и, казалось,  ловили
его  каждое слово и даже малейшее движение, чтобы сейчас лететь
выполнЯть его. Ќо гетьман не  обратил  даже  и  вниманиЯ,  едва
кивнул головою и подошел к запорожцам.
     ‡апорожцы отвесили все поклон в ноги.
     --  ‚се  ли  вы  здесь?  -- спросил он протЯжно, произносЯ
слова немного в нос.
     -- ’а, вси, батько! -- отвечали запорожцы, кланЯЯсь снова.
     -- Ќе забудете говорить так, как Я вас учил?
     -- Ќет батько, не позабудем.
     -- ќто царь? -- спросил кузнец одного из запорожцев.
     -- Људа тебе царь! это сам Џотемкин, -- отвечал тот.
     ‚ другой комнате послышались голоса,  и  кузнец  не  знал,
куда  деть  свои  глаза  от  множества  вошедших дам в атласных
платьЯх с  длинными  хвостами  и  придворных  в  шитых  золотом
кафтанах  и  с  пучками  назади.  Ћн  только видел один блеск и
больше ничего. ‡апорожцы вдруг все пали на землю и закричали  в
один голос:
     -- Џомилуй, мамо! помилуй!
     Љузнец,  не видЯ ничего, растЯнулсЯ и сам со всем усердием
на полу.
     -- ‚станьте, -- прозвучал над ними повелительный и  вместе
приЯтный  голос.  Ќекоторые из придворных засуетились и толкали
запорожцев.
     -- Ќе встанем, мамо! не встанем! умрем, а на  встанем!  --
кричали запорожцы.
     Џотемкин   кусал   себе   губы,   наконец  подошел  сам  и
повелительно шепнул одному из запорожцев. ‡апорожцы поднЯлись.
     ’ут осмелилсЯ и кузнец поднЯть голову  и  увидел  стоЯвшую
перед  собою небольшого роста женщину, несколько даже дородную,
напудренную, с голубыми глазами, и вместе с  тем  величественно
улыбающимсЯ  видом,  который  так  умел покорЯть себе все и мог
только принадлежать одной царствующей женщине.
     -- ‘ветлейший  обещал  менЯ  познакомить  сегоднЯ  с  моим
народом,  которого Я до сих пор еще не видала, -- говорила дама
с голубыми глазами, рассматриваЯ с любопытством запорожцев.  --
•орошо  ли  вас  здесь  содержат  ?  -- продолжала она, подходЯ
ближе.
     -- ’а спасиби, мамо! ЏровиЯнт дают  хороший,  хотЯ  бараны
здешние  совсем  не  то, что у нас на ‡апорожье, -- почему ж не
жить как-нибудь?..
     Џотемкин   поморщилсЯ,   видЯ,   что   запорожцы   говорЯт
совершенно не то, чему он их учил...
     Ћдин из запорожцев, приосанЯсь, выступил вперед:
     --   Џомилуй,   мамо!   зачем  губишь  верный  народ?  чем
прогневили? ђазве держали  мы  руку  поганого  татарина;  разве
соглашались в чемлибо с турчином; разве изменили тебе делом или
помышлением?  ‡а  что  ж  немилость?  Џрежде  слыхали  мы,  что
приказываешь везде строить крепости от нас; после слушали,  что
хочешь  поворотить  в  карабинеры; теперь слышим новые напасти.
—ем виновато запорожское войско?  тем  ли,  что  перевело  твою
армию   через   Џерекоп   и  помогло  твоим  енералам  порубать
крымцев?..
     Џотемкин молчал и небрежно чистил небольшою щеточкою  свои
бриллианты, которыми были унизаны его руки.
     -- —его же хотите вы? -- заботливо спросила …катерина.
     ‡апорожцы значительно взглЯнули друг на друга.
     "’еперь  пора!  –арица спрашивает, чего хотите!" -- сказал
сам себе кузнец и вдруг повалилсЯ на землю.
     --  ‚аше  царское  величество,   не   прикажите   казнить,
прикажите  миловать!  €з  чего,  не  во гнев будь сказано вашей
царской милости, сделаны  черевички,  что  на  ногах  ваших?  џ
думаю,  ни  один швец ни в одном государстве на свете не сумеет
так сделать. Ѓоже ты мой, что, если бы моЯ жинка  надела  такие
черевики!
     ѓосударынЯ   засмеЯлась.   Џридворные   засмеЯлись   тоже.
Џотемкин и хмурилсЯ и улыбалсЯ вместе. ‡апорожцы начали толкать
под руку кузнеца, думаЯ, не с ума ли он сошел.
     -- ‚стань! -- сказала ласково государынЯ. -- …сли так тебе
хочетсЯ иметь такие башмаки, то это нетрудно сделать. Џринесите
ему сей же час башмаки самые дорогие,  с  золотом!  Џраво,  мне
очень   нравитсЯ   это  простодушие!  ‚от  вам,  --  продолжала
государынЯ, устремив  глаза  на  стоЯвшего  подалее  от  других
средних  лет  человека  с  полным,  но несколько бледным лицом,
которого скромный кафтан с большими перламутровыми  пуговицами,
показывал,  что  он  не  принадлежал  к  числу  придворных,  --
предмет, достойный остроумного пера вашего!
     -- ‚ы, ваше императорское величество,  слишком  милостивы.
‘юда  нужно, по крайней мере, ‹афонтена! -- отвечал, поклонЯсь,
человек с перламутровыми пуговицами.
     -- Џо чести скажу вам: Я до сих пор без памЯти  от  вашего
"Ѓригадира".  ‚ы  удивительно  хорошо  читаете!  Ћднако  ж,  --
продолжала государынЯ,  обращаЯсь  снова  к  запорожцам,  --  Я
слышала, что на ‘ечи у вас никогда не женЯтсЯ.
     --  џк  же,  мамо!  ведь  человеку, сама знаешь, без жинки
нельзЯ  жить,  --  отвечал   тот   самый   запорожец,   который
разговаривал  с  кузнецом,  и  кузнец удивилсЯ, слыша, что этот
запорожец, знаЯ так хорошо грамотный Язык, говорит  с  царицею,
как   будто   нарочно,  самым  грубым,  обыкновенно  называемым
мужицким наречием. "•итрый народ! -- подумал он  сам  себе,  --
верно, недаром он это делает".
     --  Њы  не  чернецы,  --  продолжал  запорожец,  -- а люди
грешные. Џадки, как и все честное христианство, до  скоромного.
…сть  у нас не мало таких, которые имеют жен, только не живут с
ними на ‘ечи. …сть такие, что имеют жен в Џольше;  есть  такие,
что  имеют  жен  в  “крайне;  есть  такие,  что  имеют  жен и в
’урещине.
     ‚ это времЯ кузнецу принесли башмаки.
