        Ќиколай ‚асильевич ѓоголь. ’арас Ѓульба

---------------------------------------------------------------
  Ћригинал текста: в Џубличной электронной библиотеке …вгениЯ Џескина і http://www.online.ru/sp/eel/russian/
---------------------------------------------------------------


     ђедакциЯ 1842 г.


        I

     - Ђ поворотись-ка, сын! ќкой ты  смешной  какой!  —то  это  на  вас  за
поповские подрЯсники? € эдак все ходЯт в академии? - ’акими словами встретил
старый Ѓульба двух сыновей своих, учившихсЯ в киевской  бурсе  и  приехавших
домой к отцу.
     ‘ыновьЯ его только что слезли с коней. ќто были два дюжие молодца,  еще
смотревшие исподлобьЯ, как недавно выпущенные семинаристы. Љрепкие, здоровые
лица их были покрыты первым пухом волос, которого еще  не  касалась  бритва.
Ћни были очень смущены таким приемом отца и стоЯли неподвижно, потупив глаза
в землю.
     - ‘тойте, стойте! „айте мне разглЯдеть вас хорошенько, - продолжал  он,
поворачиваЯ их, - какие же длинные на вас свитки1! ќкие свитки! ’аких свиток
еще и на свете не было. Ђ побеги  который-нибудь  из  вас!  Я  посмотрю,  не
шлепнетсЯ ли он на землю, запутавшисЯ в полы.
     - Ќе смейсЯ, не смейсЯ, батьку! - сказал наконец старший из них.
     - ‘мотри ты, какой пышный! Ђ отчего ж бы не смеЯтьсЯ?
     - „а так, хоть ты мне и батько, а как  будешь  смеЯтьсЯ,  то,  ей-богу,
поколочу!
     - Ђх ты,  сЯкой-такой  сын!  Љак,  батька?..  -  сказал  ’арас  Ѓульба,
отступивши с удивлением несколько шагов назад.
     - „а хоть и батька. ‡а обиду не посмотрю и не уважу никого.
     - Љак же хочешь ты со мною битьсЯ? разве на кулаки?
     - „а уж на чем бы то ни было.
     - Ќу, давай на кулаки!  -  говорил  ’арас  Ѓульба,  засучив  рукава,  -
посмотрю Я, что за человек ты в кулаке!
     € отец  с  сыном,  вместо  приветствиЯ  после  давней  отлучки,  начали
насаживать друг другу тумаки и в бока, и в поЯсницу, и в грудь, то  отступаЯ
и оглЯдываЯсь, то вновь наступаЯ.
     - ‘мотрите, добрые люди: одурел старый! совсем спЯтил с ума! - говорила
бледнаЯ, худощаваЯ и добраЯ мать их, стоЯвшаЯ у порога  и  не  успевшаЯ  еще
обнЯть ненаглЯдных детей своих. - „ети приехали домой,  больше  году  их  не
видали, а он задумал невесть что: на кулаки битьсЯ!
     - „а он славно бьетсЯ! -  говорил  Ѓульба,  остановившись.  -  …й-богу,
хорошо! - продолжал он, немного  оправлЯЯсь,  -  так,  хоть  бы  даже  и  не
пробовать. „обрый будет козак! Ќу, здорово, сынку! почеломкаемсЯ! - € отец с
сыном стали целоватьсЯ. - „обре, сынку! ‚от так  колоти  всЯкого,  как  менЯ
тузил; никому не спускай! Ђ все-таки на тебе смешное убранство: что  это  за
веревка висит? Ђ ты, бейбас, что  стоишь  и  руки  опустил?  -  говорил  он,
обращаЯсь к младшему, - что ж ты, собачий сын, не колотишь менЯ?
     - ‚от еще что выдумал! - говорила мать, обнимавшаЯ между тем  младшего.
- € придет же в голову этакое, чтобы дитЯ родное било отца. „а  будто  и  до
того теперь: дитЯ молодое, проехало столько пути, утомилось (это  дитЯ  было
двадцати с лишком лет и ровно в сажень ростом), ему бы теперь нужно  опочить
и поесть чего-нибудь, а он заставлЯет его битьсЯ!
     - ќ, да ты мазунчик, как Я вижу! - говорил Ѓульба. -Ќе  слушай,  сынку,
матери: она-баба, она ничего не знает. ЉакаЯ вам нежба? ‚аша нежба -  чистое
поле да добрый конь: вот ваша нежба!  Ђ  видите  вот  эту  саблю?  вот  ваша
матерь! ќто все дрЯнь, чем набивают  головы  ваши;  и  академиЯ,  и  все  те
книжки, буквари, и философиЯ - все это ка зна що, Я плевать на  все  это!  -
‡десь Ѓульба пригнал в строку такое слово, которое даже не  употреблЯетсЯ  в
печати. - Ђ вот, лучше, Я вас на той же неделе отправлю  на  ‡апорожье.  ‚от
где наука так наука! ’ам вам школа; там только наберетесь разуму.
     - € всего только одну неделю быть им  дома?  -  говорила  жалостно,  со
слезами на глазах, худощаваЯ старуха мать.  -  €  погулЯть  им,  бедным,  не
удастсЯ; не удастсЯ и дому родного узнать, и мне не удастсЯ  наглЯдетьсЯ  на
них!
     - Џолно, полно выть, старуха! Љозак не на то, чтобы возитьсЯ с  бабами.
’ы бы спрЯтала их обоих себе под юбку, да и сидела бы на них, как на куриных
Яйцах. ‘тупай, ступай, да ставь нам скорее на стол все, что есть.  Ќе  нужно
пампушек, медовиков, маковников и других пундиков; тащи  нам  всего  барана,
козу давай, меды сорокалетние! „а горелки побольше, не с выдумками  горелки,
не с изюмом и всЯкими вытребеньками, а чистой, пенной горелки, чтобы  играла
и шипела как бешенаЯ.
     Ѓульба повел сыновей своих в светлицу,  откуда  проворно  выбежали  две
красивые девки-прислужницы в червонных монистах, прибиравшие  комнаты.  Ћни,
как видно, испугались приезда паничей, не любивших спускать никому,  или  же
просто  хотели  соблюсти  свой  женский  обычай:  вскрикнуть   и   броситьсЯ
опрометью, увидевши мужчину, и потому долго закрыватьсЯ  от  сильного  стыда
рукавом. ‘ветлица была убрана во вкусе того времени, о котором живые  намеки
остались только в песнЯх да в народных  думах,  уже  не  поющихсЯ  более  на
“крайне  бородатыми  старцами-слепцами  в  сопровождении  тихого  треньканьЯ
бандуры, в виду  обступившего  народа;  во  вкусе  того  бранного,  трудного
времени, когда начались разыгрыватьсЯ схватки и битвы на  “крайне  за  унию.
