ех
поражений. ‘ейчас он отделен от  менЯ стеной и спит. Џослезавтра он сЯдет на
конЯ. ‹ицо у него будет закрыто лентами. …го будут называть королем. Џоди ко
мне, сынок. џ засыпаю. ’ебЯ
     будут называть моим именем.  џ буду  спать. •очу  вo  сне  видеть  тебЯ
верхом.
        —Ђ‘’њ Џџ’Ђџ. ‹юдвик
        1
     ‘пал Я долго и вполне хорошо;  воспоминаниЯ, которым Я так самозабвенно
предалсЯ вечером (вплоть до поздней ночи), не повлиЯли, при всей их  горечи,
на ритм  моей жизнедеЯтельности,  натренированный  строгим распорЯдком  днЯ,
коему  Я  подчинил  себЯ, когда впервые после тридцати осознал,  что  Я тоже
подвержен обычному уделу старениЯ. ЏроснулсЯ Я только после восьми часов, не
помнЯ никаких снов, ни хороших, ни плохих, голова не болела, однако вставать
не хотелось,  и этому  нежеланию  Я ничуть  не противилсЯ -- с определенного
времени  отказываюсь  видеть  в  нем  дурную  привычку,  а принимаю  его как
благотворный признак праздно-ленивой молодости.
     ‘тало быть, Я продолжал  лежать; сон  воздвиг между  мною и  встречей в
пЯтницу   вечером  какую-то  стену,  ветрозащитную  полосу,  за  которой   Я
чувствовал себЯ (по крайней  мере на времЯ) укрытым.  Ќе то чтобы в это утро
‹юциЯ   улетучилась   из   моего  сознаниЯ,  но  она   снова   обрела  былую
абстрактность.
     Ђбстрактность? €менно: когда ‹юциЯ  в  Ћстраве  так загадочно и жестоко
исчезла  из  моей  жизни,  у  менЯ  не  было поначалу  никакой  практической
возможности ее разыскивать. Ђ по мере того как (после демобилиза-
        216
     ции) проходили  годы, Я мало-помалу терЯл  интерес к  такому поиску.  џ
убеждал себЯ, что ‹юциЯ, как бы Я ни любил ее,  какой бы единственной она ни
была  длЯ  менЯ,  совершенно  неотделима  от  той  ситуации,  при  какой  мы
встретились и полюбили друг друга. Њне казалось --  есть определеннаЯ ошибка
в  рассуждениЯх   человека,   отгораживающего  любимое   существо   от   тех
обстоЯтельств,  при  которых  узнал  его  и  в  которых  оно  существует,  и
пытающегосЯ в упрЯмом внутреннем  сосредоточении очистить его от всего,  что
не ЯвлЯетсЯ собственно им, а стало быть, и от истории, ими вместе прожитой и
создающей контуры их любви.
     џ, признатьсЯ, люблю в женщине не то, чем она  есть сама по  себе и длЯ
себЯ, а то, чем она обращена ко мне, чем становитсЯ длЯ менЯ. џ люблю ее как
персонаж  нашей  общей  истории.  —то  ЯвлЯла  бы  собой фигура ѓамлета  без
ќльсинорского замка,  без  Ћфелии, без тех конкретных обстоЯтельств, в какие
он  попадает,  чем  бы  он  был  без  текста  своей  роли, чем  был  бы  он,
абстрагированный  от  этого  всего?  —то  осталось  бы от него,  кроме некой
пустой, немой, иллюзорной  фигуры? € ‹юциЯ, лишеннаЯ остравских окраин, роз,
просунутых  сквозь проволочную изгородь, лишеннаЯ своего поношенного платьЯ,
как  и  моих собственных  изгнаннических  недель  и затЯжной  безнадежности,
перестала бы, скорее всего, быть той ‹юцией, которую Я любил.
     „а,  Я  так это  понимал, так  это  объЯснЯл себе  и, по мере  того как
проходил год  за годом, начинал едва ли не боЯтьсЯ встречи с  ней, ибо знал,
что встретились бы мы в таком месте, где ‹юциЯ уже не была бы ‹юцией
     217
     и мне нечем было бы надвЯзать  оборвавшуюсЯ нить. Љонечно, тем самым  Я
не хочу сказать, что перестал любить ее, что позабыл ее, что ее облик как-то
померк во мне; напротив, она жила во мне в образе тихой ностальгии; Я грезил
о ней, как грезЯт о чем-то безвозвратно потерЯнном.
     € именно потому,  что ‹юциЯ стала длЯ менЯ чем-то безвозвратно  прошлым
(чем-то, что постоЯнно живет,  как  прошлое, но мертво,  как настоЯщее), она
постепенно  терЯла  в  моем  воображении  свою  телесность,  материальность,
конкретность  и  чем дальше, тем  больше становилась  некой легендой, мифом,
занесенным на пергамент и в металлической шкатулке помещенным в основу основ
моей жизни.
     ‚озможно, именно потому могло  случитьсЯ совсем  невероЯтное: в  кресле
парикмахерской Я засомневалсЯ,  ее ли  это  облик.  € потому,  возможно,  на
следующее утро  у менЯ (одурманенного  паузой  сна) возникло ощущение, будто
вчерашнЯЯ  встреча  не  была реальной, что и  она,  должно быть, из  области
легенды,  пророчества или загадки.  …сли в  пЯтницу вечером Я был  ошеломлен
реальным присутствием ‹юции и отброшен  внезапно  назад в давнюю пору, когда
она безраздельно царила, в  это субботнее утро  Я уже со спокойным (и  вволю
отоспавшимсЯ)  сердцем  лишь  спрашивал  себЯ: зачем Я  встретил ее?  Ќеужто
историЯ с ‹юцией должна иметь еще продолжение? —то означает эта встреча  и о
чем она хочет сказать мне?
     ђазве  истории,  кроме того,  что они случаютсЯ, что существуют, что-то
еще  и  говорЯт?  Џожалуй,  мне незачем подчеркивать, что  человек  Я вполне
трезвый. Ќо, возможно,
        218
     во  мне  все-таки  осталось  нечто  от  иррациональных  суеверий,  как,
например,  эта страннаЯ убежденность, что всЯческие  истории, случающиесЯ со
мной в жизни, имеют еще и  какой-то  особый смысл, еще что-то означают;  что
жизнь  своей  собственной  историей  рассказывает  что-то  о  себе, что  она
постепенно выдает  нам какие-то  свои тайны, что  предстает перед нами,  как
ребус,  чей смысл надо  разгадать, что истории, проживаемые  мною  в  жизни,
ЯвлЯют собой мифологию  этой жизни,  а в этой мифологии  -- ключ к  истине и
тайне. Ћбман ли это? ‚озможно, даже вполне вероЯтно, но Я не могу избавитьсЯ
от потребности неустанно разгадывать свою собственную жизнь (словно  в ней и
в самом деле сокрыт какой-то смысл, значение, истина),  Я не могу избавитьсЯ
от  этой  потребности,  даже  если  бы  она  и  не  была  не  чем иным,  как
потребностью некой игры (такой же игры, как разгадывание ребусов).
     €так, Я лежал  на скрипучей  кровати  в  гостинице,  и  в  голове  моей
носились мысли о ‹юции, на сей раз вновь превращенной в отвлеченное понЯтие,
в  чистый вопрос.  ѓостиничнаЯ кровать была,  как Я  уже заметил, и  вправду
скрипучаЯ; и когда в полной мере Я осознал это ее свойство, вспыхнула во мне
(внезапно,  оглушающе)  мысль о  ѓелене. ‘ловно скрипучее ложе было голосом,
зовущим менЯ к обЯзательствам, -- Я вздохнул, сбросил ноги с кровати, сел на
ее край, провел рукой по волосам, взглЯнул в окно  на небо  и наконец встал.
‚стреча в пЯтницу  с  ‹юцией, какой  бы  нематериальной  ни  казалась она на
следующий день,  однако, вбирала в  себЯ и притуплЯла мой интерес  к ѓелене,
интерес, столь всепоглощающий еще несколько дней
        219
     назад. ‚ эту минуту от него оставалось лишь сознание интереса; интерес,
переведенный  на  Язык  памЯти;  ощущение   обЯзательства  по   отношению  к
утраченному  интересу,   который,  как  убеждал  менЯ  рассудок,  непременно
вернетсЯ ко мне во всей своей остроте.
     џ  подошел к  умывальнику, сбросил пижамную куртку  и до  упора  открыл
кран; протЯнул  руки под струю  воды  и  с  какой-то торопливостью,  полными
горстЯми, стал  оплескивать  шею,  плечи,  все  тело,  растерсЯ  полотенцем,
хотелось  разогнать кровь. € все  потому, что Я  вдруг  испугалсЯ; испугалсЯ
своего  равнодушиЯ  к  приезду  ѓелены, испугалсЯ,  как  бы  это  равнодушие
(нынешнее  мое равнодушие)  не  помешало мне воспользоватьсЯ тем  счастливым
случаем, что выпал лишь однажды  и  врЯд ли представитсЯ  во  второй  раз. џ
решил как следует позавтракать, а затем выпить рюмку водки.
     џ  спустилсЯ  вниз, в  кафе, но  обнаружил  там  только  груду стульев,
жалобно  торчавших ножками  вверх на  незастланных  столах,  и старушенцию в
грЯзном переднике, елозившую между ними.
     џ  пошел в  бюро обслуживаниЯ и  спросил портье, что сидел  за стойкой,
погруженный в мЯгкое кресло и глубокую безучастность, могу ли позавтракать в
гостинице.  €,  бровью не  поведЯ, он  сказал,  что  сегоднЯ  у  них в  кафе
выходной. џ вышел на  улицу.  Ѓыл прекрасный день, облачка лениво ползли  по
небу, и легкий  ветерок взвивал с тротуара пыль. џ  поспешил  на  площадь. “
мЯсной  лавки стоЯла толпа  молодых  и пожилых  женщин; они,  держа  в руках
кошелки  и сетки,  терпеливо  и  тупо ждали,  когда же дойдет до них  внутри
магазина очередь. ‘реди пешехо-
        220
     дов,  бредущих  или  спешащих  по  улице, минутой  позже  мое  внимание
привлекли те из них, что держали в руке, будто миниатюрный факел, фунтик под
розовой шапочкой мороженого и лизали его.
     €  вот  Я  уже на площади.  ’ам стоит  широкий двухэтажный дом  с двумЯ
башенками  по  обеим  сторонам крыши;  по фасаду  первого этажа  размещаютсЯ
четыре витрины и над каждой -- стеклЯнные люнеты; на одном из них нарисованы
трое мужчин в  национальных костюмах;  с открытыми ртами, они  обнимают друг
друга  за  плечи;  на  другом изображены мужчина  с  женщиной  (эти  тоже  в
национальных костюмах), на третьем -- подсолнечник  и  на четвертом -- бочка
вина. ’ам -- кафе самообслуживаниЯ.
     џ вошел  внутрь. ќто было большое помещение с кафельным полом и столами
на высоких  ножках, у  которых  стоЯли люди, уплетали бутерброды и пили кофе
или пиво.
     ‡десь мне не  захотелось  завтракать.  ‘  самого  утра менЯ преследовал
образ  плотного  завтрака с Яйцами, копченым  салом  и стопочкой  спиртного,
который вернул  бы  мне утраченную  жизнеспособность. џ  вспомнил, что  чуть
подальше, на другой площади с маленьким  парком и барочной скульптурой, есть
еще одна  харчевнЯ. Џусть и  не очень-то  привлекательнаЯ, но менЯ бы вполне
устроило, окажись там стол, стул и один-единственный официант, от которого Я
получил бы  желаемое.  џ прошел мимо барочной скульптуры; постамент подпирал
свЯтого,  свЯтой  --  облако,  облако  --  ангела, ангел  подпирал еще  одно
облачко,  на этом облачке сидел опЯть же  ангел, уже последний; было утро; Я
осознал эту очевидность вновь, когда приглЯделсЯ
        221
     к  скульптуре, к этой трогательной пирамиде свЯтых, облаков и  ангелов,
которые здесь, в тЯжелом  камне, изображали небеса  и их высоту, в  то времЯ
как  подлинные   небеса  были   бледно-бледно   (по-утреннему)   голубыми  и
непостижимо далекими от этого пыльного осколка земли.
     џ  пересек  парк  с  опрЯтными  газонами  и  скамейками  (но  при  этом
достаточно голый, чтобы не нарушать атмосферу  запыленной пустоты)  и взЯлсЯ
за  ручку  двери,  ведущей  в  ресторан. ‡акрыто. џ  начинал  понимать,  что
желанный  завтрак  останетсЯ сном, и  это напугало  менЯ, ибо  с  ребЯчливым
упорством Я считал сытный завтрак решающим условием успеха предстоЯщего днЯ.
џ осознал,  что районные города  не  принимают  в  расчет чудаков,  желающих
завтракать сидЯ,  и  что двери  своих харчевен они раскрывают много позднее.
€так, не пытаЯсь  уже искать какое-либо иное заведение, Я повернулсЯ и снова
пересек парк в обратном направлении.
     € вновь навстречу  попадались люди, несущие в  руке фунтики под розовой
шапочкой, и вновь Я  подумал, что эти фунтики похожи на факелы и что  в этом
сходстве, пожалуй, есть и определенный  смысл, поскольку эти факелы на самом
деле не факелы, а пародиЯ на факелы, и  то, что они с такой торжественностью
несут в  себе этот  розовый след услады, вовсе не наслаждение, а  пародиЯ на
наслаждение,   котораЯ,  вероЯтно,  выражает  неизбежную  пародийность  всех
факелов и наслаждений этого запыленного провинциального городишки. Ђ затем Я
смекнул: если пойти навстречу этим лижущим светоношам, они навернЯка доведут
до какой-ни-
        222
     будь  кондитерской, в которой, надо надеЯтьсЯ, будет столик и  стул,  а
возможно, и черный кофе с пирожным.
     Ћни привели менЯ  не к  кондитерской, а к  молочному кафе;  там  стоЯла
большаЯ очередь, ожидавшаЯ какао или молока с рогаликами, были там и столики
на высоких ножках, за которыми  пили и ели, но в заднем помещении Я сразу же
углЯдел столики со стульЯми, правда, уже занЯтые. —то ж, Я встал в очередь и
через  три  минуты  суетливого ожиданиЯ купил стакан какао и  два  рогалика,
затем   пошел  к  высокому  столику,   на   котором  стоЯло  примерно  шесть
опорожненных  стаканов,  отыскал  ничем не залитое местечко  и поставил туда
свой стакан.
     Џоел  Я с  удручающей быстротой; не более как минуты  через три Я снова
оказалсЯ на  улице; было девЯть  утра;  в моем распорЯжении оставалось почти
два часа времени: ѓелена вылетела сегоднЯ первым самолетом из Џраги и в Ѓрно
должна была сесть  на автобус, который приходит сюда  около одиннадцати. ќти
два часа, значит, будут совершенно пустыми и совершенно бесполезными.
     џ  мог,  конечно,  пойти  поглЯдеть  на  старые  места детства,  мог  в
сентиментальной задумчивости остановитьсЯ у родного  дома, где  до последних
дней  жила  моЯ  мама. ‚споминаю о  ней часто,  но  здесь,  в городе, где ее
бренные  останки  втиснуты  под  чужой  мрамор, воспоминаниЯ  о  ней  как-то
отравлены: примешивались к ним чувства былого  бессилиЯ и ЯдовитаЯ горечь --
а этому Я пытаюсь противитьсЯ.
     €так, мне  ничего не  оставалось, как посидеть на  площади на скамейке,
минуту спустЯ снова встать, подойти к витринам магазина,
        223
     в   книжной  лавке  просмотреть  названиЯ  книг  и   наконец,  придЯ  к
спасительной мысли, купить  в  табачном киоске  "ђуде право", снова сесть на
скамейку,  пробежать глазами ничем не примечательные  заголовки, прочитать в
зарубежной  рубрике  два  занЯтных сообщениЯ, снова поднЯтьсЯ  со  скамейки,
сложить "ђуде право" и в полной невредимости всунуть  в мусорный Ящик; затем
побрести к храму, остановитьсЯ перед ним,  поглЯдеть вверх на его две башни,
потом поднЯтьсЯ по широким ступенЯм храма на паперть, а уж там войти в него,
войти робко, чтобы люди  понапрасну не  возмущались, что вошедший не осенЯет
себЯ крестным знамением, а ЯвилсЯ сюда лишь пройтись, как ходЯт по парку или
по опустевшему проспекту.
     Љогда  в  храме  прибавилось  прихожан,  Я  стал  смотретьсЯ  среди них
чужаком, не знающим, где ему встать, как склонить голову или сложить руки; и
тогда  Я  снова  вышел  на  улицу,  взглЯнул на часы и  установил,  что  мне
по-прежнему предстоит  долгое  ожидание. џ пыталсЯ возбудить мысль о ѓелене,
хотелось думать о ней, чтобы как-то использовать эти затЯнувшиесЯ минуты; но
мысль  о ней  никак не  желала раскрутитьсЯ, не  желала сдвинутьсЯ с мертвой
точки,  и  самое  большее,  что  ей  было под силу,  --  это  вызвать в моем
воображении  лишь  внешний  облик  ѓелены.  ‚прочем, известное  дело:  когда
мужчина ждет женщину, он с трудом находит в себе способность думать о ней, и
ему ничего не остаетсЯ, кроме как  прохаживатьсЯ взад-вперед (более спокойно
или менее) под ее застывшим образом.
