”.‘котт ”ицджеральд. ђанний успех

Ћцените этот текст:
”.‘котт ”ицджеральд. ђанний успех

   -----------------------------------------------------------------------
   Џер. - Ђ.‡верев.
   Ђвт.сб. "Џоследний магнат. ђассказы. ќссе". Њ, "Џравда", 1990.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 17 July 2001
   -----------------------------------------------------------------------

   ќссе



   Љак раз в этом месЯце ровно семнадцать лет назад Я бросил  работу  или,
если хотите, ушел из мира бизнеса. ‘ менЯ было довольно;  пусть  рекламнаЯ
контора городской железной дороги  справлЯетсЯ  своими  силами.  џ  бросил
работу, хотЯ вместо счета  в  банке  у  менЯ  были  одни  обЯзательства  -
денежные долги, отчаЯние, расторгнутаЯ помолвка,  -  и  подалсЯ  домой,  в
‘ент-Џол, "дописывать роман".
   ќтот роман, который Я начал сочинЯть в конце войны, когда  находилсЯ  в
армейском лагере, был моей главной ставкой. Џодыскав службу в Ќью-‰орке, Я
его забросил, но всю ту одинокую мою весну он непрерывно напоминал  мне  о
себе, как протершаЯсЯ картоннаЯ подошва. Ђ теперь уж было не  отвертетьсЯ.
…сли бы Я его не кончил, о моей  девушке  мне  больше  нечего  было  бы  и
думать.
   Ќа службе, ненавистной мне, Я тЯнул свою лЯмку, и  постепенно  из  менЯ
вытравилась всЯ самоуверенность, которой Я обильно запассЯ в  Џринстоне  и
за времЯ своей ослепительной карьеры адъютанта  -  самого  никудышного  во
всей армии.  Ћдинокий,  всеми  забытый,  Я  только  и  делал,  что  убегал
откуда-то:  то  из  ломбарда,  где  заложил   полевой   бинокль,   то   от
благоденствующих приЯтелей, с которыми Я, щеголЯвший в довоенном  костюме,
столкнулсЯ на улице, то из ресторана, где дал официанту на  чай  последний
четвертак,  то  из  какой-нибудь  жизнерадостной,  шумной   конторы,   где
должности приберегали длЯ своих, когда они вернутсЯ с войны.
   „аже когда у менЯ впервые взЯли длЯ напечатаниЯ рассказ, Я  не  испытал
особого волнениЯ. „атч Њаунт работал вместе со мной в отделе  рекламы;  мы
сидели на службе друг против друга и в один и  тот  же  день  получили  по
конверту из одной и той же редакции - наши рассказы принЯл  добрый  старый
"‘март сет".
   - Њне прислали тридцать, а тебе сколько?
   - ’ридцать пЯть.
   Ќо по-настоЯщему угнетало менЯ то, что этот рассказ Я написал два  года
назад, еще студентом, и с тех пор было написано больше десЯтка новых, а на
них редакторы не откликнулись даже  письменным  отказом.  ‡начит,  в  свои
двадцать два года Я  уже  неудачник.  Ќа  те  тридцать  долларов  Я  купил
Ярко-красный веер из перьев и послал его моей девушке в Ђлабаму.
   ’е мои приЯтели,  которые  не  были  влюблены  или  были  помолвлены  с
"разумными" девушками, готовыми ждать, настроились трудитьсЯ  терпеливо  и
долго. Њне это не подходило. џ был влюблен в Яркокрылую бабочку, и,  чтобы
поймать ее, требовалось сплести огромную сеть, придумать ее из головы, а в
голове у менЯ было  пусто,  только  позвЯкивали  медные  монеты,  извечнаЯ
шарманка беднЯков. € вот, когда девушка дала мне отставку, Я поехал  домой
и дописал свой роман. ’ут все разом переменилось; и сейчас Я  пишу,  чтобы
вспомнить, как ветер успеха впервые подул в мои паруса и  принес  с  собой
чарующую  дымку.  ‡амечательное  это  было  времЯ,  и  недолгое  -   дымка
рассеиваетсЯ через несколько  недель,  ну,  может  быть,  через  несколько
месЯцев, и тогда видишь, что все лучшее уже позади.
   Ќачалось это осенью 1919 года, когда Я выжал себЯ до последней капли  и
от летнего сидениЯ за письменным столом отупел настолько,  что  нанЯлсЯ  в
мастерские компании "Ќорзерн пасифик" ремонтировать крыши вагонов.  €  вот
однажды пришел почтальон, и  Я  сбежал  с  работы  и  носилсЯ  по  улицам,
останавливаЯ автомобили друзей и  знакомых,  чтобы  поскорее  сообщить  им
поразительную новость - мой роман "Џо эту сторону раЯ" принЯт  к  изданию.
Џочтальон в ту неделю зачастил ко мне, а Я разделалсЯ с  мелкими  долгами,
купил себе новый костюм и каждое утро  просыпалсЯ  с  ощущением,  что  мир
несказанно прекрасен и сулит ошеломлЯющие перспективы.
   Џока  дожидалсЯ  выхода  книги,  из  любителЯ  Я  стал  превращатьсЯ  в
профессионала, а это значит,  что  всЯ  жизнь  человека  отныне  подчинена
работе, и, как только закончена одна вещь, автоматически начинаешь  писать
следующую. ђаньше Я был  просто  любителем;  в  октЯбре,  бродЯ  со  своей
девушкой среди  надгробий  на  кладбище  южного  городка,  Я  ощущал  себЯ
профессионалом и, умилЯЯсь на ее переживаниЯ и слова, не забывал,  однако,
все заметить, чтобы вставить потом в рассказ, который был у менЯ в работе,
- он называлсЯ "‹едЯной дворец" и был напечатан чуть позже. Ђ в ‘ент-Џоле,
где Я проводил рождество, Я однажды  пожертвовал  двумЯ  приглашениЯми  на
вечеринки с танцами, осталсЯ дома и писал рассказ. ‚ тот вечер друзьЯ  три
раза звонили мне и сообщали, до чего было весело: один  местный  кутила  и
выдумщик нарЯдилсЯ верблюдом и вместе с шофером такси, изображавшим заднюю
половину верблюда, по ошибке ЯвилсЯ в  дом,  куда  его  не  приглашали.  ‚
отчаЯнии от того, что упустил такое зрелище, Я весь следующий день пыталсЯ
слепить отрывки рассказа в единое целое.
   "ѓосподи, до чего же смешно получилось!"
   "ѓде раздобыл шофера такси? ЏонЯтиЯ не имею".
   "Ќадо еще знать этого типа, а то и не поймешь, до чего было смешно".
   џ вышел из терпениЯ и сказал:
   - Ћт вас толку не добьешьсЯ. ‚от напишу об этом,  будет  в  десЯть  раз
смешнее.
   € написал - за двадцать два часа  непрерывной  работы.  Џричем  написал
"смешно" - мне ведь уши прожужжали,  до  чего  все  вышло  смешно.  "‘пину
верблюда"  напечатали  и  до  сих   пор   иногда   включают   в   сборники
юмористических рассказов.
   Љ  весне  Я  опЯть  успел  вымотатьсЯ;  пришлось  дать  себе  небольшую
передышку, и за это времЯ у менЯ начало складыватьсЯ новое представление о
жизни в Ђмерике. ЌедоумениЯ 1919 года рассеЯлись, врЯд ли  кто  сомневалсЯ
теперь насчет того, что произойдет; Ђмерика  затевала  самый  грандиозный,
самый шумный карнавал за всю свою историю, и об этом можно будет писать  и
писать. ‚ воздухе уже вовсю  пахло  золотым  бумом  с  его  роскошествами,
бескрайним разгулом, безнадежными  попытками  старой  Ђмерики  спастись  с
помощью сухого закона. ‚се сюжеты, которые мне приходили  в  голову,  были
так или иначе трагичны: прелестные юные герои моих  романов  шли  ко  дну,
алмазные горы в моих рассказах взлетали на  воздух,  мои  миллионеры  были
вроде крестьЯн ’омаса •арди - такие же прекрасные, такие же обреченные.  ‚
действительности подобных  драм  еще  не  происходило,  но  Я  был  твердо
убежден, что жизнь - не тот беззаботный праздник, каким она представлЯетсЯ
поколению, которое шло вслед за моим.