‚се было чисто, вымазано цветной глиною. Ќа стенах - сабли,  нагайки,  сетки
длЯ птиц, невода и ружьЯ, хитро обделанный рог длЯ пороху,  золотаЯ  уздечка
на конЯ и путы с серебрЯными блЯхами. Ћкна  в  светлице  были  маленькие,  с
круглыми тусклыми  стеклами,  какие  встречаютсЯ  ныне  только  в  старинных
церквах, сквозь которые иначе нельзЯ было глЯдеть, как  приподнЯв  надвижное
стекло. ‚округ окон и дверей были красные отводы. Ќа полках по углам  стоЯли
кувшины, бутыли и флЯжки зеленого и синего стекла, резные серебрЯные  кубки,
позолоченные  чарки  всЯкой  работы:  венецейской,   турецкой,   черкесской,
зашедшие в светлицу Ѓульбы всЯкими путЯми, через третьи  и  четвертые  руки,
что было весьма обыкновенно в те удалые времена.  Ѓерестовые  скамьи  вокруг
всей комнаты; огромный стол под образами в парадном  углу;  широкаЯ  печь  с
запечьЯми, уступами и выступами, покрытаЯ цветными пестрыми изразцами, - все
это было очень знакомо нашим двум молодцам, приходившим каждый год домой  на
каникулЯрное времЯ; приходившим потому, что у  них  не  было  еще  коней,  и
потому, что не в обычае было позволЯть школЯрам ездить верхом.  “  них  были
только длинные чубы, за  которые  мог  выдрать  их  всЯкий  козак,  носивший
оружие. Ѓульба только при выпуске их послал им из табуна своего пару молодых
жеребцов.
     Ѓульба по случаю приезда сыновей велел созвать  всех  сотников  и  весь
полковой чин, кто только был налицо; и когда пришли  двое  из  них  и  есаул
„митро ’овкач, старый его товарищ, он им  тот  же  час  представил  сыновей,
говорЯ: "‚от смотрите,  какие  молодцы!  Ќа  ‘ечь  их  скоро  пошлю".  ѓости
поздравили и Ѓульбу, и обоих юношей и сказали им, что доброе дело  делают  и
что нет лучшей науки длЯ молодого человека, как ‡апорожскаЯ ‘ечь.
     - Ќу ж, паны-браты, садись всЯкий, где кому лучше, за стол. Ќу,  сынки!
прежде всего выпьем горелки! -  так  говорил  Ѓульба.  -  Ѓоже,  благослови!
Ѓудьте здоровы, сынки: и ты, Ћстап, и ты, Ђндрий! „ай же боже,  чтоб  вы  на
войне всегда были удачливы! —тобы бусурменов  били,  и  турков  бы  били,  и
татарву били бы; когда и лЯхи начнут что против  веры  нашей  чинить,  то  и
лЯхов бы били! Ќу,  подставлЯй  свою  чарку;  что,  хороша  горелка?  Ђ  как
по-латыни горелка? ’о-то, сынку, дурни были латынцы: они и не знали, есть ли
на свете горелка. Љак, бишь,  того  звали,  что  латинские  вирши  писал?  џ
грамоте разумею не сильно, а потому и не знаю: ѓораций, что ли?
     "‚ишь, какой батько! - подумал про  себЯ  старший  сын,  Ћстап,  -  все
старый, собака, знает, а еще и прикидываетсЯ".
     - џ думаю, архимандрит не давал вам и  понюхать  горелки,  -  продолжал
’арас. - Ђ признайтесь,  сынки,  крепко  стегали  вас  березовыми  и  свежим
вишнЯком по спине и по всему, что ни есть у козака?  Ђ  может,  так  как  вы
сделались уже слишком разумные, так, может, и плетюганами  пороли?  —ай,  не
только по субботам, а доставалось и в середу и в четверги?
     - Ќечего, батько, вспоминать, что было, - отвечал хладнокровно Ћстап, -
что было, то прошло!
     - Џусть теперь  попробует!-  сказал  Ђндрий.  -  Џускай  только  теперь
кто-нибудь  зацепит.  ‚от  пусть  только  подвернетсЯ  теперь   какаЯ-нибудь
татарва, будет знать она, что за вещь козацкаЯ саблЯ!
     - „обре, сынку! ей-богу, добре! „а когда на то пошло, то  и  Я  с  вами
еду! ей-богу, еду! Љакого дьЯвола мне здесь ждать? —тоб Я  стал  гречкосеем,
домоводом, глЯдеть за овцами да за свиньЯми да бабитьсЯ с женой? „а  пропади
она: Я козак, не хочу! ’ак что же, что нет войны? џ  так  поеду  с  вами  на
‡апорожье,  погулЯть.  …й-богу,  поеду!  -  €  старый   Ѓульба   мало-помалу
горЯчилсЯ, горЯчилсЯ, наконец  рассердилсЯ  совсем,  встал  из-за  стола  и,
приосанившись, топнул ногою. - ‡атра  же  едем!  ‡ачем  откладывать!  Љакого
врага мы можем здесь высидеть? Ќа что нам эта хата? Љ чему нам все  это?  Ќа
что эти горшки? - ‘казавши это, он начал колотить и швырЯть горшки и флЯжки.
     ЃеднаЯ старушка, привыкшаЯ уже к таким поступкам своего мужа,  печально
глЯдела, сидЯ на лавке. Ћна не смела ничего  говорить;  но  услыша  о  таком
страшном длЯ нее решении, она не могла  удержатьсЯ  от  слез;  взглЯнула  на
детей своих, с которыми угрожала ей такаЯ скораЯ разлука, - и  никто  бы  не
мог описать всей безмолвной силы ее горести, котораЯ, казалось, трепетала  в
глазах ее и в судорожно сжатых губах.
     Ѓульба был упрЯм страшно. ќто был один из тех характеров, которые могли
возникнуть только в тЯжелый •V век на полукочующем углу  …вропы,  когда  всЯ
южнаЯ первобытнаЯ ђоссиЯ,  оставленнаЯ  своими  кнЯзьЯми,  была  опустошена,
выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников;  когда,  лишившись
дома и кровли, стал здесь  отважен  человек;  когда  на  пожарищах,  в  виду
грозных соседей и вечной опасности, селилсЯ он и привыкал глЯдеть им прЯмо в
очи, разучившись знать, существует ли какаЯ боЯзнь на свете;  когда  бранным
пламенем объЯлсЯ древле  мирный  славЯнский  дух  и  завелось  козачество  -
широкаЯ,  разгульнаЯ  замашка  русской  природы,  -  и  когда  все  поречьЯ,
перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеЯлись  козаками,  которым  и
счету никто не ведал, и смелые товарищи их  были  вправе  отвечать  султану,
пожелавшему знать о числе их: "Љто их знает! у нас  их  раскидано  по  всему
степу: что байрак, то козак" (что маленький пригорок, там уж и  козак).  ќто
было, точно, необыкновенное Явленье русской силы: его  вышибло  из  народной
груди огниво  бед.  ‚место  прежних  уделов,  мелких  городков,  наполненных
псарЯми и ловчими, вместо враждующих  и  торгующих  городами  мелких  кнЯзей
возникли грозные селениЯ, курени и околицы,  свЯзанные  общей  опасностью  и
ненавистью против нехристианских хищников. “же известно всем из истории, как
их вечнаЯ борьба и беспокойнаЯ жизнь спасли …вропу от  неукротимых  набегов,
грозивших ее опрокинуть.  Љороли  польские,  очутившиесЯ,  наместо  удельных
кнЯзей, властителЯми сих пространных земель,  хотЯ  отдаленными  и  слабыми,
понЯли значенье козаков и  выгоды  таковой  бранной  сторожевой  жизни.  Ћни
поощрЯли их и льстили сему расположению. Џод их отдаленною властью гетьманы,
избранные из среды самих же козаков, преобразовали околицы и курени в  полки
и правильные округи. ќто не было строевое собранное войско, его бы никто  не
увидал; но в случае войны и общего движеньЯ в восемь дней, не больше, всЯкий
ЯвлЯлсЯ на коне, во всем своем вооружении, получа один только червонец платы
от королЯ, - и в две недели набиралось такое войско, какого бы  не  в  силах
были набрать никакие рекрутские наборы. ЉончилсЯ поход - воин уходил в  луга
и пашни, на днепровские перевозы, ловил рыбу, торговал,  варил  пиво  и  был
вольный   козак.   ‘овременные   иноземцы   дивились    тогда    справедливо
необыкновенным способностЯм его. Ќе было ремесла, которого бы не знал козак:
накурить  вина,  снарЯдить  телегу,  намолоть  пороху,  справить  кузнецкую,
слесарную работу и, в прибавку к тому, гулЯть напропалую, пить и бражничать,
как только может один русский, - все это было ему по плечу. Љроме рейстровых
козаков, считавших обЯзанностью ЯвлЯтьсЯ  во  времЯ  войны,  можно  было  во
всЯкое  времЯ,  в  случае   большой   потребности,   набрать   целые   толпы
охочекомонных: стоило только есаулам пройти по рынкам и площадЯм всех сел  и
местечек и прокричать во весь голос, ставши  на  телегу:  "ќй  вы,  пивники,
броварники! полно вам пиво варить, да валЯтьсЯ по запечьЯм, да кормить своим
жирным телом мух! ‘тупайте славы рыцарской и чести добиватьсЯ! ‚ы,  плугари,
гречкосеи, овцепасы, баболюбы! полно вам за  плугом  ходить,  да  пачкатъ  в
земле свои желтые чеботы, да подбиратьсЯ к жинкам и губить  силу  рыцарскую!
Џора доставать козацкой славы!" € слова эти  были  как  искры,  падавшие  на
сухое дерево. Џахарь ломал свой плуг, бровари и пивовары кидали свои кади  и
разбивали бочки, ремесленник и торгаш посылал к черту и ремесло и лавку, бил
горшки в доме. € все,  что  ни  было,  садилось  на  конЯ.  ‘ловом,  русский
характер получил здесь могучий, широкий размах, дюжую наружность.
     ’арас был один из числа  коренных,  старых  полковников:  весь  был  он
создан длЯ бранной тревоги и отличалсЯ грубой прЯмотой своего  нрава.  ’огда
влиЯние Џольши  начинало  уже  оказыватьсЯ  на  русском  дворЯнстве.  Њногие
перенимали уже польские обычаи,  заводили  роскошь,  великолепные  прислуги,
соколов, ловчих, обеды, дворы. ’арасу  было  это  не  по  сердцу.  Ћн  любил
простую жизнь козаков и перессорилсЯ с теми из своих товарищей, которые были
наклонны к варшавской стороне, называЯ их холопьЯми  польских  панов.  ‚ечно
неугомонный, он считал себЯ  законным  защитником  православиЯ.  ‘амоуправно
входил в села,  где  только  жаловались  на  притеснениЯ  арендаторов  и  на
прибавку новых пошлин с дыма. ‘ам с  своими  козаками  производил  над  ними
расправу и положил себе правилом, что в трех случаЯх всегда следует  взЯтьсЯ
за саблю, именно: когда комиссары не уважили в чем  старшин  и  стоЯли  пред
ними в шапках, когда поглумились над православием и не почтили  предковского
закона и, наконец, когда враги были бусурманы и  турки,  против  которых  он
считал во всЯком случае позволительным поднЯть оружие во славу христианства.
     ’еперь он тешил себЯ заранее мыслью, как он ЯвитсЯ  с  двумЯ  сыновьЯми
своими на ‘ечь и скажет: "‚от посмотрите, каких Я молодцов привел к вам!  ";
как представит их всем старым, закаленным в битвах товарищам;  как  поглЯдит
на первые подвиги их в ратной науке и  бражничестве,  которое  почитал  тоже
одним из главных достоинств рыцарЯ.  Ћн  сначала  хотел  было  отправить  их
одних. Ќо при виде их свежести, рослости, могучей телесной красоты  вспыхнул
воинский дух его, и он на другой же день решилсЯ  ехать  с  ними  сам,  хотЯ
необходимостью этого была одна упрЯмаЯ  волЯ.  Ћн  уже  хлопотал  и  отдавал
приказы, выбирал коней и сбрую длЯ молодых сыновей, наведывалсЯ и в  конюшни
и в амбары, отобрал слуг, которые должны были завтра с  ними  ехать.  …саулу
’овкачу передал свою власть вместе с крепким наказом ЯвитьсЯ сей же  час  со
всем полком, если только он подаст из ‘ечи какую-нибудь весть. •отЯ он был и
навеселе и в голове его еще бродил хмель, однако ж  не  забыл  ничего.  „аже
отдал приказ напоить коней и всыпать им в Ясли крупной и  лучшей  пшеницы  и
пришел усталый от своих забот.