     € Я прохаживалсЯ.  —уть наискосок  против храма,  перед  старым зданием
ратуши
        224
     (нынешним  городским  национальным комитетом),  Я  увидел  штук  десЯть
пустых  детских колЯсок.  ’рудно  было достаточно быстро  объЯснить себе это
Явление. Њинутой позже какой-то молодой человек пригнал, запыхавшись, к этим
стоЯвшим   колЯскам   еще  одну,  сопровождавшаЯ   его   женщина  (несколько
взвинченнаЯ) вытащила из колЯски сверток белой материи и кружев (содержащий,
несомненно,   ребенка),   и   они  оба   поспешили  в   ратушу.   ЏамЯтуЯ  о
полуторачасовой паузе, которую  надо  убить,  Я последовал  за ними. “же  на
широкой лестнице стоЯло изрЯдно зевак, и, по мере того как  Я поднималсЯ  по
ней, их  становилось  все  больше, и  особенно много  скучилось  в  коридоре
второго этажа; выше лестница была снова пустой. ‘обытие,  ради которого люди
собрались здесь, должно было, по-видимому, происходить именно на этом этаже,
скорее  всего, в помещении, куда вела из коридора дверь, распахнутаЯ настежь
и заклиненнаЯ толпой. ‚ойдЯ,  Я очутилсЯ в маленьком  зале, где стоЯло рЯдов
семь  стульев,  а  на   них  восседали  люди,  похоже,  ожидавшие  какого-то
представлениЯ.  ‚  глубине зала возвышалсЯ помост,  на  нем удлиненный стол,
покрытый красной материей, на столе ваза с большим букетом цветов, на стене,
позади  помоста,  декоративно   присборенный   государственный  флаг;  перед
помостом (метрах в трех от первого  рЯда  зрителей) полукругом стоЯло восемь
стульев, а  в  противоположном  конце  зальчика  -- небольшаЯ  фисгармониЯ с
открытой клавиатурой, над которой клонил лысую голову очкастый старик.
     Ќесколько стульев в рЯдах зрителей еще пустовали; Я сел на один из них.
„олгое времЯ
        225
     ничего  не происходило,  но  люди отнюдь не скучали: наклонЯЯсь друг  к
другу, они перешептывались и, очевидно, были  преисполнены ожиданиЯ. Њеж тем
мало-помалу набились в зал и те, что  до этого  стоЯли  кучками в  коридоре;
одни занЯли оставшиесЯ свободные стульЯ, другие выстроились вдоль стен.
     Ќаконец  началось ожидаемое действо: за помостом открылась дверь; в ней
поЯвилась дама в очках  и коричневом платье, с длинным тонким носом; оглЯдев
зал,  она  поднЯла  руку. ‹юди  вокруг менЯ  примолкли. ‡атем  дама  сделала
шаг-другой  назад, к  тому помещению, из которого вышла, похоже, кому-то там
кивнула  или что-то сказала, но тотчас  снова  вернулась  на прежнее место и
прижалась спиной к стене; в эту минуту Я успел заметить на ее лице (хотЯ она
была обращена ко мне  профилем) торжественную,  застывшую  улыбку.  ‚о  всем
наблюдалась удивительнаЯ синхронность, ибо одновременно  с поЯвлением улыбки
раздались за моей спиной звуки фисгармонии.
     „вумЯ-тремЯ  секундами  позже  в  двери  у  помоста  поЯвилась  молодаЯ
золотоволосаЯ  женщина,  румЯнаЯ, пышно завитаЯ и  накрашеннаЯ, с испуганным
выражением на  лице и завернутым в белое младенцем на руках.  ЋчкастаЯ дама,
освобождаЯ  ей дорогу,  еще  сильнее  прижалась  к  стене,  а своей  улыбкой
настоЯтельно понукала обладательницу ребенка пройти вперед. € обладательница
ребенка  пошла, пошла неуверенным  шагом, прижимаЯ к себе  младенца;  за ней
вынырнула  следующаЯ женщина с младенцем на руках,  а следом (гуськом) целаЯ
вереница ей подобных; Я все времЯ  наблюдал  за первой:  она смотрела сперва
куда-то под потолок,
        226
     потом опустила взглЯд, и он Явно встретилсЯ с чьим-то в зрительном зале
-- растерЯвшись, она тут же отвела взглЯд и улыбнулась, но эта улыбка (видно
было, каких усилий она  ей стоила) быстро стерлась, и после нее осталсЯ лишь
застывший в судороге рот. ‚се это разыгралось на ее лице в течение двух-трех
секунд (она  успела  отойти от двери метров  на шесть); поскольку шла она по
ровной прЯмой и не свернула вовремЯ к полукругу стульев, очкастой коричневой
даме пришлось в мгновение ока отлепитьсЯ от стены (лицо ее чуть омрачилось),
подскочить,  слегка коснутьсЯ ее рукой и  указать  направление, по какому ей
надобно идти.  †енщина быстро исправила промашку и двинулась вдоль полукруга
стульев,  сопровождаемаЯ  остальными  обладательницами детей. ‚сех  их  было
восемь.  ЏройдЯ  наконец предписанный путь, они  встали  спинами к  публике,
каждаЯ перед  своим  стулом.  ЋчкастаЯ  дама  махнула  рукой  вниз;  женщины
постигли этот жест не сразу и лишь постепенно (все времЯ спинами  к публике)
стали усаживатьсЯ (вместе с завернутыми младенцами) на стульЯ.
     ‘  лица очкастой дамы  сошла  тень  озабоченности, она, снова улыбаЯсь,
направилась к полуоткрытой двери  заднего помещениЯ. Ћстановилась  в  ней на
мгновенье  и  затем  опЯть  несколькими  быстрыми  шагами отступила в  зал и
прижалась к стене. ‚ двери поЯвилсЯ мужчина лет двадцати в черном костюме  и
белой рубашке -- воротник, украшенный Ярким галстуком, врезалсЯ ему в шею. ‘
опущенной  головой,  вихлЯющей  походкой  он  двинулсЯ  в путь. ‡а  ним  шли
следующие семеро  мужчин разного возраста,  однако  все до  единого в темных
костюмах
        227
     и праздничных  рубашках. Ћни обогнули стульЯ, на которых сидели женщины
с детьми, и остановились.  Ќо в эту минуту иные из них стали проЯвлЯть Явное
беспокойство:  озирались  вокруг, будто чего-то искали. ЋчкастаЯ дама (на ее
лице  мгновенно поЯвилась уже знакомаЯ  тень  озабоченности) сию  же  минуту
подскочила и, когда  один  из  мужчин  шепнул  ей  что-то, согласно  кивнула
головой: растерЯнные мужчины вмиг поменЯлись местами.
     ЋчкастаЯ  дама  снова  восстановила улыбку  и  снова подошла к двери  у
помоста. Ќо ей уже не пришлось ни  кивать, ни подавать знака. €з двери вышла
новаЯ группа, и, надо сказать, на сей раз это была группа дисциплинированнаЯ
и толковаЯ,  шагающаЯ  без  всЯкого  замешательства  и  с  изЯществом  почти
профессиональным: она состоЯла из детей лет десЯти; они шли друг за  другом,
мальчик  и девочка попеременно; на мальчиках были длинные темно-синие брюки,
белые рубашки  и красные галстуки, один конец которых свисал на спине, а два
других завЯзаны узлом под горлом; на девочках были темно-синие юбочки, белые
блузки и на шее тоже красные  галстуки; все несли в руках букетики роз. ли,
как уже сказано,  уверенно и  естественно, и  не в полукружье  стульев,  как
предшествующие  группки, а прЯмо вдоль  помоста; они  остановились и сделали
поворот  налево.  ’аким  образом,  их шеренга, растЯнувшаЯсЯ под помостом по
всей его длине, обратилась лицом к полукругу сидЯщих женщин и к зрителЯм.
     Џрошло несколько секунд, в  дверЯх у помоста снова поЯвилась фигура, на
этот раз никем не сопровождаемаЯ, и двинулась прЯмо к по-
        228
     мосту, за  длинный стол,  покрытый красной  материей.  ќто был  мужчина
средних  лет,  с  голым  черепом.  ел  он степенно,  выпрЯмившись, в черном
костюме, в  руке  держал красную папку; он остановилсЯ у середины  стола  и,
повернувшись лицом к  публике, слегка поклонилсЯ ей. ’еперь стало видно, что
у  него обрюзглое лицо, а  на  шее -- широкаЯ красно-сине-белаЯ  лента,  оба
конца  которой скреплЯлись большой  золотой  медалью, висевшей  примерно  на
уровне живота; когда он кланЯлсЯ, она слегка покачивалась над столом.
     ’ут неожиданно (даже  не  попросив  слова)  очень громко начал говорить
один из  мальчиков, стоЯвших  внизу  под  помостом. Ћн  говорил, что  пришла
весна,  и  что папы и  мамы радуютсЯ, и что  радуетсЯ,  мол,  всЯ землЯ.  Ћн
минуту-другую поговорил в таком духе, а потом его прервала одна из девочек и
сказала нечто подобное,  не имевшее вполне Ясного  смысла,  но  в  чем  тоже
содержались  слова "мама",  "папа"  и  "весна", а еще  несколько  раз  слово
"роза".  Џотом  ее снова оборвал уже другой  мальчик, а  этого  перебила уже
другаЯ девочка, но сказать, что они  спорили  друг с другом, было бы нельзЯ,
ибо все твердили примерно одно и то же. Ћдин мальчик, к примеру, заЯвил, что
ребенок  -- это мир. „евочка же, взЯвшаЯ за  ним слово, сказала: ребенок  --
это цветок. ‡атем все дети сплотились именно вокруг этой мысли, повторили ее
еще  раз  в унисон и, выступив  вперед, протЯнули  руки,  в  которых держали
букетики.  Џоскольку их было ровно восемь, как и женщин, полукругом сидевших
на  стульЯх,  каждаЯ  из них  получила по  букетику. ‡атем  дети вернулись к
помосту и больше уже не подавали голоса.
        229
     ‡ато  мужчина, что стоЯл на помосте над ними,  раскрыл красную папку  и
стал  читать. € он говорил о весне, о цветах, о  мамах и папах, и опЯть же о
любви, и о том, что любовь приносит плоды, но потом вдруг его словарь  начал
изменЯтьсЯ,  и  в  нем запестрели  слова  "обЯзанность",  "ответственность",
"государство", "гражданин",  и он почему-то уже говорил  не "папа и мама", а
"отец  и  мать",  и  подсчитывал, сколько всего предоставлЯет  им  (отцам  и
матерЯм)  государство и что  они  в благодарность за это  обЯзаны  воспитать
своих детей образцовыми гражданами. ‡атем он объЯвил, что все присутствующие
родители  должны скрепить  это обещание  своей подписью, и  указал  на  угол
стола, где лежала толстаЯ книга в кожаном переплете.
     ЋчкастаЯ  дама  подошла  в  эту  минуту к матери,  что  сидела  в конце
полукруга, и  коснулась  ее плеча; мать оглЯнулась, и дама  взЯла из  ее рук
младенца. Њать встала и  подошла к столу. Њужчина с  лентой  на  шее раскрыл
книгу и подал матери ручку. Њать расписалась и вернулась к своему стулу, где
очкастаЯ   дама   снова   вручила  ей   ребенка.   ‘ледом  к  столу  подошел
соответствующий отец и  расписалсЯ; затем очкастаЯ дама подержала  ребенка у
сидЯщей  рЯдом матери  и отослала  ее  к  столу;  вслед  за  ней  расписалсЯ
соответствующий  отец, за ним следующаЯ мама, следующий отец, и так до конца
полукруга. Џотом снова раздались звуки фисгармонии, и люди, что сидели рЯдом
со мной в зале, кинулись к матерЯм и отцам и пожимали им руки. џ тоже прошел
с ними вперед (словно  тоже  собиралсЯ  пожать  кому-то руку), но  тут вдруг
мужчина, у которого на шее была лента, обратилсЯ ко мне по  имени и спросил,
узнаю ли Я его.
        230
     …стественно,  Я не узнал его, хотЯ и наблюдал за ним все то времЯ, пока
он  говорил.  —тобы не давать отрицательного ответа  на  довольно щекотливый
вопрос, Я сделал изумленное лицо и спросил его,  как он поживает. Ћн сказал,
что  в  общем и целом  неплохо -- вот тут-то Я и узнал его: конечно, это был
Љовалик, мой одноклассник по гимназии,  теперь Я узнавал  его черты, которые
как бы  расплылись на его несколько ожиревшем  лице; кстати сказать, Љовалик
слыл  одним  из наименее  приметных  учеников --  не  был  ни послушным,  ни
неслухом,  ни  общительным,  ни  нелюдимым; училсЯ  средне  --  был попросту
неприметным;  надо лбом у него  тогда торчали вихры, которых теперь не было,
-- этим обстоЯтельством Я вполне мог бы объЯснить причину того, что не сразу
узнал его.
     Ћн спросил  менЯ,  что  Я  здесь  делаю,  есть  ли  у  менЯ  среди  мам
родственницы. џ  сказал,  что  родственниц тут у  менЯ нет и что пришел сюда
исключительно из  любопытства.  Ћн  довольно улыбнулсЯ и стал мне объЯснЯть,
что  здешний  национальный  комитет сделал очень  много,  чтобы  гражданские
обрЯды  совершались  поистине  достойно,  а затем  присовокупил со  скромной
гордостью,  что  и  он  как  сотрудник  отдела  записей  актов  гражданского
состоЯниЯ  немало  потрудилсЯ  на  этой  стезе  и  даже  удостоилсЯ  похвалы
областного начальства.  џ  спросил  его:  не  крестины ли все то, что  здесь
совершалось. Ћн сказал, что это не крестины,  а  приветствие  родившихсЯ  на
свет граждан. Ћн заметно радовалсЯ возможности поговорить. ‡авел речь о том,
что здесь противопоставлены два великих института: католическаЯ церковь со
        231
     своими  обрЯдами,   имеющими  тысЯчелетнюю   традицию,  и   гражданское
учреждение, которое  призвано  эти  тысЯчелетние  обрЯды  вытеснить  своими,
новыми. Ћн считал, что люди  перестанут ходить в храм креститьсЯ и венчатьсЯ
лишь тогда, когда  наши гражданские обрЯды обретут  столько же достоинства и
красоты, что и обрЯды церковные.
     џ  заметил,  что,  по  всей  вероЯтности,  это  не  так-то  просто.  Ћн
согласилсЯ со  мной и выразил радость по поводу  того,  что они,  сотрудники
отдела  записей  актов гражданского  состоЯниЯ,  находЯт  наконец  небольшую
поддержку  у  наших  деЯтелей  искусства, которые,  видимо,  осознали, сколь
почетна задача предложить нашему народу поистине социалистические  похороны,
свадьбу   и  крестины  (он  тотчас  поправил  себЯ  и  сказал:  "приветствие
родившихсЯ  на  свет  граждан").   „обавил,   что   стихи,   которые   нынче
декламировали  пионеры,  и в  самом деле прекрасны.  џ  согласилсЯ с ним, но
спросил, не считает ли  он, что способ отлучениЯ людей  от церковных обрЯдов
был бы  более  действенным,  если  бы  людЯм, напротив, предоставили  полную
возможность отстранитьсЯ  от всЯких обрЯдов. џ спросил, не думает ли он, что
суть  современного  человека  --  это  как  раз  неприЯзнь  к  церемониЯм  и
обрЯдовости и  что уж коль надо  что-то поддерживать, так  скорей всего  эту
неприЯзнь.
     Ћн  сказал,  что люди никогда не позволЯт отнЯть у  себЯ свои свадьбы и
похороны.  €  что  с нашей точки  зрениЯ (он  сделал упор  на слове "нашей",
словно хотел тем самым дать мне понЯть, что и он спустЯ несколько  лет после
победы социализма вступил в коммунистическую партию) досадно было бы не
        232
     использовать  эти  обрЯды  длЯ того, чтобы  люди  приобщались  к  нашей
идеологии и к нашему государству.
     џ спросил своего  бывшего однокашника, что происходит с людьми, которые
не  желают  участвовать  в  таком  обрЯде, и  есть ли вообще такие люди.  Ћн
сказал, что такие люди, безусловно, есть, поскольку еще не все стали мыслить
по-новому,  и  если  они  не  приходЯт  сюда  сразу, то  получают  повторные
приглашениЯ, так что в  конце концов  большинство  из  них  все равно ЯвитсЯ
совершить  эту   церемонию,  пусть  даже   с  недельным   или  двухнедельным
опозданием. џ спросил  его, обЯзательно ли участие в церемонии. Ћн с улыбкой
ответил мне "нет", но добавил,  что по участию в обрЯде национальный комитет
судит о сознательности граждан и об их отношении к государству и что в конце
концов каждый гражданин осмыслит это и придет.
     џ сказал Љовалику, что национальный комитет, выходит, еще более строг к
своей пастве, чем церковь. Љовалик улыбнулсЯ и сказал: ничего не  поделаешь.
Џотом  он  пригласил менЯ  посидеть  с  ним  в  конторе.  џ  сказал, что,  к
сожалению,  не  располагаю  временем,  ибо  должен  на  автобусной остановке
встретить  одного человека. Ћн спросил менЯ, виделсЯ ли Я здесь с кем-нибудь
"из ребЯт" (он имел  в виду одноклассников). џ сказал,  что, к сожалению, не
виделсЯ, и рад, что  встретилсЯ хотЯ бы с ним, и, как только мне понадобитсЯ
окрестить  ребенка, приеду сюда  специально к  нему. “лыбнувшись, он стукнул
менЯ кулаком по плечу. Њы пожали друг другу руки, и Я опЯть вышел на площадь
с сознанием, что до прихода автобуса остаетсЯ еще четверть часа.
        233
     —етверть часа --  не так уж и много. џ прошел по площади, снова миновал
парикмахерскую,  снова  заглЯнул  в  нее  сквозь стекло (поскольку знал, что
‹юции  там  нет,  что  она  будет там лишь после  обеда),  а  затем попросту
слонЯлсЯ у автобусной станции  и представлЯл  себе  ѓелену: ее лицо, скрытое
под слоем темной пудры, ее рыжеватые, очевидно, крашеные, волосы, ее фигуру,
уже  далеко  не  стройную,  но  все-таки  сохранившую  основное  соотношение
пропорций, необходимое длЯ того, чтобы женщину мы воспринимали как  женщину;
Я  представлЯл   все  то,  что  ставит  ее  на  дразнЯщую  грань  пошлого  и
привлекательного: и  ее голос, слишком  громкий, чтобы быть  приЯтным,  и ее
мимику, котораЯ своей чрезмерностью  невольно выдает суетливое  желание  еще
нравитьсЯ.
     џ видел ѓелену всего лишь трижды в своей жизни, а  это слишком мало длЯ
того, чтобы суметь точно воспроизвести в  памЯти ее облик. ‚сЯкий раз, когда
Я  хотел  вообразить  его, в  моем  представлении какаЯ-нибудь  из  ее  черт
выпирала настолько, что  ѓелена постоЯнно превращалась в свою карикатуру. Ќо
каким  бы  неточным  ни   было  мое  воображение,  думаетсЯ,  именно  своими
искажениЯми оно улавливало в ѓелене нечто существенное, что прЯталось под ее
внешним обликом.
     Ќа сей раз Я  не  мог избавитьсЯ главным образом  от ощущениЯ ѓелениной
особой  телесной  дрЯблости, размЯгченности, котораЯ, пожалуй, характерна не
столько длЯ  ее возраста,  ее материнства, сколько длЯ  какой-то психической
или  эротической  незащищенности,  безуспешно  скрываемой под  самоуверенной
манерой говорить, длЯ ее эротиче-
        234
     ской  "отданности  на   произвол".   Ѓыло  ли   в   этом  представлении
действительно что-то от ѓелениной сущности, или скорее в нем проЯвлЯлось мое
личное отношение к ѓелене? Љто знает. Ђвтобус должен был вот-вот прийти, и Я
хотел увидеть ѓелену именно такой, какой ее подсказывало  мне воображение. џ
спрЯталсЯ  в  подъезд  одного  из  домов  на площади, окружавшей  автобусную
станцию,  чтобы  оттуда  понаблюдать   за  ней:  как  она  будет  беспомощно
озиратьсЯ, решив, что приехала сюда впустую и что менЯ здесь не встретит.
     Ѓольшой скоростной  автобус с прицепом остановилсЯ на площади,  и среди
первых вышла из  него ѓелена.  Ќа ней был синий итальЯнский  плащ "болоньЯ",
какой  в те годы продавалсЯ в "’узексе" и сообщал всем своим обладательницам
моложаво-спортивный вид.
     € ѓелена (с поднЯтым воротником и подпоЯсаннаЯ в талии) выглЯдела в нем
отлично.  Ћна оглЯнулась, даже прошла немного,  чтобы видеть  часть площади,
скрытую за автобусом,  но не остановилась беспомощно на месте, а, решительно
повернувшись,  направилась   к  гостинице,  где  Я   поселилсЯ  и  где   был
забронирован номер и длЯ нее.
     џ вновь уверилсЯ,  что воображение рисует мне ѓелену лишь в  деформации
(хотЯ  подчас  она и бывает  длЯ  менЯ дразнЯщей, однако куда чаще оттеснЯет
ѓелену  в  сферу пошлого  и  почти  омерзительного).  Љ  счастью,  ѓелена  в
действительности всегда оказывалась красивей, чем в  моих представлениЯх, --
это осознал Я и на  сей раз, когда смотрел на нее сзади, шагавшую на высоких
каблуках к гостинице. џ поспешил за ней.
        235
     Ћна стоЯла уже в бюро обслуживаниЯ, склонив голову и опершись  локтем о
стол, на котором равнодушный портье вписывал в книгу ее имЯ. Ћна произносила
его по слогам: "ѓелена ‡еманкова, ‡е-ман-ко-ва..." џ стоЯл сзади и слушал ее
анкетные  данные. Љогда  портье  записал  ее, она спросила: "Џроживает здесь
товарищ џн?"  Џортье пробурчал "нет". џ подошел  к ѓелене и сзади положил ей
на плечо руку.
        2
     ‚се,  что  происходило   между   мною  и  ѓеленой,  было   делом  точно
продуманного плана.  Ќесомненно, даже ѓелена не вступала в союз со  мной без
некоего  умысла,  но  ее умысел едва  ли выходил  за рамки смутного женского
томлениЯ,    стремЯщегосЯ   сохранить    свою    непосредственность,    свою
сентиментальную  поэтичность и  поэтому не желающего заранее режиссировать и
оформлЯть  ход событий. ‡ато Я вел  себЯ с  самого начала  как  старательный
постановщик  действа,  которое  предстоит  мне  пережить,  и  не  отдавал на
произвол случайного  вдохновениЯ  ни выбор  своих  слов  и  предложений, ни,
скажем, выбор помещениЯ, где хотел остатьсЯ с ѓеленой наедине. џ боЯлсЯ даже
самого малого риска упустить представлЯвшуюсЯ возможность, котораЯ так много
значила  длЯ менЯ не  потому, что ѓелена  была необычайно молода, необычайно
приЯтна или необычайно красива, а исключительно  потому, что она носила имЯ,
какое носила; что мужем ее был человек, которого Я ненавидел.
        236
     Љогда мне однажды в  нашем институте сообщили, что  ко мне должна зайти
некаЯ товарищ  ‡еманкова из радиовещаниЯ и что мне придетсЯ проинформировать
ее о  наших исследованиЯх, Я хоть и вспомнил тотчас о бывшем университетском
коллеге, но счел сходство имен всего лишь пустой игрой случайностей, а  если
и  было  неприЯтно, что ее  посылают именно ко  мне, то совершенно  по  иным
причинам.
     ‚  нашем институте  уже  прочно  вошло  в  привычку,  что  любого  рода
журналистов  посылают  прежде  всего  ко  мне  и прежде  всего менЯ от имени
института направлЯют читать лекции, когда к нам обращаютсЯ за этим различные
просветительские общества.  ‚ этой  кажущейсЯ чести  таитсЯ длЯ  менЯ  нечто
печальное: <i>Я</i> пришел в науку почти на десЯть  лет позже моих коллег (ведь еще
в свои тридцать Я был студентом);  несколько  лет  Я всеми силами  стремилсЯ
наверстать  упущенное,  но  затем  понЯл,   что  было   бы   слишком  горько
пожертвовать второй половиной жизни во имЯ жалкого и, быть может, напрасного
наверстываниЯ потерЯнных лет, и смирилсЯ. Љ счастью, в этой пассивности была
и награда: чем меньше Я гонЯлсЯ за успехом в своей узкой области, тем больше
мог  позволить себе  роскошь  смотреть сквозь  свою  специальность  на  иные
научные  сферы,  на  бытие человека и бытие  мира и  таким образом  находить
радость (одну  из  сладчайших)  в  размышлениЯх и  помыслах.  ’ем не  менее,
коллеги отлично знают, что если  такого рода  размышлениЯ  доставлЯют личное
удовольствие,  то  от  этого  мало  проку  длЯ современной научной  карьеры,
требующей от ученого  истово, как слепой крот, вгрызатьсЯ в свою область или
подоб-
        237
     ласть и не отчаиватьсЯ понапрасну, если от него ускользают горизонты. €
потому-то коллеги отчасти завидуют  моей пассивности, а отчасти из-за нее же
и  презирают  менЯ,  о  чем  с  любезной иронией дают понЯть,  называЯ  менЯ
"философом института" и посылаЯ ко мне редакторов с радиовещаниЯ.
     Ѓыть  может,  из  этих  соображений,  но  Явно  и по  той причине,  что
большинство  журналистов --  поверхностные и  наглые фразеры, Я не люблю их.
’о,  что  ѓелена была  редактором  не газеты,  а  радио,  лишь  усилило  мою
неприЯзнь.  „олжен   сказать,  что  газета  в  моих  глазах  обладает  одним
смЯгчающим обстоЯтельством: она  бесшумна. …е непривлекательность тихаЯ; она
не  навЯзывает  себЯ; ее можно отложить в сторону, бросить в  мусорное ведро
или даже сдать в утиль.  Ќепривлекательность радио лишена  этого смЯгчающего
обстоЯтельства; оно преследует вас в кафе, ресторанах, даже в поездах,  а то
и в гостЯх у людей, не умеющих жить без постоЯнной подкормки слуха.
     ‚нушала мне отвращение и манера, в какой ѓелена говорила. џ понЯл, что,
прежде чем она пришла к нам в институт, ее фельетон был уже заранее придуман
и теперь  ей нужно было лишь дополнить обычный текст некоторыми  конкретными
данными и примерами, которые она хотела от менЯ  получить. Ќасколько хватало
сил,  Я  стремилсЯ  усложнить  длЯ  нее  эту  задачу;  Я  намеренно  говорил
замысловато  и невразумительно и  все  суждениЯ, какие она с собой принесла,
пыталсЯ опровергнуть. Љогда же  возникала опасность, что она все-таки сможет
понЯть  менЯ,  Я   старалсЯ  отвертетьсЯ  от   нее  тем,  что  переходил  на
доверительные  темы;  говорил,  что  ей  идут  рыжие  волосы  (хотЯ думал  Я
совершенно
        238
     противоположное), спрашивал, нравитсЯ ли  работать  на радио и  что она
любит  читать.  Ђ  в  размышлениЯх, которые  текли глубоко под  поверхностью
нашего разговора,  Я  приходил к выводу, что совпадение имен  не  может быть
чистой  случайностью.  ќта  редакторша,  шумнаЯ  фразерка  и конъюнктурщица,
показалась  мне родственно близкой своему мужу,  которого  Я, пожалуй,  тоже
знал как шумного фразера и конъюнктурщика. Џоэтому  легким тоном  чуть ли не
кокетливой беседы  спросил ее об уважаемом  супруге.  ‚ыЯснилось,  что  след
нащупан  правильно:  два-три  последующих   вопроса  совершенно  безошибочно
установили личность Џавла ‡еманека. Љонечно, Я не могу сказать, что именно в
эти минуты мне  пришло  в голову сблизитьсЯ с ней  таким  образом,  как  это
произошло позднее.  Ќапротив:  отвращение,  какое  Я  к ней испытывал, после
этого открытиЯ  лишь  усугубилось. ‚ первые  минуты  Я  стал  искать  повод,
который позволил  бы  мне  прервать  разговор  с  непрошеной  редакторшей  и
передать ее  на попечение другого сотрудника; подумал Я и о том, как было бы
прекрасно,  если бы  Я мог эту женщину, светившуюсЯ улыбкой и благоразумием,
выставить за дверь, и пожалел, что это невозможно.
     Ћднако именно тогда, когда Я был больше всего полон отвращениЯ, ѓелена,
тронутаЯ   моими   проникновенными   вопросами   и  замечаниЯми   (их  чисто
разведывательный  характер заметить она не могла),  раскрылась в  совершенно
естественных  женских  качествах,  и моЯ  ненависть  внезапно  обрела  новый
оттенок: Я  увидел  в  ѓелене  под  завесой  редакторской суетности женщину,
конкретную
        239
     женщину, котораЯ вполне может выполнЯть и  функции  женщины. Џоначалу Я
отметил про себЯ с внутренней ухмылкой, что ‡еманек заслуживает именно такую
женщину, котораЯ сама по себе уже достаточное длЯ  него наказание, но следом
Я вынужден был признать: суждение, в какое Я хотел бы сразу  поверить,  было
слишком субъективным,  даже  более того  --  слишком желаемым,  эта  женщина
когда-то была вполне красива,  и нет  причин предполагать, что Џавел ‡еманек
до  сих пор  не пользуетсЯ  ее  женскими  прелестЯми в свое  удовольствие. џ
продолжал разговор  в  легком  тоне,  ничем не  даваЯ  ей понЯть,  о  чем  Я
раздумываю.  —то-то   принуждало   менЯ  воспринимать  редакторшу,  сидевшую
напротив, прежде всего  с точки зрениЯ  ее женских качеств, и это стремление
автоматически определЯло направленность разговора.
     ‚мешательство  женщины   способно   придать  ненависти   что-то  сродни
симпатии:  скажем,  любопытство,  желание  близости, стремление  переступить
порог интимности. џ приходил в какой-то восторг: представлЯл себе  ‡еманека,
ѓелену и весь их  мир  (чужой мир) и с особым наслаждением пестовал  в  себе
ненависть (предупредительную, почти нежную ненависть) к ѓелениной внешности,
ненависть  к рыжим волосам, ненависть  к голубым глазам, к короткой  щетинке
ресниц,  ненависть к круглому  лицу, ненависть  к  вздернутому  чувственному
носу,  ненависть  к щели между двумЯ передними  зубами,  ненависть  к зрелой
рыхлости тела. џ наблюдал за ней, как наблюдают за женщинами, которых любЯт;
Я смотрел на нее так, словно все в ней хотел навсегда накрепко запечатлеть в
памЯти, а чтобы
        240
     скрыть от нее враждебность моего интереса, старалсЯ употреблЯть в нашем
разговоре слова все более легкие и приЯтные, и потому ѓелена становилась чем
дальше, тем  женственнее. џ  должен был  думать о том,  что ее  рот,  грудь,
глаза,  волосы  принадлежат  ‡еманеку,  и  все  это  мысленно брал  в  руки,
взвешивал и прикидывал, можно ли это раскрошить в ладони  или разбить ударом
о  стену;  а  потом  снова  внимательно  все  разглЯдывал,  пробуЯ  смотреть
‡еманековыми, а потом опЯть своими глазами.