пожал плечами. ’от опЯть перешел на успокоительный тон: - Њы отклонили
это  предложение.  Љакова бы  ни  была ваша ответственность в этом  деле,  в
интересах общества вы должны работать там, где  ваши способности могут найти
длЯ себЯ наиболее полное применение. ‚аш главный врач очень ценит вас. “ нас
есть  и  отзывы ваших пациентов.  ‚ы блестЯщий  специалист,  пан доктор! Љто
может требовать от врача,  чтобы он разбиралсЯ еще в политике?  ‚ы дали себЯ
обвести  вокруг пальца. Џора  все расставить  по своим местам. ‚от почему мы
решили предложить вам текст заЯвлениЯ, который, по нашему общему мнению,  вы
могли бы  предоставить в распорЯжение прессы. Ђ  уж наше дело позаботитьсЯ о
том, чтобы он был вовремЯ опубликован, - и он протЯнул ’омашу бумагу.
     ’омаш  прочел,  что  там было  написано,  и пришел  в  ужас.  ќто  было
несравнимо хуже того, что требовал от  него два года назад главный врач. ќто
было уже  не просто отречение от статьи об ќдипе, здесь  содержались фразы о
любви  к ‘оветскому ‘оюзу, о верности коммунистической партии,  было здесь и
осуждение  интеллектуалов,  стремившихсЯ  Якобы  ввергнуть страну  в  пучину
гражданской  войны,  но  самое  страшное  -  здесь был  донос на  редакторов
писательского журнала,  в  том числе  и на высокого  сутуловатого  редактора
(’омаш  с  ним  никогда  не  встречалсЯ  и  знал  его   лишь  по  фамилии  и
фотографиЯм), которые  преднамеренно  злоупотребили  его  статьей, придав ей
иной  смысл  и превратив  ее  в  контрреволюционную  прокламацию; они  были,
дескать, слишком  трусливы, чтобы написать  такую статью  собственноручно, и
потому решили спрЯтатьсЯ за спину наивного доктора.
     —еловек из министерства увидел страх в глазах ’омаша. Ћн нагнулсЯ и по-
дружески хлопнул его под  столом по колену:  - Џан доктор,  это не более как
предложение!  ‚ы   подумайте,  и   если  захотите  изменить   ту  или   иную
формулировку, само собой, мы сможем  обо  всем договоритьсЯ.  ‚ конце концов
это ваш текст!
     ’омаш  тут же протЯнул  бумагу агенту  полиции,  словно  боЯлсЯ  лишнюю
секунду держать ее в руках. ‘ловно подумал, что на этой бумаге когда- нибудь
станут искать отпечатки его пальцев.
     ‚место того  чтобы  взЯть бумагу,  человек из министерства в наигранном
удивлении воздел руки (подобным жестом римский  папа благословлЯет с балкона
толпу): - Џомилуйте, пан доктор, зачем же вы это мне возвращаете? Ћставьте у
себЯ. Џодумайте об этом на досуге дома.
     ЉачаЯ головой, ’омаш терпеливо держал бумагу в протЯнутой руке. Ќаконец
человек из министерства перестал изображать  из себЯ благословлЯющего папу и
взЯл-таки бумагу назад.
     ’омаш намеревалсЯ сказать ему  достаточно резко, что никакого текста он
никогда не напишет и  не подпишет, но в  последнюю минуту переменил  тон.  €
сказал  вполне  мирно: -  Љак-никак грамоте  Я обучен.  ‘  какой  стати  мне
подписывать то, чего Я сам не написал?
     - •орошо, пан доктор, мы можем избрать иную  последовательность. ‘перва
вы  сами напишете,  а уж затем мы вместе с вами посмотрим. ’о, что вы сейчас
прочли, может служить вам хотЯ бы образцом.
     Џочему ’омаш  с  ходу, решительно  не  отверг  предложениЯ полицейского
агента?
     ‚  голове у него  мелькнула  мысль: помимо того что подобные  заЯвлениЯ
призваны  деморализовать весь народ целиком (в  этом,  вероЯтно, заключаетсЯ
генеральнаЯ  русскаЯ  стратегиЯ),   в  его  случае   полициЯ,  должно  быть,
преследует  и  некую  конкретную  цель;   возможно,  готовитсЯ  процесс  над
редакторами  еженедельника,  в котором ’омаш  опубликовал свою статью.  …сли
так,  то  заЯвление  ’омаша  может  быть  использовано  как  доказательство,
необходимое длЯ судебного разбирательства  и длЯ той грЯзной кампании, какую
развЯжут  в  прессе  против  редакторов.  Ћткажись  он  сейчас  от заЯвлениЯ
принципиально и энергично, он подставит  себЯ под удар: полициЯ распорЯдитсЯ
опубликовать подготовленный  текст  за  его  поддельной подписью.  € никогда
никакаЯ газета не  поместит  его  опровержениЯ! “же  никому на  свете он  не
докажет, что не писал и не подписывал ничего подобного! Ћн давно понЯл,  что
люди испытывают слишком большое удовольствие  при виде  ближнего в моральном
унижении,   чтобы  позволить  ему  испортить   это   удовольствие   каким-то
объЯснением.
     Ћставив  полиции надежду,  что он напишет собственный текст, ’омаш  тем
самым выиграл времЯ. Ћн сразу же,  на другой день, подал заЯвление об уходе,
предполагаЯ (правильно!), что с той минуты, как он спуститсЯ на самую нижнюю
ступеньку   общественного   положениЯ  (куда,  впрочем,  спустились   тысЯчи
интеллектуалов из разных областей), полициЯ утратит над ним власть и начисто
перестанет  им интересоватьсЯ. ‚  таком случае они  уже никакой текст от его
имени не смогут  опубликовать по той простой причине, что  это  выглЯдело бы
совершенно неправдоподобно.  Џозорные  публичные  заЯвлениЯ свЯзаны всегда с
продвижением по службе, но никак не с падением подписантов.
     Ќадо заметить, врачи в —ехии - государственные служащие, и  государство
вольно  действовать по своему  усмотрению: освобождать  их от должности  или
нет. —иновник, с которым ’омаш говорил о своем уходе,  знал его имЯ и высоко
ценил его качества. Ћн попыталсЯ уговорить ’омаша остатьсЯ на прежнем месте,
и  ’омаш  вдруг  усомнилсЯ  в  правильности  принЯтого  решениЯ.  Ћднако  он
чувствовал себЯ  уже свЯзанным с ним какой-то невысказанной клЯтвой верности
и настоЯл на своем. ’ак он стал мойщиком окон.

        7

     “езжаЯ несколько лет тому  из –юриха в Џрагу, ’омаш тихо  говорил  себе
"Es  muss sein!" и думал о своей любви к  ’ерезе. Ќо  уже в тот же день, как
только  пересек границу, он стал сомневатьсЯ, так ли это должно было быть. Ђ
ночью, лежа рЯдом со спЯщей ’ерезой, он вдруг осознал, что к ней привела его
лишь  цепь происшедших с ним семь лет назад смешных случайностей  (ишиас его
шефа был в начале цепи) и что именно они возвратили его в клетку, из которой
ему уже не уйти.
     ‡начит  ли  это,   что  никакого  "Es   muss  sein!",  никакой  великой
необходимости в его жизни не было?
     Њне думаетсЯ, она все-таки была.  Ќо то была не любовь,  а профессиЯ. Љ
медицине привела его не случайность, не  рассудочные соображениЯ, а глубокаЯ
внутреннЯЯ устремленность.
     Љоль  скоро можно  делить людей по каким-то категориЯм, то прежде всего
по  тем глубоким пристрастиЯм, что в течение всей  жизни нацеливают их на ту
или иную деЯтельность. Љаждый француз неповторим. Ќо все актеры во всем мире
похожи друг  на друга  - ив Џариже,  и  в  Џраге,  и в  любом провинциальном
театре.  Ђктер  -  это  тот, кто  сызмальства и  на  всю  жизнь  соглашаетсЯ
выставлЯть  себЯ  на  обозрение  анонимной  публики.  Ѓез   этого  исходного
согласиЯ, которое никак не свЯзано с талантом, которое  гораздо  глубже, чем
талант, нельзЯ  стать актером. Џод  стать тому и врач; он также  соглашаетсЯ
всю жизнь заниматьсЯ человеческими телами и всем  тем, что из этого следует.
ќто  исходное  согласие (а вовсе не талант и не умение) дает ему возможность
войти на первом курсе в прозекторскую, а спустЯ шесть лет стать врачом.
     •ирургиЯ  доводит основной императив профессии медика  до самой крайней
грани, где  человеческое уже  соприкасаетсЯ с божественным. …сли  вы  сильно
трахнете кого-нибудь дубинкой по  башке, он рухнет и испустит дух  навсегда.
Ќо ведь однажды он все  равно испустил бы дух. ’акое убийство лишь несколько
опережает  то,  что чуть  позже Ѓог обстрЯпал бы  сам.  Ѓог, надо  полагать,
считалсЯ с убийством, но  не рассчитывал на хирургию. Ћн и думать  не думал,
что  кто-то  дерзнет  сунуть руку  в  нутро механизма, который  он сотворил,
тщательно завернул в кожу, запечатал и сокрыл  от глаз  человеческих.  Љогда
’омаш впервые приставил  скальпель к коже спЯщего  под наркозом  мужчины,  а
потом энергичным  жестом  проткнул эту кожу и  распорол  ее  ровной и точной
линией  (словно  это был лоскут неживой материи, пальто, юбка, занавес),  он
испытал  мимолетное, но  ошеломлЯющее  ощущение свЯтотатства. €  именно  это
увлекало его. ќто было  тем глубоко укоренившимсЯ в нем  "Es muss sein!",  к
которому привела его вовсе не случайность, вовсе не ишиас главврача - ничего
внешнего.
     Ќо как же случилось, что он так быстро, решительно и  легко освободилсЯ
от чего-то, столь глубоко сидЯщего в нем?
     Ћн ответил бы нам, что  сделал это во  избежание  того,  чтобы  полициЯ
злоупотребила его  именем. Ќо, откровенно говорЯ, даже если это теоретически
и возможно  (и такие случаи имели место), мне  представлЯетсЯ маловероЯтным,
чтобы   полициЯ  распорЯдилась  опубликовать  подложное  заЯвление   за  его
подписью.
     —еловек, естественно,  волен боЯтьсЯ и той опасности, что маловероЯтна.
„опустим. „опустим также, что он злилсЯ на самого себЯ, на свою неловкость и
хотел избежать дальнейших столкновений с полицией, которые усилили бы в  нем
ощущение  беспомощности. €  допустим  даже, что он так или иначе  потерЯл бы
свою  профессию,  ибо  механическаЯ работа в  амбулатории, где он прописывал
аспирин,  и отдаленно не соответствовала его представлениЯм  о медицине.  Ќо
несмотрЯ  на все,  поспешность его решениЯ представлЯетсЯ мне  странной.  Ќе
скрываетсЯ ли за  ней нечто другое,  более глубокое, что  ускользнуло от его
отвлеченных рассуждений?

        8

     •отЯ  ’омаш благодарЯ ’ерезе и полюбил Ѓетховена, в музыке  он особенно
не разбиралсЯ, и Я  не  уверен,  знал ли  он  подлинную историю  знаменитого
Ѓетховенского мотива "Muss es sein? Es muss sein!".
     Ђ  было  так:  некий  господин  „ембшер  задолжал  Ѓетховену  пЯтьдесЯт
флоринов, и композитор, у которого вечно не было ни гроша за душой, напомнил
ему  о  них.  "Muss es sein?" -  вздохнул  опечаленно  господин  „ембшер,  и
Ѓетховен бурно рассмеЯлсЯ: "Es muss sein!" - и тотчас эти слова и их мелодию
положил  на ноты  и сочинил на этот реалистический мотив небольшой канон длЯ
четырех голосов: три голоса поют: "Es muss sein, es muss sein, ja, ja,  ja!"
(это должно быть, это должно быть, да, да, да),  а четвертый голос вступает:
"Heraus mit dem Beutel!" (‚ытащи-ка портмоне!).
     ’от же  мотив годом  позже стал основой четвертой части  его последнего
квартета, опус  135. ’огда Ѓетховен уже не думал о портмоне „ембшера.  ‘лова
"Es  muss sein!" звучали длЯ него все более и более  торжественно, словно их
изрекала  сама  ‘удьба.  ‚   Языке  Љанта  даже  "„обрый  день!",  сказанное
соответствующим  образом,  может  обрести  подобие  метафизического  тезиса.
Ќемецкий - Язык тЯжелых слов. € "Es muss sein!" стало уже вовсе не шуткой, a
"der schwer gefasste Entschluss" (тЯжко принЯтым решением).
     €так, Ѓетховен легковесное  вдохновение превратил в  серьезный квартет,
шутку  в метафизическую правду. ќто  любопытный пример превращениЯ легкого в
тЯжелое  (или  же, согласно  Џармениду:  пример  превращениЯ  позитивного  в
негативное).  Љак  ни  удивительно,  такое  превращение   нас  не  поражает.
Ќапротив,  нас огорчило бы,  преврати Ѓетховен серьезность своего квартета в
легкую шутку четырехголосного канона о портмоне „ембшера.  € тем не менее, в
таком  случае он поступил бы поистине в духе Џармепида: превратил бы тЯжелое
в легкое, то бишь негативное в позитивное! ‚начале (как незавершенный эскиз)
была бы великаЯ метафизическаЯ правда, а в конце (как завершенное сочинение)
была  бы легковеснаЯ шутка! Ћднако нам  уже не  дано мыслить так, как мыслил
Џарменид!
     Њне  кажетсЯ,  то агрессивное,  торжественно  строгое "Es  muss  sein!"
втайне уже давно раздражало ’омаша, и в нем жила глубокаЯ мечта, следуЯ духу
Џарменида, превратить тЯжелое в легкое. ‚спомним  о том,  как он в одночасье
отказалсЯ  от встреч со  своей  первой женой и  сыном или  с  каким чувством
облегчениЯ воспринЯл разрыв с родителЯми. Ѓыло ли это нечто иное, чем резкий
и недостаточно осознанный  жест, которым он отбросил все, что представлЯлось
ему тЯжелой обЯзанностью, его "Es muss sein!"?
     ’огда,  конечно,  это  было   внешнее  "Es  muss  sein!",  определенное
общественными  условностЯми, в  то времЯ  как  "Es muss  sein!"  его любви к
медицине шло  изнутри. ’ем хуже.  ‚нутренний императив еще сильнее и  потому
тем настойчивее зовет к бунту.
     Ѓыть  хирургом  -  значит вспарывать поверхность вещей  и смотреть, что
сокрыто внутри. ‚озможно, именно поэтому у ’омаша и возникло желание узнать,
что же таитсЯ по ту сторону "Es muss sein!"; иными словами: что останетсЯ от
жизни,  если  человек сбросит  с  себЯ  то,  что  до  сих пор  считал  своим
призванием.
     € тем не  менее, когда он,  представившись благожелательной  заведующей
пражского предприЯтиЯ "Њойка витрин  и окон", воочию увидел результат своего
решениЯ во всей реальности и неотвратимости, ему стало  страшновато. ‚ таком
состоЯнии он прожил первые дни своей новой работы.  Ќо как только  преодолел
(пожалуй,  за неделю)  обескураживающую  непривычность своего  преображениЯ,
понЯл вдруг, что вступил в пору долгих каникул.
     Ћн делал вещи,  на которые ему было  плевать, и это было прекрасно.  Ћн
внезапно понЯл счастье  людей (до сих пор он всегда их жалел),  занимающихсЯ
профессиЯми, к которым не принуждает их никакое внутреннее "Es muss sein!" и
о  которых,  покинув свое рабочее место, они  могут  тотчас забыть.  Ќикогда
прежде  он  не знал этого благостного безразличиЯ. Љогда, бывало,  что-то не
вполне удавалось ему на операционном  столе, он приходил в отчаЯние и не мог
уснуть.  ‡ачастую  он терЯл даже  вкус  к  женщинам.  "Es  muss  sein!"  его
профессии было своего рода вурдалаком, высасывавшим у него кровь.
     ’еперь он ходил по Џраге с шестом длЯ  мытьЯ витрин и  не без удивлениЯ
обнаруживал, что чувствует себЯ на  десЯть  лет  моложе. Џродавщицы  больших
магазинов величали его  "пан доктор" (пражский тамтам действовал отлично)  и
спрашивали  его  советов  касательно  своих  насморков,  больных  поЯсниц  и
нерегулЯрных менструаций.  Ћни смотрели на него чуть ли  не со стыдом, когда
он, полив стекла водой  и насадив щетку  на  шест, начинал  мыть витрину. Ћ,
если бы они только могли бросить покупателей в магазине и, отобрав у него из
рук шест, вымыть за него стекла!
     ’омаша приглашали, в основном, большие  магазины, но предприЯтие  часто
посылало   его  и   к   частным  лицам.   Њассовое   преследование   чешских
интеллектуалов  еще  тогда  возбуждало  в людЯх некую эйфорию  солидарности.
Ѓывшие  пациенты  ’омаша,  узнав,  что  он  моет  окна,  звонили  к  нему на
предприЯтие  и  приглашали  именно  его.  ‡атем  встречали  его  с  бутылкой
шампанского или  сливовицы  и, записав ему в  квитанцию  тринадцать  вымытых
окон, два часа толковали  с  ним и пили за  его здоровье.  € ’омаш уходил  в
следующую  квартиру или  магазин  в  великолепном  расположении  духа. ‘емьи
русских офицеров размещались  по стране, по  радио  неслись угрожающие  речи
чиновников министерства внутренних дел, сменивших изгнанных редакторов, а он
бродил  в подпитии по Џраге, и ему  казалось, что он идет с одного праздника
на другой. ќто были его долгие каникулы.
     Ћн возвращалсЯ назад во  времена  своего холостЯцкого житьЯ. ’о есть из
его жизни  вдруг совсем исчезла  ’ереза.  ‚стречалсЯ он с ней  только ночью,
когда она приходила из ресторана, и он едва пробуждалсЯ от полусна, а утром,
когда  уже  она  с  трудом открывала  глаза,  торопилсЯ  на  работу.  ‚  его
распорЯжении вдруг оказалось шестнадцать  часов, столь неожиданно обретенный
простор свободы. Ђ простор  свободы с ранней молодости  длЯ  ’омаша  значил:
женщины.

        9

     Љогда  друзьЯ, случалось, спрашивали его, сколько  у  него было в жизни
женщин, он отвечал уклончиво, но если они наседали на него, он говорил:
     "Ќу  что ж, их могло быть  сотни две".  €ные завистники считали, что он
преувеличивает. Ћн  защищалсЯ: "ђазве это  так много? Њои  свЯзи с женщинами
длЯтсЯ лет двадцать  пЯть. ђазделите  две сотни на  двадцать пЯть,  и  у вас
получитсЯ каких-нибудь восемь новых женщин в год. Ќе так уж это и много".
     Ћднако с тех пор как он стал жить с ’ерезой, его эротическаЯ активность
наталкивалась на  организационные трудности; ей  он  мог отвести лишь  узкую
полоску  времени  (между  операционным  залом  и  домом),  которое,  как  бы
интенсивно  он   его   ни   использовал  (подобно   земледельцу,   ревностно
возделывающему свою делЯнку в горах), не  идет, однако, ни в какое сравнение
с  простором  в  шестнадцать  часов,  нежданно  ему  подаренным.  (џ  говорю
шестнадцать часов,  поскольку и те восемь  часов, когда он  мыл  окна,  были
наполнены узнаванием  новых продавщиц, служащих,  домашних хозЯек, каждаЯ из
которых могла стать объектом его эротического интереса.)
     —то  он  искал в них? —то его  влекло  к  ним? ђазве любовный акт  - не
вечное повторение одного и того же?
     Ћтнюдь нет.  ‚сегда остаетсЯ  маленькаЯ  долЯ невообразимого.  Љогда он
видел женщину  в платье,  он, конечно, умел  приблизительно вообразить себе,
как  она будет выглЯдеть  обнаженной (здесь его опыт  медика  дополнЯл  опыт
любовника), но между приблизительностью  воображениЯ  и точностью реальности
всегда оставалсЯ  маленький  зазор  невообразимого, не  дававшего ему покоЯ.
ЏогонЯ  за   невообразимым  не  кончаетсЯ,   однако,  открытием  наготы,  но
продолжаетсЯ дальше: как женщина будет вести себЯ, когда он разденет ее? —то
будет  говорить,  когда  он  будет  обладать  ею?  ‚ какой ’ональности будут
звучать ее вздохи? Љакой гримасой исказЯтсЯ ее черты в минуту экстаза?
     ‘воеобразие   "Я"  скрыто  как  раз   в  том,  что   есть   в  человеке
невообразимого.  Џредставить  себе  мы  можем  лишь  то,  что  у всех  людей
одинаково, что общо. €ндивидуальное "Я" - лишь то, что отличаетсЯ от общего,
иначе говорЯ, то,  что  нельзЯ предугадать и вычислить, что  необходимо лишь
обнажить, открыть, завоевать.
     ’омаш,  который последние десЯть лет своей врачебной практики занималсЯ
исключительно   человеческим   мозгом,   знает,   что   нет   ничего   более
труднопостижимого, чем "Я". Њежду ѓитлером и ќйнштейном,  между Ѓрежневым  и
‘олженицыным  гораздо  больше сходства,  чем  различиЯ.  …сли  это  выразить
числами, то можно  было  бы  сказать, что между ними  одна  миллионнаЯ  долЯ
непохожего  и  девЯтьсот девЯносто девЯть тысЯч  девЯтьсот девЯносто  девЯть
миллионных сходного.
     ’омаш  одержим страстью  открывать и  овладевать этой  одной миллионной
долей,  и ему кажетсЯ, что  в этом - смысл  его  одержимости  женщинами.  Ћн
одержим   не  женщинами,   он  одержим  тем,  что  в  каждой   из  них  есть
невообразимого, иными словами, он одержим  той миллионной долей  непохожего,
котораЯ отличает одну женщину от других.
     (‡десь, пожалуй, соприкасались его страсть хирурга со страстью бабника.
Ћн  не  выпускал  из  руки  воображаемого  скальпелЯ,  даже  когда  бывал  с
любовницами. Ћн мечтал овладеть чем-то, что  запрЯтано глубоко в них  и ради
чего необходимо разъЯть их поверхность.)
     Њы можем, конечно,  по праву спросить, почему  он искал  эту миллионную
долю непохожего именно  в  сексе?  ђазве он  не  мог  найти ее, допустим,  в
походке, в кулинарных причудах либо в художественных увлечениЯх той или иной
женщины?
     Ќесомненно, миллионнаЯ  долЯ  непохожести  присутствует во всех  сферах
человеческой  жизни, однако в любой из  них она общедоступна,  ее  не  нужно
открывать, она не требует скальпелЯ. Ћдна женщина на десерт предпочитает сыр
пирожному, другаЯ не выносит цветной капусты, и хоть каждаЯ из них тем самым
демонстрирует  свою оригинальность, эта  оригинальность тотчас  обнаруживает
свою полную  пустоту  и никчемность и  убеждает  нас в том, что нет никакого
смысла примечать ее и искать в ней какую-то ценность.
     €сключительно в  сексуальности миллионнаЯ долЯ несхожести ЯвлЯет  собой
нечто  редкостное,  ибо  недоступна  публике  и  должна  быть завоевана. …ще
полвека назад длЯ такого завоеваниЯ требовалась уйма времени (недели, а то и
месЯцы!),   и   стоимость   завоеванного   была   пропорциональна   времени,
затраченного на это завоевание. Ћднако и сейчас, хотЯ времЯ, необходимое длЯ
завоеваниЯ,   неизмеримо  сократилось,   сексуальность  все  еще  продолжает
оставатьсЯ металлической шкатулкой, в которой сокрыто таинство женского "Я".
     €так, то была не жажда наслаждениЯ (наслаждение приходило сверх  всего,
как  некаЯ  премиЯ),  а  жажда  овладеть  миром  (разъЯть  своим  скальпелем
распростертое тело мира); именно она увлекала ’омаша в погоню за женщинами.

        10

     ‘реди мужчин, гонЯющихсЯ за множеством женщин, мы можем легко различить
две категории. Ћдни ищут во всех женщинах свой особый, субъективный и всегда
один и тот же сон  о женщине. „ругие движимы желанием овладеть  безграничным
разнообразием объективного женского мира.
     Ћдержимость  первых - лирическаЯ: они ищут  в женщинах самих себЯ, свой
идеал,  но  их всЯкий раз постигает разочарование, ибо идеал, как  известно,
нельзЯ найти никогда. ђазочарование,  которое гонит их от женщины к женщине,
привносит в их непостоЯнство некое романтическое оправдание, и потому многие
сентиментальные дамы способны даже умилЯтьсЯ над их упорной полигамностью.
     ‚тораЯ  одержимость  -  эпическаЯ, и женщины  не  находЯт в ней  ничего
трогательного: мужчина не проецирует на женщин никакого своего субъективного
идеала; поэтому его занимает  все и ничто  не может разочаровать. €менно эта
неспособность  быть разочарованным  и несет в себе нечто предосудительное. ‚
представлении  людей  одержимость  эпического  бабника  не знает  искуплениЯ
(искуплениЯ разочарованием).
     Џоскольку  лирический  бабник преследует все  времЯ один  и  тот же тип
женщин, никто  даже  не замечает, что он сменЯет любовниц; друзьЯ  постоЯнно
ставЯт  его  в затруднительное положение  тем, что не  могут  различить  его
подруг и все времЯ называют их одним и тем же именем.
     ќпические бабники (и к ним, конечно, относитсЯ ’омаш) в своей погоне за
познанием все больше  отдалЯютсЯ  от банальной женской красоты,  коей быстро
пресыщаютсЯ, и  неотвратимо кончают  как собиратели  диковин.  Ћни  знают за
собой  этот  грех,  немного стыдЯтсЯ  его  и,  дабы  не  смущать друзей,  не
показываютсЯ с любовницами на людЯх.
     ’омаш  уже около  двух лет  работал  мойщиком  окон, когда однажды  его
пригласила к себе новаЯ заказчица.  …е  причудливость привлекла его  тотчас,
как только он увидел ее в открытой двери квартиры, но причудливость эта была
деликатной,    неброской,   ограниченной   рамками   приЯтной    банальности
(увлеченность  ’омаша  диковинами  не имела  ничего общего  с  увлеченностью
”еллини монстрами). †енщина была  чрезвычайно высокой,  заметно  выше его, и
лицо ее с тонким и очень длинным  носом было до такой степени необычным, что
ее нельзЯ было назвать  красивой (никто с  этим не  согласилсЯ бы!), хотЯ  и
некрасивой (во всЯком случае, в глазах ’омаша) она не была. ‚ брюках и белой
блузе она производила впечатление  удивительного сочетаниЯ нежного мальчика,
жирафа и аиста.
     †енщина  смотрела на него долгим,  внимательным, пытливым взглЯдом,  не
лишенным и проблеска умной иронии.
     - Џойдемте дальше, пан доктор, - сказала она.
     Ћн понЯл, что женщина знает, кто он. Ћднако,  не желаЯ показывать  это,
он спросил: - Људа можно налить воды?
     Ћна  открыла дверь ванной. Џеред ним  были  умывальник,  ванна, унитаз;
перед ванной, умывальником и унитазом лежали маленькие розовые коврики.
     †енщина, похожаЯ  на жирафа и аиста,  улыбалась,  глаза ее щурились,  и
потому  все,  что  она  говорила,  казалось  исполненным тайного смысла  или
иронии.
     - ‚аннаЯ полностью в вашем распорЯжении, пан  доктор, - сказала  она. -
Њожете в ней делать все что угодно.
     - € выкупатьсЯ могу? - спросил ’омаш.
     - ‚ы любите купатьсЯ? - ответила она вопросом.
     Ћн наполнил ведро теплой водой и вернулсЯ в гостиную.
     - Ћткуда прикажете начать?
     - ќто зависит только от вас, - пожала она плечами.
     - џ мог бы посмотреть окна в остальных комнатах?
     - ‚ы хотите познакомитьсЯ с моей квартирой? -  улыбнулась  она,  словно
мытье окон было просто его прихотью, не имевшей к ней никакого отношениЯ.
     Ћн вошел в соседнюю комнату. ќто  была спальнЯ с одним  большим  окном,
двумЯ  придвинутыми  вплотную  кроватЯми  и  картиной,  изображавшей осенний
пейзаж с березами и заходЯщим солнцем.
     Љогда он вернулсЯ, на столе стоЯла открытаЯ бутылка вина и две рюмки.
     - Ќе хотите ли взбодритьсЯ перед нелегкой работой? - спросила она.
     - ‘ удовольствием, - сказал ’омаш и сел.
     - „лЯ вас, должно быть, это любопытное занЯтие, бывать во многих домах,
- сказала она.
     - „а, в этом что-то есть, - сказал ’омаш.
     - ‚езде вас ждут женщины, мужьЯ которых на работе.
     - ѓораздо чаще бабушки и свекрови, - сказал ’омаш.
     - Ђ вы не тоскуете по вашей настоЯщей работе?
     - ‘кажите мне лучше, откуда вы знаете о моей работе?
     - ‚аше  предприЯтие  хвастаетсЯ  вами, -  сказала  женщина, похожаЯ  на
аиста.
     - ‚се еще? - удивилсЯ ’омаш.
     -  Љогда Я туда позвонила и попросила прислать кого-нибудь вымыть окна,
мне  предложили вас. ‘казали, что  вы известный хирург,  которого выгнали из
больницы. ЊенЯ, конечно, это заинтересовало.
     - ‚ы ужасно любопытнаЯ, - сказал он.
     - ќто заметно по мне?
     - „а, по вашему взглЯду.
     - Ђ как Я смотрю?
     - ™урите глаза. € все времЯ задаете вопросы.
     - ‚ы не любите отвечать?
     ЃлагодарЯ ей разговор с самого начала приобрел игривое очарование.
     Ќичто из того,  что  она  говорила, не касалось окружающего  мира,  все
слови.  были обращены исключительно  к ним одним.  Ђ поскольку главной темой
разговора сразу стали он и она, не было ничего естественнее,  как  дополнить
слова  прикосновениЯми: ’омаш, говорЯ о  ее  щурЯщихсЯ глазах,  не  преминул
погладить  ее.  Ђ она  принЯлась каждый его жест  повторЯть  своим жестом  и
делала    это   не   полуосознанно,    а   скорее   с   какой-то   нарочитой
последовательностью,  словно  играла в  игру "что  сделаете  вы мне, то  и Я
сделаю вам". ’ак они сидели друг против друга, и руки одного  касались  тела
другого.
     € только  когда ’омаш  попыталсЯ коснутьсЯ ее лона. она воспротивилась.
…му трудно было определить, насколько серьезно это сопротивление, но в любом
случае прошло  уже  достаточно  времени -  через десЯть минут ему полагалось
быть у следующего клиента.
     Ћн встал и объЯснил ей, что должен уйти. ‹ицо у нее горело.
     - Џозвольте подписать  вам заказ, - сказала она.  Ќо  Я  же  ничего  не
сделал, - возразил он.
     - ќто  моЯ  вина, -  сказала  она и  затем добавила  тихим,  медленным,
невинным голосом: -  Њне придетсЯ снова попросить  вас зайти и докончить то,
что по моей вине вы не смогли даже начать.
     Љогда ’омаш  отказалсЯ дать  ей подписать бланк,  она  сказала ласково,
словно просила  его о какой-то услуге:  -  Џрошу вас,  дайте мне. - Ђ  потом
добавила,  щурЯ глаза: -  Џлачу  же не  Я,  а  мой  муж. € платЯт не вам,  а
государственному предприЯтию. ќта сделка нас вовсе не касаетсЯ.

        11

     ‘траннаЯ несоразмерность женщины, похожей на жирафа и аиста, возбуждала
его и в воспоминаниЯх о ней: сочетание кокетства с неловкостью;  откровенное
сексуальное   влечение,   сопровождаемое   иронической  улыбкой;  вульгарнаЯ
ординарность квартиры и  неординарность ее  хозЯйки. Љакой  она будет, когда
они займутсЯ любовью? Ќо  как  ни  пыталсЯ он вообразить себе это, ничего не
получалось. Ќесколько дней он ни о чем другом и думать не мог.
     Љогда она пригласила его во  второй раз, бутылка  вина и две рюмки  уже
ждали на столе. Ћднако сейчас  все шло очень быстро. ‚скоре они  стоЯли друг
против друга в спальне (на картине с березами заходило солнце) и целовались.
Ћн  сказал  ей  свое  обычное  "разденьтесь!",  но  она,  вместо того  чтобы
подчинитьсЯ, попросила его: "Ќет, сначала вы!"
     „лЯ  него это было столь  непривычным,  что привело его в смущение. Ћна
стала расстегивать ему брюки. Ћн еще раз, другой  приказал ей  (с комическим
неуспехом)  "разденьтесь", однако  ему ничего  не оставалось, как  пойти  на
компромисс: следуЯ  правилам  игры, которые она в прошлый  раз ему  навЯзала
("что  сделаете вы мне, то и Я  сделаю вам"), она снЯла с него брюки, а он с
нее - юбку, затем она снЯла с  него рубашку, а он с  нее  - блузку, и так до
тех пор,  пока  они  не оказались друг перед другом совсем голыми. …го  рука
была на ее влажном межножье,  а затем он продвинул  пальцы дальше, к заднему
проходу, к месту, которое особенно любил на теле всех женщин. “ этой дамы он
был   необычайно   выпуклым,   упорно   вызываЯ   представление   о   долгом
пищеварительном тракте, что кончалсЯ  здесь,  слегка выпираЯ.  ЋщупываЯ этот
крепкий, здоровый кружок,  этот самый  прекрасный из всех перстней на свете,
на медицинском Языке  именуемый "сфинктер", он  неожиданно почувствовал и ее
пальцы на своем собственном  теле,  в том  же  месте. Ћна  повторЯла все его
движениЯ с точностью зеркала.
     Љак Я сказал, он познал сотни две женщин (а с тех пор, как мыл окна, их
число заметно увеличилось),  и  все-таки с ним  никогда не  случалось, чтобы
перед ним  стоЯла  женщина,  выше его  ростом,  щурЯсь  смотрела  на  него и
ощупывала  его  анус.  „абы преодолеть  смущение,  он резко  толкнул  ее  на
кровать.
     …го движение,  столь  стремительное, застигло ее  врасплох. …е  высокаЯ
фигура  стала падать навзничь, лицо, покрытое алыми пЯтнами,  выражало испуг
человека, потерЯвшего равновесие. ‘тоЯ перед ней, он подхватил ее под колени
и  поднЯл чуть раздвинутые ноги вверх - они вдруг стали походить на воздетые
руки солдата, сдающегосЯ в страхе перед нацеленным на него оружием.
     Ќеловкость в  сочетании с усердием, усердие в  сочетании с  неловкостью
необыкновенно распалили ’омаша. Ћни любили друг друга очень  долго. Џри этом
он  неотрывно  глЯдел в  ее лицо,  покрытое  алыми пЯтнами,  и  искал  в нем
испуганное выражение женщины,  которой подставили  ногу, и  она падает,  это
неподражаемое выражение,  что  минутой  раньше вогнало  ему  в  голову кровь
возбуждениЯ.
     Џотом  он пошел умытьсЯ в ванную. Ћна провожала его  туда, обстоЯтельно
объЯснЯЯ, где мыло, где губка и как пустить горЯчую воду. …му  было странно,
почему она  так подробно  растолковывает ему вещи  столь  простые.  ‚  конце
концов он сказал, что все  понимает, и намекнул, что хочет остатьсЯ в ванной
один.
     Ћна сказала просительно: "Ќе разрешите ли мне присутствовать  при вашем
туалете?"
     Ќаконец ему  удалось  выставить  ее из ванной. Ћн умывалсЯ,  мочилсЯ  в
умывальник  (известнаЯ привычка чешских врачей), но ему  все времЯ казалось,
что  она нетерпеливо снует  перед  дверью и  раздумывает, как ей  проникнуть
внутрь. Љогда он  закрыл  воду и в квартире  наступила полнаЯ тишина, у него
возникло ощущение, что она откуда-то наблюдает за ним. Ћн был почти  уверен,
что в  двери ванной  просверлена дырка и  она прижимает к ней свой  красивый
прищуренный глаз.
     Ћн уходил  от  нее  в великолепном настроении.  Ћн старалсЯ удержать  в
памЯти  самую  суть  этой  женщины,  вывести  из  своих  воспоминаний  некую
химическую  формулу, которой  можно  было бы определить  ее исключительность
(миллионную долю  непохожести). Ќаконец  он  пришел к формуле, состоЯвшей из
трех показателей:
     1) неловкость в сочетании с усердием;
     2) испуганное лицо того, кто потерЯл равновесие и падает;
     3) ноги, поднЯтые  вверх,  точно  руки  солдата,  который сдаетсЯ перед
нацеленным на него оружием.
     ЏовторЯЯ это,  он наполнЯлсЯ счастливым ощущением,  что  снова  овладел
какой-то частицей мира; что со своим воображаемым скальпелем вырезал полоску
материи из бесконечного полотна вселенной.

        12

     Џримерно  в то же времЯ с ним случилась такаЯ историЯ: он несколько раз
встретилсЯ  с  молодой  девушкой  в   квартире,   которую  предоставлЯл  ему
ежедневно,  до самой  полуночи,  один его старый приЯтель.  Ћднажды,  спустЯ
месЯц,  другой,  девушка  напомнила  ему  об  одной  их встрече:  они  Якобы
занимались любовью на ковре, меж тем как на дворе вспыхивали молнии и гремел
гром.  Ћни любили друг  друга в  течение  всей грозы, и это было незабываемо
прекрасно!
     ’омаш тогда  почти испугалсЯ: да, он  помнил, что любил ее на ковре  (в
квартире приЯтелЯ был  лишь узкий диван, казавшийсЯ ’омашу неудобным),  но о
грозе напрочь  забыл!  “дивительное дело: он  мог  вспомнить  каждую из  тех
нескольких  встреч  с этой девушкой, Явственно помнил даже способ, каким они
любили друг друга (она отказалась отдатьсЯ ему  сзади), помнил слова,  какие
она  произнесла во времЯ соитиЯ  (она  непрестанно  просила, чтобы он крепко
сжимал ее бедра, и не хотела, чтобы он смотрел на нее), помнил даже фасон ее
бельЯ, а вот гроза совершенно стерлась в его памЯти.
     €з  всех  его любовных  историй памЯть  сохранЯла лишь  крутую и  узкую
трассу   сексуального   завоеваниЯ:   первую   словесную    атаку,    первое
прикосновение, первую непристойность, которую он сказал ей, а она - ему, все
те мелкие  извращениЯ, к которым он  постепенно  склонЯл  ее, и те, что  она
отвергла. ‚се остальное из  памЯти было  (почти с  какой-то  педантичностью)
вычеркнуто. Ћн забывал даже место, где впервые увидел ту  или иную  женщину,
ибо это мгновение предшествовало его сексуальному штурму.
     „евушка говорила  о грозе, мечтательно улыбалась, а он смотрел на нее с
удивлением и чуть не сгорал от стыда: она переживала нечто  прекрасное, а он
был  далек от ее чувствований. ‚ двоЯком способе, каким их памЯть отзывалась
на вечернюю грозу, заключалась всЯ разница между любовью и нелюбовью.
     ‘ловом "нелюбовь"  Я вовсе  не хочу сказать, что  к  этой девушке ’омаш
относилсЯ  цинично, что  в ней, как говоритсЯ, он  не  видел  ничего,  кроме
сексуального объекта; напротив, он по-дружески любил ее, ценил ее характер и
утонченность и  готов  был  прийти  к  ней  на помощь,  если бы  ей  таковаЯ
понадобилась.  ќто не он  относилсЯ к ней плохо,  плохо относилась к ней его
памЯть, котораЯ сама, без его участиЯ, исключила ее из сферы любви.
     Џохоже, будто в  мозгу существует совершенно  особаЯ  область,  которую
можно было  бы  назвать  поэтической  памЯтью  и  котораЯ  отмечает то,  что
очаровало нас, тронуло, что сделало нашу жизнь  прекрасной. ‘ тех пор как он
узнал ’ерезу, уже  ни одна женщина не имела права запечатлеть  в этой  части
мозга даже самый мимолетный след.
     ’ереза деспотически завладела  его поэтической  памЯтью и замела в  ней
следы иных женщин. ќто было несправедливо, ибо, к  примеру, девушка, которую
он познавал на ковре, была ничуть не менее достойна  поэзии, чем ’ереза. Ћна
кричала: "‡акрой глаза,  стисни мне бедра, держи менЯ крепко!"; она не могла
вынести,   что  у   ’омаша  в   минуты  любовной  близости  открыты   глаза,
сосредоточенные и  наблюдающие, и что его тело, слегка приподнЯтое  над ней,
не прижимаетсЯ  к ее  коже.  Ћна не хотела,  чтобы он изучал ее. Ћна  хотела
увлечь  его в поток  очарованиЯ,  в который  нельзЯ вступить  иначе,  чем  с
закрытыми глазами.  Џоэтому она  и отказалась стать на четвереньки: в  такой
позе их тела и вовсе не  соприкасались  бы, и он смотрел бы на нее чуть не с
полуметрового расстоЯниЯ. Ћна ненавидела это расстоЯние. …й хотелось слитьсЯ
с ’омашем. € потому, упорно глЯдЯ ему в глаза, она твердила, что не испытала
наслаждениЯ, хотЯ ковер был Явно орошен  ее оргазмом. "џ не ищу наслаждениЯ,
-  говорила  она,   -  Я  ищу  счастьЯ,  а  наслаждение  без  счастьЯ  -  не
наслаждение". €ными словами, она стучалась в ворота его  поэтической памЯти.
Ќо ворота  были  заперты. ‚  его поэтической памЯти длЯ  нее не было  места.
Њесто длЯ нее было разве что на ковре.
     …го приключение с ’ерезой началось как раз там, где приключениЯ с иными
женщинами кончались. Ћно разыгрывалось на другой стороне императива, который
побуждал его завоевывать женщин. ‚ ’ерезе он  не хотел ничего открывать.  Ћн
получил ее открытой. Ћн сблизилсЯ с нею раньше, чем  успел взЯть в руки свой
воображаемый  скальпель,  которым  вспарывал распростертое  тело  мира.  …ще
раньше, чем  он  успел спросить  себЯ, какой она  будет, когда  они займутсЯ
любовью, он уже любил ее.
     €сториЯ любви началась лишь потом: у ’ерезы поднЯлась температура, и он
не смог отослать  ее домой, как, бывало,  отсылал других женщин. Ћн стоЯл на
коленЯх  у постели, где она спала, и ему вдруг подумалось, что кто-то пустил
ее  к  нему  по воде в корзинке.  џ  уже сказал, что метафоры опасны. ‹юбовь
начинаетсЯ с метафоры. €ными словами: любовь начинаетсЯ в  ту  минуту, когда
женщина своим первым словом впишетсЯ в нашу поэтическую памЯть.

        13

     Ќесколько дней  назад  ’ереза снова запала ему в душу: как обычно,  она
вернулась  утром домой  с молоком, и когда он  открыл  дверь,  она стоЯла  и
прижимала к груди ворону, завернутую в красную косынку.  ’ак в охапке держат
цыганки своих детей. Ћн никогда не забудет  этого: огромный , печальный клюв
вороны возле ее лица.
     Ћна нашла ее зарытой  в землю. ’ак когда-то поступали казаки с пленными
недругами. "ќто сделали дети", - сказала она, и в  этой фразе была не только
простаЯ констатациЯ, но и неожиданнаЯ брезгливость к людЯм. Ћн вспомнил, как
недавно она сказала ему:  "џ становлюсь  благодарной тебе, что ты никогда не
хотел иметь детей".
     ‚чера  она жаловалась ему, что в баре к ней приставал какой-то мужчина.
Ћн  тЯнул руку  к ее дешевенькому ожерелью и твердил, что она заработала его
не  иначе  как проституцией.  Ћна была  очень встревожена этим. Ѓольше,  чем
полагалось бы, подумал ’омаш. € вдруг  ужаснулсЯ, как мало  виделсЯ  с пей в
последние  два  года и как редко  доводилось  ему сжимать в ладонЯх ее руки,
унимаЯ их дрожь.
     ‘   такими   мыслЯми   он  отправилсЯ   утром  в   контору.   ‘лужащаЯ,
распределЯвшаЯ на весь  день  нарЯды  длЯ  мойщиков, сказала  ему, что некий
частный заказчик упорно настаивал на  том, чтобы окна в его  квартире  вымыл
именно ’омаш. Џо этому  адресу он пошел с неохотой,  опасаЯсь, что его снова
пригласила к  себе какаЯ-то женщина.  Џогруженный  в мысли о  ’ерезе, он  не
испытывал ни малейшей потребности в очередном приключении.
     Љогда открылась дверь,  ’омаш облегченно  вздохнул, увидев  перед собой
высокую  сутуловатую  мужскую фигуру.  “ мужчины была большаЯ  борода, и  он
кого-то напоминал ’омашу.
     - Џойдемте, пан доктор, - сказал он с улыбкой и повел ’омаша в комнату.
     ‚ комнате стоЯл молодой человек. Љраска заливала  ему лицо. Ћн  смотрел
на ’омаша, пытаЯсь улыбатьсЯ.
     - ‚ас  двоих,  пожалуй,  не  надо представлЯть  друг  другу,  -  сказал
мужчина.
     - Ќе  надо,  -  сказал  ’омаш и, не отвечаЯ улыбкой на улыбку, протЯнул
молодому человеку руку. ќто был его сын.
     ’олько тогда представилсЯ ему и мужчина с большой бородой.
     - џ ведь  понЯл, что вы  кого-то напоминаете мне! - сказал ’омаш. - …ще
бы! ђазумеетсЯ, Я знаю вас. Џо имени.
     Ћни  сели в кресла по разные стороны низкого журнального столика. ’омаш
вдруг  осознал,  что оба  сидевших напротив него  человека ЯвлЯютсЯ  его  же
невольными творениЯми. ‘ына принудила его создать перваЯ жена, а черты этого
высокого  мужчины он по принуждению нарисовал  полицейскому  агенту, который
его допрашивал.
     —тобы  отогнать  эти  мысли, он  сказал: - ’ак с  какого  же  окна  мне
начинать?
     Њужчины напротив от души рассмеЯлись.
     „а,  было Ясно, что ни  о каком мытье окон речь не идет. …го позвали не
мыть окна, его заманили  в ловушку.  Ћн никогда  и словом не перемолвилсЯ  с
сыном и только сегоднЯ впервые пожал ему руку. Ћн знал его лишь по виду и не
хотел знать иначе. Ћн не желал ничего о нем знать и хотел, чтобы это желание
было обоюдным.
     -  Џрекрасный плакат,  не  правда  ли?  -  кивнул  редактор на  большой
обрамленный рисунок, висевший на стене против ’омаша.
     ’олько сейчас ’омаш оглЯдел комнату. Ќа стенах были любопытные картины,
много  фотографий  и  плакатов.  ђисунок, на который  указал  редактор,  был
напечатан в 1969 году в одном из последних номеров еженедельника, прежде чем
русские   запретили  его.   ќто  была  имитациЯ  известного  плаката  времен
гражданской войны  1918 года в ђоссии, который  призывал  к набору в Љрасную
Ђрмию: солдат  с  красной  звездой  на  шлеме  чрезвычайно  строгим взглЯдом
смотрит вам в  глаза и  протЯгивает руку с  нацеленным  на вас  указательным
пальцем. €значальный русский текст гласил: "’ы записалсЯ добровольцем?" ќтот
текст был заменен чешским текстом: "’ы подписал две тысЯчи слов?"
     ЋтличнаЯ  шутка!  "„ве  тысЯчи слов"  был первым знаменитым  манифестом
весны 1968 года, призывавшим  к радикальной демократизации коммунистического
режима.  …го подписала масса  интеллектуалов, затем приходили и  подписывали
простые  люди;  в  конце  концов  подписей  оказалось такое  множество,  что
впоследствии их  так  и  не  смогли  подсчитать.  Љогда  в  —ехию  вторглась
советскаЯ армиЯ и начались политические чистки, один из вопросов, задаваемых
гражданам, был:  "’ы тоже подписал две тысЯчи слов?" Љто признавалсЯ в своей
подписи, того без разговоров вышвыривали с работы.
     - Џрекрасный рисунок. Џомню его, - сказал ’омаш.
     -  Ќадеюсь, этот красноармеец не слушает, о чем мы говорим, - с улыбкой
с