казал редактор.
     Ђ потом добавил уже серьезным тоном: - „лЯ  полной Ясности, пан доктор.
ќто  не  моЯ  квартира.  ќто  квартира  приЯтелЯ.  ‘тало  быть,  нет  полной
уверенности,  что  полициЯ подслушивает нас  в  эту минуту.  ќто  можно лишь
предполагать. Џригласи Я вас к себе, сомневатьсЯ не приходилось бы.
     ‡атем он снова перешел на более легкий тон: - Ќо Я исхожу  из того, что
нам  нечего утаивать.  ‚прочем, представьте себе, какое везение ждет чешских
историков  в  будущем!  Ћни  найдут  в  полицейских  архивах  записанную  на
магнитофонную  пленку  жизнь  всех  чешских интеллектуалов!  ‡наете, сколько
усилий  требуетсЯ  от  историка  литературы  представить  себе  in  conkreto
сексуальную  жизнь,   допустим,  ‚ольтера,   или   Ѓальзака,  или  ’олстого?
Ћтносительно  чешских писателей  не  будет  никаких сомнений.  ‚се записано.
Љаждый вздох.
     Џотом он повернулсЯ к воображаемым микрофонам в стене  и сказал громче:
- ѓоспода,  как обычно в подобных  обстоЯтельствах, Я хочу поддержать вас  в
вашей работе и поблагодарить от своего имени и от имени будущих историков.
     ‚се трое посмеЯлись  немного, а затем  редактор  стал рассказывать, как
был запрещен  его  еженедельник,  что  делает  рисовальщик, придумавший  эту
карикатуру,  и  каково  приходитсЯ  другим  чешским  художникам,  философам,
писателЯм.  Џосле  русского  вторжениЯ  все они были  выброшены  с работы  и
сделались  мойщиками   окон,  сторожами  автостоЯнок,   ночными   вахтерами,
истопниками  общественных  зданий  и  в  лучшем  случае,  не  без протекции,
таксистами.
     ‚се, что говорил  редактор, было  достаточно интересно,  но  ’омаш не в
силах был сосредоточитьсЯ. Ћн думал  о своем сыне.  Џрипомнил, что вот уже в
течение нескольких  месЯцев  встречает его на улице и, видимо, не  случайно.
…го поразило, что  сейчас он видит его в  обществе преследуемого  редактора.
ЏерваЯ жена ’омаша  была  ортодоксальной коммунисткой, и  ’омаш полагал, что
сын,  естественно, находитсЯ  под ее влиЯнием. Ћн ведь ничего не знал о нем.
Љонечно,  он  смог  бы  сейчас  прЯмо спросить  сына, каковы его отношениЯ с
матерью,  но такой  вопрос в присутствии чужого человека  представлЯлсЯ  ему
бестактным.
     Ќаконец редактор  перешел к существу  дела. Ћн сказал, что все больше и
больше  людей  попадают  за  решетку  лишь  по той причине,  что  отстаивают
собственные  взглЯды, и  в заключение объЯвил:  -  ‚от  почему  мы  пришли к
выводу, что надо действовать.
     -  Љак же вы  собираетесь действовать? - спросил  ’омаш. ’ут вступил  в
разговор  его сын.  ’омаш  впервые услышал,  как он говорит. €  с удивлением
обнаружил, что сын заикаетсЯ.
     -  “ нас  есть  сведениЯ,  что  политзаключенные содержатсЯ  в  тЯжелых
условиЯх.  ‘остоЯние некоторых из них поистине  катастрофическое. Џоэтому мы
решили обратитьсЯ с  петицией,  которую могли  бы подписать  самые известные
чешские интеллектуалы, чьи имена еще имеют кой-какой вес.
     ‚прочем,  нет,  он не  заикалсЯ,  скорее  лишь  слегка  запиналсЯ,  что
замедлЯло поток  его речи, и потому каждое произнесенное им слово помимо его
воли как бы подчеркивалось и удлинЯлось.  Ћн Явно осознавал это, и его щеки,
за минуту до этого побледневшие, теперь вновь стали красными.
     - ‚ы хотите получить от менЯ совет, к кому обратитьсЯ в моей области? -
спросил ’омаш.
     - Ќет,-- засмеЯлсЯ редактор. - Ќам не нужен  ваш  совет. Ќам нужна ваша
подпись!
     Ћн снова почувствовал себЯ польщенным! Ћн снова обрадовалсЯ, что кто-то
еще не забыл, что  он хирург! € если сопротивлЯлсЯ, то лишь из скромности: -
Џомилуйте!  ’о, что менЯ вышвырнули с  работы, еще не  „оказательство, что Я
признанный врач!
     - Њы не забыли, что вы написали в наш еженедельник! -  улыбнулсЯ ’омашу
редактор.
     ‘  каким-то восторгом,  который, возможно,  ускользнул  от ’омаша,  сын
вздохнул: - Љонечно!
     ’омаш сказал: - џ не уверен, что мое имЯ на некой петиции  может помочь
политзаключенным. Ќе лучше ли было бы  взЯть подписи у  тех, кто до сих  пор
еще не в опале и сохранил хоть минимальное влиЯние на предержащие власти?
     ђедактор засмеЯлсЯ: - ђазумеетсЯ, лучше!
     ‘ын ’омаша тоже  засмеЯлсЯ;  это был смех человека,  который уже многое
понЯл на своем веку: - Ћдно плохо - те никогда ее не подпишут!
     ђедактор  продолжал: - ќто вовсе  не  значит,  что мы не ходим к ним за
подписью! Њы не так обходительны, чтобы избавить их от неловкости, - смеЯлсЯ
он. - Џослушали бы вы их отговорки! ЏотрЯсающие!
     ‘ын одобрительно смеЯлсЯ.
     ђедактор  продолжал:  -  …стественно, они  в  один  голос  твердЯт, что
целиком  с  нами  согласны, только,  дескать,  желательно все делать  иначе:
тактичнее, разумнее, деликатнее. Ћни  до дрожи боЯтсЯ  подписать петицию и в
то же времЯ не хотЯт, чтобы мы думали о них плохо, если они не подпишут.
     ‘ын и редактор снова дружно рассмеЯлись.
     ђедактор подал ’омашу лист бумаги  с  коротеньким  текстом,  в  котором
довольно уважительным  тоном была  изложена президенту просьба амнистировать
политзаключенных.
     ’омаш  пыталсЯ  быстро сообразить:  амнистировать  политзаключенных? Ќо
будут  ли они  амнистированы лишь на  том основании,  что люди,  отвергнутые
режимом (стало  быть,  новые потенциальные политзаключенные), просЯт об этом
президента?  ’акаЯ петициЯ  скорее  приведет  к  тому,  что политзаключенные
амнистированы  не  будут,  даже  если  их   сейчас   и   захотели  бы  вдруг
амнистировать!
     …го раздумьЯ оборвал сын: - ђечь идет главным образом о том, чтобы дать
понЯть, что  в этой стране  есть  еще горстка людей, которые  не  испытывают
страха.  €,  кроме того, показать,  кто по какую сторону баррикады. Ћтделить
плевелы от пшеницы.
     ’омаш подумал: —то ж, справедливо, однако  какое  это имеет отношение к
политзаключенным? ђечь идет или о том, чтобы добитьсЯ их амнистированиЯ, или
же о том, чтобы отделить плевелы от пшеницы. ќто совсем разные вещи.
     - ‚ы колеблетесь, пан доктор? - спросил редактор.
     „а. Ћн колебалсЯ. Ќо боЯлсЯ об  этом сказать. Џротив  него на стене был
изображен солдат, который грозил ему пальцем и спрашивал: "’ы еще не решилсЯ
вступить в Љрасную  Ђрмию?" €ли: "’ы еще не подписал две  тысЯчи слов?" €ли:
"’ы тоже подписал две тысЯчи слов?" €ли:  "’ы не хочешь подписать петицию об
амнистии?" Ќо о чем бы солдат ни спрашивал, он угрожал.
     ђедактор  только  что высказал  свое  мнение о  людЯх, которые,  хоть и
соглашаютсЯ  с  требованием амнистии  длЯ  политзаключенных, приводЯт тысЯчи
доводов против  того,  чтобы подписать петицию. Ћднако такие рассуждениЯ, на
его  взглЯд,  не более  чем отговорки, за которыми  скрываетсЯ трусость. —то
’омашу оставалось сказать?
     Ћн вдруг рассмеЯлсЯ, оборвав установившуюсЯ тишину, и указал на рисунок
на стене: - ќтот солдат, угрожаЯ мне, спрашивает, подпишу Я или нет. Џод его
взглЯдом тЯжело думаетсЯ!
     ‚се трое немного посмеЯлись.
     ‡атем ’омаш сказал: - •орошо. Џодумаю. Њы могли бы увидетьсЯ где-нибудь
в ближайшие дни?
     -  џ всегда рад видеть вас, -  сказал редактор, - но  что касаетсЯ этой
петиции - времЯ не терпит. Њы хотим завтра вручить ее президенту.
     - ‡автра? - ’омаш  вдруг вспомнил, как толстЯк-полицейский протЯнул ему
бумагу с составленным текстом,  содержащим  донос как раз  на этого высокого
редактора с большой бородой. ‚се принуждают  его подписывать тексты, которых
он сам не писал.
     ‘ын сказал: - ’ут и раздумывать не о чем.
     ‘лова были агрессивны, но тон почти умолЯющий. Ћни сейчас смотрели друг
другу  в  глаза,  и  ’омаш  заметил,  как  сын, сосредоточиваЯ  взглЯд, чуть
приподнимает левый уголок верхней губы. ќту гримасу он  знал по собственному
лицу,  она поЯвлЯлась,  когда  он внимательно  разглЯдывал  себЯ  в зеркале,
проверЯЯ,  хорошо  ли  выбрит. €  сейчас  он не мог удержатьсЯ  от какого-то
тошнотворного ощущениЯ, увидев эту гримасу на чужом лице.
     Љогда родители живут с детьми с  их младенчества, они привыкают к такой
схожести, она представлЯетсЯ  им чем-то  банальным и, временами подмечаЯ ее,
они могут даже забавлЯтьсЯ ею. Ќо ’омаш разговаривал со  своим сыном впервые
в жизни! € сидеть против собственного искривленного рта было ему непривычно!
     Џредставьте себе:  вам ампутировали  руку  и  пересадили ее  на другого
человека. € вот этот человек сидит против вас и жестикулирует этой рукой под
самым вашим  носом!  ‚ы смотрели бы на  эту руку, как  на пугало. € хоть это
была бы ваша собственнаЯ, столь  роднаЯ  вам  рука, вас  обуЯл бы  ужас  при
мысли, что она коснетсЯ вас!
     ‘ын продолжал: - ’ы все-таки на стороне тех, кого преследуют!
     ‚се это времЯ ’омаш думал о том, будет ли сын обращатьсЯ к нему на "ты"
или на "вы". „о  сих пор сын строил фразы так, чтобы  уйти  от этого выбора.
‘ейчас он  наконец решилсЯ. Ћн говорил ему  "ты", и ’омаш вдруг понЯл, что в
этой  сцене речь идет не  об амнистии  политзаключенных,  а  о сыне: если он
подпишет, их  судьбы  соединЯтсЯ,  и ’омашу придетсЯ  в большей или  меньшей
степени  сблизитьсЯ  с  ним.  …сли не  подпишет,  их  отношениЯ  по-прежнему
останутсЯ на нуле, но на сей раз уже не по его воле, а по воле сына, который
отречетсЯ от отца из-за его трусости.
     ’омаш был в ситуации шахматиста, у которого не осталось ни одного хода,
каким он мог бы избежать поражениЯ, и он вынужден признать себЯ побежденным.
Џодпишет он петицию или нет - какаЯ  разница. ќто ничего не изменит ни в его
судьбе, ни в судьбе политзаключенных.
     - „айте-ка сюда, - сказал он и взЯл бумагу.

        14

     ‘ловно желаЯ отблагодарить его  за такое решение, редактор сказал: - Ћб
ќдипе вы написали превосходно.
     ‘ын  подал  ему авторучку  и  добавил:  -  Ќекоторые мысли  имели  силу
разорвавшейсЯ бомбы.
     Џохвала, высказаннаЯ редактором, его порадовала,  но  метафора, которую
использовал  сын, показалась ему преувеличенной и неуместной. Ћн сказал: - Љ
сожалению, эта  бомба угодила только в  менЯ. €з-за  этой статьи Я  не  могу
оперировать своих больных.
     ќто прозвучало холодно и почти враждебно.
     ‘тремЯсь, видимо, приглушить этот небольшой диссонанс,  редактор сказал
(и это похоже было на извинение): - Ќо ваша статьЯ помогла многим людЯм!
     “же с детства  под словами "помогать людЯм" ’омаш представлЯл себе лишь
единственную форму  деЯтельности: врачевание.  Ќо может ли  какаЯ-то  статьЯ
помочь людЯм? ‚ чем  эти двое хотЯт его  убедить? Ћни свели всю его жизнь  к
одной маленькой мысли об ќдипе,  да, собственно, к чему-то еще более малому:
к одному примитивному "нет!", которое он бросил в лицо режима.
     Ћн сказал (и голос его звучал столь же холодно, хотЯ он и  не осознавал
этого): -  џ не знаю, действительно  ли моЯ статьЯ  помогла  кому-то. Ќо как
хирург Я спас нескольким людЯм жизнь.
     ‘нова наступила минутнаЯ тишина. …е  нарушил  сын:  -  Њысли тоже могут
спасти людЯм жизнь.
     ѓлЯдЯ на свои собственные губы на лице сына, ’омашу подумалось: до чего
же странно видеть, как твои губы заикаютсЯ.
     - Ћдна вещь  в твоей статье была замечательной, - продолжал сын, и было
заметно,  с каким  усилием  он  говорит.  - ’воЯ  бескомпромиссность.  џсное
ощущение, что такое добро и  что такое зло. Њы перестаем  различать это. Ќам
уже  неведомо,   что   значит   чувствовать   себЯ   виноватым.   Љоммунисты
отговариваютсЯ тем, что их обманул ‘талин. “бийца оправдываетсЯ тем, что его
не любила  мать и  что он подвержен фрустрации. Ђ ты вдруг взЯл и сказал: не
существует  никакого  оправданиЯ. Ќикто не был  в глубине души  своей  более
невинен,  чем  ќдип. €  все-таки  он сам  себЯ  наказал, когда  увидел,  что
совершил.
     ’омаш  с  трудом  оторвал  взглЯд  от своего  рта на  сыновьем  лице  и
попыталсЯ смотреть на редактора. Ћн был раздражен и горел желанием поспорить
с ними. Ћн сказал: - ‚идите  ли, все это недоразумение. ѓраницы между добром
и злом невероЯтно стерты.  Ќаказывать  кого-то, кто не ведал, что творил, не
что иное, как варварство. Њиф об ќдипе прекрасен. Ќо трактовать его так... -
Ћн  хотел  еще  что-то сказать, но  вдруг подумал,  что  комната,  возможно,
прослушиваетсЯ. …го ничуть не  тревожила честолюбиваЯ мечта быть  цитируемым
историками  будущих  веков.  Ћн  лишь  опасалсЯ,  что  его может  цитировать
полициЯ. ђазве  не требовала она от  него  именно отречениЯ  от  собственной
статьи? ’Ягостно было даже подумать, что полициЯ  могла это  услышать теперь
из его уст. Ћн знал: все, что человек в этой стране говорит, рано или поздно
может быть передано по радио. Ћн умолк.
     - —то вас заставило так изменить свои взглЯды? - спросил редактор.
     -  џ скорее задаюсь вопросом, что заставило менЯ написать эту статью...
- сказал ’омаш  и тотчас вспомнил: она  приплыла к его постели,  точно дитЯ,
пущенное в корзинке по волнам. „а, поэтому он и брал  в  руки эту  книгу: он
возвращалсЯ к легендам о  ђомуле,  о Њоисее, об ќдипе. € вот она уже снова с
ним. Ћн видел се перед собой, прижимающей к своей груди завернутую в красную
косынку ворону. ќтот образ  принес  ему  утешение. Ћн словно ЯвилсЯ сказать,
что ’ереза жива,  что  сейчас  она  в  том же  городе, что и  он, и  что все
остальное не имеет никакого значениЯ.
     ђедактор нарушил молчание. - џ понимаю вас, пан доктор. Њне также чужда
идеЯ наказаниЯ. Ћднако мы не требуем наказаниЯ, - улыбнулсЯ он, - мы требуем
отмены наказаниЯ.
     - џ знаю, - сказал ’омаш. Ћн уже смирилсЯ с тем, что в ближайшие минуты
он  сделает нечто,  что,  быть  может,  благородно,  но  навернЯка абсолютно
бессмысленно (поскольку  политзаключенным  это  не  поможет),  а  лично  ему
неприЯтно (поскольку все это происходит в навЯзанной ему обстановке).
     ‘ын добавил (почти просительно): - ’воЯ обЯзанность подписать это!
     ЋбЯзанность? ‘ын будет напоминать ему о его обЯзанности? ќто было самым
худшим  словом, какое  кто-либо  мог ему сказать! ‘нова перед глазами возник
образ  ’ерезы,  держащей  в объЯтиЯх  ворону. Ћн вспомнил, что вчера в  баре
приставал  к ней шпик. ‘нова у нее трЯсутсЯ руки. Ћна постарела. Љроме  нее,
длЯ него ничего не имеет значениЯ. Ћна, рожденнаЯ шестью случайностЯми, она,
цветок, распустившийсЯ из ишиаса главврача,  она  по другую сторону всех "Es
muss sein!", она - то единственное, что ему дорого.
     Џочему  он еще  раздумывает,  должен ли он или не  должен  подписывать?
‘уществует лишь единый критерий всех его решений: он не должен делать ничего
из того, что могло бы  ей навредить. ’омаш не может спасти политзаключенных,
но может сделать ’ерезу счастливой. € даже это ему не удаетсЯ. Ќо подпиши он
петицию,  почти  навернЯка к  ней еще  чаще  будут  наведыватьсЯ шпики и еще
сильнее будут трЯстись у нее руки.
     Ћн  сказал:  -  ѓораздо важнее вырыть  из земли закопанную ворону,  чем
посылать петицию президенту.
     Ћн знал, что фраза невразумительна, но тем больше она ему нравилась. Ћн
переживал минуты какого-то внезапного и неожиданного опьЯнениЯ.
     ќто было  такое  же черное опьЯнение, какое он испытывал, когда однажды
торжественно сообщил своей жене, что не хочет больше видеть ни ее, ни своего
сына. ќто было такое же черное опьЯнение, какое он испытывал, когда  опускал
в Ящик письмо, в котором навсегда отрекалсЯ от профессии врача. Ћн вовсе  не
был уверен,  что поступает  правильно, но был уверен, что поступает так, как
хочет поступать.
     Ћн сказал: - Ќе сердитесь. џ не подпишу.

        15

     Ќесколькими  днЯми  позже он  уже  смог прочитать  о  петиции  во  всех
газетах.
     Ќигде, конечно, не упоминалось о том,  что это было  вежливое прошение,
ходатайствующее  об  освобождении   политзаключенных.  Ќи  одна  газета   не
процитировала  ни  единой  фразы  из   этого  короткого  текста.   Ќапротив,
пространно,  неЯсно  и угрожающе  говорилось о  каком-то антигосударственном
воззвании,  которое  должно  было  стать  основой длЯ  новой  борьбы  против
социализма. ЏеречислЯлись те, кто подписал текст, и их имена  сопровождались
клеветой и нападками, от которых у ’омаша мороз подирал по коже.
     Ќесомненно, это было можно  предвидеть. ‚  то времЯ любое  общественное
выступление  (собрание,  петициЯ,  митинг  на   улице),  не   организованное
коммунистической  партией, автоматически считалось  противозаконным,  и  над
теми, кто принимал  в нем  участие,  нависала  угроза.  ќто  знали все.  Ќо,
пожалуй, тем больше он  досадовал на себЯ, что  не подписал петиции. Џочему,
собственно, он не подписал  ее? ’еперь он даже не может отчетливо вспомнить,
чем было вызвано его решение.
     € вновь Я вижу его в  той же позе,  в  какой он предстал передо  мной в
самом  начале романа.  Ћн  стоит у  окна  и  смотрит  поверх  двора на стены
супротивных домов.
     ќто образ, из которого он родилсЯ. Љак Я уже сказал, герои рождаютсЯ не
как живые люди из тела матери, а из одной ситуации, фразы,  метафоры; в них,
словно  в   ореховой   скорлупе,   заключена   некаЯ  основнаЯ  человеческаЯ
возможность, которую, как  полагает автор, никто еще не открыл или о которой
никто ничего существенного не сказал.
     Ќо  разве  не правда, что автору  не дано говорить ни о чем ином, кроме
как о самом себе?
     ‘мотреть беспомощно  поверх  двора  и  не  знать,  что  делать; слышать
настойчивое урчание  собственного  живота  в  минуту  любовного возбуждениЯ;
предавать и не уметь остановитьсЯ на прекрасном пути предательств;
     поднимать  кулак  в  толпе  ‚еликого  Џохода; щеголЯть своим остроумием
перед тайными микрофонами полиции - все эти ситуации Я познал и пережил сам,
и все-таки ни из  одной из  них не  вырос персонаж, которым ЯвлЯюсь Я сам со
своим  curriculum  vitae  [Џутем жизни  (лат.)]. ѓерои  моего  романа -  мои
собственные возможности, которым не дано было  осуществитьсЯ. Џоэтому Я всех
их в равной мере люблю и все они в равной  мере менЯ ужасают; каждый  из них
преступил границу,  которую  Я  сам  лишь  обходил. €менно эта  преступаемаЯ
граница (граница,  за которой кончаетсЯ мое "Я") менЯ и притЯгивает.  ’олько
за  ней  начинаетсЯ  таинство,  о  котором  вопрошает  роман.  ђоман  -   не
вероисповедание  автора, а  исследование того, что есть человеческаЯ жизнь в
западне, в которую претворилсЯ мир. Ќо довольно. ‚ернемсЯ к ’омашу.
     Ћн один в квартире и смотрит поверх двора на грЯзную стену супротивного
дома.  Ћн  тоскует по  тому высокому  мужчине  с большой бородой  и  по  его
друзьЯм,  которых  он  не  знал  и к  которым не принадлежал.  “  него такое
ощущение, будто он встретил на перроне красивую незнакомку, но прежде чем он
успевает окликнуть ее, она  садитсЯ  в спальный  вагон  поезда,  уходЯщего в
‘тамбул или ‹иссабон.
     ‡атем он попыталсЯ снова  обдумать, как было бы правильнее поступить. €
хотЯ он старалсЯ устранить все, что относилось к области чувств (восхищение,
какое  он испытывал  перед  редактором, и раздражение,  какое в нем  вызывал
сын), он по-прежнему не был уверен, должен ли был  подписать  текст, который
ему предложили.
     Џравильно  ли  поднЯть  свой голос в защиту того,  кому  затыкают  рот?
Ќесомненно.
     Ќо  с другой стороны: Џочему газеты отвели столько  места этой петиции?
Џечать  (тотально  манипулируемаЯ государством) вполне могла  все это дело с
петицией замолчать,  и никто  бы о  ней не узнал. …сли же она о ней говорит,
стало быть, правителЯм страны она пришлась весьма  кстати! Ћна  свалилась на
них,  точно манна небеснаЯ,  и теперь они смогут развЯзать и оправдать новую
мощную волну репрессий.
     Љак же  в таком случае  правильнее  было поступить? Џодписывать или  не
подписывать?
     ‚озможна и инаЯ формулировка вопроса: ‹учше  ли кричать  и тем ускорить
свой конец? €ли молчать и тем оплатить более медленное умирание?
     ‘уществует ли вообще ответ на эти вопросы?
     € вновь приходит  к нему мысль, котораЯ нам  уже известна: —еловеческаЯ
жизнь  свершаетсЯ  лишь  однажды,  и потому мы никогда не сможем определить,
какое из наших решений было правильным,  а какое - ложным. ‚ данной ситуации
мы могли решить только один-единственный раз,  и нам не дано никакой второй,
третьей,  четвертой  жизни, чтобы иметь  возможность  сопоставить  различные
решениЯ.
     ‚ этом смысле историЯ подобна индивидуальной жизни. €сториЯ  чехов лишь
одна. ‚ один прекрасный день она кончитсЯ так же, как и ’омашева жизнь, и ее
уже нельзЯ будет повторить во второй раз.
     ‚ 1618 году чешские сословиЯ,  собравшись с духом и решив защищать свои
религиозные свободы, обрушили свой гнев на императора, сидевшего на троне  в
‚ене, и  выкинули  из  окна  Џражского града  двух высоких  чиновников.  ’ак
началась  ’ридцатилетнЯЯ  война, котораЯ привела почти к полному уничтожению
чешского народа. „олжны ли были тогда чехи проЯвить больше осторожности, чем
смелости? Ћтвет кажетсЯ простым, однако его нет.
     ’риста двадцать лет спустЯ, в 1938 году, после мюнхенской  конференции,
весь  мир  решил принести  их страну  в жертву ѓитлеру. „олжны ли  были  они
попытатьсЯ  боротьсЯ  в  одиночку  против восьмикратно  превосходЯщих их сил
противника? ‚ отличие  от 1618 года чехи тогда проЯвили больше осторожности,
чем смелости. ‘  их  капитулЯции  началась  втораЯ  мироваЯ  война,  котораЯ
привела к окончательной потере свободы  их народа на много десЯтилетий, а то
и  столетий.  „олжны  ли  были  они  проЯвить  тогда  больше  смелости,  чем
осторожности? —то они должны были делать?
     …сли  бы историЯ  чехов  могла повторЯтьсЯ, несомненно, было бы полезно
всЯкий  раз  испробовать  ту,  иную,  возможность,  а  потом  сравнить   оба
результата. Ѓез такого опыта все рассуждениЯ суть лишь игра гипотез.
     Einmal ist keinmal. …диножды - все  равно что никогда. €сториЯ чехов во
второй раз  уже не повторитсЯ,  равно как и  историЯ …вропы. €сториЯ чехов и
…вропы ЯвлЯетсЯ двумЯ набросками, которые нарисовала  роковаЯ неискушенность
человечества. €сториЯ  столь же легка, как  и  отдельнаЯ человеческаЯ жизнь,
невыносимо легка, легка, как пух, как вздымающаЯсЯ пыль, как то, чего завтра
уже и в помине не будет.
     ‘  какой-то ностальгией,  даже  чуть ли  не с  любовью  ’омаш  еще  раз
вспомнил высокого  сутуловатого  редактора. ќтот человек поступал так, будто
историЯ была не  наброском, а уже готовой картиной. Ћн  поступал так, словно
все, что  происходит,  должно повторЯтьсЯ в  вечном  возвращении  бессчетное
число  раз, и был уверен, что  в своих поступках никогда не узнает сомнений.
Ћн был убежден в своей правоте и считал это знаком отнюдь не ограниченности,
а  добродетели.  ќтот человек жил  в иной истории,  чем  ’омаш:  в  истории,
котораЯ не была (или котораЯ не знала того, что была) всего лишь наброском.

        16

     Ќесколькими днЯми позже ему  пришла  в голову мысль, которую  Я привожу
здесь  в дополнение к предыдущей главе: во вселенной существует планета, где
все  люди  рождаютсЯ во  второй  раз.  Џри  этом они полностью осознают свою
жизнь, проведенную на ‡емле, и весь приобретенный там опыт.
     € существует,  возможно, еще одна планета, где все мы рождаемсЯ на свет
в третий раз уже с опытом двух предыдущих жизней.
     €, быть  может, существуют  еще и  еще другие планеты, где человечество
всегда рождаетсЯ на одну ступень (на одну жизнь) более зрелым.
     ќто ’омашева версиЯ вечного возвращениЯ.
     ‡десь на  ‡емле (на  планете номер один, на  планете неискушенности) мы
можем,  конечно, лишь весьма туманно домыслить, что стало бы с  человеком на
последующих  планетах. Њудрее  ли был бы человек? Џод  силу ли ему  зрелость
вообще? Њожет ли человек достичь ее повторением?
     ‹ишь  в перспективе  этой утопии  можно  было бы с полным  обоснованием
пользоватьсЯ  понЯтиЯми  "пессимизм"  и  "оптимизм":  оптимист  -  тот,  кто
полагает,  что  на  планете  номер  пЯть  историЯ  человечества будет  менее
кровавой. Џессимист - тот, кто так не думает.

        17

     ‡наменитый  роман  †юлЯ  ‚ерна,  который  ’омаш  любил  еще  в детстве,
называлсЯ "„ва года каникул", и действительно, два года -  максимальный срок
длЯ каникул. Њойщиком окон ’омаш был уже третий год.
     Љак  раз  в эти дни он осознал (отчасти грустЯ, отчасти тихо смеЯсь над
собой),  что он устал физически (каждый  день  у него был  один, а  то и два
любовных турнира), что, даже не терЯЯ вкуса к женщинам, он овладевает ими  в
напрЯжении последних сил. („обавлю: не сексуальных, а именно физических сил;
трудности возникали у него не с половым членом, а с  дыханием, и в этом было
что-то комическое.)
     Љак-то раз он пыталсЯ организовать на после обеда свидание, но не сумел
дозвонитьсЯ  ни к  одной женщине, и день грозил остатьсЯ пустым. ђаз десЯть,
например, он названивал одной девушке, на редкость очаровательной  студентке
театральной  школы,  чье  тело  с  такой  равномерностью загорело где-то  на
нудистских плЯжах ћгославии, что казалось, ее там медленно вращал на вертеле
необычайно точный механизм.
     Ћн  безуспешно звонил  ей  из всех магазинов, в  которых мыл  окна,  но
когда, закончив к четырем работу, возвращалсЯ в контору  отдать  подписанные
заказы,  его вдруг  на улице  в центре Џраги остановила незнакомаЯ  женщина.
“лыбаЯсь, она сказала: "Џан доктор, куда вы пропали? џ  совсем  потерЯла вас
из виду!"
     ’омаш  стал усиленно  вспоминать, откуда он знает  эту женщину.  Њожет,
бывшаЯ пациентка? Ћна вела себЯ так, словно они были задушевными друзьЯми. €
он старалсЯ так строить свои ответы, чтобы она не заметила его забывчивости.
Ћн  стал уж было подумывать о том, как затащить ее в квартиру приЯтелЯ, ключ
от которой был у него в кармане, как вдруг по ее случайному замечанию понЯл,
что именно ей, этой чудесно загорелой  начинающей актрисе, он  сегоднЯ столь
упорно названивал.
     ќтот эпизод позабавил его,  но и  напугал:  да, он  изнурен  не  только
физически,  но  и  психически; два  года каникул не  могут  продолжатьсЯ  до
бесконечности.

        18

     Љаникулы  без операционного  стола  были одновременно и каникулами  без
’ерезы:  шесть  дней  в  неделю  они  лишь  мельком  виделись  и  только  по
воскресеньЯм бывали  вместе. € хотЯ  оба  они  страстно  желали  друг друга,
каждому из них приходилось проделывать долгий путь к сближению - не меньший,
чем в тот вечер, когда он вернулсЯ к ней из –юриха. ‹юбовный акт приносил им
наслаждение,  но вовсе  не утешение. Ћна  уже больше не кричала, и в  минуты
оргазма  ее  лицо,  казалось, выражает  боль и странную  отрешенность.  ‹ишь
каждую ночь во сне они бывали свЯзаны узами нежности. Ћни держались за руки,
и она забывала о пропасти (пропасть дневного света),  котораЯ их  разделЯла.
Ќо этих ночей было недостаточно, чтобы  он смог защитить ее и позаботитьсЯ о
ней.  Љогда  он утром  видел ее,  у  него от  страха  сжималось сердце:  она
выглЯдела плохо, нездорово.
     Ћднажды  в  воскресенье она попросила его поехать на машине куда-нибудь
под  Џрагу.  Ћни  доехали  до   курортного  городка,   улицы  которого  были
переименованы  на  русский  лад, и встретили  бывшего  пациента  ’омаша. ќта
встреча огорчила его. ‚друг снова  кто-то заговорил с ним как с врачом, и он
почувствовал,  как издалека возвращаетсЯ к  нему его  прошлаЯ жизнь со своей
приЯтной  размеренностью: обследованиЯ больных, их полные  довериЯ  взглЯды,
которые,  хотЯ он как бы старалсЯ не  замечать,  в действительности радовали
его и которых теперь так ему недоставало.
     Џотом они  ехали  на  машине  домой,  и  ’омаш  думал  о  том,  что  их
возвращение  из  –юриха в Џрагу  было роковой ошибкой. Ћн судорожно впивалсЯ
глазами в дорогу, стараЯсь не смотреть на ’ерезу.  Ћн был полон злобы к ней.
…е  присутствие  рЯдом  с ним  представлЯлось ему во  всей своей невыносимой
случайности. Џочему она здесь возле него? Љто положил ее в корзинку и пустил
по воде? €  почему пустил именно на берег его постели? € почему именно ее, а
не какую-то другую женщину?
     Ќа протЯжении всей дороги ни один из них не обронил ни слова.
     ‚ернувшись домой, они молча поужинали.
     Њолчание  лежало  между  ними  как  страдание.  ‘  каждой  минутой  оно
становилось все тЯгостнее. —тобы избавитьсЯ от него, они быстро пошли спать.
Ќо среди ночи он разбудил ее: она плакала.
     - ЊенЯ похоронили, - рассказывала она ему. - ЊенЯ уже давно похоронили.
’ы ходил  ко мне  каждую  неделю. ’ы всегда  стучал в могилу,  и Я  выходила
оттуда. ѓлаза у менЯ были полны земли.
     ’ы говорил: "’ы же так ничего не видишь" - и вынимал из глаз землю.
     Ђ Я тебе говорила: "џ все равно не вижу. “ менЯ ведь вместо глаз дыры".
     Ђ  потом однажды  ты уехал надолго, и Я  знала, что ты с какой-то чужой
женщиной. Џроходили недели,  а ты не поЯвлЯлсЯ. џ боЯлась тебЯ  пропустить и
поэтому совсем не спала.  Ќаконец ты снова постучал в могилу,  но Я была так
обессилена целым месЯцем  бессонных ночей,  что долго не могла к тебе выйти.
Љогда наконец мне ќ1 о удалось, Я  увидела, что  ты разочарован. ’ы  сказал,
что Я плохо выглЯжу.  џ чувствовала, что  Я страшно не нравлюсь тебе: у менЯ
впалые щеки и резкие движениЯ.
     џ извинЯлась перед тобой: "Ќе сердись, Я ведь не спала все это времЯ".
     € ты  сказал притворным, успокоительным голосом: "‚от видишь. ’ебе надо
отдохнуть. •орошо бы тебе взЯть на месЯц отпуск".
     Ђ Я  прекрасно  понимала, что  ты имеешь в  виду под  этим  отпуском. џ
знала, что  целый месЯц  ты  не  захочешь  менЯ видеть,  поскольку будешь  с
какой-то другой женщиной. ’ы ушел, а Я спустилась вниз в могилу, знаЯ точно,
что снова не буду целый месЯц спать,  боЯсь пропустить тебЯ, и что когда  ты
придешь спустЯ месЯц, Я  стану еще безобразнее, чем сегоднЯ, и ты еще больше
во мне разочаруешьсЯ.
     Ћн никогда не слышал ничего более мучительного, чем этот рассказ.
     Ћн сжимал ’ерезу в своих  объЯтиЯх  и,  чувствуЯ,  как она дрожит  всем
телом, думал о том, что ему не под силу вынести свою любовь.
     Џусть земной шар содрогалсЯ бы от взрывов бомб, пусть его родину что ни
день разорЯли бы другие орды, а всех жителей с соседней улицы  волокли бы на
казнь - все это легче было бы ему вынести, чем решитьсЯ на признание. Џечаль
же, скрытаЯ в одном ’ерезином сне, была длЯ него непереносима.
     Ћн старалсЯ погрузитьсЯ в глубины сна, о котором она ему рассказала. Ћн
представлЯл  себе, как он  гладит ее  по  лицу и  незаметно длЯ нее выбирает
землю  из  глазных  впадин.  Џотом  он  слышал,  как  она  говорит  ему  эти
невообразимо мучительные  слова: "џ все равно  не вижу.  ‚место глаз у  менЯ
дыры".
     ‘ердце сжималось у него так,  что казалось, вот-вот  разорветсЯ. ’ереза
снова спала, но он не мог уснуть. Ћн представлЯл себе ее смерть. Ћна мертва,
и снЯтсЯ  ей ужасные сны; но поскольку она мертва, он не может ее разбудить.
„а,  это смерть:  ’ереза  спит,  снЯтсЯ ей ужасные  сны, и  он  не может  ее
разбудить.

