной   политики,
международного надувательства, надежд на продвижение по службе и последующее
обогащение.
     ќто  имело отношение лишь к уничтожителю, уничтожаемому и действию,  их
объединЯющему,  причем раньше  ничего подобного не бывало. ‚озвращаЯсь с фон
’рота и его штабом из “отерберга они повстречали старуху, выкапывавшую дикий
лук на обочине дороги. ‘олдат по  имени  Љониг спешилсЯ и пристрелил  ее, но
прежде чем нажать на спусковой крючок, он приставил  ствол карабина к ее лбу
и  произнес: "‘ейчас Я  тебЯ убью".  Ћна поднЯла на  него  глаза  и сказала:
"Ѓлагодарствую!".   Џозже,  когда  сгущались   сумерки,   взводу   досталась
девочка-гереро   лет  шестнадцати-семнадцати.  •озЯин   Ћгненной  ‹илии  был
последним.  Џоимев  ее,  он, должно быть, на мгновение заколебалсЯ, не знаЯ,
что предпочесть: саблю или штык.  ѓлЯдЯ на него, она улыбнулась, указала  на
то  и другое и, лежа в пыли, вЯло задвигала бедрами. Ћн воспользовалсЯ и тем
и другим.
     Љогда, благодрЯ  чему-то вроде левитации,  он  вновь обнаружил себЯ  на
кровати, в комнату,  верхом  на  ползшем  на четвереньках  бонделе,  въехала
•едвиг ”огельзанг - в одних колготках, с распущенными волосами.
     -  „обрый  вечер, бедный  Љурт. - Ћна направила  бонделЯ  к  кровати  и
спешилась. - Њожешь идти, ЋгненнаЯ  ‹илиЯ. џ зову его  ЋгненнаЯ ‹илиЯ, - она
улыбнулась Њондаугену, - потому что у него гнедаЯ шкура.
     Њондауген хотел было  поздороватьсЯ, но обнаружил, что слишком  ослаб и
не может говорить. ’ем временем •едвиг уже выскальзывала из колготок.
     - џ накрасила  только глаза,  - сообщила она  декадентским  шепотком, -
когда  мы  будем  целоватьсЯ,  губы  поалеют  от  твоей крови.  -  Ћна стала
заниматьсЯ с  ним любовью. Њондауген  пыталсЯ делать  то  же самое, но цинга
отнЯла все силы. Ћн не знал, как долго это продолжалось. Џохоже, •едвиг была
одновременно  во  всех  местах этого  черного  атласного  круга, до размеров
которого сжалсЯ  мир, - или она была неутомима, или Њондауген потерЯл всЯкое
чувство времени. Ћни, казалось, сплелись в кокон светлых волос  и вездесущих
сухих поцелуев; пару раз она, вероЯтно, приводила на помощь девочку-бондель.
     - ѓде ѓодольфин? - крикнул он.
     - €м занимаетсЯ она.
     - Ћ Ѓоже...
     ‚ременами терЯЯ потенцию, временами возбуждаЯсь, несмотрЯ на усталость,
Њондауген  оставалсЯ  нейтральным,  не  получаЯ  удовольствиЯ  от  знаков ее
вниманиЯ и не беспокоЯсь о ее мнении по поводу его мужских качеств.  Ќаконец
она разочаровалась. Ћн знал, чего она добиваетсЯ.
     -   ’ы  ненавидишь  менЯ,  -  ее  губы  неестественно  подергивались  в
форсированном вибрато.
     - Ќо мне же надо передохнуть.
     —ерез окно в комнату вошел ‚айссманн в белой шелковой пижаме, туфлЯх из
носороговой кожи, с челкой, черными глазными впадинами  и черными губами, он
собиралсЯ украсть очередной рулон с осциллограммой. ѓромкоговоритель, словно
в сердцах, что-то протараторил.
     —ерез некоторое времЯ в дверЯх поЯвилсЯ ”оппль, державший за  руку ‚еру
Њеровинг и напевавший под бойкую мелодию вальса:


     ‚се твои желаньЯ,
     Џринцесса из принцесс, -
     Џроказы, амулеты и извращенный секс.

     ’ы слишком далеко
     ‡ашла. …ще чуть-чуть,
     € вместе с этой ночью кончитсЯ твой путь.

     ‘емнадцать лет! Љошмар!
     € все же в сорок два
     ’ы душу жжешь сильней, чем ‘атаны братва.

     ’ак брось его к чертЯм!
     Џостелим на двоих.
     Ћставь мертвецам мертвецов, пусть сами хоронЯт их.
     ЋпЯть в потайную дверь,
     € - снова 04-й год!
     џ Deutschesudwestafrikaner влюбленный:


     “йдЯ  из  армии, оставшиесЯ либо, как •ан,  подались на западные шахты,
либо взЯли в собственность участки в удобных длЯ сельского хозЯйства местах.
Ћн не мог успокоитьсЯ.  Џосле трех лет таких занЯтий человек не оседает - по
крайней мере, не так скоро. Џоэтому он отправилсЯ на побережье.
     ‘ момента твоего прибытиЯ побережье поглощало времЯ - подобно тому, как
холодный Язык течениЯ, приходившего с Ђнтарктического  юга  слизывает рыхлый
прибрежный песок.  †изни здесь  не  предлагалось  ничего: почва засушлива, с
морЯ  прилетают  насыщенные  солью  и  охлажденные великой Ѓенгуэлой  ветры,
губЯщие  все, что стараетсЯ расти. ќто непрерывный  бой  между  стремившимсЯ
заморозить  твой  костный мозг туманом и  солнцем, которое, расправившись  с
туманом, принималось за  тебЯ. Џорой казалось, будто солнце над ‘вакопмундом
заполнЯет все небо -  до такой степени его свет рассеивалсЯ морским туманом.
‘ветЯщимсЯ, серым, переходЯщим в желтый, от которого болели глаза. ‚скоре ты
привыкал к темным  очкам.  Ќекоторое  времЯ жизни на  побережье,  и  ты  уже
понимаешь, что жить там оскорбительно длЯ человека.  Ќебо непомерно  велико,
прибрежные поселениЯ под ним -непомерно  отвратительны. ѓавань в ‘вакопмунде
медленно  и  непрерывно  заносит  песком,  люди   внезапно  падают,   словно
подкошенные, под лучами полуденного солнца, лошади сходЯт  с ума и пропадают
в вЯзкой жиже плЯжей. Џобережье - настолько скотское, что выжить здесь - это
не вопрос выбора ни длЯ белых, ни длЯ черных.
     Џервое,  что пришло  в  голову: его  обманули,  это должно хоть  чем-то
отличатьсЯ  от  армии. ЌекотораЯ разница,  конечно, есть. —ерные значили длЯ
тебЯ еще меньше. ‚  отличие  от прошлого, ты  не признавал  их  присутствиЯ.
Џросто другие задачи - на этом,  вероЯтно, различиЯ  и заканчивались. ѓавань
нужно  было углубить, порты - соединить с центром страны железными дорогами,
которые не  могли вырасти сами собой, ведь они тоже удалены  от морЯ, и  без
них выжить. “законив свое присутствие  на ’ерритории, поселенцам приходилось
теперь благоустраивать захваченное.
     ’ы  получал кое-что взамен,  но далеко не ту роскошь,  какую предлагала
армейскаЯ жизнь. Љак шахтмейстеру,  тебе предоставили отдельный  дом и право
первым просмотреть  девушек,  приходивших  сдаватьсЯ  из  буша. Џреемник фон
’рота  ‹индеквист  отменил  приказ об  уничтожении  и призвал всех убежавших
туземцев  вернутьсЯ,  пообещав, что никому  не причинЯт вреда.  „ешевле, чем
высылать  поисковые группы. ‚ буше свирепствовал голод, и  поэтому  вместе с
пощадой обещали пищу. Ќакормив, их брали под стражу и отправлЯли в шахты, на
побережье  или  в  Љамерун.  Laagers  туземцев  под  конвоем  военных  почти
ежедневно прибывали  из внутренних районов.  Џо  утрам  он  шел к  помосту и
помогал на сортировке. €з готтентотов  прибывали, в основном, женщины. ‘реди
немногочисленных гереро соотношение полов было более или менее равным.
     —тобы после трех лет  южных излишеств  придти на эту пепельную равнину,
пропитанную  морем-убийцей,  требовались  неведомые  природе  силы  -  силы,
питаемые иллюзией.  „аже киты  не  могли  безнаказанно  приблизитьсЯ к этому
берегу: прогуливаЯсь  по некоему  подобию  эспланады, ты мог наблюдать  этих
существ, выброшенных на плЯж,  гниющих,  покрытых  обедающими  чайками, -  с
наступлением ночи их сменЯла стаЯ береговых волков. —ерез  считанные  дни от
туши  останутсЯ лишь порталы огромных челюстей и обглоданный  костный каркас
ажурной  архитектуры, солнце  и  туман  превратЯт  его  рано  или  поздно  в
фальшивую слоновую кость.