     --  Ѓоже  ты  мой,  что  за  украшение!  --  вскрикнул  он
радостно,  ухватив  башмаки. -- ‚аше царское величество! —то ж,
когда  башмаки  такие  на  ногах  и  в  них,  чаЯтельно,   ваше
благородие,  ходите  и  на  лед  ковзатьсЯ, какие ж должны быть
самые ножки? думаю, по малой мере из чистого сахара.
     ѓосударынЯ,  котораЯ  точно   имела   самые   стройные   и
прелестные   ножки,   не   могла  не  улыбнутьсЯ,  слыша  такой
комплимент  из  уст  простодушного  кузнеца,  который  в  своем
запорожском платье мог почестьсЯ красавцем, несмотрЯ на смуглое
лицо.
     Ћбрадованный  таким  благосклонным  вниманием,  кузнец уже
хотел было расспросить хорошенько царицу о всем: правда ли, что
цари едЯт один  только  мед  да  сало,  и  тому  подобное;  но,
почувствовав,  что  запорожцы  толкают  его  под  бока, решилсЯ
замолчать; и когда государынЯ, обратившись к  старикам,  начала
расспрашивать,  как  у них живут на ‘ечи, какие обычаи водЯтсЯ,
-- он, отошедши назад, нагнулсЯ к карману, сказал тихо: "‚ыноси
менЯ отсюда скорее!" -- и вдруг очутилсЯ за шлагбаумом.
     -- “тонул! ей-богу, утонул! вот чтобы Я не сошла  с  этого
места, если не утонул! -- лепетала толстаЯ ткачиха, стоЯ в куче
диканьских баб посереди улицы.
     --  —то  ж,  разве  Я  лгуньЯ какаЯ? разве Я у кого-нибудь
корову украла? разве Я сглазила кого, что ко мне не имеют веры?
--  кричала  баба  в  козацкой  свитке,  с  фиолетовым   носом,
размахиваЯ  руками.  --  ‚от чтобы мне воды не захотелось пить,
если стараЯ Џереперчиха не  видела  собственными  глазами,  как
повесилсЯ кузнец!
     --  Љузнец  повесилсЯ?  вот  тебе  на!  --  сказал голова,
выходивший  от  —уба,  остановилсЯ  и   протеснилсЯ   ближе   к
разговаривавшим.
     -- ‘кажи лучше, чтоб тебе водки не захотелось пить, стараЯ
пьЯница!  -- отвечала ткачиха, -- нужно быть такой сумасшедшей,
как ты, чтобы повеситьсЯ! Ћн утонул! утонул в  пролубе!  ќто  Я
так знаю, как то, что ты была сейчас у шинкарки.
     --   ‘рамница!   вишь,  чем  стала  попрекать!  --  гневно
возразила баба с фиолетовым носом. --  Њолчала  бы,  негодница!
ђазве Я не знаю, что к тебе дьЯк ходит каждый вечер?
     ’качиха вспыхнула.
     -- —то дьЯк? к кому дьЯк? что ты врешь?
     --  „ьЯк?  --  пропела,  теснЯсь  к  спорившим, дьЯчиха, в
тулупе из заЯчьего меха, крытом синею китайкой. -- џ дам  знать
дьЯка! Љто это говорит -- дьЯк?
     --  Ђ  вот к кому ходит дьЯк! -- сказала баба с фиолетовым
носом, указываЯ на ткачиху.
     -- ’ак это ты,  сука,  --  сказала  дьЯчиха,  подступаЯ  к
ткачихе,  --  так  это ты, ведьма, напускаешь ему туман и поишь
нечистым зельем, чтобы ходил к тебе?
     -- ЋтвЯжись от менЯ, сатана! -- говорила, пЯтЯсь, ткачиха.
     -- ‚ишь, проклЯтаЯ ведьма, чтоб ты не дождала детей  своих
видеть,  негоднаЯ! ’ьфу!.. -- ’ут дьЯчиха плюнула прЯмо в глаза
ткачихе.
     ’качиха хотела и  себе  сделать  то  же,  но  вместо  того
плюнула  в  небритую  бороду  голове,  который, чтобы лучше все
слышать, подобралсЯ к самим спорившим.
     -- Ђ, сквернаЯ баба! --  закричал  голова,  обтираЯ  полою
лицо и поднЯвши кнут. ќто движение заставило всех разойтитьсЯ с
ругательствами  в разные стороны. -- ќкаЯ мерзость! -- повторЯл
он, продолжаЯ обтиратьсЯ. -- ’ак кузнец утонул! Ѓоже ты мой,  а
какой  важный  живописец  был! какие ножи крепкие, серпы, плуги
умел выковывать!  —то  за  сила  была!  „а,  --  продолжал  он,
задумавшись,  --  таких  людей мало у нас на селе. ’о-то Я, еще
сидЯ в проклЯтом мешке, замечал, что беднЯжка был крепко  не  в
духе.  ‚от  тебе  и  кузнец! был, а теперь и нет! Ђ Я собиралсЯ
было подковать свою рЯбую кобылу!..
     €, будучи полон таких  христианских  мыслей,  голова  тихо
побрел в свою хату.
     Ћксана смутилась, когда до нее дошли такие вести. Ћна мало
верила  глазам  Џереперчихи и толкам баб; она знала, что кузнец
довольно набожен, чтобы решитьсЯ погубить свою  душу.  Ќо  что,
если  он в самом деле ушел с намерением никогда не возвращатьсЯ
в село? Ђ врЯд ли и в другом месте где найдетсЯ такой  молодец,
как  кузнец!  Ћн  же  так  любил  ее!  Ћн долее всех выносил ее
капризы! Љрасавица всю ночь под своим одеЯлом поворачивалась  с
правого  бока  на  левый,  с  левого  на  правый  -- и не могла
заснуть. ’о, разметавшись  в  обворожительной  наготе,  которую
ночной  мрак скрывал даже от нее самой, она почти вслух бранила
себЯ; то, приутихнув, решалась ни о чем  не  думать  --  и  все
думала. € всЯ горела; и к утру влюбилась по уши в кузнеца.
     —уб не изъЯвил ни радости, ни печали об участи ‚акулы. …го
мысли  занЯты  были одним: он никак не мог позабыть вероломства
‘олохи и сонный не переставал бранить ее.
     Ќастало утро. ‚сЯ церковь еще до света была полна  народа.
Џожилые  женщины  в  белых  намитках,  в белых суконных свитках
набожно  крестились  у  самого  входа  церковного.  „ворЯнки  в
зеленых  и  желтых  кофтах,  а  иные  даже  в  синих кунтушах с
золотыми назади усами, стоЯли впереди их. „ивчата, у которых на
головах намотана была  целаЯ  лавка  лент,  а  на  шее  монист,
крестов и дукатов, старались пробратьсЯ еще ближе к иконостасу.
Ќо  впереди  всех  были  дворЯне  и  простые  мужики с усами, с
чубами, с толстыми шеЯми и только что  выбритыми  подбородками,
все  большею  частию  в  кобенЯках, из-под которых выказывалась
белаЯ, а у иных и синЯЯ свитка. Ќа всех лицах, куда ни взглЯнь,
виден был  праздник.  ѓолова  облизывалсЯ,  воображаЯ,  как  он
разговеетсЯ  колбасою;  дивчата  помышлЯли о том, как они будут
ковзатьсЯ  с  хлопцами  на  льду;  старухи   усерднее,   нежели
когда-либо,  шептали  молитвы.  Џо всей церкви слышно было, как
козак ‘вербыгуз клал поклоны. Ћдна  только  Ћксана  стоЯла  как
будто  не  своЯ:  молилась  и  не  молилась.  Ќа  сердце  у нее
столпилось столько разных чувств, одно другого  досаднее,  одно
другого  печальнее,  что  лицо  ее выражало одно только сильное
смущение; слезы дрожали на  глазах.  „ивчата  не  могли  понЯть
этому  причины и не подозревали, чтобы виною был кузнец. Ћднако
ж не одна Ћксана была занЯта кузнецом. ‚се мирЯне заметили, что
праздник -- как будто не праздник; что как  будто  все  чего-то
недостает.  Љак на беду, дьЯк после путешествиЯ в мешке охрип и
дребезжал едва слышным голосом; правда, приезжий певчий  славно
брал  баса,  но  куда  бы  лучше, если бы и кузнец был, который
всегда, бывало, как только пели "Ћтче наш" или "€же  херувимы",
всходил  на крылос и выводил оттуда тем же самым напевом, каким
поют и в  Џолтаве.  Љ  тому  же  он  один  исправлЯл  должность
церковного  титара.  “же отошла заутренЯ; после заутрени отошла
обеднЯ... куда же это, в самом деле, запропастилсЯ кузнец?
     …ще быстрее в остальное времЯ ночи нессЯ черт  с  кузнецом
назад.  €  мигом  очутилсЯ ‚акула около своей хаты. ‚ это времЯ
пропел петух. "Људа? -- закричал он, ухватЯ за хвост  хотевшего
убежать  черта,  --  постой,  приЯтель,  еще  не  все: Я еще не
поблагодарил тебЯ". ’ут, схвативши хворостину, отвесил  он  ему
три  удара, и бедный черт припустил бежать, как мужик, которого
только  что  выпарил  заседатель.  €так,  вместо   того   чтобы
провесть,  соблазнить  и  одурачить  других, враг человеческого
рода был сам одурачен. Џосле сего ‚акула вошел в сени,  зарылсЯ
в  сено  и  проспал  до обеда. Џроснувшись, он испугалсЯ, когда
увидел, что солнце уже высоко: "џ проспал заутреню  и  обедню!"
’ут  благочестивый  кузнец  погрузилсЯ в уныние, рассуждаЯ, что
это, верно, бог нарочно, в наказание за грешное  его  намерение
погубить  свою  душу,  наслал  сон,  который  не  дал  даже ему
побывать в такой торжественный праздник в церкви. Ќо, однако ж,
успокоив себЯ тем, что в следующую неделю исповедаетсЯ  в  этом
попу и с сегоднЯшнего же днЯ начнет бить по пЯтидесЯти поклонов
через  весь  год,  заглЯнул он в хату; но в ней не было никого.
‚идно, ‘олоха еще не возвращалась. Ѓережно вынул он  из  пазухи
башмаки  и снова изумилсЯ дорогой работе и чудному происшествию
минувшей ночи; умылсЯ, оделсЯ как можно лучше, надел  то  самое
платье,  которое  достал  от запорожцев, вынул из сундука новую
шапку из  решетиловских  смушек  с  синим  верхом,  который  не
надевал еще ни разу с того времени, как купил ее еще в бытность
в  Џолтаве; вынул также новый всех цветов поЯс; положил все это
вместе с нагайкою в платок и отправилсЯ прЯмо к —убу.
     —уб выпучил глаза, когда вошел к нему кузнец, и  не  знал,
чему дивитьсЯ: тому ли, что кузнец воскрес, тому ли, что кузнец
смел  к нему прийти, или тому, что он нарЯдилсЯ таким щеголем и
запорожцем. Ќо еще больше изумилсЯ он,  когда  ‚акула  развЯзал
платок  и положил перед ним новехонькую шапку и поЯс, какого не
видано было на селе, а сам повалилсЯ ему в  ноги  и  проговорил
умолЯющим голосом:
     --  Џомилуй,  батько! не гневись! вот тебе и нагайка: бей,
сколько душа пожелает, отдаюсь сам; во всем каюсь; бей,  да  не
гневись  только!  ’ы  ж  когда-то  браталсЯ с покойным батьком,
вместе хлеб-соль ели и магарыч пили.
     —уб не без тайного удовольствиЯ видел, как кузнец, который
никому на селе в ус не дул, сгибал в руке пЯтаки и подковы, как
гречневые блины, тот самый кузнец лежал у ног  его..  —тоб  еще
больше  не уронить себЯ, —уб взЯл нагайку и ударил его три раза
по спине.
     -- Ќу, будет с тебЯ, вставай! старых людей всегда  слушай!
‡абудем  все,  что  было меж нами! Ќу, теперь говори, чего тебе
хочетсЯ?
     -- Ћтдай, батько, за менЯ Ћксану!
     -- —уб немного подумал, поглЯдел на шапку  и  поЯс:  шапка
была  чуднаЯ,  поЯс  также не уступал ей; вспомнил о вероломной
‘олохе и сказал решительно:
     -- „обре! присылай сватов!
     -- Ђй! -- вскрикнула  Ћксана,  переступив  через  порог  и
увидев кузнеца, и вперила с изумлением и радостью в него очи.
     --  ЏоглЯди,  какие  Я  тебе  принес  черевики!  -- сказал
‚акула, -- те самые, которые носит царица.
     -- Ќет! нет! мне не  нужно  черевиков!  --  говорила  она,
махаЯ руками и не сводЯ с него очей, -- Я и без черевиков... --
„алее она не договорила и покраснела.
     Љузнец  подошел  ближе,  взЯл  ее за руку; красавица и очи
потупила. …ще никогда не была она так чудно хороша. ‚осхищенный
кузнец тихо поцеловал ее, и лицо  ее  пуще  загорелось,  и  она
стала еще лучше.
     Џроезжал  через „иканьку блаженной памЯти архиерей, хвалил
место, на котором стоит село, и, проезжаЯ по улице, остановилсЯ
перед новою хатою.
     --  Ђ  чьЯ  это  такаЯ  размалеваннаЯ  хата?  --   спросил
преосвЯщенный у стоЯвшей близ дверей красивой женщины с дитЯтей
на руках.
     --  Љузнеца  ‚акулы,  --  сказала  ему,  кланЯЯсь, Ћксана,
потому что это именно была она.
     --  ‘лавно!  славнаЯ  работа!  --  сказал   преосвЯщенный,
разглЯдываЯ  двери  и  окна.  Ђ  окна  все были обведены кругом
красною краскою; на дверЯх же везде были козаки на  лошадЯх,  с
трубками в зубах.
     Ќо  еще больше похвалил преосвЯщенный ‚акулу, когда узнал,
что он выдержал церковное покаЯние и выкрасил даром весь  левый
крылос  зеленою  краскою  с красными цветами. ќто, однако ж, не
все: на стене сбоку, как войдешь в  церковь,  намалевал  ‚акула
черта  в  аду, такого гадкого, что все плевали, когда проходили
мимо; а бабы, как только расплакивалось у  них  на  руках  дитЯ
подносили  его  к  картине  и  говорили:  "Ћн  бачь,  Яка  кака
намалевана!" -- и дитЯ, удерживаЯ слезенки, косилось на картину
и жалось к груди своей матери.

         * ‘’ђЂЌЂџ Њ…‘’њ * 

        I
     умит,  гремит  конец  Љиева:  есаул  ѓоробець   празднует
свадьбу  своего  сына.  Ќаехало много людей к есаулу в гости. ‚
старину любили хорошенько поесть, еще лучше  любили  попить,  а
еще  лучше  любили повеселитьсЯ. Џриехал на гнедом коне своем и
запорожец Њикитка прЯмо с разгульной попойки с  ЏерешлЯЯ  полЯ,
где  поил  он  семь  дней  и  семь  ночей королевских шлЯхтичей
красным  вином.  Џриехал  и  названый   брат   есаула,   „анило
Ѓурульбаш,  с  другого берега „непра, где, промеж двумЯ горами,
был его хутор, с молодою женою Љатериною  и  с  годовым  сыном.
„ивилисЯ  гости белому лицу пани Љатерины, черным, как немецкий
бархат,  бровЯм,  нарЯдной  сукне  и  исподнице   из   голубого
полутабенеку,  сапогам  с  серебрЯными подковами; но еще больше
дивились тому, что не приехал вместе с нею старый  отец.  ‚сего
только  год жил он на ‡аднепровье, а двадцать один пропадал без
вести и воротилсЯ к дочке своей, когда уже  та  вышла  замуж  и
родила  сына. Ћн, верно, много нарассказал бы дивного. „а как и
не рассказать, бывши так долго в чужой земле! ’ам все не так: и
люди не те, и церквей •ристовых нет... Ќо он не приехал.
     ѓостЯм поднесли варенуху с изюмом и сливами и  на  немалом
блюде  коровай.  Њузыканты  принЯлись за исподку его, спеченную
вместе с деньгами, и, на времЯ притихнув, положили  возле  себЯ
цимбалы,  скрыпки  и  бубны.  Њежду  тем  молодицы  и  дивчата,
утершись шитыми платками, выступали снова  из  рЯдов  своих;  а
парубки,  схватившись в боки, гордо озираЯсь на стороны, готовы
были понестись им навстречу, --  как  старый  есаул  вынес  две
иконы  благословить молодых. ’е иконы достались ему от честного
схимника, старца ‚арфоломеЯ. Ќе богата на них утварь, не  горит
ни  серебро,  ни  золото,  но  никакаЯ нечистаЯ сила не посмеет
прикоснутьсЯ к тому, у кого они в доме. ЏриподнЯв иконы  вверх,
есаул   готовилсЯ   сказать   короткую   молитву...  как  вдруг
закричали, перепугавшись, игравшие на земле дети;  а  вслед  за
ними  попЯтилсЯ  народ, и все показывали со страхом пальцами на
стоЯвшего посреди их козака. Љто он таков -- никто не знал.  Ќо
уже  он  протанцевал  на  славу  козачка  и уже успел насмешить
обступившую его толпу. Љогда же есаул поднЯл иконы,  вдруг  все
лицо  его  переменилось:  нос  вырос  и  наклонилсЯ на сторону,
вместо карих, запрыгали зеленые очи, губы засинели,  подбородок
задрожал  и  заострилсЯ, как копье, изо рта выбежал клык, из-за
головы поднЯлсЯ горб, и стал козак -- старик.
     -- ќто он! это он! -- кричали в  толпе,  тесно  прижимаЯсь
друг к другу.
     --  Љолдун  показалсЯ  снова! -- кричали матери, хватаЯ на
руки детей своих.
     ‚еличаво и сановито выступил вперед есаул и сказал громким
голосом, выставив против него иконы:
     -- Џропади, образ сатаны, тут тебе нет места! --
     €, зашипев и щелкнув,  как  волк,  зубами,  пропал  чудный
старик.
     Џошли,  пошли и зашумели, как море в непогоду,толки и речи
между народом.
     -- —то это за колдун? -- спрашивали  молодые  и  небывалые
люди.
     -- Ѓеда будет! -- говорили старые, крутЯ головами.
     €   везде,   по  всему  широкому  подворью  есаула,  стали
собиратьсЯ в кучки и слушать истории про  чудного  колдуна.  Ќо
все почти говорили разно, и наверно никто не мог рассказать про
него.
     Ќа  двор  выкатили  бочку  меду  и не мало поставили ведер
грецкого  вина.  ‚се  повеселело  снова.   Њузыканты   грЯнули;
дивчата,  молодицы, лихое козачество в Ярких жупанах понеслись.
„евЯностолетнее и столетнее старье, подгулЯв, пустилось и  себе
приплЯсывать,  поминаЯ  недаром  пропавшие  годы.  Џировали  до
поздней ночи, и шоровали так, как теперь уже не  пируют.  ‘тали
гости  расходитьсЯ,  но  мало  побрело восвоЯси: много осталось
ночевать у есаула на широком дворе;  а  еще  больше  козачества
заснуло  само,  непрошеное,  под  лавками, на полу, возле конЯ,
близ хлева; где пошатнулась с  хмелЯ  козацкаЯ  голова,  там  и
лежит и храпит на весь Љиев.

        II
     ’ихо  светит по всему миру: то месЯц показалсЯ из-за горы.
Ѓудто дамасскою дорого'ю и белою, как снег,  кисеею  покрыл  он
гористый берег „непра, и тень ушла еще далее в чащу сосен.
     Џосереди „непра плыл дуб. ‘идЯт впереди два хлопца; черные
козацкие  шапки  набекрень,  и под веслами, как будто от огнива
огонь, летЯт брызги во все стороны.
     Ћтчего не поют козаки? Ќе говорЯт ни о том, как уже  ходЯт
по  “крайне ксендзы и перекрещивают козацкий народ в католиков;
ни о том, как два дни билась при ‘оленом  озере  орда.  Љак  им
петь,  как говорить про лихие дела: пан их „анило призадумалсЯ,
и рукав кармазинного жупана опустилсЯ из дуба и  черпает  воду;
пани  их  Љатерина тихо колышет дитЯ и не сводит с него очей, а
на незастланную полотном нарЯдную  сукню  серою  пылью  валитсЯ
вода.
     ‹юбо глЯнуть с середины „непра на высокие горы, на широкие
луга,  на  зеленые леса! ѓоры те -- не горы: подошвы у них нет,
внизу их как и вверху, остраЯ вершина, и под ними  и  над  ними
высокое небо. ’е леса, что стоЯт на холмах, не леса: то волосы,
поросшие на косматой голове лесного деда. Џод нею в воде моетсЯ
борода,  и  под бородою и над волосами высокое небо. ’е луга --
не луга: то  зеленый  поЯс,  перепоЯсавший  посередине  круглое
небо,  и  в  верхней половине и в нижней половине прогуливаетсЯ
месЯц.
     Ќе глЯдит пан „анило по сторонам,  глЯдит  он  на  молодую
жену свою.
     --  —то, моЯ молодаЯ жена, моЯ золотаЯ Љатерина, вдаласЯ в
печаль?
     -- џ не в печаль вдаласЯ, пан мой „анило!  ЊенЯ  устрашили
чудные  рассказы  про  колдуна.  ѓоворЯт,  что он родилсЯ таким
страшным... и никто из детей сызмала не  хотел  играть  с  ним.
‘лушай,  пан  „анило,  как  страшно  говорЯт: что будто ему все
чудилось, что все смеютсЯ над ним.  ‚стретитсЯ  ли  под  темный
вечер  с каким-нибудь человеком, и ему тотчас показывалось, что
он открывает рот и выскаливает зубы. € на другой день  находили
мертвым  того  человека.  Њне  чудно, мне страшно было, когда Я
слушала эти рассказы, -- говорила Љатерина,  вынимаЯ  платок  и
вытираЯ им лицо спавшего на руках дитЯти. Ќа платке были вышиты
ею красным шелком листьЯ и Ягоды.
     Џан  „анило ни слова и стал поглЯдывать на темную сторону,
где далеко из-за леса чернел землЯной вал, из-за вала подымалсЯ
старый замок. Ќад бровЯми разом вырезались три  морщины;  леваЯ
рука гладила молодецкие усы.
     --  Ќе  так еще страшно, что колдун, -- говорил он, -- как
страшно то, что он недобрый гость.  —то  ему  за  блажь  пришла
притащитьсЯ  сюда?  џ  слышал,  что хотЯт лЯхи строить какую-то
крепость, чтобы перерезать нам дорогу к запорожцам.  Џусть  это
правда...  џ разметаю чертовское гнездо, если только пронесетсЯ
слух, что у него какой-нибудь притон. џ сожгу старого  колдуна,
так  что и воронам нечего будет расклевать. Ћднако ж, думаю, он
не без золота и всЯкого добра. ‚от где живет этот дьЯвол!  …сли
у  него водитсЯ золото... Њы сейчас будем плыть мимо крестов --
это кладбище! тут гниют его нечистые  деды.  ѓоворЯт,  они  все
готовы   были   себЯ  продать  за  денежку  сатане  с  душою  и
ободранными жупанами. …сли ж  у  него  точно  есть  золото,  то
мешкать нечего теперь: не всегда на войне можно добыть...
     --  ‡наю,  что  затеваешь ты. Ќичего не предвещает доброго
мне встреча с ним. Ќо ты так тЯжело дышишь, так сурово глЯдишь,
очи твои так угрюмо надвинулись бровЯми!..
     -- Њолчи, баба! -- с сердцем сказал „анило. -- ‘ вами  кто
свЯжетсЯ,  сам  станет бабой. •лопец, дай мне огнЯ в люльку! --
’ут оборотилсЯ он к одному из гребцов, который, выколотивши  из
своей  люльки  горЯчую  золу,  стал  перекладывать  ее в люльку
своего пана. -- Џугает менЯ колдуном! -- продолжал пан  „анило.
--  Љозак,  слава богу, ни чертей, ни ксендзов не боитсЯ. Њного
было бы проку, если бы мы  стали  слушатьсЯ  жен.  Ќе  так  ли,
хлопцы? наша жена -- люлька да остраЯ саблЯ!
     Љатерина  замолчала,  потупивши очи в сонную воду; а ветер
дергал воду рЯбью, и весь „непр серебрилсЯ, как  волчьЯ  шерсть
середи ночи.
     „уб  повернул и стал держатьсЯ лесистого берега. Ќа берегу
виднелось кладбище: ветхие кресты толпились в кучку. Ќи  калина
не растет меж ними, ни трава не зеленеет, только месЯц греет их
с небесной вышины.
     --  ‘лышите ли, хлопцы, крики? Љто-то зовет нас на помощь!
-- сказал пан „анило, оборотЯсь к гребцам своим.
     -- Њы слышим крики, и кажетсЯ, с  той  стороны,  --  разом
сказали хлопцы, указываЯ на кладбище.
     Ќо все стихло. ‹одка поворотила и стала огибать выдавшийсЯ
берег.  ‚друг  гребцы  опустили  весла и недвижно уставили очи.
ЋстановилсЯ и пан „анило: страх и холод прорезалсЯ  в  козацкие
жилы.
     Љрест на могиле зашаталсЯ, и тихо поднЯлсЯ из нее высохший
мертвец. Ѓорода до поЯса; на пальцах когти длинные, еще длиннее
самих  пальцев. ’ихо поднЯл он руки вверх. ‹ицо все задрожало у
него и покривилось. ‘трашную муку,  видно,  терпел  он.  "„ушно
мне! душно!" -- простонал он диким, нечеловечьим голосом. ѓолос
его, будто нож, царапал сердце, и мертвец вдруг ушел под землю.
‡ашаталсЯ  другой  крест,  и опЯть вышел мертвец, еще страшнее,
еще выше прежнего; весь зарос, борода по колена и  еще  длиннее
костЯные  когти.  …ще  диче закричал он: "„ушно мне!" -- и ушел
под землю. ЏошатнулсЯ третий крест,  поднЯлсЯ  третий  мертвец.
Љазалось, одни только кости поднЯлись высоко над землею. Ѓорода
по  самые  пЯты;  пальцы  с длинными когтЯми вонзились в землю.
‘трашно протЯнул он руки вверх, как будто хотел достать месЯца,
и закричал так, как будто кто-нибудь  стал  пилить  его  желтые
кости...
     „итЯ,   спавшее   на   руках   у  Љатерины,  вскрикнуло  и
пробудилось. ‘ама пани  вскрикнула.  ѓребцы  поронЯли  шапки  в
„непр. ‘ам пан вздрогнул.
     ‚се  вдруг  пропало,  как  будто не бывало; однако ж долго
хлопцы не брались за весла.
     ‡аботливо поглЯдел Ѓурульбаш на молодую  жену,  котораЯ  в
испуге  качала  на  руках  кричавшее дитЯ, прижал ее к сердцу и
поцеловал в лоб.
     -- Ќе пугайсЯ, Љатерина! ѓлЯди: ничего нет! -- говорил он,
указываЯ по сторонам. --  ќто  колдун  хочет  устрашить  людей,
чтобы  никто  не  добралсЯ  до нечистого гнезда его. Ѓаб только
одних он напугает этим! дай сюда на руки мне сына! --  Џри  сем
слове  поднЯл пан „анило своего сына вверх и поднес к губам. --
—то, €ван, ты  не  боишьсЯ  колдунов?  "Ќет,  говори,  тЯтЯ,  Я
козак".  Џолно  же,  перестань  плакать! домой приедем! Џриедем
домой -- мать накормит кашей,  положит  тебЯ  спать  в  люльку,
запоет:


     ‹юли, люли, люли!
     ‹юли, сынку, люли!
     „а вырастай, вырастай в забаву!
     Љозачеству на славу,
     ‚ороженькам в расправу!

     ‘лушай, Љатерина, мне кажетсЯ, что отец твой не хочет жить
в ладу  с нами. Џриехал угрюмый, суровый, как будто сердитсЯ...
Ќу, недоволен, зачем и приезжать. Ќе хотел выпить  за  козацкую
волю!  не  покачал  на  руках  дитЯти!  ‘перва было Я ему хотел
поверить все, что лежит на сердце, да не берет что-то,  и  речь
заикнулась.  Ќет,  у  него не козацкое сердце! Љозацкие сердца,
когда встретЯтсЯ где, как  не  выбьютсЯ  из  груди  друг  другу
навстречу!  —то, мои любые хлопцы, скоро берег? Ќу, шапки Я вам
дам новые. ’ебе, ‘тецько, дам выложенную бархатом и золотом.  џ
ее  снЯл  вместе с головою у татарина. ‚есь его снарЯд досталсЯ
мне; одну только его душу Я выпустил на волю.  Ќу,  причаливай!
‚от,  €ван,  мы  и  приехали,  а  ты  все  плачешь! ‚озьми его,
Љатерина!
     ‚се вышли. €з-за горы  показалась  соломеннаЯ  кровлЯ:  то
дедовские  хоромы  пана  „анила.  ‡а ними еще гора, а там уже и
поле, а там хоть сто верст пройди, не сыщешь ни одного козака.

        III
     •утор пана „анила между  двумЯ  горами,  в  узкой  долине,
сбегающей  к „непру. Ќевысокие у него хоромы: хата на вид как и
у  простых  козаков,  и  в  ней  одна  светлица;  но  есть  где
поместитьсЯ  там  и  ему,  и  жене его, и старой прислужнице, и
десЯти отборным  молодцам.  ‚округ  стен  вверху  идут  дубовые
полки.  ѓусто  на них стоЯт миски, горшки длЯ трапезы. …сть меж
ними  и  кубки  серебрЯные,  и  чарки,  оправленные  в  золото,
дарственные  и  добытые  на  войне. Ќиже висЯт дорогие мушкеты,
сабли, пищали, копьЯ. ‚олею и неволею  перешли  они  от  татар,
турок  и  лЯхов;  немало  зато  и  вызубрены. ѓлЯдЯ на них, пан
„анило как  будто  по  значкам  припоминал  свои  схватки.  Џод
стеною,  внизу,  дубовые  гладкие  вытесанные лавки. ‚озле них,
перед  лежанкою,  висит  на  веревках,   продетых   в   кольцо,
привинченное  к  потолку,  люлька.  ‚о всей светлице пол гладко
убитый и смазанный глиною. Ќа лавках спит с женою  пан  „анило.
Ќа  лежанке стараЯ прислужница. ‚ люльке тешитсЯ и убаюкиваетсЯ
малое дитЯ. Ќа полу покотом ночуют  молодцы.  Ќо  козаку  лучше
спать  на  гладкой  земле при вольном небе; ему не пуховик и не
перина нужна; он мостит себе под голову свежее  сено  и  вольно
протЯгиваетсЯ  на  траве.  …му весело, проснувшись середи ночи,
взглЯнуть на высокое, засеЯнное звездами небо и  вздрогнуть  от
ночного   холода,   принесшего   свежесть  козацким  косточкам.
ЏотЯгиваЯсь и  бормоча  сквозь  сон,  закуривает  он  люльку  и
закутываетсЯ крепче в теплый кожух.
     Ќе  рано  проснулсЯ  Ѓурульбаш после вчерашнего весельЯ и,
проснувшись, сел в углу на  лавке  и  начал  наточивать  новую,
вымененную  им,  турецкую  саблю;  а  пани  Љатерина  принЯлась
вышивать золотом шелковый рушник. ‚друг вошел  Љатеринин  отец,
рассержен,  нахмурен,  с заморскою люлькою в зубах, приступил к
дочке и сурово стал выспрашивать ее: что за причина  тому,  что
так поздно воротилась она домой.
     -- Џро эти дела, тесть, не ее, а менЯ спрашивать! Ќе жена,
а муж  отвечает.  “  нас  уже  так  водитсЯ,  не погневайсЯ! --
говорил „анило, не оставлЯЯ  своего  дела.  --  Њожет,  в  иных
неверных землЯх этого не бывает -- Я не знаю.
     Љраска   выступила  на  суровом  лице  тестЯ  и  очи  дико
блеснули.
     -- Љому ж, как не  отцу,  смотреть  за  своею  дочкой!  --
бормотал  он про себЯ. -- Ќу, Я тебЯ спрашиваю: где таскалсЯ до
поздней ночи?
     -- Ђ вот это дело, дорогой тесть! Ќа это Я тебе скажу, что
Я давно уже вышел из тех,  которых  бабы  пеленают.  ‡наю,  как
сидеть  на  коне.  “мею  держать  в  руках  и саблю острую. …ще
кое-что умею... “мею никому и  ответа  не  давать  в  том,  что
делаю.
     --   џ  вижу,  „анило,  Я  знаю,  ты  желаешь  ссоры!  Љто
скрываетсЯ, у того, верно, на уме недоброе дело.
     -- „умай себе что хочешь, -- сказал „анило, -- думаю  и  Я
себе. ‘лава богу, ни в одном еще бесчестном деле не был; всегда
стоЯл  за  веру  православную  и  отчизну,  -- не так, как иные
бродЯги таскаютсЯ бог  знает  где,  когда  православные  бьютсЯ
насмерть,  а  после  нагрЯнут убирать не ими засеЯнное жито. Ќа
униатов даже не похожи: не заглЯнут в божию церковь.  ’аких  бы
нужно допросить порЯдком, где они таскаютсЯ.
     -- ќ, козак! знаешь ли ты... Я плохо стрелЯю: всего за сто
сажен  пулЯ  моЯ  пронизывает сердце. џ и рублюсь незавидно: от
человека остаютсЯ куски мельче круп, из которых варЯт кашу.
     -- џ готов, --  сказал  пан  „анило,  бойко  перекрестивши
воздух саблею, как будто знал, на что ее выточил.
     --  „анило! -- закричала громко Љатерина, ухвативши его за
руку и повиснув на ней. -- ‚спомни, безумный, поглЯди, на  кого
ты  подымаешь  руку!  Ѓатько,  твои волосы белы, как снег, а ты
разгорелсЯ, как неразумный хлопец!
     -- †ена! -- крикнул грозно пан „анило, -- ты знаешь, Я  не
люблю этого. ‚едай свое бабье дело!
     ‘абли  страшно  звукнули; железо рубило железо, и искрами,
будто пылью, обсыпали себЯ козаки. ‘  плачем  ушла  Љатерина  в
особую  светлицу,  кинулась  в  постель и закрыла уши, чтобы не
слышать сабельных ударов. Ќо не так худо бились  козаки,  чтобы
можно  было заглушить их удары. ‘ердце ее хотело разорватьсЯ на
части. Џо всему ее телу слыхала она, как проходили звуки:  тук,
тук.  "Ќет,  не  вытерплю, не вытерплю... Њожет, уже алаЯ кровь
бьет ключом из белого тела. Њожет, теперь изнемогает мой милый;
а Я лежу здесь!" € всЯ бледнаЯ,  едва  переводЯ  дух,  вошла  в
хату.
     ђовно  и  страшно  бились  казаки.  Ќи  тот,  ни другой не
одолевает. ‚от наступает Љатеринин отец -- подаетсЯ пан „анило.
Ќаступает пан „анило -- подаетсЯ суровый отец, и опЯть наравне.
ЉипЯт. ђазмахнулись... ух! сабли звенЯт... и, гремЯ, отлетели в
сторону клинки.
     -- Ѓлагодарю тебЯ, боже! -- сказала Љатерина и  вскрикнула
снова,  когда увидела, что козаки взЯлись за мушкеты. Џоправили
кремни, взвели курки.
     ‚ыстрелил пан „анило -- не  попал.  ЌацелилсЯ  отец...  Ћн
стар;  он  видит  не так зорко, как молодой, однако ж не дрожит
его рука. ‚ыстрел загремел... ЏошатнулсЯ пан „анило. ЂлаЯ кровь
выкрасила левый рукав козацкого жупана.
     -- Ќет! -- закричал он, -- Я не продам так дешево себЯ. Ќе
леваЯ рука, а праваЯ атаман. ‚исит у  менЯ  на  стене  турецкий
пистолет;  еще ни разу во всю жизнь не изменЯл он мне. ‘лезай с
стены, старый товарищ! покажи другу услугу! -- „анило  протЯнул
руку.
     --  „анило! -- закричала в отчаЯнии, схвативши его за руки
и бросившись ему в ноги, Љатерина. -- Ќе за себЯ молю. Њне один
конец: та недостойнаЯ жена, котораЯ живет  после  своего  мужа;
„непр,  холодный „непр будет мне могилою... Ќо поглЯди на сына,
„анило,  поглЯди  на  сына!  Љто  пригреет  бедное  дитЯ?   Љто
приголубит  его?  Љто выучит его летать на вороном коне, битьсЯ
за волю и веру, пить и гулЯть по-козацки?  Џропадай,  сын  мой,
пропадай!  ’ебЯ  не  хочет  знать  отец  твой!  ѓлЯди,  как  он
отворачивает лицо свое. Ћ! Я теперь знаю тебЯ! ты зверь,  а  не
человек! у тебЯ волчье сердце, а душа лукавой гадины. џ думала,
что  у  тебЯ  каплЯ  жалости  есть,  что  в твоем каменном теле
человечье чувство горит. Ѓезумно  же  Я  обманулась.  ’ебе  это
радость  принесет.  ’вои  кости  станут  танцевать  в  гробе  с
весельЯ, когда услышат, как нечестивые звери лЯхи кинут в пламЯ
твоего сына, когда сын твой будет кричать под ножами и окропом.
Ћ, Я знаю тебЯ! ’ы рад бы из гроба встать  и  раздувать  шапкою
огонь, взвихрившийсЯ под ним!
     --  Џостой,  Љатерина!  ступай,  мой  ненаглЯдный  €ван, Я
поцелую тебЯ! Ќет, дитЯ мое, никто не тронет волоска твоего. ’ы
вырастешь на славу отчизны; как вихорь будешь ты  летать  перед
козаками,  с  бархатною  шапочкою  на голове, с острою саблею в
руке. „ай, отец, руку! ‡абудем бывшее между  нами.  —то  сделал
перед  тобою  неправого  -- винюсь. —то же ты не даешь руки? --
говорил „анило отцу Љатерины, который стоЯл на одном месте,  не
выражаЯ на лице своем ни гнева, ни примирениЯ.
     --  Ћтец! -- вскричала Љатерина, обнЯв и поцеловав его. --
Ќе будь неумолим, прости „анила: он не огорчит больше тебЯ!
     -- „лЯ тебЯ только,  моЯ  дочь,  прощаю!  --  отвечал  он,
поцеловав   ее   и  блеснув  странно  очами.  Љатерина  немного
вздрогнула: чуден показалсЯ ей  и  поцелуй,  и  странный  блеск
очей.  Ћна облокотилась на стол, на котором перевЯзывал раненую
свою руку пан „анило, передумываЯ, что  худо  и  не  по-козацки
сделал, просивши прощениЯ, не будучи ни в чем виноват.

        IV
     Ѓлеснул  день,  но  не  солнечный: небо хмурилось и тонкий
дождь сеЯлсЯ на полЯ, на леса,  на  широкий  „непр.  Џроснулась
пани  Љатерина, но не радостна: очи заплаканы, и всЯ она смутна
и неспокойна.
     -- Њуж мой милый, муж дорогой, чудный мне сон снилсЯ!
     -- Љакой сон, моЯ любаЯ пани Љатерина?
     -- ‘нилось мне, чудно, право, и так живо, будто наЯву,  --
снилось  мне,  что  отец  мой  есть тот самый урод, которого мы
видали у есаула. Ќо прошу тебЯ, не верь сну. ’аких глупостей не
привидитсЯ! Ѓудто Я стоЯла перед ним, дрожала всЯ,  боЯлась,  и
от  каждого  слова его стонали мои жилы. …сли бы ты слышал, что
он говорил...
     -- —то же он говорил, моЯ золотаЯ Љатерина?
     -- ѓоворил: "’ы посмотри на менЯ, Љатерина, Я хорош!  ‹юди
напрасно  говорЯт,  что  Я  дурен.  џ  буду тебе славным мужем.
Џосмотри, как  Я  поглЯдываю  очами!"  ’ут  навел  он  на  менЯ
огненные очи, Я вскрикнула и пробудилась.
     --  „а,  сны  много говорЯт правды. Ћднако ж знаешь ли ты,
что за горою не так спокойно? —уть ли не лЯхи стали выглЯдывать
снова. Њне ѓоробець прислал сказать, чтобы Я не спал.  Ќапрасно
только  он  заботитсЯ;  Я  и без того не сплю. •лопцы мои в эту
ночь срубили двенадцать  засеков.  Џосполитство  будем  угощать
свинцовыми сливами, а шлЯхтичи потанцуют и от батогов.
     -- Ђ отец знает об этом?
     --  ‘идит  у менЯ на шее твой отец! Я до сих пор разгадать
его не могу. Њного, верно, он грехов наделал в чужой земле. —то
ж, в самом деле, за причина: живет около месЯца и хоть  бы  раз
развеселилсЯ,   как  добрый  козак!  Ќе  захотел  выпить  меду!
слышишь, Љатерина, не захотел меду выпить, который Я вытрусил у
крестовских жидов. ќй, хлопец!-- крикнул пан „анило.  --  Ѓеги,
малый,  в  погреб  да  принеси жидовского меду! ѓорелки даже не
пьет! экаЯ пропасть! Њне кажетсЯ, пани Љатерина,  что  он  и  в
господа •риста не верует. Ђ? как тебе кажетсЯ?
     -- Ѓог знает что говоришь ты, пан „анило!
     --  —удно,  пани!  --  продолжал „анило, принимаЯ глинЯную
кружку от козака, -- поганые католики даже падки до водки; одни
только турки не  пьют.  —то,  ‘тецько,  много  хлебнул  меду  в
подвале?
     -- Џопробовал только, пан!
     --  ‹жешь, собачий сын! вишь, как мухи напали на усы! џ по
глазам вижу, что хватил с полведра. ќх, козаки!  что  за  лихой
народ!  все  готов  товарищу,  а  хмельное высушит сам. џ, пани
Љатерина, что-то давно уже был пьЯн. Ђ?
     -- ‚от давно! а в прошедший...
     -- Ќе бойсЯ, не бойсЯ, больше кружки не  выпью!  Ђ  вот  и
турецкий  игумен  влазит в дверь! -- проговорил он сквозь зубы,
увидЯ нагнувшегосЯ, чтоб войти в дверь, тестЯ.
     -- Ђ что ж это, моЯ дочь! -- сказал отец, снимаЯ с  головы
шапку  и  поправив  поЯс,  на  котором  висела  саблЯ с чудными
каменьЯми, -- солнце уже высоко, а у тебЯ обед не готов.
     -- ѓотов обед, пан отец, сейчас поставим! ‚ынимай горшок с
галушками!  --  сказала  пани  Љатерина   старой   прислужнице,
обтиравшей  деревЯнную посуду. -- Џостой, лучше Я сама выну, --
продолжала Љатерина, -- а ты позови хлопцев.
     ‚се сели на полу в кружок:  против  покута  пан  отец,  по
левую  руку  пан  „анило, по правую руку пани Љатерина и десЯть
наивернейших молодцов в синих и желтых жупанах.
     -- Ќе люблю Я этих галушек! -- сказал  пан  отец,  немного
поевши и положивши ложку, -- никакого вкуса нет!
     "‡наю,  что  тебе  лучше  жидовскаЯ лапша", -- подумал про
себЯ „анило.
     --  Ћтчего  же,  тесть,  --  продолжал  он  вслух,  --  ты
говоришь,  что  вкуса нет в галушках? •удо сделаны, что ли? ЊоЯ
Љатерина так делает галушки, что  и  гетьману  редко  достаетсЯ
есть  такие.  Ђ  брезгать ими нечего. ќто христианское кушанье!
‚се свЯтые люди и угодники божии едали галушки.
     Ќи слова отец; замолчал и пан „анило.
     Џодали жареного кабана с капустою и сливами.
     -- џ не люблю свинины! -- сказал Љатеринин отец,  выгребаЯ
ложкою капусту.
     --  „лЯ  чего  же  не любить свинины? -- сказал „анило. --
Ћдни турки и жиды не едЯт свинины.
     …ще суровее нахмурилсЯ отец.
     ’олько одну лемишку с молоком и ел старый отец  и  потЯнул
вместо водки из флЯжки, бывшей у него в пазухе, какую-то черную
воду.
     Џообедавши,  заснул  „анило  молодецким  сном  и проснулсЯ
только около вечера. ‘ел и стал писать листы в козацкое войско;
а пани Љатерина начала качать ногою люльку,  сидЯ  на  лежанке.
‘идит  пан  „анило,  глЯдит левым глазом на писание, а правым в
окошко. Ђ из окошка далеко блестЯт горы  и  „непр.  ‡а  „непром
синеют  леса.  Њелькает сверху проЯснившеесЯ ночное небо. Ќо не
далеким небом и не синим лесом любуетсЯ пан „анило:  глЯдит  он
на   выдавшийсЯ  мыс,  на  котором  чернел  старый  замок.  …му
почудилось, будто блеснуло в замке огнем  узенькое  окошко.  Ќо
все  тихо. ќто, верно, показалось ему. ‘лышно только, как глухо
шумит внизу „непр и с трех сторон,  один  за  другим,  отдаютсЯ
удары  мгновенно  пробудившихсЯ  волн.  Ћн  не бунтует. Ћн, как
старик, ворчит и ропщет; ему  все  не  мило;  все  переменилось
около  него;  тихо  враждует  он с прибережными горами, лесами,
лугами и несет на них жалобу в —ерное море.
     ‚от по широкому „непру зачернела лодка, и  в  замке  снова
как  будто  блеснуло  что-то.  Џотихоньку  свистнул  „анило,  и
выбежал на свист верный хлопец.
     -- Ѓери, ‘тецько, с собою скорее острую саблю да  винтовку
да ступай за мною!
     -- ’ы идешь? -- спросила пани Љатерина.
     --  €ду,  жена.  Ќужно  обсмотреть  все  места,  все  ли в