        19

     ‡а те пЯть лет, что прошли со времени вторжениЯ русской армии на родину
’омаша, Џрага неузнаваемо изменилась: он  встречал на улицах  других  людей,
чем  когда-то.  Џоловина  его знакомых эмигрировала,  а из той половины, что
осталась,  еще  половина  умерла.  ќтот факт не будет зафиксирован  ни одним
историком:  годы  после  русского  вторжениЯ были  периодом похорон; частота
смертей была  несравнимо  выше, чем. когда-либо  прежде. џ не говорю лишь  о
случаЯх  (скорее редких),  когда  люди  были затравлены  до  смерти, подобно
писателю  џну  Џрохазке. ‘пустЯ  две  недели  после  того  как  радио  стало
ежедневно передавать  его частные  разговоры,  он  слег в  больницу. ђаковаЯ
опухоль,  котораЯ,  вероЯтно,  еще  раньше  дремала  в  его  теле,  внезапно
расцвела,  как роза.  Ћперировали его в  присутствии полиции; но  узнав, что
романист приговорен  к смерти, она тотчас потерЯла к нему интерес и оставила
его умирать на  руках жены. Ћднако умирали и те, кого никто  не  преследовал
открыто. Ѓезнадежность, что овладела страной, проникала через души к телам и
сокрушала  их.  Ќекоторые в отчаЯнии  спасались  от благосклонности  режима,
пытавшегосЯ одарить их  почестЯми  и  тем самым принудить  встать на сторону
новых правителей. ’ак, спасаЯсь от любви партии, умер поэт ”рантишек ѓрубин.
Њинистр культуры, от которого он отчаЯнно скрывалсЯ, настиг его уже лежавшим
в  гробу.  Ћн произнес  над  поэтом  речь  о  его любви к ‘оветскому  ‘оюзу.
‚озможно,  этой  нелепостью  он хотел воскресить ѓрубина.  Ќо  мир был столь
омерзителен, что никому не хотелось вставать из мертвых.
     ’омаш пошел в крематорий,  чтобы присутствовать на похоронах известного
биолога, изгнанного из университета и Ђкадемии наук. Ќа извещении  о  смерти
не был указан даже час погребениЯ, ибо власти боЯлись,  что сей обрЯд  может
вылитьсЯ в  демонстрацию;  лишь в последнюю  минуту близкие  узнали,  что он
будет кремирован в полседьмого утра.
     ‚ойдЯ в зал крематориЯ, ’омаш не сразу осознал, что происходит: зал был
освещен, словно  съемочнаЯ площадка. Ћн оглЯделсЯ и  обнаружил,  что в  трех
местах  размещены камеры. Ќет, это  было  не телевидение,  это была полициЯ,
котораЯ  снимала похороны, чтобы  доподлинно знать  всех участников.  ‘тарый
коллега мертвого ученого, все еще член Ђкадемии наук, имел смелость говорить
у гроба. Ћн и не предполагал, что с этого днЯ станет киноактером.
     Љогда  обрЯд  кончилсЯ  и все уже успели выразить  соболезнование семье
покойного, ’омаш  увидел в уголке зала группку людей, а среди них - высокого
сутуловатого редактора.  Ћн снова остро  почувствовал, как его тЯнет к  этим
людЯм, которые ничего  не боЯтсЯ и, несомненно, свЯзаны между собою  большой
дружбой. Ћн направилсЯ  к редактору, улыбнулсЯ, хотел поздороватьсЯ, но  тот
сказал: - Ћсторожно, пан доктор, вам лучше не подходить.
     ”раза была непростой. ’омаш  мог истолковать ее как искреннее дружеское
предупреждение  ("Ѓудьте  осторожны,  нас фотографируют, если  заговорите  с
нами,  возможно, одним  допросом у вас будет больше") или же  она могла быть
сказана с  иронией ("…сли вам не хватило смелости подписать петицию,  будьте
последовательны  и не общайтесь с нами!").  Ќо  какое бы из этих значений не
было истинным, ’омаш  послушалсЯ и  удалилсЯ. “ него было ощущение, будто он
видит  красивую  женщину,  входЯщую  в  спальный  вагон  экспресса  дальнего
следованиЯ, и в минуту, когда он собираетсЯ выразить ей свое восхищение, она
подносит палец к губам и не позволЯет ему говорить.

        20

     ‚ тот же день, после обеда, у него произошла еще одна занЯтнаЯ встреча.
Ћн мыл  витрину  большого обувного магазина, когда рЯдом  с ним  остановилсЯ
молодой человек. Ќаклонившись к витрине, тот стал разглЯдывать ценники.
     - Џодорожало, - сказал ’омаш, не переставаЯ собирать своим инструментом
струи воды, стекавшие по стеклу.
     Њолодой человек  обернулсЯ.  €м оказалсЯ  коллега  ’омаша  по  клинике,
которого  Я  обозначил буквой  ‘.,  тот  самый,  что  когда-то  с  насмешкой
негодовал из-за  того,  что  ’омаш Якобы написал  покаЯнное заЯвление. ’омаш
обрадовалсЯ встрече  (той простой  наивной  радостью,  которую  приносЯт нам
событиЯ  неожиданные),  но уловил во взглЯде  коллеги (еще до  того, как  ‘.
успел овладеть собой) неприЯтное изумление. Љак поживаешь? спросил ‘.
     Џрежде чем ’омаш сумел ответить,  он заметил, что  ‘.  устыдилсЯ своего
вопроса.  ‚  самом деле,  не  глупо  ли  врачу, продолжающему  практиковать,
спрашивать "Љак поживаешь?" врача, моющего витрины.
     —тобы избавить его от смущениЯ, ’омаш ответил как можно веселее:
     "Џревосходно!", но тотчас  почувствовал,  что это "превосходно"  против
его  воли  (и  как  раз  потому,  что  он  старалсЯ произнести  это  весело)
прозвучало с горькой иронией.
     € он поспешил добавить: - —то нового в клинике?
     ‘. ответил: - Ќичего. ‚се нормально.
     €  этот ответ, при всей его нейтральности, был совершенно неуместным, и
оба это  знали, как знали и то, что оба это  знают: как это "все нормально",
когда один из них моет витрины?
     - Ђ главный врач? спросил ’омаш.
     - ’ы с ним не видишьсЯ? - спросил ‘.
     - Ќет, - сказал ’омаш.
     ќто  была  правда:  с тех пор  как ’омаш покинул клинику, он ни разу не
виделсЯ с главным врачом, несмотрЯ на то что когда-то они тесно сотрудничали
и  даже склонны  были  считать  себЯ друзьЯми. € как  бы  ’омаш ни  старалсЯ
произнести  свое  "нет",  оно  заключало  в  себе  нечто  печальное,   и  он
почувствовал,  что  ‘;,  сердитсЯ, что задал ему  этот  вопрос, ибо сам  ‘.,
подобно главному врачу, ни разу  не  поинтересовалсЯ,  как ’омаш живет и  не
нуждаетсЯ ли в чем.
     ђазговор  между двумЯ  бывшими коллегами Явно  не клеилсЯ,  хотЯ  оба и
сожалели об этом, а ’омаш -  в особенности. Ћн не таил обиды на своих коллег
за  то,  что они  забыли о нем.  €  сейчас  охотно объЯснил бы  это молодому
человеку. …сли бы он мог сказать ему:
     "Ќе смущайсЯ! ‚се в полном порЯдке, и вполне нормально,  что  наши пути
разошлись! Ќе  переживай  зрЯ! џ  рад  тебЯ  видеть!",  но он  и  это боЯлсЯ
сказать, ибо все, что говорил до сих пор, звучало иначе, чем хотелось ему. и
даже в этой искренней фразе коллега мог бы заподозрить агрессивную иронию.
     - Ќе сердись,  - сказал  наконец  ‘., -  ужасно спешу, - и он  протЯнул
’омашу руку. - Џозвоню тебе.
     ‚ ту пору когда коллеги смотрели на него свысока  за его предполагаемую
трусость, все улыбались ему. ‘ейчас, когда они  уже не могут презирать  его,
когда вынуждены даже уважать его, они избегают встречи с ним.
     ‚прочем, и бывшие пациенты уже больше не  приглашали к себе ’омаша и не
угощали его шампанским. Џоложение деклассированных интеллектуалов  перестало
быть исключительным; оно стало чем-то постоЯнным и неприЯтным на взглЯд.

        21

     Ћн пришел домой, лег  и уснул раньше  обычного. Ќо  примерно час спустЯ
проснулсЯ от боли в желудке. ќто был его старый  недуг, который всегда давал
о себе знать в минуты депрессии. Ћн отворил аптечку  и  чертыхнулсЯ. Ќикаких
лекарств там не было. Ћн напрочь забыл запастись ими. Ћн попыталсЯ  подавить
приступ волевым усилием, и ему даже удалось это, однако  снова уснуть уже не
мог. Љогда ’ереза в половине  второго ночи  вернулась домой, ему  захотелось
потолковать с  ней.  Ћн стал рассказывать о  похоронах и о том, как редактор
отказалсЯ говорить с ним; рассказал и о встрече с коллегой ‘.
     - Џрага стала омерзительна, - сказала ’ереза.
     - „а, стала, - сказал ’омаш.
     —уть погодЯ ’ереза тихо сказала: - ‘амое лучшее было бы уехать отсюда.
     - Ќаверное,  - сказал ’омаш, - но  некуда  ехать. Ћн сидел на кровати в
пижаме, она подсела к нему и обнЯла сбоку за плечи.
     Ћна сказала: - ‚ деревню.
     - ‚ деревню? - удивилсЯ он.
     - ’ам мы были бы одни. ’ам ты не  встречалсЯ бы ни с  редактором, ни со
своими бывшими  коллегами.  ’ам другие люди и там природа, котораЯ  осталась
такой же, какой была всегда.
     ’омаш снова почувствовал  слабые  боли в желудке; он  вдруг ощутил себЯ
старым, и ему стало казатьсЯ, что он уже ни  о чем не мечтает, кроме покоЯ и
тишины.
     - Њожет, ты и права, - сказал он с трудом; боли не давали  ему свободно
дышать.
     ’ереза продолжала: - “ нас был бы там домик и маленький сад. Џо крайней
мере, Љаренину было бы где вволю побегать.
     - Џожалуй, - сказал ’омаш.
     Ћн представил себе, что  будет, если они  и впрЯмь уедут  из  Џраги.  ‚
деревне   трудно  будет  каждую  неделю  находить  другую  женщину.   €  его
эротическим авантюрам там навернЯка придет конец.
     - ‚  деревне, правда, ты скучал бы со  мной,  - сказала ’ереза,  словно
читаЯ его мысли.
     Ѓоли  снова  усилились.  Ћн не мог  говорить.  …му подумалось, что  его
погонЯ за женщинами  тоже своего рода "Es muss  sein!",  императив,  который
порабощал его. Ћн мечтал о каникулах. Ќо о каникулах полноценных, то есть об
отдыхе от всех императивов, от всех "Es  muss sein!". …сли он смог отдохнуть
(и  навсегда) от операционного стола больницы, почему бы ему не отдохнуть от
того  операционного  стола  мира,   на  котором  он   открывал  воображаемым
скальпелем шкатулку, где женщины  скрывали иллюзорную  миллионную долю своей
непохожести?
     -  “  тебЯ  желудок  болит!  -  только  сейчас  догадалась  ’ереза.  Ћн
подтвердил.
     - ’ы сделал укол?
     Ћн покачал головой: - ‡абыл достать лекарства. Ћна сердилась на него за
невнимание к себе и гладила его по лбу, слегка увлажненному от боли.
     - ‘ейчас немного легче, - сказал он.
     - ‹ожись, - сказала она и прикрыла его одеЯлом. Џотом  ушла в ванную, а
спустЯ немного легла рЯдом с ним.
     Ћн повернул  к  ней на  подушке  голову и  ужаснулсЯ:  печаль,  которую
излучали ее глаза, была непереносима.
     Ћн сказал: - ’ереза, скажи мне. —то с тобой? ‚ последнее  времЯ с тобой
что-то происходит. џ это чувствую. џ знаю.
     Ћна покачала головой: - Ќет, со мной ничего.
     - Ќе отпирайсЯ!
     - ‚се то же самое, - сказала она.
     "‚се то же самое" означало ее ревность и его измены.
     ’омаш продолжал упорствовать: - Ќет, ’ереза. Ќа этот раз что-то другое.
’ак плохо тебе еще никогда не было.
     ’ереза сказала: - Ќу, хорошо, скажу. ‘тупай вымой волосы.
     Ћн не понЯл ее.
     Ћна  сказала  грустно, без  всЯкой  враждебности, почти  нежно:  - ’вои
волосы  уже  несколько месЯцев  невозможно  пахнут.  Џахнут  срамным  местом
какой-то  женщины. џ не хотела говорить тебе об  этом.  Ќо уже много ночей Я
дышу срамом твоей любовницы.
     Љак только она сказала  это,  у него тут  же снова заболел  желудок. Ћн
пришел  в  отчаЯ