     Ѓесплодные  островки  напротив   Luderitzbucht   служили  естественными
концлагерЯми. ‚ечером, обходЯ кучки людей, раздаваЯ одеЯла, пищу и, времЯ от
времени,  поцелуи  шамбока,  ты  ощущал  себЯ   отцом,  как  того  требовала
колониальнаЯ  политика,  говорившаЯ  о Vaterliche Zuchtigung  - об отцовской
порке,  неотъемлемом праве.  €х  ужасно  худые,  лоснЯщиесЯ  от тумана  тела
лежали, прижавшись друг к другу,  стараЯсь разделить на  всех жалкие остатки
тепла.  ‚сюду  в  тумане  бодро шипели  факелы из пропитанных  китовым жиром
пучков тростника. ЊертваЯ тишина стоЯла над  островком в такие ночи:  густой
туман заглушал жалобы и крики боли от  лезии или судорог, и ты слышал только
вЯзкий  прибой, косо набегавший  с  грохотом  на берег, и сползавший, шипЯ и
пенЯсь, в  неимоверно соленое море, оставлЯЯ на  песке  белую кожу,  которую
поленилсЯ унести  с собой. ‹ишь изредка,  перекрываЯ  его механический ритм,
из-за узкого пролива, с огромного африканского континента доносилсЯ звук, он
делал туман холоднее, ночь -  темнее, Ђтлантику - более грозной; если бы тот
звук  издавал человек,  то  его  назвали  бы  смехом,  но  то  был  звук  не
человеческий. ќто продукт враждебных секреций вливалсЯ в кровь, застоЯвшуюсЯ
и  хмельную, заставлЯЯ нервные  центры  судорожно  подергиватьсЯ,  а  тьму -
сгущатьсЯ в  серые  угрожающие  фигуры,  заставлЯЯ  зудеть  каждое  волокно,
вызываЯ  душевное расстройство, общее  чувство ошибки, избавитьсЯ от которых
можно  было  лишь  с  помощью  этих  отвратительных  спазмов,  этих  толстых
веретенообразных воздушных вихрей в глубине глотки, вызывавших раздражение в
верхней части ротовой  полости, наполнЯвших  ноздри, смЯгчавших  покалывание
под челюстью и вдоль срединной линии черепа, - то был крик коричневой гиены,
или  берегового волка,  рыскавшей  по  песчаному  берегу в одиночку  или  со
товарищи в поисках моллюсков, мертвых чаек - любой неподвижной плоти.
     Џоэтому,   находЯсь   среди   них,   тебе   волей-неволей   приходилось
рассматривать их как толпу, знаЯ, что,  по статистике, умирает от двенадцати
до пЯтнадцати человек  в  день, но ты был не  в  состоЯнии  даже понЯть, кто
именно,  -   ведь  в   темноте  они   различаютсЯ  лишь   размерами,  и  это
обстоЯтельство по-прежнему помогало не обращать на  них вниманиЯ.  Ќо всЯкий
раз, когда из-за пролива  доносилсЯ  вой  берегового волка - возможно, ты  в
этот миг как раз наклонЯлсЯ  осмотреть  потенциальную наложницу, пропущенную
при первом  отсеве, - ты,  подавив  воспоминаниЯ трех  прошедших  лет,  едва
удерживалсЯ от желаниЯ узнать, не эту ли девочку поджидает тварь.
     Ѓудучи штатским шахтмейстером, получающим жалованье  от  правительства,
он, среди прочих излишеств, вынужден  был отказатьсЯ от роскоши видеть в них
живых людей. ќто касалось даже наложниц. Љаждый имел  их несколько: одних  -
только длЯ  работы по дому,  других -  длЯ удовольствиЯ,  ибо семейнаЯ жизнь
тоже  стала  делом  коллективным. Ќикто, за исключением  высших офицеров, не
имел их в  единоличном владении. Ќижние чины - военнослужащие и десЯтники, к
которым  относилсЯ и он, - пользовались  ими из общего котла - из обнесенной
колючей проволокой зоны неподалеку от лагерЯ холостых офицеров.
     ЌепонЯтно  было, кто из  женщин лучше проводит времЯ в смысле жизненных
благ  - жившие за колючей  проволокой куртизанки или работницы,  пристанищем
которым служила  большаЯ  загородка  из колючего кустарника ближе  к  плЯжу.
ђассчитывать  приходилось  преимущественно  на  женский  труд  -  мужчин  по
понЯтной  причине не  хватало. Ћбнаружилось,  что  слабый  пол  пригоден длЯ
выполнениЯ  определенных  видов  работ.  †енщин, например, можно  впрЯгать в
тЯжелые телеги, груженые поднЯтым со дна  гавани илом,  или отправить носить
рельсы  длЯ железной дороги,  прокладывавшейсЯ через Ќамиб к Љитмансхупу. Ќе
удивительно, что  место  назначениЯ напоминало ему  старые  деньки, когда он
помогал  конвоировать  чернокожих.  Ќередко  он грезил  наЯву под подернутым
дымкой  солнцем,  вспоминаЯ источник, под завЯзку забитый черными трупами, -
их   рты,  уши  и   ноздри   наполнены  россыпЯми  зеленых,  белых,  черных,
переливающихсЯ  мух  и  их личинок;  человеческий  костер,  пламЯ  которого,
казалось,  достигает ћжного креста; хрупкость  костей; разверзнутые телесные
полости;  неожиданнаЯ  тЯжесть даже самого хилого ребенка. Ќо здесь не могло
быть ничего подобного: они  были организованы, приучены работать  en masse -
тебе приходилось следить не за скованным цепЯми этапом, а за  двумЯ длинными
шеренгами женщин, носивших рельсы с прикрепленными  к ним железными шпалами.
Љак  и  любаЯ небрежность во времЯ тех переходов,  падение  одной из  женщин
приводило   лишь  к  частичному  увеличению  нагрузки  на  других,  а  не  к
замешательству и  беспомощности. ‹ишь  однажды на его памЯти случилось нечто
подобное.  ‚озможно,  причиной тому  послужили туман  и  холод,  которые  на
предыдущей  неделе  были сильнее обычного  - из-за  этого  их  суставы могли
воспалитьсЯ, - в тот день у него самого болела шеЯ, и  он с трудом  повернул
голову  узнать, что случилось. ’ак или иначе, но внезапно раздалсЯ вопль,  и
он  увидел,  как  одна из женщин  споткнулась  и  упала,  увлекаЯ  за  собой
остальных. “ него защемило сердце, ветер с  океана  наполнилсЯ благоуханием:
то был кусочек  прошлого,  словно проступивший сквозь рассеЯвшийсЯ туман. Ћн
подошел, убедилсЯ, что  упавший предмет  переломил  ей ногу, вытащил ее,  не
позаботившись  приподнЯть  рельс,  и, скатив  вниз по  насыпи,  оставил  там
умирать. ќто пользу, подумал он, - на времЯ  отвлекло от ностальгии, котораЯ
на том побережье ЯвлЯлось разновидностью уныниЯ.
     Ќо  если живущих за  колючим кустарником изматывал  труд физический, то
жившие за  колючей проволокой  могли с такой же легкостью утомитьсЯ от труда
сексуального.  Ќекоторые  военные  принесли  с  собой  странные  идеи.  Ћдин
сержант,  стоЯвший  слишком низко  на  служебной лестнице,  чтобы  заслужить
мальчика  (мальчики   были   редкостью),   обходилсЯ  как   мог   безгрудыми
девочками-малолетками -  брил  им  головы,  держал  голыми, если не  считать
севших  армейских  рейтуз.  „ругой  заставлЯл  партнерш  лежать  неподвижно,
наподобие  трупов.  ‡а  любые  сексуальные  реакции  -  внезапный вздох  или
непроизвольное   подрагивание   -   он   налагал  дисциплинарные   взысканиЯ
элегантным, украшенным драгоценными камнЯми шамбоком, изготовленным на заказ
в  Ѓерлине.  ’ак что если женщины о чем-то подобном и думали, они  не делали
большой разницы между колючками кустарника и стали.
     ‘ам  он  мог стать  счастливым  в этой  новой  коллективной  жизни, мог
сделать  карьеру  в  строительстве, если  бы  не  одна  из  его  наложниц  -
девочка-гереро  по  имени  ‘ара.  Ћна   дала  ему   почувствовать   всю  его
неудовлетворенность и, может, даже стала одной из причин того, что он бросил
все и отправилсЯ вглубь страны за роскошью и излишествами, исчезнувшими (как
он опасалсЯ) вместе с фон ’рота.
     ‚первые он  обнаружил  ее в Ђтлантическом океане, в миле  от  берега на
волноломе из темных лоснЯщихсЯ камней, - согнувшись в  три погибели, женщины
таскали их на руках и с трудом, преодолеваЯ боль, укладывали в отходившее от
берега щупальце. ‚есь день небо было затЯнуто серыми простынЯми, а на западе
над горизонтом висели  черные  тучи.  ‘начала он увидел ее глаза - в  белках
отражалось неторопливое  волнение морЯ, затем - спину, разукрашенную рубцами
от шамбока. ’олько похоть, полагал он,  двигала им, когда, подойдЯ к ней, он
жестом приказал положить камень, который она стала было поднимать, нацарапал
и вручил записку длЯ надсмотрщика  ее зоны. "Џередашь ему, - предупредил он,
- или..." - и со свистом рассек  шамбоком соленый ветер. ђаньше их  не нужно
было предупреждать  -  благодарЯ  "совместимости  в  работе" они  доставлЯли
записки, даже  если  знали,  что  там запросто  может оказатьсЯ  их смертный
приговор.
     Ћна взглЯнула  на  клочок  бумаги, потом  на  него.  ‚ ее  глазах плыли
облака,  то  ли отраженные, то  ли  наведенные, он  так и  не  понЯл.  “ ног
плескалсЯ рассол, в небе кружили стервЯтники. ‡а их спинами тЯнулсЯ волнолом
- назад, к земле и безопасности, - но достаточно было  одного слова, любого,
самого неуместного, длЯ внушениЯ обоим  извращенной  убежденности в том, что
их путь ведет  в другую сторону по  невидимой,  еще  не  построенной  дамбе,
словно море могло стать длЯ них мостовой, как длЯ €скупителЯ.
     ‚от еще  одна  - как  и та  придавленнаЯ рельсом  женщина  -  очереднаЯ
частичка солдатских времен. Ћн знал,  что не хочет делить  эту  девочку ни с
кем.  € вновь  испытывал удовольствие  от выбора, о последствиЯх которого  -
даже самых ужасных - мог не волноватьсЯ.
     Ћн спросил, как ее зовут. Ќе сводЯ с него глаз, она ответила: "‘ара". ‘
морЯ  налетел  шквал  - холодный,  как  Ђнтарктика, - вымочил  их до нитки и
унессЯ дальше на север, - впрочем, он умрет, так и не увидев устьЯ Љонго или
залива  Ѓенин.  Ћна  дрожала,  а  его  рука, повинуЯсь  понЯтному  рефлексу,
приблизилась было  к ней, но девушка отстранилась, нагнулась и снова поднЯла
камень.  Ћн легонько ударил ее шамбоком по заду, и на  этом все кончилось, в
чем бы это "все" ни заключалось.
     ’ой ночью она не  пришла. Ќа следующее утро он поймал ее на  волноломе,
поставил на колени,  ногой в ботинке загнал ее голову под воду и держал там,
пока не почувствовал, что надо позволить ей глоток воздуха. €менно  тогда он
заметил, какие у  нее длинные,  змееподобные бедра, как  рельефно выделЯютсЯ
под кожей мышцы - под кожей с неким подобием румЯнца, но испещренной тонкими
бороздками из-за долгого поста в  буше. ‚ тот день он избивал ее шамбоком по
малейшему поводу. Љогда наступили сумерки, он написал и передал ей очередную
записку.  "“  тебЯ есть  час". Ћна смотрела на  него -  в ней не было ничего
животного, как в других негритЯнках. ‹ишь глаза, отражавшие красное солнце и
белые столбы тумана, уже встающего над водой.
     Ћн  не  ужинал. †дал ее, один  в своем  доме рЯдом с зоной,  окруженной
колючей  проволокой, слушал пьЯных, выбиравших  подруг  на ночь.  Ќе находил
себе  места; может, простудилсЯ.  Џрошел час,  она  не  приходила. Ќе  надев
пальто,  он  вышел в клубившийсЯ туман и  направилсЯ к загородке из колючего
кустарника. ‘наружи стоЯла кромешнаЯ тьма. ‚лажные порывы ветра хлестали его
по щекам, он спотыкалсЯ. Ћказавшись в загородке, он взЯл факел и принЯлсЯ за
поиски. Њожет, его  считали сумасшедшим. Њожет, он таким и  был. Ћн не знал,
сколько прошло  времени. Ќайти  ее  оказалось невозможным. ‚се они выглЯдели
одинаково.
     Ќа  следующий  день  она  поЯвилась  как обычно. Ћн выбрал двух  женщин
покрепче,  положил  ее на камень  и, заставив их  держать, сначала  избил ее
шамбоком, а потом взЯл. Ћна лежала в оцепенении. Љогда все закончилось, он с
удивлением обнаружил, что в какой-то момент женщины, словно благожелательные
дуэньи, отпустили ее и принЯлись за свою утреннюю работу.
     ‚ ту ночь, когда  он уже много времени пролежал в постели, она пришла и
скользнула к нему в кровать. †енскаЯ извращенность! Ћна принадлежала ему.
     Ќо как долго он смог бы обладать ею единолично? „нем он привЯзывал ее к
кровати  и  продолжал  пользоватьсЯ  женской  зоной  по  вечерам,  чтобы  не
возбуждать  подозрений.  ‘ара  могла  бы  готовить,  прибиратьсЯ,  создавать
домашний  уют -  стать самым точным  подобием  того, что  представлЯлось ему
женой.   Ќо  на  туманном,   потном,  бесплодном   побережье   не   было  ни
собственников, ни собственности. ‚идимо, община была единственным  возможным
ответом  на  эти притЯзаниЯ Ќеодушевленного. ‚есьма скоро его сосед-педераст
обнаружил ее и потерЯл покой. Ћн потребовал ‘ару. ‚ ответ последовала ложь о
том, что ‘ара пришла из зоны, и что педераст  может подождать своей очереди.
Ќо это  было лишь  отсрочкой.  ‘осед наведалсЯ в  его дом днем, обнаружил ее
привЯзанной к кровати и, совершенно беспомощной, взЯл ее по-своему, а потом,
как  заботливый сержант,  решил  поделитьсЯ  нежданной  удачей со взводом. ‘
полуднЯ до ужина, пока туман в небе испускал слепЯщий свет, они выплеснули в
нее  невиданное разнообразие сексуальных  предпочтений  - беднаЯ ‘ара, "его"
‘ара настолько, насколько никогда бы не допустило Ядовитое побережье.
     Љогда  он пришел  домой, изо рта у нее текла слюна, а  в глазах  висела
затЯжнаЯ засуха. Ќе думаЯ и даже, вероЯтно, не осознаваЯ, что произошло,  он
разомкнул  ее кандалы, и она, накопив, подобно пружине, силы, растраченные в
развлечениЯх  сплоченным  взводом, с  невероЯтной  мощью  вырвалась  из  его
объЯтий и убежала - так он видел ее живой в последний раз.
     Ќа  следующий  день  ее тело вынесло волнами  на  песчаный  берег.  Ћна
погибла в море,  даже мельчайшую часть которого они,  возможно,  никогда  не
смогли бы успокоить.  акалы  отъели ей груди. ’огда казалось, что впервые с
тех пор, как сотни лет  назад он  приплыл сюда на военном корабле "Habicht",
хоть что-то завершилось, и только своей  очевидностью  и безотлагательностью
это было свЯзано с предпочтением,  отданным сержантом-педерастом женщинам  и
той  прививкой  от  бубонной  чумы.  Ѓудь  случившеесЯ  притчей  (в  чем  он
сомневалсЯ),  она,  наверно,  проиллюстрировала  бы  прогресс  аппетита  или
эволюцию  излишеств в  направлении,  размышлЯть о котором было неприЯтно. Ћн
боЯлсЯ, что если вернутсЯ времена ‚еликого Ѓунта, они не станут длЯ него тем
же случайным набором  плутней,  которые он собиралсЯ вспоминать и отмечать в
будущем -  в лучшем случае Яростном  и ностальгическом, - но будут наполнены
логикой,  охлаждающей  приЯтную извращенность сердца,  подменЯющей  характер
способностЯми,  политическое  богоЯвление (такое  несравненно африканское) -
продуманным  планом,  а  ‘ару,  шамбок,  плЯску  смерти  между  ‚армбадом  и
Љитмансхупом, упругие лЯжки  его Ћгненной ‹илии, черный  труп, нанизанный на
колючее дерево в реке, вздувшейсЯ после внезапного  ливнЯ - эти  драгоценные
полотна в галерее его души она должна была заменить унылыми, отвлеченными и,
с его точки  зрениЯ, довольно бессмысленными повешениЯми - к  ним он  теперь
повернулсЯ спиной, но им же  предстоЯло стать декорациЯми его ухода к „ругой
‘тене,  чертежу  мира,   построению  которого  -  осознавал   он   с   немой
настороженностью  -  теперь ничто не может помешать;  мира,  длЯ абсолютного
отчаЯниЯ которого он, спустЯ восемнадцать лет, с высоты будущего не мог даже
подобрать  подходЯщих  притч  -  лишь  чертеж, первые  неуверенные  наброски
которого,  по  его мнению,  делались через  год,  уже после  смерти „жейкоба
Њаренго, погибшего на  жутком побережье,  где на плЯже между Luderitzbucht и
кладбищем каждое  утро  поЯвлЯлось  несколько  десЯтков  одинаковых  женских
трупов,   скопление   которых   на  болезненно  желтом  песке  выглЯдело  не
существеннее  водорослей; где отлет душ  был  скорее  массовой  миграцией  с
окутанного туманом  островка,  походившего  на заЯкоренное  тюремное  судно,
через  всклокоченный,  постоЯнно  ветреный,  участок  Ђтлантики  к  простому
слиЯнию с  невообразимой массой их континента, где  единственнаЯ колеЯ  пока
еще вела  к Љитмансхупу, который ни в  одной  умопостижимой символике не мог
олицетворЯть –арство ‘мерти; где,  в  конце  концов,  человечество низвели -
порой,  совсем ополоумев, он почти верил в то,  что  это делалось  лишь ради
Deutsch-Sudwestafrik (на самом деле  он  был осведомлен лучше), в результате
столкновениЯ, только  предстоЯщего чьим-то молодым современникам, помоги  им
Ѓог, - человечество  низвели до нервного, встревоженного, вечно нелепого, но
нерушимого  Ќародного   фронта,  противостоЯщего  обманчиво  аполитичным  и,
очевидно,  второстепенным  врагам; врагам,  которые  будут с ним  до  гроба:
бесформенному   солнцу;  плЯжу,  неземному,   как  обратнаЯ   сторона  луны;
пребывающим  в  вечном  страхе  наложницам  за  колючей проволокой;  соленым
туманам;  щелочной  земле; течению  Ѓенгуэла,  без устали  заносЯщему гавань
песком; инерции камнЯ;  бренности  плоти; структурной  ненадежности колючего
кустарника;  еле  слышным  всхлипываниЯм  умирающей  женщины; пугающему,  но
необходимому крику гиены в тумане.

        IV

     - Љурт, почему ты менЯ больше не целуешь?
     - ‘колько  Я  спал?  -  поинтересовалсЯ  он.  ‚  какой-то  момент  окно
задернули тЯжелыми синими портьерами.
     - ‘ейчас ночь.
     Ћн  заметил,  что в  комнате чего-то не достает. ‚ конце концов, понЯв,
что отсутствует  фоновый шум из динамика, он  встал с кровати и заковылЯл  к
приемникам,  не успев даже  сообразить, что  уже выздоровел и  может ходить.
‚кус во рту  был мерзкий, но  суставы  больше  не  болели,  воспаление десен
прошло, и они не казались рыхлыми. Ѓагровые пЯтна на ногах исчезли.
     •едвиг захихикала:
     - ‘ ними ты походил на гиену.
     ‡еркалу нечем было его порадовать. “видев свое отражение, он моргнул, и
ресницы левого глаза тут же слиплись.
     - Ќе  подглЯдывай, дорогой. - Ќосок ее ноги был вытЯнут к потолку - она
поправлЯла  чулок.  Њондауген бросил на нее  бесстыдный  взглЯд  и  принЯлсЯ
искать неисправность. Ћн услышал, как сзади кто-то вошел в комнату, и •едвиг
застонала. ‚ тЯжелом воздухе комнаты больного  звЯкали цепи, что-то свистело
и  с  громкими  хлопками  обо что-то ударЯлось  - возможно,  о плоть. ђвалсЯ
атлас,  шипел шелк.  ”ранцузские  каблуки выбивали на  паркете дробь. Њожет,
цинга  переделала его из соглЯдатаЯ в ecouteur, или перемена лежала глубже и
была частью общей смены убеждений? Ќеисправность возникла из-за перегоревшей
лампы в усилителе мощности.  Ћн поставил запасную,  повернулсЯ и увидел, что
•едвиг исчезла.
     ЋставаЯсь в башне  наедине с  собой,  Њондауген перенес несколько дюжин
нашествий  сфериков,  и  они  сослужили   единственным  свЯзующим  звеном  с
временем, продолжавшим течь за пределами усадьбы. Ћн задремал и проснулсЯ от
звука взрывов с востока. Љогда, наконец, Њондауген решил выЯснить в чем дело
и через окно  с  витражом вылез на  крышу,  все  уже  были там.  ‡а  оврагом
разыгралось настоЯщее сражение.  Ћни стоЯли так  высоко, что могли наблюдать
панораму  происходЯщего, словно устроенного длЯ их увеселениЯ. ‘реди валунов
укрылась горстка бонделей - мужчины, женщины, дети и с ними  несколько тощих
коз. Ћсторожно ступаЯ по пологой крыше, •едвиг  подошла к Њондаугену и взЯла
его за руку. "Љак интересно!" - прошептала она. Ћн никогда не видел ее глаза
такими  огромными. “ нее на запЯстьЯх  и щиколотках спеклась кровь. ‚  лучах
заходЯщего солнца тела бонделей приобрели оранжевый оттенок. ‚ вечернем небе
плыли тонкие прозрачные клочки перистых облаков. Ќо вскоре солнце сделало их
ослепительно белыми.
     ‚округ бонделей неровным, постепенно сжимавшимсЯ  кольцом расположились
белые,   в  основном   добровольцы,   за   исключением  группы  офицеров   и
унтер-офицеров из ‘оюза. Ћни обменивались одиночными выстрелами с туземцами,
у  которых  на  всех было с полдюжины карабинов.  ‚не  всЯких  сомнений там,
внизу,  звучали голоса, отдававшие  команды, испускавшие  крики  торжества и
боли,  но до  крыши доносилсЯ  лишь едва различимый треск  выстрелов.  ђЯдом
лежал  выжженный  участок  с  серыми  пЯтнами  превращенных  в пыль  камней,
усыпанный телами и частЯми тел, некогда принадлежавших бонделЯм.
     - Ѓомбы, - поЯснил ”оппль. - Ћни-то  нас и разбудили. - Љто-то вернулсЯ
снизу  с вином, стаканами и сигаретами. Ђккордеонист принес свой инструмент,
но,  сыграв  несколько  тактов,  остановилсЯ:  зрители на  крыше  не  хотели
упустить  ни одного полагавшегосЯ  им звука  смерти.  Ћни  стоЯли, подавшись
вперед в направлении битвы - шейные  свЯзки напрЯжены, глаза опухли  от сна,
волосы взлохмачены и усыпаны перхотью, пальцы с  грЯзными ногтЯми вцепились,
словно когти,  в  красные от  солнца  ножки  бокалов; губы,  почерневшие  от
вчерашнего вина, никотина  и крови, обнажают покрытые камнем зубы, настоЯщий
цвет которых проглЯдывает только из трещин. ‘тареющие женщины переминались с
ноги на ногу, на изрытых порами щеках пЯтнами лежала вчерашнЯЯ косметика.
     Ќад горизонтом со стороны ‘оюза  показались  два  биплана.  Ћни  летели
низко  и  лениво, будто  отбившиесЯ от стаи птицы.  "‚от  откуда  бомбы,"  -
объЯвил  ”оппль компании.  Ћн  пришел в такое  возбуждение, что пролил вино.
Њондауген смотрел, как оно двумЯ струйками течет к краю крыши. ќто напомнило
ему первое утро у ”опплЯ и два кровавых следа  (когда он  стал  называть это
кровью?) во  дворике. Џоодаль  от них на крышу  опустилсЯ  коршун и принЯлсЯ
тыкать клювом в вино. ‚скоре он снова взлетел. Љогда же он стал называть это
кровью?
     ‘амолеты не  приблизились ни на  йоту -  казалось, они  зависли в небе.
‘олнце ползло вниз.  Ћблака истончились,  засветились красным; казалось, все
небо от краЯ до краЯ было перетЯнуто ими, как ажурными и блестЯщими лентами,
а не будь их, рассыпалось бы на части. ‚незапно один из бонделей взбесилсЯ -
потрЯсаЯ  копьем, он  выпрЯмилсЯ и  побежал к ближайшему участку  оцеплениЯ.
Ѓелые  сгрудились  там плотной группой  и обрушили на  него шквал выстрелов,
которым вторили выстрелы пробок  на  фопплевской крыше. Ћн упал, не  добежав
совсем чуть-чуть.
     ’еперь стал  слышен  шум моторов  - то  затихающий, то нарастающий рык.
‘амолеты неуклюже ринулись в пике на позицию бондельшварцев. ‚незапно солнце
осветило шесть сброшенных с самолетов предметов, превратив их в шесть капель
оранжевого огнЯ.  Љазалось,  они  падают целую вечность. Ќо вот два взЯли  в
вилку  валуны, два упали  среди бонделей, и два  - туда, где валЯлись трупы.
ђасцвели  шесть - а то и больше - взрывов, взметнув в почти  черное, с  алым
покрывалом облаков  небо  каскады земли,  камнЯ и плоти. Џару  секунд спустЯ
громкие   кашлЯющие   звуки   взрывов,   слившись,   достигли   крыши.   Љак
зааплодировали   наблюдавшие!  Ћцепление  стало  быстро  продвигатьсЯ  через
неплотную  пелену дыма, убиваЯ оказывавших сопротивление и раненых,  посылаЯ
пулю за пулей в трупы, в  женщин  и детей, и  даже в  единственную уцелевшую
козу. ‡атем крещендо пробочных  выстрелов  внезапно оборвалось,  и наступила
ночь. ‡рители спустились вниз, дабы предатьсЯ празднованию - более  буйному,
чем обычно.
     Ќачалась ли  новаЯ  фаза осадного праздника с  вторжением тех сумерек в
текущем  1922  году, или  перемена  произошла внутри  Њондаугена:  изменилсЯ
состав отсеиваемых  зрелищ и звуков, которые он  не  считал нужным з