ђэй Ѓрэдбери. ‡апах ‘арсапарели

Ћцените этот текст:
ђэй Ѓрэдбери. ‡апах ‘арсапарели

---------------------------------------------------------------
Ray Bradbury. "Scent of sarsaparilla", 1958
OCR: ‚ладимир ‚есленко
---------------------------------------------------------------

’ри днЯ крЯду “ильЯм ”инч спозаранку забиралсЯ на чердак и до вечера
тихо стоЯл в полутьме, обдуваемый сквознЯком. ЌоЯбрь был на исходе, и
три днЯ мистер ”инч простоЯл так в одиночестве, чувствуЯ, что само ‚ремЯ
тихо, безмолвно осыпаетсЯ белыми хлопьЯми с бескрайнего свинцового неба,
укрывает холодным пухом крышу и припудривает карнизы. Ћн стоЯл
неподвижно, смежив веки. ’Янулись долгие, серые дни, солнце не
показывалось, от ветра чердак ходил ходуном, словно утлаЯ лодка на
волнах, скрипел каждой своей косточкой, стрЯхивал слежавшуюсЯ за
десЯтилетиЯ пыль с балок, с покоробившихсЯ досок и дранки. ‚се вокруг
охало и ахало, стонало и крЯхтело, а “ильЯм ”инч стоЯл и вдыхал сухие
тонкие запахи, словно изысканные духи, и приобщалсЯ к издавна копившимсЯ
здесь сокровищам.
- Ђ-а, - глубокий вдох.
‚низу жена его Љора то и дело прислушивалась, но ни разу не слыхала,
чтобы он прошел по чердаку, или переступил с ноги на ногу, или
шевельнулсЯ. …й чудилось только, что он шумно дышит там, на продуваемом
всеми ветрами чердаке - медленно, мерно, глубоко, будто работают старые
кузнечные мехи.
- ‘мех да и только, - пробормотала она.
Ќа третий день, когда он торопливо спустилсЯ к обеду, с лица его не
сходила улыбка - он улыбалсЯ унылым стенам, щербатым тарелкам,
исцарапанным ложкам и вилкам и даже собственной жене!
- —ему радуешьсЯ? - спросила она.
- Џросто настроение хорошее. Ћтменнейшее! - он засмеЯлсЯ.
Ћн был что-то не в меру весел. ЃуйнаЯ радость бродила и бурлила в нем
- того и глЯди выплеснетсЯ через край. †ена нахмурилась:
- —ем это от тебЯ пахнет?
- Џахнет? Џахнет? Љак так - пахнет? - ”инч вскинул седеющую голову.
†ена подозрительно принюхалась.
- ‘арсапарелью, вот как.
- Ѓыть этого не может!
…го нервическаЯ веселость разом оборвалась, будто слова жены
повернули какой-то выключатель. Ћн был ошеломлен, растерЯн и вдруг
насторожилсЯ.
- ѓде ты был утром? - спросила Љора.
- ’ы же знаешь, прибирал на чердаке.
- ђазмечталсЯ над старым хламом. џ ни звука не слыхала. „умала,
может, тебЯ там и нету, на чердаке. Ђ это что такое? - она показала
пальцем.
- ‚от те на, это еще откуда взЯлось?
Ќеизвестно, кому задал “ильЯм ”инч этот вопрос. ‘ величайшим
недоумением он уставилсЯ на черные металлические велосипедные зажимы,
которыми оказались прихвачены его брюки у костлЯвых щиколоток.
- Ќашел на чердаке, - ответил он сам себе. - Џомнишь, Љора, как мы
катили на нашем тандеме по проселочной дороге? ќто было сорок лет назад,
рано поутру, и мы были молодые.
- …сли ты нынче не управишьсЯ с чердаком, Я заберусь туда сама и
повыкидаю весь хлам.
- Ќет, нет! - вскрикнул он. - џ там все разбираю, как мне удобно.
†ена холодно поглЯдела на него.
‡а обедом он немного успокоилсЯ и опЯть повеселел.
- Ђ знаешь, Љора, что за штука чердак? - заговорил он с увлечением. -
‚сЯкий чердак - это Њашина времени, в ней тупоумные старики, вроде менЯ,
могут отправитьсЯ на сорок лет назад, в блаженную пору, когда круглый
год безоблачное лето и детишки объедаютсЯ мороженым. Џомнишь, какое
вкусное было мороженое? ’ы еще завернула его в платок. Ћтдавало сразу и
снегом, и полотном.
Љора беспокойно поежилась.
"Ђ пожалуй, это возможно, - думал он, полузакрыв глаза, пытаЯсь вновь
все это увидеть и припомнить. - ‚едь что такое чердак? ’ут дышит само
‚ремЯ. ’ут все свЯзано с прошедшими годами, все сплошь - куколки и
коконы иного века. Љаждый Ящик и Ящичек - словно крохотный саркофаг, где
покоЯтсЯ тысЯчи вчерашних дней. „а, чердак - это темный уютный уголок,
полный ‚ременем, и, если стать по самой середке и стоЯть прЯмо, во весь
рост, скосив глаза, и думать, думать, и вдыхать запах Џрошлого, и,
вытЯнув руки, коснутьсЯ Њинувшего, тогда - о, тогда..."
Ћн спохватилсЯ: оказываетсЯ, что-то, хоть и не все, он подумал вслух.
Љора торопливо ела.
- Ђ ведь правда интересно, если б можно было и впрЯмь путешествовать
во ‚ремени? - спросил “ильЯм, обращаЯсь к пробору в волосах жены. - €
чердак, вроде нашего, самое подходЯщее длЯ итого место, лучше не сыщешь,
верно?
- ‚ старину тоже не все дни были безоблачные, - сказала она. - Џросто
памЯть у тебЯ шалаЯ. •орошее все помнишь, а худое забываешь. ’огда тоже
не сплошь было лето.
- ‚ некотором смысле так оно и было.
- Ќет, не так.
- џ что хочу сказать, - жарко зашептал “ильЯм и подалсЯ вперед, чтобы
лучше видеть картину, котораЯ возникла на голой стене столовой. - Ќадо
только ехать на своей одноколеске поаккуратнее, удерживать равновесие,
балансировать между годами, руки в стороны, осторожно-осторожно, от года
к году: недельку провести в девЯтьсот девЯтом, денек в девЯтисотом,
месЯчишко или недели две - где-нибудь еще, скажем в девЯтьсот пЯтом, в
восемьсот девЯносто восьмом, - и тогда до конца жизни так и не выедешь
из лета.
- —то еще за одноколеска?
- Ќу знаешь, такой высокий велосипед об одном колесе, весь
хромированный, на таких катаютсЯ актеры в цирке и жонглируют всЯкой
всЯчиной? ’ут главнаЯ хитрость - удерживать равновесие, чтоб не
свалитьсЯ, и тогда все эти блестЯщие штуки так и летают в воздухе,
высоко-высоко, блещут, сверкают, искрЯтсЯ, мелькает что-то пестрое -
красное, желтое, голубое, зеленое, белое, золотое... над головой у тебЯ
летают в воздухе все эти июни, июли и августы, сколько их было на свете,
а ты знай подкидывай их, как мЯчики, да улыбайсЯ. ‚сЯ соль в равновесии,
Љора, в рав-но-весии.
- ’ра-та-та, - сказала она. - ‡атараторил, тараторка.
Ћн вскарабкалсЯ по длинной холодной лестнице на чердак, его пробирала
дрожь.
Ѓывали такие зимние ночи, когда он просыпалсЯ, продрогнув до костей,
ледЯные колокола звенели в ушах, мороз щипал каждый нерв, будто
вспыхивал внутри колючий фейерверк и рассыпались ослепительно белые
искры, и жгучий снег падал на безмолвные потаенные долины подсознаниЯ.
Ѓыло холодно-холодно, так холодно, что и долгое-долгое знойное лето со
всеми своими зелеными факелами и жарким бронзовым солнцем не растопило
бы сковавший все его существо ледЯной панцирь - понадобилось бы не одно
лето, а добрых два десЯтка. Џо ночам в постели весь он точно огромнаЯ
преснаЯ сосулька, снежный истукан, и в нем поднимаетсЯ вьюга бессвЯзных
сновидений, суматоха ледЯных кристаллов. Ђ за стенами опустилась вечнаЯ
зима, над всем нависло низкое свинцово-серое небо и давит людей, точно
тЯжкий пресс - виноградные гроздьЯ, перемалывает краски и разум и самую
жизнь; только дети уцелели и носЯтсЯ на лыжах, летЯт на санках с
оледенелых гор, в чьих склонах, как в зеркале, отражаетсЯ этот давЯщий
железный щит и опускаетсЯ все ниже, ниже - каждый день и каждую
нескончаемую ночь.
“ильЯм ”инч откинул крышку чердачного люка. ‡ато - вот оно! ‚округ
него взвилась летнЯЯ пыль. ‡десь, на чердаке, пыль кипела от жары,
сохранившейсЯ с давно прошедших знойных дней. Ћн тихо закрыл за собой
люк.
Ќа губах его заиграла улыбка.

—ердак безмолвствовал, словно чернаЯ туча перед грозой. ‹ишь изредка
до Љоры сверху доносилось невнЯтное мужнино бормотанье.
‚ пЯть часов пополудни мистер ”инч встал на пороге кухни, напеваЯ "Ћ
мечты мои златые", взмахнул новехонькой соломенной шлЯпой и крикнул,
будто малого ребенка хотел напугать:
- “-у!
- ’ы что, проспал, что ли, весь день? - огрызнулась жена. - џ тебе
четыре раза кричала, хоть бы отозвалсЯ.
- Џроспал? - переспросил он, подумал минуту и фыркнул, но тотчас
зажал рот ладонью. - „а, пожалуй, что и так.
’ут только она его разглЯдела.
- Ѓоже милостивый! ѓде ты раздобыл это трЯпье?
Ќа “ильЯме был красный в полоску, точно леденец, сюртук, высокий
тугой белый воротничок и кремовые панталоны. Ђ соломеннаЯ шлЯпа
благоухала так, словно в воздух подбросили пригоршню свежего сена.
- Ќашел в старом сундуке.
Љора потЯнула носом:
- Ќафталином не пахнет. € выглЯдит как новенький.
- Ќет-нет, - поспешно возразил “ильЯм. Џод критическим взором жены
ему Явно стало не по себе.
- Ќашел времЯ длЯ маскарада, - сказала Љора.
- “ж и позабавитьсЯ нельзЯ?
- ’олько забавлЯтьсЯ и умеешь, - она сердито захлопнула духовку. -
Ѓог свидетель, Я сижу дома и вЯжу тебе носки, а ты в это времЯ в лавке
подхватываешь дам под локоток, можно подумать, они без тебЯ не найдут,
где вход, где выход!
Ќо “ильЯм уклонилсЯ от ссоры.
- Џослушай, Љора... - он потупилсЯ, разглЯдываЯ что-то на дне
новехонькой, хрустЯщей соломенной шлЯпы. - ‚едь правда, хорошо бы
прогулЯтьсЯ, как мы, бывало, гулЯли по воскресеньЯм? ’ы - под шелковым
зонтиком, и чтоб длинные юбки шуршали, а потом посидеть в аптеке на
стульЯх с железными ножками, и чтоб пахло... помнишь, как пахло когда-то
в аптеке? Џочему теперь так не пахнет? € спросить два стакана
сарсапарелевой, а потом прокатитьсЯ в нашем "форде" девЯтьсот десЯтого
года на •эннегенскую набережную, и поужинать в отдельном кабинете, и
послушать духовой оркестр. •очешь?
- “жин готов. € сними эти дурацкие трЯпки, хватит шута разыгрывать.
“ильЯм не отступалсЯ:
- Ќу а если б можно было так: захотела - и поехала? - сказал он, не
сводЯ с нее глаз. - ЏолЯ, дорога обсажена дубами, тихаЯ, совсем как в
былые годы, когда еще не носились повсюду эти бешеные автомобили. ’ы бы
поехала?
- Ќа тех дорогах была страшнаЯ пылища. Њы возвращались домой черные,
как папуасы. Љстати, - Љора взЯла со стола сахарницу и встрЯхнула ее, -
нынче утром у менЯ тут лежало сорок долларов. Ђ сейчас нету! “ж не
заказал ли ты этот костюмчик в театральной мастерской? Ћн новый, с
иголочки, ни в каком сундуке он не лежал!
- џ... - “ильЯм осексЯ.
†ена бушевала еще добрых полчаса, но он так и не стал защищатьсЯ.
‚есь дом сотрЯсалсЯ от порывов ноЯбрьского ветра, и под речи Љоры
свинцовое, стылое небо опЯть пошло сыпать снегом.
- Ћтвечай мне! - кричала она. - ’ы что, совсем рехнулсЯ? “хлопать
наши кровные денежки на трЯпье, которое и носить-то нельзЯ!
- Ќа чердаке... - начал “ильЯм.
Љора, не слушаЯ, ушла в гостиную.
‘нег повалил вовсю, стало холодно и темно - настоЯщий ноЯбрьский
вечер. Љора слышала, как “ильЯм снова медленно полез по приставной
лестнице на чердак, в это пыльное хранилище Џрошлого, в мрачную дыру,
где только и есть что стараЯ одежда, подгнившие балки да ‚ремЯ, в чужой,
особый мир, совсем не такой, как здесь, внизу.
Ћн опустил крышку люка. ‚спыхнул карманный фонарик - другого спутника
ему не надо. „а, оно все здесь - ‚ремЯ, собранное, сжатое, точно
Японский бумажный цветок. Ћдно прикосновение памЯти - и все раскроетсЯ,
обернетсЯ прозрачной росой мысли, вешним ветерком, чудесными цветами -
огромными, каких не бывает в жизни. ‚ыдвинь любой Ящик комода - и под
горностаевой мантией пыли найдешь двоюродных сестриц, тетушек, бабушек.
„а, конечно, здесь укрылось ‚ремЯ. Ћщущаешь его дыхание - оно разлито в
воздухе, это не просто бездушные колесики и пружинки.
’еперь весь дом там, внизу, был так же далек, как любой давно
минувший день. Џолузакрыв глаза, “ильЯм опЯть и опЯть обводил взглЯдом
затихший в ожидании чердак.
‡десь, в хрустальной люстре, дремали радуги, и ранние утра, и полдни
- такие игристые, словно молодые реки, неустанно текущие вспЯть сквозь
‚ремЯ. ‹уч фонарика разбудил их, и они ожили и затрепетали, и радуги
взметнулись среди теней и окрасили их в Яркие цвета - в цвет сливы, и
землЯники, и винограда, и свежеразрезанного лимона, и в цвет
послегрозового неба, когда ветер только-только разогнал тучи и
проглЯнула омытаЯ синева. Ђ чердачнаЯ пыль горела и курилась, как ладан,
это горело ‚ремЯ - и оставалось лишь вглЯдетьсЯ в огонь. Џоистине, этот
чердак - великолепнаЯ Њашина времени, да, конечно, так оно и есть!
’олько тронь вон те граненые подвески да эти дверные ручки, потЯни кисти
шнуров, зазвени стеклом, подними вихрь пыли, откинь крышку сундука и,
точно мехами органа, поработай старыми каминными мехами, пока не
запорошит тебе глаза пеплом и золой давно погасшего огнЯ - и вот, если
сумеешь играть на этом старинном инструменте, если обласкаешь каждую
частицу этого теплого и сложного механизма, его бесчисленные рычажки,
двигатели и переключатели, тогда, тогда - о, тогда!..
Ћн взмахнул руками - так будем же дирижировать, торжественно и
властно вести этот оркестр! ‚ голове звучала музыка, плотно сомкнув
губы, он управлЯл огромной машиной, громовым безмолвным органом - басы,
тенора, сопрано, тише, громче, и вот наконец, наконец, аккорд,
потрЯсающий до самых глубин - и он закрывает глаза.

—асов в девЯть вечера жена услышала его зов:
- Љора!
Ћна пошла наверх. Њуж выглЯдывал нз чердачного люка и улыбалсЯ.
‚змахнул шлЯпой.
- Џрощай, Љора!
- —то ты такое мелешь?
- џ все обдумал, Я думал целых три днЯ и хочу с тобой попрощатьсЯ.
- ‘лезай оттуда, дурень!
- ‚чера Я взЯл из банка пЯтьсот долларов. џ давно об этом думал. Ђ
когда это случилось, так уж тут... Љора!.. - он порывисто протЯнул ей
руку. - ‚ последний раа спрашиваю: пойдешь со мной?
- Ќа чердак-то? ‘пусти лесенку, “ильЯм ”инч. џ влезу наверх и
выволоку тебЯ из этой грЯзной дыры.
- џ отправлЯюсь на •эннегенскую набережную есть рыбную солЯнку, -
сказал “ильЯм. - € закажу оркестру, пускай сыграют "Ќад заливом сиЯет
луна". Џойдем, Љора, пойдем...
…го протЯнутаЯ рука звала.
Љора во все глаза глЯдела на его кроткое, вопрошающее лицо.
- Џрощай, - сказал “ильЯм.
’ихонько-тихонько он помахал рукой. € вот зиЯет пустой люк - ни лица,
ни соломенной шлЯпы.
- “ильЯм! - пронзительно крикнула Љора.
Ќа чердаке темно и тихо.
‘ криком она кинулась за стулом, крЯхтЯ взобралась в эту затхлую
темень. Џоспешно посветила фонариком по углам.
- “ильЯм! “ильЯм!
’емно и пусто. ‚есь дом сотрЯсаетсЯ под ударами зимнего ветра.
€ тут она увидела: в дальнем конце чердака, выходЯщем на запад,
приотворено окошко.
‘потыкаЯсь, она побрела туда. Џомешкала, затаив дыхание. Џотом
медленно отворила окошко. ‘наружи к нему приставлена была лесенка,
другим концом она упиралась в крышу веранды.
Љора отпрЯнула.
‡а распахнутым окном сверкали зеленой листвой Яблони, стоЯли теплые
июльские сумерки. ‘ негромким треском разрывались хлопушки фейерверка.
€здали доносилсЯ смех, веселые голоса. ‚ воздухе вспыхивали праздничные
ракеты - алые, белые, голубые - рассыпались, гасли...
Ћна захлопнула окно, голова кружилась, она чуть не упала.
- “ильЯм!
Џозади, через отверстие люка в полу, сочилсЯ снизу холодный зимний
свет. Љора нагнулась - снег, шурша, лизал стекла окон там, внизу, в
холодном ноЯбрьском мире, где ей суждено провести еще тридцать лет.
Ћна больше не подошла к тому окошку. Ћна сидела одна в темноте и
вдыхала единственный запах, который здесь, на чердаке, оставалсЯ свежим
и сильным. Ћн не рассеивалсЯ, он медлил в воздухе, точно вздох покоЯ и
довольства. Ћна вдохнула его всей грудью.
„авний, так хорошо знакомый, незабвенный запах сарсапарели.
Last-modified: Thu, 05 Sep 2002 06:43:47 GMT
Ћцените этот текст: