  ‚озможно, менЯ даже осенила мысль, совсем непрактичнаЯ и платоническаЯ,
нельзЯ  ли увлечь эту женщину со скользкой глади нашего  льстивого разговора
все  дальше  и  дальше,  до  самой  финишной  ленты  постели.  Ќо  это  была
всего-навсего  мысль,  одна  из тех, которые пролетают как искра в  голове и
снова гаснут.  ѓелена объЯвила, что благодарит менЯ за информацию, которую Я
предоставил ей, и что больше не станет злоупотреблЯть моим временем.
     Њы  простились,  Я обрадовалсЯ, что она ушла.  “дивительное возбуждение
прошло, и Я снова почувствовал к ней  лишь Явную антипатию, и было противно,
что минутой раньше  Я  вел  себЯ по  отношению к ней  с таким  доверительным
интересом и любезностью (пусть всего лишь наигранной).
     Ќаша встреча навернЯка осталась бы без продолжениЯ, если бы несколькими
днЯми  позже  ѓелена сама не  позвонила  и  не попросила  менЯ  о  свидании.
‚озможно,  она и  впрЯмь нуждалась  в том,  чтобы Я откорректировал текст ее
фельетона,  но мне тогда показалось, что это  всего лишь  предлог и что тон,
каким она со мной говорит, взывал ско-
        241
     рее к той задушевно-легкой, чем профессионально-серьезной части  нашего
предыдущего разговора. џ подхватил этот тон быстро  и без колебаний и уже не
отступал от  него. ‚стретились мы  в  кафе,  и  Я совершенно  демонстративно
обходил  все,  что  касалось  ѓелениного  фельетона; Я  нагло пренебрегал ее
редакторскими  интересами; Я видел, что  тем самым слегка вывожу ее из себЯ,
но в то  же времЯ  понимал, что именно в эти минуты начинаю овладевать ею. џ
пригласил ее поехать со  мной  под Џрагу. Ћна возражала, ссылаЯсь на то, что
замужем. Ѓольшей радости ничем другим она не могла мне доставить. џ старалсЯ
подольше насладитьсЯ этим  ее  возражением, длЯ  менЯ  столь драгоценным;  Я
играл с ним, Я возвращалсЯ к  нему, посмеивалсЯ над ним. ‚ конце концов  она
была  рада, что, принЯв  мое  предложение,  тем самым свернула  разговор  на
другую тему. Џотом все  уже шло точно по плану. џ создал его  в своих мечтах
силой пЯтнадцатилетней  ненависти  и  ощутил  в  себе буквально непостижимую
уверенность, что он удастсЯ и осуществитсЯ в полной мере,
     € план,  действительно, осуществлЯлсЯ успешно. ‚озле швейцарской Я взЯл
у  ѓелены  маленький дорожный  чемоданчик  и  проводил ее  наверх  в  номер,
который,  кстати,  был  столь  же  отвратителен,  как  и мой.  „аже  ѓелена,
обладавшаЯ  особой способностью видеть вещи в лучшем  свете, чем  они были в
действительности, вынуждена  была это  признать. џ сказал ей, что огорчатьсЯ
не стоит, что придетсЯ как-то выходить из  положениЯ. Ћна посмотрела на менЯ
необыкновенно  многозначительным взглЯдом. Џотом сказала, что хочет умытьсЯ,
а Я сказал, что
        242
     это и вправду кстати и что подожду ее в вестибюле гостиницы.
     Ћна сошла  вниз  (под  расстегнутой болоньей на ней была чернаЯ  юбка и
розоваЯ кофточка),  и Я снова имел возможность убедитьсЯ, что она элегантна.
џ  сказал  ей, что мы пойдем  пообедать  в "Ќародный  дом",  что  это плохой
ресторан, но все-таки лучший,  какой здесь есть. Ћна заметила, что Я здешний
уроженец   и  что  она,   стало  быть,   полностью   отдает  себЯ  под   мое
покровительство и ни в чем не будет перечить. ‘оздавалось впечатление, будто
она стремитсЯ  выбирать  слегка  двусмысленные слова;  это  стремление  было
смешным  и  обнадеживающим.  Њы снова  шли той дорогой,  какой  Я шел утром,
тщетно мечтаЯ  о хорошем завтраке, и ѓелена  еще несколько раз  подчеркнула,
что рада  познакомитьсЯ с моим родным городом,  но,  хоть она  действительно
здесь никогда не была, ни на что не заглЯдывалась, ни о чем не расспрашивала
и вообще  вела себЯ  не так, как человек, впервые попавший  в чужой город. џ
размышлЯл, вызвано ли это безразличие определенным одрЯхлением души, уже  не
способной испытывать к  внешнему миру  обычное любопытство, или скорее  тем,
что ѓелена целиком  сосредоточена  на мне и ни на  что другое ее не хватает;
хотелось принЯть эту вторую вероЯтность.
     Њы  снова  шли  мимо  барочной скульптуры;  свЯтой  поддерживал облако,
облако -- ангела, ангел -- другое  облако, другое облако  -- другого ангела,
небо было сейчас синее, чем  утром; ѓелена снЯла  плащ, перекинула его через
руку   и  сказала,  что  очень  тепло;  эта  теплынь  усиливала   навЯзчивое
впечатление пыльной пустыни; скульптура торчала посреди

        243
     площади,  как  кусок отломленного  неба,  которое  не  может  вернутьсЯ
вспЯть;  Я  подумал в эту  минуту, что мы  оба низвергнуты на эту  диковинно
пустынную площадь с парком и рестораном и низвергнуты сюда безвозвратно, что
мы оба тоже от чего-то отломлены, что мы тщетно подражаем небесам и высотам,
что никто  нам  не верит, что наши мысли и слова тщетно  карабкаютсЯ  ввысь,
когда наши поступки низки, как сама эта землЯ.
     „а,  менЯ  охватило острое  ощущение  моей собственной низости;  Я  был
поражен им; но еще больше был поражен тем, что Я не ужасалсЯ этой низости, а
принимал  ее с неким удовольствием, если не  сказать -- даже с  радостью или
облегчением; более того, это удовольствие подкреплЯлось мыслью, что женщина,
шагающаЯ рЯдом, движима в эти сомнительные полдневные часы побуждениЯми едва
ли более высокими, нежели мои.
     "Ќародный дом" был  уже открыт, но, поскольку  часы показывали лишь без
четверти двенадцать,  ресторанный  зал пока пустовал. ‘толы  были  застланы;
против каждого стула стоЯла суповаЯ тарелка, накрытаЯ бумажной салфеткой, на
которой лежал прибор. Ќикого здесь не было. Њы сели за один из столов, взЯли
прибор  с  салфеткой,  положили  его  возле тарелки  и  стали ждать.  ‘пустЯ
несколько минут в двери показалсЯ официант, обвел усталым взором зал и хотел
было снова убратьсЯ в кухню.
     -- Џан официант! -- крикнул Я.
     Ћн опЯть повернулсЯ к  залу и сделал два-три  шага в направлении нашего
стола. "‚ы что-то хотели?" -- спросил он, находЯсь метрах  в пЯти  от нашего
стола. "Њы хотели бы пообедать", -- сказал Я. "’олько в двена-
        244
     дцать",  -- ответил он и снова повернулсЯ, чтобы  уйти в  кухню... "Џан
официант!" -- окликнул Я его снова.  Ћн повернулсЯ. "‘кажите на милость,  --
мне приходилось кричать, ибо стоЯл он вдалеке от нас, -- у вас хорошаЯ водка
имеетсЯ?" -- "Ќет, хорошей нет". -- "Ђ что нашлось бы у вас?" -- "“ нас  вот
что нашлось бы,-- ответил он мне из своего  далека,  -- хлебнаЯ или ром". --
"Џлохо дело, -- крикнул Я, -- но принесите нам две хлебной".
     -- џ  и не спросил вас, пьете ли вы хлебную, -- сказал Я ѓелене. ѓелена
улыбнулась:
     -- Ќет, к хлебной не приучена.
     -- Ќе  имеет значениЯ,-- сказал Я. -- Џриучитесь. ‚ы в Њоравии, хлебнаЯ
-- самаЯ излюбленнаЯ водка мораван.
     -- Ћтлично! -- обрадовалась ѓелена. -- ‚се это по мне, обожаю вот такой
обыкновенный кабак, куда ходЯт шоферы и монтажники и где совсем простаЯ пища
и простое питье.
     -- Њожет, вы приучены добавлЯть ром в пиво?
     -- Ћтнюдь, -- сказала ѓелена.
     -- Ђ, понЯтно, вы любите такую народную обстановку.
     -- ‚от именно, -- сказала она. -- ’ерпеть не могу  шикарные  заведениЯ,
мотаютсЯ вокруг вас десЯть официантов, насервируют вам на десЯти тарелках...
     -- ђазумеетсЯ, нет ничего лучше такого кабака, где официант не обращает
на вас никакого вниманиЯ и где до черта дыму и смраду. Ђ главное, нет ничего
лучше хлебной водки. Љогда-то это было мое студенческое питье. Ќа  лучшее не
было денег.
        245
     -- џ  люблю и самые простые блюда, ну хотЯ бы  картофельные  оладьи или
шпекачки с луком, не знаю ничего лучшего, чем...
     џ уж так  изъеден недоверием, что если  кто-то признаетсЯ в своей любви
или нелюбви  к чему-то, Я не отношусь  к  этому  всерьез, а, точнее сказать,
воспринимаю это лишь как свидетельство  его самостилизации. џ  ни на йоту не
мог  поверить,  что  ѓелене  лучше  бы  дышалось  в  заплеванных  и  затхлых
забегаловках  (в них, кстати, у нас нет  недостатка), чем в  чистых и хорошо
проветриваемых  ресторанах, или чтобы  ей больше  по  вкусу были  вульгарное
спиртное и дешеваЯ  жратва, чем изысканнаЯ  кухнЯ.  Ќо,  несмотрЯ на это, ее
замечание не было длЯ менЯ ничего не значащим фактом, поскольку обнаруживало
ее  влечение  к совершенно  определенной  позе,  позе  уже давно отжившей  и
вышедшей из моды, позе тех лет, когда революционный снобизм восхищалсЯ всем,
что было "обыкновенным", "народным",  "будничным",  "посконным", равно как и
стремилсЯ презирать все, что было слишком "культивированным",  "изнеженным",
что  попахивало  Kinder-stube<sup>1</sup>,  что подозрительно  сочеталось  с
образом  смокинга и чересчур изысканных манер. џ  узнавал в  ѓелениной  позе
времЯ своей молодости, а в  самой ѓелене прежде всего  -- жену ‡еманека. ЊоЯ
утреннЯЯ рассеЯнность быстро исчезала -- Я начинал сосредоточиватьсЯ.
     Ћфициант принес на подносе две стопочки хлебной, поставил их перед нами
и положил на стол еще листок  бумаги,  на  котором был напечатан  на машинке
(вероЯтно, под множе-
     <sup>1</sup> •орошее воспитание <i>(нем.).</i>
        246
     ство  копирок) нечеткими  расплывчатыми  буквами список  блюд.  џ  взЯл
стопку и сказал:
     -- —то ж, выпьем за хлебную, за эту обыкновенную хлебную!
     Ћна улыбнулась, чокнулась со мной, а потом сказала:
     -- џ всегда  мечтала  встретить человека,  который  был  бы  простым  и
открытым. Ќепридуманным. џсным.
     Њы отпили по глотку и Я сказал:
     -- ’аких людей мало.
     -- Ѓывают, -- сказала ѓелена. -- ‚ы такой.
     -- ‘омневаюсь, -- сказал Я.
     -- Ќет, именно вы.
     џ  вновь  удивилсЯ  невероЯтной  человеческой  способности  преображать
действительность по образу  своих  желаний или  идеалов,  но  без  колебаний
принЯл ѓеленину интерпретацию своей собственной персоны.
     -- Љто  знает. ‚озможно, -- сказал Я.  --  Џростой и Ясный. Ќо что это,
простой и Ясный?  ‚се  дело в том, чтобы  человек был  такой, какой есть, не
стеснЯлсЯ бы хотеть того, чего хочет, и  мечтать о том, о чем мечтает.  ‹юди
становЯтсЯ  рабами  этикета.  €м  сказали, что они  должны быть такими-то  и
такими, и они стремЯтсЯ быть такими и до последнего вздоха так и не узнают о
себе, кто они были и кто они есть. Ћттого они никто и ничто, и  поступки  их
двойственны, неЯсны,  сумбурны. —еловек прежде  всего должен  иметь смелость
быть самим собой. ѓоворю  вам, ѓелена, открыто, что вы мне нравитесь и что Я
мечтаю о вас, хотЯ  вы и замужем. Ќе могу  сказать это иначе  и  не  могу не
сказать этого.
        247
     ‚  том, что Я сказал,  было что-то  неловкое  (хотЯ ѓелена,  склонившаЯ
после  моих  слов  голову,  этой  неловкости   не  замечала),  но  это  было
необходимо. ‚едь длЯ того, чтобы овладеть образом мыслей женщины, надо иметь
в  виду определенные непреложные правила; кто решаетсЯ переубеждать женщину,
опровергать  разумными доводами ее точку зрениЯ  и  так далее, врЯд ли  чего
добьетсЯ.  ѓораздо   разумнее  постичь  основную  самостилизацию   (основной
принцип, идеал,  убеждениЯ) женщины  и затем постаратьсЯ привести (с помощью
софизмов, аллегорической демагогии и тому подобного) ее желаемое поведение в
гармоническое  соответствие с  этой  основной ее  самостилизацией. Ќапример,
ѓелена грезила о "простоте", "безыскусственности", "Ясности". ќти ее идеалы,
вне всЯкого сомнениЯ,  уходили  корнЯми  в былое революционное пуританство и
сочетались с образом человека "чистого", "неиспорченного", принципиального и
нравственно  строгого.  Ђ  поскольку  мир  ѓелениных  принципов  был  миром,
основанным  отнюдь  не  на  рассуждении  (системе  взглЯдов),  а  (как  и  у
большинства людей) лишь  на алогических внушениЯх, не было ничего проще, чем
с  помощью  обыкновенной  демагогии  объединить  образ "Ясного  человека"  с
поведением    отнюдь    не     пуританским,    напротив,    безнравственным,
прелюбодействующим,  и помешать  тому, чтобы  в ближайшие часы желаемое  (то
есть прелюбодействующее) поведение ѓелены пришло в невротический конфликт  с
ее духовными идеалами. Њужчина волен желать от женщины чего угодно, но, если
он не намерен вести себЯ по-хамски, он должен дать ей возможность  поступать
в согласии с ее глубочайшими самообманами.
        248
     Њежду  тем  по  ресторану  начали  сновать  люди,  и в  скором  времени
большинство столов оказались занЯты. Ћфициант снова вышел из  кухни  и  стал
обходить столы, выЯснЯЯ, что кому принести. џ подал ѓелене обеденный листок.
Ћна,  заметив,  что  Я  лучше разбираюсь в  моравской  кухне,  вернула  мне.
‚прочем, разбиратьсЯ в  моравской кухне вовсе не пришлось -- меню было точно
таким же, как  и во  всех  харчевнЯх подобного типа,  и состоЯло  из бедного
выбора стереотипных блюд, из которых весьма трудно что-либо выбрать: все они
в  равной  степени  непривлекательны.   џ  смотрел  (огорченно)  на  нечетко
отпечатанный листок,  но официант уже стоЯл надо мною и  с нетерпением  ждал
заказа.
     -- Ћдну минуту, -- сказал Я.
     -- ‚ы хотели обедать еще четверть часа назад, а до сих пор так ничего и
не выбрали, -- напомнил он мне и отошел.
     Љ счастью, минутой  позже он  подошел  снова, и мы  отважились заказать
себе испанских птичек<sup>1</sup> с еще  двумЯ рюмками хлебной и сифоном. Ќа
ѓелену  спиртное  подействовало  великолепно,  и  она  объЯвила,  что  жизнь
прекрасна,  несмотрЯ  на  все  недостатки,  которые  тут,  по-видимому,  еще
имеютсЯ. ‚прочем, сказала она, только от людей зависит, какую жизнь они себе
здесь устроЯт.  џ, разжевываЯ жилистую птичку с соленым огурцом,  проговорил
(полным ртом),  что ресторан становитсЯ  в самом деле замечательным, когда Я
сижу здесь с ней.
     “  ѓелены   покраснело   лицо   (вероЯтно,  благодарЯ   хлебной),   что
подчеркивало округ-
     <sup>1</sup> ’онкий кусок  говЯдины,  свернутый  трубочкой и начиненный
ветчиной и копченым салом.
        249
     лость овала и в значительной мере лишало его изЯщества, но Я (вероЯтно,
тоже благодарЯ хлебной)  великодушно  простил ей это и с веселым злорадством
подумал, какаЯ, по сути,  великаЯ милость судьбы, что жена  ‡еманека хотЯ бы
настолько привлекательна, да будь она даже уродливой, горбатой или безногой,
Я все равно добивалсЯ бы ее и хотел ею овладеть.
     ѓелена (жуЯ  птичку) провозгласила, как это восхитительно  (она обожала
слово  "восхитительный"), что мы вдруг сидим  здесь, в незнакомом  городе, о
котором она  всегда так  мечтала, еще когда ходила в ансамбль и  пела песни,
родившиесЯ в этом  крае. Џотом она сказала, что это, может, и дурно, но ей и
вправду хорошо со мной и что, дескать, она не в силах ничего поделать -- это
помимо ее воли, как  она ни сопротивлЯетсЯ; да, именно так. ‚ ответ Я сказал
ей,  что нет ничего более жалкого,  чем стыдитьсЯ своих  собственных чувств.
‡атем позвал официанта, чтобы расплатитьсЯ.
     Љогда  мы  вышли из  ресторана,  перед  нами  снова предстала  барочнаЯ
скульптура. Ћна показалсь мне смешной. џ кивнул на нее:
     -- ‚зглЯните, ѓелена, куда эти свЯтые взбираютсЯ. Љак они рвутсЯ ввысь!
Љак  им  хочетсЯ взгромоздитьсЯ  на небо! Ђ небу плевать  на них! Ќебо о них
вообще ни черта не знает, об этих окрыленных пейзанах!
     -- ‚ самом  деле,  -- сказала  ѓелена, все более  пьЯнеЯ под  действием
свежего  воздуха. -- ‘ какой стати это здесь, эти статуи  свЯтых,  почему бы
здесь  не поставить нечто  такое, что прославлЯло  бы жизнь,  а не  какую-то
мистику! -- Ћднако до известной степени она еще контролировала себЯ, по-
        250
     этому присовокупила: -- €ли Я несу вздор? ‚здор, правда? Ќет не вздор.
     -- ќто вовсе не вздор, ѓелена, вы совершенно правы, жизнь прекрасна,  и
нам никогда недостанет сил по-настоЯщему восславить ее!
     -- „а, -- сказала ѓелена, -- что бы ни говорили, а жизнь восхитительна,
Я вообще терпеть не могу пессимистов, хотЯ и могла бы больше других хныкать,
а  вот  не хнычу, зачем хныкать,  скажите, зачем хныкать, если в жизни может
вдруг прийти такой  день; как это восхитительно: незнакомый город, и Я здесь
с вами...
     џ дал возможность ѓелене  говорить,  лишь по временам, когда в ее  речи
возникала пауза, Я ронЯл что-то и тем поддерживал поток ее излиЯний. Ќемного
спустЯ мы стоЯли перед новостройкой, где проживал Љостка.
     -- ѓде это мы? -- спросила ѓелена.
     --  ‡наете  что, --  сказал Я, -- все эти общественные забегаловки ни к
черту не годЯтсЯ. “ менЯ в этом доме частный ресторанчик. Џойдемте.
     -- Људа вы менЯ ведете? -- протестовала ѓелена, проходЯ за мной в дом.
     --  ЌастоЯщий  частный  моравский  ресторанчик;  вы никогда  в таком не
бывали?
     -- Ќет,  --  сказала ѓелена. џ  открыл на  четвертом  этаже дверь, и мы
вошли.
        3
     -- Љакой же  это ресторанчик, обыкновеннаЯ квартира, -- сказала ѓелена,
когда вошла внутрь и заглЯнула из прихожей в комнату Љостки.
        251
     -- ќто не обыкновеннаЯ квартира, обыкновенной квартирой была бы та, где
жили бы вы или Я, особенность  этой квартиры в том, что она ни моЯ, ни ваша,
здесь  нигде  не  разбросаны  ни  ваши,  ни  мои   вещи,  ни  ваши,  ни  мои
воспоминаниЯ, здесь не пахнет ни моим, ни вашим домом; это чужаЯ квартира, и
именно  поэтому  длЯ  нас  обоих  она  чиста,  и  именно  поэтому  мы  можем
чувствовать себЯ в ней свободными.
     Њне, думаетсЯ, удалось произнести блестЯщий  панегирик  в защиту самого
принципа снЯтой на  времЯ квартиры,  хотЯ  мое  красноречие  было совершенно
излишним. ѓелену нимало не смутило, что Я привел ее в чужую квартиру, она не
требовала никаких объЯснений. Ќапротив, с той минуты, как переступила порог,
она,  казалось, исполнилась  намерениЯ перейти от кокетства (предпочитающего
двусмысленности и притворную игру) к некоему действу, обретающему уже единый
смысл, единое  значение и создающему иллюзию, что это вовсе не игра, а самаЯ
настоЯщаЯ жизнь. ѓелена остановилась  посреди Љосткиной  комнаты, оглЯнулась
на менЯ, стоЯвшего сзади, и Я увидел в ее взглЯде, что она уже ждет, когда Я
подойду к ней, когда обниму  и  поцелую ее. ‚ минуту, когда оглЯнулась,  она
была именно той ѓеленой,  какаЯ  представлЯлась мне  в  воображении: ѓеленой
беспомощной и "отданной на произвол".
     џ  подошел  к  ней;  она поднЯла ко  мне  лицо;  вместо поцелуЯ  (столь
ожидаемого) Я улыбнулсЯ  и сжал пальцами плечи ее синего плаща.  Ћна понЯла,
расстегнула его. џ отнес  плащ  на  вешалку  в прихожую. Ќет,  в эту минуту,
когда все было подготовлено (мое же-
        252
     лание и  ее  повиновение),  Я  решил  не спешить  и не  рисковать,  что
второпЯх, быть может,  пропущу даже малость из всего того, что  мне хотелось
получить. џ завел маловажный разговор; попросив ее сесть, стал показывать ей
различные  мелочи  в  Љосткиной квартире,  открыл  шкафчик, где была бутылка
водки, на которую еще вчера обратил мое внимание Љостка, и изобразил большое
удивление: затем Я откупорил ее, поставил на столик два маленьких стаканчика
и налил.
     -- џ опьЯнею, -- сказала она.
     -- ЋпьЯнеем вместе, -- сказал Я  (хотЯ знал, что Я не буду пьЯн, что не
хочу быть пьЯным, а должен сохранить памЯть незамутненной).
     Ћна не улыбнулась, была серьезна, выпила и сказала:
     -- ‡наете, ‹юдвик, менЯ бы очень удручало,  если бы  вы  думали,  что Я
одна из  тех скучающих дамочек, что мечтают об авантюре. џ вовсе не наивна и
прекрасно понимаю,  что  у  вас было много  женщин и они сами научили вас не
относитьсЯ к ним всерьез. Ќо менЯ бы удручало...
     -- ЊенЯ бы  тоже  удручало,  -- сказал  Я,  -- если бы вы были одной из
таких дамочек и не относились бы всерьез к  любовной авантюре, что отвлекает
вас от супружеских обЯзанностей. Ѓудь вы такой, наша встреча не имела бы длЯ
менЯ никакого смысла.
     -- ‚ самом деле? -- сказала ѓелена.
     --  ‚  самом  деле,  ѓелена. ‚ы правы, у менЯ было много  женщин, и они
научили менЯ без робости и  сожалениЯ менЯть  их, но  наша с вами встреча --
нечто совсем другое.
     -- ‚ы говорите это не ради красного словца?
        253
     -- Ќет, не ради... Љогда впервые Я встретил вас, то  сразу же понЯл: вы
именно та, кого Я жду уже годы, долгие годы.
     --  ‚ы,  пожалуй,  не  фразер. ‚ерно,  вы б  не  говорили того, чего не
чувствуете.
     -- Ќет, не говорил бы,  Я  не умею врать женщинам о своих чувствах, это
единственнаЯ вещь, которой они не научили менЯ. € потому не лгу вам, ѓелена,
хотЯ это и звучит неправдоподобно: когда Я впервые увидал вас, то понЯл, что
именно вас Я ждал многие годы подрЯд. —то  ждал вас, даже не знаЯ о вас. —то
теперь вы должны стать моей. —то это неизбежно, как рок.
     --  Ѓоже  мой,  --  сказала ѓелена и  закрыла глаза; лицо  у нее  пошло
красными  пЯтнами, быть может,  от спиртного, быть может,  от возбуждениЯ; и
сейчас  она была  еще больше  той самой ѓеленой,  что  представлЯлась мне  в
воображении: беспомощной и "отданной на произвол".
     --  Џодумайте,  ‹юдвик, и со мной  все  было именно так.  “же с  первой
минуты Я знала: встреча с вами вовсе не  флирт --  и потому боЯлась этого, Я
ведь замужнЯЯ женщина, Я понимала, то, что с вами --  правда, вы моЯ правда,
и боротьсЯ с этим Я не в силах.
     -- „а, и вы моЯ правда, ѓелена, -- сказал Я.
     Ћна сидела на тахте, не сводЯ с менЯ больших глаз,  --  они смотрели на
менЯ, но не проникали внутрь,  Я сидел на стуле напротив и жадно наблюдал за
ней.  џ  положил  ей руки  на колени и стал медленно задирать юбку,  пока не
показалсЯ край чулок  и  подвЯзки, вызывавшие на ѓелениных уже полных  ногах
впечатление чего-то печального и жалкого. Ђ ѓелена сидела, не отвечаЯ на мое
прикосновение ни единым движением, ни каким-то особым взглЯдом.
        254
     -- …сли бы вы все знали...
     -- ‡нал? —то именно?
     -- Ћбо мне. Љак Я живу. Љак жила.
     -- Љак же вы жили?
     Ћна горько улыбнулась.
     ЊенЯ вдруг  охватил страх,  что ѓелена, прибегнув  к банальному  приему
блудливых дамочек, начнет уничижать свое супружество  и таким образом лишать
менЯ его ценности, когда оно наконец становилось моей добычей.
     -- ’олько, ради  Ѓога, не говорите мне,  что у вас несчастный брак, что
муж не понимает вас.
     -- џ  не  хотела говорить вам  об  этом, -- сказала  ѓелена,  несколько
<i>сбитаЯ с</i> толку моим натиском, -- хотЯ...
     -- •отЯ в эту минуту вы так думаете. “  каждой женщины поЯвлЯютсЯ такие
мысли, когда она с другим мужчиной, но именно  тогда и начинаетсЯ  всЯческаЯ
ложь, а  вы же хотите оставатьсЯ  искренней, ѓелена. ‚ы, несомненно,  любили
своего мужа, вы не из тех женщин, что отдаютсЯ без любви.
     -- Ќет, не из тех, -- сказала ѓелена тихо.
     -- Љто, кстати, ваш муж? -- спросил Я. Ћна пожала плечами и сказала:
     -- Њужчина.
     -- Љак давно вы знаете друг друга?
     -- ‡амужем Я тринадцать лет, а знакомы мы дольше.
     -- ‚ы были еще студенткой?
     -- „а. Ќа первом курсе.
     Ћна хотела одернуть  юбку,  но Я, схватив ее за руки, помешал этому.  €
продолжал расспрашивать:
     -- Ђ он? ѓде вы познакомились?
     -- ‚ ансамбле.
        255
     -- ‚ ансамбле? Ѓаш муж там пел?
     -- „а, пел. Љак и мы все.
     -- Ђ, так  вы познакомились в ансамбле... ќто прекраснаЯ обстановка длЯ
любви.
     -- „а.
     -- € вообще то времЯ было прекрасным.
     -- ‚ы тоже любите вспоминать о нем?
     -- ќто было самое прекрасное времЯ моей жизни. ‚аш муж был вашей первой
любовью?
     -- Њне сейчас как-то не хочетсЯ думать о муже, -- защищалась она.
     -- џ хочу знать все,  ѓелена. •очу  знать о вас все.  —ем  больше  буду
знать вас, тем больше вы будете моей. “ вас был кто-нибудь до него?
     ѓелена кивнула головой:
     -- Ѓыл.
     џ почувствовал почти  разочарование, что у  ѓелены был еще кто-то и тем
самым принижаетсЯ значение ее союза с Џавлом ‡еманеком:
     -- ќто была настоЯщаЯ любовь? Ћна покачала головой:
     -- ѓлупое любопытство.
     -- ’ак что перваЯ ваша любовь -- это ваш муж.
     Ћна кивнула головой:
     -- Ќо это было давно.
     -- Ђ как он выглЯдел? -- спросил Я тихо.
     -- ‡ачем вам об этом знать?
     -- џ хочу, чтоб вы были моей со всем, что есть в вас, со всем, что есть
в этой вашей головке... -- € Я погладил ее по волосам.
     …сли что-то и  мешает женщине рассказывать любовнику о супруге, так это
в редких случаЯх -- благородство и такт или неподдельный стыд,  а чаще всего
-- опасение своей откровенностью обидеть любовника. …сли
        256
     же это  опасение любовник сумеет развеЯть, женщина  исполнЯетсЯ  к нему
благодарностью, она чувствует  себЯ свободнее,  но главное -- ей есть, о чем
рассказывать,  ибо темы  разговоров отнюдь не  бесконечны, а собственный муж
длЯ жены --  тема  самаЯ благодатнаЯ, ибо только  в ней  она чувствует  себЯ
уверенно,  только в ней она мастер своего дела,  а ведь любой человек бывает
счастлив,  если может проЯвить свою профессиональность и похвастатьсЯ  ею. €
ѓелена, когда  Я убедил ее, что это  ничуть не коробит менЯ, разговорилась о
Џавле   ‡еманеке   совершенно   раскованно   и   даже   настолько   отдалась
воспоминаниЯм, что  в образ  его не  привнесла ни одного темного пЯтнышка; с
увлечением  и  деловитостью  она  рассказывала,  как  влюбилась  в  него  (в
стройного светловолосого парнЯ),  с каким почтением относилась к нему, когда
он  стал  политическим  лидером  их ансамблЯ  (хотЯ  вовсе  не был  сухарем,
напротив, был в тысЯчу раз веселее, чем всЯ эта нынешнЯЯ молодежь!), как она
восторгалась им вместе со своими подружками (он умел потрЯсающе говорить!) и
как  их  любовнаЯ  историЯ  гармонически сливаетсЯ  с тогдашним временем,  в
защиту которого она произнесла несколько фраз  (будто мы имели хоть малейшее
представление  о  том,   что  по  приказу  ‘талина  расстреливали  преданных
коммунистов) не потому, видимо, что хотела свернуть разговор на политическую
тему, а  потому, что к этой теме  чувствовала себЯ лично причастной. ‘пособ,
каким  ѓелена подчеркнуто  защищала времЯ  своей  молодости  и  свое  полное
слиЯние с ним (словно оно  было ее родным  домом и теперь она лишилась его),
носил несколько демонстративный
        257
     характер, точно она  хотела  сказать:  бери менЯ всю  и  без каких-либо
условий, кроме одного, -- ты дашь мне возможность  быть такой, какаЯ Я есть,
ты возьмешь менЯ  вместе с моими убеждениЯми. ’акаЯ настойчиваЯ демонстрациЯ
своих убеждений  именно тогда, когда речь отнюдь не о них, а прежде  всего о
теле, кажетсЯ  чем-то  ненормальным,  свидетельствующим  о том,  что  именно
убеждениЯ взвинчивают  эту женщину:  она либо опасаетсЯ,  что ее  заподозрЯт
вообще в отсутствии всЯких убеждений, и потому спешит их продемонстрировать,
либо  (и  это, пожалуй, в  ѓеленином случае  наиболее вероЯтно)  втайне сама
сомневаетсЯ  в  своих  убеждениЯх,  они  подточены  в  ней,  но  она  любыми
средствами  хочет  снова  проникнутьсЯ ими, даже  если  ради  этого придетсЯ
поставить на карту нечто, обладающее  длЯ нее бесспорной ценностью, то  есть
сам любовный акт (быть может, не без малодушной подсознательной уверенности,
что  длЯ  любовника  куда   важнее  окажетсЯ  любовь,   чем  полемика  с  ее
убеждениЯми).  ѓеленина демонстрациЯ  не  вызывала  во  мне  неприЯзни,  ибо
приближала менЯ к Ядру моей страсти.
     --  Ќынешние молодые люди другие,  чем  мы,  --  говорила  она.  -- Ћни
получили все задаром, они пришли на готовенькое, им ли понЯть, почему до сих
пор менЯ трогает, когда слышу русскую частушку.
     --  Ќо  ведь вы  тоже пришли  на  готовенькое.  ‚ конце войны вам  было
четырнадцать, а когда наступил ”евраль -- всего лишь семнадцать.
     -- „а, но несмотрЯ ни на что, все это свЯзано с моей жизнью. ‚идите вот
это? -- Ћна указала на маленький серебрЯный брелок,
        258
     подвешенный на короткой цепочке к наручным  часам. џ наклонилсЯ к нему,
и ѓелена  объЯснила мне, что  рисунок,  выгравированный  на нем,  изображает
Љремль. "ќто  у менЯ  от Џавла", -- и  она рассказала мне историю  подвески,
которую  Якобы много-много лет назад одна  русскаЯ девушка  подарила  своему
возлюбленному, русскому парню ‘аше,  когда  тот уходил  на великую войну;  в
конце войны он дошел до самой Џраги, спас Џрагу от гибели, но Џрага принесла
гибель ему.  ‚ верхнем  этаже особнЯка, в  котором жил  с  родителЯми  Џавел
‡еманек,  советскаЯ  войсковаЯ   часть   устроила  небольшой   госпиталь,  и
тЯжелораненый русский  лейтенант ‘аша провел  там последние дни своей жизни.
Џавел, подружившись с ним, просиживал  возле него чуть ли не сутками.  Џеред
смертью ‘аша дал Џавлу на памЯть брелок с изображением ЉремлЯ, который носил
всю войну на  шнурке на шее. Џавел хранил этот  брелок как самую драгоценную
реликвию. Ћднажды  -- еще до их  женитьбы -- ѓелена с  Џавлом поссорились  и
решили разойтись; но, одумавшись, Џавел  пришел  к  ней  и в знак примирениЯ
подарил это дешевенькое (но как памЯть самое дорогое) украшение, и с тех пор
ѓелена не снимает его с руки, ибо эта вещица кажетсЯ ей эстафетой, посланием
(Я спросил,  "каким посланием", она ответила -- "посланием  радости"), какое
она призвана донести до конца.
     Ћна  сидела  напротив   менЯ   (с   задранной   юбкой   и   подвЯзками,
прикрепленными  к  модным  черным  трусикам из  эластика),  лицо  ее  слегка
разрумЯнилось  (от спиртного и, пожалуй,  от охватившей ее  растроганности),
однако в эту минуту ее внешность раствори-
        259
     лась  в  образе  другого. ѓеленин рассказ о трижды  дарованной подвеске
разом воскресил во  мне всю  сущность Џавла  ‡еманека.  џ  нимало не верил в
существование  красноармейца  ‘аши: впрочем, если бы  он  и существовал, его
реальное существование  совершенно  ничего  не  значило  бы  по  сравнению с
великим жестом, каким Џавел ‡еманек превратил  его  в  образ своей жизненной
легенды, в свЯтаЯ свЯтых, в инструмент  умилениЯ, в сентиментальный  довод и
религиозный  объект, который  его жена (Явно более преданно,  чем  он) будет
чтить (старательно и упорно) до самой смерти. Љазалось мне, что сердце Џавла
‡еманека (сердце, порочно выставлЯющее себЯ напоказ) присутствует здесь; и Я
вдруг сразу очутилсЯ  посреди той  старой, пЯтнадцатилетней давности, сцены:
зал большой  аудитории факультета естественных наук; во главе длинного стола
на подиуме  сидит ‡еманек, рЯдом -- толстаЯ круглолицаЯ  девица с косой  и в
безобразном свитере, а по другую сторону --  парень,  представитель райкома.
Џозади  сцены -- большаЯ чернаЯ доска, слева от  нее  висит  в рамке портрет
ћлиуса   ”учика.  Ќапротив  длинного  стола  ступенЯми  поднимаютсЯ   скамьи
аудитории,  на одной  из  них  сижу и Я, тот,  который сейчас,  по истечении
пЯтнадцати  лет, смотрит своими  тогдашними  глазами  и  видит  перед  собой
‡еманека,  объЯвлЯющего,  что будет  рассматриватьсЯ  "дело  товарища  џна";
слышит,  как он  говорит: "џ прочту вам письма двух коммунистов". Ћн  делает
после этих слов маленькую паузу, берет в руки тонкую книжицу, проводит рукой
по  длинным  вьющимсЯ волосам  и начинает  читать  вкрадчивым,  почти нежным
голосом:
        260
     "„олгонько же  ты не приходила, смерть! Ќо Я, признатьсЯ, надеЯлсЯ, что
мы  встретимсЯ с тобой через много лет, что Я еще  поживу свободной  жизнью,
буду много  работать,  много любить, много петь  и бродить  по  свету..."  џ
узнавал "ђепортаж с петлей на шее": "џ любил жизнь и вступил в бой за нее. џ
любил вас, люди, и был  счастлив, когда вы  отвечали  мне тем же, и страдал,
когда  вы  не  понимали  менЯ..." ќтот  текст, тайно написанный в  тюрьме  и
озаренный   светом  героизма,   изданный  после  войны  миллионным  тиражом,
передаваемый по радио, включенный  в  обЯзательную  школьную программу,  был
свЯщенной книгой тех лет; ‡еманек прочитал нам известнейшие пассажи, которые
любой знал наизусть. "Џусть  мое имЯ ни в ком не отзываетсЯ печалью. ќто мой
завет вам, отец, мать и сестры, тебе, моЯ ѓуста, вам, товарищи, всем, кого Я
любил..." Ќа  стене висел  портрет  ”учика,  репродукциЯ знаменитого рисунка
Њакса   вабинского<sup>1</sup>,  старого-престарого   художника-модерниста,
виртуозного создателЯ  символических аллегорий, пухленьких женщин, бабочек и
всего  прелестного на земле; будто бы после  войны пришли к нему товарищи  с
просьбой  создать портрет ”учика по  сохранившейсЯ фотографии,  и вабинский
мЯгчайшей  линией  нарисовал его  (в профиль) сообразно своему  вкусу: почти
девического,  одухотворенного,  чистого  и такого красивого,  что, возможно,
даже те,  кто  знали ”учика  лично,  предпочитали  сей  благородный  рисунок
воспоминаниЯм о его настоЯщем лице. Ђ ‡еманек продолжал читать
     <sup>1</sup> Њакс вабинский (1873-1962) -- чешский график и живописец.
        261
     о том, как ”учик пел вместе  со своим  товарищем по камере  267 папашей
Џешеком; голос ‡еманека звучал теперь чисто и  радостно: "‘олнце!  Љак щедро
светит этот круглый  волшебник, столько чудес творит на глазах людей. Ќо так
мало людей живет  в солнечном свете... Ђх,  папаша,  хотелось бы мне еще раз
увидеть восход солнца!.." €  ‡еманек продолжал читать, и все в зале притихли
и сосредоточились,  а  толстаЯ  девица  за  столом  не  спускала  с ‡еманека
восторженных глаз; а потом внезапно голос у него посуровел  и зазвучал почти
угрожающе; он читал о Њиреке, который в тюрьме предал товарищей: "Њирек! Ѓыл
человек с характером,  в €спании не кланЯлсЯ пулЯм, не  согнулсЯ  в  суровых
испытаниЯх  концентрационного лагерЯ  во ”ранции. Ђ  сейчас  он бледнеет при
виде плетки в руках гестаповца и предает  друзей, надеЯсь спасти свою шкуру.
Љакой поверхностной была его отвага, если она стерлась от нескольких ударов!
’акой же поверхностной, как его убеждениЯ. Ћн растерЯл все потому, что начал
думать только о себе. ‚ надежде на спасение пожертвовал товарищами. ЏоддалсЯ
трусости и из  трусости  предал..." Ќа  стене висело  красивое  лицо ”учика,
висело оно и в тысЯче других общественных помещений нашей страны  и было так
прекрасно,  что Я, глЯдЯ  на него,  чувствовал себЯ низким  не только  из-за
своей провинности, но и из-за своей внешности. Ђ ‡еманек продолжал читать:
     "†изнь у  нас могут отнЯть, ѓустина, но нашу честь  и любовь у  нас  не
отнимет никто.
     ќх,  друзьЯ, можете  ли вы представить, как  бы мы жили,  если  бы  нам
довелось снова встретитьсЯ после этих страданий? ‘нова
        262
     встретитьсЯ в жизни,  озаренной  свободой  и  творчеством? †ить,  когда
будет все, о чем мы мечтали, к чему стремились, за что сейчас идем умирать?"
‡еманек с пафосом прочел последние фразы и помолчал.
     ‡атем сказал: "ќто было письмо коммуниста, написанное в  тени виселицы.
’еперь Я прочту  вам другое  письмо".  €  он прочитал три короткие, смешные,
ужасные  фразы  моей открытки. Џотом замолчал; молчали все, и  Я  понЯл, что
погиб. ’ишина  стоЯла  долго, и ‡еманек, этот выдающийсЯ режиссер, умышленно
не прерывал  ее  и лишь  какое-то времЯ  спустЯ попросил менЯ высказатьсЯ. џ
понимал, что мне уже  ничего не спасти; если моЯ защита  так  мало значила в
других местах, могла ли она что-то означать сегоднЯ, когда ‡еманек  подогнал
мои фразы под абсолютную меру  ”учиковых страданий?  Љонечно,  мне ничего не
оставалось, как  поднЯтьсЯ  и  начать говорить. џ снова объЯснил,  что фразы
были  задуманы как  чистаЯ  шутка, и  осудил неуместность  и  грубость такой
шутки; Я говорил о своем индивидуализме, интеллигентстве,  о своем отрыве от
народа, обнаружил в себе даже самодовольство,  скепсис, цинизм, но поклЯлсЯ,
что при всем при  том Я предан партии и не ЯвлЯюсь ее врагом. ‡атем началась
дискуссиЯ,  и  товарищи  изобличали  мою  позицию  в  противоречивости;  они
спросили менЯ, может ли быть предан партии человек, который сам  признаетсЯ,
что  он циник;  одна моЯ сокурсница припомнила мне  некоторые мои скабрезные
высказываниЯ и спросила, пристало ли так говорить коммунисту; иные вдавались
в абстрактные рассуждениЯ о мещанстве  и приводили мой  пример как наглЯдное
тому доказательство; они в один голос твер-
        263
     дили,  что  моЯ  самокритика  была  поверхностной и  неискренней. ‡атем
задала мне  вопрос девица с косой,  что сидела  за столом рЯдом с ‡еманеком:
"Љак  ты думаешь, что бы  сказали  на твои  изречениЯ  те  товарищи, которых
мучили  в  гестапо  и  которые  принЯли  смерть?"  (џ  вспоминал об  отце  и
осознавал,  что все делают вид, будто и не  ведают о его смерти.) џ  молчал.
Џовторив  вопрос,  она  вынудила  менЯ  ответить.  џ сказал: "Ќе  знаю".  --
"Џодумай немножко, -- настаивала  она, -- быть может, и додумаешьсЯ". „евица
с косой  добивалась, чтобы  воображаемыми устами погибших товарищей  Я вынес
себе  суровый  приговор, но менЯ  вдруг обдала  волна  бешенства,  бешенства
совсем непредсказуемого,  неожиданного, и  Я,  восстав против многонедельных
покаЯнных  заЯвлений,  сказал:  "Ћни  стоЯли  на грани жизни  и  смерти. Ћни
определенно не были мелочны. …сли бы они прочли мою открытку, они, возможно,
и посмеЯлись бы над ней".
     …ще  за  минуту  до  этого девица с косой давала  мне возможность  хоть
что-то защитить. “ менЯ был последний шанс понЯть строгую критику товарищей,
безоговорочно  согласитьсЯ с  ней,  принЯть  ее  и на  основе этого согласиЯ
добитьсЯ  определенного  пониманиЯ и с  их  стороны.  Ќо  своим  неожиданным
ответом Я исторг  себЯ из сферы их мышлениЯ, отказалсЯ  играть роль, котораЯ
обычно исполнЯлась на  сотнЯх  и сотнЯх  собраний, на  сотнЯх дисциплинарных
обсуждений, а в скором  времени  и на сотнЯх судебных  разбирательств:  роль
обвинЯемого, который обвинЯет  сам себЯ и страстностью своего  самообвинениЯ
(полнейшим единодушием с обвинителЯми) испрашивает длЯ себЯ пощады.
        264
     ‘нова  наступила  тишина.   Џотом   взЯл  слово  ‡еманек.  ’рудно  даже
представить  себе,   заЯвил   он,   что  смешного   в   моих   антипартийных
высказываниЯх. €, снова сославшись на завет ”учика, заметил, что колебаниЯ и
скепсис в критических ситуациЯх  закономерно превращаютсЯ в  предательство и
что  партиЯ  --  это  крепость,   в  которой  предателЯм  нет  места.  ‘воим
выступлением Я доказал, продолжал он, что Я вообще ничего не понЯл, что Я не
только  не имею  никакого  отношениЯ к партии,  но не заслуживаю даже, чтобы
рабочий класс  затрачивал средства  на  мое  образование.  €  он тут же внес
предложение   исключить  менЯ  из   партии  и  отчислить  из   университета.
Џрисутствующие в зале поднЯли  руки,  и  ‡еманек  сказал мне, что  Я  должен
отдать партийный билет и уйти.
     џ встал и положил на стол перед ‡еманеком билет.  ‡еманек и не взглЯнул
на менЯ; он уже в упор не видел менЯ. Ќо теперь  Я вижу  его жену: она сидит
передо мной,  пьЯнаЯ, с  красными щеками,  в  юбке, задранной  до  талии. …е
полные ноги  сверху  окаймлены  черными  эластичными  трусиками;  ноги,  чьи
ненасытные  или ублаготворенные движениЯ  стали ритмом, вот уже  десЯтилетие
определЯвшим пульс жизни Џавла ‡еманека. Ќа эти ноги Я положил ладони; и мне
казалось, будто в своих  руках Я держу саму его жизнь. џ  смотрел в ѓеленино
лицо,  в  ее  глаза,  отвечавшие  на  мои  прикосновениЯ  тем,  что  чуточку
прищуривались.
        4
     -- ђазденьтесь, ѓелена, -- сказал Я тихим
     голосом.
        265
     Ћна встала с тахты, край задранной юбки соскользнул вниз к коленЯм. Ћна
посмотрела мне в  глаза  застывшим взглЯдом и  затем  без  единого слова (не
спускаЯ  с  менЯ  взора)  стала  сбоку  расстегивать   юбку.  ћбка  свободно
соскользнула по  ногам на пол; ѓелена выступила из нее левой ногой, а правой
приподнЯла ее к руке и  положила на стул. Ћсталась в  кофточке и комбинации.
‡атем стЯнула через голову кофточку и бросила ее к стулу.
     -- Ќе смотрите, -- сказала она.
     -- џ хочу видеть вас, -- сказал Я.
     -- Ђ Я не хочу, чтоб вы смотрели, как Я раздеваюсь.
     џ подошел  к ней.  ‚зЯв ее  с  обеих  сторон под  мышки,  стал медленно
съезжать ладонЯми вниз к ее бокам  -- под шелком комбинации, слегка  влажной
от  пота, Я ощутил ее  мЯгкое полное  тело.  Ћна наклонила голову, и губы ее
раскрылись в многолетней привычке (дурнаЯ привычка)  поцелуЯ.  Ќо Я не хотел
ее целовать, хотелось смотреть на нее, смотреть как можно дольше.
     --  ђазденьтесь, ѓелена, -- сказал Я и, чуть отойдЯ в сторону, сам снЯл
пиджак.
     -- ‡десь слишком светло, -- сказала она.
     -- ‚от и хорошо,-- сказал Я и повесил пиджак на спинку стула.
     Ћна  снЯла через голову  комбинацию и отбросила ее к  кофточке и  юбке;
отстегнула  чулки  и  поочередно стЯнула  их с ног; чулки не стала  бросать;
сделав два шага к стулу, осторожно положила их; затем, выпЯтив грудь, завела
руки за спину;  пробежала секунда-другаЯ -- и отведенные назад плечи (словно
при стойке на носках) вновь расслабились, опустились вперед, а вместе с ними
стал опускатьсЯ и бюстгальтер; он опускалсЯ с грудей,
        266
     все еще чуть стиснутых  плечами и локтЯми -- больших, полных,  белых и,
естественно, несколько тЯжелых и вислых.
     -- ђазденьтесь, ѓелена, -- в третий раз повторил Я.
     Ћна  посмотрела  мне  в  глаза  и  начала стЯгивать эластичные трусики,
упругой  тканью туго сжимавшие ее бока; она отбросила  их вслед за  юбкой  и
кофточкой на тот же стул. Ћсталась нагаЯ.
     џ  внимательно фиксировал каждую подробность этой сцены: речь ведь  шла
не о том, чтобы достичь мгновенного наслаждениЯ с одной из женщин (а значит,
с любой женщиной), речь шла о том,  чтобы  досконально овладеть определенным
чужим интимным  миром,  и постичь  этот чужой  мир надо было  мне  в течение
единственного днЯ, единственной