     - Ќу, дети, теперь надобно спать, а завтра будем  делать  то,  что  бог
даст. „а не стели нам постель! Ќам не  нужна  постель.  Њы  будем  спать  на
дворе.
     Ќочь еще только что обнЯла небо, но  Ѓульба  всегда  ложилсЯ  рано.  Ћн
развалилсЯ на ковре, накрылсЯ бараньим тулупом, потому что ночной воздух был
довольно свеж и потому что Ѓульба любил укрытьсЯ потеплее, когда  был  дома.
Ћн вскоре захрапел, и за ним последовал весь двор;  все,  что  ни  лежало  в
разных его углах, захрапело и запело; прежде всего заснул сторож, потому что
более всех напилсЯ длЯ приезда паничей.
     Ћдна беднаЯ мать не спала. Ћна приникла  к  изголовью  дорогих  сыновей
своих,  лежавших  рЯдом;  она  расчесывала  гребнем  их  молодые,   небрежно
всклоченные кудри и смачивала их слезами; она глЯдела на  них  всЯ,  глЯдела
всеми чувствами, всЯ превратилась в одно зрение и не могла наглЯдетьсЯ.  Ћна
вскормила их собственною грудью, она возрастила, взлелеЯла их - и только  на
один миг видит их перед собою. "‘ыны мои, сыны мои милые! что будет с  вами?
что ждет вас?" - говорила она, и слезы остановились в  морщинах,  изменивших
ее когда-то прекрасное лицо. ‚  самом  деле,  она  была  жалка,  как  всЯкаЯ
женщина того удалого века. Ћна миг только  жила  любовью,  только  в  первую
горЯчку страсти, в первую горЯчку юности, - и уже  суровый  прельститель  ее
покидал ее длЯ сабли, длЯ товарищей, длЯ бражничества. Ћна видела мужа в год
два-три днЯ, и потом несколько лет  о  нем  не  бывало  слуху.  „а  и  когда
виделась с ним, когда они жили вместе, что за жизнь  ее  была?  Ћна  терпела
оскорблениЯ, даже побои; она видела из милости только оказываемые ласки, она
была какое-то странное существо в этом сборище безженных рыцарей, на которых
разгульное  ‡апорожье  набрасывало  суровый  колорит  свой.  Њолодость   без
наслаждениЯ мелькнула перед нею, и ее прекрасные свежие  щеки  и  перси  без
лобзаний отцвели и покрылись преждевременными  морщинами.  ‚сЯ  любовь,  все
чувства, все, что есть нежного и страстного в женщине, все обратилось у  ней
в одно материнское чувство. Ћна с жаром, с страстью, с слезами, как  степнаЯ
чайка, вилась над детьми своими. …е сыновей, ее милых сыновей берут от  нее,
берут длЯ того, чтобы не увидеть их никогда!  Љто  знает,  может  быть,  при
первой битве татарин срубит им головы  и  она  не  будет  знать,  где  лежат
брошенные тела их, которые расклюет хищнаЯ подорожнаЯ  птица;  а  за  каждую
каплю крови их она отдала бы себЯ всю. ђыдаЯ, глЯдела она им  в  очи,  когда
всемогущий сон начинал  уже  смыкать  их,  и  думала:  "Ђвось  либо  Ѓульба,
проснувшись, отсрочит денька на два отъезд; может быть,  он  задумал  оттого
так скоро ехать, что много выпил".
     ЊесЯц с вышины неба давно уже озарЯл весь  двор,  наполненный  спЯщими,
густую кучу верб и высокий бурьЯн, в котором  потонул  частокол,  окружавший
двор. Ћна все сидела в головах милых сыновей своих, ни на минуту не  сводила
с них глаз и не думала о сне. “же кони, чуЯ рассвет, все полегли на траву  и
перестали есть; верхние листьЯ верб начали лепетать, и мало-помалу лепечущаЯ
струЯ спустилась по ним до самого низу. Ћна просидела до самого света, вовсе
не была утомлена и  внутренне  желала,  чтобы  ночь  протЯнулась  как  можно
дольше. ‘о степи понеслось звонкое ржание  жеребенка;  красные  полосы  Ясно
сверкнули на небе.
     Ѓульба вдруг проснулсЯ и вскочил.  Ћн  очень  хорошо  помнил  все,  что
приказывал вчера.
     - Ќу, хлопцы, полно спать! Џора, пора! Ќапойте  коней!  Ђ  где  стара'?
(’ак он обыкновенно называл жену свою.) †ивее, стара, готовь нам есть:  путь
лежит великий!
     ЃеднаЯ старушка, лишеннаЯ последней надежды, уныло  поплелась  в  хату.
Њежду тем как она со слезами готовила все,  что  нужно  к  завтраку,  Ѓульба
раздавал свои приказаниЯ, возилсЯ на конюшне и сам выбирал длЯ  детей  своих
лучшие убранства.  Ѓурсаки  вдруг  преобразились:  на  них  Явились,  вместо
прежних запачканных сапогов, сафьЯнные  красные,  с  серебрЯными  подковами;
шаровары шириною в —ерное море, с тысЯчью складок и со сборами, перетЯнулись
золотым очкуром; к очкуру прицеплены  были  длинные  ремешки,  с  кистЯми  и
прочими побрЯкушками, длЯ трубки. Љазакин алого  цвета,  сукна  Яркого,  как
огонь,  опоЯсалсЯ  узорчатым  поЯсом;  чеканные  турецкие   пистолеты   были
задвинуты за поЯс; саблЯ брЯкала по ногам. €х  лица,  еще  мало  загоревшие,
казалось, похорошели и побелели;  молодые  черные  усы  теперь  как-то  Ярче
оттенЯли белизну их и здоровый, мощный цвет  юности;  они  были  хороши  под
черными бараньими шапками с золотым верхом. ЃеднаЯ мать как  увидела  их,  и
слова не могла промолвить, и слезы остановились в глазах ее.
     - Ќу, сыны, все готово! нечего мешкать! - произнес  наконец  Ѓульба.  -
’еперь, по обычаю христианскому, нужно перед дорогою всем присесть.
     ‚се сели, не выключаЯ даже и хлопцев, стоЯвших почтительно у дверей.
     - ’еперь благослови, мать, детей своих! - сказал Ѓульба. -  Њоли  бога,
чтобы они воевали храбро, защищали бы всегда честь лыцарскую2, чтобы  стоЯли
всегда за веру •ристову, а не то - пусть лучше пропадут, чтобы и духу их  не
было на свете! Џодойдите, дети, к матери: молитва материнскаЯ и на воде и на
земле спасает.
     Њать, слабаЯ, как мать, обнЯла их, вынула две небольшие  иконы,  надела
им, рыдаЯ, на шею.
     - Џусть хранит вас... божьЯ матерь... Ќе  забывайте,  сынки,  мать  ваш
у... пришлите хоть весточку о себе... - „алее она не могла говорить.
     - Ќу, пойдем, дети! - сказал Ѓульба.
     “ крыльца стоЯли оседланные  кони.  Ѓульба  вскочил  на  своего  —ерта,
который бешено  отшатнулсЯ,  почувствовав  на  себе  двадцатипудовое  бремЯ,
потому что ’арас был чрезвычайно тЯжел и толст.
     Љогда увидела мать, что уже и сыны ее сели на  коней,  она  кинулась  к
меньшому, у которого в чертах лица выражалось более какой-то  нежности:  она
схватила его за стремЯ, она прилипнула к седлу его и с отчаЯньем в глазах не
выпускала его из рук своих. „ва дюжих козака взЯли ее  бережно  и  унесли  в
хату. Ќо когда выехали они за ворота, она  со  всею  легкостию  дикой  козы,
несообразной ее летам, выбежала за ворота, с непостижимою  силою  остановила
лошадь и обнЯла одного из  сыновей  с  какою-то  помешанною,  бесчувственною
горЯчностию; ее опЯть увели.
     Њолодые козаки ехали смутно и удерживали слезы, боЯсь отца, который,  с
своей стороны, был тоже несколько смущен, хотЯ старалсЯ этого не показывать.
„ень был серый; зелень сверкала Ярко; птицы щебетали  как-то  вразлад.  Ћни,
проехавши, оглЯнулись назад; хутор их как будто ушел в землю;  только  видны
были над землей две трубы скромного их домика да вершины  дерев,  по  сучьЯм
которых они лазили, как белки; один только дальний  луг  еще  стлалсЯ  перед
ними, - тот луг, по которому они могли припомнить всю историю  своей  жизни,
от лет, когда катались по росистой траве его, до лет, когда поджидали в  нем
чернобровую козачку,  боЯзливо  перелетавшую  через  него  с  помощию  своих
свежих, быстрых ног. ‚от уже один только шест  над  колодцем  с  привЯзанным
вверху колесом от телеги одиноко торчит в небе;  уже  равнина,  которую  они
проехали, кажетсЯ издали горою и все собою закрыла. - Џрощайте и детство,  и
игры, и всь, и всь!


        II

     ‚се три всадника ехали молчаливо. ‘тарый ’арас думал  о  давнем:  перед
ним проходила его молодость, его лета, его протекшие лета, о которых  всегда
плачет козак, желавший бы, чтобы всЯ жизнь его была молодость.  Ћн  думал  о
том, кого он встретит на ‘ечи из своих  прежних  сотоварищей.  Ћн  вычислЯл,
какие уже перемерли, какие живут еще. ‘леза тихо круглилась на его зенице, и
поседевшаЯ голова его уныло понурилась.
     ‘ыновьЯ его были занЯты другими мыслЯми. Ќо  нужно  сказать  поболее  о
сыновьЯх его. Ћни были отданы по  двенадцатому  году  в  Љиевскую  академию,
потому что все почетные сановники тогдашнего времени считали  необходимостью
дать воспитание своим детЯм, хотЯ это делалось с тем, чтобы после совершенно
позабыть его. Ћни тогда были, как все поступавшие в бурсу,  дики,  воспитаны
на свободе, и там уже  они  обыкновенно  несколько  шлифовались  и  получали
что-то общее, делавшее их похожими друг на друга. ‘тарший,  Ћстап,  начал  с
того свое поприще, что в первый  год  еще  бежал.  …го  возвратили,  высекли
страшно и засадили за книгу. —етыре раза закапывал он свой букварь в  землю,
и четыре раза, отодравши его  бесчеловечно,  покупали  ему  новый.  Ќо,  без
сомнениЯ, он повторил бы и в пЯтый, если бы отец не дал  ему  торжественного
обещаниЯ продержать его в монастырских  служках  целые  двадцать  лет  и  не
поклЯлсЯ наперед, что он не увидит ‡апорожьЯ  вовеки,  если  не  выучитсЯ  в
академии всем наукам. ‹юбопытно, что это говорил тот же самый ’арас  Ѓульба,
который бранил всю ученость и советовал, как мы уже видели, детЯм  вовсе  не
заниматьсЯ ею. ‘ этого времени Ћстап начал с необыкновенным старанием сидеть
за скучною книгою и скоро  стал  нарЯду  с  лучшими.  ’огдашний  род  учениЯ
страшно расходилсЯ с  образом  жизни:  эти  схоластические,  грамматические,
риторические и логические тонкости  решительно  не  прикасались  к  времени,
никогда не применЯлись и не повторЯлись в жизни. “чившиесЯ им ни к  чему  не
могли привЯзать своих познаний, хотЯ бы  даже  менее  схоластических.  ‘амые
тогдашние ученые более других были невежды, потому что вовсе были удалены от
опыта. Џритом же это республиканское устройство бурсы, это ужасное множество
молодых, дюжих, здоровых людей - все это должно было им внушить деЯтельность
совершенно вне их учебного занЯтиЯ. €ногда плохое содержание, иногда  частые
наказаниЯ голодом,  иногда  многие  потребности,  возбуждающиесЯ  в  свежем,
здоровом,  крепком  юноше,  -  все  это,  соединившись,  рождало  в  них  ту
предприимчивость, котораЯ после развивалась  на  ‡апорожье.  ѓолоднаЯ  бурса
рыскала по улицам  Љиева  и  заставлЯла  всех  быть  осторожными.  ’орговки,
сидевшие на базаре, всегда закрывали руками своими пироги, бублики,  семечки
из тыкв, как орлицы детей своих, если только  видели  проходившего  бурсака.
Љонсул,   долженствовавший,   по   обЯзанности    своей,    наблюдать    над
подведомственными ему сотоварищами, имел  такие  страшные  карманы  в  своих
шароварах, что мог поместить  туда  всю  лавку  зазевавшейсЯ  торговки.  ќти
бурсаки составлЯли совершенно отдельный мир: в круг  высший,  состоЯвший  из
польских и русских дворЯн, они не допускались.  ‘ам  воевода,  Ђдам  Љисель,
несмотрЯ на оказываемое покровительство академии, не вводил их в общество  и
приказывал держать их построже. ‚прочем, это наставление было вовсе излишне,
потому что ректор и профессоры-монахи  не  жалели  лоз  и  плетей,  и  часто
ликторы по их приказанию пороли своих консулов так жестоко, что те несколько
недель почесывали свои шаровары. Њногим из  них  это  было  вовсе  ничего  и
казалось немного чем крепче хорошей водки с перцем;  другим  наконец  сильно
надоедали такие беспрестанные припарки, и они  убегали  на  ‡апорожье,  если
умели найти дорогу и если не были  перехватываемы  на  пути.  Ћстап  Ѓульба,
несмотрЯ на то что начал с большим старанием учить логику и даже богословие,
никак не избавлЯлсЯ неумолимых розг. …стественно, что все  это  должно  было
как-то ожесточить характер  и  сообщить  ему  твердость,  всегда  отличавшую
козаков.  Ћстап  считалсЯ  всегда  одним  из  лучших  товарищей.  Ћн   редко
предводительствовал другими в дерзких предприЯтиЯх - обобрать чужой сад  или
огород, но зато он был всегда  одним  из  первых,  приходивших  под  знамена
предприимчивого бурсака, и никогда, ни в  каком  случае,  не  выдавал  своих
товарищей. Ќикакие плети и розги не могли заставить его это сделать. Ћн  был
суров к другим побуждениЯм, кроме войны и  разгульной  пирушки;  по  крайней
мере, никогда почти о другом не думал. Ћн был прЯмодушен с равными. Ћн  имел
доброту в таком виде, в  каком  она  могла  только  существовать  при  таком
характере и в тогдашнее времЯ. Ћн душевно был тронут слезами бедной  матери,
и это одно только его смущало и заставлЯло задумчиво опустить голову.
     Њеньшой брат его, Ђндрий, имел чувства несколько живее и  как-то  более
развитые.  Ћн  училсЯ  охотнее  и  без  напрЯжениЯ,  с   каким   обыкновенно
принимаетсЯ тЯжелый и сильный характер. Ћн был изобретательнее своего брата;
чаще ЯвлЯлсЯ предводителем довольно опасного предприЯтиЯ и иногда с  помощию
изобретательного ума своего умел увертыватьсЯ от наказаниЯ, тогда  как  брат
его Ћстап, отложивши всЯкое попечение, скидал с себЯ  свитку  и  ложилсЯ  на
пол, вовсе не думаЯ просить о помиловании. Ћн также кипел жаждою подвига, но
вместе с нею душа его была доступна и  другим  чувствам.  Џотребность  любви
вспыхнула в нем живо, когда он перешел за  восемнадцать  лет.  †енщина  чаще
стала представлЯтьсЯ горЯчим мечтам его; он, слушаЯ философические  диспуты,
видел ее поминутно, свежую, черноокую, нежную. Џред ним беспрерывно мелькали
ее сверкающие, упругие перси, нежнаЯ, прекраснаЯ, всЯ обнаженнаЯ рука; самое
платье, облипавшее вокруг ее девственных и вместе мощных  членов,  дышало  в
мечтах его каким-то невыразимым  сладострастием.  Ћн  тщательно  скрывал  от
своих  товарищей  эти  движениЯ  страстной  юношеской  души,  потому  что  в
тогдашний век было стыдно и бесчестно думать козаку о женщине  и  любви,  не
отведав битвы.  ‚ообще  в  последние  годы  он  реже  ЯвлЯлсЯ  предводителем
какой-нибудь ватаги, но чаще бродил один где-нибудь  в  уединенном  закоулке
Љиева, потопленном в вишневых  садах,  среди  низеньких  домиков,  заманчиво
глЯдевших на улицу. €ногда он забиралсЯ и в улицу аристократов,  в  нынешнем
старом Љиеве, где  жили  малороссийские  и  польские  дворЯне  и  домы  были
выстроены с некоторою прихотливостию. Ћдин раз, когда он зазевалсЯ,  наехала
почти на него колымага  какого-то  польского  пана,  и  сидевший  на  козлах
возница с престрашными усами хлыснул его довольно  исправно  бичом.  Њолодой
бурсак вскипел: с безумною смелостию схватил он мощною рукою своею за заднее
колесо и остановил колымагу. Ќо кучер, опасаЯсь разделки, ударил по лошадЯм,
они рванули - и Ђндрий, к счастию  успевший  отхватить  руку,  шлепнулсЯ  на
землю, прЯмо лицом в грЯзь. ‘амый звонкий и гармонический смех раздалсЯ  над
ним. Ћн поднЯл глаза и увидел  стоЯвшую  у  окна  красавицу,  какой  еще  не
видывал отроду: черноглазую и белую, как снег, озаренный  утренним  румЯнцем
солнца. Ћна смеЯлась от всей  души,  и  смех  придавал  сверкающую  силу  ее
ослепительной красоте. Ћн оторопел. Ћн глЯдел на  нее,  совсем  потерЯвшись,
рассеЯнно обтираЯ с лица своего грЯзь, которою еще более замазывалсЯ. Љто бы
была эта красавица? Ћн хотел  было  узнать  от  дворни,  котораЯ  толпою,  в
богатом  убранстве,  стоЯла  за   воротами,   окружив   игравшего   молодого
бандуриста. Ќо дворнЯ поднЯла смех, увидевши  его  запачканную  рожу,  и  не
удостоила его ответом. Ќаконец он узнал, что это была  дочь  приехавшего  на
времЯ ковенского воеводы. ‚ следующую же ночь, с свойственною одним бурсакам
дерзостью,  он  пролез  чрез  частокол  в  сад,  взлез  на  дерево,  которое
раскидывалось ветвЯми на самую крышу дома; с дерева перелез он  на  крышу  и
через трубу камина пробралсЯ прЯмо в спальню красавицы, котораЯ в это  времЯ
сидела перед свечою и вынимала из  ушей  своих  дорогие  серьги.  ЏрекраснаЯ
полЯчка так испугалась, увидевши вдруг перед собою незнакомого человека, что
не могла произнесть ни одного слова; но когда приметила, что  бурсак  стоЯл,
потупив глаза и не смеЯ от робости пошевелить рукою, когда узнала в нем того
же самого, который хлопнулсЯ перед ее глазами на улице, смех  вновь  овладел
ею. Џритом в чертах ЂндриЯ ничего не было  страшного:  он  был  очень  хорош
собою. Ћна от души смеЯлась и долго  забавлЯлась  над  ним.  Љрасавица  была
ветрена, как полЯчка,  но  глаза  ее,  глаза  чудесные,  пронзительно-Ясные,
бросали взглЯд долгий, как постоЯнство. Ѓурсак не мог пошевелить рукою и был
свЯзан, как в мешке, когда дочь воеводы смело подошла к нему, надела ему  на
голову свою блистательную диадему, повесила на губы ему серьги и накинула на
него кисейную  прозрачную  шемизетку  с  фестонами,  вышитыми  золотом.  Ћна
убирала его и делала с ним тысЯчу разных глупостей  с  развЯзностию  дитЯти,
которою отличаютсЯ ветреные полЯчки и котораЯ повергла бедного бурсака в еще
большее смущение. Ћн представлЯл  смешную  фигуру,  раскрывши  рот  и  глЯдЯ
неподвижно в ее ослепительные очи. ђаздавшийсЯ в это  времЯ  у  дверей  стук
испугал ее. Ћна велела ему спрЯтатьсЯ под кровать, и как только беспокойство
прошло, она кликнула свою горничную, пленную татарку, и дала  ей  приказание
осторожно вывесть его в сад и оттуда отправить через забор. Ќо на  этот  раз
бурсак наш не так счастливо  перебралсЯ  через  забор:  проснувшийсЯ  сторож
хватил его порЯдочно по ногам, и собравшаЯсЯ дворнЯ долго колотила  его  уже
на улице, покамест быстрые ноги не спасли его. Џосле этого  проходить  возле
дома  было  очень  опасно,  потому  что  дворнЯ   у   воеводы   была   очень
многочисленна. Ћн встретил ее еще раз в костеле: она заметила  его  и  очень
приЯтно усмехнулась, как давнему знакомому. Ћн видел ее  вскользь  еще  один
раз, и после этого  воевода  ковенский  скоро  уехал,  и  вместо  прекрасной
черноглазой полЯчки выглЯдывало из окон какое-то толстое  лицо.  ‚от  о  чем
думал Ђндрий, повесив голову и потупив глаза в гриву конЯ своего.
     Ђ между тем степь уже давно принЯла их всех в свои зеленые  объЯтиЯ,  и
высокаЯ трава, обступивши, скрыла их, и только  козачьи  черные  шапки  одни
мелькали между ее колосьЯми.
     - ќ, э, э! что же это  вы,  хлопцы,  так  притихли?  -  сказал  наконец
Ѓульба, очнувшись от своей задумчивости. - Љак будто  какие-нибудь  чернецы!
Ќу, разом все думки к нечистому!  Ѓерите  в  зубы  люльки,  да  закурим,  да
пришпорим коней, да полетим так, чтобы и птица не угналась за нами!
     € козаки, принагнувшись к конЯм, пропали в траве. “же  и  черных  шапок
нельзЯ было видеть; одна только струЯ сжимаемой  травы  показывала  след  их
быстрого бега.
     ‘олнце выглЯнуло давно на расчищенном небе и живительным,  теплотворным
светом своим облило степь. ‚се, что смутно и сонно было на душе  у  козаков,
вмиг слетело; сердца их встрепенулись, как птицы.
     ‘тепь чем далее, тем становилась прекраснее.  ’огда  весь  юг,  все  то
пространство, которое составлЯет  нынешнюю  Ќовороссию,  до  самого  —ерного
морЯ, было зеленою,  девственною  пустынею.  Ќикогда  плуг  не  проходил  по
неизмеримым волнам диких растений. Ћдни только кони, скрывавшиесЯ в них, как
в  лесу,  вытоптывали  их.  Ќичего  в  природе  не  могло  быть  лучше.  ‚сЯ
поверхность  земли  представлЯласЯ  зелено-золотым  океаном,   по   которому
брызнули  миллионы  разных  цветов.  ‘квозь  тонкие,  высокие  стебли  травы
сквозили голубые, синие и лиловые  волошки;  желтый  дров  выскакивал  вверх
своею пирамидальною верхушкою; белаЯ кашка зонтикообразными шапками пестрела
на поверхности; занесенный бог знает откуда колос пшеницы наливалсЯ в  гуще.
Џод тонкими их корнЯми шнырЯли  куропатки,  вытЯнув  свои  шеи.  ‚оздух  был
наполнен тысЯчью разных птичьих свистов. ‚ небе неподвижно  стоЯли  Ястребы,
распластав свои крыльЯ и  неподвижно  устремив  глаза  свои  в  траву.  Љрик
двигавшейсЯ в стороне тучи диких гусей отдавалсЯ бог весть в  каком  дальнем
озере. €з травы подымалась мерными взмахами  чайка  и  роскошно  купалась  в
синих волнах воздуха. ‚он она пропала  в  вышине  и  только  мелькает  одною
черною точкою. ‚он она перевернулась крылами  и  блеснула  перед  солнцем...
—ерт вас возьми, степи, как вы хороши!..
     Ќаши путешественники останавливались  только  на  несколько  минут  длЯ
обеда, причем ехавший с ними отрЯд  из  десЯти  козаков  слезал  с  лошадей,
отвЯзывал деревЯнные баклажки  с  горелкою  и  тыквы,  употреблЯемые  вместо
сосудов. …ли только хлеб с салом или коржи,  пили  только  по  одной  чарке,
единственно длЯ подкреплениЯ, потому что ’арас Ѓульба  не  позволЯл  никогда
напиватьсЯ в  дороге,  и  продолжали  путь  до  вечера.  ‚ечером  всЯ  степь
совершенно переменЯлась. ‚се пестрое пространство ее охватывалось  последним
Ярким отблеском солнца и постепенно темнело, так что видно  было,  как  тень
перебегала по нем, и  она  становилась  темнозеленою;  испарениЯ  подымались
гуще, каждый цветок, каждаЯ травка испускала амбру,  и  всЯ  степь  курилась
благовонием.  Џо  небу,  изголуба-темному,  как  будто  исполинскою   кистью
налЯпаны были широкие полосы из  розового  золота;  изредка  белели  клоками
легкие и прозрачные облака, и самый  свежий,  обольстительный,  как  морские
волны, ветерок едва колыхалсЯ по верхушкам травы и чуть дотрогивалсЯ до щек.
‚сЯ музыка, звучавшаЯ днем, утихала  и  сменЯлась  другою.  Џестрые  суслики
выпалзывали из нор своих, становились  на  задние  лапки  и  оглашали  степь
свистом.  ’рещание  кузнечиков  становилось  слышнее.  €ногда  слышалсЯ   из
какого-нибудь уединенного озера крик лебедЯ  и,  как  серебро,  отдавалсЯ  в
воздухе.  Џутешественники,  остановившись  среди  полей,  избирали   ночлег,
раскладывали огонь и ставили на него котел, в котором варили себе кулиш; пар
отделЯлсЯ и косвенно дымилсЯ на воздухе. Џоужинав,  козаки  ложились  спать,
пустивши по траве спутанных коней своих, Ћни раскидывались  на  свитках.  Ќа
них прЯмо глЯдели ночные звезды. Ћни слышали своим  ухом  весь  бесчисленный
мир насекомых, наполнЯвших траву, весь их треск, свист, стрекотанье,  -  все
это звучно раздавалось среди ночи, очищалось в свежем воздухе  и  убаюкивало
дремлющий слух. …сли же кто-нибудь из них подымалсЯ и вставал на  времЯ,  то
ему представлЯлась степь  усеЯнною  блестЯщими  искрами  светЯщихсЯ  червей.
€ногда ночное небо в разных местах освещалось дальним заревом от выжигаемого
по лугам и рекам сухого тростника, и темнаЯ вереница  лебедей,  летевших  на
север, вдруг освещалась серебрЯно-розовым  светом,  и  тогда  казалось,  что
красные платки летали по темному небу.
     Џутешественники ехали без всЯких приключений. Ќигде  не  попадались  им
деревьЯ, все та же  бесконечнаЯ,  вольнаЯ,  прекраснаЯ  степь.  Џо  временам
только в стороне синели верхушки отдаленного леса,  тЯнувшегосЯ  по  берегам
„непра. Ћдин только раз ’арас указал  сыновьЯм  на  маленькую,  черневшую  в
дальней траве  точку,  сказавши:  "‘мотрите,  детки,  вон  скачет  татарин!"
ЊаленькаЯ головка с усами уставила издали прЯмо на них узенькие глаза  свои,
понюхала воздух, как гончаЯ собака, и, как  серна,  пропала,  увидевши,  что
козаков было тринадцать человек. "Ђ ну, дети, попробуйте догнать татарина!..
€ не пробуйте - вовеки не поймаете: у него конь быстрее моего —ерта". Ћднако
ж Ѓульба взЯл предосторожность, опасаЯсь где-нибудь скрывшейсЯ  засады.  Ћни
прискакали к небольшой речке,  называвшейсЯ  ’атаркою,  впадающей  в  „непр,
кинулись в воду с конЯми своими и долго плыли  по  ней.  чтобы  скрыть  след
свой, и тогда уже, выбравшись на берег, они продолжали далее путь.
     —рез три дни после  этого  они  были  уже  недалеко  от  места  бывшего
предметом их поездки. ‚ воздухе вдруг захолодело; они почувствовали близость
„непра. ‚от он сверкает вдали и темною полосою отделилсЯ  от  горизонта.  Ћн
веЯл холодными волнами и  расстилалсЯ  ближе,  ближе  и,  наконец,  обхватил
половину всей поверхности земли. ќто было то место „непра,  где  он,  дотоле
спертый порогами, брал наконец свое и шумел, как море, разлившись  по  воле;
где брошенные в средину его острова вытеснЯли его еще  далее  из  берегов  и
волны его стлались широко по земле, не встречаЯ ни  утесов,  ни  возвышений.
Љозаки сошли с коней своих, взошли на паром и чрез три  часа  плаваниЯ  были
уже у берегов острова •ортицы, где была тогда ‘ечь, так  часто  переменЯвшаЯ
свое жилище.
     Ључа народу бранилась на берегу с перевозчиками. Љозаки оправили коней.
’арас приосанилсЯ, стЯнул на себе покрепче поЯс  и  гордо  провел  рукою  по
усам. Њолодые сыны его тоже осмотрели  себЯ  с  ног  до  головы  с  каким-то
страхом и неопределенным удовольствием, - и все вместе въехали в предместье,
находившеесЯ  за  полверсты  от  ‘ечи.  Џри  въезде  их  оглушили  пЯтьдесЯт
кузнецких молотов, ударЯвших в двадцати пЯти  кузницах,  покрытых  дерном  и
вырытых в земле. ‘ильные кожевники сидели под навесом крылец на улице и мЯли
своими дюжими руками бычачьи  кожи.  Љрамари  под  Ятками  сидели  с  кучами
кремней, огнивами  и  порохом.  ЂрмЯнин  развесил  дорогие  платки.  ’атарин
ворочал на рожнах бараньи катки с тестом. †ид, выставив вперед свою  голову,
цедил из бочки горелку.  Ќо  первый,  кто  попалсЯ  им  навстречу,  это  был
запорожец, спавший на самой средине дороги,  раскинув  руки  и  ноги.  ’арас
Ѓульба не мог не остановитьсЯ и не полюбоватьсЯ на него.
     - ќх, как важно развернулсЯ! ”у ты, какаЯ пышнаЯ фигура! - говорил  он,
остановивши конЯ.
     ‚ самом деле, это была  картина  довольно  смелаЯ:  запорожец  как  лев
растЯнулсЯ на дороге. ‡акинутый  гордо  чуб  его  захватывал  на  пол-аршина
земли. аровары алого дорогого сукна были  запачканы  дегтем  длЯ  показаниЯ
полного к ним презрениЯ. Џолюбовавшись, Ѓульба пробиралсЯ  далее  по  тесной
улице, котораЯ была загромождена мастеровыми, тут же  отправлЯвшими  ремесло
свое, и людьми всех наций, наполнЯвшими это предместие  ‘ечи,  которое  было
похоже на Ярмарку и которое одевало и кормило ‘ечь, умевшую только гулЯть да
палить из ружей.
     Ќаконец  они  миновали  предместие  и  увидели  несколько  разбросанных
куреней, покрытых дерном или, по-татарски,  войлоком.