   €бо Я оказалсЯ на пограничной линии между двумЯ поколениЯми, и  в  этом
заключалось мое преимущество, хотЯ Я и был несколько  смущен  таким  своим
положением. Љогда письма начали приходить ко мне пачками - скажем, сотни и
сотни откликов на рассказ о девушке, остригшей  свои  косы,  -  Я  испытал
неловкость: не абсурд ли, что все эти  люди  пишут  именно  мне?  ‚прочем,
поскольку Я всегда был не уверен в своих силах,  мне  приЯтно  было  снова
ощутить себЯ не тем, что ты есть, - на сей раз Я был Џисатель, как  прежде
- ‹ейтенант. Џо сути, Я перестал быть  собой  и  превратилсЯ  в  писателЯ,
конечно же, ничуть не больше, чем прежде - в армейского офицера, но  людЯм
не приходило в голову, что перед ними просто маска,  скрывающаЯ  настоЯщее
лицо.
   ‡а одни и те же три днЯ Я женилсЯ,  а  типографиЯ  отпечатала  "Џо  эту
сторону раЯ" - мгновенно, как изображают в фильмах.
   Љогда книга была издана, Я впал в  маниакальное  безумие  и  депрессию.
‚осторг и Ярость сменЯлись во мне поминутно. Њногим казалось,  что  Я  сам
себЯ взвинчиваю, и они, может быть, были  правы;  другие  считали,  что  Я
играю комедию, и эти ошибались. Љак во сне,  Я  дал  интервью,  в  котором
расписывал, какой Я замечательный писатель и каких вершин  достиг.  •ейвуд
Ѓраун, прЯмо-таки подкарауливавший любую  мою  оплошность,  просто  привел
цитаты из этого интервью, добавив, что  Я,  видимо,  весьма  самонадеЯнный
молодой человек; после этого Я  на  какое-то  времЯ  стал  непригоден  длЯ
общениЯ. џ пригласил Ѓрауна позавтракать со мной и мЯгко посетовал на  то,
что он живет впустую, ничего не добившись. …му только  что  перевалило  за
тридцать, а Я примерно в это  же  времЯ  написал  фразу,  которую  кое-кто
никогда мне не простит: "ќто была  увЯдшаЯ,  но  все  еще  привлекательнаЯ
женщина двадцати семи лет".
   Љак  во  сне,  Я  заЯвил  в  издательстве  "‘крибнерс",  что,  по  моим
подсчетам, они продадут тысЯч двадцать экземплЯров романа, не  больше,  и,
когда все вдоволь насмеЯлись, услышал в ответ, что длЯ первой  книги  пЯть
тысЯч - отличнаЯ цифра. „вадцать тысЯч было распродано чуть ли не в первую
же неделю, но Я не усмотрел в этом ничего забавного - так всерьез Я к себе
относилсЯ.
   ‚скоре, однако, сладостный сон оборвалсЯ, потому что  в  атаку  на  мою
книгу устремилсЯ Џринстон - правда, не студенты, а чернаЯ стаЯ  окончивших
и преподавателей. ђектор •иббен мЯгко,  но  недвусмысленно  корил  менЯ  в
своем письме, а когда Я попал на вечеринку, где были мои однокашники,  они
дружно менЯ изругали. ‚ечеринка была довольно  веселой  и  продолжалась  в
Ярко-голубой машине ѓарви ”айрстоуна; в разгар весельЯ,  когда  Я  пыталсЯ
остановить драку, мне случайно подбили глаз.  ѓазеты  изобразили  это  как
оргию, и, хотЯ делегациЯ студентов  даже  обращалась  по  этому  поводу  к
университетскому совету попечителей, менЯ на несколько  месЯцев  исключили
из Џринстонского клуба. Њою книгу  раскритиковал  "Џитомец  Џринстона",  и
только у ѓауса, декана факультета, нашлось длЯ менЯ доброе слово. ‚се  это
сопровождалось настолько лицемерной демагогией, что Я вышел из себЯ  и  на
целых семь лет порвал с Џринстоном все свЯзи. Ђ когда прошли эти семь лет,
мне заказали статью о Џринстоне, и, принЯвшись за нее,  Я  понЯл,  что  на
самом деле он мне очень дорог и что на общем фоне одна  неприЯтнаЯ  неделЯ
значит не так уж много. Ќо в те дни 1920 года  радость  успеха,  кружившаЯ
мне голову, сильно померкла.
   ‚прочем, Я ведь теперь стал профессионалом, а создать  новый  мир  было
невозможно, если не разделатьсЯ  со  старым.  Њало-помалу  Я  научилсЯ  не
принимать близко к сердцу ни похвалы, ни  хулу.  ‘лишком  часто  мои  вещи
нравились публике не тем, что Я сам в них ценил, или их хвалили люди,  чье
осуждение Явилось  бы  длЯ  менЯ  куда  более  ценной  наградой.  Ќи  один
настоЯщий  писатель  не  полагаетсЯ  на  вкусы  публики,  и  со   временем
привыкаешь делать свое дело без  оглЯдки  на  чужой  опыт  и  без  страха.
Џерелистав старые счета, Я увидел, что в 1919 году заработал писательством
800 долларов, а в 1920-м рассказы, права на экранизацию и  роман  принесли
мне 18000. Њой гонорар за рассказ с тридцати долларов подскочил до тысЯчи.
‘равнительно с тем, как платили впоследствии, в разгар бума, это не  такаЯ
уж большаЯ  цифра,  но  восторг,  в  который  Я  тогда  от  нее  приходил,
неописуем.
   Њечта моЯ  осуществилась  быстро,  это  было  и  радостью  и  бременем.
Џреждевременный  успех  внушает  почти  мистическую  веру   в   судьбу   и
соответственно - недоверие к усилиЯм воли; и тут можно дойти до самообмана
вроде наполеоновского. —еловек, который всего  добилсЯ  смолоду,  убежден,
что смог проЯвить силу воли лишь потому, что ему светила его звезда.  …сли
утвердитьсЯ удаетсЯ только годам  к  тридцати,  воле  и  судьбе  придаетсЯ
равное значение, а если к сорока - все, как правило,  приписываетсЯ  одной
только силе воли. Љак было на самом деле, понимаешь, когда тебЯ  потреплют
штормы.
   Ќу, а радостью, которую приносит ранний  успех,  становитсЯ  убеждение,
что жизнь полна романтики. —еловек остаетсЯ молодым в лучшем смысле  этого
слова. Љогда Я мог считать достигнутыми  главные  свои  цели  -  любовь  и
деньги, когда  прошло  первое  опьЯнение  непрочной  славой,  передо  мной
оказались целые годы, которые Я был волен растрачивать  и  о  которых,  по
совести,  не  жалею,  -  годы,  проведенные  в  поисках   непрерывающегосЯ
карнавала у морЯ. Љак-то в середине 20-х  годов  Я  ехал  в  автомобиле  в
сумерки по верхнему приморскому шоссе и в волнах  подо  мной  подрагивала,
отражаЯсь, всЯ ”ранцузскаЯ ђивьера. ‚дали уже зажглись огни Њонте-Љарло; и
хотЯ сезон кончилсЯ, великие кнЯзьЯ разъехались, игорные залы опустели,  а
живший со мною в одном отеле  ќ.”иллипс  Ћппенхайм  был  просто  работЯщий
толстЯк, весь день проводивший в халате, самое это  слово,  "Њонте-Љарло",
заключало в  себе  непреходЯщее  очарование,  настолько  властное,  что  Я
невольно  остановил  машину  и,  как  китаец,  стал  покачивать   головой,
приговариваЯ: "ѓоре  мне,  горе!"  Ќо  смотрел  Я  не  на  Њонте-Љарло.  џ
всматривалсЯ в душу того молодого человека, который не так давно  слонЯлсЯ
по нью-йоркским улицам в башмаках на картонной подошве. џ снова  им  стал;
на какой-то миг мне удалось  приобщитьсЯ  к  его  мечтам,  хотЯ  Я  теперь
разучилсЯ мечтать. € до сих пор мне порой удаетсЯ подстеречь его,  застать
его врасплох осенним нью-йоркским утром или весной, под вечер, в Љаролине,
когда так тихо, что слышишь, как лает собака в соседнем округе. Ќо никогда
уже не бывает так, как в ту недолгую пору, когда он и Я были  одно,  когда
вера в будущее и смутнаЯ тоска о прошедшем сливались в неповторимое чудо и
жизнь на самом деле становилась сказкой.

   ЋктЯбрь 1937
Last-modified: Tue, 17 Jul 2001 16:33:39 GMT
Ћцените этот текст: